Из книги Цари. Научная реконструкция

Цари. Научная реконструкция.  Фрагмент. Полностью:Эсхатос

Давид



Казалось бы, что стоило повествователю Давида подробно и тщательно описать? Рост, сложение, глаза, голос — хотя бы, высокий, низкий, глуховатый, пронзительный? Нет! Лишнее. Почему? Уверившись, что он не такой, читатель вычтет себя из радостно ставящих себя на место Давида, а то его и вовсе разлюбит.
А любить его будут все — такая у повествователя гордыня нелепая. И только один человек, о котором повествователь посмеет сказать, что Давид его любит. Ионатан. Много жён у Давида, но не любвеобилен. Такая у повествователя правда. Жестокая.

Отныне будущего, которого в прошлом было с избытком, больше не будет.
Отныне он здесь, только здесь, и — непостижимо — там, где он был и где его никогда больше не будет.
Отныне всегда об одиночестве тосковавший, всегда окруженный воинами или людом чиновным, он отныне один в холодной постели — пустотой окружен.
Отныне всё, что шумело, гремело, скрежетало и грохотало, умолкло, сменившись немой тишиной и подступающим холодом небытия.
В мягкое ложе вжимая, назад время вращая, всё ниже и ниже нависает над ним потолок — вместо звёздно-лунного неба, с накидки, постеленной на твёрдой земле, в неведомые выси его поднимавшего вслед за временем, несущимся неукротимо вперёд.
С юных пастушеских лет Давид сжился с опасностью, может быть, даже
со смертью, нет, всё-таки с опасностью сжился, со смертью сжиться в юности невозможно. И вот теперь, когда опасности позади — кому дряхлого царя опасаться? — осталось сжиться со смертью, обвыкнуться с соседством ее — не скажу подружиться.
Всё равно ведь от нее не скрыться, не убежать, в толпе не затеряться.
То ли холод всё больше в него проникает, то ли он сам в холод врастает. И ещё: чем холоднее, тем легче, будто груз, который несет, тает, и холод по спине лёгкостью разливается. Мысль о холоде и лёгкости тяжела, думать тёплая девица мешает. Тиха, молчалива, на лишнее движение не осмелится, и всё-таки мешает думать о зное и холоде, о том, что ужасающе тяжело, и о том, что легко невыносимо, думать о том, что, если был грешен, то холод снимет тяжесть греха, холод очистит. Для чего? Вопрос без ответа, мысль не додумалась, слово, готовое, сложившись, произнестись, нелепо проскрипев, отлетело: девица, прильнув к нему, зажмурилась и улыбнулась.
Слуги девицу искали — и отыскали. Никого, кто Давида согрел бы, никого рядом с ним не нашлось. Всю свою жизнь не искал — как же отыщется?
На что Давиду не познанная эта девица, если, умирая, он сам себя до конца не познал. От этого страшный, никогда раньше в жизни холод не ощутимый, которой ей, славной и милой, никак не понять, не унять. Раньше такой холод пронизывал лишь на мгновение — когда шел навстречу Гольяту (Голиаф), когда стрела Шауля (Саул) летела в него, в первый миг, когда услышал голос Господень. Теперь понял: это были предвестия, которые, сложившись, скопившись, соединились в нескончаемое, бесконечное.
Холод не только сковывал, но и манил. Как раньше желалось — к теплу, к солнцу из пещеры, из западни, так теперь влекло его к холоду — в глубину пещеры, туда, куда звуки жизни не проникают, в тот предел, куда не пробивается самый сильный, самый жаркий, самый могучий солнечный луч. Тогда желалось отдыха, спасения от зноя, прохлады, от груза избранности отрешения. Желание исполнилось — полной мерою получи!
Холодно и легко!

Давид родился не в час рождения — в час избрания своего, которым жизнь его была определена. Выбирать не пришлось. Царство и пиршество, тщета и бессмысленность — идти, пути не разбирая, бежать, неизбежного избегая. Иона пытался — зря на плавание деньги истратил: Господь проучил, измучил, услышал, вняв молитве, на путь истинный, Им начертанный, Иону наставил, жизнь, воле Господней покорную, даровав.
Давид умер не в час смерти своей — избранность свою исчерпав, при жизни сына на трон посадив, построить Храм ему завещая.

