Сказ о горе

О себе подумай, да другим горя не желай,
 не накликивай, не бери, греха надушу.

  История это до нас сказкой – сказом дошла. Мудрость в ней сохранилась, со временем не потерялась и достигла слуха нашего. Я ее вам и поведаю.
    Было это во времена, когда арийцы жили на русских землях и назывались Славяне. В те далекие дни, люди с матерью природой в единстве прибывали.
    Жил тогда мужик, о ком вначале рассказа и поведется наша речь. В нем не было ничего особенного: был он не из богатых, но и не из бедных, ни добрый, ни злой. Про таких говорят: «Бог весть что». Имел он свой дом, семью, дело, что достаток приносило. Но по прошествии  времени, стало казаться ему, что этого мало для счастья, что нужно обладать большим добром.
   Стал он тогда, думу думать, как бы сделать так, чтобы счастье с ним навсегда осталось, и не покидало его. За этими мыслями он давно перестал о семье своей задумываться и заботиться, все его желания сводились к единоличному обладанию им. Постепенно и сильно стал изменяться муж и отец семейства. С каждым прожитым днем становясь все невыносимее; ведь этот нелегкий  вопрос, на который он не мог дать ответа, не давал ему покоя, ни днем, ни ночью, изо дня в день, изматывая тело и душу.
   Видела жена, что супругом делается. Беспокойно и тревожно было у нее на душе, ибо своим женским чутьем угадывала, что за несчастья могут обрушаться на их семью. Совладав со страхом своим, пыталась она образумить его, ласками, просьбами, речами разумными, говоря: «Всего у нас предостаточно, не испытывал бы ты судьбы». Вот только не слышал он ее, стал глух ко всяким речам.
    Плачет женщина тихими слезами, ничего она изменить не может. Не стало миру меж близкими людьми. Стал ее муж подозрительным, раздражительным и несдержанным человеком. Прежде никогда не повышающий голоса, стал срываться на жене и детях. Мог поколотить ни в чем не повинных домочадцев, подозревая их в том чего на самом деле не было.
    Дочь и сыновья, не могли долго сносить столь ужасной жизни, их заботливый отец превратился в чудовище, причиняющее всем боль. Как-то дети под покровом ночи бежали из дома. Обнаружив на утро пропажу деток, поняло тогда все материнское сердце. Тоска тяжелым грузом легла на сердце, не давая успокоиться той.      
    Заездил жену тогда до полусмерти мужик. Вся сила духа, что прежде в ней была и не давала ей прежде сломиться, помогая все вынести, оставила ее. Не сохранилось даже зыбкого, внутреннего равновесия. Только слышала она от мужа слова не добрые, худые,  полные злости и брани. И так все дни.
    Не смогла добрая женщина перенести горя и всего, что с ней происходило. Слегла она и долго не могла оправиться. Подобно свечечке болезненной истаивала, вот-вот огонек слабенький потухнет.
   Даже видя страдание и беспомощность жены, муж даже не старался что-то сделать для больной, только жестокие слова слышала женщина от него. Попросит водицы подать испить, а в ответ безразличное и равнодушное: «И что же, встань, открой сенцы и испей, сколь душа попросит». Или снится женщине кошмар о сыночках и о дочке, мечется она, не просыпаясь, по имени зовет их. Муж слушает, и проклинает их, и жену больную, что обузой ненужной стала.
    Более так продолжаться не могло. Мать умерла ночью, после того, как попросила великого Рода позаботиться о ее сиротках, оставшихся без родителей и одних в жизни. После смерти супружницы черная полоса пошла у мужчины, словно его наказывали за неразумность, жадность и жестокость. Дело перестало доход приносить. Попробовал он тогда все наладить, но только все хуже стало. Тогда-то, Федотыч впервые и упомянул о горе-злосчастье, в сердцах, да с крепкими выражениями.
    С того дня и случая, что не так в жизни происходило у него, он тут же поминает Горе-злосчастье. Своими жалобами и недовольствами, изгнал счастье из дому человек. Перестать бы ему о нем думать,  возвращаясь воспоминаниями к произошедшему, повторяя про себя и вслух: «Горе-злосчастье, горе моё». Но… люди понимают свои ошибки слишком поздно.
    От частого упоминания и призыва, пришло Горе к нему. Заболел мужик и слег. Все тело болит, встать не получается. Ему бы к богам бы обратиться с просьбой о здоровье, а он все повторяет: «Горе-злосчастье, горе моё». От частого упоминания, оно крепло и в силу входило.
