Дочка священника глава 97

Осень, в этом году, выдалась тёплая. Складывалось впечатление, будто лето не хочет расставаться с людьми, сочувствуя высоким тарифам на отопление и свет.
Маричка очень сильно переболела, что заставило всех немало переволноваться. Судьба, казалось бы, для многих прихожан наших с отцом Виктором храмов, совершенно постороннего человека, не осталась безучастна. Помогали все, кто чем мог. Старания не оказались безуспешными. К исходу второй недели, девочка потихоньку начала поправляться.
А ещё я ездил к благочинному отцу Ярополку. Сначала один, затем с отцом Виктором и Алисой. Бесполезно. Изворотливый и хитрый, Ярополк делал вид, что не понимает о чём идет речь и что от него хотят. Что ж, пусть. Жизнь покажет, кто прав, кто виноват, а кому идти в магазин за пряниками.
В воскресенье, после службы, я надолго задержался в храме. Были крестины, что нынче, в нашем селе, да и в общем, стало большой редкостью. А потом, ещё ходил к одной из старушек-прихожанок, соборовать. Хильда ушла домой, сразу после отпуста литургии, и я волновался, чтоб она пообедала, а не как обычно, сбежала с Русланом и Данькой Буниным гулять к старой усадьбе.
Свернув в свой переулок, я встретил «расстригу» Василия, сидевшего на старой, почти рассохшейся скамейке, чуть выпившего, и потягивая из сигареты дым.
— Завидую я вам, отец Павел, — ещё из далека заговорил Васька, положив нога на ногу. — Вроде неблагодарным и бесполезным ремеслом занимаетесь, а всё при деле.
— Опять за своё? – признаться, мне тогда совершенно не хотелось вступать в бессмысленную дискуссию.
— Да вы не обижайтесь, — махнул рукой «расстрига». — Я ж не в упрёк. Тоска гложет, невмоготу, порой. Услышу колокола, и душа в храм рвётся. А вот ноги, не идут.
— Но, может, всё-таки, зашёл бы. Сколько можно обиду в сердце носить?
— Не обида это, отец Павел, — Васька смял в кулак рубашку на груди. — Боль это. Острая, старая боль. Почему Бог так не справедлив ко мне? Я ж ведь к Нему со всей так сказать!..
— Потому, видать, что не всегда понимаем, в сознательном рассуждении, зачем нам Бог. Одни думают, что Он обязан исполнять наши желания, порой совершенно бестолковые и не нужные. Другие обращаются лишь тогда, когда это им нужно. Третьи… Да что там, некоторые воспринимают церковь, лишь как бюро культовых услуг. А любить Бога просто так, служить Ему лишь за то, что Он наш Бог, мало кому хочется. Вот и получается…
— Ай, — Васька выбросил сигарету и кряхтя, отправился в дом, даже не попрощавшись.
Подходя к дому бабушки Ани, грудь внутри неожиданно пронзила боль. Она как молния, полоснула сердце и что-то радостное, давно забытое, охватило душу. Я невольно улыбнулся. Лёгкая тревога заставила ускорить шаг и я, не заметил, как практически бегом несся по знакомой дорожке.
В доме пахло обедом и чем-то таким, что воспаляло странное предчувствие, словно событие из молодости, когда ты всему удивлялся, всё воспринимал, как подарок жизни. Я резко открыл дверь комнаты и не поверил глазам. На столе стояло несколько тарелок с горячим супом и чем-то ещё. Но, моё внимание больше привлекла высокая женщина, в завязанной на шее косынке, наспех одетом фартуке бабушки Ани и несуразных тапках, которые я надевал, когда выходил посидеть на скамейке. Она стояла на фоне окна, заступив собой ослепительный свет солнечного вечера.
— Инна? – вырвалось само-собой из моих уст.
Женщина сразу улыбнулась, хотя на её глазах блеснули слёзы.
— Приехала, всё же, — проговорил я практически шёпотом.
Неринга ничего не говорила. Она просто молчала, чуть улыбаясь и смахивая катившиеся из глаз слёзы. Услышав мой приход, из комнаты вышла Хильда. Я давно не видел её такой счастливой. Она принялась что-то лепетать по латышски, а мы с Нерингой стояли и просто смотрели друг на друга.
— На долго? – уже за обедом спросил я у жены.
Та ничего не ответила, только, робко улыбнулась. А после того, как поели, она тихо проговорила:
— Как ты смотришь на то, чтоб я осталась?
— В глухом селе, в стране, где идёт непонятная война? – с неким сарказмом спросил я, будучи совершенно уверен, что Неринга говорит искренне.
— Да, перспектива так себе. Но поверь, это не самое худшее. Странно, но только сейчас, а конкретно в ту минуту, как переступила порог этого убогого домишки, поняла, что такое родной дом. Это место, где тебя по-настоящему любят, ждут, скучают. И никакие сокровища на земле, все блага мира, не способны с этим сравниться.
Вечером того дня, я долго сидел во дворе на лавке и смотрел на звёздное небо, где мельком пролетали персеиды. Абсолютное спокойствие грело души и все печали теперь, казались нипочём. В окнах моей комнаты горел свет. Так непривычно было наблюдать такое, когда я здесь, на улице. Значит я снова не один, и мой дом не пустыня, в которой зияют, по вечерам тёмные стёкла.
А на следующий день мы все вместе ходили на прогулку к лесу. Там нас повстречала Светка Рогова. Она больше не плевалась, не бубнила несуразные гадости, тем более, вот уже месяц, как она завязала со спиртным. Светка учтиво поздоровалась с Хильдой, позвала её в сторонку, вынула из кармана красные бусы, и сунув их дочери, сказала:
— Спасибо тебе за всё. Если это возможно, отнеси их в усадьбу. Их нужно вернуть хозяйке. Настоящей хозяйке, понимаешь?
— Хорошо, — утвердительно кивнула Хильда.
Мы долго гуляли, удивляясь ласковому дыханию осени, собирали листья, ветки, делая из них осенние букеты. И я, неспешно шагая по жухлой траве, думал лишь об одном: неприятности, какие бы они не были, могут забыться безвозвратно, стоит лишь счастью зажечь снова радость в уставшем сердце.
КОНЕЦ.