17 Визит. Глава из романа

- КТО ТАМ? – Послышался детский голосок за дверью.
         - Лизонька, это я, твоя бабушка Тая, - как можно более сладким голосом сказала женщина.
         Дверь открылась. На пороге стояла девочка, хрупкая, светлоглазая и русоволосая, бесцветной простотой вся в бывшую невестку. И еще кого-то она напоминала неуловимо. но кого?
     - Это я, твоя бабушка Тая, - повторила Таисия, - не узнаешь, Лизонька?
      - Таисия Алексеевна? – холодное удивление по-взрослому отобразилось на лице подростка. – Что ж, пройдите, - со вздохом добавила девочка, указав на дверь в комнату и не предлагая даже тапочек
      - Лизонька, зачем же по отчеству, я ведь бабушка твоя, - засеменила женщина в комнату. Там она выложила на стол две банки варенья смородинного и клубничного, заготовленного еще прошлым летом на своем участке в Пупышево, а  также закатанную банку соленых огурцов оттуда же и пяток яичек.
       - Вот, угощеньице вам принесла, пенсия у меня маленькая, но чем могу, помогу. Вот видишь, завтра ведь Пасха, так вот вам яичек немного. Не обессудьте. чем богаты, тем, как говорится, и рады, - суетилась старуха.
      Лиза жестом предложила ей диван, а сама села на стул напротив, держа спину прямо и сложив руки на коленях.
Абзац для ритма. Рассуждение.
      - Дело в том, Таисия Алексеевна, - сказала Лиза важным голосом, выдерживая взрослый официальный тон, - что бабушки у меня нет.
       - Как это нет? – вскрикнула Таисия.
       - А если вы в чем-то нуждаетесь, - продолжала Лиза, не обращая внимания на этот вскрик, - то скажите прямо, мы с мамой постараемся помочь, сделать что в наших силах. Продукты свои заберите, они вам пригодятся, ведь у вас маленькая пенсия.
       С минуту Таисия остолбенело глядела на внучку. Что-то удивительно знакомое опять мелькнуло в глазах девочки.
        - Чего? – медленно произнесла наконец женщина. – Это, чего это? Чего это ты такое говоришь?
         - Повторяю, вздохнула снисходительно Лиза, склонив голову набок, - продукты заберите и съешьте сами, а если вам что-то от нас нужно, скажите прямо.
         - Чего это мне от вас нужно, от голо… - не договорила, осеклась Таисия.
         -  Вы правы, мы голодранцы, и мама конечно, не откажется, - тихим голосом, в тишине которого уже чувствовалась игра и нарочитость и дрожь, сказала Лиза. – Мама добрая, она настоящая христианка, не то что я, она принимает милостыню смиренно, она платит добром за зло, она никогда не откажет старушке ни в чем, особенно если  старушка поплачется на плохое здоровье, на трудную жизнь, на маленькую пенсию и так далее, - в голосе у Лизы уже слышалась явная издевка, она положила ногу на ногу, скрестила руки на груди и посмотрела на бабку прямо, изо всех сил стараясь наполнить взгляд наглостью. – Понимаете в чем дело, дома сейчас я, а мама будет нескоро, и я вам говорю, забирайте свои продукты, ешьте сами.
          - Вот оно что, - произнесла Таисия после короткого молчания и покачала головой, -  так, значит разговариваешь со старшими. Ну и змея выросла, ну и змея.
           Между тем, ей становилось не по себе. Она уже признала. что девочка удивительно и определенно напоминает ей Панкратия Пичугина, давно покойного свекра Таисии, которого видела она только в раннем детстве, -  жили по соседству, отцы-матери дружили и кумились - , а позже видела на фотографиях, чудом уцелевших в домах дальних родичей, где-то на Урале аж. Хранить то его фотографии нельзя было. Да, те же брови вразлет, те же светлые глаза в темных ресницах, и тот же характер, упрямый, заносчивый.