    Время идет, прикован человек к лавке, ничего не может сделать, только, как о горе упоминать, да возмущаться сложившейся жизнью. И как бы Горю не было приятно, что его так часто поминают, но даже ему надоело это. Оно забрало все, что могло и скучно ему стало. Сиди и жди, пока человек умрет. Нет уж, надо нового хозяина искать.
    Надумало оно научить мужика, как себя другому передать. Когда дремал тот, она позвала его тихонько глуховатым голосом:
- Федотыч.
   Мужчина открыл глаза подернутые дымкой сна и огляделся. Не увидев никого, подумал, что ему показалось, будто кто-то зовет его. Только глаза прикрыл, как снова рядом раздалось более настойчиво:
- Федотыч.
  Раскрыл глаза мужик – та же картина. Холодный пот выступил, страшно стало ему. Забавно Горю было наблюдать за ним, да только не входило в ее планы пугать его.
- Ты не бойся меня, - проговорила она, появляясь сидящей на краюшке кровати сухощавой старушкой во всем черном и с выцветшими серо-голубыми глазами.
  Расширились глаза у Федотыча, попытался он привстать с лавки, да не вышло у него ничего. Смотрело Горе на беспомощного человека, и не было ей глупца жаль.
- Ты кто? – спрашивает Федотыч бабским голосом, поглядывая на непрошенную и незнакомую гостью.
- Я та, кого ты так часто поминал вслух или про себя – Горе-злосчастье.
- Откуда ты у меня, скажи на милость?
- До чего вы люди невнимательны. Не знаете вы силу слов, потому бездумно произносите их. Ты же сам меня призвал.
- Я?
- Ты, - кивнула Горе и напомнила все случаи, когда он звал ее.
   Понял тогда мужик, что сам в своих злоключениях виноват. Ему бы принять происходящее со смирением, как неизбежное, и делать все возможное, что в его силах, не ругаясь, и не поминая каждый раз, горе злосчастье, а он все твердил: «Горе-злосчастье, горе моё».
- Горе, скажи, как мне тебя выпроводить?
    Усмехнулось Горе и произнесло:
- Ишь, чего захотел, - но видя подавленность на исхудавшем лице и безысходность в давно потускневших и  замутненных,  подобно ряске болотистой, в глазах, оно «протянуло руку помощи» человеку: – В другое время, я бы не сказала, но… - старуха сделала вид, что задумалась, но она все давно решила: - Так и быть скажу. Ты должен меня отдать вместе с предметом. Отдавая, скажи: «С этим предметом я отдаю Горе-злосчастье». Слова твои должны быть произнесены с чувством и сильным желанием. Иначе я так и останусь с тобой до твоей кончины, - ничего не выражающим голосом, произнесло Горе, но от ее слов, человеку сделалось жутко. Словно чья-то безжалостная рука, сжала сердце, лишая возможности сделать хоть малейший вздох. Поняла старая, что немного переборщила с силой и ослабла свое влияние на мужика.
  Когда Федотыч смог прийти в себя от пережитого, он нашел в себе силы, чтобы спросить:
- Но, как мне отдать тебя, если я ходить даже не могу?
- Я тебе совет дам. Принесли на нашу землю, люди чужие, свою веру. Обратили некоторых к своему Богу. Кто до сих пор предкам и своим Богам молиться, а кто отказался от своей веры, и почитает новое божество. Помолись ему, попроси о помощи. Может он и поможет.   
    Прислушался Федотыч к совету. Дни проходят, а ничего не происходит. Горе как с ним было, так и осталось, никуда не исчезло. Отчаялся он, но вдруг пришла помощь, на которую он уже не надеялся. В один из дней, кто-то постучался в дверь.
- Кто там? - тихим и слабым голосом спросил всеми покинутый, и прикованный к лавке, хозяин домишка.
    Раздался скрип половиц и…
- Хозяева добрые, не гневайтесь, можно у вас воды испить и переночевать? - раздался юный и чистый голос. Не дождавшись ответа, в дом вошла девушка.
- Я бы подал, да болен, встать не могу. Вода в сенцах, можешь испить. А переночевать… оставайся. Не обижу я тебя,- отозвался из темноты мужской голос и закашлялся.  Постепенно, кашель перешел в тяжелые и свистящие хрипы.
    Попила девица, посмотрела на быт, и решила остаться в доме больного. Жаль ей стало слабого, одинокого человека, и не могла она за добро не ответить добром, не из таких была.
