История россии в зеркале поэзии или поэтическая ле

               
А.В. Медведев, Л.А. Горобец



ИСТОРИЯ  РОССИИ
В     ЗЕРКАЛЕ      ПОЭЗИИ
ИЛИ
ПОЭТИЧЕСКАЯ    ЛЕТОПИСЬ
ИСТОРИИ    ОТЕЧЕСТВА
               








Составители и авторы статей: Медведев Александр Васильевич, профессор, доктор философских наук, УрФУ;
Горобец Леонид Александрович, кандидат культурологии, ФБУН ЕМНЦ Роспотребнадзора.

Сборник представляет собою характеристику основных этапов истории России в поэтических образах. Поэзия, как и искусство в целом, является способом осмысления исторической реальности. В отличие от исторической науки, которая стремится к объективности, поэзия способна передать личностное, эмоциональное переживание исторических событий, создающих целостную картину прошедшего. В пособии представлены произведения поэтов разных эпох, художественных стилей и мировоззренческих позиций, что позволяет избежать односторонности в восприятии и интерпретации истории. Составители стремились предоставить материал для стимулирования творческого мышления читателей.
 Сборник ориентирован на школьников, студентов, учителей и  преподавателей ВУЗов, а так же всех интересующихся отечественной историей и поэзией.

Ключевые слова: основные этапы истории России, поэтические образы


















СОДЕРЖАНИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ.  ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ                Стр. 5
Часть первая.  РОДИНА               
      1.1. ОТЕЧЕСТВО, КАК МНОГО БЫЛО У ТЕБЯ ИМЕН!  Стр. 12
      1.2. ПОЭЗИЯ ОБ ИСТОРИИ И ИСТОРИКАХ                Стр. 31
 Часть вторая.  НАЧАЛО ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА.            
        2.1.  ЛЕГЕНДАРНАЯ РУСЬ                Стр. 55
        2.2.   КИЕВСКАЯ РУСЬ                Стр. 61
        2.3.   РУСЬ ХРИСТИАНСКАЯ                Стр. 70
Часть третья ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО  ГОСУДАРСТВА: МОСКОВСКАЯ РУСЬ                Стр. 101
Часть четвертая. СЕМНАДЦАТОЕ СТОЛЕТИЕ.
БУНТАШНЫЙ ВЕК                Стр. 132
Часть пятая. ВЕК ВОСЕМНАДЦАТЫЙ: РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ  Стр. 167 
Часть шестая. ВЕК ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ: РАСЦВЕТ КУЛЬТУРЫ         Стр. 229
Часть седьмая.    ДВАДЦАТЫЙ ВЕК:
СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИОЛИСТИЧЕСКИХ    РЕСПУБЛИК,
РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ                Стр. 302
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ                Стр.369
ПЕРСОНАЛИИ  ПОЭТОВ ПРЕДСТАВЛЕННЫХ В СБОРНИКЕ       Стр. 370
               








               






                ВСЕ ЕСТЬ В СТИХАХ – И ВКУС И СЛОВО,
                И ЧУВСТВА ВЕРНАЯ ОСНОВА,
                И СТИЛЬ, И СМЫСЛ, И ХОД, И ТРОП,
                И МЫСЛЬ ИЗЛОЖЕНА НЕ В ЛОБ.
                Д. САМОЙЛОВ.




ПОЭТ В РОССИИ - БОЛЬШЕ ЧЕМ ПОЭТ.
…………..   …….. …..  ………
ПОЭТ В НЕЙ – ОБРАЗ ВЕКА СВОЕГО
И БУДУЩЕГО ПРИЗРАЧНЫЙ ПРООБРАЗ.
ПОЭТ ПОДВОДИТ, НЕ ВПАДАЯ В РОБОСТЬ,
ИТОГ ВСЕМУ, ЧТО БЫЛО ДО НЕГО.
           Е.ЕВТУШЕНКО










ВСТУПЛЕНИЕ
  Обращение к читателю
История… Чарующее, завораживающее слово… Оно входит в нашу речь с ранних лет, обещает встречу с миром, полным удивительных событий, волнует воображение, вдохновляет на собственное творчество. Мы рано начинаем понимать, что  все имеет свою историю. Она есть собственно самое бытие, жизнь, судьба. Она – наполненное конкретными событиями, свершениями, чувствами, радостью и болью  время бытия.
Время течет, течет непрерывно. Для удобства мы говорим: «вчера-сегодня-завтра», «прошлое-настоящее-будущее», относя к истории то, что описываем словами «вчера», «прошлое». Но и миг сегодняшнего бытия, как мал бы он ни был, тоже история… реальная, живая, с желаниями, надеждами, страстями, делами… твоими личными и всех тех, кто окружает тебя, находится рядом с тобою, и тех, кто от тебя далеко-далеко и даже не знает, о твоём существовании. И  самые незаметные события повседневной жизни каждого, живущего на этой земле,  и великие события, втягивающие в свой водоворот огромные массы людей, и меняющие облик мира, все это и составляет содержание жизни, той, что была вчера и той, что есть сейчас. Но этот, сегодняшний день, этот миг он связан с тем, что только что было, но которого уже нет и с тем, которого еще нет, но он наступает. Порой трудно понять и почувствовать грань перехода «сегодня» во «вчера», но это движение, течение времени непрерывно и всё, что было, есть и будет, связано тысячами нитей…
«Реки не текут вспять», – народная мудрость веков подчеркивает невозвратность того, что было. Но прошедшее не покидает нас, оно в нас. Мы не забываем его,  вспоминаем,  радуясь,  или стыдясь, или ностальгически с грустью, или с благодарностью за сегодняшний день, понимая, что без вчерашнего не было бы сегодняшнего. «Если ты в прошлое выстрелишь из пистолета, то будущее выстрелит в тебя из пушки», – этими словами когда-то начал свое произведение о своей родине известный  поэт советской эпохи Расул Гамзатов.
Стремление понять за мозаичной пестротой отдельных событий, фактов, происшествий, столкновений индивидуальных желаний, амбиций, дел их внутреннюю связь, их не случайность,  породило особую науку – ИСТОРИЮ.  Со времен «отца истории» Геродота была создана гигантская историческая библиотека. И человечество с глубокой симпатией и любовью обращается к трудам историков, чтобы не только удовлетворить свое праздное любопытство, скоротать время за чтением занимательных историй, но и для того, чтобы лучше понять себя и свое время.      
«Дела давно минувших дней» привлекали внимание,  будили воображение не только  профессиональных историков, но и  художников – писателей, живописцев, музыкантов, кинематографистов. И это не случайно. Искусство во все времена воспринималось специфической формой познания человеком мира, в котором он живет и который сам творит своею деятельностью. Античное определение «искусство – мимезис»  дало возможность одному из самых всеобъемлющих умов тогдашнего времени Аристотелю в афористической форме высказать мысль, дожившую до наших дней: «искусство учит, развлекая». Метафора Леонардо да Винчи, гения не только своего времени -  Ренессанса, но всех времен: «искусство – зеркало жизни» наполнена глубокой верой в познавательную мощь художественной деятельности. Немецкий философ Гегель утверждал, что искусство, наряду с религией и философией, есть необходимая форма познания духом самого себя. Гордые слова русского мыслителя Н. Чернышевского о том, что «искусство – учебник жизни», не только обогатили отечественную эстетическую мысль, но и немало содействовали становлению  и практическому утверждению искусства художественного метода – реалистического отражения жизни ставшего для отечественного искусства в девятнадцатом столетии ведущим.
К поэзии в полной мере относятся слова о познавательном потенциале искусства. Поэзия не соперник историка-профессионала, не слуга ему, не род    бижутерии, которую историк может использовать для украшения стиля. Она, если так можно выразиться, со-работник истории и в то же время часть того бытия, что исследует  профессионал-историк. Наверное, не ко всякому поэтическому творчеству применимы слова Б. Слуцкого, сказанные им самим о собственной творческой манере:
                Даже если стихи слагаю,
                Все равно – всегда между строк –
                Я историю излагаю,
                Только самый последний кусок.

     Пусть, такое самочувствие и самосознание, быть может, характерно лишь для Б. Слуцкого, но справедливо будет сказать, что «все равно – всегда между строк» на читателя стихов смотрит, дышит и опаляет его живым дыханием сама история. В унисон ему звучат слова другого поэта, жившего столетием ранее Б. Слуцкого:
                Стихи мои! Свидетели живые
                За мир пролитых слез!
                Родитесь вы в минуты роковые
                Душевных гроз.
                И бьетесь о сердца людские,
                Как волны об утес   (Н. Некрасов, 1858).
Стихи - «свидетели живые», камертон истории; в своих образах, ритмах, особенностях индивидуального стиля, во всей полноте отражают свое время. Время, его особая атмосфера не только поставляет искусству материал – события, героев, но и в немалой степени определяет особый дух характер искусства, его, так сказать, ментальные черты. Д. Самойлов в произведении «Стихи и проза» об этом сказал так:
Мужицкий бунт – начало русской прозы.
Не Свифтов смех, не Вертеровы слезы,
А заячий тулупчик Пугача,
Насильно снятый с барского плеча.

Мужик бунтует против всех основ,
Опровергая кесаря и бога.
Немая Русь, обильна и убога,
Упрямо ищет сокровенных слов.

И в русской прозе отреченный граф
С огромной силой понял суть боренья:
Что вера без любви – одно смиренье,
А при любви – отстаиванье прав…

Российский стих – гражданственность сама.
Восторг ума, сознанье пользы высшей!
И ямбов ломоносовских грома
Закованы в броню четверостиший.

Гражданский стих!.. Года бегут. Бегут…
И время нас стихам и прозе учит.
И сочинителей российских мучит
Сознанье пользы и мужицкий бунт.
Но не только время «нас стихам и прозе учит», но проза и поэзия учат нас понимать и самих себя и время истории.
Поэтому нам кажется, можно говорить о поэтической летописи истории, о том её образе, который формируется под влиянием общения с творениями, созданными поэтическим талантом людей, живших в разное время.
Вопрос, почему пишут, а главное  с неизбывным интересом читают художественные книги -  романы, повести, рассказы, стихи, созданные на исторические темы - требует разносторонних объяснений. Что привлекает в них читателя? Конечно,  это совершенство формы изложения, возвышенный стиль, столь разительно отличающийся от зачастую сухого академического языка профессиональных историков. Несомненно, будят воображение тайны прошлого - лакуны,  не заполненные учёными трудами. Никогда, наверное, не объяснить все тайны и пробелы  официальной истории. Всегда найдутся времена и события, по поводу которых будет возникать провоцирующий вопрос:  «а что было бы, если…».  Стефан Цвейг, начиная свою романизированную биографию Марии Стюарт, писал: «Если ясное и очевидное само себя объясняет, то загадка будит творческую мысль. Вот почему исторические образы и события, окутанные таинственной дымкой, ждут от нас все нового осмысления и поэтического истолкования».
Но суть заключается не только в этом;  кажется, что сама поэзия – созданный культурой голос истории. Им, поэтическим языком, история рассказывает о себе сама.    Конечно, невозможно представить весь массив этих произведений, ибо по грустно-меткому замечанию Козьмы Пруткова  «никто не обнимет необъятного!», а потому любой читатель волен задать вопрос о критериях выбора поэтических произведений, включенных в настоящий сборник. Этот выбор был предопределен рядом соображений.
Прежде всего, конечно, личными художественными предпочтениями составителей, которые могут не совпадать с читательскими. У читателя они могут быть иными, поскольку –  мудрое изречение античных авторов «De gustibus non est disputantum» – о вкусах не спорят –   не потеряло ни грамма своей правоты и в наши дни. Можно, конечно, не соглашаться, говорить о том, что художественные предпочтения бывают разного уровня, однако любые симпатии и антипатии не должны игнорировать вершинных достижений поэзии, на которые составители и должны ориентироваться прежде всего. Это, безусловно, так, но художественные дарования  разной степени глубины и масштаба  в целостности поэзии оказываются необходимы все, без них картина будет неполной.
При этом составители стремились, чтобы одному историческому событию было посвящено несколько творений, желательно представителей разных эпох, чтобы читатель имел возможность видеть, как менялось, или не менялось восприятие и оценка отдельных исторических событий с течением времени, ведь современник смотрит иными глазами, чем его предшественник и потомок. У современника живое чувство, непосредственность восприятия, сиюминутный отклик, в котором, возможно, больше чувства, чем рассудка. Поэтому необходима историческая дистанция, чтобы чувства улеглись, и можно было спокойно проанализировать в исторической ретроспективе то или иное событие, как говорил поэт, - «большое видится на расстоянье» (С.  Есенин).
Да, конечно, стихи говорят сами за себя, но знание исторического и лично-бытийного контекста позволяет уловить нюансы произведения. Дело в том, что многие мастера поэтического слова волею исторической судьбы попали, выражаясь языком Ф. Тютчева,  «в роковые минуты истории», наполненные драматизмом, порою достигающим накала трагедии. Это те времена, когда привычный образ жизни на глазах рушится: он был, и его уже нет, а завтрашний день, желанный и вожделенный, еще не наступил, его еще нет. Одного уже нет, другого еще нет. Поэт, оказавшийся волею исторической судьбы именно в подобной ситуации, заметил: «Остался в прошлом я одной ногою, стремясь догнать стальную рать, скольжу и падаю другою» (С. Есенин).
Понимание этого особенно важно, когда речь заходит о тех исторических временах, по поводу которых даже у ученых нет единодушного мнения, когда не утихает жар полемик и научных дискуссий, когда высказывают диаметрально противоположные  суждения об одном и том же историческом событии.
К примеру, в последнее время такой эпохой в истории не только нашего Отечества, но и всего мира, является период советского времени. Одни  поэты, представленные на страницах предлагаемой книги, творили в эпоху социализма. Они были воспитаны, взращены атмосферой своего времени и создавали тот мир, который называется социализмом. Затем им пришлось пережить перестройку с ее, порой наивными, надеждами, продолжали творить во времена всеобщего бардака и отвержения вчерашних идеалов в 90-х, а теперь дышат воздухом новой сосредотачивающейся России.  Они, мы верим в их искренность, по-разному воспринимают одни и те же исторические события, личности и, естественно, неодинаково их оценивают.
Наконец, еще одно: соседство малоизвестных авторов с великими и признанными поэтами кому-то покажется неуместным. Но мы полагаем, что в данном случае важна не только степень одаренности, но и ощущение искренности выражаемого чувства, а так же уровень понимания исторических процессов, которые нашли отражение в поэтическом творчестве.
Несколько слов о структуре данной книги. Она выстроена по логике самой истории.
История – непрерывный поток, непрерывность которого сохраняет то, что называется преемственностью, традицией, но с другой стороны в этом едином потоке выделяются качественно различные этапы. Вопрос выделения подобных этапов – дело профессиональных историков. Авторы данной работы исходили, если так можно выразиться, из общепринятой схемы. Если обозреть целостность истории России с момента образования единого централизованного государства по настоящее время, то можно сказать, XIV XVI  века – это время рождения собственно русского языка, русской культуры, того, что описывается термином ментальность. В это время Россия формировалась исключительно в собственных традициях. XVII – век первой исторической встречи с культурой Запада, XVIII век – время ученичества, XIX век – время, когда Россия стала вровень с культурой Запада, и сама становится образом для творения собственных достижений, XX век  время трагический событий, которые завершились созданием Российской Федерации.
И последнее. Название книги может вызвать желание найти в ней связное повествование целостной истории России, рассмотренной на основе анализа выбранных поэтических произведений. Однако, составители сознательно отказались от подобной идеи, сколь бы ни заманчива она была. Это был бы иной жанр. Авторы же видели свою задачу скромнее, в том, чтобы предоставить читателю материал, который стимулировал самостоятельное восприятие и осмысление.
 Собственно «поэтической истории» предшествуют произведения, посвященные истории как науке, отдельным историкам-профессионалам, а также ряд произведений, героем которых является русский язык.
Учитывая возможные затруднения современного читателя в терминологии прошлых веков, составители сочли уместным объяснить отдельные термины, отмечая их значком * в самом стихотворении и  комментируя  словами, выделенными курсивом, сразу после поэтического текста.   



               

















ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РОДИНА

1.1. ОТЕЧЕСТВО,  КАК МНОГО У ТЕБЯ ИМЕН!
Страны и государства имеют имена, нет и быть не может безымянных стран. В имени выражается характер страны, ее «Я» и судьба. Отечество наше за свою многовековую историю не раз меняло своё имя, что было следствием самой ее драматической истории: Русь - Россия, княжества,  царство,  империя, Советский Союз, Российская Федерация. Когда-то мыслитель Серебряного века Н. Бердяев говорил, что была не одна Россия, а, по крайней мере, пять. В определенном смысле с ним можно согласиться. И вот эта дробность истории нашла, в частности, выражение в смене имен. Но как бы не называлось Отечество наше, какие бы официальные имена не носило, на протяжении всей истории, оно было единой Матерью-Родиной, многоголосо воспетой поэтами былых времен и нашими современниками. Уже первый лирик русской литературы Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1769) оставил нам свое проникновенное посвящение России, заложив традицию ее поэтических образов,  которая никогда не прерывалась.
В. ТРЕДИАКОВСКИЙ
СТИХИ ПОХВАЛЬНЫЕ РОССИИ
Начну на флейте стихи печальны,
Зря* на Россию чрез страны дальны*:
Ибо все днесь ее доброты*
Мыслить умом есть много охоты!
Россия мати! свет мой безмерный!
Позволь то, чадо* прошу твой верный,
Ах, как сидишь ты на троне красно!
Небу Российску ты солнце ясно!

Красят иных всех златые скиптры*,
И драгоценна порфира*, митры;
Ты собой скипетр твой украсила
И лицом светлым венец почтила.

О благородстве твоем высоком
Кто бы ни ведал в свете широком?
Прямое сама вся благородство;
Божие ты, ей! светло изводство.

В тебе вся вера благочестивым,
К тебе примесу нет нечестивым;
В тебе не будет веры двойныя*,
К тебе не смеют приступить злые.

Твои все люди суть православны
И храбростию повсюду славны;
Чада достойны таковой мати,
Везде готовы за тебя стати.

Чем ты, Россия, неизобильна?
Где ты, Россия, не была сильна?
Сокровища всех добр ты едина,
Всегда богата, славе причина.

Коль в тебе звезды все здравьем блещут!
И Россияне коль громко плещут:
Виват* Россия! виват драгая!
Виват надежда! виват благая!

Скончу на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны:
Сто мне языков мне надобно б было
Прославить все то, что в тебе мило!
         
           Чадо – дитя, ребенок
           Зря - видя
Доброты – достоинства.
Скиптр, или скипетр – жезл, украшенный драгоценностями, знак царской власти.
Порфира – царская мантия, широкий нарядный плащ.
Вера двойная – в XVIII веке агенты католицизма старались подчинить влиянию католического Рима Русскую церковь, стремясь к тому, чтобы объединить католицизм и православие в одну религию.
Виват (лат) – да здравствует.
Чрез страны дальны – поэт писал эти стихи, находясь в Париже, где он учился.
Ниже приводится ряд произведений, посвященных Родине.  Это малая толика огромного поэтического наследия, объединенного одной неизбывной темой. В ней переплетаются единство природы с ее щедротами и суровой красотой, преемственность культуры и наречий, ясное ощущение общности исторической судьбы. Все то, что из формализма территориальной принадлежности, совокупности ее населения и причудливой смены событий порождает нечто новое – русский народ - творца своей истории. В этих стихах восхищение чередуется с болью, гордость с негодованием,  но главный их лейтмотив звучит через пространство и время  - это любовь к своему дому, земле и ее людям. В предлагаемой подборке читатель найдет стихи широко известные со школьных лет и произведения малоизвестные, но все они о любви к Родине, о восхищении ею.

Н. ЯЗЫКОВ
МОЯ  РОДИНА
«Где твоя родина, певец молодой?
Там ли, где льётся лазурная Рона;
Там ли, где пели певцы Альбиона*;
Там ли, где бился Арминий*-герой?»
¬–«Не там, где сражался герой Туискона*
За честь и свободу отчизны драгой;
Не там, где носился глаз барда живой,
Не там, где струится лазурная Рона».

« Где твоя родина, певец молодой?»
–«Где берег уставлен рядами курганов;
Где бились славяне при песнях баянов;
Где Волга, как море, волнами шумит...
Там память героев, там край вдохновений,
Там всё, что мне мило, чем сердце горит;
Туда горделивый певец полетит,
И струны пробудят минувшего гений!»

«Кого же прославит певец молодой?»
– «Певца восхищают могучие деды;
Он любит славянских героев победы,
Их нравы простые, их жар боевой;
Он любит долины, где бились народы,
Пылая к отчизне любовью святой;
Где падали силы Орды Золотой;
Где пелися песни войны и свободы».

«Кого же прославит певец молодой?»
– «От звука родного, с их бранною славой,
Как звезды блистая красой величавой,
Восстанут герои из мрака теней:
Вы, страшные грекам*, и ты, наш Арминий,
Младый, но ужасный средь вражьих мечей,
И ты, сокрушитель татарских цепей*,
И ты, победивший врагов и пустыни!*»

«Но кто же младого певца наградит?»
– «Пылает он жаждой награды высокой,
Он борется смело с судьбою жестокой
И, гордый, всесильной судьбы не винит...
Так бурей гонимый, средь мрака ночного,
Пловец по ревущим пучинам летит,
На грозное небо спокойно глядит
И взорами ищет светила родного!»

«Но кто же младого певца наградит?»
– «Потомок героев, как предки свободный,
Певец не унизит души благородной
От почестей света и пышных даров.
Он славит отчизну – и в гордости смелой
Не занят молвою, не терпит оков:
Он ждет себе славы – за далью веков...
И взоры сверкают надеждой веселой!»

Альбион – старинное название Англии.
Арминий (17 до н.э. – 21 н.э.) – древнегерманский герой, победитель римлян в Тевтобургском лесу.
Туискон – легендарный родоначальник германских племен; здесь: Германия.
Бард – Оссиан, легендарный кельтский герой и певец.
Вы, страшные грекам – древнерусские князья, совершавшие походы на Византию: Олег, Игорь, Святослав, Владимир.
Наш Арминий – вероятно Александр Невский.
Сокрушитель татарских цепей – Дмитрий Донской, разбивший татар на Куликовом поле.
Победивший врагов и пустыни – может быть Иван Грозный, покоривший Казанское (1552) и Астраханское (1556) ханства.

М. ЛЕРМОНТОВ
РОДИНА

Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
      Но я люблю – за что, не знаю сам –
      Ее степей холодное молчанье,
      Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
       Люблю дымок спаленной жнивы,
       В степи ночующий обоз
       И на холме средь желтой нивы
       Чету белеющих берез.
       С отрадой, многим незнакомой,
       Я вижу полное гумно,
       Избу, покрытую соломой,
       С резными ставнями окно;
       И в праздник, вечером росистым,
       Смотреть до полночи готов
       На пляску с топаньем и свистом
       Под говор пьяных мужичков.

А. ФЕТ
ОТВЕТ  ТУРГЕНЕВУ

Поэт! ты хочешь знать, за что такой любовью
       Мы любим родину с тобой?
Зачем в разлуке с ней, наперекор злословью,
Готово сердце в нас истечь до капли кровью
         По красоте ее родной?

Что ж! пусть весна у нас позднее и короче,
          Но вот дождались, наконец:
Синей, мечтательней божественные очи,
И раздражительней немеркнущие ночи,
           И зеленей ее венец.

Вчера я шел в ночи и помню очертанье
            Багряно-золотистых туч.
Не мог я разгадать: то яркое сиянье –
Вечерней ли зари последнее прощанье
             Иль утра пламенного луч?

Как будто среди дня, замолкнувши мгновенно,
             Столица севера спала,
Под обаяньем сна горда, и неизменна,
И над громадой ночь, бледна и вдохновенна,
             Как ясновидящая, шла.

Не верилося мне, а взоры различали,
             Скользя по ясной синеве,
Чьи корабли вдали на рейде отдыхали, –
А воды, не струясь, под ними отражали
               Все флаги пестрые в Неве.

Заныла грудь моя – но в думах окрыленных
              С тобой мы встретилися, друг!
О, верь, что никогда в объятьях раскаленных
Не мог таких ночей, вполне разоблаченных,
               Лелеять сладострастный юг!


Ф.  ТЮТЧЕВ
***
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.



Н.  НЕКРАСОВ

РУСЬ
(Из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»)
    Ты и убогая,
    Ты и обильная,
    Ты и могучая,
    Ты и бессильная,
    Матушка-Русь!

    В рабстве спасенное
    Сердце свободное –
    Золото, золото
    Сердце народное!

    Сила народная,
    Сила могучая –
    Совесть спокойная,
    Правда живучая!

    Сила с неправдою
    Не уживается,
    Жертва неправдою
    Не вызывается –

    Русь не шелохнется,
    Русь – как убитая!
    А загорелась в ней
    Искра сокрытая –

    Встали – небужены,
    Вышли – непрошены,
    Жита по зернышку
    Горы наношены!

    Рать подымается –
    Неисчислимая,
    Сила в ней скажется
    Несокрушимая!

    Ты и убогая,
    Ты и обильная,
    Ты и забитая,
    Ты и всесильная,
    Матушка-Русь!..
 А. БЛОК
РОССИЯ
Опять, как в годы молодые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…

Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые –
Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, -
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…

Ну что ж? Одной заботой боле –
Одной слезой река шумней,
А ты все та же – лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
А. БЕЛЫЙ
К РОССИИ
Россия – Ты?.. Смеюсь и умираю,
И ясный взор ловлю…
Невероятная, Тебя – (я знаю) –
В невероятности люблю.
Опять в твои незнаемые муки
Слетает разум мой:
Пролейся свет в мои немые руки,
Глаголющие тьмой.

Как веющие, тающие маки,
Мелькающие мне, -
Как бабочки, сияющие знаки
Летят на грудь ко мне.

Судьбой – (Собой) – ты чашу дней наполни
И чашу дней испей.
Волною молний душу преисполни,
Мечами глаз  добей.

Я – знаю все… Я ничего не знаю.
Люблю, люблю, люблю.
Со мною – Ты… Смеюсь и умираю.
И ясный взор ловлю.
И. СЕВЕРЯНИН
МОЯ  РОССИЯ

                И вязнут спицы расписные
                В расхлябанные колеи…
                Ал. Блок
Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
Ее равнины снеговые,
Ее цыгане кочевые, –
Ах, им ли радость не дана?
Ее порывы огневые,
Ее мечты передовые,
Ее писатели живые,
Постигшие до дна!
Ее разбойники святые.
Ее полеты голубые,
И наше солнце и луна!
И эти земли неземные,
И эти бунты удалые,
И вся их, вся их глубина!
И соловьи ее ночные,
И ночи пламно-ледяные,
И боги древние хмельные,
И кубки, полные вина!
И тройки бешено степные,
И эти спицы расписные,
И эти сбруи золотые,
И крыльчатые пристяжные,
Их шей лебяжья крутизна!
И наши бабы избяные,
И сарафаны их цветные,
И голоса девиц грудные,
Такие русские, родные,
И молодые, как   весна,
И разливные, как волна,
И песни, песни разрывные,
Какими наша грудь полна,
И вся она, и вся она –
Моя ползучая Россия,
Крылатая моя страна.
Д. МЕРЕЖКОВСКИЙ
ЧУЖБИНА-РОДИНА
Нам и родина – чужбина,
Всюду путь и всюду цель.
Нам безвестная долина –
Как родная колыбель.
Шепчут горы, лаской полны:
«Спи спокойно, кончен путь!»
Шепчут медленные волны:
«Отдохни и позабудь!»

Рад забыть, да не забуду;
Рад уснуть, да не усну.
Не любя, любить я буду,
И прокляв, не прокляну:
Эти бледные березы
И дождя ночные слезы.
и унылые поля…
О, проклятая, святая,
О, чужая и родная,
Мать и мачеха – земля!
ДОН-АМИНАДО
СВЕРШИТЕЛИ
Расточали каждый час.
Жили скверно и убого.
И никто, никто из нас
Никогда не верил в Бога.

Ах, как было все равно
Сердцу – в царствии потемок!
Пили красное вино
И искали Незнакомок*.

Возносились в облака.
Пережевывали стили.
Да про душу мужика
Столько слов наворотили,

Что теперь еще саднит,
При одном воспоминаньи.
О, Россия! О, гранит,
Распылившийся в изгнаньи!

Ты была и будешь вновь.
Только мы уже не будем.
Про свою к тебе любовь
Мы чужим расскажем людям.

И, приняв пожатье плеч,
Как ответ и как расплату,
При неверном блеске свеч
Отойдем к Иосафату*.

И потомкам в глубь веков
Предадим свой жребий русский:
Прах ненужных дневников

Незнакомка – известное произведение русского художника  И.Н. Крамского (1837-87)
Иосафат – имя нескольких персонажей Ветхого завета; одно принадлежит царю Иудейского царства, правивший 25 лет, заслуживший характеристику «благочестивый царь».

М. ЦВЕТАЕВА
РОДИНА
О, неподатливый язык!
Чего бы попросту – мужик,
Пойми, певал и до меня:
– Россия, родина моя!

Но и с калужского холма
Мне открывалася она –
Даль, - тридевятая земля!

Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь –
Рок, что повсюду, через всю
Даль – всю ее с собой несу!

Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!» Со всех – до горних звезд –
Меня снимающая мест!
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.

Ты! Сей руки своей лишусь,–
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля –
Гордыня, родина моя!
Г. ИВАНОВ
* * *
Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег!

...За пределами жизни и мира,
В пропастях ледяного эфира
Все равно не расстанусь с тобой!

И Россия, как белая лира,
Над засыпанной снегом судьбой.
С. ОСТРОВОЙ
РОССИЯ
Россия… Даль с туманами,
С дорогою рябой,
Со скифскими курганами
И с пестрою судьбой.

Не тощая, не куцая,
А так, что смерть врагу –
Здесь билась Революция
И грелась на снегу.

Не барышня нервозная,
Не маменькина дочь.
Мела метель тифозная,
И пушки били в ночь.

Все выдержала. Выжила.
Прошла сквозь все круги.
Солдатской пулей стрижена.
Обута в сапоги.

Гремел набат над вышкою,
Сходились класс на класс,
Я был тогда мальчишкою,
как многие из нас.

Эпоха в ночь метельную
стояла у костра.
И пели колыбельную
Свинцовые ветра.

А. МАРКОВ
*  *  *
Снега над Родиной, снега
Летят светло и косо,
Ложатся в белые стога
По голубым откосам.

Дожди над Родиной, дожди,
Пронизанные солнцем.
Далеко видно впереди,
Дорога песней льется.

Кружится желтый листопад
Над Родиною милой.
Ее богатствами богат,
Ее наполнен силой.

Ковром дурманящих цветов
Земля моя одета,
Благодарю своих отцов,
Что здесь живу, не где-то.

Целую алый край зари,
Как полковое знамя.
И что ты там ни говори,
А Русь всегда за нами!
Е. ЕВТУШЕНКО
*  *  *
Россия, ты меня учила,
чтобы не знать потом стыда,
дрова колоть, щепать лучину
и ставить правильно стога.

Ценить любой сухарь щербатый,
коней впрягать и распрягать
и клубни надвое лопатой,
сажая в землю, разрубать.

Наш русский дух – собранье болей.
Он рассеченность превозмог,
разрубленный на столько долей,
но неделимый клубенек.

Я, словно Русь, и сам искромсан,
но я твой червь крылатый, Русь, –
не из твоих Иванов грозных, –
я – и разрубленный – срастусь.

Господь, народ не спутай с чернью.
от нас чела не отврати
и эру страшных рассечений
в сращенье наше преврати.
Р. КАЗАКОВА
*  *  *
Россию делает береза.
Смотрю спокойно и тверёзо,
еще не зная отчего,
на лес с лиловинкою утра,
но то, как тоненько и мудро
береза врезана в него.

Она бела ничуть не чинно,
и это главная причина
поверить нашему родству.
И я живу не оробело,
а, как береза, черно-бело,
хотя и набело живу.
В ней есть прозрачность и безбрежность,
и эта праведная грешность,
и чистота – из грешной тьмы, –
которая всегда основа
всего людского и лесного,
всего, что – жизнь, Россия, мы.
Березу, как букварь, читаю,
стою, и полосы считаю,
и благодарности полна
за то, что серебром черненным
из лип, еловых лап, черемух,
как в ночь луна, горит она.

Ах ты, простуха, ах, присуха!
Боюсь не тяжкого проступка,
боюсь, а что, как, отличив
от тех, от свойских, не накажут
меня березовою кашей,
от этой чести отлучив.

А что, как смури не развеет
березовый горячий веник,
в парилке шпаря по спине…
Люби меня, моя Россия.
Лупи меня, моя Россия,
да только помни обо мне!

А я-то помню, хоть неброска
ты, моя белая березка,
что насмерть нас с тобой свело.
И чем там душу не корябай,
как детство, курочкою рябой,
ты – все, что свято и светло.
Ю. ДРУНИНА
ЭТО  ИМЯ…
Только вдумайся, вслушайся
В имя «Россия»!
В нем и росы, и синь,
И сиянье, и сила.
Я бы только одно у судьбы попросила –
Чтобы снова враги не пошли на Россию…
И. СЕЛЬВИНСКИЙ
РОССИИ
Взлетел расщепленный вагон!
Пожары... Беженцы босые...
И снова по уши в огонь
Вплываем мы с тобой, Россия.
Опять судьба из боя в бой
Дымком затянется, как тайна,–
Но в час большого испытанья
Мне крикнуть хочется: «Я твой!»

Я твой. Я вижу сны твои,
Я жизнью за тебя в ответе!
Твоя волна в моей крови,
В моей груди не твой ли ветер?
Гордясь тобой или скорбя,
Полуседой, но с чувством ранним,
Люблю тебя, люблю тебя
Всем пламенем и всем дыханьем.

Люблю, Россия, твой пейзаж:
Твои курганы печенежьи,
Станухи белых побережий,
Оранжевый на синем пляж,
Кровавый мех лесной зари,
Олений бой, тюленьи игры,
И в кедраче над Уссури
Шаманскую личину тигра.

Люблю твое речное дно
В ершах, и раках, и русалках;
Моря, где в горизонтах валких,
Едва меж волнами видно,
Рыбачье судно ладит парус.
И прямо в небо из воды
Дредноут в космах бороды
Выносит театральный ярус.

Люблю, Россия птиц твоих:
Военный строй в гусином стане,
Под небом сокола стоянье
В размахе крыльев боевых,
И писк луня среди жнивья
В очарованье лунной ночи,
И на невероятной ноте,
Самоубийство соловья.

Ну, а красавицы твои?
А женщины твои, Россия?
Какая песня в них взрастила
Самозабвение любви?
О, их любовь не полубыт:
Всегда событье! Вечно мета!
Россия... За одно за это
Тебя нельзя не полюбить.

Люблю великий русский стих,
Не всеми понятый, однако,
И всех учителей своих –
От Пушкина до Пастернака.
Здесь та большая высота,
Что и не пахнет трын-травою,
Недаром русское всегда
Звучала в них как мировое.

Люблю стихию наших масс:
Крестьянство с философской хваткой,
Станину нашего порядка –
передовой рабочий класс
И выношенную в бою
Интеллигенцию мою –
Все общество, где мир впервые
Решил вопросы вековые.

Люблю великий наш простор,
Что отражен не только в поле,
Но в революционной воле
Себя по-русски распростер:
От декабриста в эполетах
До коммуниста Октября
Россия значилась в поэтах,
Планету заново творя.

И стал вождем огромный край
От Колымы и до Непрядвы*.
Так пусть галдит над нами грай,
Черня привычною неправдой,
Что мы мостим прямую гать
Через всемирную трясину,
И ныне восприять Россию –
Не человечество ль принять?

Какие ж трусы и врали
О нашей гибели судачат?
Убить Россию – это значит
Отнять надежду у Земли.
В удушье денежного века,
Где низость смотрит свысока,
Мы окрыляем человека,
Открыв грядущие века.

Непрядва – река на Куликовом поле, где русские войска,  предводимые московским князем Д. Донским, нанесли поражение Мамаю.
А. МЕЖИРОВ
Может родина сына обидеть,
Может даже камнями побить,
Можно родину возненавидеть,
Невозможно ее разлюбить.

Тема Родины неиссякаема. Она объединяет совершенно несхожих друг с другом авторов,  каждый воплощает ее по-своему неповторимо.   Личные  отношения с Родиной складываются порой непросто, но именно они являются источником жизни и творчества каждого человека. Оскудение этого источника приводит к его немощи и неизбежной гибели.
Антуан дэ Сент-Экзюпери писал, что от того конкретного места, где родились и живут люди, зависит смысл их жизни. Русской культуре свойственно постижение  жизни, как жертвенного дара любви. Оно сближает Родину с материнством в самых сокровенных переживаниях человека, преображая его чувства и мысли созидательной силой своего бытия. Эта сила нашла свое возвышенное выражение в русской поэзии, которая преодолевает отчуждение,  вновь и вновь пробуждая в сердцах Веру, Надежду и Любовь.
1.2. ПОЭЗИЯ ОБ ИСТОРИИ И ИСТОРИКАХ
История, без преувеличений, - фундамент осмысления собственного бытия, как в общественном, так и личностном масштабе, а её поэтический образ столь же многогранен как сама история и каждая человеческая жизнь. Вспомним один из них, созданный поэтом Ярославом Васильевичем Смеляковым. Его непростая судьба в полной мере разделила тяготы, выпавшие на долю нашего отечества в ушедшем столетии. Детство, пришедшее на революцию и гражданскую междоусобицу, репрессии 30-х, война и плен, годы фильтрационного лагеря, опять арест по доносу уже в пятидесятых и реабилитация 1956 г. Возможно, именно эта выстраданность придает его образу истории особую трогательную теплоту, в которой детская доверчивость непротиворечиво сочетается со зрелой умудренностью.
Я. СМЕЛЯКОВ
ИСТОРИЯ
И современники, и тени
в тиши беседуют со мной.
Острее стало ощущенье
шагов Истории самой.

Она своею тьмой и светом
меня омыла и ожгла.
Все явственней ее приметы,
понятней мысли и дела.

Мне этой радости доныне
не выпадало отродясь.
И с каждым днем нерасторжимей
вся та преемственность и связь.

Как словно я мальчонка в шубе
и за тебя, родная Русь,
как бы за бабушкину юбку,
спеша и падая, держусь.
Становление истории как особой формы понимания человеческого существования  в его развитии проходит несколько этапов, то есть, история как наука имеет собственную историю. Ее начальный период, уходящий своими корнями в полулегендарную древность, сохранился для современников в сказаниях и былинах, народных песнях и обрядах, пословицах и поговорках,  заговорах и плачах, в самом строе родного языка. И если археологи, в содружестве с палеогенетиками и лингвистами только начинают приоткрывать перед нами тайны далеких исторических эпох, речевая стихия Руси доступна каждому, стоит только внимательно вслушаться и наследие предков заговорит, поражая чудной красотой, емкостью и внутренней поэзией родных слов. 
Поэты и писатели, истинные кудесники слова, являющимся материалом для их творчества, оставили  нам свои проникновенные слова о русском языке. М. В. Ломоносов отмечал, что в русском соединены великолепие испанского, живость французского, крепкость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков. А.С. Пушкин подчеркивал, что «как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива». Своим учителем называл русский язык В.И. Даль, творец «Толкового словаря живого великорусского языка».  Широко известны вдохновенные слова И. С. Тургенева: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!... Нельзя не верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»  К. Паустовский говорил об огромной ответственности мастеров слова перед  языком, переданном нам предками и историей: «Нам дан во владение самый богатый, меткий, могучий и поистине волшебный русский язык». «Дан во владение», но владеть – пользоваться с любовью, бережно, и в то же время творчески, выявляя все новые и новые его богатства, которые в нем потенциально существуют. Немало поэтических строк о русском языке создали поэты разных поколений и времен. 
Вот весьма небольшая подборка произведений, посвященных русскому языку.
К. БАЛЬМОНТ
СЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК
Чист, речист язык славянский был всегда,
Чист, речист, певуч, как звучная вода.

Чутко-нежен, как над влагою камыш,
Как ковыль, когда в степи ты спишь – не спишь.

Сладко-долог, словно светлые мечты,
В утро мая, в час, когда цветут цветы.

Поцелуй, но он лелеен, он лукав,
Как улыбка двух влюбленных в миг забав.

А порой, как за горою гулкий гром,
Для врага угроза верной мести в нем.

А порой, для тех, чья жизнь один разбой,
Он как Море, что рокочет вперебой.

Он как Море, он как буря, как пожар,
Раз проснется, рушит все его удар.

Он проснулся, в рьяном гневе сны зажглись.
Кто разгневал? Прочь с дороги! Берегись!.

К. БАЛЬМОНТ             
РУССКИЙ ЯЗЫК

Язык, великолепный наш язык.
Речное и степное в нем раздолье.
В нем клекоты орла и волчий рык,
Напев, и звон, и ладан богомолья.

     В нем воркованье голубя весной,
     Взлет жаворонка к Солнцу выше, выше.
     Березовая роща, свет сквозной.
     Небесный дождь, просыпанный по крыше.

Журчание подземного ключа.
Весенний луч, играющий на дверце.
В нем Та, что приняла не взмах меча,
А семь мячей в провидящее сердце.
     И снова ровный гул широких вод.
     Кукушка. У колодца молодицы.
     Зеленый луг. Веселый хоровод.
      Канун на небе. В черном – бег зарницы.

Костер бродяг, за лесом, на горе.
Про Соловья-разбойника былины.
«Ау» в лесу. Светляк в ночной поре.
В саду осеннем красный гроздь рябины.

             Соха и серп с звенящею косой.
             Сто зим в зиме. Проворные салазки.
             Бежит савраска смирною рысцой.
             Летит рысак конем крылатой сказки.

Пастуший рог. Жалейка до зари.
Родимый дом. Тоска острее стали.
Здесь хорошо. А там смотри, смотри.
Бежим. Летим, Уйдем. Туда. За дали.

          Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
          Ярит борзых и гончих доезжачий*.
          Баю-баю. Мой милый! Ты уснул?
          Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.

Я снаряжу тебя в далекий путь.
Из тесноты идут вразброд дороги.
Как хорошо в чужих краях вздохнуть
О нем, – там в синем, – о родном пороге.

          Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
          В размах грозы сцепляются зарницы.
          К Царь-граду* не ходил ли наш Олег*?
          Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?

И ты пойдешь дорогой Ермака*,
Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
Тебя потопит льдяная река,
Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.

           Поняв, что речь речного серебра
           Не удержать в окованном вертепе,
           Пойдешь ты в путь дорогою Петра*,
           Чтоб брызг морских добросить в лес и степи.

Гремучим сновиденьем наяву
Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре,
Венчая полноводную Неву
С Янтарным* морем в вечном договоре.

         Ты клад найдешь, которого искал.
         Зальешь и запоешь умы и страны.
         Не твой ли он, колдующий Байкал,
         Где в озере под дном не спят вулканы?

Добросил ты свой гулкий табор-стан,
Свой говор, златозвонкий, среброкрылый,
До той черты, где Тихий океан
Заворожил подсолнечные силы.

      Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
      Как радуга над нашим водоемом.
      Ты в черный час вместишься в малый вздох.
      Но Завтра – встанет! С молнией и громом!

Доезжачий – псарь, тренирующий собак и распоряжающийся ими на охоте.
Царь-град – Константинополь.
Олег – киевский князь (879-912), в 907 году осуществил удачный поход на Константинополь.
Петр – Царь Петр 1.
Янтарное море – Балтийское море.
А. МАРКОВ
ЯЗЫК  РОССИИ

О, как французским усмиряли
Вольнолюбивый мой язык!
Сперва к салонам примеряли,
Но он к салонам не привык.

Пропахший порохом и потом,
Был на конюшню сослан он,
Протестовал там, но работал
Его кузнечный добрый звон.

И, как от грубого наречья,
Бежали франты от него.
Лишь в песнях девичьих под вечер
Он был у дела своего.

Плевать на царственные залы –
Там не по-русски даже смех.
Там с ним роднятся лишь в скандалах
Не для того ль, чтоб молвить грех?

Он у кормилицы у сельской
Приют отыщет на груди
И с большей силою и блеском
Еще предстанет, погоди!

Его монголы укрощали,
Плетьми стегали на бегу.
А он, без жалоб и печали,
Богаче стал назло врагу!

Язык мой немцы сокращали,
В учителя пробравшись к нам,
От слов мужицких очищали:
Зачем России лишний хлам?

Но так заботилась о русском
Не потому ль ученых рать,
Что слишком тяжкая нагрузка –
Язык как следует узнать?

Да мало ль удобной ванной
Хотел бы сделать океан?
А он, безмерный, разливанный,
Народу во владенье дан.

Ты никогда не станешь тусклым,
Не охладеешь ни на миг.
Я кланяюсь тебе по-русски,
Язык прапрадедов моих!
Я. СМЕЛЯКОВ
РУССКИЙ  ЯЗЫК

У бедной твоей колыбели,
еще еле слышно сперва,
рязанские женщины пели,
роняя, как жемчуг, слова.

Под лампой кабацкой неяркой
на стол деревянный поник
у полной нетронутой чарки,
как раненный сокол, ямщик.

Ты шел на разбитых копытах,
в кострах староверов горел,
стирался в бадьях и корытах,
сверчком на печи свиристел.

Ты, сидя на позднем крылечке,
закату подставя лицо,
забрал у Кольцова* колечко,
у Курбского* занял кольцо.

Вы, прадеды наши, в недоле,
мукою запудривши лик,
на мельнице русской смололи
заезжий татарский язык.

Вы взяли немецкую малость,
хотя бы и больше могли,
чтоб им не одним доставалась
ученая важность земли.

Ты, пахнущий прелой овчиной
и дедовским острым кваском,
писался и черной лучиной,
и белым лебяжьим пером.

Ты – выше цены и расценки –
в году сорок первом, потом
писался в немецком застенке
на слабой известке гвоздем.

Владыки и те исчезали
мгновенно и наверняка,
когда невзначай посягали
на русскую суть языка.

Кольцов Алексей Васильевич(1809-1842), русский лирический поэт, поэтика которого близка поэтике народных песен.
Курбский Андрей Михайлович (1528-83), князь, боярин, писатель. Участник Казанских походов царя Ивана Грозного, член Избранной рады. В 1564 г. опасаясь опалы, бежал в Литву.

В феврале 1942 г., крайне наряженный период Великой Отечественной войны, когда решались исторические судьбы Родины и нашего народа, было создано стихотворение «Мужество». Сменились поколения, русский язык вновь оказался на передовой, Прибалтика, государства Средней Азии, Украина стали ареной  противостояния, где русским людям приходится мужественно отстаивать право говорить на родном языке, несмотря на ксенофобию титульных национальных элит, всевозможные квоты, искусственные ограничения и даже непосредственную угрозу физической расправы. 
       А. АХМАТОВА

МУЖЕСТВО

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, –
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
                Навеки!

Важным фактором становления истории является формирование письменности, этой ипостаси языка, которая позволяет человеку прикоснуться к вечности, почувствовать ее, стать частью ее, поскольку (кто не помнит этих слов?): «Нет, весь я не умру – душа в заветной лире//Мой прах переживет и тленья убежит».
И. БУНИН
СЛОВО
Молчат гробницы, мумии и кости,—
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.

Долгое время свидетельства существования письма у славян, в том числе узелкового, в дохристианский период не находили достаточного факторологического подтверждения. Ситуация постепенно менялась в  течении ХХ века. Существенную роль в этом сыграли исследования неолитической культуры в среднем Подунавье близ местечка Винча профессора Белградского университета Милойе М. Васича и Лепенского-Вира, профессора  Драгослава Срейовича. В последствие, во многом усилиями сербского профессора Радивое Пешича, на богатом археологическом материале было доказано существование у славян буквенного письма сложившегося в период неолита в течении VI - IV тысячелетий до н. е. на весьма обширных географических просторах. В 1987 г. в Милане была документально обоснована система того письма, которое в честь первой, наиболее богатой сохранившимися надписями археологической культуры, получила название винчанской. Возможно, дальнейшее ее изучение прольет новый след на скрытые тысячелетиями эпохи нашей предистории. 
Христианизация Руси, растянувшаяся на столетия, оказала глубокое влияние на ее развитие. Проповедь новой веры, богослужебная практика потребовала создания новой системы письма, что и было с успехом выполнено равноапостольными «учителями словенскими» братьями Кириллом и Мефодием в IX веке от Рождества  Христова. Благодарностью потомков спустя века отозвался великий русский поэт Федор Иванович Тютчев.
*  *  *
Великий день Кирилловой кончины —
Каким приветствием сердечным и простым
Тысячелетней годовщины
Святую память мы почтим?

Какими этот день запечатлеть словами,
Как не словами, сказанными им,
Когда, прощаяся и с братом и с друзьями,
Он нехотя свой прах тебе оставил, Рим...

Причастные его труду,
Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений,
И мы, и мы его тянули борозду
Среди соблазнов и сомнений.

И в свой черед, как он, не довершив труда,
И мы с нее сойдем, и, словеса святые
Его воспомянув, воскликнем мы тогда:
«Не изменяй себе, великая Россия!