      Панкратий Пичугин был когда то уважаемым человеком в селе, был церковным старостой, человеком честным и порядочным, но немного слишком уж прямым и всегда носился с этой своей правдой как с писаной торбой. А как закрыли в селе церковь, да стали загонять народ в колхозы, так он совсем с ума сбрендил и начал эту правду, против колхозов то есть, на каждом углу пропагандировать. Ну, и забрали его, конечно. А мамоньке, свекровушке то есть, Ульяне Дементьевне, пришлось прилюдно, на колхозном сходе от него отрекаться, мол, с врагом народа меня и детей ничего не связывает. И то, шутка ли, пятеро  оставалось по лавкам малых да подростков. Пришлось хороший дом отдать под избу-читальню, а самой с детьми в баню, ровно медведи в берлогу. Да скотину всю в колхоз. И так бы все равно отобрали бы и выслали бы на Север. А тут, за прилюдное отреченье, в пример другим поставленное, оставили их на родине. Так и выжили. Правда, два Федькиных брата потом погибли: один от водки – нутро сгорело, другой под плуг тракторный попал – тоже пьяный уснул в поле, а мамоньке-свекровушке пришлось еще задолго до того за пять гнилых картошек, подобранных в голодный год на пройденном и брошенном уже колхозном поле, отсидеть пять лет в лагерях как воровке социалистической собственности. Младшая сестра Федькина, пока без матери жила,  изгулялась. Потом уж мать вернулась, да поздно было: принесла девка младенца в подоле, матери оставила да и пропала из деревни, больше ее не видели. Племяш Федькин вырос у бабки непутевый, все по тюрьмам, да и умер уж пять лет как от туберкулеза. Только старшая сестра да Федор создали семьи и как-то прожили свою жизнь. Старшая сестра сейчас  бухгалтер в волостном правлении, а Федора уж нет в живых.
       И вот сейчас, так неожиданно отобразился Панкратий Пичугин в этой пигалице внучке. Порода живучая, значит.
      - Ну ладно, потухшим голосом сказала Таисия, - вижу, обижены вы на меня очень. Не знаю, только, за что. Худого я, вроде, не делала вам ничего. И потом, уж вы как церковные не должны обижаться. Обижаться ведь грех. Так то, Лиза.
================================================
       Таисия степенно удалилась. Она старалась сохранить свою уверенность и внутреннюю устойчивость, но получалось как-то плохо. С малолетства привыкла она к тому ходу вещей, который видела повсюду вокруг. А ход этот был такой – сильный пользуется слабым, сильный владеет слабым, сильный пожирает слабого. Так повсюду в природе, среди рыб, птиц, животных, зверей. И так повсюду среди людей. Иначе не бывает, и врут глупые книжки, когда пытаются доказать что-то обратное. В школе и в больнице, в сельсовете и в жилконторе, в армии и в тюрьме, - повсюду царят одинаковые, ясные и неумолимые законы, по которым и вся  держава по сути – одна большая зона , и все делятся на паханов, мужиков и опущенных. В паханы не попал – держись мужиков. А уж если опустили тебя, тогда уж всем служи и прислуживай и подличай, чтобы выжить – не зазнавайся. Она уже давно признала этот порядок, давно внутренне согласилась с ним и приспособилась к нему. И она совсем не готова была меняться. Однако, в последнее время стало что-то колебаться в ее привычной уверенности и было от этого невыносимо тяжело. То ли старость наступала, а с нею и слабость и неуверенность ни в чем, и слабость эта ставила ее уже по другую сторону черты, то ли вообще не так уж твердо все таки стояла Таисия Алексеевна в этой звериной житейской премудрости, просто когда то давно, когда еще было здоровье, эта философия позволила жить спокойно, без проблем. И не знала Таисия, бредя к остановке, неся невидимую тяжесть, неожиданно навалившуюся на нее, не знала она, что ее нелюбимая внучка Лиза, змея подколодная, внешне и внутренне упрямой прямолинейностью уподобленная придурковатому прадеду своему, а неласковой сухостью и интеллигентской спесью – своей мамаше-голодранке, что эта внучка, Елизавета Александровна Пичугина горько рыдает сейчас, сидя на диване.