- Хозяин, позволь мне помочь тебе?
- Коли не шутишь, молодка, я буду рад,-  проговорил Федотыч в ответ, справившись с болью в горле.
Прибралась гостья в доме. Пошла на двор и нарубила дров. Уложив их в поленницу, воды натаскала. Войдя в дом, принялась растапливать печь, а стоило той нагреться, девушка за приготовление еды взялась. Приготовив все, накормила пожилого человека.
- Чьих ты будешь, девонька? - ласково поинтересовался мужик, разглядывая ее.
- Сирота я, по малолетству родителей лишившихся. Выросла одна-одинешенька. Дом люди чужие отобрали, заплатив старосте. Не могла я оставаться в родительском доме, да и люди те гнали меня. Ушла из дому.
    Замолчала девица. Вспомнились ей родные образы, радость, счастливые события, все осталось в невозвратимом прошлом, когда  матушка и батюшка были живы. Опомнившись, она заметила:
- А мы так и не представились друг другу.
- Федотычем меня звать.
- Марья, можно и Марьяна, - с улыбкой на полноватом лице представилась девица, и спросила: - А что за болезнь свалила вас?
    Понимая, что не стоит говорить правду, мужчина солгал, ответив:
- Не знаю. Ничто не предвещало ухудшению здоровья. В один из дней, я ощутил внезапную слабость. В последующие дни, мне становилось все хуже. Не понимая, что со мной происходит, я так и слег. Все мои попытки встать, не удались. Так я и пребываю в лежачем состоянии очень долгое время.
- Спите как? - поинтересовалась Марья, прислушиваясь к голосу приютившего ее доброго человека.
- В последние дни, бывает, что и тяжко, словно во сне медленно меня силы покидают, наутро просыпаюсь слабее, чем вчера был. Порой, кажется, что скоро уж…. - недоговорил мужчина, но Марья и так поняла.
    Встала она и вышла. Долго ждал ее прихода мужчина, но она не возвращалась. Затревожился и занервничал, он тогда: «А что если Марья уже и не вернется, - но... звук открываемой двери, дал знать, что он ошибся».
Слабеющим голосом, он смог произнести:
- Я думал, ты уже не придешь, что оставила старика,- признался в своих опасениях Федотыч.
- Разве я могу так поступить, с человеком, который дал мне кровь и пищу, приютив у себя?- отозвалась Марьяна, и сев за стол, положила перед собой малый узелочек.
- Что это?
- Травы, из которых я приготовлю вам лекарство, которое поможет избавиться от хвори.
  Разложив их, она принялась хозяйничать. От ее присутствия у мужчины стало на душе теплее. Сделав снадобье, Марьяна склонилась над ним и зашептала: «Дети Рода, к вам с просьбой обращаюсь, от кошмаров освободите человека, от вражьих сил защитите, к вам прибегаю на доброе дело». И так она произносила до утра. Вскоре и солнце на небо должно было взойти. Встала Марьяна и вышла из дому.
- А девка-то не проста, - заметила про себя Горе и, решило: - Посмотрим, что дальше будет.
  Принимал лекарство больной, и ему становилось легче. Он мог уже спокойно спать, да и боли его не беспокоили. И настроение улучшалось изо дня в день.
- Федотыч, а благодетельница то – ведьма поди,- словно невзначай проговорило Горе.
 Насторожился мужик, от слов,  сказанных собеседницей, а ей этого и надо было.
  - С чего ты взяла, будто Марьяна ведьма?
Горе злосчастье улыбнулось, и произнесло:
- Заговоры она над лекарствами говорила. Не веришь мне, спроси ее.  В этот же день, после ужина, когда Марьяна принялась убирать со стола, Федотыч решился.
- Марьяна, ответь мне… ты… ведьма?
  Девушка повернулась к мужчине, и посмотрела тому в лицо.
- Не молчи, Марья! - Глаза пытливо изучали собеседницу, ища в ней намеренье, лишить его жизни.
- Я не ведьма, - спокойно, но твердо произнесла девица, и добавила, - травница самоучка. Что могу, травами и заговорами лечу. А душу и тело исцеляет мать природа, я же смертный проводник между ней и живыми существами.
 Испугался выздоравливающий, выкрикнул поспешно:
- Не показывайся мне на глаза!
- Федотыч, ты бы осторожно в словах, а то уйдет девка, а я с тобой останусь,- предупредило Горе его, напоминая, что не стоит быть неосторожным.
