Театральная колода. Глава 22

Оберон стоял у пирса. Не Базилевс. Далеко внизу, отступившее и грязное море. Уже не море - после биологического этапа войны эту воду уже не называли морем. Водоем, полный нерастворимых соединений. В котором не живет ничто.
- Оберон.
- Сиянец. Базилевс сказал, что придет его человек. Но я не знал, что это вы.
Встать рядом. Пирс под видеонаблюдением и скорее всего, за нами уже следят.
- Я знаю, что ты хочешь спросить о нем. Его взяли в поезде. По обвинению в содомии. Его забрала Полиция. Он в Южном Лагере.
- Кто-то донес?
- Энна-Аура.
- Почему?
- Она давно уже за ним охотится. И тут настал час мщения. Она узнала, что вы собирались...
- Оберон. Но ты же не веришь, что он..."голубой"?
- Конечно, нет. Я знаю его всю твою жизнь.
- А что сказали остальные?
- Молчали. Потому что у каждого семьи.
- Он вез мне документы. Старые. В дипломате.
- Я оставил их в моей комнате. Пойдем вместе, остальным я сказал, что у меня куплен безликий для утех. Выдам тебя за это мерзкое существо.
- Мой номер "77", я в вашем распоряжении на двадцать четыре часа. - поклониться низко, протянуть цепочку.
Оберон окаменел. Он не видел за воротником моей рубашки ошейника безликого. Сейчас - увидел.
- Боже, что они с тобой сделали?
- Шахтерская пыточная. Потом лаборатория эмоционалов. Потом в рудниках. Нас лишают пола, эмоций и права на гражданство.
- Базилевс говорил, что тебя...обезличили. Но не говорил, кто ты. А я тебя вспомнил.
- Оберон, вы видите, что внизу?
- Да, море.
- Бывшее. После семилетней войны его отравили и частично испарили. Все в нем умерло. Ракушек больше нет. Нет водорослей. Соединения сероводорода сдетонировали, но обошлось. Зато - по его берегам больше нет курортов. Нет здравниц, как их называли. Нет рыбаков. Нет ничего. Но я заберу вас ночью в одно место.Я покажу вам чудо...

Он положил ладонь на мой ошейник, намотал цепочку на кулак и не отпускал больше. Поддергивал в нужную сторону, смеялся и шутил. Старые актеры, они способны сыграть такое. Сыграть. Публики нет. Есть цифровые камеры. Они не оценят, но считают нужные реакции. А остального нам сейчас не надо.
Мы прошли до кафе. Оберон указал на площадку для безликих. Сам прошел внутрь, взял кофе и пирожные. Передал пакет мне, снова поддернул ошейник и цепочку. И увел меня к себе.


