de omnibus dubitandum 112. 416

ЧАСТЬ СТО ДВЕНАДЦАТАЯ (1905-1907)

Глава 112.416. СОБЫТИЯ В РОСТОВЕ…

    Закончив в Одессе дознание о группе социалистов-революционеров, Заварзин был назначен в Ростов-на-Дону начальником охранного отделения, которое принял в июне месяце 1905 года.

    Его предшественник, подполковник Аплечеев, был утомлен, нравственно издерган и очень опечален убийством своего друга, жандармского подполковника Иванова, старика, прослужившего 25 лет на железной дороге, не понимавшего и не любившего «политики». Он со дня на день ждал приказа об увольнении в отставку, мечтая поселиться в деревне, но его выследили и у самой двери его квартиры расстреляли.

    Убийцами были два брата, 17- и 18 летние сыновья рабочего, которых удалось тотчас же арестовать. Наслышавшись на митингах, что жандармы враги народа, они по собственной инициативе решили убить Иванова.

    В Ростове евреи предпочитали жить компактно. Они селились в районе нынешнего Газетного переулка, Ворошиловского проспекта, улиц Набережной и Социалистической. В этом районе у евреев были свои синагоги, школы, магазины, склады и даже больница. Она располагалась на углу Богатяновской и Никольской (ныне улица Социалистическая). Эта больница и сейчас существует. Только уже не называется «еврейской». В дореволюционной России больница официально называлась «Ростовская Александровская еврейская больница». При ней была синагога. В ней отпевали умерших людей.

    Ростовские евреи держали в городе много магазинов, в том числе ювелирных. Свои магазины они любили открывать в центре города на улице Большой Садовой. Старались расположиться рядом с армянскими магазинами. Ростовские евреи были в дружеских отношениях с нахичеванскими купцами. Более того, в Нахичевани для евреев специально построили синагогу. До наших дней она не сохранилась. В Ростове было два еврейских кладбища и 4 синагоги.

    В царской России евреи могли заниматься только определенными профессиями. Например, они могли быть портными, ювелирами, фармацевтами, зубными врачами. Эти профессии считались «еврейскими».

    Градоначальник, престарелый генерал Пилар, имел свои суждения, сводившиеся к тому, что все обстоит благополучно и что никогда и ни с кем не следует обострять отношения «Нас не трогают, и мы не должны никого трогать» и т.п.

    Октябрьская политическая стачка 1905 г. в России началась в Ростове-на-Дону 13 октября забастовкой в Главных мастерских Владикавказской железной дороги. На следующий день она стала общегородской, а затем охватила другие города Донского края и всю Владикавказскую железную дорогу. Последовали аресты руководителей и активистов революционных и оппозиционных организаций и подозреваемых, накалившие политическую обстановку в городе и всем регионе.

    Не прошло и нескольких месяцев, как революционерами была организована колоссальная уличная демонстрация. Пилар своевременно был об этом осведомлен, и Заварзин представил ему списки главарей, подлежащих аресту, в предупреждение этого и других выступлений, но тот от этой меры воздержался, как "слишком крайней".

    Когда утром 18 октября в Ростове-на-Дону стало известно о манифесте, социал-демократы организовали около полудня многочисленную манифестацию рабочих и учащихся от железнодорожного вокзала по главной улице (Большой Садовой). Как вспоминал И. Гущин, «ростовчане никогда не видели такой грандиозной картины».
Демонстрация завершилась на Острожной площади между тюрьмой трамвайным депо и восточным продолжением Скобелевской (ныне Красноармейской) улицы.

    Сюда с разных сторон влились колонны ростовчан и нахичеванцев. Здесь состоялся грандиозный митинг (участвовало около 10 тыс. чел.) с требованиями свободы политическим заключенным, обещанной манифестом, но не предоставленной властями города. На митинге выступали кадеты, социал-демократы, в том числе некоторые из тех 23 арестованных лишь по подозрению в оппозиционной деятельности, которые были освобождены во время митинга (24 чел. были освобождены по указу «Об амнистии» 23 октября).
 