 Опомнился мужик. Не хотел он оставаться и дальше с горем злосчастьем, нужно было его скорее передать другому.
- Но перед уходом, за доброту твою, возьми корзинку моей покойной жены. Она может сгодиться.
- Федотыч, ты должен сам ей ее вручить, произнеся слова, иначе ничего не выйдет, - напомнила старая.
- Только, Марья, дай мне немного полюбоваться ею, прежде чем я ее тебе отдам.   
   Марья исполнила просьбу. Сделав вид, что прощается с корзиной, что когда-то, Дарьюшка, самолично плела, Федотыч непроизвольно всплакнул. Вытерев глаза, он передал вещь Марье, про себя произнеся: «С этой вещью, отдаю Горе злосчастье».
- А теперь ступай.
    Марьяна поблагодарила и ушла. После этого мужик скорехонько на поправку пошел, и дела налаживаться стали.

  Сколько времени прошло после расставания девицы с человеком подлым и низким,  трудно сказать, ведь его никто и не подсчитывал, но пошла мелкая изморось, она все усиливалась и усиливалась, пока в скором времени не стала дождем, а затем ливнем. Моментально вымочилась одежда, прилипнув к девичьему стану. Обувь пропиталась водой и заполнилась ею, препротивно обнимая хозяйские ножки. Марья сняла обувку, и зашагала по дороге из песка и камней. А еще в скором времени, все превратилось в бегущее озерцо с налепляющейся к ступням грязью и скользкими камнями под чувствительной кожей.
    Дождь шел долго, а Марья все продолжала идти вперед. От холода и мокрого тела, девушка стала чихать и все чаще дрожать, а леса все не было и не было, только поля с мокрыми травами и мутная вода, сбегающая с дороги в них.
    Не только в этот день, но и последующие дни, не переставая, лил дождь. Только солнышко иногда показывалось на небосклоне, напоминая о своем существование, и вновь скрывалось за затянувшими и заполнившими собой небо тяжело серыми облаками. А Горе вместе с девушкой путешествовало. Ей непогода и другие происшествия нипочем, не берут они её, не затрагивают никак.
   Шла Марья путем-дороженькой не близкой: долгой и далекой. Всякое было на пути. Бывало, что ни одной деревни подолгу не встречалось ей. А до ближайших городов и говорить не о чем. Проскачет, когда-нибудь одинокий всадник на коне, взметнет ввысь пыль дорожную, а из-под копыт коня его верного, грязь летит в разные стороны, и скроются вдали. Утрет с лица Марья пот с грязью и дальше идет вперёд.
    Телеги  и повозки, проезжали мимо странной спутницы. Никому из возничих и в голову не приходило предложить помощь девушке, у которой явно не было чем заплатить. Тяжело приходилось Марьяне. Она сносила голод, по нескольку дней не имея ничего во рту. Ее мутило и вырывало. Уставшая и обессиленная, она падала там, где находилась, и давала себе передышку в несколько минут. А за тем ставала и снова шла.
    Много она повидала разных людей, претерпевала насмешки и зло от них. А бывало, они равнодушно проходили мимо, даже не обратив внимания, что кто-то живой находился  рядом с ними. Правда порой, непредсказуемы были порывы человеческие, могло бы благородное стремление пересилить плохое, да только страх быть затравленной другими гасит в душах свет добра.
     Вспомнила Марья, как девочка хотела ей пирожок дать, да мать ее за руку схватила и в противоположную сторону потянула, говоря:
- Не давай попрошайкам, им Господь помогает. Малышка пошла вслед за матерью, не оглянувшись ни разу назад, так и сжимая в крохотной ручке не отданный пирожочек.
    Вслед за этим воспоминанием, в памяти всплыл неприятный случай, произошедший с нею в одном из городков.  К ней пристала небольшая компания детей. Они шли за ней и покрывали ее насмешками и разной неподобающей для них руганью. Пока один из мальчуганов не схватил камень и не запустил  им ей в голову. Ребятня, хохоча и подначивая друг друга, похватали булыжники и принялись ими кидаться в нее. Ей пришлось бежать из города, пока дети гнали ее по улице, под смех и швыряние разных «снарядов», что попадались им под руки. Люди останавливались, и смотрели на происходящее, ничего не предпринимая со своей стороны, чтобы остановить детскую жестокость.