Повествователь о последних временах уходящего из жизни Давида рассказал очень коротко, почти скороговоркой, больше промолчал, чем сказал. Вспоминал ли Давид убитых им? Вспоминал ли Давид им спасенных? Вспоминал ли женщин своих? Воинов своих вспоминал? Вспоминал ли друзей? Врагов вспоминал? И тех и других у него было во множестве, не как звёзд в небе, конечно, и не как песка на морском берегу, но, как зёрен в гранате, наверняка.
Может быть, Давид размышлял о том, почему Господь его столько спасал? Чтобы смерть даровать?
Или размышлял о том, почему с годами его такая ясная «симметричная» вера в обязательное торжество праведника и непременную гибель злодея не сломается, но побледнеет, угаснет, словно огонь, самое себя пожирающий?

Счастлив человек,
что на совет злодеев не шел,
на путь грешников не ступал,
в месте насмешников не сидел.

Только Учение Господа  — желанье его:
дни и ночи об Учении размышляет.

Будет, как дерево, посаженное у потоков воды,
что плод в срок дает,
а листья не вянут,
всего, что будет делать, добьется.

Не так злодеи,
их, как мякину, ветер развеет.

Потому не устоят злодеи в суде,
в общине праведных — грешники.

 Господь ведает праведных путь,
сгинет дорога злодеев
(Восхваления, Псалмы 1).

Или, поняв, что со славой своей в нескончаемой истории ему не сравниться, Давид не умер — устав от жизни, от жён и детей, от власти и от побед, даже от слов любимых устав, Давид не умер — жить перестал?
Представлял ли он будущее рода Давидова, внуков, правнуков, далеких наследников — четырёхвековую династию? Представлял ли будущее Израиля, народа и государства: Храм, раскол, гибель Храма, изгнание, возрождение, единение, возрождение Храма, снова изгнание, возвращение, возрождение?
Эти слова такие тяжёлые: в предсмертные мысли не умещаются.  Давид наделен только царством — пророческим даром не наделен.

Среди соблазнов, преследовавших повествователя, самый навязчивый, невозможный и страшный — наделить героя даром предвиденья, пророческим даром, хотя бы в степени малой. Наделить, чтобы тому самых тяжких бед избежать, самых скверных грехов не наделать. С бедами проще: о самых страшных Господь предупреждал, от них любимца Своего уводил. А грехи исключительно на совести человека. Пророчество здесь ни при чем. Получается, что человеку и вовсе пророческий дар ни к чему? Так ли, этак, но этот соблазн повествователь обошел стороной.
И другой соблазн его миновал: дать Давиду геройски погибнуть на поле боя, соплеменников защищая. Геройская гибель главному герою куда больше подходит, чем медленное холодное умирание на ложе, пусть даже и царском.
Что повествователю помешало? Сам Давид, вероятно.
Повествователь жизнь Давида честно описывает. А то, что из этого житие вырастает, заслуга, конечно, героя. Хотя, и немножко его.
Вчитываясь в повествование о Давиде, искренности его поражаясь, невольно думаешь об исповедальности этой честной немыслимо прозы. А не сам ли Давид…
Последние слова, стремясь к ее величеству объективности, следует обязательно вычеркнуть.

Шломо (Соломон).

Полностью:Топос

«Во множестве народа великолепие царское»
(Притчи 14:28).

Построив Храм, Шломо собирает «старейшин Израиля, всех глав колен, глав родов сынов Израиля» в Иерушалаим «поднять ковчег завета Господня из города Давида». «Коѓены ковчег понесли», а «царь Шломо и вся община Израиля» перед ковчегом баранов, быков в жертву приносят неисчислимо. Принесли ковчег в Храм, внесли в Святое святых «под крылья керувов». В ковчеге две каменные скрижали, на которых Десять заповедей, скрижали, положенные Моше в Хореве (Синай), где «Господь с сынами Израиля союз  заключил, когда из земли Египет они выходили», и более ничего. Когда выходили коѓены из Святилища, «облако дом Господень наполнило».

Не могли коѓены из-за облака, служа, устоять,
ибо дом Господа слава Господня наполнила (Цари 1 8:1-11).

И в этом случае Повести лет апологетическую лепту свою добавляют, делая знак Господня благоволения зримо привычным: «Когда Шломо кончил молиться, сошёл с небес огонь и пожрал всесожжение, жертвы,//
и слава Господня наполнила Дом» (Повести лет 1 7:1). После столь явного знака «все сыны Израиля, увидев сошествие огня и славы Господней на Дом,
пав ниц, распростёрлись, Господа благодаря, восхваляя: «Ибо Он благ, ибо верность Его — навеки» (там же 3).
Шломо этот знак — явление Божией славы — истолковал: «Господь сказал, что обитать Он будет во мгле», а, обратившись к Всевышнему, произнёс: «Строя, воздвиг я обитель Тебе,// место вечного пребывания Твоего» (Цари 1 8:12-13).
Слава Господня (не Бог, но Его проявление) наполняет Храм в виде облака, привычного ещё со времени пустынных скитаний Исхода.