В его комнате была почти настоящая кровать и отдельный туалет. И больше ничего. Люкс по нынешним временам. Заперев дверь, мужчина не сразу обернулся. Он уткнулся лбом в косяк и тихо простонал:
- Мне стыдно на тебя смотреть, Сиянец. То, что я делал, пока шел сюда...
- Так надо, Оберон. Так надо. Чтобы все удалось. Чтобы это закончилось - надо играть до конца.
На пол что-то упало. Оберон резко повернулся. Карта на коврике у кровати. Необычная, цвета коралла. С нежным перламутровым переливом.
- Карта! Но за что?
- Ваша. - Я улыбнулся и сел на коврик у койки, скрестив ноги.
Он поднял ее и стал разглядывать.
- Но я ничего не сделал!
- Это карта эмоций. Они редкие. Стыд, совесть, чистосердечие. Здесь они приходят. На материке - их не дают.
- Сиянец, сними эту дрянь! - Он указывал на ошейник.
Я снял его, отстегнул с пояса цепочки и карабины. Бросил в угол, расстегнул робу и стянул с ног тяжелые башмаки.
- Прости меня.
- Не извиняйтесь. Не за что. Думайте, как Базилевс - что это часть нашего замысла. Ремарка.
- Он говорил о тебе. Много. И очень многое.
- Лучше скажите, как он вел себя при аресте?
- Не сопротивлялся. Отдал мне свою колоду и пошел добровольно. Наручники сам застегнул, опустил голову.
- Они били его?
- Нет. Их было трое - моралист, священник и смотритель.
- Патрульного Культуры прислали?
- С нами ехала Гиена. Она была за главного. Подписала протокол, ухмыльнулась и поставила свою печать под показаниями.
- Чертова...чертово существо. Не могу при вас ругаться.
- Владинк и она ехали вместе. Он сказал, что только благодаря ей мы получили вызов на Южную границу.
- Она не могла удержаться, чтоб не показать власть. А ее новенький фаворит, тот, Портирус, кажется?
- Он боялся больше всех.
- Что она точно сказала, когда Базилевса взяли?
- "Пора проверить, насколько ты соответствуешь амплуа"...
Я закрываю лицо ладонями. Чтобы не видеть серую стену, на которой висит расписание для Оберона. Здесь каждому выдают расписание. Никакой самодеятельности. Почасово - от приезда до отъезда.
Я закрываю глаза. Чтобы не видеть глаз моего собеседника, что сидит на старом стуле под этим расписанием.
- Сиянец. Он так хотел тебя увидеть. Он говорил мне.
- Я попробую вытащить его. Но...скажите, у него были хоть какие-то шутки, связанные с этой запретной темой? Он никого не обижал такой шуткой из мужчин? Или женщин?
- Энни-Ауру. Но он не выносил ее приставаний. Особенно, после праздника Воздухоплавателей.
- Вы ведь помните тот мир? До войны, до патрульных?
- Конечно. И помню море здесь. Оно было. А потом ушло. Даже море ушло.
- Это физика. Только физика. Оно не перестало быть тем самым морем. Просто изменило форму и состав. Но это море.
- Сиянец. Что они делают с вами? Как делают безликих? - он не знает, о чем говорить. И спрашивает это...
- Шахтерская пыточная под городом. Тебя держат в подвалах. Без света. Без еды. Вода и то, что ты найдешь сам. Если не переломаешь ноги, пока ищешь выход. Или тебя не убьют другие. Дают пятьдесят пять дней, чтобы выбраться. За это время ты забываешь людей. Там разные ловушки, вода, электричество, преграды, ядовитые или психотропные облака. Они ведут эксперименты по звуковому воздействию. За эти дни ты сходишь с ума. Потом - ты выбираешься в сектор эмоционалов. Они проводят операцию. Вырезают...железы. Потом ты перестаешь что-либо чувствовать. Это невозможно без гормонов. За последние годы осечек и ошибок уже не делают. Ты становишься бесполым. У тебя нет гормонов, значит, нет того, что делает тебя мужчиной или женщиной. А три года в рудниках - это просто. Я попал на полудрагоценные минералы.
- Сиянец. Когда ты перестала говорить о себе в женском роде?
- Когда вышла к эмоционалам. Там есть часть тоннелей, где стоят зеркала. Ты проходишь им - и перестаешь быть собой окончательно. Эмоционалы - как лекарство. Ты сходишь с ума в шахтерской, потом ты движешься, по инерции. А потом, перед зеркалами - ты отрекаешься от себя. И операции уже не страшат.
- Но с тобой не сработало.
- Да. Со мной не сработало.
- Он тебя полюбил. Тебя, безликого раба системы.
- А я его, Оберон.
Он вытащил из своего чемодана маленький чемоданчик-дипломат. Положил мне на колени.
- Открой.
Там не было документов. Там было платье. И цепочка с кулоном. Красивый голубой камешек. Искусственная капелька моря. Каким оно было раньше. Голубое. Море.
Лицо стало мокрым.
- Ты плачешь.
- Да?
Оберон оказался рядом, обнял меня за плечи и стал гладить по обесцвеченным волосам, по рубцам шрамов на шее, по плечам.
- Бедная девочка. Ты ведь девочка. Я помню твой смех. Помню твою улыбку. Помню, как ты пела с нами. Помню всё.

Оберон сидит у койки на полу. Я положил голову ему на бедро и закрыл глаза. Он гладит меня по волосам и рассказывает. О том, как они работали этот год. Как получили право на Южный отдых. Как ехали в поезде. Как Базилевс светился, каждый час, каждое мгновение на сцене и за кулисами - светился от счастья, от чуда, которое с ним произошло. Оберон умолкает, потом продолжает говорить.
Мы ждем темноты. Чтобы я отвел его туда, куда обещал.
Заходил смотритель. Проверил мой документ. Проверил талон на безликого у Оберона. Проверил  и ушел, пожелав хорошего отдыха.

- Базилевс разгадал шифровку? Ту, с цветами?
- Да. Он видел, что каждую неделю под окнами другие цветы. Стал записывать названия и зарисовал их. А потом соединил и прочел послание.
- Я знал, что он догадается.
- А потом Гиена приказала убрать клумбы. Она заметила, что Базилевс каждый день подходит к окнам и смотрит на цветы, улыбаясь. Ей не нужно, чтобы мы были счастливы. Ей нужно, чтобы мы подчинялись. И работали. И только.
- Владинк уже на грани.
- Выдержит. Он сильный.
- Как это произошло...как мир докатился до этого?
- Оберон. Мир всегда был таким. Просто фюреры получили власть. А раньше им не давали власти.
- Я не верю, что за семь лет войны можно было так все изменить.
- Оберон. Почему ты взял это имя?
- В старинной пьесе так звали волшебника. Я захотел стать волшебником и всё изменить. Когда появилась первая моя карта - на ней появилось это имя. Ни у кого не было карт с именем или знаком. А у меня - была.
- Поэтому ты великий. Потому что ты можешь стать волшебником из этой старой пьесы.
- Ты ее знаешь? Но как? Текстов не сохранилось!
- Сохранились. Идемте.

