Русская Одиссея Продолжение 36

                ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

                ПОСЛЕДНИЙ БОЙ



                Глава первая
                НОВГОРОДЦЫ


    В то пасмурное осеннее утро, когда ростовчане на Каме смотрели смерти в лицо, к устью реки Вишеры с шумом и гамом плыла целая дюжина больших плоскодонных лодок. Полторы сотни высоких плечистых молодцев в коротких кафтанах мерно гребли, ускоряя бег своих судов по неторопливому течению. На столь девственной реке, где до этого лишь изредка мелькали одиночные челны пермских рыбаков, такая флотилия была внове. Громкая русская речь гулко разносилась по таёжной Вишере:

- Правей загребай, кулёма! Вишь — топляк впереди.
- Гляньте други! Красота-то какая вокруг!
- Поди, зверья и дичи тут полно!
- А рыба-то так и плещется по всей реке!

    Так отводили душу за разговорами гребцы, выполняя нелёгкую работу. На второй по счёту лодке новгородских промысловиков гребли не все. На её носу степенно сидели двое пожилых коренастых мужчин. Отличались они от остальных, не только солидным возрастом, но и богатой одеждой. На них были кафтаны из дорогого сукна и бобровые шапки, да и ноги были обуты в добротные кожаные сапоги.

    Один из праздных путешественников смотрелся особенно величаво: большая окладистая борода с сединой, грозные карие глаза навыкат, широкие плечи, массивная фигура. Решительно всё в нём выдавало незаурядную личность. Именно он и был главой новгородского отряда, осваивающего верхнекамские земли. Звали его Савва Тимофеевич, и был он богатым купцом из города Великий Устюг.

    Рядом с ним на скамье сидел его верный помощник и управляющий Терентий Петрович. Ещё с малолетства он прислуживал отцу Саввы, Тимофею Безродному. Терентий с небольшой рыжей бородкой и бегающими маленькими глазами был не в пример хозяину непоседлив и болтлив. Непревзойдённый следопыт, он разведал верхнекамские земли в прошлом году. Вот и сейчас Терентий, не переставая, нахваливал здешние края:

- Хороши места: и зверь, и рыба, и пушнина в изобилии. Про соль я от пермяков слышал, а как она ценна — не мне тебе сказывать. Народ тута бесхитростный, не соврёт про белое золото. Главное — окромя нас из пришлых на сотни поприщ никого нет.

- Выходит, сам Бог велел нам освоить энти края, — солидно говорил оборотистый купец. — Поставлю острог[1] для начала

    При последних словах его помощник вскочил, бегло оглянулся и засиял от радости:

- На ловца и зверь бежит! Сейчас и местечко подходящее для крепостьцы найдём. Кама уже показалась — Вишере исход! Ежели не в междуречье, то где же ещё ставить острог?

    Тимофеевич, как и многие другие новгородцы, впервые оказавшись здесь, долго присматривались к новой реке, впадающей в саму Волгу. Неожиданно, острые глаза Саввы узрели на противоположном камском берегу, на фоне лесной зелени, сизые дымки. Он тут же толкнул в бок своего говорливого управляющего и взволнованно сказал:

- Глянь-ка, Терёха! Вишь, дымы вьются на той стороне — никак от потухших костровищ. А ты мне чего заливал, что тута окромя малолюдной перми никого нет.
- Да верно, здешние рыбаки вчераcь заночевали, — не особо тревожась, предположил Петрович. — Кому ж ещё быть?

- А мы вот причалим и осмотрим костровища, коих я уже отсель приметил немало. Неужто здесь вся пермь собралась на праздник какой?

    Лодки новгородцев одна за другой мягко тыкались в низкий кочковатый берег. Предводитель отряда первым грузно вывалился из судна и стал тщательно обследовать подозрительное место. Притухших костровищ было за пятьдесят. Вся земля в округе была начисто истоптана множеством человеческих ног и лошадиных копыт. Рядом, вдоль Камы, проходила довольно большая и сильно разбитая торная тропа, превращенная, по сути, в сплошное земляное месиво. Следовавший за насупившимся Тимофеевичем, раскрасневшийся Петрович всё разводил руками и в ужасе причитал:
- Матерь Божья! Откуда такая напасть?!

    Расстроенный Савва, нервно теребя бороду, набросился на Терентия:
- Да тут целая орда прошла! Энто ж не тропка, а столбовая дорога! Помощник ты хренов!