    Пока происходила манифестация и шел митинг, в городе собирались черносотенцы, вдохновителями которых были городской голова Е.Н. Хмельницкий, гласные городской думы присяжный поверенный В.К. Севастьянов (впоследствии председатель Ростовского-на-Дону отделения Союза 17-го октября), коллежский секретарь М.И. Кирьянов (в будущем председатель Ростовского-на-Дону отделения Союза Русского народа) и купец В.К. Чириков.

    По городу был пущен слух, что «жиды напали на русских, избили их, а портрет Николая изорвали и выбросили». Напоив допьяна черносотенцев и хулиганье, опытная рука направляла их против революционеров и евреев, собирала их у Ново-Покровской церкви (ныне на ее месте Кировский сквер). Здесь скопилась большая толпа черносотенцев с национальными флагами и портретами царя.

    Бушующая толпа, в которой виднелись красные флаги, запрудила главную улицу Ростова и направилась к тюрьме. Полиция заняла наблюдательную позицию невмешательства. У тюрьмы произошло побоище между портовой чернью и демонстрантами. Среди последних несколько человек были избиты и двое убито.

    По воспоминаниям П. Безруких (в то время 13-летнего подростка, из любопытства принявшего участие в демонстрации и митинге), «площадь едва-едва вмещала демонстрантов, которые в течение дня непрерывно подходили с разных концов города. Лишь к вечеру постепенно толпа стала редеть».

    В сумерках, когда большая часть митингующих разошлась (оставалось 200-400 чел.), толпа черносотенцев и переодетых жандармов, подошедшая с запада (за ними двигались верховые донские казаки), стала забрасывать митингующих камнями и избивать. Митингующие пытались защищаться: из толпы раздались отдельные револьверные выстрелы. Менее осведомленные участники митинга думали, что выстрел или выстрелы произвел провокатор.
 
    Наутро Заварзину доложили, что на дороге из Нахичевани (почти слившийся с Ростовом город) в Ростов формируется патриотическая демонстрация. Появился портрет Царя, начали сосредоточиваться массы портовых рабочих и оборванцев.

    Заварзин телефонировал Пилару, докладывая о недопустимости этой демонстрации и необходимости немедленно ее разогнать в предупреждение дебоша и еврейского погрома. На это Пилар ответил: «Мне все известно, не беспокойтесь!». Видя, что начинается неразбериха, не исключающая эксцессов и с левой стороны, Заварзин собрал весь состав охранного отделения, вооружил его и приказал не расходиться, а в случае нападения на отделение, не стесняясь, стрелять.

    Охрану тюрьмы несли солдаты Феодосийского полка, которые по команде открыть огонь по обороняющемуся митингу стали стрелять поверх голов. Тогда против митингующих бросили конных казаков, находившихся за воротами тюрьмы и позади толпы черносотенцев. Они дали залп из винтовок. По свидетельству П. Безруких, «казаки, по-видимому, только этого и ждали. Сразу же рванули поводья лошадей и, врезавшись толпу, пустили в ход нагайки. А нагайки толстые, ременные, с вплетенной внутри проволокой (богатое воображение у товарища, казаки такими ухищрениями не портили своих нагаек - Л.С.), так что после сильного удара по спине кожа лопается. Вслед за казаками оттуда же с Богатяновского (ныне Кировского) переулка хлынула толпа черносотенцев и нанятых ими хулиганов, которые стали засыпать бегущих с площади рабочих градом камней. Некоторые из пострадавших рассказывали после, что черносотенцы били их кольями, железными и резиновыми палками. Получив сильный удар камнем в плечо, я (П. Безруких - Л.С.) бросился бежать».
 
    П. Иванов вспоминал, что «зверскому избиению и истязаниям подверглась молодая работница Клара Рейзман. Избитой, окровавленной, ей воткнули в рот древко красного знамени, с которым она пришла». Всего было убито, кроме нее, 10 человек, многие были ранены.

    Еврейка, несшая знамя, лежала на земле с воткнутым через горло древком красного флага.