Он стоял в гроте. Том самом гроте, где некогда полубезумный князь хранил сокровища виноградной лозы. А теперь - там была библиотека.
- Но как? Как это уцелело?
- До войны один чудак пробовал издавать книги из пластика. Из переработанного пластика. Он нашел чернила, что способны проникать в пластик и не стираться. Он издал собрание литературы для института культуры. Местный маленький институт культуры - кафедра театра, кафедра филологии, кафедра истории, кафедра управления культурными событиями - не знаю, как это называлось тогда, если грубо - как создавать спектакли, выставки, находить деньги, организовывать мероприятия.  Типография, что создавала пластиковые книги, была на корабле. Во время войны корабль выбросило на берег. А я перенес все сюда.
- Сюда? Ты? Но ведь это было семнадцать лет назад, Сиянец! Ты же родился позже!
- Оберон. Базилевс не сказал, сколько мне лет?
- Постой...постой. Ты выглядишь достаточно молодо, но...
- Гиена - моя ровесница.
- Но как?
- Власть всегда накладывает отпечаток. Разврат всегда клеймит своего раба. Она получила погоны Патрульного. Я пришла к вам. В один год.
- Грот...почему он мне знаком?
- Потому что это одно из известнейших мест на этом острове, Оберон. Вы гуляли здесь в юности. Вы не могли его не посетить в те времена, когда здесь был город в бухте. Было вино, было море. Дельфины, лодочки, смех, солнце...вспоминайте, вы узнаете это место!
- Но он завален.
- Да. Мы взорвали скалы, чтобы скрыть это место. Гора очень изменилась. Но грот - вспоминайте, что это за место. Последний русский царь приплыл сюда на яхте и прошел пешком вокруг этой скалы.
- Боже мой! Это грот Старого Виночерпия! И тропа, тропа Виночерпия, Последнего масона Южной Ложи!
- Да, Оберон. Не случайно, что именно к его владениям, к его Масонской Пирамиде прибило Библиотеку Судного Дня. Она уцелела в морской воде. Она не горит. На всем континенте такие собрания уничтожены. Есть Библиотека Правительства, в которую нельзя попасть. Но здесь - здесь хранится сокровище, по-прежнему, как и во времена масонов.
- Сиянец. Ты отсюда? Ты вырос здесь?
- Нет. Я был здесь в ссылке. В юности. Работал на "рекультивации мусорного полигона 84". А на самом деле - был могильщиком и дезинфектором. После войны сюда свозили тела с южного берега и всего острова. Мы работали здесь, на баржах-крематориях. Ныряли, чистили дно. Ходили в море, на места сражений, поднимали подлодки и корабли. И снова - баржи, "сортировка мусора". А потом - я нашла это место. И плавучую типографию. Но это прошлое. Оберон, я хочу показать тебе кое-что другое. Идем.