    Потом купец, немного поостыв, обратился к недоумевающим мужикам и парням, стоящим с оружием в руках:

- А ну, ребятки, кто поглазастей, кто ратился не раз, кто ходил на
--------

красного зверя — разберите следы. Да прикиньте: кто тут был и куда делся. Ежели вы толково мне поведаете — серебром одарю.

    Работников в свой первопроходческий отряд Тимофеевич подбирал опытных, и новгородцы охотно откликнулись на знатный посул предводителя:

- Тимофеевич, ответим — дай срок!
- Следы прочтём, как пономарь книгу!

    С десяток следопытов разошлись в разные стороны, исследуя всё на своём пути. Раздосадованный Терентий, крутясь около Саввы, ныл ему под руку:
- Ничего подобного не было! В прошлом годе какая тут тишина стояла, и никаких следов. Мы тогда, помнится, и ночёвку тут устраивали. Никого не видели и не слышали...

    Вскоре к вооружившемуся отряду стали возвращаться разведчики. Старший и самый бывалый из них, сороколетний Ерёма Лесовик, держал речь перед воеводами:
- Многое прояснилось. Была здесь русская ватага, а за ними следом промчались табунщики немалым числом. Сколь было — трудно угадать. Мыслю, где-то несколько сот.

- Хе! — сомнительно кашлянул Савва. — Ну, положим, степняки прошли на конях, вроде ясно. Допустим, с низовьев Камы выскочили... А русские-то как тут оказались? Откуда им взяться?

    Ерёма молча махнул рукой, и два здоровых новгородца подтащили к купцу что-то тяжёлое, завёрнутое в мешковину. Как только её развернули, столпившиеся мужики ахнули:

- Покойник!
- Прости, Господи, Твоего раба!

    Лесовик стал рассказывать:

- Нашли мы несчастного у тропы. Заколот в спину. Скорей всего, табунщики дозорного убрали со своего пути. По его одёже посмотреть — не знамо кто. Но крестик нательный — православный. И волосы русые, и обличьем, и белым телом — всем наш. И главное, меч у сердешного был русский.

    Тимофеевич, с благодарностью отдавая следопытам горсть серебра, взволнованно вопрошал:

- Как по-вашему, люди новгородские? Быть ли нынче сече меж ими?

    Разведчики закивали головами:

- Похоже, кочевники догонят наших.
- Крови не избежать...

    И в тот же миг с глухих верховьев реки донеслось эхо чьих-то голосов.
- Дела-а-а! — крякнул ошарашенный провидением своих воинов Савва и тут же приказал: — Встать у лодок! Ерёма, бери следопытов и, хоронясь, ступайте туда обоими берегами. Мы подождём.

    Стоящие вкруг него рослые удальцы враз глухо зароптали:

- Веди нас на выручку православных!
- Срам, ежели не поможем!
- Не хочешь — без тебя пойдём!
- Мы люди вольные!

    Оборотистый купец раскраснелся, не ожидав такого напора, но быстро нашёлся, что ответить:

- Верно, молодцы! Двум медведям в одной берлоге не ужиться. Выбить надо поганых до единого! Иначе кто ж тут в хозяевах будет?

    Разгорячившиеся новгородцы обрадовались:

- Так бежим на выручку!
- Вперёд, браты!
- Охолонитесь малость! — натужено закричал Тимофеевич. — Знаю сам: вы не из робкого десятка. Обмыслить надо, чтобы дров не наломать.

    Он отыскал глазами своего помощника Петровича и позвал его:

- Терёха! Подь сюды! Бери за раз пять десятков, сажай в лодки и вверх по реке. А сотня по тропе спешно пойдёт на помощь бедствующим.

- Вот энто дело! — одобрительно загудел могучий Ерёма. — Мы ж и с рыцарями немецкими бились, и шведов железом угощали — неужто степняков не одолеем в лесу?!
    Одобрительно зашумели новгородцы, но Савва на них зацыкал:

- Тихо! Не на игрища идём, а на кровавое дело. Скрытно бы подобраться и нежданно ударить...

    Багряное солнце, выглянув из-за туч, стояло в осеннем небе уже высоко. У левого берега, против течения Камы, крадучась, всё плыли и плыли новгородские лодки, а рядом по тропе шли вооружённые люди. Сосредоточенный Тимофеевич сидел с Петровичем, на первой лодке, негромко переговариваясь.

