Прощание с Тарусой

Около часа занимает путь от Серпухова до Тарусы на маршрутке. Мой друг называет скотовозкой, эти, быстро убиваемые пронырливыми водителями, газельки. Плотно прижатые друг к другу, но всё же сидя, мы ехали в духоте и неудобстве, подпрыгивая на ухабах русских провинциальных дорог. А я подумала, что вряд ли скотина, в честь которых прозвали в народе транспорт, обрадовалась такому путешествию.
И всё же, впереди Таруса — это согревало и успокаивало.
Впервые я приехала поздним сентябрём, да ещё в будний день. Днём городок жужжал, занимаясь привычными делами. К вечеру становилось всё тише и пустыннее. Ещё никогда мне не удавалось пройтись в одиночестве по набережной. Не растревоженной суетливыми туристами и коробейниками с бусами из сердолика и магнитиками на холодильник. Город засыпал. И это не про приближающийся закат — про увядание природы. Ока потемнела. По берегам обрамляемая жёлто-бурыми деревами. Рябины стояли совершенно без листьев, только ягоды, не склёванные местами птицами, рдели, едва прикрывая наготу. Тишина и покой.
Неспешно прогуливаясь между дворами на косогоре, проходя мимо фундамента дома Цветаевых (всё, что осталось от дачи, где проводили детство сёстры. Теперь его приспособили под танцплощадку в доме отдыха) наивно заглядывалась на небольшие хибарки — гадая — здесь мог быть домик Ариадны, вот уж кому Таруса должна принадлежать всецело. Размышляя о горьких судьбах этой семьи. О горечи — всей своей жизни.
В сквере мне встретилась трёхцветная кошка, она довольно быстро прониклась ко мне, залезла на колени, и пригревшись, задремала. Чья-то бедная одинокая душа, пришедшая разделить со мной тоску, если не жизни — этого осеннего вечера. Так мы сидели в сквере совершенно одни напротив памятника Цветаевой — никуда не спеша, ибо некуда спешить — глядя на затихающую Тарусу.


Не спорят всё-таки о вкусах...
в края рябин и бузины
я вновь приехала в Тарусу,
чтоб попрощаться до весны.

Люблю-люблю глядеть как мутно
отображает небо гладь.
В закатном скверике безлюдном
как будто легче жизни кладь.

Оставив ненадолго город
в пыли наезженных дорог
за большаком на косогоре
укрыт от лишних глаз мирок —

ворота старого погоста —
позолотило сентябрем...
А может быть незваной гостьей
вернусь, вернусь погожим днём.

Ещё приеду, даст  бог силы,
и вновь задышится легко,
как прислонюсь к стволу рябины
в траве высокой над Окой.

Ах, это всё же дело вкуса —
какие стороны родней.
Прощай, любимая Таруса,
души моей святой елей.