Сказка о художнике и Русской Прелести М. Нестеров

Захотелось художнику Нестерову русскую прелесть на земле отыскать. И так захотелось - ни днём, ни ночью покоя не знает, на край света пойти готов лишь бы найти её, желанную. Собрался художник в дорогу и пошёл по городам да сёлам, по степям да лужайкам, по лесам да болотам. Смотрит по сторонам, ко всему приглядывается - не видать ли где прелести русской?
Дрожат вокруг него травки малые, беззащитные,  от ветра чуть колышутся, пестреют в лугах цветочки скромные, что на тонких своих стебельках изо всех сил к солнцу тянутся.
Да всё не то что-то ему попадается: травки блёклые да цветочки мелкие под ногами, деревца тоненькие, избёнки низенькие, полянки не яркие, речушки не широкие. Понятно, по-своему и они все хороши, да только очень уж просты и неказисты, художнику ведь не того надобно - ищет он Прелести Русской, такой Прелести, такой Русской, чтобы кто на неё ни взглянул, так за сердце бы и хватала.
Долго скитался художник, а с мечтой своей всё не встретился, горевать уж было начал: не придётся ли домой ни с чем возвращаться?
Да на счастье своё зашёл он как-то в лесочек реденький - отдохнуть, погулять, себя успокоить. Идёт и по сторонам уж не смотрит - сильно запечалился. Вдруг рядом чей-то голосочек, звонкий, тоненький:
-Чего ищешь, дяденька?
Глянул Нестеров - стоит возле мальчонка, одёжка на нём бедная, крестьянская, на ногах онучи, за поясом кнут пастуший, а в руках свирель- дудочка пастушья - по всему видать - пастушонок.
-Ты кто таков?- спросил Нестеров.
-Я-то? По-книжному зовусь Варфоломей, а по-улишному Фомкой кличут. Сам-то я здешний, ростовский. Видишь, во-о-о-он наш Ростов отсюда чуть заметен - только крыши тёмные средь полей рассыпались. А здесь я у дяди Михея в подпасках. Ты, если ищешь тут что, мне расскажи, я наши места знаю, что захочешь, мигом укажу.
Улыбнулся художник, посмотрел на мальчишку попристальнее: стоит перед ним былиночка былиночкой, весь нежный, тоненький, словно прозрачный, а глядит серьёзно, глазёнками своими синими словно в самую душу заглянуть хочет - ну, как такому всё объяснишь? Да и отмахнуться нельзя.
-Сказал бы я тебе, чего ищу, да только, боюсь, не поймёшь ты.
-Этого не бойся. Я теперь всё понять могу. Это раньше, верно бы, не понял.
Опять улыбнулся художник:
-Что же раньше-то с тобой было?
-Не знаю, дяденька. Только как батюшка с матушкой на седьмом году отдали меня в ученье, так и начались мои мытарства. Уж как я ни бьюсь, сколько ни сижу за книгами - не идёт мне впрок наука - и всё тут! Другие-то ребята уже всю азбуку вытвердили, склады одолели, за книжки принялись, а ещё и букв запомнить не могу! И не то, чтоб хотенья и старанья у меня не было, а не даётся мне ученье - хоть ты плачь! Сколько ребята надо мной смеялись, сколько учителя ругали, а, случалось, и поколачивали - а всё толку из меня не выходит.
-Да, невесёлые твои дела,- посочувствовал Нестеров.
А мальчишка уже спешит, захлёбывается:
-Это ещё что! Главное-то дальше было! Вот однажды до того уж мне невмоготу стало, что убежал я в этот самый лесок, бросился на землю и стал горько плакать и жаловаться, что не дал мне Господь смысла уразуметь грамоту. Вдруг слышу голос рядом: «О чём, чадо, плачешь?» Поднял я голову - стоит передо мной человек, по виду монах, одежды длинные, тёмные, лица не видать, а голос такой тёплый, ласковый. Рассказал я ему всё про себя, а он говорит: «Не плачь, твоему горю помочь можно. За твоё усердие, старание да за твою к наукам ревность достоин ты получить великое знание. Так пусть отныне любая книга, какая попадёт тебе в руки, будет тебе легка и понятна, будто бы прежде её уже знал, и любая премудрость будет тебе открыта». Тут только я и приметил - у монаха-то кругом головы золотое сияние стоит, словно бы от солнца, а это уж верный знак, что не простой монах мне явился, то ангел божий был. Только я так подумал, даже «спасибо» сказать не успел, как исчез незнакомый даритель, пропал разом, будто его и не было. И с той поры учиться мне легко стало. Нет такой премудрости, которую бы я не осилил. Нет такой книги, которой бы я не знал, даже не читая.