Покрыло облако соборный шатёр,
наполнила обиталище слава Господня.

Не мог Моше войти в соборный шатёр: в нём облако пребывало,
и слава Господня обиталище наполняла.

Поднималось облако над обиталищем — двигались сыны Израиля
во все свои странствия.

Если не поднималось облако —
не двигались до дня, когда поднималось.

Над обиталищем облако Господа — днём, огонь в нём — ночью
на глазах всего дома Израиля во всех странствиях их (Имена 40:34-38).

Во времена Моше слава Господня в виде облака ведёт кочевой Израиль, его охраняя. Во времена Шломо происходит «оседлая» эпифания: слава Господня появляется в «месте вечного пребывания» Его, в Храме Израиля, обретшего место покоя и нашедшего место, которое Всевышний избрал.
Господь присутствует во время освящения в Храме, и вместе с тем там Его нет. С чем это схоже? У Бога есть истинное сущностное имя, которое не произносят, и есть бесчисленные произносимые имена, отражающие лишь некоторые аспекты Его проявления в мире.
Царь, благословив «Израиль собравшийся», обратившись к нему,

Сказал: «Благословен Господь Бог Израиля, Своими устами говоривший Давиду, отцу моему,
и Своей рукой Он исполнил, сказав.

Со дня, когда народ Мой Израиль вывел Я из Египта, ни в одном из колен город Я не избрал дом построить, чтобы имя Моё там пребывало,
избрал Я Давида быть над народом Моим Израилем.

На сердце Давида, отца моего,
дом имени Господа Бога Израиля было построить.

Но Господь сказал Давиду, отцу моему: У тебя на сердце было дом построить имени Моему,
хорошо, что у тебя это на сердце было.

Но не ты Дом построишь,
а сын твой, из чресл твоих вышедший, он построит Дом имени Моему.

Исполнил Господь сказанное слово Своё,
я встал вместо Давида, отца моего, я на престол Израиля сел, как Господь говорил, я Дом построил имени Господа Бога Израиля.

Я установил там место ковчега, в котором Господень завет,
заключённый с отцами нашими, когда Он из земли Египет вывел их» (Цари 1 6:15-21).

После этого Шломо обращается к Господу, устанавливая прямую связь между Исходом и освящением Храма, между Моше и собой. Это обращение насквозь «цитатно». В нём множество выражений, впервые прозвучавших в Учении. К примеру, знаменитая идиома-рефрен: «сила могучая, длань простёртая»  (Слова 4:34). Шломо повторяет даже жест Моше, во время молитвы руки простиравшего к небу.
Говоря «Они — Твой народ, Твой удел,// они — те, кого вывел Ты из Египта, из горнила железного», Шломо вспоминает сказанное в книге Слова: «Господь взял вас и вывел из горнила железного, из Египта,// быть народом удела Его, как в этот день» (там же 4:20).
Шломо прозревает пленение евреев, когда «в земле врагов, их пленителей, всем сердцем, всей душой вернутся к Тебе,// Тебе будут молиться в сторону их земли, которую отцам их Ты даровал, города, который избрал Ты, Дома, который имени Твоему я построил». Эти слова — реминисценция сказанного в Учении: «Вернёшься ты к Господу Богу, услышишь голос Его, всё, что сегодня тебе заповедую,// ты и твой сын всем сердцем твоим, всей душою твоею. И возвратит Господь Бог пленных твоих и помилует,// вернёт, из всех народов их соберёт, отовсюду, где Господь Бог их рассеял» (там же 30:2-3).
В своём обращении к Господу Шломо утверждает универсальность Храма — места связи с Всевышним всех и каждого, евреев и не евреев, как сакральной точки мирового пространства.

Встал Шломо перед жертвенником Господним против собравшегося Израиля,
руки к небу простёр.

Сказал: «Господь Бог Израиля, нет богов подобных Тебе вверху, в небесах, и внизу, на земле,
хранишь завет и верность рабам Своим, всем сердцем пред Тобою ходящим.