    Яркий образ героини был создан художником в картине, экспонировавшейся до Великой Отечественной войны в музее революции Ростова-на-Дону, который располагался в здании Ротонды в городском саду и сгорел в 1942 году.

    На картине была изображена лежавшая на мостовой, но чуть приподнявшаяся девушка с залитым кровью и искаженным гримасой боли лицом, которую бьют нагайками всадники в казачьей форме. Это была сцена убийства 18-летней Клары (Хаи-Бейлы) Рейзман, окончившей женскую гимназию. На ее флаге была надпись «Свобода Сиона» , вероятно, она была сторонницей, а возможно и членом Российской социал-демократической еврейской партии Поалей-Цион («Рабочие Сиона»). Эта картина запомнилась мне, пишет автор статьи Е.В. Мовшович. Очерки истории евреев на Дону. Ростов-на-Дону, 2006., потому что моя мама, Фаня Григорьевна Минкелевич (1902-1985) была двоюродной сестрой К.Г. Рейзман (но намного моложе ее) и не раз приводила его в музей.
 
    Как свидетельствовал Красюков, нападавшие на митингующих кричали: «Бей жидов! Бей демонстрантов!». По воспоминаниям А.Т. Водолазского, «когда "поле битвы" было очищено, озверелая и опьяненная человеческой кровью толпа черносотенцев бросилась к Покровскому базару (рядом с ново-Покровской церковью), где стала громить еврейские лавчонки. Часам к 10 вечера Покровский базар представлял пылающий костер. Отсюда погром распространился на весь город».
 
    От Покровского базара черносотенцы двинулись громить Новый Базар (на его месте располагается нынешнее здание областной администрации) и Московскую улицу. Вечером был подожжен дом Хазизовой на Большой Садовой. Погром охватил еврейские дома, магазины, лавки, синагоги и другие заведения от ул. Сенной (теперь М. Горького) до Полицейской (ныне Тургеневской) и от Богатяновского пер. до Почтового (Островского}, включая Старый и Новый базары.

    Тогда Пилар послал к тюрьме казаков, которые там уже никого не застали, все разбежались и скрылись по своим жилищам.

    Н.С. Варенберг (тоже лицо определенной национальности) рассказывал, что когда утром 19 октября начался поголовный еврейский погром, городской полицмейстер А.М. Прокопович (переведенный из Владикавказа коллежский асессор - Е. Мовшович) бросал против немногочисленных еврейско-русских дружин и групп самообороны, организованных членами Поалей Цион и либералами из студентов и рабочих Владикавказских мастерских, конных казаков (а кого же ему было бросать, если жандармы не справлялись - Л.С.).

    После этого погром возобновлялся. Полицмейстер, «сидя в фаэтоне с револьвером в руках, кричал: «Жиды, сдавайтесь сию минуту, иначе всех вас сейчас перестреляем!».

    По свидетельству очевидца, «погром вела толпа во главе с вожаком с портретом Николая II, певшая "Боже, царя храни». Как вспоминая П. Иванов, «зажиточные мещане и небрезгливые интеллигенты не принимали участие в погроме, но охотно за бесценок скупали награбленное у бандитов».

    Считается, что движущей силой еврейских погромов были члены Союза русского народа. В Ростове еврейские магазины громили портовые грузчики. Одним словом, люмпен-пролетариат. По данным историков В. Вареника и В. Сидорова в городе были разграблены и сожжены все еврейские и смежные с ними нееврейские магазины («под горячую руку» попались и армянские лавки), дома на улицах Большой Садовой, Богатяновской, Таганрогской, Соборной, Старопочтовой (ныне Станиславского).

    Во время погрома 19 октября был полностью сожжен Новый базар и значительная часть Московской улицы. В тот же день состоялось экстренное заседание городской думы, от участников которого требовали принятия решительных мер к прекращению погромов. По воспоминаниям С.М. Гурвича, «дума решила только пойти уговаривать громил прекратить свою "работу". С соборным протоиереем и с хоругвями из ближайших церквей гласные думы направились на Соборную площадь и, ставши на колени, просили погромщиков прекратить грабежи. С Соборной площади процессия направилась по другим улицам, по которым шел погром. «Грабители, - сообщила "Донская речь", - с недоумением посматривали на священника, на время притихали, а по удалению процессии тут же принимались за начатое дело».

