Нюрка

Микола не видел выхода. Его уже хотели убить из-за Нюрки, но он хотел ей добра настолько сильно, насколько может человеческая душа сказать спасибо за дружбу длиною в жизнь.

Он родился в один день с Нюркой, сейчас ей уже было 16 лет, и ему тоже. Она обычная коза, а он человек. Всю жизнь она его кормила молоком, а он стал ей лучшим другом. В Нюрке было что-то человеческое — у нее в глазах была какая-то особенная улыбка, от которой петь хотелось! Она всегда безмолвно понимала Миколу, хотя, как обычная коза, могла бодаться и капризничать, но Микола знал, что она всегда его слышит и понимает. За свою жизнь она родила много козлят, а Микола для каждого становился крестным отцом. Каждый раз страшно плакал, когда мать с отцом их отвозили на рынок. Сейчас Нюрка стала древней старухой и молока уже не давала, а он только начал становиться взрослым. Ударные бригады хлебозаготовки уже довели до смерти всю его семью. Корову и все зерно забрали уже в позапрошлый раз.

Сначала умерла мать от голода, а на прошлой неделе — отец. Микола сам уже ощущал свою голодную смерть очень близко. Нюрку можно было зарезать уже давно, но Микола не дал! Соседи, пока не умерли, пытались ее украсть несколько раз. Миколе пришлось Нюрку спрятать в погребе. Конца и края голоду не было видно, а человеком быть всегда нужно, так считал Микола.

«Иди, давай иди!» Рано утром, почти еще ночью, Микола решил отпустить Нюрку, которая сама вчера ему посмотрела в глаза до щемящей боли. Микола понял, что дни Нюрки тоже иссякают и пора прощаться. Она умрет от старости, а он от голода.
«Иди, кому говорю! Иди, моя хорошая!» Микола решил отпустить ее в лесу. Он знал, что хищники и следа от нее не оставят вскоре, но все же это было нужно. Нужно было сказать Нюрке спасибо! Пусть поживет на воле! «Спасибо тебе за все, моя сестренка! Иди! А я тут останусь».

Нюрка смотрела на Миколу так преданно, так глубоко, как будто это она его отпускала на волю. И Нюрка уверенно обошла Миколу и боднула, словно сказала: «Проводи меня напоследок». «Хорошо, моя хорошая, сейчас». И они вдвоем вошли в лес.

Тропинка была незнакомой, хотя Микола вырос в этих местах, но он шел по ней в первый раз. Он был очень вялым, но Нюрка была настойчивая и она вела себя так очень редко. Обычно она была именно такой, когда хотела Миколу предупредить о чем-то важном. Микола слушался. Деревья на пути были очень крупные и сложные. Кора некоторых деревьев создавала лики людей с очень страдающими лицами. Одна ель сразила Миколу — он увидел лик своей сестренки, из глаз которой текла смола, как слезы, а рот ее был закрыт корявыми очертаниями жилистой руки. Сестренка первая умерла от голода — вернее, ее подстрелил сторож в поле, когда она уже от невозможности терпеть просто пошла в колхозное поле выкапывать только что засеянную картошку. Она умерла на следующий день. Смерть была уже привычным делом, но чтобы деревья были с ликами умерших — это было слишком. Оглянувшись вокруг, Микола увидел, что почти все деревья так или иначе были с лицами тех, кого он еще недавно видел живыми. Еще немного погодя Микола увидел много тракторов, которые насквозь были ржавые, и их щедро обвивали сильные деревья — создавалось впечатление, что лес хочет проглотить своей мощью всю колхозную технику. За ними были старые оплавившиеся чугунные памятники, а вокруг них крупные лужи из чугуна, как будто что-то очень жаркое однажды здесь горело с такой степенью, что металл плавился, как свечной воск.

Тропинка явно шла к реке, становилась все круче, а Нюрка все вела и вела. Берег был белым, а вода была почти изумрудная. Набрав в ладони воды, Микола удивился, насколько она была прозрачной и пахла чем-то живучим, так пахнут семена. Вода была очень вкусной и придала сил. Только сразу захотелось сильно спать, но Нюрка толкнула Миколу, намекая, что нужно идти дальше. Немного погодя у реки появился перекат. Нюрка бодро по камням оказалась на том берегу, а Микола упал, сбитый течением. На помощь прибежали трое парней.

Отлеживаясь на том берегу, Микола почему-то улыбался, потому что парни улыбались как-то по-родному и просто, словно он родным домой вернулся после долгих скитаний. Через час пожилой мужчина поил его квасом и отпаривал в бане. Куда бы ни посмотрел Микола, все радовало глаз. Все было прочным и сделано было как навсегда. Потом он три дня спал.