Делал рабу Своему Давиду, отцу моему, что говорил,
устами Своими изрёк, рукой Своею сегодня исполнил.

Теперь, Господи Боже Израиля, исполни рабу Своему Давиду, отцу моему, что сказал ему, говоря: Предо Мной муж у тебя на престоле Израиля сидящий не истребится,
только если хранить будут твои сыновья свой путь, ходить предо Мною, как ты ходил предо Мной.

Теперь, Боже Израиля,
сделай истинным слово Твоё, сказанное рабу Твоему Давиду, отцу моему.

Истинно, будет ли Бог жить на земле,
ведь небо и небес небеса Тебя не вместят, тем более этот Дом, что я построил.

К молитве раба Твоего обратись, к моленью его, Господи Боже,
услышь мольбу его и молитву, которой Твой раб молится пред Тобой.

Чтобы ночью и днём на этот Дом глаза Твои были открыты, на место, о котором сказал: Там будет имя Моё —
слышать молитву, которой на этом месте Твой раб будет молиться.

Услышь мольбу раба Твоего и Твоего народа Израиля, на этом месте молящихся,
Ты услышь в месте пребывания Твоего, в небесах, услышь и прости.

Согрешит человек перед ближним своим, тот клятвы потребует, чтобы заклясть,
он придёт в этот Дом перед жертвенником для клятвы.

Ты в небе услышишь, суд над Своими рабами свершишь, злодея осудишь, на его голову путь его Ты возложишь,
правого оправдаешь, воздашь по его правоте.

Когда народ Твой Израиль будет врагом поражён за то, что пред Тобой согрешили,
и они вернутся к Тебе, прославляя имя Твоё, будут молить Тебя, умолять в этом Доме.

Ты в небе услышь и прости грех Своего народа Израиля,
в землю, которую дал их отцам, их возврати.

Затворится небо — не будет дождя, ибо пред Тобой согрешили,
на этом месте помолятся, прославляя имя Твоё, от греха отвернутся — Ты им ответь.

В небе услышь и прости грех раба Своего, народа Израиля, пути добра научи, по которому им идти,
дай дождь их земле, которую дал Своему народу в наследие.

Будет ли голод в земле, мор, будет ли ветер палящий, ржа, саранча, червь, будет ли враг в земле ворота её осаждать, —
любые болезнь и беда.

Каждая молитва, каждое моленье, которое будет у каждого человека и всего Твоего народа Израиля, —
прострёт каждый, беду сердцем познавший, руки к этому Дому.

Ты в небе, в месте пребывания Твоего услышь и прости, дай каждому по путям его, ведь Ты знаешь сердце его,
ведь Ты один ведаешь сердца всех сынов человека.

Чтобы они страшились Тебя все дни, что живут на земле,
которую дал Ты нашим отцам.

И чужеземца не из Твоего народа Израиля,
а пришёл из далёкой страны ради имени Твоего.

Услышав об имени великом Твоём, о Твоей силе могучей, о длани простёртой Твоей,
пришедшего в этом Доме молиться.

Ты в небе, месте пребывания Своего, услышь, сделай всё, о чём чужеземец к Тебе воззовёт,
чтобы знали все народы земли Твоё имя — страшиться Тебя, как Твой народ, чтобы знали, что именем Твоим наречён этот Дом, который построил я.

Когда выйдет народ на войну против врага дорогой, которой послал Ты,
Господу будет молиться в сторону города, что Ты избрал, Дому, который построил я имени Твоему.

Услышь в небе молитву, мольбу их,
за них отомсти.

Когда они пред Тобой согрешат, ведь нет человека, что не грешит, и Ты разгневаешься на них и предашь их врагу,
и пленители их в плен уведут в землю врага далёкую или близкую.

В земле пленения, там сердца свои возвратят,
обратят, Тебя будут молить в земле пленения, скажут: 'Грешили, преступали, злодейство творили'.

Когда в земле пленения, в земле врагов, их пленителей, всем сердцем, всей душой вернутся к Тебе,
Тебе будут молиться в сторону их земли, которую отцам их Ты даровал, города, который избрал Ты, Дома, который имени Твоему я построил.

Услышь в небе, месте пребывания Своего молитву, мольбу их,
за них отомсти.

Прости Свой народ, пред Тобой согрешивший, все преступления, которые пред Тобой совершили,
дай к ним милость пленителей, и те смилуются над ними.

Они — Твой народ, Твой удел,
они — те, кого вывел Ты из Египта, из горнила железного.

