Отец и дитя. Глава 18. Антоха

     Даю последние наставления: «Будешь ночевать на Гагаринском. Там и встретимся». Но все равно не исчезает чувство какой-то незавершенности. Заметут его. Как пить дать, заметут. Но ладно. Это не мои проблемы. Не бегать же за ним вечно с соломкой, чтобы подстелить туда, куда он падает. Вот куда теперь мне самому упасть на ночь – это вопрос. Пойду к Ильичу для начала, отмечусь, что меня выперли из приюта, и я нынче свободный, как ветер и бездомный, как бомж. Ветреный бомж, получается. Да уж, не самое лучшее, чем я могу быть. Нужно срочно искать себе хату.
     К ночи стало ещё холоднее, зато на улицах пусто. Никого нет вокруг. Тишина. Вроде бы ничего не происходит, а на сердце тревожно. Не люблю, когда что-то идёт не по плану. А планировал я сегодня спокойно спать в милом родном ПТО. Тьфу! К лешему это ПТО! Но там теплее, это факт. И есть кровать. Магазины уже все закрылись, и в темноте окон виднеются полки с продуктами. А я, между прочим, сегодня ещё не ужинал. Но и Дэна не в чем винить. Он и так долго не сбегал. Обычно новички раньше срываются. Так что пусть погуляет парень.
     Вдруг я услышал шум машины, выворачивающей из-за угла. Оборачиваюсь и вижу, что это мусора. Нырять в кусты поздно, меня уже увидели. Так что продолжаю идти по улице с видом законопослушного гражданина. Глядишь, не обратят внимание. Но не зря чуйка мне подсказывала, что надо быть осторожнее. Бобик остановился чуть впереди меня. Мне бы бежать побыстрее и подальше, но я решил поприкалываться. Забежал за машину. Ни одно зеркало заднего вида не охватывает место у самой задней стены буханки. К тому же, там есть замечательная решеточка, по которой я ловко и резво залезаю на высокую крышу машины. Лежу. Ноги вроде не торчат.
     А мусора уже вышли и ходят вокруг машины. Я слышу их шаги. Удивляются наверно, куда я пропал. И правда, вскоре слышу, один спрашивает:
– А где он?
– Сиганул за машину, я видел.
     Лежу дальше, прислушиваюсь. Не должны найти, никак не должны, а все равно сердце колотится как бешеное.
– Во двор убежал, наверно. Пошли, посмотрим.
– Да кого ты там посмотришь? Если пробежал насквозь через двор, его уже и следа нет. А если спрятался недалеко, только мы уйдём, он вылезет и сиганет в другую сторону, – торопливо объяснял один из мусоров другому, видимо младшему по званию.
– Ты стой тут, – сказал он, – а я поеду на соседнюю улицу, буду там его ловить.      
     Вот сейчас будет мой выход. Садится дядя мент в машину. Только отъедь подальше от своего меньшого брата, и я вам тут же обоим покажу кузькину мать, а точнее Ленкина сына, коим я сам являюсь. А может быть и Светкина. Не помню, как зовут мою мать. Одно знаю, балда она сидорова. Кинула потому что меня. Вот я родился, и прямо там кинула, в роддоме. На пол. Медсестры мне потом рассказывали. Ведь я ж, как Дэн был, дурак дураком. Ничего не умел и всего хотел.
     Только вырос, пошёл в школу, смотрю: ядрена вошь, а у других детей, кажись, есть мамки с папками. Не все выметаны как икра рыбкой без эмоций, стыда и совести. У меня и ёкнуло сразу же, как только я это узнал. Сразу почувствовал себя таким бедным, несчастным мальчиком. Ныл: «К мамке хочу». А кто она, где? Я жил тогда уже в приюте этом. Задолбал воспитателей. Ну, мне и рассказала заведующая, правда только на третью неделю, что она меня в роддоме оставила. Где роддом, что это за дом такой – я не знаю. Тогда я и задался в первый раз вечным и самым неудобным вопросом молодого поколения: откуда берутся дети.
