Пара слов о двух князьях

                («Слово о полку Игореве» и «Задонщина»: историко-сравнительный анализ)

        Первое, что сразу же бросается в глаза при параллельном сопоставлении текстов «Слова о полку Игореве» и «Слова о великом князе Дмитрии Ивановиче...» (традиционного именуемого «Задонщиной»), – это явственная перекличка, даже более того – тождество и совпадение многих фрагментов, имеющее характер почти дословного повторения отдельных словесно-стилевых конструкций и сюжетно-композиционных ходов.  Академик Д. С. Лихачев в монографии «Поэтика древнерусской литературы» рассмотрел все такие «совпадающие места» и показал их полную аутентичность. В самом деле, достаточно обратить внимание хотя бы на такие практически аналогичные стилистические конструкции, отчасти похожие чуть ли не на плагиат:

        Кони ржут за Сулой – звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новгороде, стоят стяги в Путивле («Слово о полку Игореве»).

        Звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят знамена русские у Дона Великого... («Задонщина»)

        Или другой, не менее показательный пример явного заимствования:

        А мои ведь куряне бывалые воины: под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены... («Слово...»)

        Те ведь – сыновья Литвы храбрые <...> под звуки труб их пеленали, под шлемами лелеяли, с конца копья они вскормлены, с острого меча вспоены... («Задонщина»)

        Таким образом, не вызывает сомнений сам факт прямого влияния одного произведения на другое. Но встает логичный вопрос: какое именно из двух произведений было написано первым по времени и стало в последующем источником литературного заимствования и объектом подражания? Относительно данного вопроса в мировом литературоведении существуют две противоположные точки зрения.

        Одной концепции придерживается русская филологическая школа, и ее мнение выражает академик Лихачев в уже упоминавшейся выше работе: «Слово о полку Игореве» было создано в конце XII столетия и оказалось в начале XV века для Софрония-рязанца источником обширных литературных заимствований при написании им «Задонщины».

        Другой точки зрения придерживается французский филолог А. Мазон, утверждающий, что «Слово...» является всего лишь позднейшей подделкой, искусной стилизацией под старину, тогда как исходным текстом, из которого были осуществлены все эти заимствования, выступала как раз «Задонщина».

        В настоящее время обоснованной и общепризнанной давно уже стала первая точка зрения, отвергающая возможность имитационного, «искусственного» происхождения «Слова...», признающая его несомненную историчность, принадлежность именно XII столетию и, так сказать, первичность, приоритетность в рассматриваемом литературном ряду, – в то время как «Задонщина», напротив, признана более поздним и вторичным текстом, включившим в себя многочисленные заимствования из «Слова...», сразу же бросающиеся в глаза и являющиеся совершенно чужеродными для внутренней структуры самой «Задонщины», противоречащими ее общей стилистике и композиции.

        Академик Лихачев для подтверждения своей концепции о неорганичном характере заимствований из «Слова...» контексте «Задонщины» как художественного целого предпринял своеобразную сопоставительную реконструкцию спорного текста. При сравнении между собой этих двух произведений он намеренно опустил все параллельные фрагменты, в результате чего получилась следующая картина: даже в столь усеченном виде «Слово...» все равно сохранило свою образную систему ритмическую основу и стилевое единство оставшегося текста, а вот «Задонщина» почти полностью утратила весь тот выразительный образный строй, который (благодаря опущенным фрагментам) делал ее внешней схожей со «Словом...» Вывод очевиден и закономерен: именно «Слово о полку Игореве» является тем первичным текстом, который был затем использован рязанским иереем в качестве источника «раскавыченных цитат» при работе над «Задонщиной».

        Однако в данном случае речь идет все-таки не о каком-либо аналоге плагиата или простого механического копирования Софронием-рязанцем литературного материала у неизвестного автора «Слова...» Как показывает авторитетный исследователь дошедших до нас памятников древнерусской словесности Е. И. Осетров в своей книге «Мир Игоревой песни», заимствования рязанца были вполне сознательными, выборочными и подчинялись определенному идейному замыслу Софрония, стремившемуся, по всей видимости, продолжить своей «Задонщиной» высокую эпическую традицию, начало которой было некогда положено поэмой о походе князя Игоря на половцев.
 
        В самом деле: если «Слово...» характеризуется в основном трагическим мироощущением, что вполне естественно, поскольку посвящено оно рассказу о поражении русских войск, то «Задонщина», напротив, проникнута ярким пафосом торжества, она прославляет долгожданную победу над захватчиками. Тот же Е. И. Осетров справедливо указывает на особый характер отношения древнерусских писателей к литературным произведениям – не как к чему-то неизменно-каноническому, а как к живой традиции, в которую каждый последующий автор вправе внести что-то свое, новое, развивающее прежние художественные приемы и творческие методы. Именно так и произошло в случае со «Словом...»: автор «Задонщины» воспользовался готовыми стилевыми оборотами и отдельными элементами образного ряда старинного текста для того, чтобы, сохраняя тем самым преемственную связь с трагической русской литературной традицией, по-своему развить ее и показать новые исторические обстоятельства, которые определялись отныне уже не полосой военных неудач, а великой победой, избавившей родную Русь от чужого ига. В результате нить исторического предания не прерывается, а генеалогия князя Дмитрия Донского возводится к самому Владимиру Киевскому, причем тот факт, что победа Дмитрия над татарами особенно впечатляюще смотрится по контрасту с поражением Игоря от половцев, должен, по замыслу автора «Задонщины», придать дополнительный героический ореол успеху московского князя и возвысить его в глазах осведомленных читателей, для которых, видимо, были вполне понятны и явственны внутренние контекстуальные переклички между новейшей «Задонщиной» и старинным «Словом...»

        Но здесь уже вступают в силу объективные законы развития литературного процесса, согласно которым всякое повторение ранее созданного, всякое подражание предшествующим по времени произведениям неизбежно искажают художественную цельность исходного оригинала. Не стал исключением и случай с двумя рассматриваемыми текстами: все исследователи единодушно отмечают, что Софроний понимает сложную образную систему «Слова...» весьма упрощенно, воспроизводя (да и то фрагментарно) лишь внешние стилевые приемы, но упуская при этом из виду внутреннее единство между другими структурными элементами заимствуемого текста. В итоге ему так и не удалось достичь гармоничного включения отдельных фрагментов «Слова...» в общую художественную ткань «Задонщины»: заимствования эти воспринимаются всего-навсего как эклектичное смешение различных стилей, что непоправимо разрушает стройную целостность Софрониева сочинения. В конечном счете, именно эта заведомая вторичность опорных элементов конструкции текста «Задонщины» привела к тому, что ее чисто эстетическая ценность по сравнению со «Словом...» оказалась значительно снижена, в ущерб качеству литературного произведения.

        И все-таки для истории отечественной словесности эпохи позднего средневековья «Задонщина» имеет несомненную значимость в роли письменного свидетельства влияния такого шедевра древнерусской литературы, как «Слово о полку Игореве», на последовавший творческий процесс. А это еще раз объективно подтверждает важность художественных достижений Игоревой песни для всей русской литературы в целом, у истоков которой стоит это горестное повествование-предупреждение, а через три с лишним столетия всё еще отчетливо слышится его отзвук в творении близкого современника славной победы на Дону.         

        Октябрь 1996