Глаза Твои будут открыты мольбе раба Твоего, мольбе Твоего народа Израиля —
слышать всё, о чём к Тебе взывать они будут.

Ведь Ты их Себе в удел от всех народов земли отделил,
как говорил через Моше, раба Твоего, когда из Египта наших отцов выводил, Владыка мой, Господи!» (Цари 1 8:22-53).

Закончив молиться, встал от жертвенника Шломо, благословил народ и вновь, как перед молитвой, к нему обратился.

«Благословен Господь, даровавший покой Своему народу Израилю, всё, как говорил,
ничего не пропало из всего доброго, о чём говорил через Моше, раба Своего.

Господь Бог будет с нами, как с отцами нашими был,
не покинет нас, не оставит.

Клонить сердца наши к Нему,
всеми Его путями ходить, хранить заповеди, законы, уставы, заповеданные нашим отцам.

И будут эти слова, которыми я молился пред Господом, ночью и днём близки Господу Богу,
изо дня в день воздавать справедливо рабу Своему, народу Своему справедливо.

Чтобы знали все народы земли, что Господь — это Бог,
нет иного.

И будут ваши сердца полностью с Господом Богом —
по законам Его ходить, Его заповеди отныне хранить» (там же 56-61).


Шауль (Саул)

Полностью:

Кружение


        Убегая от себя, Богом гонимый Шауль бежит, гонится за Давидом.
Ионатан предупреждает Давида. И помазанник Божий бежит от гнева Шауля, на этот раз в город Нов (Номва), где коѓен Ахимелех снабжает Давида и его воинов едой и даёт ему меч Гольята, с которым Давид бежит к царю Гата (Геф), где притворился безумным. Затем путь беглеца в пещеру Адулам (Одолламскую), где к нему присоединяется около четырёхсот человек обездоленных. Оттуда — в Мицпе Моав (Массифа Моавитская), где просит царя Моава дать убежище его матери и отцу. Из Моава по совету пророка Гада Давид возвращается в землю Иеѓуда, где в лесу от Шауля скрывается.
А Шауль? Он в своём городе Гиве, «на холме под тамариском, копьё [!] в руке, рабы стоят перед ним». Царь обращается к своим соплеменникам по колену Биньямина и с иронией вопрошает: «Всем вам даст сын Ишая поля и виноградники, всех вас поставит командирами тысяч и командирами сотен?!» Царь упрекает: «Вы все против меня сговорились, в мой слух не открыли, что сын мой с сыном Ишая союз заключил! Нет среди вас пекущегося обо мне, в слух мой открывшего,// что мой сын поднял раба моего меня подстеречь, как сегодня» (22:6-8).
И тут Доэг из Эдома (Доик Идумеянин), из толпы поднявшись, докладывает, что видел, как сын Ишая в Нов приходил, и что Ахимелех дал Давиду припасы и меч Гольята-плишти. Доэг помогает Шаулю ещё одного врага отыскать. Позвать Ахимелеха «и весь дом отца его — коѓенов Нова»! Допрос короток. Царь Ахимелеха обвиняет в измене, решая: «Смертью умрёшь, Ахимелех!// Ты и весь дом отца твоего» (там же 9-16).
Шауль, некогда пожалевший Агага, царя Амалека, велит гонцам: «Повернитесь, убейте коѓенов Господа: и их руки с Давидом, знали, что он бежит, в мой слух не открыли»,// протянуть руку рабы царя не желали — убить коѓенов Господа». Заметим, повествователь определяет тех, кого велит царь убить, очень настойчиво и определённо: не местоимением, не эвфемизмом, не просто коѓены, но коѓены Господа. После отказа рабов совершить неслыханное святотатство, велит царь Доэгу, и тот убивает восемьдесят пять человек, и в городе коѓенов Нов поражают мужчин, женщин, детей и младенцев (там же 17-19).
Шауль совершает одно из самых страшных преступлений против своих единоверцев, описанных на страницах ТАНАХа. 
В это время Давид, извещённый, что плиштим грабят гумна, вопросивший Бога и получивший ответ: «Встань, спустись в Кеилу [Кеиль], в руку твою плиштим отдаю», спешит туда, побеждает, жителей Кеилы вызволяет. Получив сообщение, что Давид в Кеиле, радуется Шауль: «Бог предал его в руку мою: заперт он, в город с воротами и засовом вошёл». Шауль созывает «весь народ на войну», а Давид, узнав, что царь зло против него замышляет (23:1-9), Господа вопрошает:

«Господь Бог Израиля! Слышал, услышал твой  раб, что хочет Шауль прийти в Кеилу —
город  из-за меня погубить.