    Были сожжены торговые ряды на Старом базаре и вокруг него. Выгорела почти вся центральная часть города и районы, прилегающие к набережной. Три дня в городе царило безвластие, бушевали пожары. По воспоминаниям современников, зарево над Ростовом было видно за 30 верст.
 
    Евреи пытались обороняться. Как пишет В. Сидоров, отряд еврейской самообороны успел соорудить баррикаду на улице Московской (в районе нынешнего Газетного переулка). Но эта баррикада продержалась только четверть часа. Черносотенцы её быстро разгромили. По данным В. Вареника, количество участников погрома колебалось от 15 до 25 тысяч человек!
 
    Ростовский погром считается одним из самых крупных в Российской империи после одесского. В Одессе тогда погибло больше людей, и масштаб разрушений был значительнее. Порядок в городе пытались навести казаки. Они охраняли Госбанк, тюрьму, а также конные казачьи разъезды стояли на границе с Нахичеванью.
 
    Есть ещё одна очень интересная страница в этой печальной истории. Нахичеванцы как и евреи боялись черносотенцев и погромов. И к ним на помощь пришли дашнаки, в том числе армянские добровольцы, которые вели освободительную борьбу против Османской империи.

    Об этих страшных днях в истории Ростова хорошо написано в кандидатской диссертации Сурена Альбертовича Манукяна, которая называется «Деятельность партии Дашнакцутюн на Дону (1905-1913 гг)». Научный руководитель – доктор исторических наук, профессор Н.А. Казарова.

    Манукян пишет, что по имеющимся архивным данным в Нахичевани в эти дни расположилась хорошо вооруженная дружина дашнаков, имеющая боевой опыт, численностью до 150 человек. Дашнаки взяли под охрану Ростово-Нахичеванскую межу. То есть границу между Ростовом и Нахичеванью.

    Более того, ещё в феврале 1905 года гласный Нахичеванской Думы, лидер российских кадетов, Г.Х. Чалхушьян в составе армянской делегации направился на встречу с ростовским градоначальником Коцебу фон Пиларом.

    Он прямо заявил Пилару, что нахичеванцы опасаются погромов и черносотенцев. Чалхушьян просил обеспечить безопасность армянского населения города. При этом армяне заявили, что ничего против рабочего движения не имеют. (Дело в том, что 1905 год – это ещё и год первой русской революции). Но если власти не смогут обеспечить в Нахичевани безопасность, то тогда это сделают местные жители.

    Армяне оставляют за собой право (!) на самооборону. У дашнаков был принцип, они не скрывали, что вступят в схватку только тогда, если «начнут бить армян». Всё остальное, кроме свободы и независимости Армении, их не интересовало. Они не хотели портить отношения с царским правительством, тем более принимать участие во внутриполитических разборках. А нахичеванцы действительно боялись погромов. Ведь в том же 1905 году были армянские погромы в Баку.

    Как считают историки, создание дашнаками отрядов самообороны в Нахичевани во многом спасло армян от погромов. Ведь еврейское население Ростова защищать оказалось некому. Странная история организованные вооруженные формирования имели только евреи и армяне, а в нынешнее время еще и чеченцы, а русским один бог в помощь...

    Казачьи конные разъезды и вооруженные отряды дашнаков на границе Ростова и Нахичевани удержали погромщиков от нападения на армян.

    Во время этих распоряжений приходит молодцеватый солдат, еврей, с Георгиевским крестом «за храбрость», и докладывает, что он в отпуску после ранений, полученных на японском фронте, и просит его и его семью укрыть в усадьбе охранного отделения. «В городе паника, и все евреи опасаются погрома», — сказал он.

    Мимо окон охранного отделения проходит серая масса черни, впереди несут два образа и портрет Государя. Проходит час, другой, и Заварзину докладывают, что толпа громит на базаре лавки и что ее разгоняет полиция.

