Любовь Веры Игнатьевны в Книге для родителей

Здравствуйте, дорогие читатели. Все мы хотим, чтобы наши дети были счастливы. Но достичь этого не так просто, как кажется. Даже «дом, полная чаша», толстый кошелёк и слепая любовь, не сделают ребёнка счастливым. Требуется ещё что-то, о чём написано ниже.
"Человек создан для счастья, как птица для полета"  и «Человек создан для счастья, только счастье не всегда создано для него». Это одновременно афоризмы и парадоксы, о которых В.Г. Короленко поведал нам в рассказе «Парадокс» (1894)
«Для  чего,  собственно, создан человек,  об  этом  мы  с  братом получили некоторое понятие довольно рано.  Мне,  если не  ошибаюсь,  было, лет десять, брату  около  восьми.  Сведение  это  было  преподано нам  в  виде  краткого АФОРИЗМА,  или,  по обстоятельствам,  его сопровождавшим,  скорее ПАРАДОКСА. Итак,  кроме назначения жизни, мы одновременно обогатили свой лексикон этими двумя греческими словами».

Афоризм и парадокс – слова, имеющие древне-греческое происхождение.
Афори;зм (от др.-греч. краткое изречение) — оригинальная законченная мысль, изречённая и записанная в лаконичной запоминающейся текстовой форме и впоследствии неоднократно воспроизводимая другими людьми.
Парадо;кс (от др.-греч. — неожиданный, странный от др.-греч. — кажусь) — ситуация (высказывание, утверждение, суждение или вывод), которая может существовать в реальности, но не имеет логического объяснения. Парадокс, в отличие от афоризма, поражает неожиданностью. Парадокс — это всегда полуправда и это, как говорил Оскар Уайльд, «лучшее, чего мы можем достичь, потому что абсолютных правд не существует».
По существу, в этих высказываниях, сообщённых В.Г. Короленко, постулируется основное назначение человеческой жизни – ЖИТЬ В СЧАСТЬЕ. Жизнь не всегда обеспечивает его человеку, а поэтому-то первое высказывание становится парадоксом.

Только... Только каждый человек под «СЧАСТЬЕМ» понимает то, что соответствует его типу личности и социальному опыту.
Для бедного и голодного  человека «Приземлённого» (1-го ПТЛ – Психологического Типа Личности)  «счастье» – иметь материальное благополучие и полную безопасность.
Для хорошего профессионала, «Ответственного» (2-го ПТЛ) – «счастье», это отлично выполнять работу,  соблюдать традиции, обычаи, законы.
Для  инициативного, предприимчивого энтузиаста, «Целеустремлённого пассионария» (3-го ПТЛ) – «счастье», это «бороться, искать, найти и не сдаваться».
 Для душевного и  непрактичного, «Благодушного» человека (4-го ПТЛ) – «счастье», это довольство родных, ближних и дальних людей.
Для  фаната удовольствий, «Гедониста»  (5-го ПТЛ) – постоянное наслаждение своим удовольствием, страстью.

Выше мы рассматривали людей, активно стремящихся к своему СЧАСТЬЮ. А есть ли у людей пассивных своё СЧАСТЬЕ? Ведь это «Пассивные и вычеркнутые из социума» (6-го ПТЛ).  Думаю, что есть.
Счастье у них в покое и безопасности.

А могут ли люди входить в разные группы ПТЛ? Люди не могут входить только  в противоположные, по свойствам группы, например: в 3-й ПТЛ и 6-й ПТЛ (т.е. супер активные пассионарии и пассивные – вычеркнутые), в 1 и 4 (т.е. примитивно – приземлённые и нравственно – благодушные),  во 2 и 5 (т.е. ответственные созидатели и безответственные гедонисты). В действительности, один и тот же человек может иметь сумму стремлений разной силы для разных ПТЛ: 1, 2 и 3 ПТЛ, или: 2, 3 и 4 ПТЛ, или: 3, 4, 5 ПТЛ, или: 4, 5 и 6 ПТЛ. Т.е. у людей со сложносоставной личностью может быть и сложносоставное понятие о СЧАСТЬЕ.