Не верь, не верь чужим, родимый край,
Их ложной мудрости иль наглым их обманам,
И, как святой Кирилл, и ты не покидай
Великого служения славянам»...

Распространение монастырей сопровождалось формированием очагов древнерусской книжности, что в свою очередь ознаменовало собой новый этап становления историографической традиции - летописный. Символом ее стал автор «Повести временных лет» Нестор (ок. 1056 – 1114 гг.), монах Киево-Печерского монастыря. Келейную атмосферу творчества летописца замечательно передает А. С. Пушкин в поэме «Борис Годунов»

Еще одно, последнее сказанье -
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,

Засветит он, как я, свою лампаду -
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу


Характеризуя древнерусскую литературу, академик Д.С. Лихачев отмечал, что это была литература одной темы и одного сюжета. Этот сюжет – мировая история, а тема – смысл человеческой жизни. Для монаха-летописца история промыслительна и нравственно обусловлена. Собственное бытие оценивается им с позиции осуществления Божественного замысла спасения человека в истории – Божественного домостроительства. Пришедшая на смену эпоха Просвещения знаменует собой становление истории как науки. Особое место в этом процессе занимают ученые-энциклопедисты. Среди них М. В. Ломоносов (1711 – 1765 гг.), не только автор «Древней Российской истории от начала российского народа до кончины Великого князя Ярослава первого или до 1054 года», но и создатель целого ряда од, в которых историческое полотно представлено поэтическим языком мощно, широко и ярко.
Важнейшей вехой становления отечественной исторической науки стал выход в начале XIX века одного из первых обобщающих трудов по Русской истории – «История государства Российского» Н. М. Карамзина. Современники двойственно воспринимали личность автора, примером чему служат эпиграммы А. С. Пушкина и наоборот, стихотворное посвящение Ф. И. Тютчева в связи со столетием со дня рождения Н. М. Карамзина. Последующие историки справедливо подвергали его труд серьезной критике, тем не менее, его значение для русской культуры трудно переоценить.


К. БАТЮШКОВ
К ТВОРЦУ
«ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО»
Когда на играх Олимпийских,
В надежде радостных похвал,
Отец истории* читал,
Как грек разил вождей азийских
И силы гордых сокрушал, -
Народ, любитель шумной славы,
забыв ристанье и забавы,
Стоял и весь вниманье был.
Но в сей толпе многонародной
Как старца слушал Фукидид!*
Любимый отрок Аонид*,
Надежда крови благородной!
С какою жаждою внимал
Отцов деянья знамениты
И на горящие ланиты*
Какие слезы проливал!

И я так плакал в восхищеньи,
Когда скрижаль* твою читал
И Гений твой благословлял
В глубоком, сладком умиленьи…
Пускай талант – не мой удел!
Но я для Муз дышал недаром,
Любил прекрасное и с жаром
Твой Гений чувствовать умел.

Отец истории – Геродот (между 490 и 480 – ок. 425 до н.эр.) древнегреческий историк, прозванный «отцом истории».
Фукидид – древнегреческий историк, автор восьмитомной «Истории», посвященной Пелопонесской войне. В основе данного стихотворения легенда о том, как Геродот вдохновил своим чтением молодого Фукидида.
Аониды – музы, а музы – в греческой мифологии богини искусств и наук.
ланиты – щеки.
скрижаль – доска, плита с письменами.

Ф. ТЮТЧЕВ
НА ЮБИЛЕЙ  Н. М. КАРАМЗИНА

(Стихотворение было написано в связи со столетием со дня рождения Николая Михайловича Карамзина (1766 – 1826)).
 Великий день Карамзина
Мы, поминая братской тризной,
Что скажем здесь перед отчизной,
На что б откликнулась она?
Какой хвалой благоговейной,
Каким сочувствием живым
Мы этот славный день почтим –
Народный праздник и семейный?

Какой пошлем тебе привет –
Тебе, наш добрый, чистый гений,
Средь колебаний и сомнений
Многотревожных этих лет?

При этой смеси безобразной
Бессильной правды, дерзкой лжи,
Так ненавистной для души,
Высокой и ко благу страстной, -

Души, какой твоя была,
как здесь она еще боролась,
Но на призывный Божий голос
Неудержимо к цели шла?

Мы скажем: будь нам путеводной,
Будь вдохновительной звездой –
Свети в наш сумрак роковой,
Дух целомудренно-своболный,

Умевший все совокупить
В ненарушимом, полном строе,
Все человечески-благое,
И русским чувством закрепить, -

Умевший, не сгибая выи
Пред обаянием венца,
Царю быть другом до конца
И верноподданным России…
Н.  ЯЗЫКОВ
СТИХИ НА ОБЪЯВЛЕНИЕ ПАМЯТНИКА
ИСТРОИОГРАФУ Н.М.КАРАМЗИНУ
Посвящается А.И.Тургеневу

Он памятник себе воздвиг чудесный, вечный*,
                Достойный праведных похвал,
И краше, чем кумир иль столб каменосечный,
                И тверже, чем литой металл!
Тот славный памятник, отчизну украшая,
                О ней потомству говорит
И будет говорить, покуда Русь святая
                Самой себе не изменит!
Покуда внятны ей родимые преданья
                Давно скончавшихся веков
Про светлые дела, про лютые страданья,
                Про жизнь и веру праотцов;
Покуда наш язык, могучий и прекрасный,
                Их вещий, их заветный глас,
Певучий и живой, звучит нам сладкогласно,
                И есть отечество у нас!

Любя отечество душою просвещенной
                И славу русскую любя,
Труду высокому обрек он неизменно
                Все дни свои, всего себя;
И, полон им одним и с ним позабывая
                Призыв блистательных честей,
И множество сует, какими жизнь мирская
                Манит к себе, влечет людей
В свои объятия, и силу, и отвагу
                И жажду чистого труда,
И пылкую любовь к отечеству и благу
                Мертвит и душит навсегда,–
В тиши работал он, почтенный собеседник
                Простосердечной старины,
И ей сочувствуя, и правды проповедник,
                И не наемник новизны!
Сказанья праотцов судил он нелукаво,
                Он прямодушно понимал
Родную нашу Русь – и совершил со славой
                Великий подвиг: написал
Для нас он книгу книг – и ясною картиной
                В ней обновилась старина.

…………………………………………………..

Великий подвиг свой он совершил со славой!
                О! сколько дум рождает в нас,
И задушевных дум, текущий величаво
                Его пленительный рассказ,
И ясный и живой, как волны голубые
                Реки, царицы русских вод,
Между холмов и гор, откуда он впервые
               Увидел солнечный восход!
Он будит в нас огонь прекрасный и высокий,
               Огонь чистейший и святой,
Уже недвижный в нас, заглохший в нас глубоко
              От жизни блудной и пустой, –
Любовь к своей земле. Нас, преданных чужбине,
              Красноречиво учит он
Не рабствовать ее презрительной гордыне,
              Хранить в душе родной закон,
Надежно уважать свои родные силы,
              Спасенья чаять только в них,
В себе – и не плевать на честные могилы
              Могучих прадедов своих!
Бессмертен Карамзин! Его бытописанья
              Не позабудет русский мир,
И памяти его не нужны струн бряцанья,
              Не нужен камень иль кумир:
Она без них крепка в отчизне просвещенной…
              Но слава времени, когда
И мирный гражданин, подвижник незабвенный
             На поле книжного труда,
Венчанный славою, и гордый воевода,
             Герой счастливый на войне,
Стоят торжественно перед лицом народа
             Уже на ровной вышине!

23 августа 1845 г. Симбирске был открыт памятник Н.М.Карамзину. Н. Языков отнесся крайне отрицательно к памятнику.
Он памятник воздвиг себе чудесный, вечный – видоизмененная цитата из стихотворения Г. Державина «Памятник».

Вторая половина XIX века ознаменовалась появлением отечественных исторических школ и целой плеяды отечественных историков, среди которых имена Костомарова Н. И. (1817-1885), Соловьева С. М.(1820-1879), Ключевского Н. И. (1841-1911). Происходит это на фоне чрезвычайного оживления общественного сознания и повышенного интереса к собственной истории, ее самобытности и значимости.
Б. СЛУЦКИЙ
СОЛОВЬЕВ С КЛЮЧЕВСКИМ
Бесконечный мощный, великий туппель,
потрясающий длительностью и объемом,
и его бесконечность,
громадность теней
освещают Ключевский* вдвоем с Соловьевым*.

В ту эпоху и пору поповичи шли на рожон
и светили, покуда горели.
Эти двое, напротив, любили холодный резон,
аргументы и доводы, и достижимые цели.

Призывался попович к царевичу – в Зимний дворец,
обучать на царя, разъяснить и проблемы и факты,
но не думал при этом, что он демиург и творец,
думал: может быть, что-нибудь сделаю как-то.

У последних Романовых были тупые мозги –
непокладисты, высокомерны, строптивы.
Возвращаясь с урока, не видел попович ни зги,
никакой перспективы.

Нет, империи не собирались пересоздавать!
Собирались с утра и до ночи трудиться
и
по тому раз в год
бесконечный сей труд
издавать,
также – преподавать и с издателем жестким
                рядиться.

Не царевичу – Року историк уроки давал,
все сомненья и страхи свои изливая,
и поэтому Ленин его в Октябре издавал
на последней бумаге,
старых матриц не переливая.

Соловьев Сергей Михайлович (1820 – 1879), русский историк, родился в семье священника, автор 29-томной «Истории России с древнейших времен».
Ключевский Василий Осипович (1841 – 1911), русский историк.

Я. СМЕЛЯКОВ
НАДПИСЬ НА «ИСТОРИИ РОССИИ»
СОЛОВЬЕВА
История не терпит суесловья,
трудна ее народная стезя.
Ее страницы, залитые кровью,
нельзя любить бездумною любовью
и не любить без памяти нельзя.
 
Бесконечный мощный, великий туннель,
потрясающий длительностью и объемом,
и его бесконечность,
громадность теней
освещают Ключевский вдвоем с Соловьевым.
«История России с древнейших времен» - фундаментальный труд С. М. Соловьева, стал делом всей его жизни. Издававшийся с 1851 по 1879 годы она содержит обзор событий  на протяжении 23 столетий, разворачивающихся перед читателем в 29 томах. Акцент в ней смещается с официально-властного аспекта «Истории государства Российского» на разностороннюю жизнь общества, представляющегося автору единым живым организмом.
XX век - век научно-технической революции, одновременно и век, для которого характерна институализация отдельных направлений научного поиска. Не избежали этого и общественные науки. При этом именно они испытывали наибольшую регламентацию идеологического аппарата, как в Советском Союзе, так и за рубежом, у его оппонентов. Это закономерно искажало реальную историческую картину.


Б. СЛУЦКИЙ
ИНСТИТУТ
В том институте, словно караси
в пруду, плескались и кормов просили
веселые историки Руси
и хмурые историки России.

В один буфет хлебать один компот
и грызть одни и те же бутерброды
ходили годы взводы или роты
историков, определявших: тот
путь выбрало дворянство и крестьянство?
и как же Сталин? прав или не прав?
и сколько неприятностей и прав
дало Руси введенье христианства?

Конечно, если водку не хлебать
хоть раз бы в день, ну, скажем, в ужин,
они б усердней стали разгребать
навозны кучи в поисках жемчужин.

Лежали втуне мнения и знания:
как правильно глаголем Маркс и я,
благопристойность бытия
вела к неинтересности сознания.

Тяжелые, словно вериги, книги,
которые писалися про сдвиги
и про скачки всех государств земли, -
в макулатуру без разрезки шли.

Тот институт, где полуправды дух,
веселый, тонкий, как одекалонный,
витал над перистилем* и колонной, -
тот институт усердно врал за двух.

Перистиль (от пери… и греч. styios – столб, колонна) – прямоугольный двор (сад, площадь), окруженный с 4 сторон крытой колоннадой.
 
В конце ХХ века маятник истории в очередной  раз качнулся в противоположную сторону. Другая крайность – деидеологизированное государство было закреплено в конституции Российской Федерации. Вновь, на сломе эпох, в «минуты роковые», перед поэтом встал былой вопрос, на который вынуждено отвечать каждое новое поколение творцов, это вопрос его отношений с историей, со-бытийности в ней. И он опять  вынужден выступать как нелицепрятный свидетель и деятельный соработник её. Примером чего, служат  стихи К. К. Случевского и К. Д. Бальмонта.
К.  СЛУЧЕВСКИЙ
*  *  *
 Мой стих – он не лишен значенья:
Те люди, что теперь живут,
Себе родные отраженья
Увидят в нем, когда прочтут.

Да, в этих очерках правдивых
Не скрыто мною ничего!
Черты в них – больше некрасивых,
А краски – серых большинство!

Но если мы бесцветны стали,–
В одном нельзя нам отказать:
Мы раздробленные скрижали
Хоть иногда не прочь читать.

Как бы ауканье лесное
Иль эха чуткого ответ,
Порой доходит к нам былое...
Дойдет ли к внукам? Да иль нет?

К. БАЛЬМОНТ
БЫЛЬ

Перелет орла над степью в вышине,
Мысль упорная в сознанье там на дне.
Перескок копыт по степи и ковыль, –
Взор Петра* и бег Мазепы*, это – быль.

Ветвь лихая от распиленного пня,
Красный пламень убиенья и огня.
Слово Курбского* – и Грозного костыль*,
Взгляд слуги в царевы очи, это – быль.

Не убивший озимь, жизнь прикрывший снег,
Славянином пораженный печенег.
До Царьграда – Руси Южной всклик и пыль,
Мудрость Ольги*, щит Олега*, это – быль.

Чем я дальше от сегодняшнего дня,
Тем полней завет свершенья для меня.
Чем я ближе к корню русских наших дней,
Зов славянского дерзанья мне слышней.

Звук сегодня – лишь машин незрячий рык,
сегодня – лишь машин незрячий рык,
Но поет и светит русский мне язык.
Обнял он просторы двух материков,
Он исторгнет Край мой Отчий из оков.

Верю в озимь, ей не страшен лед и снег,
В звонкий бубен, в щит свой сталью бьет Олег*.
Я увижу там в бескрайности ковыль,
Воля сердца претворяет мысли – в быль.

…бег Мазепы – Мазепа Иван Степанович (1644 – 1709), гетман Украины (1687 – 1708). Стремился к отделению Украины от России. Во время Северной войны 1700 – 1721 гг. перешел на сторону шведов, после Полтавской битвы (1709) бежал с Карлом ХII в крепость Бендеры.
Грозного костыль – посох царя Иван IV бездоказательно обвиненного в убийстве старшего сына.
Мудрость Ольги – княгиня Ольга, правившая Русью после убийства древлянами мужа князя Игоря с  945  по 964 г.
…щит Олега – Киевский князь Олег (871 –912) совершил успешный поход в 907 году на Византию, где согласно преданию прибил свой щит к вратам столицы Восточной Римской  империи.

Рациональное знание дробно по определению, тогда как действительность целостна. Постижение ее – развитие человеческого знания, видится нам движением от целостности, как данности, к полноте, как к достигаемому идеалу. Этот процесс сопровождается постепенным погружением ума в единый преображающий его  Разум. Поэзия – важнейший инструмент  такого восполнения, преодолевающего ограниченность исторической науки.
П. АНТОКОЛЬСКИЙ

НЕ  НАУКА
                История – это воскрешение.
                Жюль Мишле

Ты как любовь, история! Ты мука
И радость для пытливого ума.
Ты что угодно – только не наука,
Не пыльные, прочтенные тома, –

Не мертвая Помпея, не Пальмира,
Не спекшаяся в жидкой лаве мышь.
На всех путях и перепутьях мира
Ты грозами весенними гремишь.
Встань во весь рост, гляди в живые лица,
В загадочные действия людей,
Осмелься их весельем веселиться,
Их горькими заботами владей.

Рифмуй куплет, малюй плакаты ярче,
Расти, опара, на живых дрожжах,
Тощай и бедствуй на пайковом харче,
Всем сострадай, рыданья не сдержав.

Все пригодится, все тебе на благо,
Все ты вплетешь в сверкающую ткань.
Запенься же морской соленой брагой,
Шей и пори, мни глину и чекань!

Как под тобою почва благодатна!
Как над тобою Млечный блещет Путь!
Чем хочешь будь – Вергилием* у Данта*,
Голубкой у Пикассо*, – только будь!

Я твой слуга, но критике подвергнусь,
Как интеллектуал-интеллигент,
За то, что защищаю достоверность
Недостоверных мифов и легенд.

Вергилием у Данта – Данте Алигьери (1265-1321), итальянский поэт, по выражению Ф. Энгельса «последний поэт средневековья и первый Возрождения». Вергилий Марон Публий (10-19 до н.э.) римский поэт. В поэме Данте «Божественная комедия» Вергилий – спутник автора по кругам ада.
Голубкой Пикассо – Пикассо Пабло (1881-1973), французский живописец, испанец по происхождению. В 1947 г. создал рисунок «Голубь мира».

Ю. ЛОБАНЦЕВ
ЭКЗАМЕН ПО ИСТОРИИ
Ну и влипли мы все в историю:
слух прошел –
                как самум*, внезапен –
по неточной науке Истории
выпускной отменили экзамен.

На учителе –
                галстук в крапинку.
Взмок кадык от узла тугого.
А с карнизов,
                смеясь,
                накрапывал
звонкий май пятьдесят шестого*.

Из обложек, по-школьному чистеньких –
строго: кляксу не сотвори! –
уходила История чиститься
от налипшего там –
                внутри!
Мы зубрили, считаясь детками,
что и где «хорошо» и «плохо»,
но, вмешавшись в ответы детские,
нас проверить взялась
                эпоха.

Мы входили, усвоив классиков,
в мир героев
                и в мир невежд,
где прицелится в одноклассника
тьма, заползшая в Будапешт,

где нам будет светло и хмуро,
но узнать мы себя должны
и в строителях Байконура,
и в ударниках целины.

В бесконечные, как гекзаметр,
коридоры лабораторные
мы входили
                сдавать экзамен
по неточной пока Истории.

И хотелось такое вывести,
чтобы были в профиль и фас
безошибочны
                краткие выводы,
что останутся после нас.

самум (араб.), местное название сухого горячего ветра в пустынях Сев. Африки и Аравии, часто сопровождается песчаными бурями.
звонкий май пятьдесят шестого – на ХХ съезде КПСС 1956 г. Н. С. Хрущев выступил с докладом «О культе личности и его последствиях», позже года было опубликовано постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».

В заключение необходимо отметить еще одну существенную роль поэзии в отношении истории – это постоянное напоминание нам об общем знаменателе всех без исключения исторических событий – человеческой личности, самобытность и неповторимость которой оказывает существенное влияние на творчество ученого не в меньшей степени, чем на труды художника слова.   Это сближение отнюдь не произвольно и обусловлено глубинной природой творчества как такового. По образному выражению Б. Окуджавы:
Каждый пишет, как он слышит,
каждый слышит, как он дышит,
как он дышит, так и пишет,
не стараясь угодить...
Так природа захотела,
почему - не наше дело,
для чего - не нам судить.










ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НАЧАЛО ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА

2. 1.    РУСЬ  ЛЕГЕНДАРНАЯ
Истоки любого этноса, государства уходят в такую историческую даль, в которой трудно, зачастую невозможно, увидеть ясно конкретные черты. Отечественный исследователь русской мифологии В. В. Шуклин отмечал, что этническое самосознание народа и самой культуры человечества лежит в мифологии. При этом забывание собственной мифологии ведет к утрате народом самобытности в историческом развитии. В этом смысле  отечественной мифологии выпала непростая судьба. Наши предки, племена восточных славян, обладали чрезвычайно разнообразной и развитой системой мифологических представлений. Славянские сказания и сакральные образы имеют много параллелей в античной, египетской, иранской, индийской и даже китайской легендарной истории. Восстановление полной картины верований наших далеких предков – задача далекая от окончательного разрешения. Вместе с тем, исследования славяно-русского фольклора, разрозненных письменных свидетельств, сохранившихся после принятия христианства, попытки реконструкции древних мифов уже сейчас позволяют достаточно определенно описать основы мировосприятия наших предков и их представления о собственной истории.
Легендарная история  входит в культурообразующее ядро всех, без исключения, древних цивилизаций, что еще раз свидетельствует о существовании особого типа исторической рефлексии на самых ранних стадиях развития человеческого общества. Более того, квазиистория сохраняет  свое культурное и идеологическое значение  в современном мире, примером чему могут  служить семитоязычные народы, а так же китайцы, ведущие свою историю от легендарного Желтого императора (Хуан-ди).
В силу сказанного, начало поэтической истории Руси нужно вести с легендарных времен. Согласно бытовавшим в древности представлениям, источником мироздания,  в том числе и людей, был Род. Не случайно  все окружение человека стало именоваться При-родой. Это на века определило особенности отношения к природе, свойственное русской культуре. Одушевленная и божественная, Природа воспринималась живым существом. Прекрасно о таком отношении к природе, о таком ее восприятии и переживании сказал Ф. И. Тютчев:
                Не то, что мните вы, природа:
                Не слепок, не бездушный лик –
                В ней есть душа, в ней есть свобода,
                В ней есть любовь, в ней есть язык…

Творческая ипостась Рода воплощена в образе Сварога, повелителя небесного огня, кузнеца и отца первого поколения славянских богов - Сварожичей. Одним из наиболее известных его сыновей был почитаемый на Руси Громовержец Перун. Божество грозной стихии, грома и молнии,  почитался как покровитель князя и дружины; до настоящих дней сохранились заговоры, творимые предками перед ратными испытаниями. Священным деревом Перуна являлся дуб, особенно почитавшийся на Руси.
К. БАЛЬМОНТ
К  ПЕРУНУ
Бог ветров и бурных гроз,
Бог славян, Перун,
Ты мне дал волну волос ,
Золотистых струн.

Струн курчавых, не прямых,
Светлых завитков,
Золотистый дал мне стих,
Много дал стихов.

Бог пожаров между туч,
Грезы огневой,
Ты велел мне: - «Будь певуч,
В жизни – будь живой».

Влил ты молнии в мой стих
И сказал мне: - «Жги».
Бог пожаров грозовых,
Предо мной – враги.

Бог зиждительных дождей,
Влаги и огня,
В ярком пламени страстей
Не покинь меня.

Дай мне, дай мне взрывов злых
Для журчанья струн,
Местью сделай ты мой стих
За моих, Перун!
П. БУТУРЛИН
ПЕРУН
Чего-то ждет земля…
 Нет вечного шуршанья
Меж золотых хлебов; утих шумливый лес,
И в душном воздухе нет песен, нет сиянья…
Вдруг вихорь налетел… и вдруг исчез,
И стала тяжелей истома ожиданья…
Но где-то на краю чернеющих небес
Сверкнула молния, - порывом ликованья
Веселый грянул гром и ветер вновь воскрес…
И туча двинулась… несется ниже, ниже,
Как будто льнет к земле… Все чаще и все ближе
Блистает молния, грохочет громче гром…
Царь - богатырь Перун, монарх лазурной степи,
К любовнице спешит во всем великолепье 
- И к ней на грудь упал с нахлынувшим дождем.

С.  ГОРОДЕЦКИЙ
ПЕРУН

… Вдруг за лесом, на востоке
Заблестел колец копья,
Заалелся крутобокий
Щит Перунова литья.

Вылит, выкован с отливом,
Ярко вызолочен щит.
В ожиданье молчаливом
Бог Перун за ним стоит.
……………………………
И, хмелясь победным пиром,
За лучом бросая луч,
Бог Перун владеет миром
Ясен, грозен и могуч.
Б.  СЛУЦКИЙ
РЕПЕРУНИЗАЦИЯ
Выдыбает Перун отсыревший,
провонявший тиной речной.
Снова он - демиург озверевший,
а не идол работы ручной.
Снова бог он и делает вдох
и заглатывает полмира,
а ученые баяли: сдох!
Баснями соловья кормили.
Вот он - держится на плаву,
а ныряет все реже и реже.
В безобразную эту главу
кирпичом - потяжеле - врежу.
Врежешь! Как же! Лучше гляди,
что там ждет тебя впереди.
Вот он.  И - вот она - толпа.
Кто-то ищет уже столпа
в честь Перунова воскрешенья
для Перунова водруженья.
Кто-то ищет уже столба
для повешенья утопивших.
Кто-то оду Перуну пишет.
Кто-то тихо шепчет: судьба.

Помимо Перуна предание сохранило имена и сказы о Велесе и Яриле, Коляде и Овсене, Ладе и Леле, Макоше и Живе, огненном Семаргле и стремительном Стрибоге.  Даже краткое их перечисление могло бы занять несколько страниц. Наряду со светлыми божествами в народных песнях, заговорах и сказках предстают темные силы Чернобог и Мара, породившие  Морока, Черную Немочь, Сестер Лихоманок и Мора; Вий и Дивия, Кощей. Преодоление беды переживалось как вечное противостояние этих сил.


А. МАЙКОВ
СТРИБОЖЬИ  ВНУКИ
               
 Се ветри. Стрибожьи внуци, веют с моря…
                на силы Дажьбожья внука, храбрых русичей..
                «Слово о полку Игореве».
Стрибожьи чада! это вы
Несетесь с шумом над степями,
Почти касаяся крылами
Под ними гнущейся травы?
Чего вам надо? Это степи
Уже не те, что в дни, когда
Здесь за ордою шла орда,
Неся на Русь пожар и цепи!
Ушел далеко Черный Див
Перед Дажьбожьими сынами,
Им, чадам света, уступив
Свое господство над степями!
И Солнца русые сыны
Пришли – и степь глядит уж садом…
Там зреют жатвы; убраны
Там холмы синим виноградом;
За весью весь стоит; косцов
Несется песня удалая,
И льется звон колоколов
В степи от края и до края…
И слух пропал о временах,
Когда, столь грозное бывало,
Здесь царство темное стояло;
И путник мчится в сих местах,
Стада овец порой пугая,
Нигде засад не ожидая;
Спокойно тянутся волы;
И падших ратей ищут тщетно
В степи, на клёкт их безответной,
С высот лазуревых орлы…

Большое значение в мировосприятии наших предков играли земные духи природы, такие как леший и водяной. Среди них, особое место занимали русалки, с которыми связаны особые «русальные дни». Это не случайно, учитывая ту роль, которую играли реки в становлении и развитии древних культур. Протяженность Русской равнины с севера на юг около двух с половиной тысяч километров, с запада на восток около тысячи. Реки связали эти огромные территории единой путеводной сетью, в руслах которой бился пульс древнерусской цивилизации.  Русалкам посвящали свои стихи А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Л. А. Мей и другие поэты 
А. КОЛЬЦОВ
ПЕСНЬ  РУСАЛКИ
Давайте, подруги,
Веселой толпой
Мы выйдем сегодня
На берег крутой;

И песнею громкой
Луга огласим,
Леса молчаливы
И даль усыпим.

Нарвем мы цветочков,
Венки мы сплетем,
Любимую песню
Царицы споем;

А с утром, подруги,
Одна за другой
Сокроемся в волны
Падучей звездой.
 
С именем русалки Рось, дочери Днепра (Дона), связано рождение одного из самых главных богов восточных славян – Дажьбога (Даждьбога). Согласно преданию, молодой  Перун был привлечен русалочьими гуляниями и пеньем Роси, но ее отец воспротивился влечению бога. По другой версии сама русалка испугалась Громовержца и пыталась убежать от него. Перун метнул вдогонку молнию, попавшую в прибрежный камень, из которого Сварог вытесал Дажьбога, поэтому иногда Дажьбога называют сыном Сварога. Автор «Слова о полку Игореве» называет всех русичей дождьбожьими внуками. Его с полным основанием можно считать нашим легендарным первопредком. Пётр Дмитриевич Бутурлин (1859 - 1895) русский поэт и дипломат, дал свою интерпретацию древней легенде. 
ДАЖЬБОГ

Средь бледной зелени приречных камышей
Белела дочь Днепра как чистая лилея,
И Даждь-бог молодой, любовью пламенея,
С своих пустых небес безумно рвался к ней.
Горячей ласкою скользил поток лучей
По телу дивному - и сладостно слабея,
Она, предчувствуя объятья чародея,
Ещё боясь любви, уж радовалась ей!
Но стала вдруг кругом прекраснее природа,
Свет ярче искрился, и зной страстней дышал.
Русоволосый бог с безоблачного свода
На деву тихих вод, ликуя, налетал, -
И мать своих детей, мать русского народа,
Он, наконец, обвив, впервой поцеловал!

С этого момента  Русь Легендарная уступает место России исторической, но это не значит, что она оставила нас. Нет, как древняя Берегиня,  она хранит нас от окончательного беспамятства, давая надежные ориентиры указанием источника русского духа.   
               
2.2.  КИЕВСКАЯ    РУСЬ
Государства не возникают вдруг, как и все, они рождаются в процессе долгого исторического времени. Когда-то лукавый мудрец русской литературы Козьма Прутков  заметил: «Отыщи всему начало, и ты многое поймешь». Спорить с этим не приходится, но где оно – начало? Вот вопрос, на который трудно ответить. Истоки современной России отстоят от наших дней более чем на тысячу лет. И уже тогда, когда только стало формироваться историческое сознание, на заре нашего государственного бытия, вопрос начала интересовал людей. Этот вопрос становится прологом для первой, дошедшей до нас летописи. В ХII веке киево-печерский монах Нестор так сформулировал его: «Каково начало Русской земли и кто первым начал княжить в Киеве, и как образовалось Русское государство?»
К IX веку – времени, с которого ведется история собственно древнерусской государственности, Восточно-Европейская или Русская равнина - давно обжитой регион. Славянские племена (поляне, северяне, древляне, уличи, дреговичи и др.) широко расселены на его территории и активно взаимодействуют  с угрофинскими (муром, меря, весь), а так же тюркскими (берендеи, торки, черные клобуки) племенами.  Развитое хозяйство, основанное на промыслах, земледелии  и разнообразных ремеслах – ткачестве, гончарном производстве и древней металлургии, сочетается с богатой духовной культурой, уходящей своими корнями в полулегендарную древность.
Широкие торговые связи не только с ближайшими соседями, но и с отдаленными землями способствовали росту древних городов. На Русской равнине их было достаточно много. «Гардарика» – страна городов, – так уже в те далекие времена называли наш край чужеземцы. Важнейшими для наших предков торговыми путями были два: «из варяг в греки» и волжский. Маршрут первого был таков: Балтийское море – р. Нева – Ладожское озеро – р. Ловать – Ильменское озеро, затем суда волоком перетаскивали в Днепр, потом Черное море; волжский путь вел в Каспийское море, что обеспечивало торговлю со странами мусульманского мира.
И.  КОБЗЕВ
ГАРДАРИКИЯ
У варягов панцири на груди,
Именные мечи на чреслах;
Снаряжали варяги востры ладьи –
Погулять меж земель окрестных…
Пред очами сих заморских гостей
Дивный край округ открывался,
Этот край бесчисленных крепостей
«Гардарикией» прозывался.
Здесь врагу не сыскать гостинец!
Здесь в Смоленске – Кремль,
А во Пскове – Кром,
В древнем Новгороде – Детинец*!
Здесь зубцы над башнями в городах,
Здесь заплоты и рвы в дуброве,
Здесь у русских витязей на щитах –
Блеск червленый –
Краснее крови!
Никогда варяг ничего урвать
У Руси не смог, сколь ни тщился,
Разучился начисто воевать,
Торговать зато научился!
Потому-то здесь, через Русь и Чудь,
В крепкий узел связавши реки,
Испокон веков шел торговый путь,
Мирный путь – «из варяг в греки».
Детинец – название внутреннего укрепления в русском средневековом городе вокруг резиденции князя. С 14 века заменяется термином «кремль».

Своеобразными центрами кристаллизации древнерусской государственности в IX  веке были на севере Новгород, на юге – Киев. Первый ориентировался на связи с прибалтийскими и западноевропейскими землями, у второго были тесные отношения с народами Азии и средиземноморского ареала, известны давние связи Киева с Восточной римской империей.
Два фактора отмечают собой зарождение Древнерусского государства. Первый – основание династии Рюриковичей, члены которой правили на Руси более семи веков с 862 г. по 1598 г.  Второй – политическое объединение северных и южных русских земель, произведенное Олегом (879-912) в 882 году  и закреплением великокняжеского стола в Киеве, ставшим центром нового государственного объединения и получившего отсюда имя – Киевская Русь. Торжественные строки  А. С. Хомякова замечательно передают отношение последующих поколений к «матери городов русских»:
… Высоко передо мною
 Старый Киев над Днепром,
 Днепр сверкает под горою
 Переливным серебром.
 
 Слава, Киев многовечный,
 Русской славы колыбель!
 Слава, Днепр наш быстротечный,
 Руси чистая купель!..

Олег, получивший прозвание Вещего, княжил в годы младенчества и юности сына Рюрика Игоря, сумел подчинить своей власти многие племена, совершить успешный поход на Византию и оставить Игорю, который правил с 912 по 945 года, достаточно обширные земли.  Не случайно его образ до настоящего времени вдохновляет отечественных поэтов. Всем известны начальные строки «Песни о Вещем Олеге» А. С. Пушкина:
Как ныне сбирается вещий Олег
      Отмстить неразумным хазарам:
Их села и нивы за буйный набег
       Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне…

Его же перу принадлежит стих «Олегов щит», в котором поэт переосмысливает давние события в контексте современной ему политической обстановки.
А. ПУШКИН
ОЛЕГОВ  ЩИТ
Когда ко граду Константина
С тобой, воинственный варяг,
Пришла славянская дружина
И развила победы стяг,
Тогда во славу Руси ратной,
Строптиву греку в стыд и страх,
Ты пригвоздил свой щит булатный
На цареградских воротах.

Настали дни вражды кровавой;
Твой путь мы снова обрели.
Но днесь, когда мы вновь со славой
К Стамбулу грозно притекли,
Твой холм потрясся с бранным гулом,
Твой стон ревнивый нас смутил,
И нашу рать перед Стамбулом
Твой старый щит остановил.

Н. ЯЗЫКОВ
ОЛЕГ
Не лес завывает, не волны кипят
Под сильным крылом непогоды;
То люди выходят из киевских врат:
Князь Игорь, его воеводы,
Дружина, свои и чужие народы
На берег днепровский, в долину спешат:
Могильным общественным пиром
Отправить Олегу почётный обряд,
Великому бранью и миром.

Пришли - и широко бойцов и граждан
Толпы обступили густыя
То место, где чёрный восстанет курган,
Да Вещего* помнит Россия;
Где князь бездыханный, в доспехах златых,
Лежал средь зелёного луга;
И бурный товарищ трудов боевых -
Конь белый - стоял изукрашен и тих
У ног своего господина и друга.

Все, малый и старый, отрадой своей,
Отцом опочившего звали;
Горючие слёзы текли из очей.
Носилися вопли печали;
И долго, и долго вопил и стенал
Народ, покрывавший долину:
Но вот на средине булат засверкал.
И бранному в честь властелину
Конь белый, булатом сражённый, упал
Без жизни к ногам своему господину.
Всё стихло... руками бойцов и граждан
Подвигнулись глыбы земныя...
И вон на долине огромный курган,
Да Вещего помнит Россия!

Волнуясь, могилу народ окружал,
Как волны морские, несметный;
Там праздник надгробный сам князь начинал:
В стакан золотой и заветный
Он мёд наливал искрометный,
Он в память Олегу его выпивал;
И вновь наполняемый мёдом,
Из рук молодого владыки славян,
С конца до конца, меж народом
Ходил золотой и заветный стакан.

Тогда торопливо, по данному знаку,
Откинув доспех боевой,
Свершить на могиле потешную драку
Воители строятся в строй;
Могучи, отваги исполнены жаром,
От разных выходят сторон.
Сошлися - и бьются... Удар за ударом,
Ударом удар отражён!
Сверкают их очи; десницы высокой
И ловок и меток размах!
Увёртливы станом и грудью широкой,
И твёрды бойцы на ногах!
Расходятся, сходятся... сшибка другая -
И пала одна сторона!
И громко народ зашумел, повторяя
Счастливых бойцов имена.

Тут с поприща боя, их речью приветной
Князь Игорь* к себе подзывал;
В стакан золотой и заветный
Он мёд наливал искрометный,
Он сам его бодрым борцам подавал;
И вновь наполняемый мёдом,
Из рук молодого владыки славян,
С конца до конца, меж народом
Ходил золотой и заветный стакан.

Вдруг, - словно мятеж усмиряется шумный
И чинно дорогу даёт,
Когда поседелый в добре и разумный
Боярин на вече идёт -
Толпы расступились - и стал среди схода
С гуслями в руках славянин.
Кто он? Он не князь и не княжеский сын,
Не старец, советник народа,
Не славный дружин воевода,
Не славный соратник дружин;
Но все его знают, он людям знаком
Красой вдохновенного гласа...
Он стал среди схода - молчанье кругом,
И звучная песнь раздалася!

Он пел, как премудр и как мужествен был
Правитель полночной державы;
Как первый он громом войны огласил
Древлян вековые дубравы*;
Как дружно сбирались в далёкий поход
Народы по слову Олега;
Как шли чрез пороги под грохотом вод
По высям днепровского брега;
Как по морю бурному ветер носил
Проворные русские чёлны;
Летела, шумела станица ветрил
И прыгали чёлны чрез волны;
Как после, водима любимым вождём,
Сражалась, гуляла дружина
По градам и сёлам, с мечом и с огнём
До града царя Константина;
Как там победитель к воротам прибил
Свой щит, знаменитый во брани,
И как он дружину свою оделил
Богатствами греческой дани.

Умолк он - и радостным криком похвал
Народ отзывался несметный,
И братски баяна сам князь обнимал;
В стакан золотой и заветный
Он мёд наливал искрометный,
И с ласковым словом ему подавал;
И вновь наполняемый мёдом,
Из рук молодого владыки славян,
С конца до конца, меж народом
Ходил золотой и заветный стакан.

Град Константина – Константинополь (Царьград русских летописей).
Игорь – князь киевский, преемник Олега.
Как первый он громом войны огласил Древлян вековые дубравы – Олег первым подчинил власти Киева племя древлян, которые жили на правом берегу Днепра.

Совершая очередное полюдье, Игорь восстановил против себя древлян и был убит ими. Его жена Ольга, отомстив за мужа, правила с 945 по 972 год, во время чего прославилась успешными внутренними преобразованиями  и взвешенной внешней политикой. Первая из правителей Руси приняла христианство; святая равноапостольная Русской православной церкви.
Н. ГУМИЛЕВ
ОЛЬГА
"Эльга, Эльга!"- звучало над полями,
 Где ломали друг другу крестцы
 С голубыми, свирепыми глазами
 И жилистыми руками молодцы.

 "Ольга, Ольга!"- вопили древляне
С волосами желтыми, как мед,
Выцарапывая в раскаленной бане
 Окровавленными ногтями ход.

 И за дальними морями чужими
 Не уставала звенеть,
То же звонкое вызванивая имя,
 Варяжская сталь в византийскую медь.

 Все забыл я, что помнил ране,
 Христианские имена,
И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
 Слаще самого старого вина.

Год за годом все неизбежней
Запевают в крови века,
Опьянен я тяжестью прежней
Скандинавского костяка.

Древних ратей воин отсталый,
К этой жизни затая вражду,
Сумасшедших сводов Валгаллы,
Славных битв и пиров я жду.

Вижу череп с брагой хмельною,
Бычьи розовые хребты,
И валькирией надо мною,
Ольга, Ольга, кружишь ты.

Сын Ольги - Святослав Игоревич (972 – 980) мало занимался правлением, полагаясь на мудрость своей матери. Великий князь прославил себя и имя руссов ратными подвигами. Воин, он всю жизнь провел в походах, разгромил Волжскую Булгарию и Хазарский каганат, постоянно угрожавший юго-восточным русским землям. Успешно воевал против Византии, был вероломно убит печенегами на днепровских порогах. Летописец свидетельствует, что печенеги, убив Святослава, изготовили из его черепа чашу и пили из нее.

В. ШАЛАМОВ
СЛАВЯНСКАЯ КЛЯТВА
Клянусь до самой смерти
                мстить этим подлым сукам,
Чью гнусную науку я до конца постиг.
Я вражескою кровью свои омою руки,
Когда наступит этот благословенный миг.
Публично, по-славянски из черепа напьюсь я,
Из вражеского черепа,
                как делал Святослав.
Устроить эту тризну
                в былом славянском вкусе
Дороже всех загробных,
                любых посмертных слав.

2.3.  РУСЬ ХРИСТИАНСКАЯ
Крещение Руси в 988 г. – многоплановое событие, которое должно быть осмысленно во всех аспектах. Во-первых, оно - явление общей истории христианского вероучения, один из завершающих аккордов того процесса, который начался в I веке новой эры, и толчком которого послужили слова Иисуса Христа: - «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа...» [ Матф. 28, 19]. С этого времени начинается распространение христианства, которое к Х веку в общих чертах  в Европе завершается. Во-вторых, крещение Руси – это событие истории религиозного сознания наших предков, перешедших от политеизма к монотеизму. Этот процесс характерен для всех европейских народов, принявших христианство. В-третьих, крещение Руси –  это событие истории государства, обусловленное целым комплексом конкретных причин - экономических, идеологических, геополитических. Но, прежде всего, крещение было вызвано глубинными потребностями государственного устройства, они формировали необходимость новой религии для укрепления разноплеменного и обширного государства Киевская Русь, большого, богатого, исполненного молодой силы, но чрезвычайно еще неустойчивого. 
Наконец, Крещение Руси – это событие истории культуры. Вместе с принятием новой религии наши предки усваивали новое мировидение, новое понимание сущности человека, нормы новой морали, в основе которой лежали принципы Нагорной проповеди Иисуса Христа.
Выбор, который осуществил князь Владимир Святославович, с одной стороны, был предопределен языческой культурой, а, с другой, определил дальнейшую историю, то есть выбором религии был задан исторический вектор развития. То, что сегодня мы такие, какие есть, с самобытной культурой, особой душой, которую на Западе часто называют «загадочной»,  - результат выбора, который был осуществлен в Х веке.

               И.  КОБЗЕВ
ПАДЕНИЕ  ПЕРУНА. Поэма
(Отрывок)
…………………………..
Восседает у князя велик совет:
Воеводы, бояре думные.
Говорит старшинам Владимир-свет
Таковы слова велимудрые:
- Аз собрал вас нонь не пир пировать,
Думу думать большую, главную:
Как любезной отчиной управлять,
Как упрочивать власть державную?
Други! Братия верная, гой еси!
Людям бога чтить полагается,
Ан ведь темный люд на лесной Руси
Пням бесчувственным поклоняется.
Не срамно ли нам от других отстать
В веке разума воссиявшего,
Не пора ли новых богов сыскать
Для отечества заплутавшего?

Тут, успевший братину осушить,
Молвит слово Добрыня-дядюшка:
- так каким же ноне богам служить
Повелишь нам, прикажешь, князюшка?-
Князь тяжелой дланью подпер чело.
Видно, долго умом раскидывал,
Чай, немало вер изучил зело.
Тьму  пресвитеров перевидывал.
Звали нас Магометов закон принять…
Зол закон на хмельное зелие.
Где же русским людям Коран* понять,
Коль питье – всей Руси веселие!*
От хазарских каганов* был посол,
Речью ластился фарисейскою,
Ждал, чтоб Киев-батюшка перешел
В веру ихнюю, иудейскую.
Иудеям короток был ответ:
«Зря своих богов предлагаете,
У самих у вас даже дома нет,
По чужим краям обитаете!*»
Нам бы надобно к вере прийти такой,
Чтобы в храмах высоких пелося,
Чтоб, отведав сладости неземной,
Прежней горести не схотелося!
Потому порешили мы в Корсунь* плыть
С нашей знатью большой боярскою,
Там самим креститься и Русь крестить
В веру новую христианскую.
Установится в небе едина власть,
Бог, пророками предуказанный,
Аз же буду единым судьей у вас,
На земном престоле помазанный! –
Тут зовет Владимир к столу бояр,
В руки чашу берет заздравную,
И велит правитель, чтобы спел Боян
Величальную песню славную...

Коран – священная книга религии Ислам
От хазарских каганов – каган – титул главы государства у древних тюркских народов, в том числе у хазар. Хазарский каганат,  раннефеодальное государство на территории Западно-Прикаспийской степи. В 964-965 гг. оно было разгромлено Святославом Игоревичем.
...у вас даже дома нет, /По чужим краям обитаете – Древнееврейское государство было уничтожено Римом, народ Израиля жил в диаспорах.
Корсунь – древне-русское название Херсонеса.

Владимир Святославович, Владимир Святой правил в Киеве с 978 по 1015 г., именно с его обращением связано предание о крещении Руси, нашедшее свое поэтическое воплощение в широком полотне А. Толстого.
А. ТОЛСТОЙ
ПЕСНЯ О ПОХОДЕ ВЛАДИМИРА НА КОРСУНЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                1
     "Добро,- сказал князь, когда выслушал он
         Улики царьградского мниха,-
     Тобою, отец, я теперь убежден,
     Виновен, что мужем был стольких я жен,
         Что жил и беспутно и лихо.
                2
     Что богом мне был то Перун, то Велес,
         Что силою взял я Рогнеду*,
     Досель надо мною, знать, тешился бес,
     Но мрак ты рассеял, и я в Херсонес
         Креститься, в раскаянье, еду!"
                3
     Царьградский философ и мних тому рад,
         Что хочет Владимир креститься;
     "Смотри ж,- говорит,- для небесных наград,
     Чтоб в райский, по смерти, войти вертоград,
         Ты должен душою смириться!"
                4
     "Смирюсь,- говорит ему князь,- я готов -
         Но только смирюсь без урону!
     Спустить в Черторой десять сотен стругов;
     Коль выкуп добуду с корсунских купцов,
         Я города пальцем не трону!"
                5
     Готовы струги, паруса подняты,
         Плывут к Херсонесу варяги,
     Поморье, где южные рдеют цветы,
     Червленые вскоре покрыли щиты
         И с русскими вранами стяги.