    По Большой Садовой идут непрерывно со стороны базара люди, неся в руках различные предметы обихода. Какой-то пьяный тащит связанные трубы граммофона, тащат зеркала, подушки, ночные столики и т.п. Один тип тянет по тротуару перевязанный веревкой комод, останавливается, вытирает пот и тащит дальше. Заварзин опять позвонил градоначальнику, говоря, что необходимо организовать засады, чтобы отбирать награбленное имущество и арестовывать грабителей, а в ответ: «Не беспокойтесь!», что следует понимать: «Не ваше дело!». Но засады им были организованы и, работая усердно, отобрали целые горы награбленных вещей.

    В это время площадь перебегал молодой еврей. Завидя его, хулиганы остановили, обыскали и, найдя револьвер, схватили и несколько раз с силою подбросили вверх. Претерпев это бросание несколько раз, человек обратился в мешок с костями.

    К вечеру к Заварзину приехал полицеймейстер Прокопович; его сопровождало несколько конных стражников. Высокий толстяк, в дымчатых очках, он показал Заварзину свою простреленную шинель.

    — Стреляла по мне еврейская самооборона, — говорит он и, приглашает Заварзина ехать с ним к градоначальнику, который их ждет.

    На улицах темно и пусто. Город словно вымер.

    Приехали. Пилар сидит у телефона, тут же его чиновники для поручений.

    — Опять начался грабеж, — говорит он и продолжает что-то писать, садясь за стол.

    Вновь телефон. Пилар просит Заварзина подойти. Говорит пристав, докладывая, что в центре города разбивают обувной магазин. Пилар просит Заварзина передать, чтобы пристав принял решительные меры к прекрашению безобразий.

    Заварзин передает: «Градоначальник приказал принять решительные меры». А на вопрос пристава: «Какие именно меры?» — отвечает: «Немедленно расстреливать хулиганов на месте!».

    Но Пилар буквально вырывает трубку из его рук, отменяет приказ о расстреле и, говорит о задержании и предании суду. По репликам Пилара ясно, что пристав докладывает о том, что при приближении полиции хулиганы, завидя ее издали, разбегаются, так что никого не удается арестовать, но лишь только полиция удаляется, они вновь продолжают свое дело.

    Заварзин возвращается домой, а Пилар едет в местный клуб «ориентироваться в общественном настроении».

    На другой день Заварзин узнал, что, разговаривая с собравшимися в клубе, градоначальник просил быть с ним откровенным, тогда ему и наговорили много неприятных для его самолюбия и положения слов, с обвинением в попустительстве и бездействии власти.

    Между тем события развернулись в дальнейшем весьма быстро: готовится общая железнодорожная забастовка, социал-демократы ведут усиленную пропаганду, всюду выступают ораторы, которые пользуются всяким удобным случаем, чтобы проникнуть в казармы и на заводы, собирают там рабочих и солдат, произносят захватывающие речи и скрываются.

    Выступает также Конституционно-демократическая партия, впоследствии Партия народной свободы, сокращенно называемая «Каде» (кадеты), объявляя себя солидарной с выступлениями революционных партий; инженеры, адвокаты, учителя, публицисты и лица других профессий, входившие в названную партию, оказывают, чем могут, содействие революционным проявлениям.

    Пресса свободно излагает революционные стремления и поощряет выступления. У градоначальника появляются лица с требованием освобождения политических арестованных, того же требуют от жандармского офицера. В партии выявляется левое крыло, с открытым стремлением к республиканскому образу правления, правое же остается на платформе конституционной монархии.

    Заварзин пишет письмо в Петербург с подробным изложением всего происшедшего, и просьбой приказать градоначальнику произвести требуемые аресты. Получает от министра внутренних дел Дурново телеграмму, но уже поздно: на квартирах, намеченных к аресту, лиц не оказывается — они все на баррикадах, за полотном железной дороги, в предместье - Темернике.