В 8 главе «Книги для родителей» Антона Семёновича Макаренко рассказывается о судьбе заведующей библиотекой большого завода Веры Игнатьевны Коробовой. Она была лучшим библиотекарем и строгой и ласковой начальницей для шести девушек – библиотекарей. Из маленькой библиотечки, благодаря Вере Игнатьевне библиотека завода выросла в большую, серьёзную в их городе библиотеку, с интересными литературными мероприятиями. У неё  хорошая семья,  муж и двое детей: студентка архитектурного института Тамара и ученик шестого класса Павлуша. У Павла ещё не сформировался чёткий тип личности, а у Тамары выработалась страсть к моде.
«Счастье (своей дочери студентки, Тамары) Вера Игнатьевна представляла себе как лучезарное шествие женщины, как убийственно-гордый ее взгляд, как радость, от нее исходящую. По всему было видно, что Тамара создана для такого счастья и сама в нем не сомневается.
А своё счастье Вера Игнатьевна видела в создании условий для счастья своей дочери».
Но Тамара отказывается ходить в институт, потому что  уверена, что её розовые туфельки не сочетаются с коричневым или чёрным платьем. Семья Коробовых не богата. Вера Игнатьевна обещает купить ей новые туфельки, но эта покупка откладывается уже не первый месяц. Сама Вера Игнатьевна много лет ходит в одной и той же юбке и стоптанных туфлях. Вот разговор матери с дочкой:
« — Да ты посмотри, в каких (туфлях) я хожу! Тамарочка!
Вера Игнатьевна произнесла это несмело, с самым дружеским оттенком доверия. Она хотела по возможности смягчить упрек. Но Тамара никакого упрека не заметила, она обратила внимание только на нелогичность сравнения:
— Ну, что ты говоришь, мама? Что же, я должна одеваться так, как ты? Ты свое отжила, а я молодая, я хочу жить!»
«Вере Игнатьевне тридцать восемь лет. В ее лице, в плечах, в белой шее сохранилось еще очень много молодости, но Вера Игнатьевна об этом не знает, потому что о себе она никогда не думает. Она думает только о книгах и о своей семье»
Продолжение разговора мамы и дочери.
«— Я была молодая, я гораздо больше тебя нуждалась. Я часто и спать ложилась голодная.
— Ну! Пошла! Почем я знаю, что там у вас было, и почему вы голодали? То было при царизме, какое мне дело! А теперь совсем другие! И родители теперь должны для детей жить, это все знают, только у нас почему-то не знают. А когда я буду старая, так я не буду жалеть для дочери!
Тамара стояла, опершись на стол, говорила по-прежнему быстро, размахивала туфелькой, но не видала ни ее, ни матери. В ее глазах и в ее голосе начинали кипеть слезы. Она остановилась, чтобы передохнуть, и в это время Вера Игнатьевна успела сказать:
— Неужели уж я такая старая, что все должна отдавать тебе, а сама ходить в этих опорках?
— А я разве заставляю тебя ходить в опорках? Ходи, в чем хочешь, а меня не выставляй на посмешище!»
В заключение 8 главы Антон Семёнович говорит:
«Наши матери — граждане социалистической страны: их жизнь должна быть такой же полноценной и такой же радостной, как и жизнь отцов и детей. Нам не нужны люди, воспитанные на молчаливом подвиге матерей, обкормленные их бесконечным жертвоприношением… Дети, воспитанные на жертве матери, могли жить только в обществе эксплуатации.