                6
     И князь повещает корсунцам: "Я здесь!
         Сдавайтесь, прошу вас смиренно,
     Не то, не взыщите, собью вашу спесь
     И город по камням размыкаю весь -
         Креститься хочу непременно!"
                7
     Увидели греки в заливе суда,
         У стен уж дружина толпится,
     Пошли толковать и туда и сюда:
     "Настала, как есть, христианам беда,
         Приехал Владимир креститься!
                8
     И прений-то с нами не станет держать,
         В риторике он ни бельмеса,
     А просто обложит нас русская рать
     И будет, пожалуй, три года стоять
         Да грабить края Херсонеса!"
                9
     И в мудрости тотчас решает сенат,
         Чтоб русским отверзлись ворота;
     Владимир приему радушному рад,
     Вступает с дружиной в испуганный град
         И молвит сенату: "Ну, то-то!"
                10
     И шлет в Византию послов ко двору:
         "Цари Константин да Василий*!
     Смиренно я сватаю вашу сестру,
     Не то вас обоих дружиной припру,
         Так вступим в родство без насилий!"
                11
     И вот императоры держат совет,
         Толкуют в палате престольной;
     Им плохо пришлося, им выбора нет -
     Владимиру шлют поскорее ответ:
         "Мы очень тобою довольны!
                12
     Крестися и к нам приезжай в добрый час,
         Тебя повенчаем мы с Анной!"
     Но он к императорам: "Вот тебе раз!
     Вы шутите, что ли? Такая от вас
         Мне отповедь кажется странна!
                13
     К вам ехать отсюда какая мне стать?
         Чего не видал я в Царьграде?
     Царевну намерен я здесь ожидать -
     Не то приведу я вам целую рать,
         Коль видеть меня вы так рады!"
                14
     Что делать с Владимиром: вынь да положь!
         Креститься хочу да жениться!
     Не лезть же царям, в самом деле, на нож?
     Пожали плечами и молвят: "Ну что ж?
         Приходится ехать, сестрица!"
                15
     Корабль для нее снаряжают скорей,
         Узорные ладят ветрила,
     Со причтом* на палубе ждет архирей*,
     Сверкает на солнце парча стихарей,
         Звенят и дымятся кадила.
                16
     В печали великой по всходне крутой
         Царевна взошла молодая,
     Прислужницы деву накрыли фатой -
     И волны запенил корабль золотой,
         Босфора лазурь рассекая.
                17
     Увидел Владимир вдали паруса
         И хмурые брови раздвинул,
     Почуялась сердцу невесты краса,
     Он гребнем свои расчесал волоса
         И корзно* княжое накинул.
                18
     На пристань он сходит царевну встречать,
         И лик его светел и весел,
     За ним вся корсунская следует знать,
     И руку спешит он царевне подать,
         И в пояс поклон ей отвесил.
                19
     И шествуют рядом друг с другом они,
         В одеждах блестящих и длинных,
     Каменья оплечий горят как огни,
     Идут под навесом шелковым, в тени,
         К собору, вдоль улиц старинных.
                20
     И молвит, там голову князь преклоня:
         "Клянуся я в вашем синклите*
     Дружить Византии от этого дня!
     Крестите ж, отцы-иереи*, меня,
         Да, чур, по уставу крестите!"
                21
     Свершился в соборе крещенья обряд,
         Свершился обряд обвенчанья,
     Идет со княгиней Владимир назад,
     Вдоль улиц старинных, до светлых палат,
         Кругом их толпы ликованье.
                22
     Сидят за честным они рядом столом,
         И вот, когда звон отзвонили,
     Владимир взял чашу с хиосским вином:
     "Хочу, чтоб меня поминали добром
         Шурья Константин да Василий:
                23
     То правда ль, я слышал, замкнули Босфор
         Дружины какого-то Фоки*?"
     "Воистину правда!"- ответствует двор.
     "Но кто ж этот Фока?"- "Мятежник и вор!"
         "Отделать его на все боки!"
                24
     Отделали русские Фоку как раз;
         Цари Константин и Василий
     По целой империи пишут приказ:
     "Владимир-де нас от погибели спас -
         Его чтоб все люди честили!"
                25
     И князь говорит: "Я построю вам храм
         На память, что здесь я крестился,
     А город Корсунь возвращаю я вам
     И выкуп обратно всецело отдам -
         Зане* я душою смирился!"
                26
     Застольный гремит, заливаяся, хор,
         Шипучие пенятся вина,
     Веселием блещет Владимира взор,
     И строить готовится новый собор
         Крещеная с князем дружина.
                27
     Привозится яшма водой и гужом,
         И мрамор привозится белый,
     И быстро господень возносится дом,
     И ярко на поле горят золотом
         Иконы мусийского дела*.
                28
     И взапуски князя синклит и сенат,
         И сколько там греков ни сталось,
     Всю зиму пирами честят да честят,
     Но молвит Владимир: "Пора мне назад,
         По Киеве мне встосковалoсь!
                29
     Вы, отроки-други, спускайте ладьи,
         Трубите дружине к отбою!
     Кленовые весла берите свои -
     Уж в Киеве, чаю, поют соловьи
         И в рощах запахло весною!
                30
     Весна, мне неведомых полная сил,
         И в сердце моем зеленеет!
     Что нудою я и насильем добыл,
     Чем сам овладеть я оружием мнил,
         То мною всесильно владеет!
                31
     Спускайте ж ладьи, бо* и ночью и днем
         Я гласу немолчному внемлю:
     Велит он в краю нам не мешкать чужом,
     Да свет, озаряющий нас, мы внесем
         Торжественно в русскую землю!"
                x x x
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ
                1
     По лону днепровских сияющих вод,
         Где, празднуя жизни отраду,
     Весной все гремит, и цветет, и поет,
     Владимир с дружиной обратно плывет
         Ко стольному Киеву-граду.
                2
     Все звонкое птаство летает кругом,
         Ликуючи в тысячу глоток,
     А князь многодумным поникнул челом,
     Свершился в могучей душе перелом -
         И взор его мирен и кроток.
                3
     Забыла княгиня и слезы и страх;
         Одеждой алмазной блистая,
     Глядит она с юным весельем в очах,
     Как много пестреет цветов в камышах,
         Как плещется лебедей стая.
                4
     Как рощи навстречу несутся ладьям,
         Как берег проносится мимо,
     И, лик наклоняя к зеркальным водам,
     Глядит, как ее отражается там
         Из камней цветных диадима
                5
     Великое слово корсунцам храня,
         Князь не взля с них денег повинных,
     Но город поднес ему, в честь того дня,
     Из бронзы коринфской четыре коня
         И статуй немало старинных.
                6
     И кони, и белые статуи тут,
         Над поездом выся громаду,
     Стоймя на ладьях, неподвижны, плывут,
     И волны Днепра их, дивуясь, несут
         Ко стольному Киеву-граду.
                7
     Плывет и священства и дьяконства хор
         С ладьею Владимира рядом;
     Для Киева синий покинув Босфор,
     Они оглашают днепровский простор
         Уставным демественным ладом*.
                8
     Когда ж умолкает священный канон,
         Запев зачинают дружины,
     И с разных кругом раздаются сторон
     Заветные песни минувших времен
         И дней богатырских былины.
                9
     Так вверх по Днепру, по широкой реке,
         Плывут их ладей вереницы,
     И вот перед ними, по левой руке,
     Все выше и выше растет вдалеке
         Град Киев с горой Щековицей.
                10
     Владимир с княжого седалища встал,
         Прервалось весельщиков пенье,
     И миг тишины и молчанья настал -
     И князю, в сознании новых начал,
         Открылося новое зренье:
                11
     Как сон, вся минувшая жизнь пронеслась,
         Почуялась правда господня,
     И брызнули слезы впервые из глаз,
     И мнится Владимиру: в первый он раз
         Свой город увидел сегодня.
                12
     Народ, издалека их поезд узнав,
         Столпился на берег - и много,
     Скитавшихся робко без крова и прав,
     Пришло христиан из пещер и дубрав,
         И славят спасителя бога.
                13
     И пал на дружину Владимира взор:
         "Вам, други, доселе со мною
     Стяжали победы лишь меч да топор,
     Но время настало, и мы с этих пор
         Сильны еще силой иною!
                14
     Что смутно в душе мне сказалось моей,
          То ясно вы ныне познайте:
     Дни правды дороже воинственных дней!
     Гребите же, други, гребите сильней,
          На весла дружней налегайте!"
                15
     Вскипела, под полозом пенясь, вода,
         Отхлынув, о берег забила,
     Стянулася быстро ладей череда,
     Передние в пристань вбежали суда,
         И с шумом упали ветрила.
                16
     И на берег вышел, душой возрожден,
         Владимир для новой державы,
     И в Русь милосердия внес он закон -
     - Дела стародавних, далеких времен,
         Преданья невянущей славы!
…силою взял я Рогнеду – Владимир, направляясь с войском на юг, захватил город Полоцк, убил княжившего там Рогволода и его сыновей, а дочь Рогнеду насильно взял в жены.
Вертоград – сад.
Причт – штат священнослужителей (священники и дъяконы) и церковнослужителей (пономари, дъячки, чтецы) при православной церкви.
архиерей – высший священнослужитель в православной церкви.
стихарь – длинное платье с широкими рукавами; церковное облачение дъячков и дъяконов, нижнее облачение священников и архиереев.
корзно (стар.) -  плащ; верхняя одежда, зипун.
синклит – (от греч. synkletos – созванный совет), здесь: представители церкви, направляющиеся в Киев крестить киевлян.
иерей – (греч. hierus, букв. – жрец) официальное название православного священника.
Дружины какого то Фоки – Варда Фока в 987 г. поднял восстание, овладел большей частью Малой Азии и провозгласил себя императором Византии. Правящие тогда Василий и Константин, обратились к князю Владимиру за помощью. В Византию был отправлен русский отряд, который способствовал подавлению мятежа.
зане – так как, потому что.
иконы мусейского дела – Мусия – мозаика.
Демественным ладом – вид церковного пения.
Полоз – здесь: киль судна.

        Летом 1015 г. Владимир Святославович, собираясь в поход против Новгорода, где  правящий там сын Ярослав  отказался платить дань, умирает. После смерти князя Владимира началась борьба за киевский престол. Согласно воле Владимира власть в Киеве должна была перейти к Борису, который в это время вел княжескую дружину против печенегов. Власть захватил  Святополк, старший, приемный сын Владимира,  он стал править Киевом и, желая убрать с дороги соперников, подослал убийц к братьям – Глебу и Борису, за что и был назван Окаянным. Борис и Глеб стали первыми святыми, канонизированными Русской Православной Церковью. Приняв мученичество и смерть в последовании Христу, они в народном сознании становятся во главе небесных сил, обороняющих русскую землю от врагов.

К. БАЛЬМОНТ
УБИЙЦА ГЛЕБА И БОРИСА

                И умер бедный раб у ног
                Непобедимого владыки.
                Пушкин
Едва Владимир отошел,
Беды великие стряслися.
Обманно захватил престол
Убийца Глеба и Бориса.

Он их зарезал, жадный волк,
Богопротивный Святополк,
Какому в мире нет подобных.

Но, этим дух не напитав,
Не кончил он деяний адских,
И князь древлянский Святослав*
Был умерщвлен близ гор Карпатских.

Свершил он много черных дел,
Не снисходя и не прощая.
И звон над Киевом гудел,
О славе зверя возвещая.

Его ничей не тронул стон,
И крулю Польши, Болеславу*,
Сестру родную отдал он
На посрамленье и забаву.

Но бог с высот своих глядел,
В своем вниманье не скудея.
И беспощаден был удел
Бесчеловечного злодея.

Его поляки не спасли,
Не помогли и печенеги*,
Его как мертвого несли,
Он позабыл свои набеги.

Не мог держаться на коне
И всюду чуял шум погони.
За ним в полночной тишине
Неслись разгневанные кони.

Пред ним в полночной тишине
Вставали тени позабытых.
Он с криком вскакивал во сне,
И дальше, дальше от убитых.

Но от убитых не уйти,
Они врага везде нагонят,
Они – как тени на пути,
Ничьи их силы не схоронят.

И тщетно мчался он от них,
Тоской терзался несказанной.
И умер он в степях чужих*,
Оставив кличку: Окаянный.

Богопротивный Святополк –  приказал убить Бориса, который стоял с войском у р. Альт, готовясь к битве с печенегами. Глеб находился в Муроме, узнав о смерти отца, двинулся к Киеву, но тоже был убит по приказу Святополка.
…древлянский Святослав – Святослав Владимирович правил в землях древлян. Узнав о злодеяниях брата, бежал к уграм (венграм). Погоня, которую организовал Святополк, нагнала и убила Святослава  около Карпат.
И крулю Польши, Болеславу – Болеслав Храбрый, польский король, женатый на сестре Святослава. Святополк, потерпев поражение под Любичем, бежал к Болеславу.
Не помогли и печенеги – Святополк бежал к печенегам и привел их на Русь, но был разбит Ярославом.
И умер он в степях чужих – Болеслав Храбрый помог Святополку вернуть киевский престол в 1018 году. Но уже в следующем, 1019-м, Ярослав Владимирович подошел к Киеву с войском. Оказавшись без польской помощи, Святополк бежал на западные границы Руси, где и умер.

Ярослав, заняв Киев, правил Русью до 1054 г. При Ярославе было восстановлено единство Руси. Была укреплена система правления державой, введен первый на Руси свод законов – «Русская правда», развивались многие сферы духовной культуры. В 1037 г. заложен главный храм Киева – собор Святой Софии, открывались школы, появились первые библиотеки, возникло летописание. Своею волею Ярослав в 1051 г. поставил во главе Русской церкви митрополитом Иллариона, перу которого принадлежит произведение «Слово о законе и благодати».
Академик Б. А. Рыбаков подчеркивает факт выдвижения киевского князя в ряд первых европейских политиков. Тогда как в Европе того времени насчитывалось несколько десятков королей, князей и герцогов, цесарей-императоров было трое: император Священной Римской империи (в 1037 г. Конрад II), император Византии (Константин Мономах) и цесарь Руси – Ярослав Мудрый. В 1950-х годах  в Софийском соборе была открыта надпись-граффито о смерти Ярослава Мудрого, в которой он также нарекается цесарем или царем (под титлом). Таким образом, именно Ярослав становится первым русским царем за пять веков до Иоанна IV.
Укрепилось международное положение, вырос авторитет Руси. В практике того времени союзы государств  крепили династическими браками. Так, польский король Казимир 1 был женат на сестре Ярослава Добронеге, Изяслав, старший сын, был женат на сестре короля. Младшая дочь Ярослава Елизавета стала женой норвежского короля Гаральда, после его смерти вступила в брак с королем Дании. Сын Ярослава Всеволод был женат на дочери Константина Мономаха Анастасии.
 Д. САМОЙЛОВ
АННА  ЯРОСЛАВНА
Как тебе живется, королева Анна,
В той земле, во Франции чужой?*
Неужели от родного стана
Отлепилась ты душой?

Как живется, Анна Ярославна,
В теплых странах?
                А у нас – зима.
В Киеве у нас настолько славно,
Храмы убраны и терема!

Там у вас загадочные дуют
Ветры
           с моря-океана вдоль земли.
И за что там герцоги воюют?
И о чем пекутся короли?

Каково тебе в продутых залах,
Где хозяин редок, словно гость,
Где собаки у младенцев малых
Отбирают турью кость?

Там мечи, и панцири, и шкуры:
Войны и охоты – все одно.
Там под вечер хлещут трубадуры
Авиньонское вино…

Ты полночи мечешься в постели,
Просыпаясь со слезой…
Хорошо ли быть на самом деле
Королевой Франции чужой?

Храмы там суровы и стрельчаты,
В них святые – каменная рать.
Своевольны лысые прелаты.
А до бога не достать!

Хорошо почувствовать на ощупь,
Как тепла медовая свеча!..
Девушки в Днепре белье полощут
И кричат по-русски,
                хохоча.
Здесь, за тыщей рек, лесов, распутиц,
Хорошо, просторно на дворе…
Девушки, как стаи белых утиц,
Скатерти полощут во Днепре.

Анна Ярославна (ок. 1024 – не ранее 1075) – старшая дочь киевского князя Ярослава Мудрого, была выдана замуж за французского короля Генриха I. После его смерти в 1060 стала правительницей Франции в малолетство сына – Филиппа I.

А. ТОЛСТОЙ
ПЕСНЯ О ГАРАЛЬДЕ И ЯРОСЛАВНЕ (отрывок)
              17
В Норвегии праздник веселый идет:
   Весною, при плеске народа,
В ту пору, как алый шиповник цветет,
   Вернулся Гаральд из похода.

              18
Цветами его корабли обвиты,
   От сеч отдыхают варяги,
Червленые берег покрыли щиты
   И с черными вранами стяги.

              19
В ладьях отовсюду к шатрам парчевым
   Причалили вещие скальды
И славят на арфах, один за другим,
   Возврат удалого Гаральда.

              20
А сам он у моря, с веселым лицом,
   В хламиде и в светлой короне,
Норвежским избранный от всех королем,
   Сидит на возвышенном троне.

              21
Отборных и гридней и отроков рой
   Властителю служит уставно:
В царьградском наряде, в короне златой
   С ним рядом сидит Ярославна.

              22
И, к ней обращаясь, Гаральд говорит,
   С любовью в сияющем взоре:
«Все, что пред тобою цветет и блестит,
   И берег, и синее море,
              23
Цветами убранные те корабли,
   И грозные замков твердыни,
И людные веси норвежской земли,
   И все, чем владею я ныне,

              24
И слава, добытая в долгой борьбе,
   И самый венец мой державный,
И все, чем я бранной обязан судьбе, —
Все то я добыл лишь на вено тебе,
   Звезда ты моя, Ярославна!»

Гаральд Храбрый, или Смелый (1015 – 1066) – король Норвегии; сватался к дочери Ярослава Мудрого Елизавете, которая несколько раз отказывала, но, в конце концов, стала его женой.

С середины ХII века начинается процесс распада Киевской Руси, который был вызван целым комплексом причин. Период политической раздробленности – закономерный этап развития всех государств средневековой Европы. К этому периоду относится поход новгород-северского князя Игоря 1185 г. против половцев. События этого похода нашли отражение в «Слове о полку Игореве» - памятнике древнерусской словесности XII века. Его основная мысль – страстный призыв к единению русских земель.
Ю. ДРУНИНА
ГОЛОС  ИГОРЯ
                Часть войска князя Игоря была конной – дружинники,
                а другая пешей - смерды*, «черные люди».

«Как волков, обложили нас
Половцев рати.
Несть числа им,
лишь кони дружину спасут.
Ну а пешие смерды?..
Тяжело умирати,
Но неужто мы бросим,
Предадим черный люд?»

Голос Игоря ровен,
Нет в нем срыва и дрожи.
Молча спешились витязи,
Предавать им негоже.

Был в неравном бою
Схвачен раненый Игорь
И порубаны те,
Что уйти бы могли…
Но зато через ночь
Половецкого ига,
Через бездны веков,
Из нездешней дали
Долетел княжий глас:
«Нелегко умирати,
Только легче ли жить
Во предателях, братья?»

Смерды – крестьянское население, подчиняющееся князю и несшее повинности в его пользу. Имущество не имел право передавать непрямым наследникам, оно передавалось князю.
И.  КОЗЛОВ
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
                Княгине 3. А. Волконской

То не кукушка в роще темной
Кукует рано на заре -
В Путивле плачет Ярославна,
Одна, на городской стене:
       «Я покину бор сосновый,
       Вдоль Дуная полечу,
       И в Каяль-реке бобровый
       Я рукав мой обмочу,
       Я домчусь к родному стану,
       Где кипел кровавый бой,
       Князю я обмою рану
       На груди его младой".
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
       «Ветер, ветер, о могучий,
       Буйный ветер! что шумишь?
       Что ты в небе черны тучи
       И вздымаешь и клубишь?
       Что ты легкими крылами
       Возмутил поток реки,
       Вея ханскими стрелами
       На родимые полки?"
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
       «В облаках ли тесно веять
       С гор крутых чужой земли,
       Если хочешь ты лелеять
       В синем море корабли?
       Что же страхом ты усеял
       Нашу долю? для чего
       По ковыль-траве развеял
       Радость сердца моего?"
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
       «Днепр мой славный! ты волнами
       Скалы половцев пробил,
       Святослав с богатырями
       По тебе свой бег стремил,-
       Не волнуй же, Днепр широкий,
       Быстрый ток студеных вод,
       Ими князь мой черноокий
       В Русь святую поплывет".
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
       «О река! отдай мне друга -
       На волнах его лелей,
       Чтобы грустная подруга
       Обняла его скорей,
       Чтоб я боле не видала
       Вещих ужасов во сне,
       Чтоб я слез к нему не слала
       Синим морем на заре".
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
       «Солнце, солнце, ты сияешь
       Всем прекрасно и светло!
       В знойном поле что сжигаешь
       Войско друга моего?
       Жажда луки с тетивами
       Иссушила в их руках,
       И печаль колчан с стрелами
       Заложила на плечах".
И тихо в терем Ярославна
Уходит с городской стены.

На крайнем юго-западе Руси находилась Галицкая земля, власть в которой принадлежала потомкам старшего внука Ярослава Мудрого Ростиславу Владимировичу (ум. 1066), его сыну Володарю (ум. 1124). К середине ХII века власть перешла к Изяславичям – Даниилу и Василько Романовичям. Даниил Романович Галицкий в 1245 г. разбил венгерско-литовское войско и сумел установить внутриполитическую стабильность. Даниил был одним из самых влиятельных русских князей своего времени. В 1253 г. принял от Римского папы королевский титул.
А. ТОЛСТОЙ
РОМАН ГАЛИЦКИЙ
        К Роману Мстиславичу в Галич послом
        Прислал папа римский легата*.
И вот над Днестром, среди светлых хором,
        В венце из царьградского злата,
Князь слушает, сидя, посольскую речь,
Глаза опустив, опершися на меч.

И молвит легат: «Далеко ты,
О княже, прославлен за доблесть свою!
          Ты в русском краю
Как солнце на всех изливаешь щедроты,
          Врагам ты в бою
     Являешься божиим громом;
Могучей рукой ты Царьград поддержал,
В земле половецкой не раз испивал
       От синего Дона шеломом.
Ты храбр, аки тур, и сердит, аки рысь,—
       Но ждет тебя большая слава,
Лишь римскому папе душой покорись,
       Святое признай его право:
Он может по воле решить и вязать*,
На дом он на твой призовет благодать,
      На недругов — божье проклятье!
Прими ж от него королевскую власть,
       К стопам его пасть
Спеши — и тебе он отверзет объятья
И, сыном коль будешь его нареком,
Тебя опояшет духовным мечом!»

Замолк. И, лукавую выслушав речь,
       Роман на свой меч
    Взглянул — и его вполовину
Он выдвинул вон из нарядных ножон:
   «Скажи своему господину:
Когда так духовным мечом он силен,
    То он и хвалить его волен,
Но пусть он владеет по-прежнему им,
А я вот и этим, железным своим,
              Доволен.
А впрочем, за ласку к Червонной Руси
        Поклон ему наш отнеси!»
легат – титул высших дипломатических представителей Ватикана.
по воле решать и вязать – отпускать или не отпускать грехи.

Новгородская земля занимала особое место среди русских княжеств. Господин Великий Новгород, так Новгород – центр славянских земель на северо-западе Руси – называли современники, давний соперник Киева. Здесь княжеская власть зачастую уступала вечевой. Так, обращается к нему Д. Веневитинов:
О Новград! В вековой одежде
Ты предо мной, как в седине,
Бессмертных витязей ровесник.
Твой прах гласит, как бдящий вестник,
О непробудной старине.
Ответствуй, город величавый:
Где времена цветущей славы,
Когда твой голос, бич князей,
Звуча здесь медью в бурном вече,
К суду или к кровавой сече
Сзывал послушных сыновей?
Когда твой меч, гроза соседа,
Карал и рыцарей, и шведа*,
И эта гордая волна
Носила дань войны жестокой?
Скажи, где эти времена?
Они далёко, ах, далёко!
карал и рыцарей и шведа – имеется в виду победы Александра Невского над шведами (1240 – Невская битва) и рыцарями Тевтонского ордена (1242 – Битва на Чудском озере).
* * *
В ХIII веке разрозненные русские земли оказались под ударами внешних врагов, как с Востока, так и с Запада.      После смерти Чингисхана, основателя Монгольской империи, в 1227 г. на очередном курултае было принято решение о походе на Запад. Во главе войска стал внук Чингисхана Бату-хан (Батый).
Зимой 1237 на Русь двинулось монгольское войско. В декабре того же года оно подошло к Рязани. Батый потребовал сдать город, но рязанский князь Юрий Игоревич от имени рязанцев ответил отказом: «Только когда нас не будет в живых, то все ваше будет». Дружину, которую Юрий вывел для боя в открытое поле, монголы разгромили. Город мужественно оборонялся три дня, но силы были не равны и 21 декабря Рязань пала, город был снесен полностью. Согласно преданию рязанский боярин, богатырь Евпатий Коловрат был в отъезде. Вернувшись и увидев пепелище, он собрал небольшую дружину и кинулся за Батыем. Внезапное нападение вызвало панику среди татар, но сражение, несмотря на мужество и отчаянье русских, было проиграно,  Евпатий погиб, нанеся урон войску захватчика.
Н. ЯЗЫКОВ
ЕВПАТИЙ
«Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть?–
В рязанские стены вломились татары!
Там сильные долго сшибались удары,
Там долго сражалась с насилием честь,
Но все победили Батыевы рати:
Наш град – пепелище, и князь наш убит!»–
Евпатию бледный гонец говорит,
И, страшно бледнея, внимает Евпатий.

«О витязь! я видел сей день роковой:
Багровое пламя весь град обхватило.
Как башня, спрямилось, как буря, завыло;
На стогнах смертельный свирепствовал бой,
И крики последних молитв и проклятий
В дыму заглушали звенящий булат –
все пало... и небо стерпело сей ад!»
Ужасно бледнея, внимает Евпатий.

Где-где по широкой долине огонь
Сверкает во мраке ночного тумана,–
То грозная рать победителя хана
Покоится; тихи воитель и конь;
Лишь изредка, черной тревожимый грезой,
Татарин впросонок с собой говорит.
То, вздрогнув, безмолвный, поднимет свой щит,
То схватит свое боевое железо.

Вдруг... что там за топот в ночной тишине?
«На битву, на битву! – взывают татары.
Откуда ж свершитель отчаянной кары?
Не все ли погибло в крови и в огне?
Отчизна, отчизна! под латами чести
Есть сильное чувство, живое, одно...
Полмертвую руку подъемлет оно
С последним ударом решительной мести.

Не синее море кипит и шумит,
Почуя внезапный набег урагана,–
Шумят и волнуются ратники хана;
Оружие блещет, труба дребезжит,
Толпы за толпами, как тучи густые,
Дружину отважных стесняют кругом;
Сто копий сражаются с русским копьем...
И пало геройство под силой Батыя.

Редеет ночного тумана покров,
Утихла долина убийства и славы.
Кто сей на долине убийства и славы
Лежит, окруженный телами врагов?
Уста уж не кличут бестрепенных братий,
Уж кровь запеклася в отверстиях лат,
А длань еще держит кровавый булат:
Сей падший воитель свободы – Евпатий.

После Рязани войско Батыя вторглось в пределы Владимиро-Суздальского княжества. В 1238 г. был захвачен  г. Владимир, затем другие города Северо-Восточной Руси: Суздаль, Ростов, Ярославль, Кострома, Тверь. В 1239 г. Батый начинает второй поход, в этот раз на южные русские земли. В 1240 г. пал Киев. Конец 1242 г. – начало зависимости русских земель от правителей Золотой Орды – государства, входившего в состав Монгольской империи, а затем, после 1266 г., получившего самостоятельность. Более двух столетий тесные связи с Ордой оказывали важное многоплановое влияние, как на развитие русской государственности, так и культуры в целом.
А. ЖИГУЛИН
Оборона Владимира
(1238)
Вокруг пылала
Отчая земля –
Стога, деревни,
Церкви и повети,
А здесь, внутри,
За стенами кремля –
не только жены,
Старики и дети.

Здесь за стеною,
Жил не только князь,
митрополит
И славный воевода,
Но древних букв
Затейливая вязь –
Язык, культура
И душа народа…

Как мало нынче
Знаем мы о них,
О тех, погибших
В той кровавой тризне!
Ведь в том огне
Сгорело столько книг!
А книги – тоже
Продолженье жизни.

Р. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
СТИХИ О ХАНЕ БАТЫЕ
А. Ковалеву
А все-таки ошибся старикан!
Не рассчитал всего впервые в жизни.
Великий хан.
Такой мудрец и – надо же! –
ошибся.

Текла, ревя и радуясь, орда.
Ее от крови било и качало.
Разбросанно горели города,
и не хватало стрел в тугих колчанах.
Белели трупы
недругов босых.
Распахивал огонь любые двери!
Дразнил мороз.
Смешил чужой язык.
И сабли от работы не ржавели.
И пахло дымом, потом и навозом…

Все, что еще могло гореть, спалив,
к тяжелым пропылившимся повозкам
пришельцы гнали
пленников своих.
Они добычею в пути менялись.
И, сутолоку в лагерь принося,
всех ставили к колесам.
И смеялись:
«Смерть!» -
если ты был выше колеса.
У воина рука не задрожит.
Великий хан все обусловил четко.

Везло лишь детям.
Оставались жить
славянские мальчишки и девчонки.
Возвышенные, как на образах,
что происходит –
понимали слабо…

Но ненависть в заплаканных глазах
уже тогда –
не детская –
пылала!
Они молчали. Ветер утихал.
Звенел над головами рыжий полдень…

И все-таки ошибся
мудрый хан!
Ошибся хан и ничего не понял!..
Они еще построятся в полки.
Уже грядет, уже маячит битва!..

Колеса были слишком велики.
А дети подрастают
Очень быстро.

В XIII веке гроза на русские земли надвигалась  и с Запада, само дальнейшее историческое бытие Руси оказалось под вопросом. В этот сложный период князем Александром Ярославичем Невским был осуществлен судьбоносный цивилизационный выбор, позволивший  сохранить самобытность русской культуры и государственности. Не случайно в 2008 г., в условиях конституционного запрета на государственную идеологию, Александр Невский был избран всеобщим голосованием личностью - символом нации.
К. СИМОНОВ
Из поэмы «ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ»
(Отрывок)
               
Глава шестая
                …и бысть сеча ту велика
                Немцевъ и Чюди…
                Новгородская Первая Летопись

На голубом и мокроватом
Чудском потрескивавшем льду
В шесть тыщ семьсот пятидесятом
От сотворения году,

В субботу, пятого апреля,
Сырой рассветною порой
Передовые рассмотрели
Идущих немцев темный строй.

На шапках – перья птиц веселых,
На шлемах – конские хвосты.
Над ними на древках тяжелых
Качались черные кресты.

Оруженосцы сзади гордо
Везли фамильные щиты,
На них гербов медвежьи морды,
Оружье, башни и цветы.

Все было дьявольски красиво,
Как будто эти господа,
Уже сломивши нашу силу,
Гулять отправились сюда.

Ну что ж, сведем полки с полками,
Довольно с нас посольств, измен,
Ошуюю нас Вороний камень,
И одесную нас Узмень.

Под нами лед, над нами небо,
За нами наши города,
Ни леса, ни земли, ни хлеба
Не взять вам больше никогда.

Всю ночь, треща смолой, горели
За нами красные костры.
Мы перед боем руки грели,
Чтоб не скользили топоры.

Углом вперед, от всех особо,
Одеты в шубы, в армяки,
Стояли темные от злобы
Псковские пешие полки.

Их немцы доняли железом,
Угнали их детей и жен,
Их двор пограблен, скот порезан,
Посев потоптан, дом сожжен.

Их князь поставил в середину,
Чтоб первый приняли напор, -
Надежен в черную годину
Мужицкий кованный топор!

Князь перед русскими полками
Коня с разлета повернул,
Закованными в сталь руками
Под облака сердито ткнул.

«Пусть с немцами нас бог рассудит
Без проволочек тут, на льду,
При нас мечи, и, будь что будет,
Поможем божьему суду!»

Князь поскакал к прибрежным скалам,
На них вскарабкавшись с трудом,
Высокий выступ отыскал он,
Откуда видно все кругом.

И оглянулся. Где-то сзади,
Среди деревьев и камней,
Его полки стоят в засаде,
Держа на привязи коней.

А впереди, по звонким льдинам
Гремя тяжелой чешуей,
Ливонцы едут грозным клином –
Свиной железной головой.

Был первый натиск немцев страшен.
В пехоту русскую углом
Двумя рядами конных башен
Они врубились напролом.

Как в бурю гневные барашки,
Среди немецких шишаков
Мелькали белые рубашки,
Бараньи шапки мужиков.

В рубахах стиранных нательных,
Тулупы на землю швырнув,
Они бросались в бой смертельный,
Широко ворот распахнув.

Так легче бить врага с размаху,
А коли надо умирать,
Так лучше чистую рубаху
Своею кровью замарать.

……………………………

Князь молча слушал разговоры,
Насупясь  на коне сидел;
Сегодня он спасал не город,
Не вотчину, не свой удел.

Сегодня силой всенародной
Он путь ливонцам закрывал,
И тот, кто рисковал сегодня, -
Тот всею Русью рисковал.
Пускай бояре брешут дружно –
Он видел все, он твердо знал,
Когда полкам засадным нужно
Подать условленный сигнал.

И, только выждав, чтоб ливонцы,
Смешав ряды, втянулись в бой,
Он, полыхнув мечом на солнце,
Повел дружину за собой.

Подняв мечи из русской стали,
Нагнув копейные древки,
Из леса с криком вылетали
Новогородские полки.

По льду летели с лязгом, с громом,
К мохнатым гривам наклоняясь;
И первым на коне огромном
В немецкий строй врубился князь.

И, отступая перед князем,
Ломая копья и щиты,
С коней валились немцы наземь,
Воздев железные персты.

Гнедые кони горячились,
Из-под копыт вздымали прах,
Тела по снегу волочились,
Завязнув в узких стременах.

Стоял суровый беспорядок
Железа, крови и воды.
На месте рыцарских отрядов
Легли кровавые следы.

Одни лежали, захлебнувшись
В кровавой ледяной воде,
Другие мчались прочь, пригнувшись,
Трусливо шпоря лошадей.

Под ними лошади тонули,
Под ними дыбом лед вставал,
Их стремена на дно тянули,
Им панцирь выплыть не давал.

Брело под взглядами косыми
Немало пойманных господ,
Впервые пятками босыми
Прилежно шлепая об лед.

И князь, едва остыв от свалки,
Из-под руки уже следил,
Как беглецов остаток жалкий
К ливонским землям уходил.

Три сотни лет существовало первое русское государство, эти годы были наполнены стремлением к объединению, борьбой с внешними врагами, победами и поражениями, немалыми достижениями, которые заложили фундаменты нашего сегодняшнего бытия. Первый этап нашей государственности завершился и драмой внутреннего распада, и натиском внешнего давления, что определило задачу дальнейшей истории – нового объединения, создания нового государственного образования, что и определило историю следующих эпох.









ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО  ГОСУДАРСТВА  ХIV – ХVI вв: МОСКОВСКАЯ РУСЬ


Четырнадцатый век – время собирания русских земель вокруг Москвы, время создания нового, централизованного государства. Осталось позади время феодальной раздробленности, когда каждое княжество было гордо своей самостоятельностью, независимостью от власти Киевского князя. Уходили в прошлое страх и ужас от нашествия внешних врагов, затягивалась рана поражения, все явственнее взрастала надежда на освобождение от власти ханов Золотой орды. Тот факт, что сформировалось три региона, которые соперничали за желание стать центром объединения, свидетельствует о том, что само это стремление становилось определяющей силой исторического бытия. Москва, Тверь и Литва – вот эти три силы, которые стремились реализовать требование истории.
Удачное географическое положение, взвешенная политика московских князей  и церкви, а также многое другое способствовали тому, что в борьбе за право быть центром объединения Руси победу праздновала Москва.
Четырнадцатый век – время великих людей, ярких личностей, что справедливо  отмечал известный российский историк Ключевский. Среди них наша память выделяет и с благодарностью произносит имена – князя Дмитрия Ивановича, иконописца Андрея Рублева, святого земли русской Сергия Радонежского, миссионера Стефана Пермского и многих других.
Одним из ярчайших и главнейших событием века явилась битва на поле Куликовом (1380 г). Именно здесь объединенные войска русских земель (пусть и не всех еще) одержали победу над войском Мамая, что явилось важным прологом будущего освобождения и укрепления русской державы.




Н. ЯЗЫКОВ

БАЯН  К  РУССКОМУ ВОИНУ  ПРИ  ДМИТРИИ  ДОНСКОМ, ПРЕЖДЕ  ЗНАМЕНИТОГО СРАЖЕНИЯ  ПРИ  НЕПРЯДВЕ
(отрывок)
              …
Рука свободного сильнее
Руки, измученной ярмом,–
Так с неба падающий гром
Подземных грохотов звучнее,
Так песнь победная громчей
Глухого скрежета цепей!

Не гордый дух завоеваний
Зовет булат твой из ножон:
За честь, за веру грянет он
В твоей опомнившейся длани –
И перед челами татар
Не промахнется твой удар!

На бой, на бой! – И жар баянов
С народной славой оживет,
И арфа смелых пропоет:
«Конец владычеству тиранов:
Ужасен хан татарский был,
Но русский меч его убил!»
Д. САМОЙЛОВ
ЗА  НЕПРЯДВОЙ
Ходят кони по елани*,
Меж собою говорят,
Дескать едут басурмане*
К нам с набегом, говорят.

– Крыты в чащах наши веси, –
Отвечает конь коню, –
Не сыскать их в чернолесье
Ни мечу и ни огню.

– Ой, отыщут, ой, отыщут,
Никого не пощадят.
Их ведь тыща, да две тыщи,
Да три тыщи, говорят.

Оседлают нас, буланых,
Оседлают вороных
И угонят от желанных,
Далеко от сел родных.

Ой, увидим, как в тумане
Села дальние горят,
Ох, сердиты басурмане,
Ох, жестоки, говорят.

Пропадут следы в полыни,
Порастет вокруг быльем.
Будем сохнуть на чужбине,
Слезы горькие прольем.

– Нет, на речке на Непрядве
Стяги русские стоят.
Будут биться наши рати,
Одолеют, говорят.

И себя не пожалеют
Ради Родины в бою.
Одолеют, одолеют, –
Отвечает конь коню.

елань – обширная прогалина, луговая или полевая равнина.
басурман – неверный, нехристианин; так называли в основном мусульман, турок, представителей азиатских народов.

К. РЫЛЕЕВ
ДМИТРИЙ  ДОНСКОЙ
«Доколь нам, други, пред тираном
Склонять покорную главу
И заодно с презренным ханом
Позорить сильную Москву?
Не нам, не нам страшиться битвы
С толпами грозными врагов:
За нас и Сергия молитвы*,
И прах замученных отцов!

Летим – и возвратим народу
Залог блаженства чуждых стран:
Святую праотцев свободу
И древние права граждан.
Туда! за Дон!.. настало время!
Надежда наша – бог и меч!
Сразим монголов и, как бремя,
Ярмо Мамая сбросим с плеч!»

Так Дмитрий, рать обозревая,
Красуясь на коне, гремел
И, в помощь бога призывая,
Перуном грозным полетел...
«К врагам! за Дон!* – вскричали войски,–
За вольность, правду и закон!»
И, повторяя крик геройский,
За князем ринулися в Дон.

Несутся, полные отваги,
Волн упреждают быстрый бег;
Летят, как соколы,– и стяги
Противный осенили брег.
Мгновенно солнце озарило
Равнину и брега реки
И взоры вдалеке открыло
Татар несметные полки.

Луга, равнины, долы, горы
Толпами пестрыми кипят;
Всех сил объять не могут взоры...
Повсюду бердыши блестят.
Идут, как мрачные дубравы –
И вторят степи гул глухой;
Идут... там хан, здесь чада славы –
И закипел кровавый бой!..

«Бог нам прибежище и сила!–
Рек Дмитрий на челе полков. –
Умрем, когда судьба судила!» –
И первый грянул на врагов.
Кровь хлынула – и тучи пыли,
Поднявшись вихрем к небесам,
Светило дня от глаз сокрыли,
И мрак простерся по полям.

Повсюду хлещет кровь ручьями;
Зеленый побагровел дол:
Там русский поражен врагами,
Здесь пал растоптанный монгол,
Тут слышен копий треск и звуки,
Там сокрушился меч о меч.
Летят отсеченные руки,
И головы катятся с плеч.

А там, под тению кургана,
Презревший славу, сан и свет,
Лежит, низвергнув великана,
Отважный инок Пересвет*.
Там Белозерский князь* и чада,
Достойные его любви,
И окрест их татар громада,
В своей потопшая крови.

Уж многие из храбрых пали,
Великодушный сонм редел;
Уже враги одолевали,
Татарин дикий свирепел.
К концу клонился бой кровавый,
И черный стяг был пасть готов,
Как вдруг орлом из-за дубравы
Волынский грянул на врагов*.

Враги смешались – от кургана
Промчалось: «Силен русский бог!» –
И побежала рать тирана,
И сокрушен гордыни рог!
Помчался хан в глухие степи,
За ним шумящим враном страх;
Расторгнул русский рабства цепи
И стал на вражеских костях!..

Но кто там бледен, близ дубравы,
Обрызган кровию лежит?
Что зрю?.. Первоначальник славы*,
Димитрий ранен... страшный вид!..
Ужель изречено судьбою
Ему быть жертвой битвы сей?
Но вот к стенящему герою
Притек сонм воев и князей.

Вот, преклонив трофеи брани,
Гласят: «Ты победил! восстань!» –
И князь, воздевши к небу длани:
«Велик нас ополчивший в брань!
Велик! – речет,– к нему молитвы!
Он Сергия услышал глас:
Ему вся слава грозной битвы;
Он, он один прославил нас!»

За нас и Сергия молитвы – согласно историческому преданию перед походом князь Дмитрий посетил Сергия Радонежского и получил его благословение.
Туда! за Дон! – Дмитрий, подойдя к Дону, на другом берегу которого простиралось Куликово поле, принял решение перейти реку, отрезав тем самым возможность отступления, войску оставалось погибнуть или победить.
инок Пересвет  - монах Троице-Сергиева монастыря, отправленный Сергием в войско Дмитрия. Он начал Куликовскую битву единоборством с татарским богатырем Челибеем.
Белозерский князь – Князья Белозерские, поддержавшие Дмитрия, погибли в битве.
Волынский – Волынский-Боброк Д. М. командовал резервным полком, который находился в засаде; полк вступил в бой, когда монгольские войска, смяв полк левой руки, заходили в тыл русским войскам; вступление засадного полка в бой способствовало победе русских.
Первоначальник славы – Дмитрий Иванович, К. Рылеев сделал пометку, что это определение - выражение летописца
И.  КОБЗЕВ
ПЕРЕСВЕТ
                Опять над полем Куликовым
                Взошла и расточилась мгла.
                А. Блок
Поют косцы… Прядет туман Непрядва…
Галдят над полем выводки галчат…
А я гляжу и чувствую: неправда! –
То вороны, то вороны кричат.

В медовом мареве, в свистящих острых косах
Мне виден древних сабель пересверк,
Как перед тьмою лучников раскосых
Рискованно гарцует Пересвет.

О Пересвет! Мне так до боли близок
Твой смех, твой гнев
И твой надменный вид,
Как будто сам я здесь бросаю вызов
Всему, что горем Родине грозит!

Не все ль одно – что Пересвет, что Игорь?
Я то же был бы среди той грозы,
Чтоб черное батыевское иго
Пронзить копьем сквозь медный щит мирзы*.

Ордынский князь, он в битве ищет славы,
Он горячит поджарого коня.
А мне спасать язык и честь державы,
А мне спасать Россию от огня.

Здесь ели хлеб от вдовьих слез соленый,
Здесь скорбных песен непочатый край,
Здесь только ветер шелестел соломой…
Чего ж еще ты хочешь, хан Мамай?!

Мне ведомо, какой тоской томится
Славянская певучая душа,
И потому я долго буду биться
И в пыль паду, собой не дорожа.

Мы сыты горем, злым, многовековым.
О Родина! Трудны твои пути.
Россия стала полем Куликовым –
И от возмездья некуда уйти!

Стальной кольчугой стали наши беды.
Теперь мы в битвах понимаем толк.
У нас один – тяжелый! – путь победы.
Блестя шеломами, летит Запасный Полк.

Не быть позору. Не бренчать оковам.
Жить будут внуки с гордой головой.
И будет столп на поле Куликовом
Грозить врагам чугунной булавой!
мирза – (перс.) – у тюрских кочевых народов так называли крупных феодалов, глав отдельных родов и орд. Здесь: враг, противник.


А. БЛОК
НА  КУЛИКОВОМ  ПОЛЕ
1.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
            И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
             В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли
             Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
              Пронзил нам грудь.

Наш путь степной, наш путь – в тоске безбрежной,
              В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы ночной и зарубежной
              Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
               Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
                И ханской сабли сталь…

И вечный бой! Покой нам только снится
                Сквозь кровь и пыль.
Летит, летит степная кобылица
                И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи…
                Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
                Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!
                Плачь, сердце, плачь:
Покоя нет! Степная кобылица
                Несется вскачь!
7 июня 1908
2.
Мы, сам  друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…

На пути – горючий белый камень.
За рекой – поганая орда.
светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.

И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб не даром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»

Я – не первый воин, не последний, –
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
……………………………
5.
                И мглою бед неотразимых
                Грядущий день заволокло.
                Вл. Соловьев
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.

За тишиною непробудной,
За разливающейся мглой
Не слышно грома битвы чудной,
Не видно молньи боевой.

Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. – Молись!


Одним из древнейших лирических жанров мировой литературы является плач. Хорошо известный на Руси, он сочетал традиции книжного плача и обрядового причитания. «Плач княгини Евдокии по князе Дмитрии Донском» И. Кобзева замечательно передает его характерные особенности, ниже приведем отрывок из него: 

Едва преставился Димитрий-князь,
Его жена, княгиня Евдокия,
Над ним плакучей ивушкой склоняясь,
Возговорила причеты такие:
«О, горе мне! Душа моя во тьме.
Куда ты, свет очей моих, сокрылся?
Пошто ни слова доброго ко мне
Не молвишь днесь? Пошто так осердился?
Пошто, моя вечерняя звезда,
Грядешь на запад, в сторону чужую?
Пошто, мой ясный месяц, навсегда
Укутываешь лик во тьму ночную?
Ужели ты, мой виноградный сад,
Цвести и зреть уж никогда не станешь?
Не утолишь вовек душевный глад
И сладким плодом сердце не одаришь?
Великий князь! Гроза чужих сторон!
Победами украсивший державу!
Пошто же ныне, смертью побежден,
Не смеешь с ней поратовать на славу?
Восстань, как прежде, в силе и чести!
Пускай печаль родной Руси не сгложет!..

Исторический процесс объемлет собой все многообразие проявлений человеческого бытия. Одной из противоречивых фигур, времен обретения Русью политической самостоятельности ХIV века, является образ великого князя Рязанского Олега. Недоброй славой о себе он обязан преимущественно московским летописцам.  Поэтическим воплощением этих взглядов стала трагедия Ивана Ильича Танеева, отца известного русского композитора Сергея Ивановича Танеева - «Олег, князь Рязанский» (1826 г.). Соперничество и непростые отношения с Московским князем  Дмитрием Ивановичем, непосредственная близость степи оказали решающее влияние на политику Рязанского князя. Поэт  вкладывает в уста своего героя упрек, обращенный к московскому властителю: «Его желание попрать князей других, / Славянской области главою быть единой». Олег  не участвовал в Куликовской битве, что, впрочем, не помешало автору поместить его во враждебный стан Мамая. Ордынский правитель спешит отдать грозный приказ:
В назначенный вам час с оружием в руках
Идите на поля, возвейте всюду страх,
Обруште на главы победные удары,
Чтоб ведал славянин, сколь яростны татары,
Сколь пагубна их месть и хана лютый гнев.
 Выразительно передана душевная борьба между любовью князя к прекрасной дочери Мамая Селиме и долгом перед отечеством. Мучительный для героя выбор сопровождается жгучим терзанием совести. В отчаянии он восклицает:
О участь горестна и бед соединение!
Доколе дней моих продлит судьба теченье? -
Единый мне удел печальный, тяжкий стон.
Ни в день спокойствие, ни в ночь приятный сон
Не посетят меня: они мне стали чужды,
Как бы пустыннику те наслажденья дружбы,
Без коих в жизни нет отрады никакой
И самой юности печален век златой.
Обуреваемый страстями ежечасно,
Куда я устремлюсь, что предприму, несчастной?
Художественный вымысел не только отправляет Рязанского князя сражаться в рядах татар, но и вынуждает его трагически завершить жизнь. Не выдержав внутренней борьбы, он бросается на собственный меч. Уступая требованиям жанра, автор создает ситуацию классического конфликта, сознательно пренебрегая реализмом исторического события. В действительности Олег Иванович заканчивает период своего длительного и даровитого правления в 1402 году, приняв, согласно распространенной на Руси традиции, иночество и схиму.  Вместе с тем, И. Танеев невольно приобщает читателя к многомерности  восприятия исторического бытия, его потенциальной вариантности. Он напоминает о тесных связях Руси со степными народами, о том культурном диалоге, который впоследствии создаст особую форму державного строительства России, отличную  от имперского опыта как Запада, так и Востока.
С 1462 года по 1505 год Великим князем Московским был Иван III, он продолжил политику своих предшественников. В 1463 г. присоединил к Москве Ярославль, в 1471 – Пермский край, в 1474 – вторую половину Ростова Великого. В восьмидесятые годы были подчинены Тверские и Вятские земли. Именно тогда было создано единое государство. Иван III первым стал называть себя Государем Всея Руси. В годы Ивана III входит в употребление имя РОССИЯ.
Наибольший драматизм характерен был в противостоянии Москвы с Новгородом. Победу Москва праздновала в 1478 году. Иван III отменил вече, посадил своего наместника. Символ Новгородской свободы – колокол был арестован и увезен в Москву.
Новгородская тематика привлекала многих поэтов, которые видели в традиции Новгорода начала народовластия в противовес самовластию Москвы. Народное вече, легендарный образ вождя новгородской демократии Вадима – знаки этого противостояния. В стихотворении Л. Мея отображен последний этап борьбы Новгорода с Москвой.
Л. МЕЙ
ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ
Над рекою, над пенистым Волховым,
На широкой Вадимовой площади*,
Заунывно гудит-поет колокол.
Для чего созывает он Новгород?
Не меняют ли снова посадника*?
Не волнуется ль Чудь непокорная?
Не вломились ли шведы иль рыцари*?
Да не время ли кликнуть охотников
Взять неволей иль волей с Югории*
Серебро и меха драгоценные?
Не пришли ли товары ганзейские*,
Али снова послы сановитые
От великого князя Московского*
За обильною данью приехали?
Нет! Уныло гудит-поет колокол…
Поет тризну* свободе печальную,
Поет песню с отчизной прощальную…

«Ты прости, родимый Новгород!
Не сзывать тебя на вече мне,
Не гудеть уж мне по-прежнему:
Кто на бога? Кто на Новгород?
Вы простите, храмы божии,
Терема мои дубовые!
Я пою для вас в последний раз,
Издаю для вас прощальный звон.
Налети ты, буря грозная,
Вырви ты язык чугунный мой,
Ты разбей края мне медные
Чтоб не петь в Москве, далекой мне,
Про мое ли горе горькое,
Про мою ли участь слезную,
Чтоб не тешить песнью грустною
Мне царя Ивана в тереме.