    Революция в полном разгаре. Ходят только поезда с революционерами, товарное и пассажирское движение замерло. Пилар отрешен от должности и сказался больным. Власть переходит к казачьему подполковнику Макееву, человеку решительному, уравновешенному и со здравым смыслом.

    Распропагандированный пехотный полк выводится из Ростова походным порядком по направлению к Новочеркасску. Остается казачья сотня и два артиллерийских орудия. В здании театра митинг, с баррикад стреляют, среди обывателей есть убитые и раненые. При взятии казаками вокзала ранен офицер. Митинг разогнан артиллерийскими снарядами, но баррикады держатся.

    Под утро неизвестный подкрался к казачьему патрулю у ворот казарм и бросил бомбу. От взрыва у одного казака оказалась размозженной нога, а другой тяжело ранен в живот. Казаки озверели. Макеев это учел, говоря: надо быть с казаками осмотрительным и не выпускать их из рук: мало-мальски недосмотреть, и могут пострадать обыватели.

    Вечером мимо тех же казарм полицейские вели в участок задержанного студента Когана, у которого было удостоверение революционного Красного Креста. Казак у ворот, завидев арестованного интеллигента, подал тревогу, и как вихрь на улицу выбежало человек двадцать казаков, отбили арестованного от полиции, и через несколько минут на снегу лежал растерзанный труп Когана.

    Ночью секретный сотрудник «Саша» дал знать Заварзину по телефону, что решено оставить баррикады и уйти вооруженными за Дон. Заварзин протелефонировал Макееву, что отступающих можно оцепить и задержать, но оказалось, что казаки и лошади так переутомились за двое суток непрерывной работы, что этого сделать никак нельзя.

    Полиция сбилась с ног. В течение дня были случаи, что по полиции стреляли из окон и с балконов. Полиция также стреляла и убила на балконе одного человека. На своей квартире убит помощник пристава Снесарев. Убийцы в числе пяти человек ворвались в столовую и расстреляли полицейского на глазах его жены и детей.

    Макеев просит выяснить, где засядут отступающие, чтобы на заре их оцепить, обезоружить и арестовать. На соборную колокольню, откуда далеко видны все окрестности, послано Заварзиным три филера, которые должны наблюдать в бинокль, если можно что-нибудь увидеть: ночь хотя и лунная, но небо облачное. Через час прибегает один из наблюдающих и говорит, что с баррикад сначала доносились крики и громкий разговор, а затем группа людей направляется к Дону. Сколько их, невозможно выяснить, так как тогда только и видно, когда луна выглянет из-за туч.
Маленький серенький человечек филер Марков теперь неузнаваем: наблюдение его захватило, глаза горят, речь твердая, определенная, и он просит разрешения пойти выследить революционеров, назначив ему в помощь другого филера, Иванова. Оба уходят... Вновь сведения с колокольни: перешли по мосту Дон, их всего человек 20—30, вначале было больше, но постепенно многие разошлись.

    Светает... Макеев спрашивает, как дела, и говорит, что сотня казаков и два орудия ждут распоряжения о выступлении. Прибегает Марков и докладывает, что отступившие с баррикад, частью вооруженные винтовками, еле дотащились, устало волоча ноги, до помещения Аксайского земледельческого завода. Некоторые в руках имели бомбы, судя по осторожности, с какой они несли свертки.

    — Без малого не выдала меня собака, господин начальник, — сказал Марков. — Подойдя близко к идущим, я спрятался за забором, как вдруг она подбежала ко мне с громким ворчанием и, начала скалить зубы. Я смело подошел к ней и ее обласкал. Она замолкла и стала лизать руки.

    Вдруг вдалеке раздался взрыв. Затем Иванов докладывает по телефону, что на заводе Аксай произошли взрывы: сначала один, затем другой. Оттуда раздались крики и стоны, которые теперь почти затихли.

    С нарядом полиции и доктором Заварзин отправился туда. В сарае на полу распростерты изуродованные трупы. Один из них, ребенок лет 10—12, в какой-то ватной кофте, с вывалившимися внутренностями.

    — Вот и ростовский Гаврош! — сказал доктор, беря маленькую безжизненную руку дитяти.