Предадут меня жители Кеилы в руку его? Спустится Шауль, как раб Твой услышал? Господь Бог Израиля, поведай рабу Своему!»
Сказал Господь: Спустится.

Сказал Давид: «Предадут жители Кеилы меня и людей моих в руку Шауля?»
Сказал Господь: Предадут (там же 10-12).

Ещё одна попытка Шауля Давида убить провалилась. Ещё раз Господь помогает Давиду бежать от царского гнева. На этот раз помазанник Божий со своим скромным войском в шестьсот человек в пустыню Зиф убежал. «Шауль его всё время искал, но не дал Бог в руку его». А сын Шауля Ионатан к Давиду приходит, они снова союз заключают, Ионатан говорит: «Не бойся, рука Шауля, отца моего, не достанет тебя, над Израилем царствовать будешь, а я после тебя буду вторым,// и отец мой Шауль это знает». По Ионатану, у царя Шауля нет будущего. Правда, теперь, когда болезнь Шауля всем очевидна, чтобы знать это, вовсе не обязательно быть прозорливцем. Ионатан уходит домой. А жители Зифа — в Гиву к Шаулю с доносом, сообщая, где беглец убежище отыскал, с заверением в его руку Давида предать (там же 13-20).

Сказал Шауль: «Благословенны вы Господом,
ибо меня пожалели.

Идите, готовьте, вызнайте, высмотрите, где нога его будет, кто там его видел,
говорили мне, что лукав он, хитёр (там же 21-22).

Вот этого — пожалели — царю явно не стоило произносить. Несчастный, замученный, истерзанный Шауль не гонится за Давидом — злой дух гонит его за музыкантом, спасавшим его от страданий, которого он полюбил, за героем, убившим Гольята и защищавшим страну от врагов. Судя по словам Ионатана, отец его знает, чем завершится ловитва, чем кончится погоня за человеком, которого Бог от него защищает. Всё знает несчастный Шауль. Но гонится, не в силах остановиться. Хочет Давида схватить? От себя убегает.
А Давид из пустыни Зиф — в пустыню Маон. Услышал об этом Шауль — за Давидом. Так и движутся в полном смысле слова по кругу.

Шёл Шауль одной стороной горы, а Давид с людьми шёл другой стороной горы,
было: Давид спешил уйти от Шауля, а Шауль с людьми — Давида с людьми окружают, чтобы схватить (там же 26).

Лишь сообщение, что «плиштим на страну налетели», прерывает дурную бесконечность бессмысленного кружения. Шауль, прекратив за Давидом погоню, идёт навстречу плиштим. А тот поселился в Эйн-Геди (Ен-Гадди, там же 27-29), о чём, от плиштим воротившись, Шауль узнаёт и, взяв «из всего Израиля три тысячи отборных мужей», своё постоянное войско, «пошёл по утёсам серн [устойчивое словосочетание, название труднодоступных мест, утёсов, на которые способны забраться только серны] искать Давида с людьми» (24:1-2).
Вспомним, когда Шмуэль объявил Шаулю, что Господь царство от него «оторвал», тот «схватил край накидки» Шмуэля — и та порвалась (15:27-28); вспомним амуницию Шауля, которой делится он с Давидом, но та не впору пришлась юному помазаннику-пастуху; вспомним и одежду Ионатана, которую Давид от друга своего в дар принимает. Вспомнив это, заглянем в пещеру, в ней Давид со своими людьми скрывается от Шауля, которого туда нужда привела (эвфемизм: «укрыть ноги»).
Это одна из величайших по силе психологизма сцен во всей танахической прозе. Благородный Давид, вопреки наущению соратников, на царя не поднимающий руку. Поражённый его благородством Шауль, ищущий душу Давида, а нашедший в пещере — пусть ненадолго, хоть на миг — не царскую, но мучительно страдающую душу свою. Простые слова произнесены — царское величие в человеческом благородстве на миг растворилось, мелькнул образ: пастух вместе с отцовским слугой ищет пропавших ослиц, но на беду свою и вопреки воле своей власть над соотечественниками находит.

Было: когда вернулся Шауль от плиштим,
сказали ему, говоря: «Давид в пустыне, в Эйн Геди».