- Никак не пойму, — сокрушался Терентий. — Как степняков занесло в этакую глушь, за русской ватагой? Какая им нужда до них?

- Видно, великая, — рассуждал купчина. — Я вот прикидываю, кто из табунщиков мог здесь объявиться: башкиры, слыхал, у Каменного пояса обитают, а половцев у Волги давно перебили... Неужто сами мунгалы — слуги Батыевы?!

- Не дай Бог! — перекрестился Терентий. — Беда будет.
- Ничего, — не унывал Савва, — и знтих одолеть можно. Слыхал я, что берут верх ордынцы всё более числом, скопом.

   Тут Петрович указал рукой на другой берег реки:
- Никак, Ерёма машет, а голоса не подаёт.

    С передних лодок заметили Лесовика, подающего знаки, и туда устремилось судно с предводителями на борту. Когда оно причалило к прибрежному кустарнику, нависающему над водой, из зелени вынырнул Ерёма. Он без предисловий выложил всё, что видел впереди:

- Как гадали — так и вышло. Мунгалы на речной луговине, у болота, окружили одинокий холм, на котором засели русские. Бедным и деваться некуда. Их меньше, чем ордынцев.

- И сколь же до туда будет? — вопрошал купец. — В поприщах-то?
- Всего поприща три, — мгновенно отвечал разведчик. — Они пока стоят друг против друга. С левого высокого берега всё как на ладони.

    Вдруг с верховьев загрохотало и завыло. Гребцы заёрзали на скамьях:

- Началось!
- Быстрей бы!
- Чего ждать?!

- Цыц, ребятки! — отмахивался Савва. — Не затем я вас сюда зазывал, чтобы вот так взять и всех положить в кровавой сече. Но я и не выпущу мунгал отсюдова. Не видать им более своих степей!

    Тимофеевич успокоил ратников и велел им грести обратно к отряду, оставив Ерёму на берегу. Пока переплывали Каму, Савва объяснил замысел Терентию:

- Ты с пятью десятками на лодках вернёшься через реку к Лесовику. Обойдёте той стороной и мунгал, и русских. Найдёшь брод и скрытно перейдёшь на вражий берег. Перегородишь тропу в верховья Камы — и жди. Я ударю первым нехристям в спину. Ты смотри сам, что к чему. Не тяни до последнего, на выручку иди. На реке одну лодку оставь с воями.

- Голова! Хитрей и не придумаешь! — хвалил управляющий. — Вот воевода, ничего не упустил!

- Так-то, — расправил плечи предводитель. — Я по молодости не одиножды бывал в походах Великого Новгорода. И не таких бивали...


                Глава вторая
                НА КРАЮ ГИБЕЛИ

   Последние десятки ростовчан из некогда большой вольной дружины стояли плечом к плечу на безымянной высотке. Смотрели в глаза своей смерти — железные сотни конных монгол выстроились напротив.

    Иван Алексеевич, подняв шелом, с болью в сердце осматривал своих воинов. С удивлением заметил у нескольких длинные косы, выбивающиеся из под шеломов. В латах, кольчугах и броне, наравне с мужиками, в строю были и десять красавиц Ростова Великого. Вожак, подскочив к ним и глядя в упор на жену, раздражённо приказал:

- Рано вам кровь проливать! Мы ещё есть! Ступайте в обоз к болоту.
- А в обозе токмо твой вороной стоит, привязанный за берёзку, — с грустью усмехнулась Ольга. — Да Огонёк с Ухватом прячут золото и драгоценности.
- Мы поганым живыми не дадимся! — с вызовом сказала подруга Красы, Мария Тихая, и взмахнула мечом. — Станем биться рядом с вами...

- Нет! — отрезал вожак. — Появятся раненые, займётесь ими. На худой конец, вставайте за нами и мечите в ворога стрелы.

    Рядом стоящие мужи поддержали Алексеевича:
- Ступайте, милые.
- Не ваш черёд!
- «Бешеных» раза в четыре больше нас — и вам хватит...

    Тем временем ордынцы, заполонив собой и своими многочисленными лошадьми половину небольшого поля, явно не спешили. Они ставили у опушки леса маленькие палатки, разборную юрту для тысячника и разводили костры.

    Справа и слева от холма несколько нукеров попытались было направить коней в болото. Но как только один из них с воплем ухнул вместе с лошадью в топь, осаждающие оставили затею обойти ростовскую твердыню.