Ты прости, мой брат названый, буйный Волхов мой, прости!
Без меня ты празднуй радость, без меня ты и грусти.
Пролетело это время… не вернуть его уж нам,
Как и радость да и горе мы делили пополам!
Как не раз печальный звон мой ты волнами заглушал,
Как не раз и ты под гул мой, буйный Волхов мой, плясал.
Помню я, как под ладьями Ярослава* ты шумел,
Как напутную молитву я волнам твоим гудел.
Помню я, как Боголюбский* побежал от наших стен,
Как гремели мы с тобою: «Смерть вам, суздальцы, иль плен!»
Помню я: ты на Ижору Александра* провожал;
Я своим хвалебным звоном победителя встречал.
Я гремел, бывало, звучный, – собирались молодцы,
И дрожали за товары иноземные купцы,
Немцы рижские бледнели, и, заслышавши меня,
Погонял литовец дикий быстроногого коня.
А я город, а я вольный звучным голосом зову
То на немцев, то на шведов, то на Чудь, то на Литву!
Да прошла пора святая: наступило время бед!
Если б мог – я б растопился в реки медных слез, да нет!
Я не ты, мой Буйный Волхов! Я не плачу,- я пою!
Променяет ли кто слезы и на песню – на мою?
Слушай… нынче, старый друг мой, по тебе я поплыву.
Царь Иван меня отвозит во враждебную Москву.
Собери скорей все волны, все валуны, все струи –
Разнеси в осколки, в щепки ты московские ладьи,
А меня на дне песчаном синих вод твоих сокрой
И звони в меня почаще серебристою волной:
Может быть, из вод глубоких вдруг услыша голос мой,
И за вольность, и за вече встанет город наш родной».

        Над рекою, над пенистым Волховом,
        На широкой Вадимовой площади,
        Заунывно гудит-поет колокол;
        Волхов плещет, и бьется, и пенится
        О ладьи московитян острогрудые,
         А на чистой лазури, в поднебесье,
         Главы храмов святых, белокаменных
         Золотистыми слезками светятся.

Вадимова площадь – площадь против Ярославова дворца, где на вечевой башне висел колокол.
Посадник – старшина города, выборный воевода.
Чудь – название в летописях угро-финских племен, живших по рекам Онеге и Северной Двине.
Рыцари – рыцари Тевтонского или Ливонского ордена.
Югория – территория, населенная кочевниками, с которыми новгородцы торговали.
Ганзейские – от слова «Ганза» - торговый и политический союз северо-германских городов в ХIV -Х V веках.
Великий князь Московский – Иван III, присоединивший Новгородские земли к Москве.
Тризна – здесь: поминальная песня.
Ярослав Мудрый (978-1054) –  в 1014-1018 гг. был на новгородском княжении; новгородцы помогли ему занять киевский стол, получив относительную самостоятельность.
Андрей Боголюбский (1111-1174) – великий князь Владимиро-Суздальский; в 1170 г. осадил Новгород, желая подчинить его своей власти, но был разбит новгородцами.
Александр Невский (1220-1263) 15 июня 1240 г. во главе новгородского ополчения разбил шведов и финнов на Неве (Невская битва).

Укрепление и распространение Московского государства сопровождалось ростом национального самосознания. Важное влияние на этот процесс оказало падение Константинополя в 1453 г.   С этого времени Россия становится единственным самостоятельным православным государством. В сознании московских книжников падение Константинополя было платой за то, что греки отступили от истинной веры, заключив Флорентийскую унию. В конце ХIV – начале ХV в. появляются публицистические произведения, в которых осмысляется новая ситуация. Митрополит Зосима в 1492 г. называет Москву «новым градом Константина», а Ивана III «новым царем Константином». В посланиях псковского монаха Филофея царю Василию III Москва названа Третьим Римом. Идеологический пафос этой формулы состоял в утверждении русского православия как единственно верного учения. Русская Церковь в сознании православных воспринималась  гарантом и хранителем истинной веры, а Россия – законной преемницей Рима и Константинополя. Вместе с несомненными идеологическими выгодами, выразившимися в консолидации нации и возвращении утерянного за ордынский период статуса мировой державы, эти настроения вплоть до начала ХХ века осложнялись геополитическими последствиями. В первую очередь это противоборство с Османской империей, находившейся на подъеме в XV веке и  на пике своего могущества в XVI-XVII вв. Кроме того,  доктрина «Москва – Третий Рим» стала концептуальной ловушкой в условиях возвращения Святого Престола в Вечный город в 1377 г.
Династическим аспектом принятия верховной властью новой концепции стало согласие Ивана III на полученное от папы римского предложение вступить в брак с византийской царевной Софьей (Зоей), племянницей последнего императора Византии, Константина XI, погибшего при взятии Константинополя турками.  Венчание состоялось 12 ноября 1472 г. в Успенском соборе Московского кремля.
Д. САМОЙЛОВ
СОФЬЯ  ПАЛЕОЛОГ*
Отмерено добро и  зло
Весами куполов неровных,
О византийское чело,
Полуулыбка губ бескровных!

Не доводом и не мечом
Царьград* был выкован и слеплен.
Наивный варвар был прельщен
Его коварным благолепьем.

Не раз искусный богомаз,
Творя на кипарисных досках,
Его от разрушенья спас
Изображеньем ликов плоских.

И где пределы торжеству,
Когда – добытую жар-птицу –
Везли заморскую царицу
В первопрестольную Москву.

Как шлемы были купола.
Они раскачивались в звоне.
Она на сердце берегла,
Как белых ласточек, ладони.

И был уже неоспорим
Закон меча в делах условных…
Полуулыбкой губ бескровных
Она встречала Третий Рим*.

Софья Палеолог (Зоя Палеолог) (? – 1503) – племянница последнего византийского императора Константина ХI. 12 ноября 1472 г. состоялась свадьба ее с Иваном III;
Царьград – др.-рус. название г. Константинополя (ныне Стамбул);
Третий Рим – Москва.
1505 – 1533 годы - время правления Василия III, именно в это время завершается процесс политического и территориального объединения русских земель и создание единого многонационального государства. После смерти царя началось недолгое правление его жены Елены Глинской, реформы, тогда осуществленные, усиливали тенденцию централизации. Время с 1538 г. по 1547 известно как время боярского правления.
В 1547 году Иван IV принял титул царя. Личность царя Ивана IV и его правление вызывало и продолжает вызывать прямо противоположные оценки. Столь же противоречив поэтический образ Иоанна IV (1530 - 1584 г.), более полувековое правление которого оставило неизгладимый след в судьбе России. Более того, именно художественное творчество во многом определило восприятие этой личности  последующими поколениями.
Наиболее ранний поэтический образ первого русского царя формируется в устной народной поэзии, где фигура Ивана IV предстает в образе грозного защитника народа, как от внешних неприятелей, так и внутренних притеснителей – вельмож и бояр. Образ царя – освободителя характерен для творчества М. В. Ломоносова. Именно таковым он изображается в «Оде императрице Елизавете в честь восшествия ее на престол в 1761 г». Спустя два века после смерти Иоанна Грозного, в 1779 г. увидела свет  поэма М. М. Хераскова «Россиада», посвященная казанскому походу 1552 г. Работа была благосклонно принята  современниками, Н. М. Карамзин представляет «Россиаду» как произведение, которое должно сделать имя своего автора «незабвенным в истории российской поэзии». Образ Иоанна Васильевича занимает в ней центральное место. Его отличает внутренний  динамизм, верность долгу и самоотверженность правителя. Особым лиризмом проникнута сцена прощания с семьей, которая тут же дополняется демонстрацией твердой воли правителя и величием выступившего в поход войска. Мужество царя не умаляется тяжелыми испытаниями похода, в которых он проявляет стойкость, вдохновившую ратников. Внимание к страждущим, готовность предводителя к самопожертвованию, преодолевают панические настроения в рядах воителей. Характерен эпизод, рассказывающий о том, как  царь отказывается от воды, добытой охотниками в пользу страдающих от жажды ратников. Автор подчеркивает важную роль царя в осаде Казани, как ее непосредственного руководителя, так и усердного молитвенника за успех русского воинства. Живописуя ожесточенную битву в пределах городских стен, где свирепость сопрягается с милостью, а слава и честь - с грабежом, поэт отмечает, что царь пресекает бесчинства воинов и усмиряет ярость союзников.  Милость к поверженным врагам вообще является характерной чертой образа Иоанна Васильевича в поэме. Он неоднократно проявляет ее в отношении к  перебежчику Сафгиру,  царице Сумбеке и самому Едигеру. Выдерживает Иоанн IV и последнее испытание - испытание славой: он щедро делит победу со своими верными соратниками.
Спустя немного более полувека после создания «Россияды» М. Ю. Лермонтов пишет известную «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». В стихотворных строках отчетливо слышится глухое сопротивление и неприятие земством опричнины. В трагедии, разворачивающейся на наших глазах, поэт сознательно противопоставляет исполнение закона, карающего за преднамеренное убийство, и внутреннюю правоту личности, защищающей свою честь. Царь предстает не только полновластным правителем, но и в образе неумолимого судьи, воплощенной строгости самого закона, способного вместе с тем воздать должное мужеству и честности осужденного.
Примерно в то же время современник М. Ю. Лермонтова, декабрист Александр Одоевский, пишет стих «Иоанн Преподобный (Гробокопатель)», для которого образ царя олицетворяет рабство и тиранию. Поэт обращается к событиям покорения Новгорода,  в котором Иоанн Грозный представлен автором уже не суровым судьей, но кровавым палачом – «людоедом»:
Он ненасытен: на распутиях,
Вдоль берегов кручинных Волхова,
Во всех пяти концах,
Везде за бойней бойни строятся,
И человечье мясо режется
Для грозного царя.
В поэзии начинает складываться образ царя с иной, негативной оценкой, которая будет неоднократно воспроизводиться. «Когда опричники, веселые, как тигры, // По слову Грозного, среди толпы рабов, // Кровавые затевали игры, // Чтоб увеличить полчище гробов» (К. Бальмонт), закладывая традицию восприятия России как страны господ, страны рабов, которой трудно воспитать в себе истинные демократические свободы.
На переломе эпох, в преддверии судьбоносных для России событий 1917 года, эхом прозвучали строки Федора Сологуба. Мировая война, распад империи, слом традиционных основ, затронули все без исключения аспекты жизнедеятельности общества. Крушение трона объясняет новые черты в портрете его отдаленного временем предшественника. В образе царя в строках «Иоанн Грозный (Сжигаемый пламенной страстью...)» появляются презрительно-уничижительные черты. Такова авторская трактовка противоречивых стремлений в характере правителя:
А просто, — он был неврастеник,
Один из душевных больных.
В беспутной глуши деревенек
Таится немало таких.    

Совершенно иная фигура – великого государственного деятеля, устроителя державы создана талантом Аполлона Николавевича Майкова в стихе «У гроба Грозного» (1887 г.), который завершается следующими строками:

Да! Царство ваше - труд, свершенный Иоанном,
Труд, выстраданный им в бореньи неустанном.
И памятуйте вы: всё то, что строил он, -
Он строил на века! Где - взвел до половины,
Где - указал пути... И труд был довершен
Уж подвигом Петра, умом Екатерины
И вашим веком...
Да! Мой день еще придет!
Услышится, как взвыл испуганный народ,
Когда возвещена царя была кончина,
И сей народный вой над гробом властелина -
Я верую - в веках вотще не пропадет,
И будет громче он, чем этот шип подземный
Боярской клеветы и злобы иноземной...
Поэт оказался прозорливым: злоба иноземная слышна и сегодня по отношению к России. А. Толстой («Князь Михайло Репнин», «Василий Шибанов»), Д. Кедрин («Зодчие»), Л. Мартынов («Ермак»), М. Волошин («Дикое поле»), Р. Рождественский («Баллада о крыльях») и многие другие, обращаясь к Иоанну, в совокупности своей создали сложный, полифонический образ этого царя.
В конце ХХ – начале ХХI века Россия вновь оказалась перед выбором. Глобализация, мировой кризис, рост напряженности, проблемы цивилизационной идентичности и поиск индивидуального пути актуализировали общественный диалог. Ревизия собственного прошлого и его ключевых фигур стали естественным сопровождением этих процессов. Не случайно Иоанну Грозному посвящены многочисленные стихи наших современников, среди которых Александр Оленичев, Вадим Константинов, Юрий Мышонков и другие. В их произведениях звучит весь спектр встреченных нами ранее мнений и черт этой сложной личности, в которой каждый может увидеть отражение собственных мыслей и чувств во всем многообразии их полутонов.
В связи с этим  необходимо отметить, что поэзия вносит существенный вклад в формирование интегрального образа тех или иных исторических реалий.  Среди важнейших особенностей этого механизма культурной памяти хотелось бы отметить две характерные черты. Во-первых, высокую степень неопределенности, обусловленную природой творческого воображения и свободой интерпретации поэта.  При этом дистанция между поэтическим образом и реальным лицом, художественной и исторической достоверностью может быть более чем значительной. Во-вторых, значительный манипулятивный потенциал поэтического текста. Художественное воображение одновременно воздействуют на чувства и мысли человека,  это сочетание - один из мощных механизмов манипуляции,  эффективно изменяющий восприятие объекта и способствующий его мифологизации, в результате чего формируется квазиисторический образ со значительным суггестивным потенциалом. Это обстоятельство приобретает особое значение  в условиях современных информационных технологий и  углубления противостояния различных цивилизационных центров.
Колонизационное движение Руси на северо-восток в период правления Иоанна IV привело к освоению огромных пространств на Урале и в Сибири. Хан Едигер, правитель Сибирского ханства, которое представляло собою осколок Золотой Орды, в 1555 г. попросил помощь Москвы в борьбе с правителями Средней Азии. Он выплачивал русскому царю ясак (дань) мягкой рухлядью (пушниной). Новый правитель, хан Кучум, повел иную политику, в частности, нападал на укрепления Строгоновых, которые в 1574 г. получили царскую грамоту на владения землями по р. Тобол. В 1581 г. Строгоновы отправили отряд волжских казаков во главе с атаманом Ермаком Тимофеевичем на борьбу с Кучумом. Так, по сути, началось освоение Сибири.
Л. МАРТЫНОВ
ЕРМАК
Еще торчит татарская стрела
В стволе сосны на берегу Тобольском,
Смердят непогребенные тела
Там, на яру, еще от крови скользком.

- Мы голову Кучуму отсечем! –
Сказал Ермак. – Сибирь на меч подъемлю!
Он вынул меч. И боевым мечом
Ударил в землю и разрыхлил землю.

Подходит пленник. Он хитер и стар,
Мурза татарский с жидкими усами.
- Ермак могилу роет для татар?-
Ермак в ответ: - Ее вы рыли сами!

И засмеялся. Острием меча
Он продолжает рыть еще упорней.
Он рушит дерн. И слышно, как, треща,
Растений диких лопаются корни.

Земля, на меч налипшая, жирна:
В ней кровь, в ней пепел от лесных пожаров.
- Кольцо! Достань-ка горсточку зерна –
Намолотое есть у кашеваров.

…Глядят на атамана казаки
И пленники – праправнуки Батыя.
Летят из атамановой руки
В сырую землю искры золотые.

«Я много ль сеял на своем веку?» -
Так думает страны завоеватель.
Иван Кольцо подходит к Ермаку,
Его помощник и большой приятель.

Ивану заглянул Ермак в лицо
И шепчет он – тревогой полон голос:
- Как думаешь, дружок Иван Кольцо,
Не вытопчут? Взойдет? Созреет колос?

Значительным по своим последствиям для истории государства Российского стало освоение и защита степных рубежей.
М. ВОЛОШИН
ДИКОЕ  ПОЛЕ
1.
Голубые просторы, туманы,
Ковыли, да полынь, да бурьяны…
Ширь земли да небесная лепь*!
Разлилось, развернулось на воле
Припонтийское* Дикое Поле*,
Темная Киммерийская степь.

Вся могильниками покрыта –
Без имен, без конца, без числа…
Вся копытом да копьями взрыта,
Костью сеяна, кровью полита,
Да народной тугой поросла.

Только ветр закаспийских угорий
Мутит воды степных лукоморий,
Плещет, рыщет – развалист и хляб –
По оврагам, увалам, излогам,
По немеряным скифским дорогам
Меж курганов да каменных баб.
Вихрит вихрями клочья бурьяна,
И гудит, и звенит, и поет…
Эти поприща – дно океана
От великих обсякшее вод.
Распалял их полуденный огнь,
Индевела заречная синь…
Да ползла желтолицая погань
Азиатских бездонных пустынь.
За хазарами шли печенеги,
Ржали кони, пестрели шатры,
Пред рассветом скрипели телеги,
По ночам разгорались костры,
Раздувались обозами тропы
Перегруженных степей,
На зубчатые стены Европы
Низвергались внезапно потопы
Колченогих, раскосых людей.
И орлы на Равеннских воротах*
Исчезали в водоворотах
Всадников и лошадей.

Много было их – люты, хоробры,
Но исчезли, «изникли, как обры»*
В темной распре улусов и ханств,
И смерчи, что росли и сшибались,
Разошлись, растеклись, растерялись
Средь степных безысходных пространств.
   2.
Долго Русь раздирали по клочьям
И усобицы и татарва.
Но в лесах по речным узорочьям
Завязалась узлом Москва.
Кремль, овеянный сказочной славой,
Встал в парче облачений и риз
Белокаменный и златоглавый
Над скудою закуренных изб.
Отразился в лазоревой ленте,
Развитой по лугам-муравам,
Аристотелем Фиоравенти*
На Москва-реке строенный храм.
И московские Иоанны
На татарские веси и страны
Наложили тяжелую пядь
И пятой наступили на степи…
От Кремлевских тугих благолепий
Стало трудно в Москве дышать.
Голытьбу с тесноты да с неволи
Потянуло на Дикое Поле
Под высокий степной небосклон:
С топором, да с косой, да с оралом
Уходили на север – к Уралам,
Убегали на Волгу, за Дон.
Их разле был широк и несвязен:
Жгли, рубили, взымали ясак*.
Правил парус на Персию Разин*,
И Сибирь покорял Ермак.
С Беломорья до Приазовья
Подымались на клич удальцов
Воровские круги понизовья
Да концы вечевых городов.
Лишь Никола-Угодник, Егорий –
Волчий пастырь – строитель земли –
Знают были пустынь и поморий,
Где казацкие кости легли.
   3.
Русь! Встречай роковые годины:
Разверзаются снова пучины
Неизжитых тобою страстей,
И старинное пламя усобиц
Лижет ризы твоих Богородиц
На оградах Печерских церквей.

Все, что было, повторится ныне…
И опять затуманится ширь,
И останутся двое в пустыне –
В небе – Бог, на земле – богатырь.
Эх, не выпить до дна нашей воли,
Не связать нас в единую цепь.
Широко наше Дикое Поле,
Глубока наша скифская степь.
Небесная лепь – небесная красота
Припонтийское – от Понт – Черное море
Дикое поле – степь, прилегающая к северному побережью Черного моря
Туга – печаль, скорбь, кручина.
Равенна – город в Италии, древняя столица Западной Римской империи, была под властью различных племен.
«Изникли как обры». – племенной союз обров (аваров) распался в 7 – 8 в, авары были ассимилированы народами Западного Причерноморья и Придунавья
Хазары - тюркоязычный народ, появившийся в Восточной Европе после гуннского нашествия (4в.) и кочевавший в Западно-Прикаспийской степи. Образовали государство Хазарский каганат (середина VII- конец X в.).
Печенеги - объединение тюрских и других племен в заволжских степях в 8-9 вв. Кочевники-скотоводы, совершали набеги на Русь. В 1036 г разбиты и покорены русскими.
Аристотель Фиоравенти – итальянский архитектор XV в., строитель Успенского собора.
Ясак – подать, которую платили инородцы.
Николай Угодник – Николай Чудотворец.
Правил парус на Персию Разин – поход Разина «за зипунами» в Персию.

XVI век — век державного строительства Московской Руси. Это время подведения итогов, систематизации знаний и накопленного в средние века практического опыта. Одновременно происходило рождение нового общества и науки современного типа.  XVI век на Руси — время достижений в области математики, географии, химии, медицины и других отраслей знания. Расцвет крепостного зодчества и живописи,  расширение географического кругозора наших предков и появление собственного книгопечатания. 
Развитие научно-технических знаний выразилось в увеличении числа технических механизмов и расширении сферы их применения. В XVI в. в России умели делать сложные часовые механизмы; значительно совершенствуется водяной двигатель,  получают распространение самопрялка с конным приводом и горизонтальный ткацкий станок, на новый уровень поднимается техника орудийно-оружейного производства. Однако процессы, связанные с освоением новых знаний и технических приемов, происходили медленно, преодолевая религиозные суеверия и сопротивление обыденно привычного, традиционного.
Эпоха Возрождения, коренные изменения, происходившие в человеческой цивилизации, зачастую сопровождались трагическим противостоянием нового и старого. Дерзнувший бросить вызов косной действительности нередко обрекал себя на остракизм, а подчас и скорую расправу.
Р. РОЖДЕСТВЕННСКИЙ
БАЛЛАДА О КРЫЛЬЯХ
Из поэмы «210 шагов»
Мужичонка-лиходей, -
рожа варежкой -
дня двадцатого апреля, года давнего,
закричал вовсю в Москве, на Ивановской,
дескать, дело у него государево!

Кто таков?
Почто вопит?
Во что верует?
Отчего в глаза стрельцов глядит без робости?
Вор — не вор,
однако, кто ж его ведает!
А за крик
держи ответ по всей строгости!
Мужичка того
недремлющая стража взяла.
На расспросе объявил этот странный тать,
что клянётся смастерить
два великих крыла
 на оных,
 аки птица, будет в небе летать…
Подземелье.
 Стол дубовый.
 И стена на три крюка.
По стене плывут, качаясь, тени страшные...
Сам боярин Троекуров
у смутьяна- мужика,
бородой тряся, грозно спрашивали:

— Что творишь, холоп?
— Не худое творю!
— Значит, хочешь взлететь?
— Даже очень хочу!
— Аки птица говоришь?
— Аки птица, говорю!
— Ну, а как не взлетишь?
— Непременно взлечу!

Был расспрашиван холоп строгим способом.
Шли от засветла расспросы и до затемна.
Дыбой гнули мужика, а он упорствовал:
«Обязательно взлечу!.. Обязательно!..»
— Вдруг и вправду полетит, мозгля крамольная?
Вдруг понравится царю потеха знатная?
Призадумались бояре и промолвили:
«Ладно. Что тебе, холоп, к работе надобно?»
Дали всё, что просил, для крылатых дел:
Два куска холста, драгоценной слюды,
Прутьев ивовых, на неделю еды,
И подъячного, чтоб смотрел-глядел.
Необычное мужичок мастерил:
Вострым ножиком он холст кромсал,
Из белужьих жабр хитрый клей варил,
Прутья ивовые в три ряда вязал.
От рассветной зари до тёмных небес
Он работал и не печалился.
Он старался — чёрт! Он смеялся — бес!
«Получается!.. Ой... получается!!!»

Слух прошёл по Москве:
— Лихие дела!
— Мужичонка?
— Чтоб мне с места не встать!
— Завтра в полдень, слышь?
— Два великих крыла...
— На Ивановской!
— Аки птица, летать?
— Что? Творишь, холоп?
— Не худое творю...
— Значит, хочешь взлететь?
— Даже очень хочу!
— Аки птица, говоришь?
— Аки птица, говорю!
— Ну, а как не взлетишь?!
— Непременно взлечу!
Мужичонка-лиходей, рожа варежкой,
Появившись из ворот, скособоченный,
Дня тридцатого апреля, на Ивановскую
Вышел — вынес два крыла перепончатых.
Отливали эти крылья сверкающие
Толи кровушкою, толи пожарами.
Сам боярин Троекуров, со товарищами,
Поглазеть на это чудо пожаловали.
Крыльев радужных таких земля не видела.
И надел их мужик, слегка важничая.
Вся Ивановская площадь шеи вытянула...
Приготовилася ахнуть вся Ивановская!
Вот он крыльями взмахнул,
Сделал первый шаг...
Вот он чаще замахал,
От усердья взмок...
Вот на цыпочки привстал...
Да не взлеталось никак.
Вот он щёки надул,
Да взлететь не смог!
Он и плакал, и молился, и два раза вздыхал,
Закатив глаза, подпрыгивал по-заячьи.
Он поохивал, присвистывал и крыльями махал,
И ногами семенил, как в присядочку...
По земле стучали крылья,
Крест мотался на груди,
Обдавала пыль вельможного боярина.
Мужичку уже кричали:
«Ну чего же ты?! Лети!!!
Обещался, так взлетай, окаянина!!!»
И тогда он завопил:
«Да где ж ты?!! Господи!!!»
И купца задел крылом, пробегаючи.
Вся Ивановская площадь взвыла в хохоте,
Так, что брызнули с крестов стаи галочьи.
А мужик упал на землю, как подрезанный,
И не слышал он ни хохота, ни карканья.
Сам боярин Троекуров не побрезговали —
Подошли к мужику и в личность харкнули.
И сказали так бояре:
«Будя! Досыта
Посмеялись! А теперь давай похмуримся:
Батогами его!
Да чтоб не дo смерти!
Чтоб денёчка два пожил, да помучился!»
Ой, взлетали батоги, посреди весны...
Вился каждый батожок в небе пташкою...
И оттудова — да поперёк спины!
Поперёк спины, да всё с оттяжкою!
Чтобы думал — знал!..
Чтобы впрок — для всех!..
Чтоб вокруг тебя стало красненько!..
Да с размахом — Ах!..
Чтоб до сердца — Эх!..
И ещё раз — Ох!..
И — полразика...
— В землю смотришь, холоп?
— В землю смотрю...
— Полетать хотел?
— И теперь хочу.
— Аки птица, говоришь?
— Аки птица, говорю...
— Ну, а дальше как?!
— Непременно взлечу!..
Мужичонка-лиходей, рожа варежкой...
Одичалых собак пугая стонами,
В ночь промозглую лежал на Ивановской,
Словно чёрный крест — руки в стороны.
Посредине государства, затаённого во мгле,
Посреди берёз и зарослей смородины,
На заплаканной, залатанной, загадочной земле
Хлеборобов,
Храбрецов
И юродивых.
Посреди иконных ликов и немыслимых личин,
Бормотанья и тоски неосознанной,
Посреди пиров и пыток, пьяных песен и лучин,
Человек лежал ничком, в крови собственной.
Он лежал один. И не было ни звёзд, ни облаков.
Он лежал, широко глаза открывши.
И спина его горела не от царских батогов,
Прорастали крылья в ней.
Крылья!..
Крылышки.














ЧАСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ

СЕМНАДЦАТОЕ СТОЛЕТИЕ: БУНТАШНЫЙ ВЕК РОССИИ

В России за семнадцатым столетием закрепилось нарицательные наименование - «бунташный» век, смутное время. Он начинается голодными годами и заканчивается острой борьбой Петра с противниками его преобразований. Династический кризис, в результате которого после пресечения династии Рюриковичей на русском троне последовательно сменились Борис Годунов (1598 — 1605) и Василий Шуйский (1606 — 1610). Польская интервенция с захватом столицы и чередой Лжедмитриев, выдававших себя за чудесно избежавшего гибели царевича Дмитрия. Утверждение новой династии – Романовых в 1613 г. избранием юного Михаила Федоровича, правившего до 1645 г.
Разорение русской земли и тяжелые людские потери, принесенные войнами  с Турцией, Швецией, Польшей, Крымским ханством. Внутренние волнения в ответ на усугубление сословного неравенства и хозяйственные просчеты властей. Бунты и войны, самые известные из них - войны под предводительством Ивана Болотникова (1606 - 1607) и Степана Разина (1667-1669, 1670-1671), надолго оставшиеся в народной памяти и поэтическом слове.
Несмотря на эти драматические события, преодолевая все трудности, наше отечество в XVII веке  превращается в мощное централизованное государство с огромной территорией. В 1654 г. Переяславская рада принимает историческое решение о воссоединении левобережной Украины с Россией. К концу столетия русские границы достигают побережья Тихого океана, Крымского ханства, Северного Кавказа и Казахстана. Одновременно разрушается вековая изолированность внутренних областей, что ускорило развитие хозяйственной жизни, создается мануфактурное производство, совершенствуется управление и судебная власть, проводятся преобразования в армии. Экономическая и политическая консолидация приводят к постепенному формированию единой русской нации.
Семнадцатый век – переходная пора от традиционного патриархального образа жизни к новому, который будет характерен для будущей Российской империи. Уходящее прошлое и нарождающееся новое столь сильно были переплетены, что, по сути, составляли разные стороны единого целого. Русская жизнь эпохи характеризуется этим противоречием.
К. БАЛЬМОНТ
В ГЛУХИЕ ДНИ
Предание
В глухие дни Бориса Годунова,
Во мгле Российской пасмурной страны,
Толпы людей скиталися без крова
И по ночам всходило две луны.

Два солнца по утрам светило с неба,
С свирепостью на дольний мир смотря.
И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!» -
Из тьмы лесов стремился до царя*.

На улицах иссохшие скелеты
Щипали жадно чахлую траву,
Как скот – озверены и неодеты,
И сны осуществлялись наяву.

Гроба, отяжелевшие от гнили,
Живым давали смрадный адский хлеб,
Во рту у мертвых сено находили,
И каждый дом был сумрачный вертеп.

От бурь и вихрей башни низвергались,
И небеса, таясь меж туч тройных,
Внезапно красным светом озарялись,
Являя битву воинств неземных.

Невиданные птицы прилетали,
Орлы парили с криком над Москвой,
На перекрестках, молча, старцы ждали,
Качая поседевшей головой.

Среди людей блуждали смерть и злоба,
Узрев комету, дрогнула земля.
И в эти дни Димитрий встал из гроба,
В Отрепьева свой дух переселя*.

И вопль протяжный «Хлеба…» - в 1601- 1603 гг. страну поразили стихийные бедствия; в течение трех лет были неурожаи, люди гибли от недоедания. Борис Годунов распорядился открыть государственные житницы и бесплатно выдавать хлеб.
В эти дни Димитрий встал из гроба, в Отрепьева свой дух переселя – Григорий Отрепьев вошел в истории как Лжедмитрий I.
М. КУЗМИН
ЦАРЕВИЧ  ДМИТРИЙ*
(отрывок)
Завыли мамки, вопль и плач царицы…
Звучит немолчно в зареве набат,
А на траве – в кровавой багрянице
Царя Феодора убитый брат.
В заре горит грядущих гроз багрянец,
Мятеж и мрак, невнятные слова,
И чудится далекий самозванец
И пленная, растленная Москва!
Но ты, наш мученик, ты свят навеки,
Всю злобу и все козни одолев.
Тебя слепцы прославят и калеки,
Сложив тебе бесхитростный напев.
Так тих твой лик, тиха святая рака,
И тише стал Архангельский Собор,
А из кровавой старины и мрака
Нам светится твой детский, светлый взор.
Пусть говорит заносчивый историк,
Что не царевич в Угличе убит,
Все так же жребий твой, высок и горек,
Димитрий - отрок, в небесах горит.
О. вешний цвет, на всех путях ты нужен,
И в мирный, и в тревожный, смутный миг!
Ведь каждая из маленьких жемчужин
Твоих дороже толстых, мертвых книг.
О убиенный, Ангел легкокрылый!
Ты справишься с разрухой и бедой
И в нашей жизни, тусклой и унылой,
Засветишь тихой утренней звездой.

Дмитрий Иванович (1582-1591) – сын Ивана Грозного и его пятой жены Марии Нагой, канонизирован русской церковью в 1606 г.
Ков – злой умысел, заговор, коварное намеренье.
…тиха святая рака,// И тише стал Архангельский Собор… - мощи царевича были поставлены в Архангельском Соборе Московского Кремля.
М. ВОЛОШИН
DMETRIUS-IMPERATOR
(1591-1613)*
                Ю. Л. Оболенской
Убиенный много и восставный
Двадцать лет со славой правил я
Отчею Московскою державой,
И годины более кровавой
Не видала русская земля.

В Угличе, сжимая горсть орешков
Детской окровавленной рукой,
Я лежал, а мать в сенях замешкав,
Голосила, плача надо мной.
С перерезанным наотмашь горлом
Я лежал в могиле десять лет;
И рука Господняя простерла
Над Москвой полетье лютых бед.
Голод был, какого не видали.
Хлеб пекли из кала и мезги.
Землю ели. Бабы продавали
С человечьим мясом пироги.
Проклиная царство Годунова,
В городах без хлеба и без крова
Мерзли у набитых закромов.
И разъялась земная утроба,
И на зов стенящих голосов
Вышел я – замученный – из гроба.
По Руси, что ветер засвистал,
Освещал свой путь двойной луною,
Пасолнцы на небе засвечал.
Шестернею в полночь над Москвою
Мчал, бичом по маковкам хлестал.
Вихрь-витной гулял я в ратном поле,
На Московском венчанный престоле
Древним Мономаховым венцом,
С белой панной – с лебедью – с Мариной
Я – живой и мертвый, - но единый
Обручался заклятым кольцом.

Но Москва дыхнула дыхом злобным –
Мертвый я лежал на месте Лобном
В черной маске с дудкою в руке,
А вокруг – вблизи и вдалеке –
Огоньки болотные горели,
Бубны били, плакали сопели,
Песни пели бесы на реке…
Не видала Русь такого сраму!
А когда свезли меня на яму,
И свалили в смрадную дыру,-
Из могилы тело выходило
И лежало цело на юру.
И река от трупа отливала,
И земля меня не принимала.
На куски разрезали, сожгли,
Пепл собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.

    Тут тогда меня уж стало много:
Я пошел из Польши, из Литвы,
Из Путивля, Астрахани, Пскова,
Из Оскола. Ливен, из Москвы…
Понапрасну в обличенье вора
Царь Василий, не стыдясь позора,
Детский труп из Углича опять
Вез в Москву – народу показать,
Чтобы я на Царском на призоре
Почивал в Архангельском Соборе,
Да сидела у могилы мать.

    А Марина в Тушино бежала
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой…
А потом лежал в снегу – безглавый
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и Жмудью…
А Марина с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой,
И, кружась по-над Москвою, в гневе
Воскрешала новых мертвецов,
А меня живым несла во чреве…

    И пошли на нас со всех концов,
И неслись мы парой сизых чаек
Вдоль по Волге, Каспию – на Яик,-
Тут и взяли царские стрелки
Лебеденка с Лебедью в силки.

   Вся Москва собралась, что к обедне,
Как младенца – шел мне третий год –
Да казнили казнию последней
Около Серпуховских ворот.
      Так, смущая Русь судьбою дивной,
Четверть века – мертвый, неизбывный –
Правил я лихой годиной бед.
И опять приду – чрез триста лет.

Датировки в заглавии обозначают: 1591, 15 мая в Угличе погиб сын Ивана Грозного царевич Дмитрий; 1613 – казнь в Москве у Серпуховских ворот малолетнего сына Лжедмитрия I и Марины Мнишек.
С Мариною… Обручался заклятым кольцом - свадьба Лжедмитрия I  с Мариной Мнишек, дочерью воеводы Сандомирского, состоялась в Москве 8 мая 1606 г.
В черной маске с дудкою в руке – труп Лжедмитрия лежал на площади у лобного места трое суток с маскою, дудкою в знак его любви к скоморошеству.
Пепл собрали, пушку зарядили – в ночь с 16 на 17 мая Лжедмитрий был убит, тело было сожжено, прахом выстрелили из пушки в сторону Польши.
А Марина в Тушино бежала – Польско-литовским ставленником был и Лжедмитрий II, он дошел до Тушино, где и обосновался с теми, кто признал его русским царем. В 1608 г. с ним тайно обвенчалась Марина Мнишек. Лжедмитрий II был убит в 1610 г.
Мезга – толченная древесная кора.
 Пасолнце – побочное солнце, явление на небе отражения солнца.
Сопель – дудка, свирель.
Царь Василий – Василий Иванович Шуйский.
Д.  ДАВЫДОВ
НА МОНУМЕНТ ПОЖАРСКОГО*
Так правосудная Россия награждает!
О зависть, содрогнись, сколь бренен твой оплот!
              Пожарский оживает –
              Смоленский* оживет!
Монумент Пожарскому - в 1817 году в Москве на Красной площади был воздвигнут памятник Козьме Минину и Дмитрию Пожарскому (скульптор И. Мартос).
Смоленский – М. И. Кутузов.

21 февраля 1613 г. на Земском Соборе, куда съехались избранные представители всех сословий, после долгих споров избрали на царство 16-летнего Михаила Романова.  Польские отряды, которые еще оставались на русской земле, узнав об избрании Михаила, попытались захватить его в родовых костромских владениях. Старосте одной из деревень Ивану Сусанину повелели провести их к месту нахождения молодого царя. Сусанин завел поляков в непроходимые чащи, где они погибли, но погиб и Сусанин – его зарубили поляки. В последствие образ Ивана Сусанина стал символом самопожертвования русского народа и верности отечеству. Он широко представлен в литературе и живописи, воспет в опере М. И. Глинки, возносится в камне на родной земле.
С. МАРКОВ
СУСАНИН
Поет синеволосая зима
Под окном сусанинской светлицы…
Приснились – золотая Кострома,
Колокола Ипатьевской звонницы.

Трещат лучины ровные пучки,
Стучит о кровлю мерзлая береза.
Всю ночь звенят запечные сверчки
И лопаются бревна от мороза.

А на полу под ворохом овчин
Кричат во сне похмельные гусары –
И ляхи, и оборванный немчин,
И черные усатые мадьяры.

Прощайте, избы, мерзлые луга,
И темный пруд в серебряной оправе…
Сколь радостно идти через снега
Навстречу смерти, подвигу и славе…

Сверкает ледяная бахрома.
Сусанин смотрит грустными глазами
На полдень, где укрылась Кострома
За древними брусничными лесами.

И верная союзница – метель
По соснам вдруг ударила с размаху.
«Метель, стели мне снежную постель,
Не зря надел я смертную рубаху…»

И почему-то вспомнил тут старик
Свой теплый кров… «Оборони, владыко:
Вчера забыл на лавке кочедык*
И золотое липовое лыко.

И кочедык для озорных затей
Утащат неразумные ребята.
Ленился, грешник, не доплел лаптей,
не сколотил дубового ушата…»

И вздрогнул лес, и засветился снег,
Далеким звоном огласились дали,
И завершился стариковский век
Причастьем крови и туманной стали.

…Горжусь, что золотая Кострома
И у моей звенела колыбели,
В просторах, где лесные терема
Встают навстречу солнцу и метели.

Кочедык – инструмент для плетения лаптей.

Как уже отмечалось выше, ХVII век отмечен противоположными устремлениями и чаяниями, непрерывной борьбой старого и нового. Наиболее ярко это проявилось в церковном расколе, этой вполне не залеченной по сей день ране русской души. Важнейшими действующими лицами раскола были царь Алексей Михайлович, по мнению ряда историков — главный инициатор реформ,  предстоятель русской православной  церкви с 1652 г. - патриарх Никон и его знаменитый оппонент - протопоп Аввакум, духовный вождь и наставник старой веры, заживо сожженный со своими последователями в Пустозерском остроге в 1682 г.
Тех, кто встал в оппозицию церковным властям, поддержанными самодержавной волей, стали называть раскольниками. Помимо широких масс к раскольникам примкнули представители высших слоев общества, самые знаменитые  из них - боярыня Ф. П. Морозова и ее сестра княгиня Е. П. Урусова.
Д. МЕРЕЖКОВСКИЙ

ПРОТОПОП АВВАКУМ
I
Свят Христос был тих и кроток <…>
………………………………………………………….

        Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, —
Утверждаете вы церковь пыткой, плахой да кнутом!
………………………………………………………….

Горе вам: полна слезами и стенаньями полна
Опозоренная вами наша бедная страна.

Но Господь за угнетенных в гневе праведном восстал,
И прольется над землею Божьей ярости фиал.

Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь:
Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть.

Знайте нас, Никониане! Мир погибший мы спасем;
Мы столетние вериги на плечах своих несем.

За Христа — в огонь и пытку!.. Братья, надо пострадать
За отчизну дорогую, за поруганную мать!
II
Укрепи меня, о, Боже, на великую борьбу,
И пошли мне мощь Самсона, недостойному рабу…

Как в пустыне вопиющий, я на торжищах взывал
И в палатах, и в лачугах сильных мира обличал.

Помню, помню дни гоненья: вот в цепях меня ведут
К нечестивому синклиту, как разбойника, на суд.

Сорок мудрых иереев издевались надо мной.
И разжегся дух мой гневом — поднял крест я над главой

И в лицо злодеям плюнул, и, как зайцы по кустам,
Всё антихристово войско разбежалось по углам.

«Будьте прокляты! — я крикнул, — вам позор из рода в род:
Задушили правду Божью, погубили вы народ!»

Но стрельцов они позвали, ополчились на меня.
Речи полны дикой брани, очи — лютого огня.

И как волки обступили, кулаками мне грозят:
«Еретик нас обесчестил, на костер его!» — кричат.

То не бесы мчатся с криком чрез болото и пустырь, —
Чернецы везут расстригу Аввакума в монастырь.

Привезли меня в Андроньев, — тут и бросили в тюрьму,
Как скотину, без соломы — прямо в холод, смрад и тьму.

Там, глубоко под землею, в этой сумрачной норе,
Думал с завистью я, грешный, о собачьей конуре.
III
Я три дня лежал без пищи, — наступал четвертый день…
Был то сон, или виденье, — я не ведаю… Сквозь тень —

Вижу, двери отворились, и волною хлынул свет,
Кто-то чудный мне явился, в ризы белые одет.

Он принес коврижку хлеба, он мне дал немного щец:
«На, Петрович, ешь, родимый!» — и любовно, как отец,

Смотрит в очи, тихо пальцы он кладет мне на чело,
И руки прикосновенье братски-нежно и тепло.

И счастливый, и дрожащий, я припал к его ногам,
И края святой одежды прижимал к моим устам.

И шептал я, как безумный: «Дай мне муки претерпеть,
Свет-Христос, родной, желанный, — за Тебя бы умереть!..»
IV
Это было на Устюге: раз — я помню — ввечеру
Старца божьего Кирилла привели мне в конуру.

С ним в тюрьме я прожил месяц; был он праведник душой,
Но безумным притворялся, полон ревности святой.

Всё-то пляшет и смеется, всё вполголоса поет,
И, качаясь, вместо бубнов, кандалами мерно бьет;

День юродствует, а ночью на молитве он стоит,
И горячими слезами цепи мученик кропит.
Я любил его; он тяжким был недугом одержим.
Бедный друг! Как за ребенком, я ухаживал за ним.

Он страдать умел так кротко: весь в жару изнемогал,
Но с пылающего тела власяницы не снимал.

Я печальный голос брата до сих пор забыть не мог:
«Дай мне пить!» — бывало скажет; взор — так нежен и глубок.

На руках моих он умер; безмятежно и светло,
Как у спящего младенца, было мертвое чело.

И покойника, прощаясь, я в уста поцеловал:
Спи, Кириллушка, сердечный, спи, — ты много пострадал.

Над твоей могилой тихой херувимы сторожат;
Спи же, друг, легко и сладко, отдохни, усталый брат!
V
В конуре моей подземной я покинут был опять
Целым миром. Даже время перестал я различать.

Поглупел совсем от горя: день и ночь в углу сидишь,
Да замерзшими ногами в землю до крови стучишь.

Если ж солнце в щель заглянет и блеснет на кирпиче,
И закружатся пылинки в золотом его луче, —

Я смотрел, как паутина сеткой радужной горит,
И паук летунью-мошку терпеливо сторожит.

На заре я слушал часто, ухо к щели приложив,
Как в лазури крик касаток беззаботен и счастлив.

Сердцу воля вспоминалась, шум деревьев, небеса,
И далекая деревня, и родимые леса.

Всё прошедшее всплывало в темной памяти моей,
Как обломки над пучиной от разбитых кораблей.
Помню церковь, летний вечер; из далекого села
Молодая прихожанка исповедаться пришла.

Помню тонкие ресницы, помню бледное лицо
И кудрей на грудь упавших темно-русое кольцо…

Пахло сеном и гречихой из открытого окна,
И душа была безумной, страстной негою полна…

Над Евангельем три свечки я с молитвой засветил
И, в огне сжигая руку, пламень в сердце потушил.

Но зачем же я припомнил здесь, в тюрьме, чрез столько лет
Этот летний тихий вечер, этот робкий полусвет?

Был и я когда-то молод; да, и мне хотелось жить,
Как и всем, хотелось счастья, сердце жаждало любить.

А теперь… я — труп в могиле! Но безумно рвется грудь
Перед смертью на свободе только раз еще вздохнуть.
VI
Из Москвы велят указом, чтоб на самый край земли
Аввакума протопопа в ссылку вечную везли.

Десять тысяч верст в Сибири, в тундрах, дебрях и лесах
Волочился я на дровнях, на телегах и плотах.

Помню — Пашков на Байкале раз призвал меня к себе;
Окруженный казаками, он сидел в своей избе.

Как у белого медведя, взор пылал; суровый лик,
Обрамлен седою гривой, налит кровью был и дик.

Грозно крикнул воевода: «Покорись мне, протопоп!
Брось ты дьявольскую веру, а не то — вгоню во гроб!»

«Человек, побойся Бога, Вседержителя-Творца!
Я страдал уже не мало — пострадаю до конца!»

«Эй, ребята, начинайте!» — закричал он гайдукам…
Повалили и связали по рукам и по ногам.
Свистнул кнут… — Окровавленный, полумертвый я твержу:
«Помоги, Господь!» — а Пашков: «Отрекайся — пощажу».

Нет, Исусе, Сыне Божий, лучше — думаю — не жить,
Чем злодея перед смертью о пощаде мне просить.

Всё исчезло… и казалось, что я умер… чей-то вздох
Мне послышался, и кто-то молвил: «Кончено, — издох!»
VII
Я в дощанике очнулся… Тишь и мрак… Лежу на дне,
Хлещет мокрый снег да ливень по израненной спине.

Тянет жилы, кости ноют… Тяжко! страх меня объял;
Обезумев от страданий, я на Бога возроптал:

«Горько мне, Отец небесный, я молиться не могу:
Ты забыл меня, покинул, предал лютому врагу!

Где найти мне суд и правду? Чем Христа я прогневил,
И за что, за что я гибну?..» — так я, грешный, говорил.

Вдруг на небе как-то чудно просветлело, и порой
Словно ангельское пенье проносилось над землей…

Веют крылья серафимов, и кадильницы звенят,
Сквозь холодный дождь и вьюгу дышит теплый аромат.

И светло в душе, и тихо: темной ночью, под дождем,
Как дитя в спокойной люльке, — я в дощанике моем.

Ты, Исусе мой сладчайший, муки в счастье превратил,
Пристыдил меня любовью, окаянного простил!

Хорошо мне, и не знаю — в небесах, или во мне —
Словно ангельское пенье раздается в тишине.
VIII
Это край счастливый. Горы там уходят в небеса,
Их подножья осенили кедров темные леса.

Там, посеянные Богом, разрослись в тиши долин
Сладкий лук, чеснок и мята, и душистый розмарин.

По скалам — орел да кречет, в мраке девственных лесов —
Чернобурая лисица, стаи диких кабанов.

Там и стерлядь, и осетры ходят густо под водой,
Таймень жирная сверкает серебристой чешуей.

Всё там есть, но все чужое, — люди, вера… И тоской
Ноет сердце, вспоминая об отчизне дорогой.

Повстречали мы однажды у Байкальских берегов
Соболиную станицу наших русских земляков.

Плачут миленькие, смотрят, не насмотрятся на нас,
Обнимают и жалеют, подхватили мой карбас,

И хлопочут, и смеются: каждый жизнь отдать готов;
Привезли мне на телеге сорок свежих осетров.

Вместе кашу заварили, пели песни за костром;
На чужбине Русь святую поминали мы добром.

В эту ночь, с улыбкой тихой, очи скорбные смежив,
Засыпали мы под шорох золотых, родимых нив.
IX
Ты один, Владыка, знаешь, сколько мук я перенес:
Хлеб не сладок был от горя, и вода — горька от слез.

На Шаманских водопадах, на Тунгуске я тонул,
Замерзал в сугробах, лямку с бурлаками я тянул.

Без приюта, без одежды насыщался я порой
То поганою кониной, то сосновою корой.

Пять недель мы шли по Нерчи, пять недель — все голый лед.
Деток с рухлядью в обозе лошаденка чуть везет.

Мы с женою вслед за ними, убиваючись, идем;
Скользко, ноги еле держат. Полумертвые бредем.

Протопопица, бывало, поскользнется, упадет.
На нее мужик усталый из обоза набредет,

Тоже валится, и оба на снегу они лежат,
И барахтаются в шубах, встать не могут и кричат:

«Задавил меня ты, батько!» — «Государыня, прости!»
Что тут делать, — смех и горе! Я спешу к ним подойти,

И бранит меня с улыбкой, и бредет она опять:
«Протопоп ты горемычный, долго ль нам еще страдать?»

«Видно, Марковна, до смерти!» Тихо, с ласковым лицом:
«Что ж, Петрович, — отвечает, — с Богом дальше побредем!»

На санях у нас в обозе, помню, курочка была;
Два яйца для наших деток каждый день она несла.

Чудо-птица! и за деньги нам такой бы не найти.
Жалко, бедную в обозе раздавили на пути.

До сих пор об ней я помню: я привык ее ласкать;
Мы крупу в котле семейном позволяли ей клевать:

Божья тварь! Создатель любит всех животных, как детей;
Он не брезгает, Пречистый, и последним из зверей,

Он из рук Своих питает все, что дышит и живет,
Он и птицу пожалеет, и былинку сбережет.
X
Собрались мы плыть на лодках; кормчий парус подымал;
Из тайги в ту пору беглый к нам бродяга забежал.

Он, дрожа и задыхаясь, пал на землю предо мной
И глядел мне прямо в очи с боязливою мольбой:

«Я скитался диким зверем тридцать дней в глуши лесов,
Сжалься, батюшка, не выдай, скрой от лютых казаков!..»