Взял Шауль из всего Израиля три тысячи отборных мужей
и пошёл по утесам серн искать Давида с людьми.

Пришёл к загону овечьему у дороги, там пещера, зашёл Шауль укрыть ноги,
а Давид и люди его сидят в глубине пещеры.

Сказали люди Давида: «Вот день, о котором тебе Господь говорил, предаю в твои руки врага, делай с ним, что в глазах твоих хорошо»,
встал Давид и тайком отрезал край накидки Шауля.

После этого было: сердце Давида пронзило,
потому что отрезал полу Шауля.

Сказал людям своим: «Не дай мне, Господи, если такое моему господину, помазаннику Господа учиню, на него руку простру я,
помазанник Господа он».

Давид своих людей этими словами прервал, на Шауля подняться им не дал,
вышел Шауль из пещеры, дорогой пошёл.

Встал Давид после этого, выйдя из пещеры, позвал Шауля, сказал: «Царь, мой господин!»
Шауль оглянулся — Давид склонил лицо к земле, преклонился.

Сказал Шаулю Давид: «Зачем слушаешь ты слова людей, говорящих:
'Давид зло тебе ищет'.

Вот, сегодня глаза твои видели: отдал тебя сегодня Господь в пещере в руку мою, говорили убить, а я тебя пощадил,
сказав, что не простру руку свою на моего господина: помазанник Господа он.

Отец мой, взгляни, видишь в руке моей край накидки твоей:
я отрезал край накидки — тебя не убил, знай и смотри: нет в руке моей зла, преступления, не грешил перед тобой, а ты охотишься за моей душой — её отобрать.

Господь между мной и тобою рассудит, за меня Господь тебе отомстит,
но моей руке на тебе не бывать.

Как сказано в древней притче: от злодеев злодейство исходит,
моей руке на тебе не бывать.

Против кого царь Израиля вышел? За кем гонишься ты?
За псом мёртвым! За одною блохой!

Господь будет судьёй, между мной и тобой Он рассудит,
Он увидит, Он моим сраженьем сразится, меня от твоей руки Он спасёт!»


Было: кончил Давид Шаулю эти слова говорить, сказал Шауль: «Твой это голос, сын мой Давид?»
Возвысил голос Шауль, заплакал.

Сказал Давиду: «Ты справедливей меня,
ты добром воздавал, я воздавал тебе злом.

Доказал ты сегодня, мне сделав добро:
Господь предал в руку твою — ты меня не убил.

Если человек отыщет врага, в добрый путь его он отпустит?
Господь тебе отплатит добром за то, что ты мне сделал сегодня.

Знаю теперь: царить будешь, царствовать,
взойдёт в руку твою царство Израиля.

Теперь Господом мне поклянись, что после меня семя моё не искоренишь,
имя моё из дома отца моего не истребишь».

Поклялся Шаулю Давид,
в дом свой пошёл Шауль, Давид и люди его в убежище свое поднялись (24).