   Вздох вырвался при воспоминании об этом. И девушка пальчиками коснулась тонкого и белесого шрама, начинающегося со лба и проходящего через бровь. Марья тогда впервые чуть не заплакала над своей жизнью. Она могла стерпеть приставание и намеки мужчин. С ней и с другими женщинами, они вели себя как животные, поэтому она недолюбливала и опасалась их. Но когда жестокость проявляют дети, это ошеломляет и дезориентирует. Разумеется, когда-нибудь она привыкнет к тому, что дети по большей части беспощадные, звероподобные существа, идущие на запах крови и травящие выбранных жертв. Но сейчас она не может этого принять, слишком сильна надежда, что не все дети такие, есть и добрые и умеющие проявлять жалость к живым существам. Даже зная, что скрывается внутри маленького человека, она не будет отчаиваться, а продолжит держаться убеждения, что и в людях есть немного света, потому что они были созданы по образу бога, а он иногда проявляется в их поступках.
   А сейчас, пока она наблюдала и испытывала на своем опыте, что не жди от людей ничего хорошего, доброго или искреннего. Как им можно верить, когда они говорят одно, думают другое, а делают третье? Марья не понимала этого, так как была бесхитростна и жила по-простому, что на сердце и внутри, то и на языке и в поступках.
  Дойдя до ручья, девица усаживалась у кромки воды, опуская в нее кровавые, страшные и израненные ноги. Отдохнув немного, молодка снова вставала и шла вперед. А бывало, что ступни так жгло, и было больно, что и стоять на земле она не могла. Приходилось ей оставаться на месте до тех пор, пока ноги не остывали, боль не уменьшалась, и она потихоньку продолжала путь, по бесконечно расстилающейся дороге.
   Ее глаза немало видело дорожек, а ступни по ним прошлись. Марья знала, что значит, когда замерзшие ноги обвивает и мягкая и режущая трава. Каким бывает серый, блеклый день с влажным и сконцентрированным туманом, расползшимся по дороге и скрывающим ее от глаз людских. Какая тишина настает тогда, поглотив все звуки живого. Или тьма непроглядная объемлет собою все небо и все во мраке находится. И такое затемнение может быть несколько дней.
   Чем дальше, тем картина окружающего угнетала своей однообразностью: всюду, от раннего утра до поздней и глубокой ночи, поникшие от ветра и холода стебельки травы. Серая, песочно-глиняная дорога с трещинами и канавками. Очень редко попадались лесочки. А затем их и вовсе не стало. Одно травяное поле. Без живого звучания. И не единой яркой и живой краски, все тускло, не примечательно и вызывает унылость.
   Каждый день изобиловал трудностями и был нелегок. Ветер промораживал тельце, его чувствительности лишая, одежа в пыли дорожной пребывала, и раны покрывали ступни, но то все жизнь была. "Все надо претерпеть и с терпеньем пройти то, что свыше каждому человеку предопределено. Ведь это жизнь, без прикрас, такая, какая есть", - часто себе говорила Марья, стараясь не падать духом, и держатся.
   «Ну, ничего, голубушка, я заставлю тебя, меня поминать, и я не отступлюсь от своего»,- думала Горе, решая, чтобы еще такого сделать.
    Сказано – сделано. Слабела Марьяна с каждым днем, все чаще дурно ей становилось.
  - Словно наслал на меня кто горе с недугами, что отбирает у меня последние силы — охнула девица.
- Наконец-то, ты это произнесла, - раздался рядом суховатый и довольный голос.
   Озадачилась Марья, ведь с нею никого не было, а кто-то произнес это? Прикрыв глаза, она прислушалась к себе. Сначала ничего не было, а потом возник расплывчатый образ на несколько секунд: сухопарая, низенького роста фигура, в черных одеяниях. Девица приоткрыла глаза и прямо спросила:
- Ты горе?
- Я была права, когда говорила, что ты не простая, - с этими словами старая появилась возле девицы.
- Откуда ты?
- Меня Федотыч тебе с корзиной отдал.
- Делай после людям добро, а они тебе горем платят, - заметила Марья, от слабости приседая на землю.
- Люди как люди. Какими были, такими и остались. Редко кто меняется в лучшую сторону,- заметило горе.
    Не надеясь на доброту собеседницы, Марьяна все же спросила:
- Как мне от тебя избавиться?
- Я с тобой так долго была, а ты избавляться от меня?
- Мне не нужно горе.
- А кому я нужна? Вам людям только счастье подавай, - медово-насмешливым голосом заметила ее собеседница.