Вижу — лоб с клеймом позорным, обруч сломанных цепей,
Но прощенья страшно молит взор испуганных очей.

Плачет, ноги мне целует — окровавленный, в пыли:
До чего созданье Божье, человека, довели!..

Я забыл, что он преступник, я хотел его поднять
И как брату, кто б он ни был, слово доброе сказать.

Но жена меня торопит: «Спрячем бедного скорей!..»
И голубка отвернулась, — льются слезы из очей.

Скрыл я миленького в лодке да подушек навалил;
Протопопицу и деток на постелю положил.

Казаки к нам скачут вихрем и с пищалями в руках,
Как затравленного зверя, ищут беглого в кустах.

И кричат нам: «Где бродяга? — уж не спрятан ли у вас?»
«Никого мы не видали, — обыщите наш карбас!»

Ищут, роют, но с постели бедной Марковны моей
Не согнали: «Спи, родная, не тревожься!» — молвят ей, —

«Вдоволь мук ты натерпелась!» Так его и не нашли.
Обманул я их, сердечных. Делать нечего — ушли.

Пусть же Бог меня накажет: как мне было не солгать?
Согрешил я против воли: я не мог его предать.

Этот грех мне был так сладок, дорога мне эта ложь;
Ты простишь мне, Милосердный, ты, Христос, меня поймешь:

Не велел ли ты за брата душу в жертву принести.
Все смолкает пред любовью: чтобы гибнущих спасти,

Согрешил бы я, как прежде, без стыда солгал бы вновь:
Лучше правда пусть исчезнет, но останется любовь!
ХI
Вижу — меркнет Божья вера, тьма полночная растет,
Вижу — льется кровь невинных, брат на брата восстает.

Что же делать мне? Бороться и неправду обличать,
Иль, скрываясь от гонений, покориться и молчать?

Жаль мне Марковны и деток, жаль мне светиков моих:
Как их бросить без защиты; горько, страшно мне за них!

И сидел в немом раздумье я, поникнув головой.
Но жена ко мне подходит, тихо молвит: «Что с тобой?

Отчего ты так кручинен?» — «Дорогая, жаль мне вас!
Чует сердце: я погибну, близок мой последний час.

На кого тебя оставлю?..» С нежной ласкою в очах —
«Что ты, Бог с тобой, Петрович, — молвит, — там, на небесах

Есть у нас Ходатай вечный, ты же — бренный человек.
Он — Заступник вдов и сирот, не покинет нас вовек.

Будь же весел и спокоен, нас в молитвах поминай,
Еретическую блудню пред народом обличай.

Встань, родимый, что тут думать, встань, поди скорей во храм,
Проповедуй слово Божье!» Я упал к ее ногам,

Говорить не мог, но молча поклонился до земли,
И в тот миг у нас обоих слезы чудные текли.

Встал я мощный и готовый на последний грозный бой.
Где ж они, враги Господни, жажду битвы я святой.

За Христа — в огонь и пытку! Братья, надо пострадать
За отчизну дорогую, за поруганную мать!
XII
Смерть пришла… Сегодня утром пред народом поведут
На костер меня, расстригу, и с проклятьями сожгут.

Но звучит мне чей-то голос, и зовет он в тишине:
«Аввакумушка мой бедный, ты устал, приди ко Мне!»

Дай мне, Боже, хоть последний уголок в святом раю,
Только б видеть милых деток, видеть Марковну мою.

Потрудился я для правды, не берег последних сил:
Тридцать лет, Никониане, я жестоко вас бранил.

Если чем-нибудь обидел, — вы простите дураку:
Ведь и мне пришлось не мало натерпеться, старику…

Вы простите, не сердитесь, — все мы братья о Христе,
И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на Кресте.

Так возлюбим же друг друга, — вот последний мой завет:
Все в любви — закон и вера… Выше заповеди нет.

В. ШАЛАМОВ

АВВАКУМ В ПУСТОЗЕРСКЕ
Не в брёвнах, а в рёбрах
Церковь моя.
В усмешке недоброй
Лицо бытия.
Сложеньем двуперстным
Поднялся мой крест,
Горя в Пустозерске,
Блистая окрест.
Я всюду прославлен,
Везде заклеймён,
Легендою давней
В сердцах утверждён.
Сердит и безумен
Я был, говорят,
Страдал-де и умер
За старый обряд.
Нелепостен этот
Людской приговор:
В нём истины нету
И слышен укор.
Ведь суть не в обрядах,
Не в этом – вражда.
Для Божьего взгляда
Обряд – ерунда.
Нам рушили веру
В дела старины,
Без чести, без меры,
Без всякой вины.
Что в детстве любили,
Что славили мы,
Внезапно разбили
Служители тьмы.
В святительском платье,
В больших клобуках,
С холодным распятьем
В холодных руках.
Нас гнали на плаху,
Тащили в тюрьму,
Покорствуя страху
В душе своему.
Наш спор – не духовный
О возрасте книг.
Наш спор – не церковный
О пользе вериг.
Наш спор – о свободе,
О праве дышать,
О воле Господней
Вязать и решать.
Целитель душевный
Карал телеса.
От происков гневных
Мы скрылись в леса.
Ломая запреты,
Бросали слова
По целому свету
Из львиного рва.
Мы звали к возмездью
За эти грехи.
И с Господом вместе
Мы пели стихи.
Сурового Бога
Гремели слова:
Страдания много,
Но церковь – жива.
И аз, непокорный,
Читая Псалтырь,
В Андроньевский чёрный
Пришел монастырь.
Я был ещё молод
И всё перенёс:
Побои, и голод,
И светский допрос.
Там ангел крылами
От стражи закрыл
И хлебом со щами
Меня накормил.
Я, подвиг приемля,
Шагнул за порог,
В Даурскую землю
Ушёл на восток.
На синем Амуре
Молебен служил,
Бураны и бури
Едва пережил.
Мне выжгли морозом
Клеймо на щеке,
Мне вырвали ноздри
На горной реке.
Но к Богу дорога
Извечно одна:
По дальним острогам
Проходит она.
И вытерпеть Бога
Пронзительный взор
Немногие могут
С Иисусовых пор.
Настасья, Настасья,
Терпи и не плачь:
Не всякое счастье
В одеже удач.
Не слушай соблазна,
Что бьётся в груди,
От казни до казни
Спокойно иди.
Бреди по дороге,
Не бойся змеи,
Которая ноги
Кусает твои.
Она не из рая
Сюда приползла:
Из адова края
Посланница зла.
Здесь птичьего пенья
Никто не слыхал,
Здесь учат терпенью
И мудрости скал.
Я – узник темничный:
Четырнадцать лет
Я знал лишь брусничный
Единственный цвет.
Но то не нелепость,
Не сон бытия,
Душевная крепость
И воля моя.
Закованным шагом
Ведут далеко,
Но иго мне – благо
И бремя легко.
Серебряной пылью
Мой след занесён,
На огненных крыльях
Я в небо внесён.
Сквозь голод и холод,
Сквозь горе и страх
Я к Богу, как голубь,
Поднялся с костра.
Тебе обещаю,
Далекая Русь,
Врагам не прощая,
Я с неба вернусь.
Пускай я осмеян
И предан костру,
Пусть прах мой развеян
На горном ветру.
Нет участи слаще,
Желанней конца,
Чем пепел, стучащий
В людские сердца.
ВИНОКУРОВ Е.
АВВАКУМ
Не станет он терпеть позорные порядки!..
Пусть всяк тут брат и сват, пусть всяк друг другу
кум.
Он за описки встал, он встал за опечатки,
неистовый пророк, безумный Аввакум.

Как вынешь из стены хотя б один кирпичик…
И вот он уж встает неистов и клокаст:
пусть это лишь всего ошибся переписчик,
но он ошибок тех вовеки не отдаст!

Он чувствует, что смрад уже ползет из Рима,
что близится пора постыдных свар и смут,
и к отжитому страсть его неукротима,
все новые пути к Антихристу ведут!
 В. ШАЛАМОВ
БОЯРЫНЯ  МОРОЗОВА
Попрощаться с сонною Москвою
Женщина выходит на крыльцо.
Бердыши* тюремного конвоя
Отражают хмурое лицо.

И широким знаменьем двуперстным
Осеняет шапки и платки.
Впереди – несчитанные версты,
И снега – светлы и глубоки.

Перед ней склоняются иконы,
Люди – перед силой прямоты
Неземной – земные бьют поклоны
И рисуют в воздухе кресты.

С той землей она не будет в мире,
Первая из русских героинь,
Знатная начетница Псалтыри*,
Сторож исторических руин.

Возвышаясь над толпой порабощенной,
Далеко и сказочно видна,
Не прощающей и не прощеной
Покидает торжище она.

Это – веку новому на диво
Показала крепость старина,
Чтобы верил даже юродивый
В то, за что умрет она.

Не любовь, а бешеная ярость
Водит к правде Божию рабу.
Ей гордится – первой из боярынь
Встретить арестантскую судьбу.

Точно бич, раскольничье распятье
В разъяренных стиснуто руках,
И гремят последние проклятья
С удаляющегося возка.

Так вот и рождаются святые,
Ненавидя жарче, чем любя,
Ледяные волосы сухие
Пальцами сухими теребя.

бердыш - Холодное оружие в виде топора с искривлённым, наподобие полумесяца, лезвием, насаженным на длинное древко – ратовище. Этот большой боевой топор стал не просто оружием, но символом русской армии 16-17 веков.
Псалтирь – книга псалмов, входит в состав Ветхого завета.

* * *
Семнадцатый век называют «бунташным». Основанием для этого послужили многочисленные народные выступления. Московское государство, пережившее трагедию смутного времени, не знало покоя, бурлило крестьянскими смутами, городскими восстаниями (Соляной бунт – 1648 г., Медный бунт – 1662); яростным Соловецким бунтом (1668 – 1670), волнениями в Пскове и Новгороде, двумя стрелецкими восстаниями. Значительным событием века стало мощное выступление казаков и крестьян под предводительством С. Т. Разина, оказавшее глубокое впечатление на народную душу.

М. ВОЛОШИН
СТЕНЬКИН  СУД
У великого моря Хвалынского,*
Заточённый в прибрежный шихан,*
Претерпевый от змея Горынского,*
Жду вестей из полуночных стран.

Все ль, как прежде сияет – не сглазена
Православных церквей лепота?
Проклинают ли Стеньку в них Разина
В воскресенье, в начале поста?

Зажигают ли свечки, да сальные
В них заместо свечей восковых?
Воеводы порядки охальные
Все ль блюдут в воеводствах своих?

Благолепная да многохрамая,
А из ней хоть святых выноси…
Что-то чую, приходит пора моя
Погулять по Святой по Руси.

Как бывало, казацкая, дерзкая,
На Царицын, Симбирск, на Хвалынь –
Гребенская, донская да терская
Собиралась ватажить Сарынь*,

Да на первом на струге*, на «Соколе»,
С полюбовницей – пленной княжной,
Разгулявшись, свистали да цоколи,
Да неслись по-над Волгой стрелой.

Да как кликнешь сподрушных-приспешников:
«Васька Ус, Шелудяк да Кабан*!
Вы ступайте пощупать помещиков,
Воевод, да попов, да дворян.

Позаймитесь-ка барскими гнездами,
Припустите к ним псов полютей!
На столбах с перекладиной гроздами
Поразвесьте собачих детей».

Хорошо на Руси я попраздновал:
Погулял, и поел, и попил,
А за все, что творил неуказного,
Лютой смертью своей заплатил.

Принимали нас с честью и с ласкою,
Выходили хлеб-солью встречать,
Как в священных цепях да с опаскою
Привезли на Москву показать.

Уж по-царски уважили пыткою:
Разымали мне каждый сустав
Да крестили смолой меня жидкою,
У семи хоронили застав.

И как вынес я муку кровавую,
Да не выдал казацкую Русь,
Так за то на расправу, на правую,
Сам судьей на Москву ворочусь.

Рассужу, развяжу – не помилую, –
Кто хлопы, кто попы, паны…
Так узнаете: как пред могилою,
Так пред Стенькой все люди равны.

Мне к чему царевать да насиловать.
А чтоб равен был всякому всяк –
Тут пойдут их, голубчиков, миловать.
Приласкают московских собак.
Уж попомнят, как нас по Остоженке
Шельмовали для ихних утех,
Потрубят им рученки-ноженьки:
Пусть поползают людям на смех.

И за мною не токмо что драная
Голытьба, а казной расшибусь –
Вся великая, темная, пьяная,
Окаянная двинется Русь.

Мы устроим в стране благолепье вам,
Как, восставши из мертвых с мечом,
Три угодника – с Гришкой Отрепьевым
Да с Емелькой придем Пугачом.

В основе стихотворения лежит легенда, согласно которой Степан Разин не погиб, а был заточен на берегу Каспийского моря. Временами выходит на волю и расспрашивает людей о своей судьбе и о судьбе своего дела.
Море Хвалынское – так в древности называли Каспийское море.
Шихан – островерхий холм.
Змей Горынский – сказочный Змей Горыныч.
Сарынь – толпа, вольнолюбивое окружение Разина.
Струг – плоскодонное гребное судно.
Васька Ус, Шелудяк, Кабан – соратники Разина.

Е. ЕВТУШЕНКО
КАЗНЬ  СТЕНЬКИ  РАЗИНА
Как во стольной Москве белокаменной
вор по улице бежит с булкой маковой.
Не страшит его сегодня самосуд.
Не до булок.
                Стеньку Разина везут!
Царь бутылочку мальвазии выдаивает,
примеряет новый перстень-изумруд –
и на площадь…
                Стеньку Разина везут!
как за бочкой бокастой
                бочоночек,
за боярыней катит боярчоночек.
Леденец зубенки весело грызут
Нынче праздник!
                Стеньку Разина везут!
Прет купец,
                треща с гороха.
Мчатся вскачь два скомороха
Семенит ярыжка-плут.
Стеньку Разина везут!!
В струпьях все,
                едва живые
старцы с вервием на вые,
что-то шамкая,
                ползут…
Стеньку Разина везут!
И срамные девки тоже,
под хмельком вскочив с рогожи,
огурцом намазав рожи,
шпарят рысью –
                в ляжках зуд.
Стеньку Разина везут!
И под визг стрелецких жен,
под плевки со всех сторон
на расхристанной телеге
плыл
         в рубахе белой
                он.
Он молчал,
                не утирался,
весь оплеванный толпой,
только горько усмехался,
усмехался над собой:
«Стенька, Стенька,
                ты как ветка,
потерявшая листву.
Как в Москву хотел ты въехать!
Вот и въехал ты в Москву…
Ладно,
           плюйте,
                плюйте,          
                плюйте –
все же радость задарма.
Вы всегда плюете,
                люди,
в тех,
          кто хочет вам добра.
А добра мне так хотелось
на персидских берегах
и тогда,
             когда летелось
вдоль по Волге на стругах!
Что я ведал?
                Чьи-то очи,
саблю,
            парус
                да седло…
Я был в грамоте не очень…
Может, это подвело?
Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,
приговаривал,
                ретив:
«Супротив народа вздумал!
Будешь знать, как супротив!»
Я держался,
                глаз не прятал.
Кровью харкал я в ответ:
«Супротив боярства –
                правда.
Супротив народа –
                нет».
От себя не отрекаюсь,
выбрав сам себе удел.
Перед вами,
                люди, каюсь,
но не в том,
                что дьяк хотел.
Голова моя повинна.
Вижу,
          сам себя казня:
я был против –
                половинно,
надо было –
                до конца.
Нет,
      не тем я, люди, грешен,
что бояр на башнях вешал.
Грешен я в глазах моих
тем, что мало вешал их.
Грешен тем,
                что в мире злобства
был я добрый остолоп.
Грешен тем,
                что, враг холопства,
сам я малость был холоп.
Грешен тем,
                что драться думал
за хорошего царя.
Нет царей хороших,
                дурень…
Стенька, гибнешь ты зазря!»
Над Москвой колокола гудут.
К месту Лобному
                Стеньку ведут.
Перед Стенькой,
                на ветру полоща,
бьется кожаный передник палача,
а в руках у палача
                над толпой
голубой топор,
                как Волга, голубой.
И плывут, серебрясь,
                по топору
струги,
           струги,
                будто чайки поутру…
И сквозь рыла,
                ряшки,
                хари
целовальников,
                менял.
словно блики среди хмари.
Стенька
               ЛИЦА
                увидал.
Были ЛИЦА даль и высь,
а в глазах, угрюмо-вольных,
словно в малых тайных Волгах,
струги Стенькины неслись.
Стоит все терпеть бесслезно,
быть на дыбе,
                колесе,
если рано или поздно
прорастают
                ЛИЦА
                грозно
у безликих на лице…
И спокойно
                ( не зазря он, видно жил)
Стенька голову на плаху положил,
подбородок в край изрубленный упер
и затылком приказал:
                «Давай, топор…»
Покатилась голова,
                в крови горя,
прохрипела голова:
                «Не зазря…»
И уже по топору не струги –
струйки,
              струйки…
Что, народ, стоишь, не празднуя?
Шапки в небо – и пляши!
Но застыла площадь Красная,
чуть колыша бердыши.
Стихли даже скоморохи.
Среди мертвой тишины
перескакивали блохи
с армяков
                на шушуны.
Площадь что-то поняла,
площадь шапки сняла,
и ударила три раза,
клокоча,
               колокола.
А от крови и от чуба тяжела,
голова еще ворочалась,
                жила.
С места Лобного подмоклого
туда,
        где голытьба,
взгляды
             письмами подметными
швыряла голова…
Суетясь,
              дрожащий попик подлетел,
веки Стенькины закрыть он хотел.
Но, напружившись,
по-зверьи страшны,
оттолкнули его руку зрачки.
На царе
от этих чертовых глаз
зябко
шапка Мономаха* затряслась,
и, жестоко,
не скрывая торжества,
над царем
                захохотала
                голова!..

Лобное место – каменный помост с парапетом на Красной площади в Москве, возведен в 1534 г. (в современном виде с 1786 г.).  В ХVI – ХVII вв. с него оглашались указы и распоряжения, около Лобного места на специальном помосте иногда совершались казни.
Шапка Мономаха –  золотой филигранный, остроконечный головной убор, с собольей опушкой, украшенный драгоценными камнями и крестом; регалия русских великих князей и царей, символ самодержавия в России. Согласно легенде Шапка Мономаха была подарена византийским императором Константином Мономахом киевскому князю Владимиру Мономаху.
Ю. КУЗНЕЦОВ
* * *
Не поминай про Стеньку Разина
И про Емельку Пугача.
На то дороженька заказана
И не поставлена свеча.

Была погодушка недоброю,
Ты наломал немало дров.
И намахался ты оглоблею
Посереди родных дворов.

Уж нет дворов – одни растения,
Как будто ты в краю чужом
Живешь и мерзость запустения
Разит невидимым козлом.

Куда ты дел мотор, орясина*?
Аль снес за четверть первача?
И все поешь про Стеньку Разина
И про Емельку Пугача.

Трудись, душа ты окаянная!
Чтобы когда-нибудь потом
Свеча горела поминальная
Во граде Китеже святом.

Орясина – жердь, шест; кол, дубина; долговязый парень.

Зарождается регулярная система образования. Появляются государственные и частные школы, училища «гимнасионы». В 1687 г. в Москве было открыто первое высшее учебное заведение – Славяно-греко-латинская академия.
Духовная культура России описываемого периода характеризуется постепенным обмирщением и отходом от церковного мировоззрения. Наряду с этим, она начинает испытывать неуклонно возрастающее  западноевропейское влияние. В этой связи, знаковой фигурой для российской общественно-политической и культурной жизни стал Симеон Полоцкий (1629-1680).  Его поэзия может быть названа парсунным портретом переходной эпохи.

СТИХИ К ГОСУДАРЮ ЦАРЮ АЛЕКСИЮ МИХАЙЛОВИЧУ ВЕЛИКИЯ И МАЛЫЯ Ы БЕЛЫЯ РУСИ САМОДЕРЖЦУ
Велия радость сердце просвешчает,
Егда* мя Господь стати сподобает
Пред лицеем твоим, православны цару,
Многих царств ы княств крепкий господарю.
Ныне ликую весело и граю,
Егда на скипетр пресветый смотраю.
И падох егда к твоима ногама,
Лобзая верно десницу* устама.
Ей же усердно желаю от Бога,
Да крепка будет на лета премнога,
Победит враги, смирит супостаты*,
Иже* не хошчют тя за царя знати.
Сотрет их выя, ы гордую славу
Во чест всих, цару, а тебе во славу.
Подаст Бог знати крепост ти десницу,
Где слонца запад и восток денницу.
Даст веры дели, яже ти о Бозе.
Ы подвих раде иже в труде мнозе.
Аз же раб прысны имам работати
Верно ти всегда, чая благодати.
Тебе же дай Бог царствовать над нами,
Да велим слонце сияет лучами.

егда –   когда; в то время как. [Старорусские слова]
десница –  правая рука, также может означать и любую руку. В переносном  смысле —    власть правителя 
супостат –   противник; враг.
иже -  который, которые
Семнадцатое столетие знаменует собой начало Нового времени в истории Отечества. Основополагающей тенденцией культуры тогда являлся процесс секуляризации, благодаря чему складывались черты новой культуры, все больший интерес вызывала личность человека, его повседневная жизнь; зарождалось все то, что будет развито и характерно для следующего столетия.               

































ЧАСТЬ  ПЯТАЯ

ВЕК  ВОСЕМНАДЦАТЫЙ: РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Восемнадцатое столетие – век русского Просвещения, славных побед и дворцовых переворотов, блестящей культуры центра и непрекращающегося брожения пугачёвщины на окраинах империи, географических открытий и дальнейшего освоения новых земель. Это был век великих дел и великих людей, своим талантом, энергией и волей создавших неповторимый облик времени. Да, в истории властвуют законы, но законы эти осуществляются конкретными людьми. Время формирует человека, но и индивидуальность людей накладывает зримый отпечаток на историческое время. Когда мы произносим эту известную фразу «что было бы, если», в ней и сказывается наше понимание того, что от характера, дарования, воли и энергии конкретного человека зависит содержание исторического процесса.
XVIII век, быть может, первый век в истории России, когда была осознанность ценности индивидуальности, когда история потеряла свою анонимность, то было время, когда действовали великие личности: Петр и Екатерина, Ломоносов и Татищев, Суворов и Орлов, Тредиаковский и Державин и многие, многие другие.
Поэтический образ столетия чрезвычайно богат. Он запечатлен как в творениях его современников, так и потомков. 
А. РАДИЩЕВ
ОСЬМНАДЦАТОЕ  СТОЛЕТИЕ
(отрывок)
Урна времян часы изливает каплям подобно:
   Капли в ручьи собрались; в реки ручьи возросли
И на дальнейшем брегу изливают пенистые волны
   Вечности в море; а там нет ни предел, ни брегов;
Не возвышался там остров, ни дна там лот не находит;
   Веки в него протекли, в нем исчезает их след.
Но знаменито вовеки своею кровавой струею
   С звуками грома течет наше столетье туда;
И сокрушил, наконец, корабль, надежды несущий,
 Пристани близок уже, в водоворот поглощен,
Счастие и добродетель, и вольность пожрал омут ярый,
   Зри, восплывают еще страшны обломки в струе.
Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро,
   Будешь проклято вовек, ввек удивлением всех,
Крови - в твоей колыбели, припевание - громы сраженьев,
   Ах, омоченно в крови ты ниспадаешь во гроб;
Но зри, две вознеслися скалы во среде струй кровавых:
   Екатерина и Петр, вечности чада! и росс.
Мрачные тени созади, впреди их солнце;
   Блеск лучезарный его твердой скалой отражен.
Там многотысячнолетны растаяли льды заблужденья,
   Но зри, стоит еще там льдяный хребет, теремясь;
Так и они - се воля господня - исчезнут, растая,
   Да человечество в хлябь льдяну, трясясь, не падет.
О незабвенно столетие! радостным смертным даруешь
   Истину, вольность и свет, ясно созвездье вовек;
Мудрости смертных столпы разрушив, ты их паки создало;
   Царства погибли тобой, как раздробленный корабль;
Царства ты зиждешь; они расцветут и низринутся паки;
   Смертный что зиждет, всё то рушится, будет всё прах.
Но ты творец было мысли: они ж суть творения бога,
   И не погибнут они, хотя бы гибла земля;
Смело счастливой рукою завесу творенья возвеяв,
   Скрыту природу сглядев в дальном таилище дел,
Из океана возникли новы народы и земли,
   Нощи глубокой из недр новы металлы тобой.
Ты исчисляешь светила, как пастырь играющих агнцев;
   Нитью вождения вспять ты призываешь комет;
Луч рассечен тобой света; ты новые солнца воззвало;
   Новы луны изо тьмы дальной воззвало пред нас;
Ты побудило упряму природу к рожденью чад новых;
   Даже летучи пары ты заключило в ярем;
Молнью небесну сманило во узы железны на землю
   И на воздушных крылах смертных на небо взнесло.
Мужественно сокрушило железны ты двери призраков,
   Идолов свергло к земле, что мир на земле почитал.
Узы прервало, что дух наш тягчили, да к истинам новым
   Молньей крылатой парит, глубже и глубже стремясь.
Мощно, велико ты было, столетье! дух веков прежних
   Пал пред твоим олтарем ниц и безмолвен, дивясь.
Но твоих сил недостало к изгнанию всех духов ада,
   Брызжущих пламенный яд чрез многотысящный век,
Их недостало на бешенство, ярость, железной ногою
   Что подавляют цветы счастья и мудрости в нас.
Кровью на жертвеннике еще хищности смертны багрятся,
   И человек претворен в люта тигра еще.
Пламенник браней, зри, мычется там на горах и на нивах,
   В мирных долинах, в лугах, мычется в бурной волне.
Зри их сопутников черных!- ужасны!.. идут - ах! идут, зри:
   (Яко ночные мечты) лютости, буйства, глад, мор!-
Иль невозвратен навек мир, дающий блаженство народам?
   Или погрязнет еще, ах, человечество глубже?
Из недр гроба столетия глас утешенья изыде:
   Срини отчаяние! смертный, надейся, бог жив.
Кто духу бурь повелел истязати бунтующи волны,
   Времени держит еще цепь тот всесильной рукой:
Смертных дух бурь не развеет, зане суть лишь твари дневные,
   Солнца на всходе цветут, блекнут с закатом они;
Вечна едина премудрость. Победа ее увенчает,
   После тревог воззовет, смертных достойный...
Утро столетия нова кроваво еще нам явилось,
   Но уже гонит свет дня нощи угрюмую тьму;
Выше и выше лети ко солнцу, орел ты российский,
   Свет ты на землю снеси, молньи смертельны оставь.
Мир, суд правды, истина, вольность лиются от трона,
   Екатериной, Петром вздвигнут, чтоб счастлив был росс.
Петр и ты, Екатерина! дух ваш живет еще с нами.
   Зрите на новый вы век, зрите Россию свою.
Гений хранитель всегда, Александр, будь у нас...

Конец семнадцатого века, первая четверть восемнадцатого – время правления Петра I. Петр Алексеевич Романов, царь, с 1721 года император российский, был сложной, противоречивой натурой. Историческое значение деяний Петра, роль его правления в общей истории России до сей поры вызывает споры, недаром в народной памяти он и Петр Великий и Антихрист.
Начиная с ХIХ века оппонируют две точки зрения, одна была отчетливо сформулирована славянофилами, другая западниками. Эти две - прямо противоположные - точки зрения, то затухая, то вновь разгораясь, продолжают существовать и в трудах профессиональных историков, и в общественном сознании, и в политических дискуссиях современности.
Начало самостоятельного правления Петра было омрачено стрелецким бунтом 1698 г. В ходе противостояния с противниками его политического курса, правитель к рубежу столетий вышел победителем, что дало ему возможность продолжить глубокие, многосторонние реформы общественной жизни России.
В. ШАЛАМОВ
УТРО СТРЕЛЕЦКОЙ КАЗНИ*
     В предсмертных новеньких рубахах
      В пасхальном пламени свечей
      Стрельцы готовы лечь на плаху
      И ожидают палачей.
      
      Они – мятежники – на дыбе
      Царю успели показать
      Невозмутимые улыбки
      И безмятежные глаза.
      
      Они здесь все – одной породы,
      Один другому друг и брат,
      Они здесь все чернобороды,
      У всех один небесный взгляд.
      
      Они затем с лицом нездешним
      И неожиданно тихи,
      Что на глазах полков потешных
      Им отпускаются грехи.
      
      Пускай намыливают петли,
      На камне точат топоры.
      В лицо им бьет последний ветер
      Земной нерадостной поры.
      
      Они с Никитой Пустосвятом
      Увидят райский вертоград.
      Они бывалые солдаты
      И не боятся умирать.
      
      Их жены, матери, невесты
      Бесслезно с ними до конца.
      Их место здесь – на Лобном месте,
      Как сыновьям, мужьям, отцам.
      
      Твердят слова любви и мести,
      Поют раскольничьи стихи.
      Они – замес того же теста,
      Закваска муки и тоски.
      
      Они, не мудрствуя лукаво,
      А защищая честь и дом,
      Свое отыскивают право
      Перед отечества судом.
      
      И эта русская телега
      Под скрип немазаных осей
      Доставит в рай еще до снега
      Груз этой муки, боли всей.
      
      В руках, тяжелых, как оглобли,
      Что к небу тянут напослед,
      С таких же мест, таких же лобных,
      Кровавый разливая свет.
      
      Несут к судейскому престолу
      Свою упрямую мольбу.
      Ответа требуют простого
      И не винят ни в чем судьбу.
      
      И несмываемым позором
      Окрасит царское крыльцо
      В национальные узоры
      Темнеющая кровь стрельцов*.

Утро стрелецкой казни –  название известного полотна художника В. И. Сурикова (1848 – 1916). На нем изображена казнь стрельцов, поднявших восстание в то время, когда Петр находился в Европе. Вернувшись в августе 1698 г., царь начал следствие, в результате которого около 2-х тысяч стрельцов было казнено. Царь принимал личное участие в дознании и  казнях.
Стрельцы – в ХVI – начале ХVII в. служилые люди, составляющие постоянное войско; пехота, вооруженная огнестрельным оружием.
А. ТАРКОВСКИЙ
ПЕТРОВСКИЕ  КАЗНИ
Передо мною плаха
На площади встает,
Червонная рубаха
Забыться не дает.

По лугу волю славить
С косой идет косарь.
Идет Москву кровавить
Московский государь.

Стрельцы, гасите свечи!
Вам, косарям, ворам,
Ломать крутые плечи
Идет последний срам.

У, буркалы Петровы,
Навыкате белки!
Холстинные обновы.
Сынки мои, сынки!

Образ Петра, сохраненный нам историей, многогранен:  царственный труженик, неутомимый работник, не гнушавшийся  никаким ремеслом, был близок народу, что в свою очередь отразилось в поэтическом восприятии этой великой фигуры.

А. МАЙКОВ
КТО ОН?
Лесом частым и дремучим,
По тропинкам и по мхам,
Ехал всадник, пробираясь
К светлым невским берегам.

Только вот - рыбачья хата;
У реки старик стоял,
Челн осматривал дырявый,
И бранился, и вздыхал.

Всадник подле - он не смотрит.
Всадник молвил: "Здравствуй, дед!"
А старик в сердцах чуть глянул
На приветствие в ответ.

Все ворчал себе он под нос:
"Поздоровится тут, жди!
Времена уж не такие...
Жди да у моря сиди.

Вам ведь все ничто, боярам,
А челнок для рыбака
То ж, что бабе веретена
Али конь для седока.

Шведы ль, наши ль шли тут утром,
Кто их знает - ото всех
Нынче пахнет табачищем*...
Ходит в мире, ходит грех!

Чуть кого вдали завидишь -
Смотришь, в лес бы... Ведь грешно!..
Лодка, вишь, им помешала,
И давай рубить ей дно...

Да, уж стала здесь сторонка
За теперешним царем!..
Из-под Пскова ведь на лето
Промышлять сюда идем".

Всадник прочь с коня и молча
За работу принялся;
Живо дело закипело
И поспело в полчаса.

Сам топор вот так и ходит,
Так и тычет долото -
И челнок на славу вышел,
А ведь был что решето.

"Ну, старик, теперь готово,
Хоть на Ладогу ступай,
Да закинуть сеть на счастье
На Петрово попытай".-

"На Петрово! эко слово
Молвил!- думает рыбак.-
С топором гляди как ловок...
А по речи... Как же так?.."

И развел старик руками,
Шапку снял и смотрит в лес,
Смотрит долго в ту сторонку,
Где чудесный гость исчез.
Нынче пахнет табачищем – характеристика отношения старика к новым временам: он приверженец старины. В XVII в. курение табака было запрещено, гонения на курильщиков прекратились при Петре I в 1697 г.
К. СЛУЧЕВСКИЙ
ПЕТР I НА КАНАЛАХ
Как по шпилям, верхам, шатровым куполам
          Летним утром огонь разгорался!
Собирался царь Петр в самый мирный поход
           И с женой Катериной прощался:

«Будь здорова, жена! Не грусти, что одна;
           Много, видишь, каналов готово;
Еду их осмотреть, чтоб работе спореть...
            Напиши, если что... Будь здорова!»

Глухо дебри лежат, над болотами спят...
           Много дела – да силы-то малы!
Надо дебрь разбудить, чтоб ей тоже служить...
           Пусть, мол, глянут по дебри каналы!

Где в колесном возке, где на бодром коне
           Едет царь вековыми лесами;
Изучает страну, во всю ширь и длину
           Наблюдает своими очами...

«Надо, надо взглянуть! Норовят все надуть!
           Может, даже совсем не копают?
Поглядишь – простецы эти жмоты-купцы!
            А где страху им нет – надувают!»

День за ночью идет, потеряешь им счет,
            Если ехать судьба без дороги!
Вот каналы пошли и блестят вдоль земли.
            А землянки людей что берлоги.

И куда ни взгляни, только щепки, да пни,
            Да отвалы идут земляные!
Гонит царская мочь, гонит пролежни прочь
            Со здорового тела России.

Близок царь! Весть бежит! Привирает, мутит
             И повсюду царя упреждает...
Призадумался вор! Царь-то больно востер!
             Знаем, как, если нужно, кончает!

«Ой, уж как-то нам быть? Как нужде пособить?
             Ведь и не вырыто нами и трети
Из того, что должно?.. Умирать суждено...
                Стукнет, гикнет: «А нуте-ка, дети!»

Нет, родные, шабаш, чуть появится наш!
                Разве, братцы, на хитрость пуститься?
Землю вырыть в длину, подогнать в ширину,–
                Остальное потом углубится!»

Собирался весь скоп. Повалил землекоп.
                Уж платили-то, знатно платили!
И каналы прошли как им быть вдоль земли,
                Провели и воды напустили...

Яркий вечер горит, густо дебрь золотит,
                И у самой у крайней лопаты
Царь с дубинкой в руке, в распашном армаке,
                Проверяет работы и платы.

И как в небе заря – так лицо у царя
                Все сияет! Он жалует смехом!
И уж радостен он, и уж как подарен
                Неожиданным вовсе успехом!

А поодаль стоит молчаливый синклит
                Хитрецов, мудрецов на захваты!
«Уж вот на! Удалось! У Петра сорвалось!
                Не замай наших! Мы ли не хваты!»

Не пылать бы заре! Не блестеть бы воде!
               Не валиться бы на воду мошкам!
Не казну б воровать, не Петра надувать,
               Не подменивать блюдо лукошком!

Головой царь поник... Потемнел его лик...
                Дума черная радость хоронит...
«Отчего тут вода, – вздумал царь, – не туда,
               Куда надо бы ей, мошку гонит?»

По откосу долой сходит тяжкой стопой
               И, к воде подошедши, нагнулся,
И дубинку воткнул... Чуть конец затонул...
               Подождал это царь... Оглянулся!..

Ох! не небу гореть! Не царю бы краснеть!
               Все, бледнея, молчанье хранили...
А из царских очей, звезд вечерних ярчей,
              Две слезы, две слезы проступили...

Ну, а там по пятам, в поученье ворам,
             Как должно, принялись за расправу...
Прав был вор, говоря про обычай царя:
             Сокрушит, если что не по нраву!

В мае 1703 г. Петром I был заложен город Санкт-Петербург, ставший на два столетия столицей нашего отечества и одним из культурных европейских центров по настоящий день.
А. ПУШКИН
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
               Вступление
    На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
…………….. И думал он:
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно*,
Ногою твердой стать при море.
………………………………….
    Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия….

В Европу прорубить окно – Примечание А. С. Пушкина: Альгароти Франческо (1712-1764), итальянский писатель, после посещения им России опубликовал письма, в одном из которых  заявил: «Petersbourg est la fenetre par laguele la Russe regarde en Europe  (Петербург – это окно, через которое Россия смотрит в Европу)».
Н. ОГАРЕВ
* * *
Вырос город на болоте,
Блеском суетным горя…
Пусть то было по охоте
Самовластного царя;
Но я чту в Петре Великом
То, что он – умел и смел –
В своеволье самом диком
Правду высмотреть умел,

И казнил родного сына
Оттого, что в нем нашел
Он не доблесть гражданина,
А тупейший произвол!

И я знаю – деспот пьяный,
Пьяных слуг своих собрат,
Был ума служитель рьяный
И великий демократ.

Реформаторская деятельность Петра поражает своей широтой и  по-разному оценивается современными исследователями. Формирование армии и флота нового образца – стержень,  «вытянувший» за собой все остальные преобразования царя.
  К. СЛУЧЕВСКИЙ
О ПЕРВОМ СОЛДАТЕ
(Песня Семеновского полка*)
Дело было очень просто:
Первый жил солдат Бухвостов*
                Двести лет назад;
С ним Петровская бригада
Народилась из наряда,
                Стала в первый ряд!
Неприхожи были, малы,
Фузеи* да самопалы,
                Увалень – народ!
Ну, а все же с тем народом
Вышли первым мы походом
                В Кожухов поход*.
У стрельцов поднялись смехи
От кожуховской потехи;
                Стрелец говорит:
«Сочинитель всех затеев
Бомбардир* Петр Алексеев –
                Чудеса творит!»
И потешные чудили!
Артикул, устав учили,
                Брали крепостцы,
А как было все готово,
Очутились у Азова*, -
                Вот так молодцы!
Стрельцы видят, осерчали,
Петру смертью угрожали;
                Царь заговорил:
«Ну-ка, вы, моя пехота,
Вы птенцы, души забота,
                Я ль вас не любил!
Не пора ли кончить разом,
Чтобы был конец проказам,
                Козням старины!»
Петр сказал… Замолкли шашни…
Мало ль что видали башни
                Кремлевской стены?!
Лиху было не до смеха!
Росла царская потеха,
                Росла божья рать!
И задумал король швецский*
Рост потехи молодецкой,
                Русский рост унять!
Сам он был малоголовый,
Шустрый, вострый и толковый, -
                Дал Полтавский бой!
Лейб-гвардейцы были точны,
Гнали до Переволочной*
                Их перед собой…
Порешив Ништацким миром*,
Занялись гвардейцы пиром, -
                Горевал сосед!
Заварили браги, бражки
В честь Хмельницкого Ивашки*,
                Праздник делу вслед.
Петр тогда болота вытер
И поставил город Питер
                Двести лет назад…
Вот как было дело просто
С той поры, как жил Бухвостов,
                Первый наш солдат!

Семеновский полк – один из старейших полков дореволюционной русской армии, созданный в конце XVII века.
Бухвостов Сергей Леонтьевич (1659 – 1728) – «первый российский солдат», как его называл Петр 1. Бухвостов С. Л. первым записался в потешное войско Петра в 1683 г. и участвовал во всех значительных сражениях петровского времени.
Фузея – старинного образца кремневое ружье.
Кожухов поход – учебный поход потешного войска в 1694 г.
Бомбардир – солдатский чин в артиллерийских войсках, который присвоил себе Петр I, приказавший именовать себя как простого солдата Петром Алексеевым.
Артикул – ружейные приемы.
Азов – был взят войсками Петра I в 1696 г.
Король шведский – Карл ХII (1697 – 1719).
Переволочная – городок на Днепре, где 30 июня 1709 г. капитулировали остатки шведской армии, разбитой в Полтавском сражении.
Ништацский мир – мирный договор, заключенный в г. Ништадте в Финляндии между Россией и Швецией, он венчал долгую Северную войну.

* * *
Петр окружал себя людьми, способными не только понять его грандиозные замыслы, но  реально участвовать в делах. Среди таких «птенцов гнезда Петрова», как писал А. Пушкин, был и А. Д. Меньшиков (1673 – 1729). Сын придворного конюха, он стал одним из ближайших сподвижников Петра I, имел титул светлейшего князя (1707),  позднее - генералиссимусом (1727). А. Д. Меньшиков – крупный военачальник во времена Северной войны (1700 – 1721). При Екатерине I стал фактическим правителем государства. Императором Петром II был сослан в Берёзов (ныне Берёзово Тюменской области). Время пребывания в ссылке запечатлено на известном полотне В. Сурикова «Меньшиков в Берёзове».
И. КОБЗЕВ
МЕНЬШИКОВ В БЕРЕЗОВЕ
В метель или в дождик сыпкий
Приходит на память мне
Князь Меньшиков в долгой ссылке
В березовском курене…

Сидит он – как с неба павший
Нахохлившийся орлан,
Как барственный барс, попавший
В захлопнувшийся капкан.

Он чаял императрицею
Увидеть родную дочь,
А выпало им, патрициям! –
Плебейскую грязь толочь.

Теперь дочерям, красавицам,
Тоска сгонит цвет с лица.
Вишь, терпят беду, стараются,
Надеются на отца…

Ему же, орлу бескрылому,
Надеяться на кого?
Как рано, царь Петр, покинул ты
Наперсника своего!

«О, встань, государь, из гробу,
Хоть на день разверзни прах,
Чтоб тяжкую эту злобу
Выместить на врагах!»

Преобразования Петра I, жесткие, а порою жестокие методы, которыми действовал царь, его стремление во всем подражать Западу принимались не всеми, зрела оппозиция, к которой примыкали и сподвижники Петра. В оппозиции находился и наследник престола, сын царя от первой жены, Алексей Петрович и его окружение.
 В 1717 г. Алексей бежал в Австрию, появился вначале в Вене, а потом в Неаполе. На Алексея делали ставку и европейские противники России – Австрия и Англия. Требование выдать Алексея  было проигнорировано, однако, было дано разрешение вступить с ним в переговоры. В Неаполь прибыл опытный дипломат П. А. Толстой (1645-1729), который обещал от имени царя прощение Алексею, если он вернется в Россию. На границе Алексей был арестован и вскоре предстал перед следствием. Петр присутствовал на первом допросе. Алексей выдал часть своих сторонников, начались аресты участников антигосударственного заговора.
В 1718 г. цесаревича посадили в Петропавловскую крепость. Суд приговорил его к смертной казни.  В 1871 г. на первой передвижной выставке была представлена общественности картина Н. Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе». Композиция предельно проста и выразительна: стол как барьер разделяет не просто  отца и сына, а разные позиции по вопросу устройства России, ее будущего.
Я. СМЕЛЯКОВ
ПЕТР И АЛЕКСЕЙ
Петр, Петр, свершились сроки.
Небо зимнее в полумгле.
Неподвижно бледнеют щеки,
и рука лежит на стол –

та, что миловала и карала,
управляла Россией всей,
плечи женские обнимала
и осаживала коней.

День – в чертогах, а год – в дорогах,
по-мужицкому широка,
в поцелуях, в слезах, в ожогах
императорская рука.

Слова вымолвить не умея,
ужасаясь судьбе своей,
скорбно вытянувшись, пред нею
замер слабостный Алексей.

Знает он, молодой наследник,
но не может поднять свой взгляд:
этот день для него последний –
не помилуют, не простят.

Он не слушает и не видит,
сжав безвольно свой узкий рот.
До отчаянья ненавидит
все, чем ныне страна живет.

Не зазубренными мечами,
не под ядрами батарей –
утоляет себя свечами,
любит благовест и елей.

Тайным мыслям подвержен слишком,
тих и косен до дурноты.
«На кого ты пошёл, мальчишка,
с кем тягаться задумал ты? 

Не начётчики и кликуши,
подвывающие в ночи,-
молодые нужны мне души,
бомбардиры и трубачи.

Это все-таки в нем до муки.
через чресла моей жены,
и усмешка моя, и руки
неумело повторены.

Но, до боли души тоскуя,
отправляя тебя в тюрьму,
по-отцовски не поцелую,
на прощанье не обниму.

Рот твой слабый и лоб твой белый
надо будет скорей забыть.
Ох, нелегкое это дело –
самодержцем российским быть!..»

Солнце утренним светит светом,
чистый снег серебрит окно.
Молча сделано дело это,
все заранее решено…

Зимним вечером возвращаясь
по дымящимся мостовым,
уважительно я склоняюсь
перед памятником твоим.

Молча скачет державный гений
по земле – из конца в конец.
Тусклый венчик его мучений,
императорский твой венец.

В 1700 г. началась Северная война, стратегической целью которой был выход к Балтийскому морю. Она продолжалась 20 лет. Одним из главнейших сражений была Полтавская битва, состоявшаяся 27 июня 1709 г.
А.  ПУШКИН
ПОЛТАВА
(отрывок)
Горит восток зарею новой.
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам.
Полки ряды свои сомкнули.
В кустах рассыпались стрелки.
Катятся ядра, свищут пули;
Нависли хладные штыки.
Сыны любимые победы,
Сквозь огнь окопов рвутся шведы;
Волнуясь, конница летит;
Пехота движется за нею
И тяжкой твердостью своею
Ее стремление крепит.
И битвы поле роковое
Гремит, пылает здесь и там,
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
Пальбой отбитые дружины,
Мешаясь, падают во прах.
Уходит Розен сквозь теснины;
Сдается пылкой Шлипенбах.
Тесним мы шведов рать за ратью;
Темнеет слава их знамен,
И бога браней благодатью
Наш каждый шаг запечатлен.

Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
«За дело, с богом!» Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия гроза.
Идет. Ему коня подводят.
Ретив и смирен верный конь.
Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могущим седоком.

Уж близок полдень. Жар пылает.
Как пахарь, битва отдыхает.
Кой-где гарцуют казаки.
Ровняясь строятся полки.
Молчит музыка боевая.
На холмах пушки присмирев
Прервали свой голодный рев.
И се — равнину оглашая
Далече грянуло ура:
Полки увидели Петра.

И он промчался пред полками,
Могущ и радостен как бой.
Он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова —
В пременах жребия земного,
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны;
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И, счастья баловень безродный,
Полудержавный властелин*.

И перед синими рядами
Своих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли за ним.
Он в думу тихо погрузился.
Смущенный взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный бой в недоуменье...
Вдруг слабым манием руки
На русских двинул он полки.

И с ними царские дружины
Сошлись в дыму среди равнины:
И грянул бой, Полтавской бой!
В огне, под градом раскаленным,
Стеной живою отраженным,
Над падшим строем свежий строй
Штыки смыкает. Тяжкой тучей
Отряды конницы летучей,
Браздами, саблями звуча,
Сшибаясь, рубятся с плеча.
Бросая груды тел на груду,
Шары чугунные повсюду
Меж ними прыгают, разят,
Прах роют и в крови шипят.
Швед, русский — колет, рубит, режет.
Бой барабанный, клики, скрежет,
Гром пушек, топот, ржанье, стон,
И смерть и ад со всех сторон.
Среди тревоги и волненья
На битву взором вдохновенья
Вожди спокойные глядят,
Движенья ратные следят,
Предвидят гибель и победу
И в тишине ведут беседу.
Но близ московского царя
Кто воин сей под сединами?
Двумя поддержан казаками,
Сердечной ревностью горя,
Он оком опытным героя
Взирает на волненье боя.
Уж на коня не вскочит он,
Одрях в изгнанье сиротея,
И казаки на клич Палея
Не налетят со всех сторон!
Но что ж его сверкнули очи,
И гневом, будто мглою ночи,
Покрылось старое чело?
Что возмутить его могло?
Иль он, сквозь бранный дым, увидел
Врага Мазепу, и в сей миг
Свои лета возненавидел
Обезоруженный старик?

Мазепа, в думу погруженный,
Взирал на битву, окруженный
Толпой мятежных казаков,
Родных, старшин и сердюков.
Вдруг выстрел. Старец обратился.
У Войнаровского* в руках
Мушкетный ствол еще дымился.
Сраженный в нескольких шагах,
Младой казак в крови валялся,
А конь, весь в пене и пыли,
Почуя волю, дико мчался,
Скрываясь в огненной дали.
Казак на гетмана стремился
Сквозь битву с саблею в руках,
С безумной яростью в очах.
Старик, подъехав, обратился
К нему с вопросом. Но казак
Уж умирал. Потухший зрак
Еще грозил врагу России;
Был мрачен помертвелый лик,
И имя нежное Марии
Чуть лепетал еще язык.

Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим; гнутся шведы.
О славный час! о славный вид!
Еще напор — и враг бежит.
И следом конница пустилась,
Убийством тупятся мечи,
И падшими вся степь покрылась
Как роем черной саранчи.