Казалось бы, после такого поступка Давида, жизнь царю даровавшего, после признания его правоты, Шаулю следует прекратить преследование, ведь тот всё равно будет царствовать. Но с круга, на который сам ли забрался, или некая сила забросила несчастного невольника собственного избранничества, ему не сойти. Да и что может он сделать? Отречься от царства? Это значит: отречься от жизни. Шауль уже давно не наивный пастух, он понимает: живых бывших царей не бывает. Даже если в душе своей он царствованием тяготиться, менее всего это должно быть подданным видно. Остаётся одно: изо всех сил на вращающемся кругу, сцепив зубы, держаться, одновременно круг этот вращая — совершая поступки, доказывающие: он царь, нет в стране властителя, кроме него. Давид? Это кто? Зять царя? Михаль, дочь свою, Давида жену, отдаёт Шауль в жёны другому (25:44).
А круг — на то он и круг — вращается, и происшествие в пещере, свидетельство великого благородства Давида, так повествователю полюбилось, что он решает поделиться ещё одним рассказом, его повторяющим. Но теперь — повествователь искусен! — он событие усложняет, ещё более увеличивая степень благородства Давида: чтобы явить его, юный герой жизнью рискует.
Жители Зифа видят в Шауле царя, а в Давиде — беглого предводителя шайки бандитов. В отличие от повествователя, любовь к Давиду и правило истории, предписывающее чтить победителей, их ни к чему не обязывают.  Они приходят к Шаулю в Гиву, сообщая, где враг царский скрывается. 
Мы не знаем и никогда не узнаем, с каким чувством это сообщение воспринимает Шауль. В очередной раз стоит лишь пожалеть, что узнаём о Шауле от повествующего о Давиде, который не должен и не желает разбираться в шаулевых чувствах.
Раз так — информация по прежней схеме: «Встал Шауль, спустился в пустыню Зиф, с ним три тысячи человек, отборных израильтян,// в пустыне Зиф Давида искать». Он разбивает стан у дороги. А Давид разведчиков посылает, вслед за ними приходит и сам. Шауль лежит в центре круга, окружённый воинами своими (26:1-5). Знаменательный символ! Понятно, что, окружая царя, воины его от врагов защищают. Но и другое понятно: окружая Шауля, они не дают ему из царского круга вырваться, убежать, быть царём против воли его принуждая. Конечно, ничего подобного повествующим о Давиде вовсе не сказано, даже подумано быть не могло. Но мы ведь размышляем сейчас не о великом победителе, а о великом страдальце и великом несчастном преступнике, который убил сотни невинных.
Давид вместе с воином по имени Авишай (Авесса) спускается в царский стан: «лежит Шауль, спит внутри круга, а копье [!] воткнуто в землю у изголовья». Авишай: «Сегодня Бог предал врага твоего в руку твою,// вот,  сразу к земле его копьём [!] приколю — второй раз не сделаю». Давид: «Кто поднимет руку на помазанника Господа и останется ненаказанным?»; «Жив Господь, только Господь его поразит,// или придёт его день — умрёт, или на войне падёт он — погибнет». 
Давид молод, может повременить, его время придёт, главное, недостойного не совершить, своего часа дождаться. А Шаулю чего дожидаться? Смерти? Гибели на войне? Предательства собственных воинов? У него выбора нет: и бежит он по кругу, вроде преследуя, на самом деле преследуемый Давидом, из жизни его, как любая молодость старость любую, нагло и весело вытесняющим.
Благородный Давид, благородство своё демонстрирующий, над несчастным царём, бегущим от смерти своей, забавляясь, глумится, веля Авишаю, взяв копьё Шауля и кувшин с водой, уходить. Воины Шауля? «Никто не видел, никто не знал, никто не проснулся — все спали: Господень сон на них пал» (там же 6-12).
Став на вершине горы, на большом расстоянии от стана Шауля, Давид издевается над Авнером, будто бы не уберёгшим царя от «одного из народа», пришедшего его господина, царя погубить. Он посылает ошарашенного Авнера взглянуть, где копьё царское и кувшин (там же 13-16).
И далее — диалог Давида с Шаулем, удваивающий, подобно двум первым встречам Шауля с Давидом, повторяющий предыдущий диалог «послепещерный».

Узнал Шауль голос Давида, сказал: «Голос ли это моего сына Давида?»
Сказал Давид: «Мой голос, царь, мой господин».

Сказал: «Почему это, мой господин преследует раба своего?
Что натворил? Какое в руке моей зло?

Теперь, царь, мой господин, выслушай слова раба своего.
Если Господь направил тебя против меня, будет Он приношение обонять? Если люди, то они пред Господом прокляты: ныне изгнали меня — не пристать к уделу Господню, сказали: 'Иди, чужим богам ты служи'.

Теперь пусть на землю кровь моя не падёт пред ликом Господним,
ведь царь Израиля блоху искать вышел, будто в горах куропатку преследует».

Сказал Шауль: «Согрешил я, вернись, сын мой, Давид, больше не причиню тебе зла, ибо душа моя сегодня была в глазах твоих дорога,
а я поступил неумно, очень обманывался».

Отвечал Давид, говоря: «Вот копьё царское,
пусть один из юношей придёт и возьмёт.

Господь воздаст каждому по праведности и по верности,
сегодня Господь предал тебя в руку мою, а я не желал поднять руку на помазанника Господня.

Как сегодня душа твоя в глазах моих была велика,
так будет душа моя в глазах Господа велика, из любой беды меня вызволит».


Сказал Давиду Шауль: «Благословен ты, сын мой Давид, делая  — делаешь, превозмогая — превозмогаешь»,
пошёл Давид дорогой своей, на место своё Шауль возвратился (там же 17-25).

Похоже, и последнее в этой главе полустишие звучит символично. Впереди перед Давидом — дорога. Шаулю ничего иного не остаётся, как назад возвратиться.
Что это? Погоня? Для Давида конечно. А для Шауля? Кружение, бессмысленное и беспощадное.