В самом дальнем углу, в пробитом колодце - плескалась черная вода.
- Зачерпни и чуть-чуть попробуй.
Старый актер склонился к прорубленному в полу отверстию, опустил ладонь в темноту. Поднес к губам и только омочил губы. И замер. Сиянец направил луч фонаря в воду. На самом дне что-то сверкнуло, а затем - из воды показалась тонкая рыбья спинка, промелькнула и ушла вниз.
- Узнаешь, что это?
- Морская вода...настоящая морская вода!
- Да! Настоящая горькая морская вода! И рыба, ты заметил?
- Откуда? Все моря отравлены.
- Этот колодец связан с подземными резервуарами. Раньше они были пресными. Когда взрывали разломы в море, когда выпустили вирусы и бактерии в океан - что-то случилось с подземным резервуаром. Он наполнился морской водой, часть организмов ушла в них. Они изменились за семнадцать лет. Рыбы стали слепыми, но у них есть сенсорные носы. Дельфины стали светиться. А морские звезды могут обжечь ядом и тоже светятся, пульсируют.
- Ты была там?
- Да. Мой знакомый проводил. Сейчас у меня нет с собой снаряжения, но в следующий раз я проведу тебя туда. И ты снова увидишь море. Подземное. Оно не сообщается с отравленным. Трещины заросли какими-то странными кораллами. Они пропускают внешнюю воду, моллюски фильтруют ее, и в хранилище остается только морская вода, прежняя. Там огромная пещера. И дельфины.
- Ты хотела показать это Базилевсу.
- Не только. И я еще покажу.
- Хотел бы я в это верить.
- Он не рассказывал вам о том, что я был в Цифровой башне Кремля?
- Нет.
- Я был там. Я говорил с Всемирным Интеллектом.
- Ты хочешь попросить его освободить нашего друга?
- Нет. Я хочу уничтожить его.
- Но это невозможно.
- Так говорят. Но я знаю, что любая система уничтожима. И я уничтожу эту.
- Как?
- Точно так же, как ее создали. Я подключу ее к источнику питания, который она не способна поглотить. Который не программируем, неисчерпаем и не алгоритмизирован. Этот источник сожжет Всемирный Интеллект. Потому что он основан не на математике, а на любви.
- Что это?
- Душа.
- Душа?
- Да. Человеческая душа.
- Сиянец. Но у души нет разъемов. Нет выхода в сеть, нет контактов. Она не материальна.
- Что у вас в кармане? Сегодня в вашей комнате вы получили доказательство существования души. Оно в вашем кармане.
Оберон вытащил новую карту, перламутровую карту совести. И посмотрел на ее абсолютно чистую поверхность. Сиянец коснулся карты, провел пальцами по ее краям. И на ровном прямоугольнике проступил тончайший узор, золотые завитки, загорелись и стали гаснуть.
- Карты отзываются на твое прикосновение...- потрясенно прошептал актер. - Но как это возможно? Ты сильнее, чем магия?
- Это не магия, Оберон. И это не то, что мы думаем. Это не карты Колоды Судьбы. Это нечто большее.
- Я не могу понять. Базилевс, тот понимает тебя лучше.
- Проведите по карте, думая о чем-нибудь любимом. О той роли, что вы сейчас играете. Или спойте ей кусочек арии.
Оберон зажал в ладонях карту, прокашлялся и пропел куплет. Грот отозвался всплеском света. И карта в руках Оберона вспыхнула, засияла и удвоилась. Золотая карта отслоилась от перламутровой, засияла и осталась в пальцах актера.
- Что это?
- Карта. Еще одна.
- Их можно так удваивать? Но я ничего не сделал, просто спел!
- Вы не удвоили. Вы усилили первоначальную, она скопировалась.
- Что значит скопировалась?
- Говоря проще, ей стало стыдно, что вы вознаграждены только одной. И она создала вторую. Золотую, как и вся ваша колода.
- Сиянец. Я ведь не знаю, а есть ли карты у тебя?
- Есть.
- Вот же я дурень. Как же ты покажешь...
- Легко.

Я развожу руки в сторону, взмахиваю и черчу в воздухе знаки и символы.
Они возникают вокруг, выстраиваются вокруг нас и плывут в воздухе, сияющие серебряные карты, на каждой из которых буквы. Весь алфавит, все тридцать три буквы русского алфавита.
- Они со знаками! Это азбука! - вскрикивает Оберон. Его лицо озарено светом моих карт.
- Их нельзя изъять при аресте. Их нельзя уничтожить. Колода в 33 карты.
- Никогда такого не видел. Но как это возможно?
- Я обещаю вам, что однажды расскажу. Обещаю, что у вас не останется вопросов. Но пока - не имею права. Но этот день настанет, и скорее, чем вы думаете.
- Сиянец. Они искалечили твое тело, а ты регенерировала. Они лишили тебя всего, а ты богаче нас всех. Они даже колоду твою не могут отнять. Кто ты? Кто же ты такая?
- Она - моя девочка. - раздался голос под сводами. И к Оберону вышел Базилевс.
- Баян! Но как?
- Мы сломали им арестантский грузовик, а потом скакали на лошадках. А потом на верблюде. - рассмеялась темнота. И расступилась под лучами фонаря.
-  Анна. - Оберон бросился к жене, схватил ее за плечи. - Откуда ты здесь?
-  Подожди, Оберон. Где Сиянка?
-  Сиянец.
-  Сиянка. Ее зовут Сиянка. - Базилевс подошел ближе, положил ладони на мои плечи и запел. Он пел старинную арию Орловского, песню радости.
Пещера исчезла, всё исчезло - был только голос, голос Базилевса.
Карты шелестели вокруг, серебряные и стальные, сотни карт, они не падали, они висели в воздухе, как маленькие зеркала, множили свет фонарей, и весь грот был озарен - голосом и счастьем. Голосом и счастьем.