Усмехнулся тут Нестеров:
-Повезло тебе, значит. Уроков учить не надо - знай себе гуляй да играй! Красота! Чего же ещё большего желать?
Посмотрел на него мальчик внимательно и печально:
-Нет, дяденька. Я теперь о другом думаю. Хочу я, как вырасту, людям послужить. Много в нашей русской земле горя и неустройства. Буду я в беде утешать несчастных, в боях благословлять воинов на подвиг, буду нести слово Божие, направлять на путь истинный и подкреплять в пути ослабевших, буду помогать каждому, кому помощь нужна. И тебе я тоже помогу. Вижу, что давно ты в дороге, утомился, измаялся, не даёт тебе покоя твоя задумка, ищешь ты по свету чего-то, а найти не можешь.
Удивился художник таким словам серьёзным да разумным и ответил правду:
-Ищу я на земле прелесть русскую. Кажется, жизни бы своей не пожалел, а только бы хоть одним глазком на неё, ненаглядную, взглянуть!
А мальчик спрашивает так строго:
-Зачем тебе прелесть русская? Не каждому дано её увидеть. И то сказать - ведь русская-то прелесть - не забава, загубишь - другая не явится.
-Я с ней бережным буду. Мне только бы увидеть. Хочу я нарисовать её своими красками такую, как она есть, и всем людям показать, всем - и русским и чужеземным, одним - в поученье, другим - на удивленье, чтобы знали, какая она на самом деле, наша земля, и сколько в ней чудесного таится,- серьёзно, как большому, объяснил мальчику Нестеров. Взял пастушонок художника за руку, на цыпочки приподнялся и прошептал в самое ухо:
-Ну, тогда слушай. Открою я тебе одну тайну. Видишь у меня свирель? Ты думаешь, она - чтобы коров да теляток веселить, самому от безделья баловаться? И другие то же думают. А в моей свирели - сила волшебная, сила великая. Это с виду она неказистая, а от её песни душевной просыпается русская прелесть, от людских глаз уже не прячется и каждый, в ком сердце не слепо, её увидеть может. Дарю я тебе эту свирель - владей на счастье! Вижу, что не пустой ты художник, сумеешь ты красками о русской прелести людям рассказать.
С этими словами мальчик Варфоломей положил на ладонь Нестерова свою маленькую свирель. У художника даже сердце замерло - неужели в этой дудочке обычной такое волшебство спрятано, неужели сумеет она исполнить его заветную мечту? Глядит художник на свирель - и глаз отвести не может. А когда опомнился, хотел мальчика поблагодарить за подарок чудесный, обернулся - а рядом уж и нет никого. Глянул Нестеров по сторонам, к осинкам ближним присмотрелся - не мелькнёт ли за ними белая рубашонка, несколько раз звать принимался:
-Варфоломей! Варфоломей, где же ты?
Никто не отозвался. Пропал пастушок, исчез, будто и не был тут. Забеспокоился художник: «Уж не привиделось ли мне всё это?» Да нет, вот и свирель пастушья лежит на ладони, своей поры дожидается. Поднёс её к своим губам, дунул потихонечку - и полилась вокруг музыка чудесная, напев неслыханный. Оглянулся вокруг себя Нестеров - открылась ему Прелесть Русская, вся, как есть, без прикрас и утайки. Рассмотрел он её...


Понял теперь художник, что ему на своей картине рисовать. Закончил картину и отдал в музей - пусть все красотой полюбуются. Подходят к картине люди, смотрят, удивляются, художника Михаила Нестерова добрым словом вспоминают.
Так и стоят они перед нами...


...и мальчик-пастушок со свирелью в руках и незнакомый благодетель с сиянием над головой, а вокруг них - Русская Прелесть бесконечная.