И мы должны протестовать против самоущербления некоторых матерей, которое кое-где творится у нас. За неимением других самодуров и поработителей, эти матери сами их изготовляют из… собственных детей. Такой анахронический стиль в той или иной степени у нас распространен, и особенно в семьях интеллигентных. «Всё для детей» понимается здесь в порядке совершенно недопустимого формализма: все, что попало, — это значит и ценность материнской жизни, и материнская слепота. Все это для детей!»
Прошло 84 года с написания этих строк. Наша страна пережила бурную историю. Поменялся строй, Конституция, сменились 4 поколения жителей нашей страны, а проблема изготовления  самодуров и поработителей из… собственных детей осталась, и особенно в семьях интеллигентных. Она уродует нравственный облик детей, делает из них эгоистов, гедонистов и никчёмных людей.
Но вернёмся к семье Коробовых. Хочу рассказать, что по мотивам этого произведения в 1963 году на киностудии имени М. Горького режиссёр Мария Николаевна Фёдорова сняла фильм «Большие и маленькие». Веру Игнатьевну сыграла Нина Евгеньевна Меньшикова (Народная артистка РСФСР). Она очень выразительно сыграла свою героиню. Особенно мне запомнилась одна её фраза:
«Почему все это так легко и просто здесь, в библиотеке, среди чужих людей, почему так трудно дома, среди своих?»
И лента показывает почему. Это потому, что семья Коробовых является семьёй только формально. Это просто скопление самостоятельных людей, со своими заботами и желаниями. Их объединяет только общая площадь, текущий бюджет и услуги Веры Игнатьевны – добровольной домработницы. Муж и дети её не ценят. И она не пытается занять более достойное место в семье.
К сожалению и в современных семьях это довольно часто происходит. Это выражается в пренебрежительном, а порой и грубом отношении внуков к своим бабушкам. Но и бабушки часто пренебрегают духовной общностью со своими внуками. Они считают, что у внуков должна быть своя жизнь, своё искусство, свои занятия, отличные от того, чем значительны личности бабушек. Теряется преемственность поколений. Происходит смена поколений и смена личностных свойств в сторону эгоизма и гедонизма.
В книге Макаренко и в фильме показано нравственное перерождение Веры Игнатьевны и Тамары.  Его причиной послужил подарок Вере Игнатьевне от завкома отреза на платье, его пошив и вмешательство старого рабочего завода,  книголюба и друга Веры Игнатьевной, Андрея Климовича Стоянова (в фильме – актёр Лев Наумович Свердлин, Народный артист СССР).
Тамара мечтала отобрать у мамы отрез, но Стоянов укорил её и переубедил. И самое главное он убедил и Веру Игнатьевну.
«Мы вас, это, верно, уважаем, но и такого дела простить нельзя. Кого это вы здесь высиживаете? Кого? Врагов разводите, Вера Игнатьевна?
— Каких врагов? Андрей Климович?!
— Да кому такие люди нужны, вы сообразите! Вы думаете, только вам неприятности, семейное дело? Вот она пообедала, а посуда стоит, а она, дрянь такая, вместо того, чтобы после себя убрать, чем занимается? Барахлишко вам в лицо кидает? А вы его заработали своим честным трудом!»
В новом платье, Вера Игнатьевна почувствовала себя красивей и значимей. Она задумалась.
«Вера Игнатьевна задумалась над вопросом, в чем разница между домом и работой. Она с усилием старалась представить себе расположение чистых принципов семьи и дела. Здесь — в библиотеке — есть долг, радость труда, любовь к делу. И там — в семье — есть радость труда, любовь и тоже долг. Тоже долг! Если дело оканчивается «высиживанием врага», то с долгом, очевидно, не все благополучно. В самом деле, почему долг там, в семье, так труден, когда здесь, на работе, вопрос о долге прост, так прост, что почти невозможно различить, где оканчивается долг и начинается наслаждение работой, радость труда. Между долгом и радостью здесь такая нежная гармония.
