For a breath I tarry - 7

- Погоди минутку, – встал и вышел на кухню. Тюбики каких-то ее кремов стояли в душе строем, но кто знает, как они подействуют на нежную девичью звёздочку. И оливковое масло нельзя. Сливочное не шик, зато безопасно. Смазал чуть-чуть головку и вернулся, лег, касаясь Милы. Напомнил: 

- Когда подойдет, буду молчать и сопеть. Говорить невозможно. Но я не сам с собой, с тобой всегда, Мила. А когда придет сладострастие, уткнусь тебе в шейку дышать твоими волосами. А сейчас ложись на живот, я тебя так же поласкаю массажно.

Сидя на ее бедрах, направил пенис вниз, к губкам, гладил спинку, несильно разминал шею и плечи. Нежно ногтями слегка будто царапал по лопаткам. Похватал большими щипками спинку. Погладил нежно, заскакивая ладонями на груди, к животику и к лобку даже. По ребрышкам и по бокам легонько бегал пальцами: не для щекотки, только прикосновения. Потом передвинулся к пояснице и попке. Ее я и гладил, и хватал, и щипал; шлепал, смещал, крутил; приплющивал и сплющивал, прижимал и зажимал, поддевал и надевал. Все, конечно, нежно. Процеловал бедра с боков и по спине сделал цепочку поцелуев к волосам. Они мне нравились. Наклонился, оперся на локти, перебирал пряди и дышал волосами, лежа на Миле. При этом она развела пошире ножки, и пенис уткнулся ей в малые губки. Это чудесное, волнующее ощущение девичьего тела, прижатого ко мне со всеми изгибами. Пенис проник в звёздочку до входика, высокие малые губки охватили всю головку. Целовал и дышал волосами и, немного двигая бедрами, тыкался головкой в предвходие, в сам входик, начинал входить. Последний был более мускулист, чем другие части, и отзывался в кончике головки ярким ощущением: вот-вот будет сладкое проникновение! Но дальше двигаться было нечем, я чувствовал, как начинает головка раздвигать входик – и все. На большее в этом положении не хватало длины пениса.

Лег рядом с нею и попросил перевернуться. Мила выполнила, легла, руки вдоль тела. Сел ей на бедра, яички положил на лобок, пенис – на низ животика, и занялся грудью. Мне нравятся умеренного размера груди; идеальная грудь должна быть такого размера, чтобы помещалась у меня в ладони. Не обязательно целиком, но в ладони должна находиться бОльшая часть, чтобы пальцами мог взяться за основание груди и мять, будто отщипываю. Груди не расплывались, ибо были девичьими, не мятыми и не тисканными, упругими. СоскИ четко выделялись, стоя коричневыми кнопочками. И даже соскАми грудь Милы была идеальной: они были ровными столбиками, тогда как часто соскИ расширяются к основанию, незаметно расплываясь в грудь, так что трудно сказать, откуда они начинаются. У Милы была грудь идеальной формы, идеального размера, а на вершинах холмиков стояли крепкие и ровные столбики сосков.

Груди наполняли мои ладони, причем, сразу понятно было, что это именно они, женские прекрасные груди! По особому ощущению упругости, по гладкости и подвижности, по упирающимся в ладонь соскАм. Гладил эти холмики и наслаждался бархатисто-прохладной кожей. Катал между пальцами соскИ. Подпирал груди снизу вверх и с боков, водил пальцем кругами, восхищаясь видимым. Брал соскИ за кончики, легонько потягивал и крутил. Мила лежала, закрыв глаза, ей все это было очень приятно.