    Слышны стоны тяжелораненых. Один из них объяснил, что кто-то из них по неосторожности уронил бомбу, она взорвалась, а по детонации взорвались другие и бывший с ними динамит. Вскоре умерли и раненые.

    Так закончилась в Ростове-на-Дону революция 1905 года.

    Всего в сарае умерло шестнадцать человек, но их единомышленники притаились и на похоронах не появились.

    Вот маленькая картина нескольких дней революции 1905 года в провинциальном городе. Но что же было во всей России?

    Было то же, что в Ростове-на-Дону и во всех южных городах России, но на Севере не было еврейских погромов. Чем население города было больше, тем крупнее были выступления и, шире проявлялась деятельность войск и администрации в подавлении эксцессов.

    Начались репрессии, вплоть до посылки карательных отрядов. Революционные партии все-таки не сдались, организовывая подполье и проводя террор. С конца 1905 года и до 1906-го был совершен ряд покушений и убийств на всей территории России. Убивали жандармских офицеров, полицейских, губернаторов, министров.

    Масса арестованных. Большинство на допросах молчало, но некоторые словоохотливые старались внушить суду или следователю свои мысли и убеждения, которые можно резюмировать так:

    Революция не проиграна, так как вырвала у правительства Манифест 17 октября 1905 года, который хотя и не дал конституции, но создал трибуну для вождей освободительного движения; революция указала, что восставший пролетариат находился в руках вожаков, действуя ярко и единодушно; что скоро будет вновь революция, которая сотрет слабое ненавистное правительство; что всякое выступление, даже частное, закаляет рабочие и крестьянские массы и указывает им, как трусливо реагируют на них уступками и хозяева предприятия, и власти. Пролетариат убедился, что власть не так страшна, как он это себе представлял, и наоборот, что революционные партии представляют собой мощную силу, которую пролетариат до того времени не сознавал.

    — Революция окрылила нас, и мы верим в ее победу! — заключил свою речь впоследствии в Одессе один из обвиняемых.

    Правительство в 1905 году сразу растерялось от неожиданности, а вернее, от молниеносной быстроты, с которой созревали события с массовыми революционными выступлениями по всей империи. Оно допустило даже сформирование в Петербурге «Совета рабочих депутатов», но вскоре оправилось и, проявляя планомерную полноту власти, восстановило свой престиж.

    В 1906 году министр внутренних дел Дурново составил всеподданнейшую записку, в которой, наметив ряд реформ, весьма мрачно взглянул на будущее, заключая, что если впредь будут допущены выступления, подобные 1905 году, то правительство с ними не справится, и в предвидении нарисовал полную картину грядущей революции, отмечая также, что радикальная интеллигенция у нас так слаба, что не способна будет удержать в своих руках власть, которая перейдет тотчас же в руки крайних революционных элементов.

    На третий день, 20 октября, «погром достиг таких размеров, что буржуазия просила рабочих организовать самооборону. Однако силы оказались неравными, казаки бросались на нас. Когда все было разбито и разграблено, когда опасность стала угрожать и самой власти, тогда только власть приняла меры к прекращению погрома».
П. Иванов вспоминал, что «натешившись вдоволь, достаточно напугав и разграбивши евреев, высшая администрация (состоящая, прошу заметить, из тех самых лиц определенной национальности - Л.С.) дала сигнал "довольно". И погром моментально затих».
 
    Известно много данных о том, что, как и во многих других местах России, погром был спланирован, подготовлен и организован властями, во главе которых стоял назначенный 13 апреля 1904 г. первый ростовский градоначальник генерал-майор граф Коцебу барон Пиллар фон Пильхау (племянник Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Пауля Отто фон Коцебу). Слухи о предстоящем еврейском по громе распространялись в городе задолго до 18 октября.
 