Пирует Петр. И горд и ясен
И славы полон взор его,
И царской пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.

Полудержавный властелин – князь Александр Данилович Меньшиков, ближайший сподвижник Петра.
Войнаровский – племянник Мазепы.

Стремление к регламентации всех сторон общественной, частной и даже духовной жизни своих подданных порой порождали весьма любопытные распоряжения и указы.
В. СОКОЛОВ
УКАЗ  ПЕТРА

                Незаконнорожденных
                записывать в художники.
                Петр I
Забавна эта мысль Петра.
Но сколь мудра и величава,
Пронзающая до нутра,
Смешная с первого начала.

Мне интересен лик его
В тот миг, когда он быстро взвесил
Все «да» и «нет» до одного.
Он был тогда угрюм иль весел?

Он, может, так захохотал,
Что терем колоколом грянул,
А может быть, чертеж скатал
В трубу подзорную и глянул?

И увидал, как на страду, –
По всем колдобинам России,
С холстом и кистью не в ладу,
Идут внебрачноприжитые.

И, маясь дивною судьбой,
Находят лад, и знаменито
Всей неприкаянной гурьбой
Грехи отмаливают чьи-то.

Пусть в нас иной, несхожий пыл
Великой волею заронен,
Нам надо помнить, как он был,
Художник русский, узаконен.
    
Среди видных деятелей петровской эпохи заметное место занимал Василий Никитич Татищев (1686 – 1750). В 1720-22 и 1731-37 гг. был управляющим казенными заводами на Урале. Один из основателей Екатеринбурга – окна России в Азию, русский историк, поэт.
Ю. ЛОБАНЦЕВ
ДУМА  ТАТИЩЕВА
                Причина всех действий от ума
                или глупости происходит.
                В. Н. Татищев
1
…А поутру изладили столбы.
И ветерок,
                скользивший над Исетью,
вдруг, расшалясь, смахнул слюну с губы
у палача, играющего плетью.
И по команде вывели троих,
зачисленных в зачинщики,
                в смутьяны.
От мокрой глины бороды у них
желтели,
               просыхая после ямы.
Палач был специальностью доволен.
Он понимал,
                что в чем-то подневолен,
но, рассуждая о добре и зле,
он утверждал,
                что счастье в ремесле.

И хоть крепки смутьяны,
                но – сознались
во всем, в чем надо…
                А помог «анализ»,
установивший хрупкость ног и рук.
А коль сознались –
                всем троим каюк.
Итог был строгим:
                «Плети не марать,
двух вздернуть, одного колесовать!»
И, буркнув про царя
                и про присягу,
полковник сел,
                пристраивая шпагу.
Начальству кровожадность не к лицу.
Но важно долг исполнить образцово…
И первого, уже полуживого,
поволокли неспешно к колесу.

Он умирал без ропота, без страха –
такая жизнь, что выгоднее плаха…
Но позади –
                у крайнего столба
разноголосо ахала толпа.

О чем он думал в свой последний миг,
бунтарь –
              в презренном званьи дезертира?
Быть может,
                о бессмысленности мира,
к которой в жизни так и не привык?

А может, и не думал ни о чем,
а просто видел речку и осоку
и небо,
           где над городом высоко
летел топор,
                воздетый палачом…
2
А между тем –
                в тот самый день и век –
в гнилой избе у старого завода
смотрел на то, как портится погода,
 стянув парик,
                усталый человек.

Все холодней,
                все пакостней на свете…
И норовило солнце за бугор
далекой тучи,
                и с Уктусских гор
по кронам сосен скатывался ветер.

И был вдали
                суровый Петербург,
которому враги еще грозили.
И надо вновь ценою чьих-то мук
платить
              за возрождение России.

И до того ли –
                счастлив ли народ,
пока,
как будто молотом огромным,
шатал хребты чугунный гул работ,
и в спины скал вколачивали бревна.

Гремели тачки.
                Мыкалась Исеть
в узде платины.
                Ухали телеги.
Пыхтели горны.
                Падали калеки,
но шла в ковши дымящаяся медь.

И слышал он, уставший от забот
мыслитель,
                как за соснами Уктуса
по всем статьям немецкого искусства
в гранит врастали город и завод.

А здесь, в избе,
                Лампады тихий свет,
и стопка книг от тяжести кренится…
И тщится разгадать суровый век
себя
на недописанной странице.

Черед времен?
Все те же времена!..
И сколько крови, подлости и риска,
и сколько слез в истории Российской,
и сколько правд!
                А истина – одна…

Ни перед кем –
                а только перед ней
высокий ум отчитываться вправе,
отдавши не корысти,
                а державе
и жизнь,
              и труд,
                и головы людей.

Работай, раб!
                И знай, еще ты глуп
и потому того понять не в силе,
что вольность бесполезна для России,
покуда мало в ней фабричных труб!

И пусть прекраснодушные лжецы
вопят о сострадании,
                о боге –
есть плеть для всех,
                отставших на дороге,
которую укажут мудрецы.

Иди, народ!
                Непонятость добра –
вот от чего и боль твоя, мука.
Поднимет Русь не смута,
                а наука
и – в помощь ей –
                монарший жезл Петра.

…Так мыслил он –
                рождая на листе
упрямые, решительные строки.
И были, как столетия, жестоки
слова,
         маршировавшие к мечте.

В них верил он…
                А где-то на юру,
в семи верстах от недоступной веры,
как будто бы отсчитывая эры,
тела рабов качались на ветру…




М. ЦВЕТАЕВА
СТИХИ К ПУШКИНУ
 
ПЕТР И ПУШКИН

Не флотом, не потом, не задом
В заплатах, не Шведом у ног,
Не ростом - из всякого ряду,
Не сносом - всего, чему срок,

Не лотом, не ботом, не пивом
Немецким сквозь кнастеров дым,
И даже и не Петро-дивом
Своим (Петро-делом своим!).

И большего было бы мало
(Бог дал, человек не обузь!) -
Когда б не привез Ганнибала -
Арапа на белую Русь.

Сего афричонка в науку
Взяв, всем россиянам носы
Утер и наставил, - от внука -
то негрского - свет на Руси!

Уж он бы вертлявого - в струнку
Не стал бы! - «На волю? Изволь!
Такой же ты камерный юнкер,
Как я - машкерадный король!»

Поняв, что ни пеной, ни пемзой -
Той Африки, - царь-грамотей
Решил бы: «Отныне я - цензор
Твоих африканских страстей».

И дав бы ему по загривку
Курчавому (стричь-не остричь!):
«Иди-ка, сынок, на побывку
В свою африканскую дичь!

Плыви - ни об чем не печалься!
Чай есть в паруса кому дуть!
Соскучишься - так ворочайся,
А нет - хоть и дверь позабудь!

Приказ: ледяные туманы
Покинув - за пядию пядь
Обследовать жаркие страны
И виршами нам описать».

И мимо наставленной свиты,
Отставленной - прямо на склад,
Гигант, отпустивши пииту,
Помчал - по земле или над?

Сей не по снегам смуглолицый
Российским - снегов Измаил!
Уж он бы заморскую птицу
Архивами не заморил!

Сей, не по кровям торопливый
Славянским, сей тоже - метис!
Уж ты б у него по архивам
Отечественным не закис!

Уж он бы с тобою - поладил!
За непринужденный поклон
Разжалованный - Николаем,
Пожалованный бы - Петром!

Уж он бы жандармского сыска
Не крыл бы «отечеством чувств!»
Уж он бы тебе - василиска
Взгляд! - не замораживал уст.

Уж он бы полтавских не комкал
Концов, не тупил бы пера.
За что недостойным потомком -
Подонком - опенком Петра

Был сослан в румынскую область,
Да ею б - пожалован был
Сим - так ненавидевшим робость
Мужскую, - что сына убил

Сробевшего. - «Эта мякина -
Я? - Вот и роди! и расти!»
Был негр ему истинным сыном,
Так истинным правнуком - ты

Останешься. Заговор равных.
И вот не спросясь повитух
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух.

И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд, коим поныне светла...
Последний - посмертный - бессмертный
Подарок России - Петра.

Восемнадцатое столетие, начавшееся с петровского порыва, отмечено женским правлением на Российском троне.  Екатерина I, Елизавета, Анна Иоанновна и Екатерина II, сменяя друг друга, правили страной более шестидесяти лет. Их образы, наделенные идеальными чертами, во множестве сохранились в особом лирическом жанре — одах.

Е. И. В. ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ АННЕ ИОАННОВНЕ, САМОДЕРЖИЦЕ ВСЕРОССИЙСКОЙ, ПОЗДРАВИТЕЛЬНЫЕ ОДЫ В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА 1710, ОТ КАДЕТСКОГО КОРПУСА СОЧИНЕННЫЕ ЧРЕЗ АЛЕКСАНДРА СУМАРОКОВА
(отрывок)
Ты нам, Анна, мать, мать всего подданства,
Милостью же к нам мать всего дворянства!
Чрез сие так нам можно ль же сдержаться,
Чтоб тебе детьми трижды не назваться?
Трижды ж мы когда ставимся сынами,
Трижды воскричим громко голосами:
Здравствуй в новый год, матерь оизбранна,
И владей, владей ты три века, Анна!»

М.  ЛОМОНОСОВ
Ода Императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина (1739)
(отрывок)
Крепит отечества любовь
Сынов российских дух и руку;
Желает всяк пролить всю кровь,
От грозного бодрится звуку.
Как сильный лев стада волков,
Что кажут острых яд зубов,
Очей горящих гонит страхом,
От реву лес и брег дрожит,
И хвост песок и пыль мутит,
Разит извившись сильным махом.

Не медь ли в чреве Этны ржет
И, с серою кипя, клокочет?
Не ад ли тяжки узы рвет
И челюсти разинуть хочет?
То род отверженной рабы,
В горах огнем наполнив рвы,
Металл и пламень в дол бросает,
Где в труд избранный наш народ
Среди врагов, среди болот
Чрез быстрый ток на огнь дерзает.

За холмы, где паляща хлябь
Дым, пепел, пламень, смерть рыгает,
За Тигр, Стамбул, своих заграбь,
Что камни с берегов сдирает;
Но чтоб орлов сдержать полет,
Таких препон на свете нет.
Им воды, лес, бугры, стремнины,
Глухие степи — равен путь.
Где только ветры могут дуть,
Доступят там полки орлины.

Пускай земля как понт трясет,
Пускай везде громады стонут,
Премрачный дым покроет свет,
В крови Молдавски горы тонут;
Но вам не может то вредить,
Ороссы, вас сам рок покрыть
Желает для счастливой Анны.
Уже ваш к ней усердный жар
Быстро проходит сквозь татар,
И путь отворен вам пространный.

Скрывает луч свой в волны день,
Оставив бой ночным пожарам;
Мурза упал на долгу тень;
Взят купно свет и дух татарам
Из лывгустых выходит волк
На бледный труп в турецкий полк.
Иной, в последни видя зорю,
Закрой, кричит, багряной вид
И купно с ним Магметов стыд;
Спустись поспешно с солнцем к морю.

Что так теснит боязнь мой дух?
Хладнеют жилы, сердце ноет!
Что бьет за странной шум в мой слух?
Пустыня, лес и воздух воет!
В пещеру скрыл свирепство зверь,
Небесная отверзлась дверь,
Над войском облак вдруг развился,
Блеснул горящим вдруг лицем,
Умытым кровию мечем
Гоня врагов, Герой открылся.

Не сей ли при Донских струях
Рассыпал вредны россам стены?
И персы в жаждущих степях
Не сим ли пали пораженны?
Он так к своим взирал врагам,
Как к готским приплывал брегам,
Так сильну возносил десницу;
Так быстрой конь его скакал,
Когда он те поля топтал,
Где зрим всходящу к нам денницу.

Кругом его из облаков
Гремящие перуны блещут,
И, чувствуя приход Петров,
Дубравы и поля трепещут.
Кто с ним толь грозно зрит на юг,
Одеян страшным громом вкруг?
Никак, Смиритель стран Казанских?
Каспийски воды, сей при вас
Селима гордого потряс,
Наполнил степь голов поганских.

Герою молвил тут Герой:
«Не тщетно я с тобой трудился,
Не тщетен подвиг мой и твой,
Чтоб россов целый свет страшился.
Чрез нас предел наш стал широк
На север, запад и восток.
На юге Анна торжествует,
Покрыв своих победой сей».
Свилася мгла, Герои в ней;
Не зрит их око, слух не чует.

Крутит река татарску кровь,
Что протекала между ними;
Не смея в бой пуститься вновь,
Местами враг бежит пустыми,
Забыв и меч, и стан, и стыд,
И представляет страшный вид
В крови друговсвоих лежащих.
Уже, тряхнувшись, легкий лист
Страшит его, как ярый свист
Быстро сквозь воздух ядрлетящих.

Шумит с ручьями бор и дол:
Победа, росская победа!
Но враг, что от меча ушел,
Боится собственного следа.
Тогда увидев бег своих,
Луна стыдилась сраму их
И в мрак лице, зардевшись, скрыла.
Летает слава в тьме ночной,
Звучит во всех землях трубой,
Коль росская ужасна сила.

Вливаясь в понт, Дунай ревет
И россов плеску отвещает;
Ярясь волнами турка льет,
Что стыд свой за него скрывает.
Он рыщет, как пронзенный зверь,
И чает, что уже теперь
В последней раз заносит ногу,
И что земля его носить
Не хочет, что не мог покрыть.
Смущает мрак и страх дорогу.

Где ныне похвальба твоя?
Где дерзость? где в бою упорство?
Где злость на северны края?
Стамбул, где наших войск презорство?
Ты лишь своим велел ступить,
Нас тотчас чаял победить;
Янычар твой свирепо злился,
Как тигр на росский полк скакал.
Но что? внезапно мертв упал,
В крови своей пронзен залился.

Целуйте ногу ту в слезах,
Что вас, агаряне, попрала,
Целуйте руку, что вам страх
Мечем кровавым показала.
Великой Анны грозной взор
Отраду дать просящим скор;
По страшной туче воссияет,
К себе повинность вашу зря.
К своим любовию горя,
Вам казнь и милость обещает.

Златой уже денницы перст
Завесу света вскрыл с звездами;
От встока скачет по сту верст,
Пуская искры конь ноздрями.
Лицем сияет Феб на том.
Он пламенным потряс верхом;
Преславно дело зря, дивится:
«Я мало таковых видал
Побед, коль долго я блистал,
Коль долго круг веков катится».

Как в клуб змия себя крутит,
Шипит, под камень жало кроет,
Орел когда шумя летит
И там парит, где ветр не воет;
Превыше молний, бурь, снегов
Зверей он видит, рыб, гадов.
Пред росской так дрожит Орлицей,
Стесняет внутрь Хотин своих.
Но что? в стенах ли может сих
Пред сильной устоять царицей?

Кто скоро толь тебя, Калчак,
Учит российской вдаться власти,
Ключи вручить в подданства знак
И большей избежать напасти?
Правдивой Аннин гнев велит,
Что падших перед ней щадит.
Ее взошли и там оливы,
Где Вислы ток, где славный Рен,
Мечем противник где смирен,
Извергли дух сердца кичливы.

О как красуются места,
Что иго лютое сбросили
И что на турках тягота,
Которую от них носили;
И варварские руки те,
Что их держали в тесноте,
В полон уже несут оковы;
Что ноги узами звучат,
Которы для отгнанья стад
Чужи поля топтать готовы.

Не вся твоя тут, Порта, казнь,
Не так тебя смирять достойно,
Но большу нанести боязнь,
Что жить нам не дала спокойно.
Еще высоких мыслей страсть
Претит тебе пред Анной пасть?
Где можешь ты от ней укрыться?
Дамаск, Каир, Алепп сгорит;
Обставят росским флотом Крит;
Евфрат в твоей крови смутится.

Чинит премену что во всем?
Что очи блеском проницает?
Чистейшим с неба что лучем
И дневну ясность превышает?
Героев слышу весел клик!
Одеян в славу Аннин лик
Над звездны вечность взносит круги;
И правда, взяв перо злато,
В нетленной книге пишет то,
Велики коль ея заслуги.

Витийство, Пиндар, уст твоих
Тяжчае б Фивы обвинили,
Затем что о победах сих
Они б громчае возгласили,
Как прежде о красе Афин;
Россия как прекрасный крин
Цветет под Анниной державой.
В Китайских чтут ее стенах,
И свет во всех своих концах
Исполнен храбрых россов славой.

За время русско-турецких войн русские войска овладевали Хотином четыре раза — в 1739, 1769, 1788 и 1807. В связи со взятием Хотина в ходе русско-турецкой компании  1739 г. М. В. Ломоносовым  была написана «Ода блаженныя памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина 1739 года» — одно из первых стихотворных произведений русской литературы, заложившее основы силлабо-тонического стиха, нашедшего наиболее завершенное и совершенное выражение в творчестве А. С. Пушкина.

Исторические эпохи измеряются отнюдь не только венценосными правителями. Относительно  русской истории можно говорить об эпохе Рублева и Сергия, Толстого и Достоевского… Знаковой для восемнадцатого столетия стала фигура ученого-энциклопедиста М. В. Ломоносова (1711-1765 гг.).
А. МАЙКОВ
ЛОМОНОСОВ
В печали невская столица;
В церквях унылый перезвон;
Все в черном: царский дом, царица,
Синод, сенат. Со всех сторон

Чины от армии и флота
Спешат в собор; войска, народ –
Во всех испуг, у всех забота:
Великий в мире недочет!

Иерей, смотря на лик безмолвный,
Но и во гробе, как живой,
Несокрушимой мысли полный, –
От слез не властен над собой.

«О чем мы плачем? Что мы стонем?
Что, россияне, мы творим?
Петра Великого хороним.
И что хороним в нем и с ним!..

Ведь в бытие он нас, великий,
Воздвиг из тьмы небытия!..»
И вопли без конца и клики:
«Теперь что ж будет – без тебя!»

В честь императора раздался
Последний пушечный салют, –
Свершилось, – но в сердцах остался
Вопрос: чему же быть?.. Все ждут…

Как будто после бурной тучи
Осталась вся теперь страна,
Владыки мыслию могучей,
Как молнией, избраждена.

Везде глубокие основы
И жизни новые пути –
И нет вождя! И мрак суровый,
И неизвестность впереди!

Один он – кормчий был, который,
Куда вести корабль свой, знал,
Один уверенные взоры
Вдаль, в беспредельность устремлял –

От Зундских вод до Гималая,
С Невы – на Тихий океан…
Иль это все – мечта пустая
И честолюбия обман?

И все, что насаждал он, сгинет?
Труды, ученье, кровь и пот –
Пройдут вотще, и слава минет,
И в прежний мрак все отойдет?

А главари меж тем престолом
Уже играть пошли, служа
Своим лишь видам и крамолам
И царским делом небрежа!..

Лишь пришлецы, которых знанье
Царь покупал «на семена»,
Торжествовали в упованье,
Что их отныне вся страна!

И, пробираясь ловко к цели,
Они над русскою землей
На ступенях престола сели,
Как над заброшенной страной;

И, средь сметения и страха,
Средь казней, пыток и опал,
Уж руку к бармам Мономаха
Курляндский конюх простирал.

Но не вотще от бога гений
Ниспосылается в народ.
Опять к нему своих велений
Истолкователя он шлет.

В стране угрюмой и суровой,
Где отливаясь на снегах,
По долгим зимам блеск багровый
Колышется на небесах;

Где горы льдов вздымают волны,
Где все – лесов и неба ширь –
Величьем дел господних полны,
Встает избранный богатырь:

Велик, могуч, как та природа,
Сам – как одно из тех чудес,
Встает для русского народа
Желанным посланцем с  небес…

О дивный муж!.. С челом открытым,
С орлиным взглядом, как глядел
На оном море Ледовитом
На чудеса господних дел,

Наукой осиян и рвеньем
К величью родины горя,
Явился ты – осуществленьем
Мечты великого царя!

Твоею ревностью согретый,
Очнулся русский дух с тобой:
Ты лучших дел Елизаветы
Был животворною душой,

Ты дал певца Екатерине,
Всецело жил в ее орлах,
И отблеск твой горит и ныне
На русских лучших именах!..

А главари меж тем престолом  Уже играть пошли – После смерти Петра I, который не оставил преемника, началась борьба за власть между основными группировками, в результате  которой на престол взошла Екатерина I, жена Петра. После ее смерти престол занял внук Петра, сын Алексея, Петр II. Фактическая власть принадлежала Меньшикову, который стремился женить Петра II на своей дочери Марии. Заговор, возникший против Меньшикова, во главе которого стоял П. А. Толстой, хотя и был раскрыт, сплотил противников Меньшикова, он был сослан вместе с семьей в г. Березов, где и умер в 1729г.
Курляндский конюх – Бирон Эрнст Иоганн (1690 – 1772) курляндский дворянин, фаворит императрицы Анны Иоанновны, возведенной на трон в 1730 г. Бирон оказывал огромное влияние на императрицу, вмешивался в государственные дела, не забывая своих собственных интересов. Время правления Анны Иоанновны (1730 – 1740) называют «бироновщиной».
Ты дал певца Екатерине – Г. Р. Державин, развивавший поэтические традиции Ломоносова, воспевший в одах правление Екатерины II.
Бармы – драгоценные оплечья, украшенные изображениями религиозного характера у византийских императоров и русских князей и царей 14-18 веков. Их одевали во время коронации и торжественных выходов.




М. ВЕГА
НЕКРОПОЛЬ
(отрывок)

Век восемнадцатый о славе давней,
О пышности торжественных кончин
Грустил, уйдя в глухонемые камни...
И вдруг – просвет в ущелии теней,
В фантастике поваленных утесов:
Гробница белоснежная, и в ней –
Крестьянский сын Михайло Ломоносов!
Немало утекло воды с тех пор,
Как он, насквозь прохваченный морозом,
В далекий Петербург из Холмогор*
Ушел с растянутым в снегах обозом...
И труден, и прекрасен был восход,
Прекрасен был ухода час вечерний.
Его ли праху у летейских вод
Лежать среди великосветской черни!
Кладбищенский над ним бессилен тлен.
Дитя народа, признанное всеми,
Наш академик*, он почетный член
Стокгольмской и Болонской академий.
Бессмертный пращур наш,– его стези
Влекут в потоке солнечного света
К покою величавому, вблизи
От колоннады Университета,
От гордой Академии наук
К Васильевскому острову, к простору...
Быть может, Ленинград, наш верный друг,
Отдаст свой долг Великому Помору,–
На Стрелке будет выстроен помост
И к саркофагу поведут ступени,
Чтобы лежал, челом касаясь звезд,
Крестьянский сын, великий русский гений.
И толпы потекут к нему тогда
Со всей земли для низкого поклона...

Холмогоры – село в Архангельской области, около Холмогор  Ломоносово (ранее Денисовка), где родился М. В. Ломоносов.
Наш академик – М. В. Ломоносов.
24 ноября 1873 был торжественно открыт в сквере Александрийского театра памятник Екатерине II по проекту М. О. Микешина, в сооружении которого участвовали М. А. Чижов и А. М. Опекушин.
А. АПУХТИН
НЕДОСТРОЕННЫЙ  ПАМЯТНИК
Однажды снилось мне, что площадь русской сцены
Была полна людей. Гудели голоса,
Огнями пышными горели окна, стены,
И с треском падали ненужные леса.
И из-за тех лесов, в сиянии великом,
Явилась женщина. С высокого чела
Улыбка светлая на зрителей сошла,
И площадь дрогнула одним могучим криком.
Волненье усмирив движением руки,
Промолвила она, склонив к театру взоры:

«Учитесь у меня, российские актеры,
         Я роль свою сыграла мастерски.
         Принцессою кочующей и бедной*,
         Как многие, явилася я к вам,
И так же жизнь моя могла пройти бесследно,
Но было иначе угодно небесам!
         На шаткие тогда ступени трона
         Ступила я бестрепетной ногой –
         И заблистала старая корона
         Над новою, вам чуждой, головой.
Зато как высоко взлетел орел двухглавый!
Как низко перед ним склонились племена!
         Какой немеркнущею славой
         Покрылись ваши знамена!
С дворянства моего оковы были сняты*,
Без пыток загремел святой глагол суда,
В столицу Грозного сзывались депутаты,
         Из недр степей вставали города…
Я женщина была – и много я любила…
Но совесть шепчет мне, что для любви своей
          Ни разу я отчизны не забыла
И счастьем подданных не жертвовала ей.
Когда Тавриды князь, наскучив пылом страсти,
Надменно отошел от сердца моего,
Не пошатнула я его могучей власти,
          Гигантских замыслов его.
Мой пышный двор блистал на удивленье свету
          В стране безлюдья и снегов;
Но не был он похож на стертую монету,
          На скопище бесцветное льстецов.
От смелых чудаков не отвращая взоров,
Умела я ценить, что мудро иль остро:
Зато в дворец мой шли скитальцы, как Дидро*,
           И чудаки такие, как Суворов*;
Зато и я могла свободно говорить
В эпоху диких войн и казней хладнокровных,
           Что лучше десять оправдать виновных,
           Чем одного невинного казнить, –
            И не было то слово буквой праздной!
Однажды пасквиль мне решилися подать:
            В нем я была – как женщина, как мать –
            Поругана со злобой безобразной…
Заныла грудь моя от гнева и тоски;
Уж мне мерещились допросы, приговоры…
Учитесь у меня, российские актеры!
             Я роль свою сыграла мастерски:
             Я пасквиль тот взяла – и написала с краю:
Оставить автора, стыдом его казня, –
Что здесь – как женщины – касается меня,
              Я – как Царица – презираю!
Да, управлять подчас бывало нелегко!
Но всюду – дома ли, в Варшаве, в Византии –
             Я помнила лишь выгоды России –
             И знамя то держала высоко.
Хоть не у вас я свет увидела впервые, –
Вам громко за меня твердят мои дела:
             Я больше русская была,
Чем многие цари, по крови вам родные!
              Но время шло, печальные следы
              Вокруг себя невольно оставляя…
Качалася на мне корона золотая,
И ржавели в руках державные бразды…
Когда случится вам, питомцы Мельпомены,
Творенье гения со славой разыграть
              И вами созданные сцены
Заставят зрителя смеяться иль рыдать,
               Тогда – скажите, ради Бога! –
Ужель вам не простят правдивые сердца
неловкость выхода, неровности конца
               И даже скуку эпилога?»

Тут гул по площади пошел со всех сторон,
Гремели небеса, людскому хору вторя;
И был сначала я, как будто ревом моря,
              Народным воплем оглушен.
Потом все голоса слилися воедино,
И ясно слышал я из говора того:
«Живи, живи, Екатерина,
В бессмертной памяти народа твоего!»¬¬¬

Принцессою кочующей и бедной – принцесса Софья Фредерика Августа, будущая императрица Екатерина II, происходила из захудалого Ангальт-Цербстского княжества.
С дворянства моего оковы были сняты – император Петр III в 1762 г. издал Манифест о вольности дворянства, по которому дворянство освобождалось от обязательной 25-летней службы. Екатерина II утвердила Жалованную грамоту дворянству (1785), которая содержала все права и привилегии, полученные дворянством ранее. Кроме того, дворяне освобождались от обязательной государственной службы, уплаты податей и выполнения каких-либо повинностей.
Таврида – название Крымского полуострова после его присоединения к России в 1783г.
Тавриды князь – Потемкин А. Г. (1739-1791), русский государственный и военный деятель, генерал-фельдмаршал, фаворит и ближайший помощник Екатерины 11. После присоединения Крыма получил титул светлейшего князя Таврического. Главнокомандующий русской армии в русско-турецкой войне 1787-1791гг.
Дидро Дени (1713-84), французский философ, писатель; идеолог французской буржуазной революции ХVIII в.

Восемнадцатое столетие ознаменовано чередой громких побед русского флота. Важнейшая из них состоялась 24-26 июня (5-7 июля) 1770 г. в Чесменской бухте. 7 июля — День воинской славы России — победа русского флота над турецким флотом. 
В. МАЙКОВ

СТИХИ НА ПРИБЫТИЕ ГРАФА АЛЕКСЕЯ ГРИГОРЬЕВИЧА ОРЛОВА ПОСЛЕ ЧЕСМЕНСКОГО БОЯ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

 На суше, на реках, среди морских валов,
 Ты мужеством своим прославился, Орлов!
 Морея, Чесмь и вся в том Греция свидетель,
 Что в них ты был герой и купно благодетель.
 Дела твои везде восходят до небес.
 Орлов, ты ныне стал российский Геркулес!
 Как гидру тот сразил, дышащу смертным ядом,
 Подобно ты врага, зияющего адом,
 Тьмочисленны уста жерл страшных заградил,
 Узрел его, постиг и славно победил.
 Ликуя днесь, тебя Петрополь весь встречает
 И лаврами главу твою увенчевает!

Крестьянская война
В 1773 году началась Крестьянская война под предводительством Емельяна Ивановича Пугачева, которая продолжалась около двух лет. Емельян Пугачев объявил себя чудесно спасшимся Петром Федоровичем. Это было самое массовое выступление народных масс, в армии Пугачева были представители не только казачества и крестьянства, в нее также входили работные люди с Уральских заводов, башкиры, татары, калмыки. Стремясь привлечь на свою сторону крестьян, Е. Пугачев издавал манифесты, в которых освобождал их от крепостной зависимости.
12 сентября 1775 года верхушка казаков пленила Пугачева и выдала его царским войскам. В железной клетке Пугачева привезли в Москву и после жестоких пыток казнили четвертованием.
Д. САМОЙЛОВ
КОНЕЦ  ПУГАЧЕВА
Вьются тучи, как знамена,
Небо – цвета кумача.
Мчится конная колонна
Бить Емельку Пугача.

А Емелька, царь Емелька,
Страхолюдина-бандит,
Бородатый, пьяный в стельку,
В чистой горнице сидит.

Говорит: «У всех достану
Требушину из пупа.
Одного губит не стану
Православного попа.

Ну-ка, батя, сядь-ка в хате,
Кружку браги раздави.
И мои степные рати
В правый бой благослови!..»

Поп ему: «Послушай, сыне!
По степям копытный звон.
Слушай, сыне, ты отныне
На погибель обречен…»

Как поднялся царь Емеля:
«Гей вы, бражники-друзья!
Или силой оскудели,
Мои князи и графья?»
Как он гаркнул: «Где вы, князи?!»,
Как ударил кулаком,
Конь всхрапнул у коновязи
Под ковровым чепраком.

Как прощался он с Устиньей,
Как коснулся алых губ,
Разорвал он ворот синий
И заплакал, душегуб.

«Ты зови меня Емелькой,
Не зови меня Петром*.
Был, мужик, я птахой мелкой,
Возмечтал парить орлом.

Предадут меня сегодня,
Слава богу – предадут.
Быть (на это власть господня!)
Государем не дадут…»

Как его бояре встали
От тесового стола.
«Ну, вяжи его, – сказали, –
Снова наша не взяла».

Не зови меня Петром – Емельян Пугачев объявил себя Петром Федоровичем, который был супругом Екатерины II, в результате дворцового переворота 28 июня 1762 г. Петр III был взят под стражу, перевезен в Ропшу, где был умерщвлен.
С. ЕСЕНИН
П У Г А Ч Е В
( отрывок)

                П у г а ч е в
Дорогие мои... Хор-рошие...
Что случилось? Что случилось? Что случилось?
Кто так страшно визжит и хохочет
В придорожную грязь и сырость?
Кто хихикает там исподтишка,
Злобно отплевываясь от солнца?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Ах, эта осень!
Это осень вытряхивает из мешка
Чеканенные сентябрем червонцы.
Да! Погиб я!
Приходит час...
Мозг, как воск, каплет глухо, глухо...
...Это она!
Это она подкупила вас,
Злая и подлая оборванная старуха.
Это она, она, она,
Разметав свои волосы зарею зыбкой,
Хочет, чтоб сгибла родная страна
Под ее невеселой холодной улыбкой.

                Т в о р о г о в
Ну, рехнулся... чего ж глазеть?
Вяжите!
Чай, не выбьет стены головою.
Слава богу! конец его зверской резне,
Конец его злобному волчьему вою.
Будет ярче гореть теперь осени медь,
Мак зари черпаками ветров не выхлестать.
Торопитесь же!
Нужно скорее поспеть
Передать его в руки правительства.

                П у г а ч е в
Где ж ты? Где ж ты, былая мощь?
Хочешь встать – и рукою не можешь двинуться!
Юность, юность! Как майская ночь,
Отзвенела ты черемухой в степной провинции.
Вот всплывает, всплывает синь ночная над Доном,
Тянет мягкою гарью с сухих перелесиц.
Золотою известкой над низеньким домом
Брызжет широкий и теплый месяц.
Где-то хрипло и нехотя кукарекнет петух,
В рваные ноздри пылью чихнет околица,
И все дальше, все дальше, встревоживши сонный луг,
Бежит колокольчик, пока за горой не расколется.
Боже мой!
Неужели пришла пора?
Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?
А казалось... казалось еще вчера...
Дорогие мои... дорогие... хор-рошие...

В 1796 г. императором стал Павел I. Он вступил в антифранцузский союз с Австрией и Англией, направил войска во главе с А. В. Суворовым, которого назначил главнокомандующим по просьбе Австрии. Русские войска одержали ряд выдающихся побед, освободив Италию от французских войск. Австрия предложила А. В. Суворову осуществить переход в Швейцарию. Русская армия перешла Альпы и овладела перевалом Сен-Готард.
М. ВЕГА
СЕН–ГОТАРД
                1
Панорамой развернуты черной,
Громоздятся в тумане хребты,
И обвал рассыпается горный,
Прогремев с ледяной высоты.

И опять тишина замирает,
Не спеша собирает грозу,
И орлиные тени витают
Внизу.

Странно видеть орлиные тени,
Наклоняясь в бездонный провал,
Но спускаются в пропасть ступени
Облаков и оскаленных скал.

А совсем далеко на вершине,
Первым отзвуком грома звуча,
Нерушимо стоят и поныне
Два меча.

И славянская вязь между ними –
Позолоту не смыли дожди –
Начертала бессмертное имя
На бессмертной гранитной груди.

Как торжественно: «генералиссимус»*...
И «фельдмаршал»... И грома раскат...
Над пустыми альпийскими высями
Черногривые тучи летят...
                2
Сен-Готард в свинцовой тонет мгле.
Слава одиночеству суровому!
Чьей рукою врублено в скале:
«Доблестным сподвижникам Суворова»?

В головокружительную высь,
Где веками горы не источены,
По тропинке козьей поднимись,
По следам неведомого зодчего.

Кем он был, когда перед лицом
Вечности по русскому обычаю
Молотом чеканил и резцом
Памятник солдатскому величию?

Осыпались из-под ног пласты
В пропасть между острыми уступами.
Может быть, он слышал, как и ты,
Хруст костей и хруст колес над трупами?

Может быть, и для него гора,
Сотрясаясь грохотом и градами,
Повторяла русое «ура»
В перекличке грома с водопадами.

Генералиссимус – за блестящие успехи русской армии в Италии и Швейцарии А. В. Суворов получил титул князя Итальянского и звание генералиссимуса.
Г. ДЕРЖАВИН
СНИГИРЬ
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снигирь*?
С кем мы пойдем войной на Гиену*?
Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?
Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?
Северны громы в гробе лежат.

Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари;
Тысячи воинств, стен и затворов,
С горстью россиян побеждать?

Быть везде первым в мужестве строгом,
Шутками зависть, злобу штыком,
Рок низлагать молитвой и Богом,
Скиптры давая, зваться рабом*,
Доблестей быв страдалец единых,
Жить для царей, себя изнурить?

Нет теперь мужа в свете столь славна:
Полно петь песню военну, снигирь!
Брана музыка днесь не забавна,
Слышен отвсюду томный вой лир;
Львиного сердца. крыльев орлиных
Нет уже с нами! – что воевать?

Стихотворение написано было на смерть А. В. Суворова.
…милый снигирь – Державин обращается к снегирю, который жил у поэта и был обучен петь фрагмент военного марша.
Гиена – хищное животное, питающееся падалью; имеется в виду революционная Франция. А. В. Суворов командовал русско-австрийской армией, которая действовала против французов.
Скиптры давая, зваться рабом – на завоеванные А. В. Суворовым территории возвращались монархи, изгнанные французскими республиканскими войсками. В то же время сам А. Суворов был в немилости у Павла I.
В. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

ПАМЯТНИК СУВОРОВУ
Среди балтийских солнечных просторов,
Пред широко распахнутой Невой,
Как бог войны, встал бронзовый Суворов
Виденьем русской славы боевой.

В его руке стремительная шпага,
Военный плащ клубится за плечом,
Пернатый шлем откинут, и отвага
Зажгла зрачки немеркнущим огнем.

Бежит трамвай по Кировскому мосту,
Шуршат авто, прохожие спешат,
А он глядит на шпиль победный острый,
На деловой военный Ленинград.

Держа в руках уставное равненье,
Походный отчеканивая шаг,
С утра на фронт проходит пополненье
Пред гением стремительных атак.

И он – генералиссимус победы,
Приветствуя неведомую рать,
Как будто говорит: «Недаром деды
Учили вас науке побеждать*.

Несокрушима воинская сила
Того, кто предан Родине своей.
Она брала твердыни Измаила,
Рубила в клочья прусских усачей.

В Италии летела с гор лавиной,
Пред Фридрихом вставала в полный рост,
Полки в горах вела тропой орлиной
В туман и снег на узкий Чертов мост.

Нам ведам враг и наглый и лукавый,
Не в первый раз встречаемся мы с ним.
Под знаменем великой русской славы
Родной народ в боях непобедим.

Он прям и смел в грозе военных споров,
И равного ему на свете нет.
- Богатыри! – так говорил Суворов,
Наш прадед в деле славы и побед.

«Наука побеждать» - труд А. В. Суворова, в котором он изложил свои принципы ведения войны.

К. ВАНШЕНКИН
ПОЛКОВОДЦЫ  ПРОШЛОГО
Пожар. В щепу разбитый кузов.
Но гнев и вера жили в нас.
Всех популярней был Кутузов
В тот отступленья горький час.

Да, прочный выказали норов,
И  вот фронты уже вдали.
Всех популярней стал Суворов,
Когда мы к Альпам подошли.

Восемнадцатый век – век дворцовых или гвардейских переворотов начавшихся со смерти Петра I в 1725 г. и завершившихся в 1825 г. декабрьским восстанием. Созданная Петром гвардия выполняла важные функции  внутренней и внешней политики государства, а ее поддержка или наоборот - противостояние порой решали судьбу верховной власти на протяжении всего столетия.
А. ГЕССЕН
ГВАРДЕЙСКИЙ  ОФИЦЕР

Трещат январские морозы,
Метель январская метет,
И на ресницах стынут слезы,
И на устах сверкает лед.

Ах, после ночи на перилах,
Горячий выпив шоколад,
В одном мундире и лосинах
Жестокий вытерпеть парад!

А после – пытка долгой скуки
На карауле над Невой…
Давно ль изнеженные руки
Он прятал в муфте меховой?

Давно ль, попасть мечтая «в случай»,
Он нес дворцовый караул?..
Но небосклон закрыли тучи,
И ветер северный подул.

И от шлагбаумов бело-черных,
По мановению Царя,
Разносят вихрь приказов вздорных
По всей Руси фельдъегеря.

Дух мятежа в сердцах задавлен,
В изгнанье вольнодумный фрак,
Выходят дамы, встретив Павла,
Из золоченых колымаг.

А рыцарь, маленький, курносый,
То Мальтой удивляет мир*,
То вводит пудренные косы*
И прусский Фридрихов мундир*.

Ах, нет конца цепям и путам!
Жесток венчанный изувер!
И вот на миг российским Брутом*
Он стал, Гвардейский офицер.

За все: за долгие разводы,
За караульню, за куртаг,
За пудру, за изгнанье моды,
За милый сердцу куцый фрак

И за мундир по прусской мерке –
Он, неподкупен, тверд и строг,
Литой червонной табакеркой
Тирану проломил висок.

То Мальтой удивляет мир – Павел I покровительствовал Мальтийскому ордену, был его 72-м великим магистром.
…пудренные косы//И прусский Фридрихов мундир – Павел был поклонником прусского короля Фридриха I, ввел в русской армии форму и парики на манер прусской армии.
Брут –Децим Юний Альбин (ок.84 - 43 до н.э.), в Др. Риме один из военачальников Цезаря; участвовал в заговоре против него.
Тирану проломил висок – Павел I был убит заговорщиками в Михайловском дворце.

Начавшееся петровским порывом восемнадцатое столетие завершается недолгим правлением Павла I (1796-1801).  Павел Петрович Романов  (1754 -1801), сын Екатерины II и Петра III получил  блестящее образование, но был лишен обычного родительского воспитания и общения. Вступил на престол в возрасте 42 лет, по причине отказа матери - Екатерины II передать правление по достижению совершеннолетия наследника. По субъективным причинам в историографии закрепился зачастую карикатурный, а подчас и резко негативный образ Павла I.
П. Г. АНТОКОЛЬСКИЙ
ПАВЕЛ ПЕРВЫЙ

Величанный в литургиях голосистыми попами,
С гайдуком, со звоном, с гиком мчится в страшный Петербург,
По мостам, столетьям, верстам мчится в прошлое, как в память,
И хмельной фельдъегерь трубит в крутень пустозвонных пург.
Самодержец Всероссийский... Что в нем жгло? Какой державе
Сей привиделся курносый и картавый самодур?
Или скифские метели, как им приказал Державин,
Шли почетным караулом вкруг богоподобных дур?
Или, как звездой Мальтийской, он самой судьбой отравлен?
Или каркающий голос сорван только на плацу?
Или взор остервенелый перекошен в смертной травле?
Или пудреные букли расплясались по лицу?
О, еще не все разбито! Бьет судьбу иная карта!
Встанет на дыбы Европа ревом полковых музык!
О, еще не все известно, почему под вьюгой марта
Он Империи и Смерти синий высунул язык!

После вступления на престол Павел решительно приступил к ломке порядков, заведённых Екатериной II. Вместе с тем, совершенно несправедливо сводить всю политику императора к психологически обусловленным эксцессам. Всего за 4 года своего правления ему удалось осуществить успешную реформу престолонаследия. Преобразованию подверглись административная система и армия. Последовательно проводились меры  по улучшению положения крестьян и ограничению барского произвола.  Вновь, как во времена Петра I, была осуществлена попытка обязательного привлечения дворян к действительной военной и государственной службе. Именно ограничение своеволия знати, затронувшее интересы привилегированного сословия, стало одной из причин приведших к убийству правителя.
Казалось бы еще совсем недавно   Н. М. Карамзин в «Оде на случай присяги московских жителей Его Императорскому Величеству Павлу Первому, Самодержцу Всероссийскому» называл Павла земным богом, он писал: 
  Венец российския Минервы
  Давно назначен был ему...
  Я в храм со всеми поспешаю,
  Подъемлю руку, восклицаю:
  "Хвала творцу, хвала тому,
  Кто правит вышними судьбами!
  Клянуся сердцем и устами,
  Усердьем пламенным горя,
  Любить российского царя!"

Не забылись еще в памяти свидетелей отсветы коронационного фейерверка, сверкает торжеством отрывок из оды А. И. Клушина (1763 - 1804):
Пылает воздух, небо рдеет,
В огнях курятся облака;
Кипит туман и пламенеет,
Как огненна во тьме река.
Там звезд алмазных миллионы
Одни вослед другим летят,
Катятся, рвутся и шипят;
Там грома грохот, ядер стоны;
Там в изумлении народ
Колеблет кликом неба свод.

Но уже звучат глухим недовольством и предупреждением строки Г. Р. Державина:
НА ГАТЧИНСКИЕ ПРУДЫ В ЦАРСТВОВАНИЕ
ИМПЕРАТОРА ПАВЛА I
На троне восседит господь сих мест высоко.
Как точку зрит он мир пространный под собой;
Как солнце в мраке бездн провидит он глубоко
И видит в сих водах на дне песок златой,
И рыба гонится за малою как рыбкой.
Но если б зрел он так все ясно и сердца
Блестящих вкруг его приятною улыбкой;
Тогда бы он познал, кто волк и кто овца.
Г. ИВАНОВ
ПАВЛОВСКИЙ ОФИЦЕР

Был пятый час утра, и барабанный бой
Сливался с музыкой воинственно-манерной.
Он вел гвардейский взвод и видел пред собой
Деревья, мелкий снег и замок Инженерный.

Желтела сквозь туман ноябрьская заря,
И ветер шелестел осенними шелками.
Он знал, что каждый день летят фельдъегеря
В морозную Сибирь, где звон над рудниками.

Быть может, этот час, отмеченный судьбой,
И он своих солдат неправильно расставил,
И гневно ждет его с трясущейся губой
На взмыленном коне самодержавный Павел.

Сослать немедленно! Вот царственный приказ.
И скачет адъютант с развернутой бумагой
К нему. А он стоит, не поднимая глаз,
С запятнанным гербом и сломанною шпагой.

«Здорово, молодцы!» Ответный крик в ушах,
Курносое лицо сквозь частый снег мелькнуло.
До завтра – пронесло! и отлетает страх
С торжественной волной приветственного гула.

В завершение рассказа о Павле I приведем строки еще одного  современника императора - крепостного поэта Ивана Ивановича Варакина (1759/60 - не ранее 1824). Текст его стихотворения отражает распространившиеся в народе слухи о дарованной царем и украденной барами свободе. Правительство Павла I рядом мероприятий поддерживало в народе веру в освободительные намерения императора. Так, в день его коронации был опубликован манифест о трехдневной барщине. Эта политика  ожидаемо вызывала сочувствие в широких слоях народа.
РУССКАЯ ПРАВДА В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА
Правду ныне на престоле
Видит север из-за гор.
Работая мужик в поле,
К ней возводит весел взор.
«Царствуй, истина святая! —
Он всем сердцем вопиет:
Царствуй, нам себя являя,
Царсвуй тысящи ты лет!
   
Долго мрачные туманы
Сокрывали тя от глаз;
Бушевали тучи рьяны
Над Уралом здесь у нас;
Но как скоро появились
Твои светлые лучи,
Все страшилища сокрылись,
Видим солнышко в ночи!
   
Усмирели хлебоеды,
Перестали нас зорить
И на пышные обеды
Душ по тысяще валить.
Не до зайцев, не до балов,
Не до карточной игры;
Гонят наших объедалов
Под военные шатры*».
   
О, как сердце заиграло
В простодушном мужике:
«Дай покину свое рало!
И взыграю на гудке…
Слушай вся теперь вселенна,
К нам на север оглянись
И, коль хочешь быть блаженна,
Правде нашей помолись.
   
Я, не басней обольщая,
Начинаю к тебе речь;
Не природу возмущая -
Не велю рекам вверьх течь,
Не сдвигаю лес с кореньем,
Не гоню зверей в стада;
Кто так бредит с увереньем,
Тот краснеет от стыда.
   
Мне не сведомы Орфеи*,
Не знаком и Амфион*;
Все их басни и затеи -
Был пустой лишь дудки звон;
Но прошу, послушай слова
Деревенска простяка;
Вот порукой — мать дуброва!
Не скажу я пустяка.
   
Видишь, солнце как сияет
Над деревнею у нас.
Видишь, как река играет,
В дальние страны катясь;
Видишь злачные долины
И цветущие луга:
Они полны все скотины,
Полны песней пастуха.
   
А овечки как резвятся
На зеленом бережку!
Наши детки веселятся
Меж цветами во кружку, --
Что ж их ныне восхищает?
Что так много веселит?
Слышишь! эхо отвещает:
Правда миром нас дарит!
   
Мир к нам сладкий возвратился,
Мир блаженством всех снабдил,
Мир с природой содружился,
Мир меж нами опочил!
Начались златые годы
В царстве северном у нас!
Веселитеся, народы!
Правда назидает вас.
   
Но взгляни еще направо —
Наши нивы как цветут:
Ровно золото кудряво,
Класы полные растут…
Здесь горошек, там пшеница,
Ячмень, греча и бобы;
Тут детина, там девица
Собирают их в снопы.
   
Будет чем и поделиться
Нам с соседней стороной,
Коль не станет нарогтиться
Потревожить наш покой.
Полно — что нам до жеманства!
Что до гордости чужой!
Плюем мы на обаянства,
Попирая всё ногой.
   
Не одни вить мизантропы
Живут нашим добрецом;
Часть большая всей Европы
У нас ходит за купцом;
От нас соболи, лисицы,
В других царствах коих нет!
Горностаи и куницы
Дают шубы на весь свет.
   
Ну, скажи, магометанец!
В чей ты кунтыш наряжен?
Краснобай, этот британец,
Чьею сталью обложен?
Всё российские доброты!
А без них бы вы куда?
Ваши крепости и флоты
Были б жидки как вода.
   
Кто ж еще доволен нами?
Кто снабден нашим добром?
Там — за небом, за морями,
Там — где солнцев ранний дом,
Где китайцы, иль манжуры,
Горьку воду свою пьют,
Нагрузив зверями фуры,
Нам спасибо все дают.
   
А индейцы, персиане,
Разве незнакомы нам?
Загляни лишь к Астрахане,
Сколько их увидишь там!
Все спокойно куплю деют,
И пускаясь за моря,
Все в сердцах своих имеют
Доблесть нашего царя!»
   