Привстал и наклонился к ней. Мила взглянула на меня. Снова перебирал волосы, гладил шейку и смотрел в серьезные милые глаза. Не прерывая соединения глазами, переменил положение и оказался над Милой. Смотрел в ее глаза, она – в мои... и медленно опускался. Перед самым касанием быстро поправил пенис, чтобы он оказался в нужном месте между губок. Мила закрыла глаза, я коснулся губами ее губ, легко и быстро пробежался мимолетными поцелуями по ним, потом приник и ласково протолкнул свой язычок внутрь, затрепетал им по губам внутри. Мила ответила, язычки наши встретились, заизвивались друг о друга... она вздохнула счастливо. Мила отвечает, ей хорошо – это лучшая услада мне! И в этот момент я уверенно и неспешно двинул пенис в девичью пещерку. Туго и легко он входил. Одна моя ладонь лежала на ее плече, и я ощутил, как бархатисто-шелковистая прохладная девичья кожа покрылась густыми пупырышками... – я ей делаю очень приятно. Вход в пещерку вызвал шквал разных наслаждений. Прежде всего, я ловил чувства Милы, и холодно-сладкий пупырышковый озноб прошелся по мне вослед за ее. Неспешное движение позволило понять все оттенки начала. Высокие и плотно сомкнутые малые губки еще до входика создали мне протискивание. Губки всегда очень нежные, для напряженного пениса они слабая преграда, а утыкание кончика головки в девичий сомкнутый напряженный входик – это первое сладчайшее мгновение. Пенис напирал, входик податливо пропускал головку, ласково и нежно оглаживая ее всю, от самого кончика к венчику. Вот входик соскочил с венчика, прижался к корню пениса. Я задвигал, а входик плотно обжимал корень, и внутрь пещерки проникал обнаженный пенис, к которому осторожно и доверчиво прилегала девичья тугая пещерка. Это второе сладчайшее мгновенье при начале – обнажение пениса и его полет в ласкающее лонце девушки. Мила замерла вся, даже язычок застыл, и выдохнула, только когда пенис вошел до конца, и я опустился на нее. Она вспыхнула, ожила... закинула руки за шею и страстно вцеловалась. Ее язычок проворнее моего носился, касался, теребил, сталкивался с моим. Меня обдавало наслаждением каждое движение: и от своих ощущений, и от чувства совместного с Милой блаженства. Я не один в ней, она со мной. Эта робкая девушка испытывает все это впервые, я чувствовал ее ошеломительный восторг и нежность ко мне, который вызывает в ней это удивительное ощущение. Мила, ты можешь! ты умеешь ...! Нам вдвоем бесподобно.

Не торопился. Очень удачно, что я раз уже кончил. Целый день быть разгоряченным девушкой, игриво дразнящей меня и желанной, а потом войти в ее нежную и сладкую пещерку, будучи страстно обнимаемым и видя ее наслаждение от этого. Будь первый раз, в минуту бы все закончилось у меня. Раз за разом вынимал пенис из пещерки, застывал, когда головка снова оказывалась между губок, и повторял вход. При обратном движении наиболее ярким было задирание венчика тугим девичьим входиком. А каждое всаживание вызывало у Милы замирание с придыханием, язычок сбивался и пропадал, пока пенис погружался в ее пещерку до корня, вызывая в ней удивительное и восхитительное ощущение наполнения сладостью. Неподдельный восторг девушки от моих действий служил сильнейшим возбудителем. Ну еще бы! Девушка, желанная, готовая, самое важное, отвечающая страстью и желанием, застывающая от восторга на каждый вход пениса! Трепетание ее язычка у меня во рту, по губам вызывали горячий поток в позвоночнике. Я про себя говорил, называл, что делаю и где, используя свои горячие слова. Связанные со словами образы – нежные, красочные, чувственные – приближали сладострастие. Делал паузы: опускал свои бедра на ее, входя глубоко и полно, а на руках приподнимался. Мила открывала глаза, смотрел в ее радостные и блаженствующие глаза и рассказывал, как мне хорошо. Что ее наслаждение и все ее сладкие ощущения проникают в меня и разжигают меня, приносят блаженство. Слияю девушку, которой все впервые, радуюсь с нею. Девушка подает себя всю. Хочет. Вспоминаю недавние ласкания, когда она была в моих объятиях. Затем снова неспешно начинал вдвигать пенис. Мила уже раз кончила, ей приятно, но второго сладострастия не получится, ей сейчас приятнее будет медленные движения. Она распробует и прочувствует все оттенки входа и проникновения пениса, наполнения пещерки сладостью, распространение чудесного шелкового огня по животику и электрического тока по позвоночнику от трепещущих язычков. Целоваться и всаживать пенис... касаться одновременно головкой ее входика и кончиком язычка – ее язычка! Блаженство, наслаждение, сладкий огонь, сладко-щекотный нервный ток, радость – все было у нас общим. И это самое лучшее, что возможно!