Радость! Какое странное, старомодное слово! У Пушкина с такой наивной увлекательной красотой проходит это слово и рядом с ним обязательно идут «сладость» и «младость». Слово для влюбленных, счастливых поэтов, слово для семейного гнездышка. Кто до революции мог приложить это слово к делу, к работе, к службе? А сейчас Вера Игнатьевна именно к этой сфере прикладывает его, не оглядываясь и не стыдясь, а в семейном ее опыте ему отведено такое тесное место!
Как каталог, быстро перелистала свою жизнь Вера Игнатьевна и не вспомнила ни одного яркого случая семейной радости. Да, балы и есть любовь, вот в чем сомнений не могло быть. За этой любовью можно, оказывается, и прозевать выполнение долга, и прозевать радость.
Вера Игнатьевна встала из-за стола и несколько раз прошла по комнате. Что это за чушь: любовь — причина безрадостной жизни! Так разве было?
Вера Игнатьевна остановилась против закрытой двери и приложила руку ко лбу. Как было? Да, как было? Можно ли больше любить своих детей, чем любила она. Но даже эту великую свою любовь она никогда не выражала. Она стеснялась приласкать Павлушу, поцеловать Тамару. Свою любовь она не могла себе представить иначе, как бесконечное и безрадостное жертвоприношение, молчаливое и угрюмое. И оказывается, в такой любви нет радости. Может быть, только для нее? Нет, совершенно очевидно, нет радости и для детей. Правильно, все правильно: злость, жадность, эгоизм, пустота души. «Высиживание врага!»
Это все от любви? От ее большой материнской любви?
От большой материнской любви.
От… слепой материнской любви.
Все вдруг стало ясно для Веры Игнатьевны. Стало понятно, почему так мало радости в ее личной жизни, почему в такой опасности оказался ее гражданский и материнский долг. Ее любовь к Марусе и к Варе Бунчук (товарищи по работе) оказалась более разумной и плодотворной любовью, чем любовь к дочери. Здесь, в библиотеке, она умела за любовью видеть становление человека, умела словом, взглядом, намеком, тоном, любовно и сурово, страшно быстро экономично помочь ему, дома она умела только с панической, бессмысленной и вредной услужливостью пресмыкаться перед зоологическим, слепым инстинктом.
Вера Игнатьевна не могла больше ожидать ни одной минуты». ...
 Она знала, что Тамара, пристыженная Стояновым, изменилась и стала убираться в доме. Вот и сейчас она затеяла генеральную уборку. Всё хорошо, только... Ей почему-то мешала Вера Игнатьевна, точно чужая.
Поэтому: «Она спешила домой, как будто дома случилось несчастье. Только сойдя с трамвая, она испуганно заметила свою панику, а между тем надо быть такой же спокойной и уверенной, как в библиотеке.

Вера Игнатьевна улыбнулась дочери и спросила:
— Павлуша пришел?
— Нет еще, — ответила Тамара и набросилась на мать. — А ты чего пришла? Я же тебе говорила, чтобы ты совсем не приходила!
Вера Игнатьевна положила сумочку на подоконник в передней и направилась в столовую. Тамара топнула ножкой и крикнула:
— Что это такое, мама? Я же сказала тебе не приходить! Иди себе обратно, иди!
Вера Игнатьевна оглянулась. С нечеловеческим усилием она захотела представить себе на месте лица Тамары лицо Вари Бунчук. На мгновение как будто это удалось. Она спокойно взяла стул и сказала официально-приветливо:
— Сядь.
— Мама!
— Садись!
Вера Игнатьевна села в кресло и еще раз показал взглядом на стул.
Тамара что-то простонала, недовольно повела плечами и села на краешек стула, подчеркивая дикую неуместность каких бы то ни было заседаний. Но в ее взгляде было и любопытство, не свободное от удивления. Вера Игнатьевна сделала еще одно усилие, чтобы спроектировать на стуле против себя одну из своих молодых сотрудниц. Возникло опасение, будет ли послушным голос?
— Тамара, объясни толком, почему я должна уходить из дому?