Проснувшись, он увидел, что его простыня была черная от копоти и смолы, словно он весь пропотел тракторной соляркой. И вокруг были странные предметы, но впервые он не ощущал странного вечного беспокойства на сердце. Рядом лежали осколки какого-то стеклянного кристалла.

«Ну вот, очнулся наш пламенный!» Пожилой мужчина говорил весело, его слова были настолько легкие, что на его голос реагировало все тело, и впервые почему-то сильно захотелось петь! Микола встал, а тело вскочило! Настолько стало легко! Силы стало так много, что хотелось мысленно благодарить жизнь за то, что она просто дана! И Микола запел! Слова стекались в рифмы, а рифмы в реки смыслов! С каждой строкой сил прибавлялось все больше и больше! А потом заработало его настоящее сердце! И это был необычайное переживание!

Микола ярко понял, что он стал живым! Все вокруг наполнилось струйками жизни. Она была повсюду, и жизнь была настолько отзывчивой, что просить было можно все, и точно было ясно, что все дано будет по первому мгновению! Микола подумал о ягодах и тут же увидел их под ногами. Микола подумал о маме и вдруг почувствовал, что маме стало легче от его мыслей и она его обняла, и ему стало тепло на душе. Он подумал о Нюрке, а она была уже рядом. Довольная коза с улыбкой в глазах! Пахло все очень по-особенному вкусно, и есть совсем не хотелось. А вечером, придя в себя, Микола увлеченно разговаривал со своим целителем. Он и поведал, что давным-давно славяне разделились на пламенных и благодарных после того, как была открыта Жива.

«Жива — это самое первое проявление Бытия. Например, семечко — это бытие, а импульс жизни в нем — уже Жива. Жива — это пища сердца! Пламенные решили, что теперь можно жить вечно, и изменили себе сердца — сердце стало искусственным за счет особого кристалла, — и стали потреблять Живу повсюду. Они даже технику оживляли! Баловались с Живой как могли! А Жива оказалось разумной, в ней же вечная сказка жизни живет! И с тех пор началась вечная морока. Сначала Живы хватало, но постепенно все вокруг страдало оттого, что вокруг них стало все вянуть. Потом все стало серым, потому что доступ к сказке кончился, а потом они увидели, что Жива стала останавливать их сердца, но они открыли свой адский огонь и стали добывать Живу из самой матери-планеты. А Земля стерла их вулканами. Они родились снова, но сердца их неизлечимы, сказку уже не видят, все, что они видят, до сих пор для них тревога и морока. В поисках Живы они теперь добывают нефть и пытаются набивать желудки. Они еще пытаются во все вмешиваться, но природа их мысли сделал мелкими, а слова ничтожными. Но Жива их пощадила и дала им снова поиграть в вождей. Но к Живе уже прикоснуться не могут. Они с тех пор все готовы сожрать, но вкуса уловить не могут. Жива — это вкус сущего! Нам же в те древние времена сразу стало понятно, что Жива — это что-то очень мудрое! Нам удалось поговорить с Живой, и она ответила! Мы стали благодарить все сущее, потому что Жива — это первое проявление жизни перед самой собой, которое есть благодарность! Благодарность — это ее язык. Жива поет, а что еще остается делать перед лицом бесконечной жизни? Мы развили в себе навыки согласия с происходящим — и мы живем в науке благодарности, в которой воистину остается только радоваться, и в один момент наши сердца тоже запели, и мы стали удовлетворены жизнью! Нас питает сама природа! Со временем разница между нами и пламенными стала настолько большой, что это уже почти два абсолютных разных мира — у нас даже законы времени и пространства теперь разные. Пламенные, высосав всю Живу вокруг, провалились в ямы безысходности, а благодарные стали совсем незаметны для пламенных, потому что сильное напряжение не дает сил видеть Живу, в которой мы пребываем. Чтобы познать Живу, их часто лес к рукам прибирает. В деревьях их души отдыхают в Живе! С тех древних пор славянские народы разделились на сказочных и тех, кто вечно недоволен жизнью. А в сказку можно попасть, если сердце доброе и поющее! Да еще животные сюда тропинку не потеряли — вот Нюрка и решила тебя отблагодарить за доброе сердце! А ты, Микола, прямо герой. Смог человеком стать — ты у нас пламенно-благодарный теперь! Я тебе сердце облегчил — часть кристалла „вечной жизни“ достал, ты теперь привыкнешь немного к Живе, а потом сходишь к своим через тысячу лет — они, когда деньгами наедятся да нефтью своей, и сами взмолятся. А жить-то ты теперь будешь столько, сколько захочешь! А жить, сам знаешь, хорошо. Правда, Нюрка?»