Последние несколько всаживаний сделал сильными, размашистыми и очень глубокими. Вонзился последний раз в ее пещерку и продолжил толкаться в нее, сминая губки. Крошечные на деле продвижения пениса создавали иллюзию неостановимого полета в ее наслаждающее лонышко... разорвал поцелуй и уткнулся ей в шею. Одну руку просунул ей за спину, вторую – под попку, и обеими руками сильно прижал Милу к себе. Замер и наслаждался катящейся лавиной. Она была... была... была... не во мне, а в нас! Я летел в ее бесконечно блаженное лоно... Мила моя! Мила – я. Это блаженство она дает. Она дарит мне бесподобное сладострастие и со мной его переживает, радуется за меня, что я так улетаю от нее. Она есть блаженство мое.

Со спадом лавины отпускал стиснутую Милу. Но шли минуты, а эхи наслаждения еще бродили в теле. Сладко было касаться девичьего тела, сладко его держать, сладко ею дышать. Сладко поникать в ней пенисом. Мила с начала сладострастия замерла и до сих пор не шевелилась: то ли что-то сама переживала, то ли боялась мне испортить момент. Захотелось ей сказать, я выдохнул: "Мила... Мила..." – и нежно целовал шейку. Потом приподнялся на руках и взглянул на Милу. Она как спала: закрытые глаза, беззаботное счастливое выражение. Я позвал ее еще раз. Медленно подняла веки... глаза были затуманены блаженством. И мы смотрели в глаза друг друга, пока руки не устали, тогда снова лег на нее, зарывшись лицом в волосы. Девичья тугая пещерка держала мой поникший пенис. Мы тихо разговаривали:

- Ты не устала, Мила?

- Любимый мой, лежи. Не хочу, чтобы уходил... из меня не уходи. Пожалуйста, не уходи!

- Тебе же тяжело.

- Неважно! Не уходи! Это так хорошо, когда ты просто внутри!

Я обнял Милу, просунув под нее предплечья и держась по возможности на локтях.

- Тебе хорошо было, милый?

- Не могу выразить, как. Просто – да.

- И я так же. Бесполезно говорить. Просто – хо-ро-шо. Давай молчать.

Мы молчали и лежали, соединенные. Я был и рад, и счастлив, и полон неги. Не от своего наслаждения, а что смог показать Миле новое общение – собой всем. Все же я слез, локти ныли от нагрузки тела. Тело было заполнено негой. Шквал эмоций утомил, клонило в сон. Рядом лежала, касаясь меня, счастливая девушка, участвовавшая и дарившая мне это блаженство. Сообщил ей:

- Мила, после сладострастия меня валит в сон. Так, с полчаса. Хочешь, вместе подремаем?

- Спи, мой милый. Я просто полежу рядом.

- У тебя была бессонная ночь, перелет, наш склочный день. Давай, поспи!

- Не, я просто подумаю.

Чуть отстранился от нее, чтобы лечь пластом, голову повернул к Миле, глядел на небольшую соблазнительную грудь Милы и провалился в желанный сон. Проснулся от шевеления или толчка Милы. Приподнялся, передвинулся по кровати к ней, охватил руками и бережно поцеловал в шейку. Нежно, мягко шепнул: Мила – и уткнул лицо в волосы. Она попросила:

- Ляжем вместе, тесно, обними меня.