— Как почему? Я буду делать генеральную уборку.
— Кто это решил?
Тамара в недоумении остановилась перед этим вопросом. Она начала отвечать на него, но сказала только первое слово:
— Я…
Вера Игнатьевна улыбнулась ей в глаза так, как она улыбалась в библиотеке, как улыбается старший товарищ в глаза горячей, неопытной молодости.
И Тамара покорно ответила на ее улыбку, ответила любовным и радостным, виноватым смущением:
— А как же, мамочка?
— Давай поговорим. Я чувствую, у нас с тобой начинается новая жизнь. Пусть она будет разумной жизнью. Ты понимаешь?
— Понимаю, — прошептала Тамара.
— Если понимаешь, как же ты можешь командовать и приказывать и выталкивать меня из дому? Что это: каприз, или неуместная шутка, или самодурство? Вероятно, ты все-таки не понимаешь.
Тамара в изнеможении поднялась со стула, сделала два шага по направлению к окну, оглянулась на мать:
— Неужели ты думаешь, что мне нужна была уборка?
— А что тебе было нужно?
— Я не знаю… что-то такое… хорошее…
— Но в твои расчеты не входило меня огорчать?
И после этого Тамару уже ничто не могло удержать. Она подошла к матери, прижалась к ее плечу и отвернула лицо с выражением счастливого и неожиданного удивления…

Павлуша смотрел на мать, вытаращив свои золотисто-синие глазенки, и, вытянув губы, гудел:
— Ой, ой, ой! Мама! Платье!
— Тебе нравится, Павлуша?
— Ой, же и нравится!
— Это меня премировали за хорошую работу.
— Ой, какая ты…
Целый вечер Павлуша почти с выражением испуга поглядывал на мать и, когда она ловила его взгляд, широко и светло улыбался. Наконец, он сказал, перемешав слова с глубоким взволнованным дыханием:
— Мама, знаешь что? Ты такая красивая! Знаешь, какая! Ты всегда чтоб была такая! Такая… красивая.
Последнее слово вышло уже из самой глубины груди — не слово, а чистая эмоция.
Вера Игнатьевна посмотрела на сына со сдержанно-строгой улыбкой:
— Это хорошо. Может быть, теперь ты не будешь пропадать целый вечер на своих коньках?
Павлуша ответил:
— Конечно, не буду.
Последний акт драмы произошел поздно вечером. Придя с работы, Иван Петрович увидел за столом красивую молодую женщину в вишневом шелковом наряде. В передней он даже сделал движение, чтобы поправить галстук, и только в этот момент узнал жену. Он снисходительно улыбнулся и пошел к ней, потирая руки:
— О! Совсем другое дело!
Вера Игнатьевна новым, свободным жестом, которого раньше она не наблюдала, отбросила прядь волос и сказала приветливо:
— Я рада, что тебе нравится.
И сегодня Иван Петрович не покусывал суставы пальцев, и не разглядывал стены размышляющим взглядом, и не насвистывал песенку герцога (из оперы Верди «Риголетто»). Он шутил, острил и даже играл глазами. И только тогда его удивление несколько упало, когда Вера Игнатьевна сказала спокойно:
— Да, Иван, я все забываю тебя спросить: сколько ты получаешь жалованья?»
Вы сами сможете понять, какими людьми станут дети Коробовых, какой у них будет Психологический Тип Личности, после морального перевоплощения Веры Игнатьевны.
Я постарался рассказать о том, что проблема неправильного воспитания детей существует и сегодня. Она является причиной того, что мы часто сталкиваемся с такими проявлениями детей, как: «злость, жадность, эгоизм, пустота души». Всё это из-за того что слепая любовь осуществляет «Высиживание врага!»
Спасибо Антону Семёновичу Макаренко написавшему «Книгу для родителей» и коллективу киностудии имени М. Горького, снявшему фильм «Большие и маленькие».