- Я что-то их не пойму! — не выдержал бездействия Антип Лихой и приподнял шелом. — Вот же мы. Так долго за нами гонялись и на тебе — успокоились. Сколь тут стоять, смерти дожидаючись?!

    Суровые лица сторонников заметно смягчились, и многие нервно засмеялись, стоя на краю гибели:

- Вот чудак!
- Не терпится ему!

    Иван Алексеевич, внимательно наблюдая за монголами, спокойно ответил:
- А вот сейчас и узнаем. Похоже, к нам едет известная по Волчихе троица негодяев.
    Иван не ошибся. Невдалеке от них остановились трое всадников, до боли знакомых и ненавистных для ростовчан: Хорон, Берке и Дородный. Последний, получив указания от хозяев, возгласил хриплым голосом:

- Сами видите: вы в ловушке! Степняки малость притомились в погоне, потому до полудня Хорон даёт возможность вам поразмыслить, и лучше сдаться на милость великих мунгал. Иначе вас ждёт неминуемая погибель, ещё до темноты.
- Верно! — кочевряжился Балагур. — Не то ночью мы исчезнем!

- Ступайте, коль всё сказано! — крикнул Алексеевич, разглядывая непроницаемое бронзовое лицо тысячника. — Токмо, Акинф, передай Хорону, что я вызываю его на поединок. Он согласится — ежели не трус.

    Монгольские предводители и толмач, более не проронив ни слова, завернули коней обратно. Напротив холма они выставили сотню нукеров при лошадях, чтобы сторожить русских и оберегать покой уставшего после ночного перехода ордынского войска. Кочевники расстилали свои овчинные шубы прямо на траву и валились на них в чём были: прямо в бронях и с оружием в руках.

    А на возвышенности ростовчане, присев на землю и отложив в сторону копья и мечи, обсуждали своё трудное положение с томительной отсрочкой:

- Верить иродам нельзя!
- Знаем их волчье семя!
- И выхода нет!

    Воеводы, подойдя к краю топкого болота и ещё раз убедившись в его непроходимости, устроили последний совет дружины.

- Куда тут податься, — с горечью сетовал Огонёк, почёсывая рыжий загривок. — Почитай, кругом бездонная няша, да ордынцы.

- Сейчас бы прорваться! — горячился Максим Балагур, покусывая пухлые губы. — Ведь большая часть мунгал спать залегла.

- Не выйдет, — замотал головой Иван Алексеевич, — сотня конников на равнине супротив нас — энто сила. Врасплох на них не напасть, да и другие сотни подымутся. На лугу окружат и перебьют. Лучше уж на узком холме ратиться с одной стороны. Здесь сотню локтей мы перекроем, а справа и слева болото — чем не рубеж.
- Рассчитывайте и на наши меткие стрелы, — пообещала Ольга Краса, — будет плохо — возьмёмся за мечи и копья.

- Добро, — с чувством ответил Иван и обернулся к Семёну: — Руби со своими молодые сосны да берёзы. Острите колья и втыкайте их меж кустов незаметно на склоне, обращенном к «бешеным». Степным коням явно не поздоровится, когда они налетят на нас.

- Славно! — оживился Огонёк. — Первый приступ мунгалы у нас запомнят...

    Окрепший к полудню ветер разогнал на небе стаи туч, и осеннее солнце в меру своих скромных сил стало пригревать камские земли. Зашевелился притихший ордынский стан. Над полем завыли рожки, раздались резкие крики сотников. В ответ им захрапели боевые лошади, загалдели нукеры, звеня оружием. Выстраивались грозные ряды конных сотен.

    На холме русские люди тоже готовились к бою, хотя и без особой надежды на успех. Неожиданно перед ратниками, сотворяющими спасительные молитвы, прощающимися с друзьями и близкими, выступил Фёдор Книга. Он в это роковое утро больше отмалчивался и думал о чём-то, а тут обратился с речью:

- Жизнь человечья скоротечна. Мы, братья и сестры, за свои двадцать иль тридцать лет повидали много — и хорошего, и плохого в энтом суетном мире. Видели, какой благостной породил землю Господь: как величавы и прекрасны её леса и горы, моря и реки, пустыни и степи. Жаль, люди на земле уж больно разные. Одни хотят угнетать и праздновать, жить в неге и сладострастии, но есть и другие, которые трудятся от зари до зари, кормят свои семьи, помогают слабым и больным. Именно за ними будущее, а не за трутнями и кровососами. «Бешеные» хотят с нами расправиться. После, рано иль поздно, они снова пойдут на Русь — грабить, убивать, насиловать. Так защитим на энтом дальнем рубеже русские сёла и города от сил зла. Мы на стороне добра, а значит — с нами Бог!