Еще было петь
Мужик хотел —
Стал гром греметь,
И дождь пошел.
   
От вас, перуны,
Ослабли струны!
Пойду сушить
И пиво пить!

 Гонят наших объедалов // Под военные шатры. Речь идет о мероприятиях Павла I по превращению списочного состава армии в реальный — введении обязательной и принудительной службы дворян.
Орфей в древнегреческой мифологии — легендарный певец и музыкант — исполнитель на лире, покровитель искусства.
Амфион  в древнегреческой мифологии царь Фив, сын Зевса и Антиопы славился как чудесный музыкант.

Завершаем главу, посвященную восемнадцатому столетию, отрывком из произведения Семена Сергеевича Боброва, русского поэта и переводчика, первопроходца белого стиха в русской поэзии, часто обращавшегося к историческим темам. 
СТОЛЕТНЯЯ ПЕСНЬ,
ИЛИ ТОРЖЕСТВО ОСЬМОНАДЕСЯТЬ ВЕКА РОССИИ
(отрывок)
Природа! — сколь ты изнурялась,
С Петром минувший век зачав,
И сколько после утомлялась,
Толь многих гениев создав
Из матерней своей утробы!
Но если отдыхаешь ныне,
Теперь, — иль в несколько веков
Очреватей в вторичном чине!
Ещё роди других Петров,
Екатерин и Александров!
Се небо новый век дарует!
Начни его с духов таких!
Младой монарх их знаменует;
А слава россов, счастье их
Теперь о том к тебе взывают.
Внемли, сын века изумлённый!
Встречай сей новолетний час!
Летит он роком окрыленный;
Да будет он священ меж вас!
Да счастье россам с крыл ниспустит!
Россия! — Славь с благоговеньем
Сей век! — Он всех веков светлей;
Поздравь себя с превозвышеньем
Счастливый судьбы твоей!
Се гениев твоих столетье!"

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ВЕК   ДЕВЯНАДЦАТЫЙ: РАСЦВЕТ КУЛЬТУРЫ

В результате дворцового переворота 11 марта 1801 года к власти пришел Александр I. Хорошо воспитанный, блестяще образованный, свободно владевший тремя европейскими языками, впитавший идеи французского просвещения, Александр   был противоречивой натурой. Для первых годов его царствования характерен либерализм,  об этом времени поэт сказал: «дней Александровых прекрасное начало» (А. Пушкин). Но вскоре общество разочаровалось в Александре.
А. ПУШКИН
НА АЛЕКСАНДРА I
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал*,
В двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовый профессор!
Но фрунт герою надоел –
По части иностранных дел!
Теперь коллежский он асессор*

Под Австерлицем он бежал – в этом бою русскими войсками командовал Александр I. Бой был проигран.
…коллежский асессор – чиновник 8 класса, майорского чина.

В самом начале века были предприняты реформы в области образования. Было создано Министерство образования,  открыты новые университеты (Казанский. Киевский, Харьковский, Санкт-Петербургский). Страна была поделена на 6 учебных округов. Были созданы учебные заведения, дававшие высокий уровень образования – лицеи.
19 октября 1811 года был открыт Царскосельский лицей, новый для России тип учебного заведения. День открытия Лицея постоянно отмечался лицеистами первого выпуска. А. С. Пушкин к каждой годовщине Лицея писал стихотворение. Одно из самых известных является стихотворение «19 октября», созданное в 1825 году.

А. ПУШКИН
19 ОКТЯБРЯ
(отрывок)

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
А.  ДЕЛЬВИГ
19 ОКТЯБРЯ 1825
В третий раз*, мои друзья,
Вам пою куплеты я
На пиру лицейском.
О, моя, поверьте, тень
Огласит сей братский день
В царстве Елисейском*.

Хоть немного было нас,
Но застал нас первый час
Дружных и веселых.
От вина мы не пьяны,
Лишь бы не были хмельны
От стихов тяжелых.

И в четвертый раз, друзья,
Воспою охотно я
Вам лицейский праздник.
Лейся, жженка, через край,
Ты ж под голос наш играй,
Яковлев-проказник*.

В третий раз... – А. Дельвиг приветствовал день Лицея своими стихами до этого дважды: в 1822 и 1824 годах.
В царстве Елисейском – здесь: в раю.
Яковлев-проказник – лицейские прозвища М. Л. Яковлева были «паяц» и «комедиант».
Л. МЕЙ
ЛИЦЕИСТАМ
(застольная песня)
Собрались мы всей семьей –
И они, кого не стало,
Вместе с нами, как бывало,
Неотлучною душой!

Тени милые! Вы с нами!..
Вы, небесными лучами
Увенчав себе чело,
Здесь присущ всем собором
И поете братским хором
Нам про Царское Село,-

Где, маститой тайны святы,
Как немой завет веков;
Где весь божий мир – в картинах;
Где, «при кликах лебединых»*,
В темной зелени садов,

Словно птички голосисты,
Распевали лицеисты…
Каждый был тогда поэт,
Твёрдо знал, что май не долог
И что лучше царскоселок
Никого на свете нет!

Помянем же мы, живые,
За бокалами дружней
И могилы, нам святые,
И бессмертный наш лицей!..
 
  Стихотворение написано к пятидесятилетию лицея, который был основан 19 октября 1811 г. Мей прочитал его в лицейском саду.
«При кликах лебединых» - цитата из первой строфы 8-й главы «Евгения Онегина».


Отечественная война
Важнейшим событием начала века была Отечественная война с армией Наполеона. Среди многих сражений этой войны выделяется по масштабу, героизму и значению битва под Бородино. После сражения, которое не выявило победителя, русские войска отступили, не став защищать Москву, но, сохранив силы,  подготовили последующую победу, полное изгнание французов с родной земли.
М. ЛЕРМОНТОВ
БОРОДИНО
( Отрывок)
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
       Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
       Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
       Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
       Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
       И все на наш редут*.
Уланы* с пестрыми значками,
Драгуны* с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
          Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
        В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
       Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
       Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась – как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
       Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
       И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны –
И отступили басурманы*.
Тогда считать мы стали раны,
       Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
       Богатыри – не вы.
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля,
Когда б на то не божья воля,
       Не отдали б Москвы.

Уланы – вид легкой кавалерии, вооруженные саблями и пиками, на котором был значок.
Драгуны – вид кавалерии, предназначавшийся для действий, как в конном, так и пешем строю.
редут – фортификационное сооружение, предназначенное для круговой обороны в виде прямоугольника или многоугольника в плане.
Басурманы – неверные, нехристиане; иногда в значении всякий неправославный.

А. ПУШКИН
БОРОДИНСКАЯ  ГОДОВЩИНА
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.

И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь –
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!

Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошенные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!..»
Сбылось – и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый –
И бунт раздавленный умолк.

В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.

Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?

Куда отдвинем строй твердынь*?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буною Варшавой
Святыню всех своих гробов?

Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали –
Смотрите: все ж стоит она!
А вкруг ее волненья пали –
И Польши участь решена…

Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздовайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.

Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы*;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благославляет он. Герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего*.
Куда отдвинем строй твердынь? – Руководители польского восстания требовали восстановления границы России и Польши там, где она проходила до Андрусовского мира (1667), т.е. к Польше должны были быть присоеденены земли Украины до Днепра, включая Киев.
Могучий мститель – Паскевич Иван Федорович (1782 – 1856) руководил подавлением Польского восстания 1830 – 1831 г.
Суворов видит плен Варшавы – Пушкин вспоминает взятие Варшавы А. В. Суворовым  24 декабря 1794 г.
Младого внука своего – донесение о взятии Варшавы Паскевич послал с внуком А. Суворова.
В.  ЖУКОВСКИЙ
БОРОДИНСКАЯ  ГОДОВЩИНА
(отрывок)
Русский царь созвал дружины
Для великой годовщины
На полях Бородина.
Там земля окрещена:
Кровь на ней была святая;
Там, престол и Русь спасая,
Войско целое легло
И престол и Русь спасло.
26 августа 1839 г. – день открытия памятника на Бородинском поле в честь 27-й годовщины Бородинского сражения. В день Бородинского боя Жуковский находился в резерве на Бородинском поле.

Война 1812 г. вошла в нашу историю как Отечественная. Она затронула все слои общества, особым ее явлением стало партизанское сопротивление, объединившее в своих рядах кадровых военных и людей всех сословий, возрастов, пола. Один из ярких его представителей – генерал-лейтенант Денис Васильевич Давыдов (1784-1839). 
Д. ДАВЫДОВ

  ПАРТИЗАН
(Отрывок)
Умолкнул бой. Ночная тень
Москвы окрестность покрывает;
Вдали Кутузова курень
Один, как звездочка, сверкает.
Громада войск во тьме кипит,
И над пылающей Москвою
Багрово зарево лежит
Необозримой полосою.

И мчится тайною тропой
Воспрянувший с долины битвы
Наездников веселый рой
На отдаленные ловитвы.
Как стая алчущих волков,
Они долинами витают:
То внемлют шороху, то вновь
Безмолвно рыскать продолжают.

Начальник, в бурке на плечах,
В косматой шапке кабардинской,
Горит в передовых рядах
Особой яростью воинской.
Сын белокаменной Москвы,
Но рано брошенный в тревоги,
Он жаждет сечи и молвы,
А там что будет - вольны боги!

Давно незнаем им покой,
Привет родни, взор девы нежный;
Его любовь - кровавый бой,
Родня - донцы, друг - конь надежный.
Он чрез стремнины, чрез холмы
Отважно всадника проносит,
То чутко шевелит ушьми,
То фыркает, то удил просит...

И. КРЫЛОВ
ВОЛК  НА  ПСАРНЕ
Волк ночью, думая залезть в овчарню,
                Попал на псарню.
          Поднялся вдруг весь псарный двор –
Почуя серого так близко забияку,
Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;
           Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!»
           И вмиг ворота на запор;
           В минуту псарня стала адом,
                Бегут: иной с дубьем,
                Иной с ружьем.
«Огня! – кричат,– огня!» Пришли с огнем.
Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,
            Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;
             Но, видя то, что тут не перед стадом,
                И что приходит наконец
                Ему расчесться за овец,–
                Пустился мой хитрец
                В переговоры.
И начал так: «Друзья! К чему веся этот шум?          
                Я, ваш старинный сват и кум,
Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры;
Забудем прошлое, уставим общий лад!
А я не только впредь не трону здешних стад,
Но сам за них с другими грызться рад
                И волчьей клятвой утверждаю,
      Что я...» – «Послушайка-ка, сосед,–
                Тут ловчий перервал в ответ, –
                Ты сер, а я, приятель, сед,
       И волчью вашу я давно натуру знаю;
                А потому обычай мой:
        С волками иначе не делать мировой,
                Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
      
Басня написана в связи с известиями о том, что Наполеон хочет вступить в переговоры. 23 сентября 1812 года М. И. Кутузову были переданы предложения Наполеона о перемирии. М. И. Кутузов решительно отклонил это предложение, а 6 октября нанес поражение французским войскам при Тарутине. И. Крылов через жену М. Кутузова передал басню, которую полководец получил после победы над французами под Красным.  Один из современников свидетельствует, что Кутузов, читая басню, при словах  «а я, приятель, сед» снял фуражку и потряс наклоненною головою.
 И. КРЫЛОВ
ВОРОНА  И  КУРИЦА
           Когда Смоленский Князь,
Противу дерзости искусством воружась,
            Вандалам новым сеть поставил
       И на погибель им Москву оставил,
Тогда все жители, и малый и большой,
             Часа не тратя, собралися
        И вон из стен московских поднялися,
              Как из улья пчелиный рой.
Ворона с кровли тут на эту всю тревогу
              Спокойно, чистя нос, глядит.
              «А ты что ж, кумушка, в дорогу?
               Ей с возу Курица кричит.–
               Ведь говорят, что у порогу
                Наш супостат».–
          «Мне что до этого за дело?–
Вещунья ей в ответ.– Я здесь останусь смело.
             Вот ваши сестры – как хотят;
          А ведь ворон ни жарят, ни варят;
          Так мне с гостьми не мудрено ужиться,
А может быть, еще удастся поживиться
           Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь
           Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»
                Ворона подлинно осталась;
                Но, вместо всех поживок ей,
Как голодом морить Смоленский стал гостей –
                Она сама к ним в суп попалась.
                ---------------
Так часто человек в расчетах слеп и глуп.
За счастьем, кажется, ты по пятам несешься:
                А как на деле с ним сочтешься –
                Попался, как ворона в суп!

...Смоленский Князь – этот титул М. И. Кутузов получил за победу над французскими войсками под Красным.
Попался, как ворона в суп – в седьмом номере журнала за 1812 г. была помещена заметка: «Очевидцы рассказывают, что в Москве французы ежедневно ходили на охоту стрелять ворон и не могли нахвалиться своим soup aux corbeaux (суп из ворон)».
А. ПУШКИН
ПОЛКОВОДЕЦ
У русского царя в чертогах есть палата*:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, — а всё плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет; другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой...
          Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше*. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним — и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла;
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье, —
Но Доу* дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принес земле тебе чужой*.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И, в имени твоем звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал*...
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь! как ратник молодой,
Свинца веселый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —
Вотще! —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!

…есть палата – Галерея 1812 года в Зимнем дворце, где собраны портреты героев Отечественной войны 1812 г.
Один влечет меня всех больше – Барклай де Толли, Михаил Богданович (1761 – 1818), русский генерал, фельдмаршал (1814), князь (1815). Во время войны командовал 1-й армией. В июле-августе был главнокомандующим.
Доу (Dawe) Джорж (1781 – 1829) – английский живописец. В 1819 – 29 гг. выполнил в Петербурге более 300 портретов участников Отечественной войны.
…земле тебе чужой – Барклай де Толли происходил из шотладского рода.
И тот, чей острый ум тебя и постигал//В угоду им тебя лукаво порицал – М. И. Кутузов, сменивший Барклая де Толли на посту главнокомандующего русской армией.

М. ЦВЕТАЕВА
ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса,

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце оставляли след, -
Очаровательные франты
Минувших лет!

Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, -
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вас охраняла длань Господня
И сердце матери, - вчера
Малютки-мальчики, сегодня –
Офицера!
Вам все вершины были малы
И мягок самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!
                -
Ах, на гравюре полустёртой,
В один великолепный миг,
Я видела, Тучков-четвертый*,
Ваш нежный лик.

И вашу крупную фигуру,
И золотые ордена…
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна…

О, как мне кажется, могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать – и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Три сотни побеждали – трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли!

Что так трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?
Вас златокудрая Фортуна*
Вела, как мать.

Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие –
И весело переходили
В небытие.

Тучков-четвертый А. А. (1778-1812) – генерал, погиб в Бородинском сражении.
Фортуна – в римской мифологии богиня случая, удачи.



Восстание  декабристов
Девятнадцатое столетие характеризуется ростом общественного самосознания. Вначале этот процесс затронул самые верхи общества, затем  постепенно проник во все его слои. После победы русских войск над Наполеоном цвет русского дворянства, вернулся из Европы,  познакомившись с новейшими социальными идеями. Желание изменений, неравнодушие к судьбам Отечества и собственные сословные интересы привели к возникновению тайных обществ. Уже в 1816 г. дворяне-офицеры, участники войны 1812 года, организовали «Союз спасения», который через год был переименован в «Общество истинных и верных сынов Отечества». Оно самораспустилось в 1818 г. из-за слабости организации и внутренних разногласий. В том же году был создан «Союз благоденствия», который распался на «Северное общество» и «Южное общество».
 Смерть Александра I в Таганроге 19 ноября 1825 г., возникшее междуцарствие, способствовали обстановке, которую декабристы решили использовать для осуществления намеченных целей. Члены «Северного общества» назначили выступление на 14 декабря 1825 г., в день, на который была назначена присяга новому императору Николаю I. Декабристы вывели на Сенатскую площадь около 3 тысяч солдат. Нерешительность и несогласованность руководителей позволила властям стянуть к площади верные войска и рассеять восставших. Так же неудачно закончилось выступление Черниговского полка во главе с С. И. Муравьевым-Апостолом на юге.
Ф.  ТЮТЧЕВ
14-е декабря 1825
Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, -
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор  Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена –
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.

О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула –
И не осталось и следов.

Стихотворение дает возможность почувствовать сложное и многозначное переживание Ф. Тютчевым восстания декабристов. Его нельзя ограничить лишь суровым осуждением бессмысленности и бесполезности деяния декабристов. Здесь и «вина» самодержавия, и его нелицеприятная характеристика.
З. ГИППИУС
14 ДЕКАБРЯ
Ужель прошло – и нет возврата?
В морозный день, в заветный час,
Они, на площади Сената,
Тогда сошлися в первый раз.

Идут навстречу упованью,
К ступеням Зимнего Крыльца…
Под тонкою мундирной тканью
Трепещут жадные сердца.

Своею молодой любовью
Их подвиг режуще-остер,
Но был погашен их же кровью
Освободительный костер.

Минули годы, годы, годы…
А мы все там, где были вы
Смотрите, первенцы свободы:
Мороз на берегах Невы!
Мы – ваши дети, ваши внуки…
У неоправданных могил
Мы корчимся все в той же муке,
И с каждым днем все меньше сил.

И в день декабрьской годовщины
Мы тени милые зовем.
Сойдите в смертные долины,
Дыханьем вашим – оживем.

Мы, слабые, - вас не забыли,
Мы восемьдесят страшных лет
Несли, лелеяли, хранили
Ваш ослепительный завет.

И вашими пойдем стопами,
И ваше будем пить вино…
О, если б начатое вами
Свершить нам было суждено.
Н. ЯЗЫКОВ
* * *
Не вы ль убранство наших дней,
Свободы искры огневые,–
Рылеев умер, как злодей!–
О, вспомяни о нем, Россия,
Когда восстанешь от цепей
И силы двинешь громовые
На самовластие царей!
М. ПЕТРОВЫХ
РЫЛЕЕВ
Безумье, видимо… Гляди-ка,
Как мысли повернули дико!
Сначала вспомнилось о том,
Как, в форточку влетев, синички
Сухарь клюют… Кормитесь, птички,
У вас нахальство не в привычке,
Ведь голод и мороз притом;
Кто доживет до переклички
Перед рождественским постом!
Сперва – о птицах. А потом –
Что их воротничок высокий
Белеет, закрывая щеки…
Рылеев… Господи, прости!
Сознанья темные пути
И вправду неисповедимы.
Синиц высокий воротник
Мелькнул, исчез, и вдруг возник
Тот образ, юный, невредимый,
И воротник тугой высок,
Белеющий  у смуглых щек,
Как заклинанье о спасенье
От злых предчувствий… Сколь жесток
Тот век, тот царь. Хотя б глоток, -
Мгновенье воздуха, мгновенье!..
А. ПУШКИН
*  *  *
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
А. ПЛЕЩЕЕВ
ДЕКАБРИСТ
Забывши прыгать и кружиться
Под звуки бального смычка,
Вот юность пылкая теснится
Вокруг седого старика.
С ним в разговор она вступает,
И отзыв он дает на все,
Что так волнует, увлекает,
Всегда тревожную, ее.
Хоть на челе его угрюмом
Лежит страданий долгих след,
Но взор его еще согреет
Живой, не старческою думой.
К ученью правды и добра
Не знает он вражды суровой;
Он верит сам, что жизни новой
Придет желанная пора.

Поражены его речами,
Любуясь старца сединой,
Твердили юноши: «Летами
Он только стар, но не душой!»
Блажен, кто в старческие годы
Всю свежесть чувства сохранил,
В ком испытанья и невзгоды
Не умертвили духа сил,
К то друг не рабства, а свободы,
В ком вера в истину жива
И кто бесстрастно не взирает,
Как человечества права
Надменно сильный попирает.
Н.  ОГАРЕВ
ПАМЯТИ  РЫЛЕЕВА
В святой тиши воспоминаний
Храню я бережно года
Горячих первых упований,
Начальной жажды дел и знаний,
Попыток первого труда.
Мы были отроки. В то время
Шли стройной поступью бойцов –
Могучих деятелей племя
И сеяло благое семя
На почву юную умов.

Везде шепталися, Тетради
Ходили в списках по рукам;
Мы, дети, с робостью во взгляде,
Звучащий стих свободы ради,
Таясь, твердили по ночам.
Бунт, вспыхнув, замер. Казнь проснулась.
Вот пять повешенных людей…
В нас сердце молча содрогнулось,
Но мысль живая встрепенулась,
И путь означен жизни всей.

Рылеев был мне первым светом…
Отец! по духу мне родной –
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводною звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья,
И в первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.

Взойдет гроза на небосклоне,
И волны на берег с утра
Нахлынут с бешенством погони,
И слягут бронзовые кони
И Николая и Петра.*
Но образ смерти благородный
Не смоет грозная вода,
И будет подвиг твой свободный
Святыней в памяти народной
На все грядущие года.

Рылеев Константин Федорович (1795 – 1826) – поэт, декабрист, активный член «Северного общества», один из руководителей восстания декабристов 14 декабря 1825 г. Был казнен в 1826 г. Н. Огарев считал себя наследником декабристов, активно популяризировал их творчество, в том числе и поэзию К. Рылеева.
Вот пять повешенных людей – казненные декабристы: Рылеев, Пестель, Каховский, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол.
И слягут бронзовые кони и Николая и Петра – в Санкт-Петербурге на Сенатской площади воздвигнут памятник Петру 1, «Медный всадник», а на Исаакиевской площади - Николаю I. Оба царя изображены в виде всадников.
АМАРИ
БЕГСТВО
Бежали…
Дул сырой морской
Ветер с такой тоской…
Стреляли.
Неслась картечь,
Как порывы сырого ветра,
И пушек изрыгали черные недра
Смерти смерч.

Чрез полыньи и крови лужи
Вел по Неве свой нестройный взвод
Бестужев.
Ядра ломали лед.

Рылеев,
В серой толпе затерявшись, бежал,
Звал, рукой безнадежно махал:
«Смелее!..»

И Кюхельбекер, бедная Кюхля,
Рыхлая рохля, обутая в слишком широкие туфли,
И еще верил в победу.

Юный Одоевский
Тоже кричал и тоже бежал.
Боже, не праздник, не светлый бал…
Где скроешься?!

На перекрестке Булатов
Думал: «Не с ними ли светлая смерть,
Близкое небо, ясная твердь,
Твердая смерть солдата?..»

И слыша, как бухают пушки,
Князь Трубецкой
С смертной тоской
Зарылся лицом в подушки.
И ежась от боли,
И нервно смеясь,
Бедный Князь,
Вождь поневоле,
Как будто попавши во фраке в грязь,
Морщился, корчился, весь виясь,
Брезгливо, бессильно и думал: «Доколе,
                доколе, доколе?..»

И серые, сирые,
Пошедшие вслед командирам,
Вслед офицерам,
С слепою верой
Солдаты
Бежали, как стадо,
Ибо не знали,
Что делать им надо,
За что умирать?
Они, прогнавшие Наполеона,
Бежали с воем, визгом и стоном,
Русской свободы бессильная рать.

«Эй, Фадеич,
Дай тебе подсоблю,
У тебя колено в крови!»
Нет, не избегнуть смерти иль плена…
Кто там, - враги иль свои?..
Б. ОКУДЖАВА
ЛУНИН  В  ЗАБАЙКАЛЬЕ
Мелькнуло короткое лето.
Увяла забвенья трава.
Какая-то женщина где-то
на вас потеряла права.

О вы, неудачник опасный,
скажите: зачем – почему
сменили халат свой атласный
на вечную эту тюрьму?

Ступайте на волю скорее,
велите возок заложить…
Чем медленней мы – тем старее.
Пора бы собой дорожить.

Отвага нас детская мучит,
в кирпич кулачками стучит.
Дерзаниям штык не научит,
с любовью замок разлучит.

Неужто что было, то было?
И гвардия вас позабыла,
и даже не снитесь вы ей…

А чем же вы это опасны?
Наверное, тем, что прекрасны,
и тем, что, наверно, пристрастны
в любови
                к отчизне своей.

Лунин Михаил Сергеевич (1787-1845) -  декабрист, подполковник, Участник Отечественной войны и заграничных походов. Один из создателей Союза спасения и Союза благоденствия, член Северного и Южного обществ. Был осужден на 20 лет каторги. В 1836-40 гг. написал и распространял ряд произведений нелегальной литературы,  в 1841 был заключен в Акатайскую тюрьму.
Б. МАРЬЕВ
МОГИЛА  КЮХЕЛЬБЕКЕРА В ТОБОЛЬСКЕ
Что успел ты?
Ну, что успел ты?
С пистолетиком – на Сенатскую?
…Пятерым намылили петли,
На других – кандалы залязгали.
Но осталась,
                Как кровь на скатерти,
Эта память о тайных спорах,
И светила   
                Очами матери
Вам
        Россия
                В острожных норах.
…Ветку пихты
Кладу на памятник,
По сугробам бреду обратно…
Лицеист,
               недотепа,
                праведник,
Я бы обнял тебя, как брата!
Те мгновенья столетья стоили:
Как бикфордов шнур
                На болото
Лечь костьми –
                Запалить историю…
И сработала!
                Да! Сработала!
В. РЕЦЕПТЕР
ДЕКАБРИСТ  В  ТОБОЛЬСКОМ  ОСТРОГЕ
И, незаметно перейдя порог,
ступил туда, куда совсем не чаял…
Тут, на краю обрыва, жил острог,
и в будке часовой округу маял.

Он здесь торчал четыре сотни лет,
и то, что было видно часовому,
воображал судьбы его сосед,
кандальник, завалившись на солому.

Ему внезапно в голову пришло,
что близко место для его могилы,
а сторожей срамное ремесло
у них самих берет живые силы;

что письма и записки этих лет
когда-нибудь, быть может, и очнутся,
а часовой, судьбы его сосед,
до них вовек не сможет дотянуться.

Там, слева, под горой собор дремал,
а на горе кремлю легко дышалось.
Бессонный узник остро испытал
к бессонной страже родственную жалость.
Никто отсюда убежать не мог:
ни эти оба, ни гора, ни вышка.
И, незаметно перейдя порог,
бессрочная луна на небо вышла.
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
ДЕКАБРИСТАМ
Над вашей памятью кровавой
Теперь лежит молвы позор;
На ней поэт, венчанный славой,
Остановить не смеет взор.

Ваш враг могучий торжествует,
Щадит его судьбы закон,
Лишь власти страсть его волнует,
И кажется незыблем трон.

Но вы погибли не напрасно:
Все, что посеяли, взойдет
Чего желали вы так страстно,
Иной восстанет мощный род:
Страны своей освободитель,
Проснется дремлющий народ.

Все, все исполнится, придет!

Иной восстанет грозный мститель.
В победный день, в день славной тризны
Свершится роковая месть –
И снова пред лицом отчизны
Заблещет ярко ваша честь.

Это стихотворение впервые было публиковано Н. П. Огаревым в составленном им сборнике «Русская потаенная литература Х1Х столетия» в Лондоне в 1861 г. Автор не установлен.

Революционное движение
Поражение декабрьского восстания не могло остановить дальнейшего развития социальных движений в России.  Заметным явлением общественной жизни середины столетия стал процесс над петрашевцами 1849 г.  Немногие из них имели замыслы  революционного характера. Кружок Петрашевского вошёл в историю, в том числе из-за участия в нём молодого Достоевского и из-за  инсценировки приготовлений к публичной казни, которой подверглись осуждённые, не знавшие о том, что они помилованы. Первым поэтом кружка был А. Н. Плещеев (1825-1893), автор поэтического манифеста петрашевцев.


А.  ПЛЕЩЕЕВ

ВПЕРЕД! БЕЗ СТРАХА И СОМНЕНЬЯ...
Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!

 Смелей! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед.
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет.

Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем на битву рать!

Не сотворим себе кумира
 Ни на земле, ни в небесах;
 За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах!..
Провозглашать любви ученье
Мы будем нищим, богачам,
 И за него снесем гоненье,
Простив безумным палачам!

 Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
В заботах тяжких истощил;
Как раб ленивый и лукавый,
Талант свой в землю не зарыл!

Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит;
И верьте, голос благородный
Не даром в мире прозвучит!

Внемлите ж, братья, слову брата,
Пока мы полны юных сил:
 Вперед, вперед, и без возврата,
Что б рок вдали нам не сулил!

Важным явлением общественной жизни XIX века стал нигилизм. Наиболее известным именем в череде других, своеобразным символом определенных настроений общества стал С. Г. Нечаев (1847-1882). Один из первых представителей русского революционного терроризма, лидер «Народной Расправы» и автор  «Катехизиса революционера». Осуждён за убийство студента Иванова, умер в заключении.
Б. СЛУЦКИЙ
НЕЧАЕВЦЫ
Похож был на Есенина. Красивый.
С загадочною русскою душой
и "с небольшой ухватистою силой"
(Есенин о себе). Точней - с большой.
Нечаев… Прилепили к нему "щину".
В истории лишили всяких прав.
А он не верил в сельскую общину.
А верил в силу. Оказалось - прав.
- Он был жесток.
- Да, был жесток. Как все.
- Он убивал.
- Не так, как все. Единожды.
Росток травы, возросший при шоссе,
добру колес не доверять был вынужден.
Что этот придорожный столбик знал!
Какой пример он показал потомкам!
Не будем зверствовать над ним, жестоким!
Давайте отведем ему аннал -
Нечаеву… В вине кровавом том -
как пенисто оно и как игристо -
не бакунисты, даже не лавристы,
нечаевцы задали тон.
Задали тон в кровавой той вине,
не умывавшей в холодочке руки,
не уступавшей никакой войне
по цифрам смерти и по мерам муки.
В каких они участвовали дивах,
как нарушали всякий протокол!
Но вскоре на стыдливых и правдивых
нечаевцев
произошел раскол.
Стыдливые нечаевцы не чаяли,
как с помощью брошюр или статей
отмежеваться вовсе от Нечаева.
Им ни к чему Нечаев был, Сергей.
Правдивейшим нечаевцем из всех
был некий прокурор, чудак, калека,
который подсудимых звал: коллега -
и двое (или трое) из коллег.

В 60-е годы общественное движение в России приобретает все более революционный характер. В 1853 году А. И. Герценым открыта «Вольная русская типография». В 1855 г. стал выходить альманах «Полярная звезда», а в 1857 году в Лондоне вышел первый номер русской революционной газеты «Колокол», издаваемый А. И. Герценым и Н. П. Огаревым; в течение десяти лет до 1867 года голос «Колокола» слышала вся передовая Россия. Первый номер газеты открывался следующим стихотворением Н. Огарева:

ПРЕДИСЛОВИЕ К «КОЛОКОЛУ»
Россия тягостно молчала,
Как изумленное дитя,
Когда, неистово гнетя,
Одна рука ее сжимала;
Но тот, который что есть сил
Ребенка мощного давил,–
Он с тупоумием капрала
Не знал, что перед ним лежало,
И мысль его не поняла,
Какая есть в ребенке сила:
Рука ее не задушила –
Сама с натуги замерла.

В годину мрака и печали,
Как люди русские молчали,
Глас вопиющего в пустыне
Один раздался на чужбине;
Звучал на почве не родной –
Не ради прихоти пустой,
Не потому, что из боязни
Он укрывался бы от казни;
А потому, что здесь язык
К свободомыслию привык –
И не касалася окова
До человеческого слова.

Привета с родины далекой
Дождался голос одинокой,
Теперь юней, сильнее он...
Звучит, раскачиваясь, звон,
И он гудеть не перестанет,
Пока – спугнув ночные сны –
Из колыбкольной тишины
Россия бодро не воспрянет
И крепко на ноги не встанет,
И, непорывисто смела,
Начнет торжественно и стройно,
С сознаньем доблести спокойной,
Звонить во все колокола.

Тупоумный капрал – император Николай I
Глас вопиющего в пустыне один раздался на чужбине... – Речь идет об изданиях Вольной русской типографии до появления «Колокола».

В. МАЯКОВСКИЙ
Расклокотался в колокол Герцен,
чуть
языком
      не отбил бочок…
И дозвонился!
Скрипнули дверцы,
все повалили
в его кабачок.
Обыватель любопытен —
все узнать бы о пиите!
Увидать
в питье,
    в едении
автора произведения.
Не удержишь на веревке!
Люди лезут…
Валят валом.
Здесь
    свои командировки
пропивать провинциалам.
С «шимми»,
   с «фоксами» знакомясь,
мечут искры из очков
на чудовищную помесь —
помесь вальса
с казачком.
За ножками котлет свиных
компания ответственных.
На искусительнице-змие
глазами
чуть не женятся,
но буркают —
«Буржуазия…
богемцы…
разложеньице…»
Не девицы —
а растраты.
Раз
взглянув
   на этих дев,
каждый
должен
   стать кастратом,
навсегда охолодев.
Вертят глазом
так и этак,
улыбаются уста
тем,
кто вписан в финанкете
скромным именем —
«кустарь».
Ус обвис намокшей веткой,
желтое,
как йод,
пиво
на шальвары в клетку
сонный русский льет… *
Шепчет дева,
губки крася,
юбок выставя ажур:
«Ну, поедем…
что ты, Вася!
Вот те крест —
не заражу…»
Уехал в брюках клетчатых.
«Где вы те-пе-рь…»
Кто лечит их?
Богемою
    себя не пачкая,
сидит холеная нэпачка;
два иностранца
ее,
     за духи,
выловят в танцах
из этой ухи.
В конце
унылый начинающий —
не укупить ему вина еще.
В реках пива,
в ливнях водок,
соблюдая юный стыд,
он сидит
    и ждет кого-то,
кто придет
и угостит.
Сидят они,
сижу и я,
по славу Герцена жуя.
Герцен, Герцен,
    загробным вечером,
скажите пожалуйста,
вам не снится ли,
как вас
удивительно увековечили
пивом,
фокстротом
    и венским шницелем?
Прав
   один рифмач упорный,
в трезвом будучи уме,
на дверях
     мужской уборной
бодро
    вывел резюме:
«Хрен цена
вашему дому Герцена».
Обычно
заборные надписи плоски,
но с этой — согласен!


Н. КОРЖАВИН
ПАМЯТИ ГЕРЦЕНА*
Баллада об историческом недосыпе
(Жестокий романс по одноименному
    произведению В.И. Ленина)
                Речь идет не о реальном Герцене, к которому автор
                относится с благоговением и любовью,
                а только об его сегодняшней официальной репутации
Любовь к Добру разбередила сердце им.
А Герцен спал, не ведая про зло…
Но декабристы разбудили Герцена*.
Он недоспал. Отсюда все пошло.

И, ошалев от их поступка дерзкого,
Он поднял страшный на весь мир трезвон.
Чем разбудил случайно Чернышевского*,
Не зная сам, что этим сделал он.

А тот со сна, имея нервы слабые,
Стал к топору Россию призывать, -
Чем потревожил крепкий сон Желябова*,
А тот Перовской* не дал власть поспать.

И захотелось тут же с кем-то драться им,
Идти в народ и не страшится дыб.
Так началась в России конспирация:
Большое дело – долгий недосып.

Был царь убит*, но мир не зажил заново.
Желябов пал, уснув несладким сном.
Но перед этим побудил Плеханова*,
Чтоб тот пошел совсем другим путем.

Все обойтись могло с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский быт…
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит?

На тот вопрос ответа нету точного.
Который год мы ищем зря его…
Три составные части – три источника*
Не проясняют здесь нам ничего.

Да он и сам не знал, пожалуй, этого,
Хоть мести в нем запас не иссякал.
Хоть тот вопрос научно он исследовал, -
Лет пятьдесят виноватого искал.

То в «Бунде»*, то в кадетах… Не найдутся ли
Хоть там следы. И в неудаче зол,
Он сразу всем устроил революцию,
чтоб ни один от кары не ушел.

И с песней шли к Голгофам под знаменами
Отцы за ним, - как в сладкое житье…
Пусть нам простятся морды полусонные,
Мы дети тех, кто недоспал свое.

Мы спать хотим… И никуда не деться нам
От жажды сна и жажды всех судить…
Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!..
Нельзя в России никого будить.

Памяти Герцена – название статьи В.И. Ленина. Герцен Александр Иванович (1812-1870), революционер-демократ, философ, писатель, основоположник народничества. В Лондоне основал «Вольную русскую типографию», издавал альманах «Полярная звезда» (1852-1862), политическую газету «Колокол».
Чернышевский Николай Гаврилович  (1828-1889) революционер-демократ, ученый, писатель, лит. критик, вождь революционного движения 60-х годов. идейный вдохновитель организации «Земля и воля».
Желябов Андрей Иванович – революционер-народник, один из создателей и руководителей «Народной воли». Организатор покушений на Александра II. Повешен 3 апреля 1881 в Петербурге.
Перовская Софья Львовна (1853-81), революционерка-народница, член исполкома «Народной воли», участница покушений  на Александра II, повешена 3 апреля 1881 в Петербурге.
был царь убит – в 1880 году был убит  народовольцами Александр II.
Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918), деятель российского и международного социал-демократического движения, философ, первый пропагандист марксизма в России. Один из основателей РСДРП, газеты «Искра».
три составные части – три источника –
«Бунд» - на идиш Bund союз «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России»
А.РАДКОВСКИЙ
НАПОМИНАНИЕ О ГЕРЦЕНЕ
Россию давит небосклон.
Из труб дымок струится жалкий.
Метели плач. И ветра стон.
И еле слышный шелест прялки.

И снег глубок. И сон глубок.
И пахнет моргом и гробницей…

…а где-то катится возок,
везущий Герцена к границе…

Кандальник вышел на этап.
Из Акатуя – эстафета.

Там – полумрак большого света.
Там – конский храп. Там – царский храп.

Могилой пахнущий цветок,
Подносят деве бледнолицей…

…а где-то катится возок,
везущий Герцена к границе…

В окне слезящийся фонарь.
К себе не сделано ни шага.
Опять бессмысленный январь.
Опять пера бежит бумага.

не написать и восемь строк,
Чтобы себя не устыдиться…

…а где-то катится возок,
везущий Герцена к границе…
везущий Герцена к границе – в 1847 г. Герцен эмигрировал заграницу.

К. БАЛЬМОНТ
ИМЕНИ ГЕРЦЕНА
Россия казней, пыток, сыска, тюрем,
Страна, где рубят мысль умов сплеча,
Страна, где мы едим и балагурим
В кровавый час деяний палача.

Страна, где пляшет право крепостное,
где Змей – царем, змееныши – царьки,
Где правило – разгул в грязи и гное,
Страна метели, рабства и тоски, -

Он знал  ее, мыслитель благородный,
Чей дух – к борьбе зовущая струна,
Но он разлив предвидел полноводный,
Он разгадал колодец в ней без дна.

Есть в мире зачарованные страны,
Где ценный клад скрывается века, -
И в сказке спят подолгу великаны,
Но в сказке есть свирель из тростника.

В такой тростник дохни – ответит песней,
И волею зовется тот напев,
Он ширится все ярче и чудесней,
Сон рассечен, алмазом блещет гнев.
Таинственная кузнеца грохочет,
Тяжелый молот наковальню бьет,
Тростник поет, огню победу прочит,
И в пламенях есть пляска и черед.

В сияниях все белое пространство,
Полярная Звезда горит снегам,
Для жизни нужно новое убранство,
И великан светло идет к врагам.

До океанов плещут океаны,
И колокол вещает вечевой:
Есть в мире зачарованные страны,
Россия, быть как в сказке – жребий твой.

Разрушен навсегда твой терем древний
Со всем его хорошим и дурным,
Над городом твоим и над деревней
Прошел пожар и вьется красный дым.

Но если в каждом – дух единоверца,
И эта вера – счастье вольных всех,
Мы будем все – пылающее сердце,
И будет весь искуплен старый грех.

Кто в колокол ударил, верил в это,
Пусть только брата видит брат,
Построим жизнь из одного лишь света,
Чтоб бег часов был звучный водопад.

;К. БАЛЬМОНТ
ЗЕМЛЯ  И  ВОЛЯ*
«Земля и воля» – крик народа,
«Земля и воля» – клич крестьян.
«Все – заново, и всем – свобода», –
Рабочий крикнул сквозь туман.
«Все – заново, и всем – свобода», –
 Как будто вторит океан.

Мне чудится, что бурным ходом
Идет приливная волна.
Конец – тюремным низким сводам,
В тюрьме разрушена стена.
Судьба России всем народом
Теперь должна быть решена.

Крепчает, воет непогода,
Но ум рабочего – маяк.
В Земле и Воле – жизнь народа,
Опять душить не сможет мрак.
Все – заново, и всем – свобода.
Да будет так! Да будет так!



«Земля и воля» – тайное общество, возникшее в 1876 г. Учредителями и ведущими деятелями были соратники Н. Г. Чернышевского: В. А. Обручев, братья Серно-Соловьевичи, А. А. Слепцов, Н. И. Утин. Программа землевольцев провозглашала передачу земли во владение общин, политических требований не выдвигала. «Земля и воля» самоликвидировалась в 1863 г.
               
Весна 1831. Польское восстание
На Венском конгрессе 1815 г. часть Польши, которая отошла еще в 1795 г. к России, была расширена и определена как Королевство Польское. Все западноевропейские страны признали его неотъемлемой частью России, российский император считался и царем Польским. Польше была предоставлена Конституция, здесь сохранялись собственные законы, казна, войско.
В  Польше начинается движении, цель которого  - обретение свободы и самостоятельности; наиболее ярые националисты, как и спустя двести лет, мечтали о создании «Великой Польши от моря и до моря».
17 ноября заговорщики напали на дворец, где находился наместник царя, это послужило сигналом  к восстанию на всей территории.  Подавление восстания вызвало волну русофобии, особенно сильную во Франции и Англии. Россию изображали как варварскую страну, а армию как скопище злодеев. Подобная реакция Запада и последовавшее информационное противостояние послужили причиной  для известных стихов А. Пушкина и Ф. Тютчева. 
А. ПУШКИН
КЛЕВЕТНИКАМ  РОССИИ
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.

       Уже давно между собою
        Враждуют эти племена;
        Не раз склонялись под грозою
        То их, то наша сторона.
        Кто устоит в неравном споре:
        Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
         Оно  ль иссякнет? вот вопрос.

          Оставьте нас: вы не читали
          Сии кровавые скрижали;
           Вам непонятна, вам чужда
           Сия семейная вражда;
           Для вас безмолвны Кремль и Прага;
           Бессмысленно прельщает вас
           Борьбы отчаянной отвага –
           И ненавидите вы нас…
           За что ж? ответствуйте: за то ли
Что на развалинах пылающей Москвы
           Мы не признали наглой воли
           Того, под кем дрожали вы?
           За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
            И нашей кровью искупили
            Европы вольность, честь и мир?

Вы грозны на словах – попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
            Иль нам с Европой спорить ново?
            Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
             От потрясенного Кремля
             До стен недвижного Китая,
             Стальной щетиною сверкая,
             Не встанет русская земля?..
             Так высылайте ж нам, витии,
              Своих  озлобленных сынов:
              Есть место им в полях России,
              Среди нечуждых им гробов.
Ф. ТЮТЧЕВ
* * *
Как дочь родную на закланье
Агамемнон богам принес*,
Прося попутных бурь дыханья
У негодующих небес,-
Так мы над горестной Варшавой
Удар свершили роковой,
Да купим сей ценой кровавой
России целость и покой!

Но прочь от нас венец бесславья,
Сплетенный рабскою рукой!
Не за Коран* самодержвья
Кровь русская лилась рекой!
Нет! нас одушевляло в бое
Не чревобесие меча,
Не зверство янычар* ручное
И не покорность палача!

Другая мысль, другая вера
У русских билася в груди!
Грозой спасительной примера
Державы целость соблюсти,
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещенья
Единомысленных, как рать.

Сие-то высшее сознанье
Вело наш доблестный народ –
Путей небесных оправданье
Он смело на себя берет.
Он чует над своей главою
Звезду в незримой высоте
И неуклонно за звездою
Спешит к таинственной мете!

Ты ж, братскою стрелой пронзенный,
Судеб свершая приговор,
Ты пал, орел одноплеменный,
На очистительный костер!
Верь слову русского народа:
Твой пепл мы свято сбережем,
И наша общая свобода,
Как феникс*, зародится в нем.

Как дочь родную на закланье/Агамемнон богам принес...– в гомеровской «Илиаде» рассказывается о  том, как царь Агамемнон ради победы над троянцами решился принести свою дочь Ифигению в жертву богине Артемиде.
Янычары – турецкая гвардия; западная печать в это время постоянно сравнивала Россию с Турцией.
Орел одноплеменный – орел был гербом России и Польши.

* * *
Девятнадцатый век – время высоких достижений отечественной науки. Гений Лобачевского сформулировал постулаты неэвклидовой геометрии, в Пулково была открыта первая обсерватория, Мечников заложил основы изучения мозга, русские географы внесли существенный вклад в географическое знание. В 1845 г. было основано Русское географическое общество, внесшее крупный вклад в изучение территории России.
Во время кругосветного плавания на кораблях «Мирный» и «Восток» под руководством Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева был открыт шестой континент – Антарктида. Продолжалось активное освоение огромных просторов Дальнего Востока.


Л. МАРТЫНОВ
АНТАРКТИДА
Ни господ,
Ни рабов,
Никаких базилик, алтарей,
Ни царей,
Ни республик,
Ни древних империй,
Стародавних легенд и поверий,
Адских мук и блаженства в раю –
Ничего ты не знала такого!

Ты
Последней
Вступаешь семью
Беспокойного рода людского.
Что таят
Ледяные пласты?
Что покажется,
Что обнажится?

Как
Со старшими сестрами ты
Подружиться сумеешь, ужиться?

Знаю я,
Добывал китолов
Сверх китового уса и жира
Спермацет из китовых голов
Для красавиц подлунного мира…

Ну, а вдруг обретет бытие
Тот, кого убивать и не будем, –
Антикит, о котором Фурье
Проповедовал страждущим людям.
Антихищники, антикиты…
В наше время сбываются часто
Коль не те, так иные мечты,
Не того, так другого фантаста.
Есть ведь силы, их только затронь –
Оживают, стремятся наружу!
Отеплит ли подземный огонь
Вековую внешнюю стужу?
Ведь ему никогда не пропасть!
Будет лоно твое отогрето,
Антарктида,
Последняя часть
Необъятного белого света!


А.  ЧЕПУРОВ
НЕВЕЛЬСКОЙ
В Николаевске-на-Амуре
Эта встреча произошла.
В небе не было ни лазури,
Ни хабаровского тепла.

Сопка высилась из тумана,
 У берега на виду
Были волны,
Огни лимана,
Адмирал Невельской в саду.

В полный рост,
При параде,
Яркий,
Как на вверенном рубеже,
Он стоит в Пионерском парке,
Подвиг свой совершив уже.

Словно годы перебирая,
Тягот полные и труда,
Он стоит
Пионером края,
Где от недругов –
Ни следа.

А за ним,
Невельским,
Россия
В тишине тополей и трав
Вспоминает его усилья,
Над великим Амуром встав.

Знал он,
Слышал в мечтах народных,
Сколько Дальний таит Восток
Хлебных,
Скотных землиц
И водных,
Не проложенных к ним дорог.

И ступил он
На берег дикий,
Хоть катилась вослед гроза,
И раскрыл на Амур великий
Лицам царствующим глаза.

Ширь лимана обозревая,
Жизнь свою вспоминает он,
Все оставлено
В этом крае:
Дочь-малютка на вечный сон,

Силы,
Молодость без остатка,
В первоцвете краса жены.
Годы, прожитые несладко,
В этих водах отражены.

Но он видит,
Встречая зори,
Весь лучистый от серебра,
Как идут по Амуру с моря
Теплоходы и катера.

И всегда при параде,
Яркий,
Он стоит
Над своей рекой,
Пионер в Пионерском парке –
Сын Отечества –
Невельской.

Невельской Геннадий Иванович (1813-76), русский исследователь Дальнего Востока, адмирал (1874). В 1848-49 и 1850-55 годах исследовал Сахалин, доказал, что это остров. В низовьях р. Амур основал пост Николаевск (1850), сейчас город Николаевск-на-Амуре.


Идейный спор западников и славянофилов
В 1836 г. в журнале «Телескоп» было опубликовано «Первое философическое письмо» П. Чаадаева, которое взорвало общественное мнение России.  В Письме Чаадаев высказал пессимистический взгляд на прошлое, современное и будущее состояние России. Оформились две противоположные позиции по поводу решения вопроса:  каким путем Россия должна идти в будущее? – славянофилы и западники. Отголоски этих общественных  споров ощутимы по сей день.
Н. ЯЗЫКОВ
В тебе возвышенно и ясно
КОНСТАНТИНУ  АКСАКОВУ
Ты молодец! В тебе прекрасно
Кипит, бурлит младая кровь,
Святая к родине любовь
Пылает. Бойко и почтенно
За Русь и наших ты стоишь;
Об ней поешь ты вдохновенно,
Об ней ты страстно говоришь.
Судьбы великой, жизни славной
На много, много, много дней,
И самобытности державной,
И добродетельных царей,
Могучих силою родною,
Ты ей желаешь. Мил мне ты:
Сияют светлой чистотою
Твои надежды и мечты.
Дай руку мне! Но ту же руку
Ты дружелюбно подаешь
Тому, кто гордую науку
И торжествующую ложь
Глубокомысленно становит
Превыше истины святой,
Тому, кто нашу Русь злословит
И ненавидит всей душой
И кто неметчине лукавой
Передался. – И вслед за ней,
За госпожою величавой,
Идет, блистательный лакей...
А православную царицу
И матерь русских городов
Сменять на пышную блудницу
На вавилонскую готов!
Дай руку мне! Смелей, мужайся,
Святым надеждам и мечтам
Вполне служи, вполне вверяйся,
Но ни мирволь своим врагам.