 
     Марьяна ничего не ответила. Отдохнув, она продолжила свой путь, а горе, не скрываясь, с нею рядом пошло. Так они обе пропутешествовали немало. И хоть девица больше  не произносила слова о горе ни вслух, ни про себя, ни мысленно, жизнь ее все же  была не легка. Горе впитывало силы, а Марья слабела.
   Пришел день, когда очнувшись рано поутру, Марья с ужасом поняла, что не чувствует собственного тела. Попытавшись двинуться, она не смогла ничего сделать. Рядом не было никого, кто бы помог.  Лицо ее омрачилось нерадостными и тяжелыми думами. За советом она обратилась к Богам. Внутри сами собой возникли слова. Марья поняла, что ей нужно делать:
- Я должна поверить и трудами своими, прогнать горе злосчастье. - Полная решимости, девица стала произносить:
- Горе злосчастье, горюшко,
Оставь молодую девицу.
Дай глазкам ясно на мир посмотреть,
Плечикам выпрямиться.
Из жизни моей уйди,
Из речей моих исчезни,
С языка моего не срывайся,
Не посещай моих мыслей.
Не приходи ко мне, не стучись в ворота.
Забудь путь-дороженьку
ко мне. Ступай от меня прочь.
По белу свету иди, да людей не тревожь.
Ты оставь их в покое, усни горе-злосчастье.
Просто так не пробуждайся.
Кто тебя помянет, тот ответ и даст.
С искренней мольбой, с нелегким трудом.
От тебя избавляюсь, себя освобождаю.
Боги – услышьте,
Человеку слабому помогите горе прогнать.
- Бывали люди всякие у меня, и я – Горе, их побеждало, и тебе великое злосчастие учиню, в сырую землю уложу, не оставишь ты после себя никого, спать будешь в холодной землице непробудным сном, никто не помянет твое имя и никакой памяти не останется среди живых, - зло прошипела старуха. - А если кто и найдет твою могилу, никому и ничего она не расскажет, и не будет ни одного живого существа, которое бы помолилось бы за того, кто здесь спит вечным сном.
    Стоит на своем Марьюшка, к Богам взывает и старается превозмочь боли. День за днем произнося заговор, стараясь не поддаваться горю, Марья жила. Ей становилось легче, да и на жизнь свою девушка стала смотреть по-другому. Не вытерпело Горе – от новой жизни сил оно лишалось.
- Нельзя мне оставаться более с тобой, Марья, отдай меня какому-нибудь человеку, - попросило оно.
- Нет. Чтобы ты другому жизнь загубила? Не бывать этому!
- Тогда я с тобой останусь навсегда.
    Глядит девица в глаза старой и говорит:
- Спи Горе-злосчастье, усни.
Сон тебя посети.
Оковы его так приятны.
Спи, Горе, не пробуждайся.
Людей собой не мучай.
Спи, Горе-злосчастье, усни.
Боги, защитите людей от напасти и от Горя злосчастья.
  Так горе чуть было не исчезло навсегда, но собрав последние силы, оно вселилось в девушку и, засыпая, произнесло:
- Я с тобою человек, с начала твоего рождения, я с тобою и в тебе, я в сердце твоем. - Сказало и заснуло Горе во тьме человеческого сердца.
   Испугалась Марья. Но паника так и не успела захватить собою девицу.
- Боги с мольбою о помощи взываю. Наделите силой противостоять горю своему.
   Само собой в груди зародилось теплое понимание, как быть и поступать: "Будь благодарна за каждый преподнесенный жизненный урок. Переживи, сумей не сломаться, в душе не накопи обид и зла. Что все пройдет, как все проходит у людей".
    Марья поверила, что у нее достанет упорства в достижении поставленной цели, а воля, подкрепляемая терпением, поможет ей справиться с горем-злосчастьем, ведь она не одна, и у нее есть опыт и знания, как бороться с ней.
    Много сил потребуется и кропотливого труда, но она будет стараться, чтобы горе не поглотило ее, убив в ней все, и Человека, в том числе. Она не допустит этого. Не сдаться и не позволит такому произойти!!!
    Что с горем, что без него, у нее осталось и закрепилось понятие о человечности и о совести. И как бы ни была насыщенно сложна и противоречива человеческая жизнь с ее стремительностью и непостоянством, она проживет СВОЮ ЖИЗНЬ, сумев отстраниться от болезненных воспоминаний со временем. Этому уроку ее научит Жизнь.