    В письме председателю Совета министров России C.Ю. Витте его сторонник гласный Нахичеванской думы Г.Х. Чалхушьян так описал события 18-2О октября: «В действиях толпы замечалась планомерность. Она вышла с иконами, национальными флагами и портретами государя и, кощунствуя над этими святынями для сердца русского человека (это озабоченный армянин пишет - Л.С.), остановилась у предназначенных к разгрому магазинов и при криках "шапки долой!" и "ура!" помогала громилам и ворам разбивать и расхищать магазины».
 
    Погром был организован, чтобы запугать революционно настроенных русских рабочих, и направлен против евреев, составлявших небольшую часть городского населения (менее 10 %) и не имевших возможности защитить себя. По воспоминаниям И. Гущина, «рабочие поняли подоплеку погромов и поэтому с первых же дней стали на защиту избиваемых евреев (как же так революционно настроенные и, встали на защиту - Л.С.)».

    По жандармским сведениям, только в больницах было зарегистрировано до 40 убитых и до 160 раненных, было разграблено 514 еврейских лавок, 2 паровых мельницы, 5 угольных складов, 8 частных квартир, поджогов было 25, от них сгорело 311 строений. По донесению германского консула в Ростове-на-Дону (им был Карл Вальтер - Е. Мовшович), которое опубликовал член Государственной думы России В.П. Обнинский, погибло 176 чел. и около 500 было ранено. Для сравнения можно указать, что во время октябрьских погромов 1905 г. во всей России погибло 936 чел. и было ранено 1918 чел.
 
    С.М. Гурвич цитирует свидетельство исключительно информированного действительного статского советника (разжалован в 1909 г. за разоблачение провокатора Азефа) директора департамента полиции МВД России (1903-1905 гг.) Л.А. Лопухина о рассказе генерал-майора Драчевского, назначенного в начале 19О6 г. градоначальником Ростова-на-Дону и удостоенного по этому поводу представления царю, который сказал ему: «У вас там в Ростове, и в Нахичевани очень жидов много!».

    На замечание генерала о гибели многих евреев по время погрома и подавления революционного восстания на Темернике Его Величество ответил: «Нет! Я ожидал, что их погибнет гораздо больше!».

    Этот же разговор несколько иначе описал Лейба Бронштейн (Троцкий) в очерке о деятельности Николая II: «Когда Драчевский высказал сожаление по поводу слишком большого числа жертв ростовского погрома, царь спросил: "А сколько же убито?" "Сорок человек", - ответил Драчевский. "Только-то! - воскликнул разочарованный царь. - Я думал гораздо больше».
 
    Наконец, стоит вспомнить, что старший брат К. Рейзман, известный большевик Соломон Гейнихов Рейзман, слесарь Главных мастерских Владикавказской железной дороги по кличке Пролетарий, член Донкома РСДРП и председатель Центрального оргбюро союза железнодорожников, отсутствовавший в городе в октябре 1905 г., ненамного пережил свою зверски убитую сестру. За активное участие в вооруженном восстании в декабре 1905 г. в Ростове-на-Дону (на Темернике) он был арестован в феврале 1906 г. и выездной сессией военно-окружного суда (заседала в казармах Феодосийского полка в Ростове-на-Дону) был приговорен 17 декабря 1906 г. к 5 годам и 4 месяцам каторги.

    В каторжной тюрьме Ростова-на-Дону за протесты против нарушении прав заключенных и издевательства над ними его постоянно избивали, держали в кандалах, бросали в холодный и сырой карцер. В результате совершенно здоровый молодой человек умер в тюрьме 9 февраля 1907 г. от воспаления легких в возрасте 23 лет.
 
    К сожалению, пишет Е. Мовшович, на старом двухэтажном доме № 145 по Пушкинской ул. (против здания общежития бывшей Высшей партийной школы), в котором жила семья Рейзманов, не сохранилась когда-то установленная мемориальная доска, как и скромный памятник жертвам еврейского погрома в сквере имени Первой конной армии (неподалеку от места гибели жертв разгона митинга в октябре 1905 года). Какая жалость, а погибшим казакам, учиненного этой шайкой лейкой геноцида, поставили где-нибудь памятник или хотя бы памятную доску на администрацию области повесили? Или забули, в очередной, впрочем, раз - Л.С.