     Помню, однажды подхожу к Алене Кирилловне. Она самая добрая из всех воспиталок. Вот так вот у неё прямо и спросил. Она не удивилась даже, как будто всегда это знала, как дважды два, отвечает:
- Дети берутся от большой любви.
Тут я опешил и, как дурак, спрашиваю:
– А роддом тогда зачем?
– Чтобы рожать. Там мамы рожают детей.
– И куда они потом деваются?
– Кто, дети?
– Нет, мамы. Вот моя мама, например, куда делась? Почему у всех остальных мамы есть, а у меня нет?
     Алёна Кирилловна посмотрела серьезно на меня и сказала:
– Твоя мама ушла.
– Куда?
– Я не знаю. – ответила Алёна Кирилловна, и я увидел, что ей, как и мне стало очень грустно. Тогда я решил, что где моя мама, знают в роддоме. Прошло ещё пара лет. Я в роддом сходил и узнал историю про то, как моя мать разрыдалась, сказала, что я ей не нужен, меня на пол, даже не на кроватку, которая была рядом, а на пол перед медсёстрами положила. И ушла. Прошло ещё несколько лет. Я подумал, что если дети берутся от большой любви, то куда же она после роддома то, эта любовь, девается? Тогда именно я и перестал верить в любовь. И сейчас не верю.
     Пока я думал обо всём этом, бобик уже тронулся и отъехал от оставшегося мента на достаточное расстояние. Я аккуратно встал на трясущейся крыше и помахал ручкой менту, заметил, как он достает телефон или рацию, чтобы позвонить старшему, который едет в машине. Я не стал ждать, пока он дозвонится, спрыгнул с крыши бобика и побежал во дворы. Младший было кинулся за мной, но я с ним так никогда больше в своей жизни и не встретился. Где-то до двух часов утра я бесцельно шатался по городу, не зная, куда приткнуться, чтобы поспать. Не желая ночевать в подъезде, я открыл список контактов в мобиле и стал думать, к кому напроситься на хату ночевать. Надо чтобы в приюте не знали того, к кому я пойду, а то менты ночью нагрянут. Значит, надо уйти к кому-то, кого я плохо знаю и кто живёт в этом районе.
     Может, проверить, не закрыли ли взломанную мной дверь на чердак школы Дэна? Это недалеко. Хотя, зачем тогда я уходил с чердака, где оставил Дэна, чтобы лезть на другой чердак? Нет, не вариант. О! А это кто ещё такой? Сыч. Сыч, Сыч, что за Сыч? А! Это тот пацан из школы Дэна, с которым я за партой сидел. Наверняка он живёт где-то рядом. Позвоню ему. Сыч, несмотря на позднее (или уже раннее) время, ответил почти сразу:
– Алё.
– Алё. Сыч, здорово. Это Антоха. Помнишь, я с тобой в школе за партой сидел?
– Здорово. А, ты ещё тогда другу помогал.
– Да, точно. Узнал?
– Узнал. А что ты звонишь то?
– Да у меня тут проблемка. Перекантоваться до утра негде. Ты меня не пустишь к себе на хату?
– А что случилось-то?
– Да, долгая история. Опять с тем другом.
– Ну, у меня есть тахта на балконе. Приходи, поселим. Только не звони в домофон, я выйду. У меня предки спят.
– Ок, а какой адрес то?
– Воронова, двенадцать, шестой подъезд.
– Хорошо, я минут через десять буду, – сказал я и положил трубку.
     До дома Сыча здесь совсем недалеко. Он оказался добрым парнем. Может быть, мы продолжим дружить дальше. Ведь не каждый пустит к себе домой ночью человека, которого видел единожды в жизни. Я бы точно не пустил. Квартира у Сыча оказалась двухкомнатной. В одной комнате живут его родители, в другой он. Здесь же он поставил мне тахту. Несмотря на уйму вопросов Володи о том, что случилось, я отрубился сразу же, как только моя голова коснулась подушки. Этот день меня вымотал.