Легли лицом к лицу и тесно, чтобы соприкасаться всем телом. Мягкий пенис лежал на ее бедре. Одну руку подсунул ей под голову. Это не совсем удобно, но ей захотелось. Она смотрела мне в глаза своими радостными, счастливыми, прекрасными очами. А пальчиками трогала мое лицо: лоб, щеку, ухо, волосы. Всматривалась в меня долго, отметила:

- Тот злился, что смотрю на него. А ты радуешься.

- Я был счастлив от тебя. Стремился передать свое блаженство тебе. Смотрю на счастливую Милу и радуюсь.

- Я счастливая...

- Ты не кончила.

- Это неважно. Зато счастливая безмерно.

- Я это вижу и чувствую. Не ожидал, Мила, что ты сразу сумеешь. Надеялся, что уловишь и постепенно научишься. А ты, похоже, сумела. Я поражен не меньше тебя от такого удачного результата. Мила, хочу спросить тебя.

- Спрашивай. Я бы трещала сейчас, как сорока, но сумбур в голове. Может, твои вопросы наведут порядок.

- Это мой прием: проникновение тебе в ротик языком и одновременно пенисом в пещерку. Как тебе было?

- Волновалась немного. Надо мной встал, начнем... как будет? получится? Начал поцелуи – забыла. Нежные... твои... когда язычками – наслаждение. Необычный, новый. Потом... я не почувствовала твоего пениса, начала... как что-то подхватило меня в миг... не знаю, как провал – и я уже качаюсь в блаженстве. Тихое, неяркое, ласковое блаженство во всей мне. Греет, нежит, успокаивает. Это ты же, только таким стал для меня... не солнышком, а блаженством. А вот когда двигать начал, мне захотелось...

- Чего?

- Ощущала пенис в пещерке, движение, напор как бы. Было приятно и все время хотелось, чтобы повторилось... – Мила надолго замолчала, уточнила затем, – разное это: качаешь и бережешь блаженством, а это, наверное, эротика. Вспоминала твой симпатичный пенис, понимала, что им ты во мне делаешь... наслаждение. Вот. Наслаждение. Легкое пушистое наслаждение раз за разом. Ничего особенного не воображала. Представляла твой пенис и хотела, чтобы наслаждение повторялось. Еще и еще. Повторение как бы давало невнятное эхо, обозначавшее мне, что невдалеке что-то огромное... Эхо сильнее – я к нему ближе и мне слаще... Вот так. Двигаешь красивым пенисом в пещерке, мне хорошо-о-о.

- Подвигай я долго, может, кончила бы. Но держаться долго не мог, ты меня здорово возбуждаешь, Мила.

- Не думай об этом. Я счастливая. Мне хорошо. И раньше случилось такое. Дашь мне в другой раз, – легко, без сожаления ответила Мила.

- Ты спать хочешь? Утомилась?

- Нет.

- А в чем блаженство? Эротика – только эхо чего-то. А оно от чего?

- Сама толком не понимаю. Подумаю и потом скажу. Коротко: дорогому, милому, любимому давать наслаждение – это блаженство! Быть источником наслаждения! Ты же его понимаешь и принимаешь! Я даю, а ты берешь. Когда ты кончал – это безумный восторг! Ты мной наслаждаешься! Не как предметом, я в этом участвую. С тобой.

- А не отпускала почему? Тяжело же.

- Удивительно. Когда начали, целиком тебя не чувствовала. Пенис в пещерке, язычок с моим толкается – вот только это. После сладострастия как другой стал. Мои руки обнимают тебя, по всему телу ты касаешься, дышишь в шею; к лобку прижимается твое тело, ниже будто ласковая ладошка гладит... и пенис чувствую. Он тоже мягкий, как и нет его, но шевельнешься – там он! И мне от этого хорошо. Всего тебя на себе почувствовала. Понимала, как тебе хорошо от меня... представляла это. – Мила замолчала, вздохнула несколько раз и продолжила: – Как ты спал! С присвистом, прихрапыванием. Но милый, родной, не знаю как! Я бы тебя прижимала и тискала без конца. Понимаешь... я... в тебя влюбилась. Полностью. Вся. Хочется быть твоей. Пока спал, я таяла от нежности к тебе. Проснешься – я тебе все это скажу.