    Едва закончил говорить Фёдор, как Хорон бросил на непокорную высотку многих своих нукеров. Двести всадников единой конной лавой устремились к вполне достижимой цели — смять восемь десятков пеших воинов, так нелепо загораживающих им путь к золоту и славе. Но не всем седокам на лошадях суждено было домчаться до врага. Скакуны со всего маха наткнулись на скрытые ветками острые колья и рогатки. Наступило замешательство: пронзительное ржание, храп, грохот падения и вой ордынцев, попавших под копыта лошадей. Ко всему этому, в растерявшихся монгол летели стрелы ростовчан. Иван Алексеевич не успокаивался — на ещё неоправившихся от неожиданной ловушки степняков остервенело налетели русские воины. Пошла страшная рубка: мелькали молнии мечей, с тяжёлым свистом носились топоры и шестопёры. Обильно лилась кровь двух народов, орошая дикие северные земли. Ростовский богатырь, нанося сокрушительные удары своим огромным топором, успевал следить за ходом боя. Как только он заметил, что ордынцы, оправились и попытались хитростью заманить сторонников в неравный бой на равнине, витязь гаркнул во всё лужёное горло:

- Назад! На холм!

    Лишь появился зазор между противниками, и сеча распалась, вступили в дело «жемчужины». Они, стоя на вершине, метко стреляли из лука, прикрывая отход мужей и соратников. Радость от первого успеха была непередаваемая.
   Монголы после неудачи не сразу возобновили наступление, а, пододвинув все свои силы, выстроились у самой возвышенности в виде месяца. Пошли в ход их огромные дальнебойные луки. Защитники холма попали под свистящий смертоносный ливень длинных стрел. Тут соперники были неравны: и луков, и стрел у русских было в несколько раз меньше. Вольница теряла ратников, не вступая в ближний бой — падали сражённые, стонали раненые. Часто калёные стрелы попадали в незащищённые руки и ноги. Среди славян послышался отчаянный ропот:

- Нет сил стоять под смертным градом!
- Видно, и вправду — исход!

   И вожак отвёл людей с вершины в сторону болота, подальше от летящей смерти. Ордынцы, заметив отступление, возрадовались и, обнажив кривые мечи, бросились наверх. Все понимали, что наступает кровавый конец сражения. Богатырь с израненными товарищами молча стояли у кромки топкого болота. Алексеевича душила ярость от безысходности, и он отдал последний приказ:

- Вперёд, браты! Лучше умереть на вершине, чем гнить в смрадном болоте!
   Ринулся витязь на врага, увлекая за собой оставшихся воинов. Все как один мужественно пошли на смерть. Поспевали как могли Данила Ухват и Максим Балагур — оба были ранены, но ещё держались на ногах и хотели хоть чем-то помочь соратникам. Неожиданно Ивана Алексеевича одёрнули сзади. Перед ним была его Ольга Краса в доспехах. Она, глотая слёзы, в исступлении кричала любимому:

- Пришёл и мой черёд! Я не хочу достаться поганым! Умру с тобой!

    Муж кивнул, и будто прощаясь, сказал жене:
- Вставай, милая, за мной. Я оберегу тебя, сколь хватит сил...
    Солнце клонилось к закату, когда озверевшие от крови конные сотни, рыча:

«Уррагх!» обступили русских «одиссеев». Сзади нукеров подгоняли охрипшие от криков сотники, особенно неистовал старый Берке, плетью загоняя воинов на бойню:
- Чего вы опасаетесь?! Я отсюда вижу около Большого Ивана баб! Ему больше некого выставить против нас.

    Хорон тоже подбадривал ордынцев:

- Смелые багатуры! Снежные барсы! Неужто вы не справитесь с жалкой кучкой беглецов, среди которых мелькают длинные девичьи косы? Убейте Большого Ивана, и мы уходим в привольную степь.

    Дико визжа от предвкушения большой добычи, монголы устремились в бой.