- Ты мне не безразличная, глубоко привязан к тебе. Я помнил, как ты держала меня в объятиях, а мой пенис – в своей звёздочке, и просила: не уходи. Это ведь очень искренне говорилось, из сердца. Не просто: не уходи, а дарила мне свое счастливое чувство, Мила.

- Спасибо тебе за все это. Спасибо. Влюбилась, это правда. Ну что ж, бывает, – Мила вздохнула тяжело, зевнула и заключила. – Пожалуй, все-таки спать...

- Конечно. Спи. А о любви еще поговорим, Мила. Не смотри так уж печально на это. С моей стороны в твоем понимании любви – ах! ох! не могу как люблю! – нет, но глубокие чувства имею к тебе. Твое чувство не безответно.

Она придвинулась ближе, чуть опустилась, чтобы уткнуться мне в грудь, охватила рукой поперек живота. Помедлила и осторожно подвинула руку вниз. Я молча взял и передвинул ее на пенис. Мила его ощупывала, гнула. Потом прижалась сильнее, поцеловала в щеку, провела по губам пальчиком, охватила рукой через грудь и сообщила:

- Ты не знаешь, какое счастье у меня! Засыпать с тобой после сладострастия.

- Твоего не было, Мила.

- Ну и что! Твоего на двоих хватило. Счастье с тобой быть. Счастье... – и затихла. Задышала ровнее, с небольшим шумом. Через небольшое время чувствовал телом, как она засыпает и расслабляется: рука уже не прижимала меня, а просто лежала на груди; ножка ее скатилась с моей и легла между моими, все тело привалилось к моему. Мила спала, посапывая мне в волосы. Я долго лежал в темноте, слушал ее дыхание. Был бодр и спать не хотел. Сладострастие и краткий сон после него меня бодрят сильно.

Мила девушка странная, умная, но набитая разными глупостями. Очень симпатичная своими глазами, требовательными и внимательными. Боялась довериться целый день, видно, много-много раз обжигалась. Такое упорное недоверие говорит, что она еще не встречала мужчину, с которым бы могла быть в полной безоружности. Всю ее жизнь счастливой сделать не могу. Я мало что могу для нее сделать: ни сдать за нее диплом, ни обеспечить работой, ни упрочить ее положение. Просто создаю ей счастливую передышку. Как обогрев у печи в стужу. Печку с собой не возьмешь, придется снова выходить на холод и путь продолжать, но это же не причина отказаться. От нее ничего не требую. Она дает мне возможность насладиться юностью и красотой, которые есть ее естественное состояние; я их не отбираю тайно и не забираю. Они скрыты под слоем забот, страхов, глупостей. Извлекаю из-под хлама их, мы ими вместе любуемся, наслаждаемся... а далее девушка идет своим путем. Со всеми своими откопанными мной молодыми чарами.

Кружились невеселые мысли несмотря на захлестывающий поток счастья, которым одаривала меня влюбленная и счастливая Мила. А может, как раз от этого счастья и проистекала грусть. Ведь через несколько дней это счастье однозначно кончится – и навсегда. Останутся только воспоминания.

Понял, что тоже засыпаю. Отодвинулся от Милы, перевернулся на живот, так и не выключив торшер – лень было тянуться за край кровати... Под утро Мила вставала. Не до конца пробудившийся слышал, как она вернулась, выключила свет, легла мне под бок, обняла, уткнулась в плечо, шепнула: мой хороший! – и затихла.


ПРИМЕЧАНИЕ
Далее герои постепенно переходят в любовных делах на специфическую лексику. Они ощущают, что в интимные моменты пенисы и влагалища не вызывают нежности и симпатии. Так что возникает проблема передачи их диалогов. Продолжить использовать прежнее? Придумать новые?