Аксаков Константин Сергеевич (1817-1860), поэт, критик, один из лидеров славянофильства, не разделявший, правда, крайностей правого крыла этого движения.
Блистательный лакей – Грановский Тимофей Николаевич (1813 – 1855), историк либерального направления, придерживался идей западников.
Вавилонская блудница – так тогда обычно называли Париж; шире - Западная Европа.
Н.  ЯЗЫКОВ
К  ЧААДАЕВУ
Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна!
Ее предания святые
Ты ненавидишь все сполна.

Ты их отрекся малодушно,
Ты лобызаешь туфлю пап*, –
Почтенных предков сын ослушный,
Всего чужого гордый раб!

Свое ты все презрел и выдал,
Но ты еще не сокрушен;
Но ты стоишь, плешивый идол
Строптивых душ и слабых жен!

Ты цел еще: тебе доныне
Венки плетет большой наш свет,
Твоей презрительной гордыне
У нас находишь ты привет.

Как не смешно, как не обидно,
Не страшно нам тебя ласкать,
Когда изволишь ты бесстыдно
Свои хуленья изрыгать

На нас, на все, что нам священно,
В чем наша Русь еще жива.
Тебя мы слушаем смиренно;
Твои преступные слова

Мы осыпаем похвалами,
Друг другу их передаем
Странноприимными устами
И небрезгливым языком!

А ты тем выше, тем ты краше;
Тебе угоден этот срам,
Тебе любезно рабство наше.
О горе нам, о горе нам!

Чаадаев Петр Яковлевич (1794 – 1856), философ, друг Пушкина.
Ты лобызаешь туфлю пап – Чаадаев в «Философическом письме» отдавал предпочтение католической религии перед православием.
Н. ЯЗЫКОВ
К  НЕНАШИМ
О, вы, которые хотите
Преобразовать, испортить нас
И онемечить Русь, внемлите
Простосердечный мой возглас!
Кто б ни был ты, одноплеменник
И брат мой: жалкий ли старик*,
Ее торжественный изменник,
Ее надменный клеветник;
Иль ты, красноречивый книжник*,
Оракул юношей-невежд,
Ты, легкомысленный сподвижник
Беспутных мыслей и надежд;
И ты, невинный и любезный,
Поклонник темных книг и слов*,
Восприниматель достослезный
Чужих суждений и грехов;
Вы, люд заносчивый и дерзкой,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все – не русский вы народ!

Не любо вам святое дело
И слава нашей старины;
В вас не живет, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той  высокой и прекрасной
Любовью к родине, не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живет
Любовь не к истине, не к благу!
Народный глас – он божий глас,–
Не он рождает в вас отвагу:
Он чужд, он странен, дик для вас.
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят;
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша –
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам ее преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык:
Крепка, надежна Русь святая,
И русский бог еще велик!

Жалкий... старик – вероятно намек на П. Я.Чаадаева.
Сладкоречивый книжник – по-видимому, Т. Н. Грановский. В 1843–1844гг. он читал публичные лекции по истории Средних веков. В противовес этим лекциям был задуман курс лекций С. П. Шевырева о древней русской словесности. В одном из писем Н. Языков отмечал имея ввиду лекции С. Шевырева: - «...в лекциях ясно и неоспоримо видно, что наша литература началась не с Кантемира, а вместе с самою Россией...»
Поклонник темных книг и слов – вероятнее всего имеется ввиду А. И. Герцен.


А.  АПУХТИН
К  СЛАВЯНОФИЛАМ
О чем шумите вы, квасные патриоты?
К чему ваш бедный труд и жалкие заботы?
Ведь ваши возгласы России не смутят.
И так ей дорого достался этот клад
Славянских доблестей... И, варварства остаток,
Над нею тяготит татарский отпечаток:
Невежеством, как тьмой, кругом обложена,
Рассвета пышного напрасно ждет она,
И бедные рабы в надежде доли новой
По-прежнему влачат тяжелые оковы...
Вам мало этого, хотите больше вы:
Чтоб снова у ворот ликующей Москвы
Явился белый царь, и грозный, и правдивый,
Могучий властелин, отец чадолюбивый...
А безглагольные любимцы перед ним,
Опричники, неслись по улицам пустым...
Чтоб в Думе поп  воссел писать свои решенья,
Чтоб чернокнижием звалося просвещенье,
И родины краса, боярин молодой
Дрался, бесчинствовал, кичился пред женой,
А в тереме царя, пред образом закона
Валяясь и крехтя, лизал подножье трона.

В первой половине Х1Х века Россия стремится закрепиться на Северном Кавказе. Военные действия продолжались более 40 лет. М. Ю. Лермонтов, сосланный на Кавказ за свои вольнолюбивые стихи, принимал участие в боях.
М. ЛЕРМОНТОВ
ВАЛЕРИК
(Отрывок)
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка*
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью...
И нет работы голове...
Зато лежишь в густой траве,
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком, повеся нос;
У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили*
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я неподалеку
У речки, следуя Пророку,
Мирной татарин свой намаз*
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу — дальний выстрел! прожужжала
Шальная пуля... славный звук...
Вот крик — и снова все вокруг
Затихло... но жара уж спала,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? — что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич! Ой ли — Дай огниво!
Подъем ударил барабан —
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал...
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке — два, и боле.
А вот в чалме один мюрид*
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет — где отважный?
Кто выйдет с ним на смертный бой!
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко... выстрел... легкий дым...
Эй вы, станичники, за ним...
Что? ранен! — Ничего, безделка...
И завязалась перестрелка...

Но в этих сшибках удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на них,
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет;
Зато видал я представленья,
Каких у вас на сцене нет...

Раз — это было под Гихами,
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в арьергард орудья просят;
Вот ружья из кустов [вы]носят,
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Все тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще продвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но в этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп... глядим: лежат рядами,
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный... В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Ура — и смолкло. — Вон кинжалы,
В приклады! — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.

На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью... на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал...
Спасите, братцы. — Тащат в торы.
Постойте — ранен генерал...
Не слышат... Долго он стонал,
Но все слабей и понемногу
Затих и душу отдал Богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые...
И тихо плакали... потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел я недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло все; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
— А сколько их дралось примерно
Сегодня? — Тысяч до семи.
— А много горцы потеряли?
— Как знать? — зачем вы не считали!
Да! будет, кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.

…ученьем их пророка – Мухаммед (Мухаммад. Мохаммед) (570 – 632), основатель религии Ислам, почитается последователями как пророк Аллаха.
Как при Ермолове ходили – Ермолов Александр Петрович (1771 – 1861), русский генерал от инфантерии (1818), участник войны с Францией (1805 – 07), Отечественной войны 1812 года. В 1816 – 27 гг. наместник Кавказа и главнокомандующий Кавказским корпусом.
Намаз – обязательная пятикратная молитва в течение световой части суток у приверженцев религии Ислам. Один из так называемых «столпов ислама».
Мюрид – в странах мусульманского Востока последователь суфизма, мистического учения в Исламе.

Большой общественный резонанс в России вызвала гибель автора комедии «Горе от ума», справедливо называемой одной из вершин русской драматургии и поэзии - А. С. Грибоедова. Возросшее влияние России в Закавказье и территориальные споры первой половины XIX между Россией и Персией привели к двум войнам, начатым Персией  1804-1813  и 1826-1828 годах 30 января 1829 г. толпа религиозных фанатиков напала на посольство, буквально растерзав писателя и 37 его товарищей.  Летом 1829 года на могиле А. Грибоедова побывал А. Пушкин, позже он написал, что встретил арбу с телом Грибоедова на горном перевале в Армении. Вдова Александра Грибоедова Нина Чавчавадзе поставила на его могиле памятник с надписью: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!»
 Д. КЕДРОВ
ГРИБОЕДОВ
Помыкает Паскевич*,
Клевещет опальный Ермолов…
Что ж осталось ему?
Честолюбие, холод и злость.
От чиновных старух,
От язвительных светских уколов
Он в кибитке катит,
Опершись подборотком на трость.

На груди его орден.
Но, почестями опечален,
В спину ткнув ямщика,
Побородок он прячет в фуляр*.
Полно в прятки играть.
Чацкий он или Молчалин –
Сей воитель в очках,
Прожектер,
Литератор,
Фигляр?

Прокляв английский клоб,
Нарядился в халат Чаадаев,
В сумасшедший колпак
И в моленной сидит, в бороде.
Дождик выровнял холмики
На островке Голодае,
Спят в земле декабристы,
И их отпевает… Фаддей!

От мечты о равенстве,
От фраз о свободе натуры,
Узник Главного штаба,
Российским послом состоя,
Он катит к азиятам
Взимать с Тегерана куруры*,
Туркменчайским трактатом*
Вколачивать ум в персиян.

Лишь упрятанный в ящик,
Всю горечь земную изведав,
Он вернется в Тифлис.
И, коня осадивший в грязи,
Некто спросит с коня:
«Что везете, друзья?» -
«Грибоеда.
Грибоеда везем!*» -
Пробормочет лениво грузин.

Кто же в ящике этом?
Ужели сей желчный скиталец?
Это тело смердит,
И торчит, указая во тьму,
На нелепой дуэли
Нелепо простреленный палец
Длани, коей писалась
Комедия
«Горе уму»,

И покуда всклокоченный,
В сальной на вороте ризе,
Поп армянский кадит
Над разбитой его головой,
Большеглазая девочка
Ждет его в дальнем Тебризе,
Тяжко носит дитя
И не знает,
Что стала вдовой.
Паскевич (1782 - 1856) — русский полководец и государственный деятель, генерал-фельдмаршал, генерал-адъютант.
Фуляр – тонкая, лёгкая и очень мягкая шёлковая или полотняного переплетения ткань, изделие из нее.
Куруры – В XIX веке персидская крупная денежная единица = 2 миллиона рублей серебром.
Туркменчайский трактат -  мирный договор между Российской империей и Персией (Ираном), завершивший русско-персидскую войну 1826—1828 годов. Подписан 10 (22) февраля 1828 года в деревне Туркманчай (близ Тебриза). В разработке условий договора участвовал Александр Грибоедов.               

Крымская война
27 сентября 1853 года началась Крымская война. Поводом послужил так называемый вопрос о Палестинских святынях, в решении которого столкнулись интересы Франции и России. Турецкий султан долго колебался, но, почувствовав поддержку  Англии и Франции, склонился на сторону последней. Ярчайшей страницей войны была героическая оборона Севастополя, которую вначале возглавил В. А. Корнилов, а после его гибели - П. С. Нахимов.
Н. НЕКРАСОВ
14 ИЮНЯ 1854 ГОДА*
Великих зрелищ, мировых судеб
Поставлены мы зрителями ныне:
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России;
Пожар войны полмира обхватил,
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых…
Обращены в позорище* вражды
Моря и суша… Медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились – стоят
Пред укрепленной русскою твердыней…
И ныне в урне роковой лежат
Два жребия… и наступает время,
Когда решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету потрясенному покажет.

14 июня 1854 года – в этот день, в начале Крымской войны, англо-французская эскадра появилась вблизи Кронштадта, угрожая Петербургу.
Позорище – зрелище; слово «позор» в русском языке означало спектакль, позорищный – к спектаклю относящийся, то есть относящийся к театру, к зрелищу. Лишь с начала ХIХ века слово «позор» приобретает современный смысл: бесчестие.

Н. НЕКРАСОВ
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна –
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы –
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
А. АПУХТИН
СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ О СЕВАСТОПОЛЕ
Не веселую, братцы, вам песню спою,
      Не могучую песню победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
       Что певали в Очакове деды*.

Я спою вам о том, как от южных полей
        Поднималося облако пыли,
Как сходили враги без числа с кораблей*
         И пришли к нам, и нас победили.

А и так победили, что долго потом
          Не совались к нам с дерзким вопросом,
А и так победили, что с кислым лицом
          И с разбитым отчалили носом.

Я спою, как, покинув и дом и семью,
           Шел в дружину помещик богатый,
Как мужик, обнимая бабенку свою,
            Выходил ополченцем из хаты.

Я спою, как росла богатырская рать,
             Шли бойцы из железа и стали,
И как знали они, что идут умирать,
              И как свято они умирали!

Как красавицы наши сиделками шли
              К безотрадному их изголовью,
Как за каждый клочок нашей русской земли
                Нам платили враги своей кровью;

Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,
                Под немолчные, тяжкие стоны
Выходили редуты один за другим,
                Грозной тенью росли бастионы;

И одиннадцать месяцев длилась резня*,
                И одиннадцать месяцев целых
Чудотворная крепость, Россию храня,
                Хоронила сынов ее смелых...

Пусть не радостна песня, что я вам пою,
                Да не хуже той песни победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
                Что певали в Очакове деды.

Очаков – во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг.  турецкая крепость Очаков была осаждена русскими войсками.
Как сходили враги без числа с кораблей – В Крымской войне России противостояла коалиция Англии, Франции, Турции и Сардинии.
И одиннадцать месяцев длилась резня – Оборона Севастополя, сковавшая основные силы противника, длилась с сентября 1854 по август 1855 г.


А. АПУХТИН
ЭПАМИНОНД*
(Отрывок)
Пронзен ядром в пылу сраженья,
Корнилов* мертв в гробу лежит...
Но всей Руси благословенье
И в мир иной за ним летит.
Еще при грозном Наварине*
Он украшеньем флота был;
Поборник правды и святыни,
Врагов отечества громил,
И Севастополь величавый
Надежней стен оберегал...
Но смерть поспорила со славой,
И верный сын России пал,
За славу, честь родного края,
Как древний Грек, он гордо пал,
И, все земное покидая,
Он имя родины призвал.
Но у бессмертия порога
Он, верой пламенной горя,
Как христианин, вспомнил Бога,
Как верноподданный – царя.
О, пусть же ангел светозарный
Твою могилу осенит
И гимн России благодарной
На ней немолчно зазвучит!

Эпаминонд – древнегреческий (фифанский) полководец; в сражении при Мантинее (362 до н. э.), во время которой фиванцы ценой больших потерь одержали победу над спартанцами, Эпаминонд был смертельно ранен.
Корнилов Владимир Алексеевич (1806–1854) – адмирал, герой обороны Севастополя. При обходе позиций на Малаховом кургане был ранен, скончался 5 октября 1854г.
Наварин – морское сражение 8 октября 1827 г. в Наваринской бухте полуострова Пелопоннес во время греческой освободительной войны. Окончилось поражением турецкого флота. На судне «Азов» служил молодой В. А. Корнилов.

Ф.  ТЮТЧЕВ
«ВОТ ОТ МОРЯ И ДО МОРЯ...»
Вот от моря и до моря
Нить железная скользит,
Много славы, много горя
Эта нить порой гласит.

И, за ней следя глазами,
Путник видит, как порой
Птицы вещие садятся
Вдоль по нити вестовой.

Вот с поляны ворон черный
Прилетел и сел на ней,
Сел и каркнул и крылами
Замахал он веселей.

И кричит он, и ликует,
И кружится всё над ней:
Уж не кровь ли ворон чует
Севастопольских вестей?

Поражение в Крымской войне фактически оставило Россию в политической изоляции. Значительная роль в преодолении негативных последствий этого принадлежит Александру Михайловичу Горчакову  (1798-1883), видному русскому дипломату, главе внешнеполитического ведомства при Александре II, последнему канцлеру Российской империи. Он  лично вынес на себе главнейшие стадии борьбы с политической враждой Западной Европы, находясь в самом центре враждебных комбинаций — Вене.
Ф.  ТЮТЧЕВ
НА ЮБИЛЕЙ КНЯЗЯ А. М. ГОРЧАКОВА
В те дни кроваво-роковые,
Когда, прервав борьбу свою,
В ножны вложила меч Россия—
Свой меч, иззубренный в бою,—

Он волей призван был державной
Стоять на страже,— и он стал,
И бой отважный, бой неравный
Один с Европой продолжал.

И вот двенадцать лет уж длится
Упорный поединок тот;
Иноплеменный мир дивится,
Одна лишь Русь его поймет.
Он первый угадал, в чем дело,
И им впервые русский дух
Союзной силой признан смело,—
И вот венец его заслуг.

Император Всероссийский Александр II Николаевич начал правление в тяжелой обстановке 1855 г. Вошел в русскую историю как проводник широких реформ общественной жизни. Был удостоен особого эпитета – Освободитель - в связи с отменой крепостной зависимости  по манифесту 19 февраля (3 марта) 1861 и победой в Русско-турецкой войне (1877-1878 гг.).


Ф.  ТЮТЧЕВ
АЛЕКСАНДРУ ВТОРОМУ
Ты взял свой день... Замеченный от века
Великою господней благодатью-
Он рабский образ сдвинул с человека
И возвратил семье меньшую братью...

Русско-турецкая война
В апреле 1877 г. Александр II подписал манифест об объявлении войны Турции. Этот шаг России был вызван многими факторами тогдашних геополитических проблем. Еще весной 1875 г. в Боснии и Герцеговине, а в 1786 г. в Болгарии началось восстание против турецкого ига. На Балканы к восставшим отправлялись отряды добровольцев. Русское общество сочувственно относилось к братским народам, Православная церковь ратовала за поддержку христиан в их борьбе против мусульманского ига. В России полагали, что война не только окажет помощь братским народам, но и поможет решить важнейший вопрос внешней политики – обеспечить выход в Средиземное море, которого Россия была лишена после Крымской войны.


А. АПУХТИН
ВО  ВРЕМЯ  ВОЙНЫ
             I. БРАТЬЯМ
Светает... Не в силах тоски превозмочь,
Заснуть я не мог в эту бурную ночь.
Чрез реки, и горы, и степи простор
Вас, братья далекие, ищет мой взор.
Что с вами? Дрожите ли вы под дождем
В убогой палатке, прикрывшись плащом,
Вы стонете ль в ранах, томитесь в плену,
Иль пали в бою за родную страну,
И жизнь отлетела от лиц дорогих,
И голос ваш милый навеки затих?..
О Господи! лютой пылая враждой,
Два стана давно уж стоят пред Тобой;
О помощи молят Тебя их уста,
Один за Аллаха, другой за Христа;
Без устали, дружно во имя Твое
Работают пушка, и штык, и ружье...
Но, Боже! один Ты, и вера одна,
Кровавая жертва Тебе не нужна.
Яви же борцам негодующий лик,
Скажи им, что мир Твой хорош и велик,
И слово забытое братской любви
В сердцах, омраченных враждой, оживи!

                II. РАВНОДУШНЫЙ
                Случайно он забрел в Господний храм,
                И все кругом ему так чуждо было...
Но что ж откликнулось в душе его унылой,
Когда к забытым он прислушался словам?
Уже не смотрит он кругом холодным взглядом,
                Насмешки голос в нем затих,
И слезы падают из глаз давно сухих,
И пал на землю он с молящимися рядом.
                Какая же молитва потрясла
                Все струны в сердце горделивом? –
                О воинстве христолюбивом
                Молитва та была.

Ю. КУЗНЕЦОВ
ПОЕЗДКА  СКОБЕЛЕВА*  1881
При гулкой пушечной пальбе,
Густом ружейном треске
Взял генерал Геок-Тепе.
Я о его поездке.

Уж конь его зарей объят
И светятся копыта.
Он скачет прямо в Асхабат
Взять голыми руками.

Ты на дорогу погляди!
Так борода и машет.
Семьсот текинцев впереди,
И конь под каждым пляшет.

На смерть и славу путь лежал.
Все празднично одеты.
При каждом шашка и кинжал,
Ружье и пистолеты.

Но не смутился генерал,
На то и генерал он.
Недаром молод и удал,
И голосом взыграл он:

– Текинцы, пал Геок-Тепе!
Довольно жить разбоем!
Клянитесь в вечной простоте
Жить миром и покоем!

Что делать, шашка и кинжал?
Ответили: – Клянемся!
– Но если, – голос построжал, –
Качнет на вероломство,

То небеса возопиют
И гурии печали.
– Текинцы никогда не лгут! –
Достойно отвечали.

Он свите подал знак рукой:
– Обратно поезжайте.
Они составят мой конвой,
И мне не возражайте.

На Асхабат он путь держал.
За ним шел хвост кометы:
При каждом шашка и кинжал,
Ружье и пистолеты.

Гром славы двадцать верст подряд,
Все двадцать верст поездки!
Он взял без боя Асхабат
Один, при полном блеске.

Поехал дальше налегке.
И знает бог прощенья,
Чем стал он в племени теке
Под ропот восхищенья.

Скобелев Михаил Дмитриевич (1843 – 1882), русский генерал от инфантерии. Во время русско-турецкой войны 1877 – 88 гг. успешно командовал отрядом под Плевной, затем дивизией в сражении при Шипке. Скобелева прозвали «белым генералом» за то, что он имел привычку появляться в опасных местах на белом коне, в белом кителе и  фуражке.
* * *
Середина ХIХ века – исторический Рубикон, обозначивший наступление нового времени, времени, когда в жизнь все явственнее и агрессивнее входят достижения научно-технического прогресса. Появляются новые средства передвижения, изменившие наше представление о ритме жизни, способствовавшие новому взгляду на мир, заставившие нас смотреть на бытие в новом, непривычном ракурсе. Сейчас трудно представить то впечатление, которое вызывали у людей первые паровозы, автомобили, самолеты, для нас сегодняшних всё это приметы повседневной жизни, мы привыкли к катастрофам поездов, к падению самолетов, к стоянию часами в пробках, а когда-то люди впервые познакомились с такими чудесами науки и техники.
Россия в силу исторических судеб позже европейских стран стала на путь капиталистического производства, но  с последней четверти Х1Х столетия быстро развивала свой могучий потенциал.
В Х1Х  веке в России начинается строительство железных дорог, что с одной стороны, было следствием требований промышленного развития, с другой – стало мощным фактором бурного развития капиталистических отношений. Первая паровая железная дорога была построена отцом и сыном Черепановыми в 1833 – 34 г. В 1836 году началось строительство дороги протяженностью 25 верст между Петербургом и Царским селом. В 1847 -  1851 годах была построена Николаевская железная дорога Петербург – Москва. Особо интенсивно железнодорожное строительство развивалось в 1860 – 1890 годы. В 1891 году началось строительство Транссибирской железнодорожной магистрали от Челябинска до Владивостока. Железная дорога меняла представление о скорости, способствовала новому взгляду на мир, вызывала новые ритмы жизни.
В. БЕНЕДИКТОВ
ЛОКОМОТИВ
(отрывок)
                Непонятное явленье
                Посреди златого дня!
                Что такое? В изумленье
                Коля смотрит на меня:
                «Что такое это значит?
                Богатырь ли Еруслан
                Страшный едет, грозный скачет
                Или рыцарь-великан?»

«О да, это – рыцарь,– ему я ответил,–
Герой, только новых, не старых веков,
И если кого б на пути своем встретил –
И спуску не даст и сразиться готов».

                «Ух как вьются дыма тучи!
                Как у всех богатырей –
                Знать, то конь его могучий
                Пышет дымом из ноздрей!
                Мимо леса вон глухого
                Мчится! Только для меня
                Тут ни всадника лихого
                Не заметно, ни коня».

«О да, он дымится, а не было б свету
Дневного, ты б видел, как брызжет огонь.
Где конь тут, где всадник – различия нету, –
Тут слито все вместе – и всадник и конь».

                «Что ж он – в латах? В вихре дыма
                Каждый скок, чай, в три версты?
                Ух, летит! Мелькают мимо
                И деревья и кусты.
                Через этот край пустынной
                Что он с силою такой
                Полосою длинной, длинной
                Так и тащит за собой?»

«Он в латах, он весь – из металлов нетленных –
Из меди, железа. Чу! Свищет и ржет.
А сзади хвост длинный... ну, это – он пленных
Вослед за собой вереницу влечет».

И. АННЕНСКИЙ
ЗИМНИЙ  ПОЕЗД
Снегов немую черноту
Прожгло два глаза из тумана,
И дым остался на лету
Горящим золотом фонтана.

Я знаю – пышущий дракон,
Весь занесен пушистым снегом,
Сейчас порвет мятежным бегом
Завороженной дали сон.

А с ним, усталые рабы,
Обречены холодной яме,
Влачатся тяжкие гробы,
Скрепя и лязгая цепями.

Пока с разбитым фонарем,
Наполовину притушенным,
Среди кошмара дум и дрем
Проходит Полночь по вагонам.

Она – как призрачный монах,
И чем ее дозоры глуше,
Тем больше чада в черных снах,
И затеканий, и удуший;

Тем больше слов, как бы не слов,
Тем отвратительней дыханье,
И запрокинутых голов
В подушках красных колыханье.

Как вор, наметивший карман,
Она тиха, пока мы живы,
Лишь молча точит свой дурман
Да душит черные наплывы.

А снизу стук, а с боку гул,
Да все бесцельней, безымянней…
И мерзок тем, что не заснул,
Хаос полусуществований!

Но тает ночь… И дряхл и сед,
Еще вчера Закат осенний,
Приподнимается Рассвет
С одра его томившей Тени.

Забывшим за ночь свой недуг
В глаза опять глядит терзанье,
И дребежит сильнее стук,
Дробя налеты обмерзанья.

Пары желтеющей стеной
Загородили красный пламень,
И стойко должен зуб больной
Перегрызать холодный камень.


С. ЕСЕНИН
СОРОКОУСТ
(отрывок)
Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?

А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?

Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернет его бег,
Когда пару красивых степных россиянок
Отдавал за коня печенег?
По-иному судьба на торгах перекрасила
Наш разбуженный скрежетом плес,
И за тысячи пудов конской кожи и мяса
Покупают теперь паровоз.


В. ХОДАСЕВИЧ
АВИАТОРУ
Над полями, лесами, болотами,
Над извивами северных рек
Ты проносишься плавными взлетами,
Небожитель – герой – человек.

Напрягаются крылья, как парусы,
На руле костенеет рука,
А кругом – взгроможденные ярусы:
Облака – облака – облака.
И, смотря на тебя недоверчиво,
Я качаю слегка головой:
Выше, выше спирали очерчивай,
Но припомни – подумай – постой.

Что тебе до надоблачной ясности?
На земной, материнской груди
Отдохни от высот и опасностей, –
Упади – упади – упади!

Ах, сорвись, и большими зигзагами
Упади, раздробивши хребет, –
Где трибуны расцвечены флагами,
Где народ – и оркестр – и буфет…
В. БРЮСОВ
ЗОВ  АВТОМОБИЛЯ

Призыв протяжный и двухнотный
Автомобильного гудка...
И снова манит безотчетно
К далеким странствиям – тоска.

То лесом, то в полях открытых
Лететь, бросая версты вспять;
У станций старых, позабытых,
Раскинув лагерь, отдыхать!

Когда в дороге лопнет шина,
Стоять в таинственном лесу,
Где сосны, да кусты, да глина,
А солнце серебрит росу.

А в холод в поле незнакомом,
От ветра кроясь за стеклом,
Смотреть, как вихрь над буреломом
Бросает новый бурелом.

Иль ночью, в дерзостном разбеге,
Прорезывая мглу полей,
Без мысли об ином ночлеге,
Дремать под трепет фонарей!
Скользя, как метеор, деревней,
Миг жизни видеть невзначай,
И встречным прогудеть напевней,
Чем голос девушки: «Прощай!»

И, смелые виражи в поле
Срезая, вновь взлететь на склон,
и вновь гудеть, и жить на воле
Кентавром сказочных времен!

               
               















ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК: РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ – СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК – РОССИЙСКАЯ   ФЕДЕРАЦИЯ

Двадцатый век – время, наполненное многими драматическими, порой достигающими трагического накала, событиями. На это столетие пришлись две мировые войны, две революции. Это было время небывалого в истории человечества социального эксперимента – построения совершенного общества. Российская империя уступила место Союзу Советских Социалистических Республик, который в конце века был разрушен, и началась история новой Российской федерации.
А. БЛОК
ДВА ВЕКА
(отрывок)
Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины*
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рев машины,
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне...
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи.
Что ж, человек? - За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
Как день твой величав и пышен,
Как светел твой чертог, жених!
Нет, то не рог Роланда слышен,
То звук громовый труб иных!
Так, очевидно, не случайно
В сомненьях закалял ты дух,
Участник дней необычайных!
Открой твой взор, отверзи слух,
И причастись от жизни смысла,
И жизни смысл благослови,
Чтоб в тайные проникнуть числа
И храм воздвигнуть - на крови.

Начало нового века  России было опалено огнем войн. В ночь на 27 января 1904 года японские миноносцы напали на русские корабли, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура, - так началась Русско-Японская война, точка в которой  была поставлена Красной армией лишь в сентябре 1945 г.
Ее поэтическое и песенное наследие обширно. В нем воплотились наиболее яркие героические страницы вооруженной борьбы с японским империализмом. Всенародную любовь завоевал  вальс «На сопках Маньчжурии», посвящённый подвигу воинов 214-го резервного Мокшанского пехотного полка в бою с японцами под Мукденом. Музыку создал участник тех событий, военный капельмейстер полка, И. А. Шатров. Популярность вальса была необычайно высока, за границей его даже назвали "национальным русским вальсом". Только в дореволюционные годы на популярную мелодию было написано несколько вариантов текста. Наибольшее распространение получили слова, написанные   Скитальцем (Степан Гаврилович Петров, 1869-1941) .
Сражение у корейского города Чемульпо, подвиг экипажей крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец», выдержавших бой с японской эскадрой, поразили не только соотечественников, но и современников -иностранцев. Австрийский писатель и поэт Рудольф Грейнц написал стихотворение, посвящённое этому событию.  Перевод Е. Студенского лег в основу знаменитой песни «Варяг»:

Hаверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает,
Врагу не сдается наш гордый Варяг,
Пощады никто не желает.
Врагу не сдается наш гордый Варяг,
Пощады никто не желает.

Все вымпелы вьются и цепи гремят,
Hаверх якоря поднимают,
Готовьтеся к бою орудия в ряд,
Hа солнце зловеще сверкают.
Готовьтеся к бою орудия в ряд,
Hа солнце зловеще сверкают.

Свистит и гремит, и грохочет кругом
Гром пушек, шипенье снарядов.
И стал наш бесстрашный и гордый Варяг
Подобен кромешному аду.
И стал наш бесстрашный и гордый Варяг
Подобен кромешному аду.

В предсмертных мученьях трепещут тела,
Гром пушек, и дым, и стенанья.
И судно охвачено морем огня,
Hастала минута прощанья.
И судно охвачено морем огня,
Hастала минута прощанья.

Прощайте, товарищи, с богом, ура,
Кипящее море под нами.
Hе думали мы еще с вами вчера,
Что нынче умрем под волнами.
Hе думали мы еще с вами вчера,
Что нынче умрем под волнами.

Hе скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага.
Лишь волны морские прославят в века
Геройскую гибель "Варяга".
Лишь волны морские прославят в века
Геройскую гибель "Варяга".

Особой страницей летописи Русско-Японской войны стало самое длительное ее сражение - оборона Порт-Артура. Город пал на 329-й день после начала войны, в ходе которой он сыграл выдающуюся роль. На подступах к крепости была перемолота стотысячная армия японцев; русский флот и гарнизон приковали к себе почти весь флот неприятеля. Оборона Порт-Артура дала возможность сосредоточить на удаленном театре военных действий - в Маньчжурии - армию и организовать оборону. Осада и взятие  крепости не принесла славы японскому оружию, об этом вспоминал ее руководитель генерал Ноги: «…Единственное чувство,— писал он,— которое я в настоящее время испытываю,— это стыд и страдание, что мне пришлось потратить так много человеческих жизней, боевых припасов и времени на недоконченное предприятие».
Последним крупным актом войны было морское сражение у острова Цусима в Японском море. Две эскадры, одна под руководством контр-адмирала З. П. Рожественского, другая - контр-адмирала Н. И. Небогатого, которые были направлены на помощь Порт-Артуру, были разгромлены.
В. БРЮСОВ
ЦУСИМА
Великолепная могила!
                Пушкин
Где море, сжатое морями,
Рекой торжественной течет,
Под знойно-южными волнами,
Изнеможен, почил наш флот.

Как стая птиц над океаном,
За ним тоскующей мечтой
По странным водам, дивным странам
Стремились мы к мете одной.

И в день, когда в огне и буре
Он, неповинный шел ко дну,
Мы в бездну канули с лазури,
Мы пили смертную волну.

И мы, как он, лежим бессильны,
Высь – недоступно далека,
И мчит над нами груз обильный,
Как прежде, южная река.

И только слезы, только горе,
Толпой рыдающих наяд,
На стрелах солнца сходят в море,
Где наши остовы лежат.

Да вместе призрак величавый,
Россия горестная, твой
Рыдает над погибшей славой
Своей затеи роковой!

И снова все в веках, далеко,
Что было близко наконец,–
И скипетр Дальнего Востока,
И Рима Третьего венец!

Поражение в Русско-Японской войне имело крайне неблагоприятные социальные и внутриполитические последствия для России, вылившиеся в грозном кровопролитии революции 1905 г.
Т.  ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК
НА РОДИНЕ
 От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых Маньчжурских степей,
Калека, солдат истомленный,
К семье возвращался своей.
 
Спешил он жену молодую
И малого сына обнять,
Увидеть любимого брата,
Утешить родимую мать.

Пришел он... В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его...

И стиснула сердце тревога:
Вернулся я, видно, не в срок...
"Скажите, не знаете ль, братья,
Где мать? Где жена? Где сынок?"

- "Жена твоя... Сядь... Отдохни-ка...
Небось твои раны болят".
- "Скажите скорее мне правду...
Всю правду!" - "Мужайся, солдат.
 
Толпа изнуренных рабочих
Решила пойти ко дворцу
Зашиты искать... С челобитной
К царю, как к родному отцу -
 
Надевши воскресное платье,
С толпою пошла и она...
И... насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена..."

- "Но где же остался мой мальчик?
Сынок мой?.." - "Мужайся, солдат...
Твой сын в Александровском парке
Был пулею с дерева снят".

- "Где мать?" - "Помолиться к Казанской
Давно уж старушка пошла".
Избита казацкой нагайкой,
До ночи едва дожила..."
 
- "Не всё еще взято судьбою!
Остался единственный, брат,
Моряк, молодец и красавец...
Где брат мой?" - "Мужайся, солдат!"
 
- "Неужто и брата не стало?
Погиб, знать, в Цусимском бою?"
- "О нет! Не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою...

Убит он у Черного моря,
Где их броненосец стоит...
За то, что вступился за правду.
Своим офицером убит".

Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза.
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза...

     В начале второго десятилетия ХХ века разгорелась Первая мировая война, изменившая не только прежний ход развития цивилизации, но и самый образ мысли человека. 
М. ГОРЬКИЙ
ОБЛАКОВ ИЗОРВАННЫЕ КЛОЧЬЯ
(Отрывок)
Сокрушая труд тысячелетий,
Не щадя ни храма, ни дворца,
Хлещут землю огненные плети
Стали, железа, свинца.
Все, чем гордился разум,
Что нам для счастия дано,
Вихрем кровавым сразу
В прах и пыль обращено.
На путях к свободе, счастью —
Ненависти дымный яд.
Чавкает кровавой пастью
Смерть, как безумная свинья.
Как же мы потом жить будем?
Что нам этот ужас принесет?
Что теперь от ненависти к людям
Душу мою спасет?

Причины Первой мировой войны были объективны. Россия в силу своей вовлеченности в мировые процессы  вступила в вооруженную борьбу уже 1 августа 1914 года, не успев завершить мобилизацию, раздираемая внутренними противоречиями и подверженная «болезням роста».   

В. МАЯКОВСКИЙ
ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА
«Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
И на площадь, мрачно очерченную чернью,
багровой крови пролила;сь струя!
Морду в кровь разбила кофейня,
зверьим криком багрима:
«Отравим кровью игры Рейна!
Грома;ми ядер на мрамор Рима!»
С неба, изодранного о штыков жала,
слёзы звезд просеивались, как мука; в сите,
и подошвами сжатая жалость визжала:
«Ах, пустите, пустите, пустите!»
Бронзовые генералы на граненом цоколе
молили: «Раскуйте, и мы поедем!»
Прощающейся конницы поцелуи цокали,
и пехоте хотелось к убийце — победе.
Громоздящемуся городу уро;дился во сне
хохочущий голос пушечного баса,
а с запада падает красный снег
сочными клочьями человечьего мяса.

Вздувается у площади за ротой рота,
у злящейся на лбу вздуваются вены.
«Постойте, шашки о шелк кокоток
вытрем, вытрем в бульварах Вены!»
Газетчики надрывались: «Купите вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
А из ночи, мрачно очерченной чернью,
багровой крови лила;сь и лила;сь струя.

В 1914 году Санкт-Петербург был переименован в Петроград, это было вызвано тем, что Россия в Первой Мировой войне выступала против Германии. Переименование было формой проявления патриотизма наиболее радикальных слоев общества. В 1924 году город был переименован в Ленинград. Историческое имя – Санкт-Петербург – возвращено городу в 1992 году.
З.  ГИППИУС
«ПЕТРОГРАД»
Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить,
Отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?

Не мы, не мы… Растерянная челядь,
Что, властвуя, сама боится нас!
Все мечутся, да чьи-то ризы* делят,
И все дрожат за свой последний час.

Изменникам измены не позорны.
Придет отмщению своя пора…
Но стыдно тем, кто, весело-покорны,
С предателями предали Петра.

Чему бездарное в нас сердце радо?
Славянщине убогой? Иль тому,
Что «Петрограду» рифм гулящих стадо
Крикливо льнет, как будто к своему?

Но близок день – и возгремят перуны…
На помощь, Медный Вождь*, скорей, скорей!
Восстанет он, все тот же, бледный, юный,
Все тот же – в ризе девственных ночей,

Во влажном визге ветреных раздолий
И в белоперистости вешних пург, –
Созданье революционной воли –
Прекрасно-страшный Петербург!

Риза – верхняя одежда, облачение священника; одежда, одеяние.
Медный Вождь – Медный всадник, памятник Петру I, созданный французским скульптором Э. Фальконе по заказу Екатерины II. Его открытие состоялось в 1787 г.
Поэзия эпохи Первой мировой войны отразила эмоциональное восприятие судьбоносных для Отечества событий, точно передала настроения, охватившие Россию того времени, и, несомненно, стала ярким свидетельством жизни и борьбы народа в войне 1914–1918 гг. Она откликнулась эхом в творчестве поэтов Серебряного века, многие из которых были непосредственными очевидцами и участниками роковых событий. Н. Гумилев записался добровольцем в кавалерию. Военными корреспондентами были В. Брюсов, С. Городецкий,  А. Толстой. С. Есенин и А. Вертинский служили в санитарных поездах, А. Блок -  в инженерной части в Белоруссии. 
 А. АХМАТОВА
ИЮЛЬ 1914
  1.
Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.

Солнце стало немилостью божьей,
Дождик с Пасхи полей не кропил.
Приходил одноногий прохожий
И один на дворе говорил:

«Сроки страшные близятся. Скоро
Станет тесно от свежих могил.
Ждите глада, и труса, и мора,
И знаменья небесных светил.

Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый растелит
Над скорбями великими плат».
   2.
Можжевельника запах сладкий
От горящих лесов летит.
Над ребятами стонут солдатки,
Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,
О дожде тосковала земля:
Красной влагой тепло окропились
Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,
И голос молящего тих:
«Ранят тело твое пресвятое,
Мечут жребий о ризах твоих».
И. ЭРЕНБУРГ
В АВГУСТЕ 1914 ГОДА
Издыхая и ноя,
Пролетал за поездом поезд,
и вдоль рельс на сбегающих склонах
Подвывали закланные жены.
А в вагоне каждый зуав
Пел высокие гимны.
(И нимфы
Стенали среди дубрав.)
«Ах, люблю я Мариетту, Мариетту,
Эту.
Все за ней хожу.
Где мы? Где мы? Где мы?
Я на штык мой десять немцев
Насажу!»
Дамы на штыки надели
Чужеземные цветы – хризантемы.
А рельсы все пели и пели:
- Где же мы? где мы? –
И кто-то, тая печаль свою,
им ответил – в раю.
Н. ГУМИЛЕВ
НАСТУПЛЕНИЕ
Та страна, что могла быть Раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

Но не надо явства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрее взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.

И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Оступающего врага.
Н. ГУМИЛЕВ
         
ВОЙНА
                М. М. Чичагову

Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.

А «ура» вдали — как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это — мирное селенье
В самый благостный из вечеров.

И воистину светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
Тружеников, медленно идущих,
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.

Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.

Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: «Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!»


А. БЛОК
***
Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.
Без конца — взвод за взводом и штык за штыком
Наполнял за вагоном вагон.
В этом поезде тысячью жизней цвели
Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда…  В закатной дали
Были дымные тучи в крови.
И, садясь, запевали Варяга одни,
А другие — не в лад — Ермака,
И кричали ура, и шутили они,
И тихонько крестилась рука.
Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
Раскачнувшись, фонарь замигал,
И под черною тучей веселый горнист
Заиграл к отправленью сигнал.
И военною славой заплакал рожок,
Наполняя тревогой сердца.
Громыханье колес и охрипший свисток
Заглушило ура без конца.
Уж последние скрылись во мгле буфера,
И сошла тишина до утра,
А с дождливых полей все неслось к нам ура,
В грозном клике звучало: пора!
Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
Несмотря на дождливую даль.
Это — ясная, твердая, верная сталь,
И нужна ли ей наша печаль?
Эта жалость — ее заглушает пожар,
Гром орудий и топот коней.
Грусть — ее застилает отравленный пар
С галицийских кровавых полей…

 В. ХОДАСЕВИЧ
ИЗ МЫШИНЫХ СТИХОВ
У людей война. Но к нам в подполье
Не дойдет ее кровавый шум.
В нашем круге — вечно богомолье,
В нашем мире — тихое раздолье
Благодатных и смиренных дум.
Я с последней мышью полевою
Вечно брат. Чужда для нас война, —
Но Господь да будет над тобою,
Снежная, суровая страна!
За Россию в день великой битвы
К небу возношу неслышный стих:
Может быть, мышиные молитвы
Господу любезнее других...
Франция! Среди твоей природы
Свищет меч, лозу твою губя.
Колыбель возлюбленной свободы!
Тот не мышь, кто не любил тебя!
День и ночь под звон машинной стали,
Бельгия, как мышь, трудилась ты, —
И тебя, подруга, растерзали
Швабские усатые коты...
Ax, у вас война! Взметает порох
Яростный и смертоносный газ,
А в подпольных, потаенных норах
Горький трепет, богомольный шорох
И свеча, зажженная за вас.

О. МАНДЕЛЬШТАМ
НЕМЕЦКАЯ КАСКА

Немецкая каска — священный трофей —
Лежит на камине в гостиной твоей,
Дотронься, она как мерлушка, легка,
Пронизана воздухом медь шишака.
В Познани и Польше не всем воевать —
Своими глазами врага увидать
И, слушая ядер губительный хор,
Сорвать с неприятеля гордый убор!
Нам только взглянуть на блестящую медь,
И вспомнить о тех, кто готов умереть.

Ф. СОЛОГУБ
НЕВЕСТЕ  ВОИН

Не десять солнц восходит здесь над нами,
А лишь одно,
И лишь одну прожить под небесами
Нам жизнь дано.
Но если враг наполнил содроганьем
Мой край родной,
Не надо жизни с милым расцветаньем
Мне и одной.
И как ни плачь, свой взор в часы разлуки
К земле клоня,
Но не удержат ласковые руки
Твои меня.
Когда к тебе вернусь, меня героем
Ты не зови:
Исполнил я, стремясь к жестоким боям,
Завет любви.
А если я паду за синей далью
В чужом краю,
Ты говори, горда своей печалью:
«Сражен в бою».

Первая мировая война окончилась в 1918 году, подписанием Брестского договора. В 1917 году, сначала в феврале, затем в октябре в России произошли революции, которые радикальным образом изменили жизнь страны: на территории Российской империи возникло новое государство – Союз Советских Социалистических республик.
 

СОВЕТСКАЯ ЭПОХА
Советская эпоха продолжает вызывать жаркие споры. Видимо, еще недостаточна историческая дистанция, которая позволяет отрешиться от сиюминутных споров и взглянуть на нее с определенной долей объективности, столь необходимой для верной оценки. Еще и сегодня сталкиваются прямо противоположные оценки: одни клеймят эпоху как время дьявольское, в котором ничего, заслуживающего положительной оценки, не было и быть не могло; другие с не меньшей страстью не просто льют ностальгические слезы, но  доказывают ее высоту, клеймят современное время, обращая внимание на его пороки. Да, конечно прав поэт, говоря: «Лицом к лицу лица не увидать. // Большое видится на расстояньи».  Поэзия свидетельствует о времени, в котором родилась.
Революция
Революционные события в России развивались стремительно, в тяжелых условиях мировой войны. Трагические процессы  протекали в два акта. Первый начался Февральским переворотом и отречением Императора от власти. Последовавший за тем период правления Временного правительства  усугубил итак непростое положение страны, обострил внутренние противоречия и окончательно дестабилизировал ситуацию. Октябрьская революция в корне переломила гибельную тенденцию хаотизации русского общества,  открыв новую страницу его исторического бытия.
Поэзия обладает большим пророческим даром, о чем свидетельствует история поэзии мировой - и русской в том числе.
М. ЛЕРМОНТОВ
ПРЕДСКАЗАНИЕ

Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь — и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! — твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет всё ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Л.  МАРТЫНОВ
СЕМНАДЦАТЫЙ  ГОД
Хотя
Ничто
Былое
Не вернется –
Воспоминанья никуда не денутся.

И я умел смотреть на это солнце
Глазами беззаботного младенца.
Но это было не такое солнце,
А то, что, не желая закатиться,
Старается за вывески цепляться
И в бледные заглядывает лица.
Я видел это меркнущее солнце
Гостинодворца и охотнорядца.

И я увидел
Новое светило,
Которое из бездны небосвода
О собственном восходе возвестило
Скупцам, святошам, франтам, спекулянтам,
Когда январь Семнадцатого года
Вдруг изошел февральскою метелью,
Чтоб обернуться мартом с красным бантом
И отступить, и место дать апрелю,
И маю, и июню, и июлю,
И августу, когда не от прохлады,
А без пощады листья пламенели,
Чтоб сквозь сентябрь,
Сметая все преграды,
Пришел Октябрь в распахнутой шинели


И. НОНЕШВИЛИ
* * *
Я славлю Октябрьское знамя!
Хочу я пшеницу в степи,
сады,
         виноградники,
                зданья
Ему посвятить, как стихи!
За то, что окрепли побеги,
За то, что мы стали сильней,
Я славлю
              отцов
                победы
От имени их сыновей!
Иных не застали награды,
Но памяти их мы верны,
В Арагви их крови накрапы
На спинах форелей видны.
Бессмертье их –
                нивы,
                селенья,
И синие волны сирени,
И сильные волны морей!
Мы знали великие муки,
Но были упрямо честны,
И наши рабочие руки –
В земле и мазуте –
                чисты.
И мы знаменосцами стали.
Рабочая хватка крепка –
В древко наши пальцы врастали
И сделались частью древка.
И, все это помня и зная,
Не смея забыть ничего,
Я славлю Октябрьское знамя
И руки,
           что держат его!
                (Пер. с груз. Е. Евтушенко)

Мудрец сказал: - «Знаки и символы правят миром, а не слово и закон». Зримым олицетворением уходящей исторической традиции начала ХХ века стал последний император дома Романовых Николай II, символом новой истории стал В. Ленин, как бы по-разному не воспринимался он сегодня.
Расстрел царской семьи в июле 1918 года несет на себе ритуальный отпечаток решительного отречения от былого независимо от того, сопровождалось это ритуальными действиями или нет. Мнение и оценки современников тех событий диаметрально противоположны. Спустя столетие  они так и остались дискуссионными, порождая подчас острое противостояние среди своих приверженцев.
 К. БАЛЬМОНТ
НАШ ЦАРЬ

Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима,
Наш царь — кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно.

Наш царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь-висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.

Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, — час расплаты ждет.
Кто начал царствовать — Ходынкой*,
Тот кончит — встав на эшафот.
Ходынка-18 мая 1896 г. на Ходынском поле под Москвой в ходе
народныхгуляний,устроенных по случаю коронации российского императора Николая II, погибло более тысячи человек в давке за объявленной раздачей царских подарков. 


С. БЕХТЕЕВ
Николай II
                "Как женщина, Ему вы изменили,
                и как рабы, вы предали Его"
                М. Ю. Лермонтов

В те дни, когда мы все так низко пали,
Везде мне грезится священный Образ Твой,
С глазами, полными божественной печали,
С лицом, исполненным небесной добротой.
Тебя жалеть я не могу, не смею:
Ты для меня - по-прежнему Велик!
Перед тобой, мой Царь, я вновь благоговею,
И больно мне глядеть на Твой Державный Лик.
Слепой народ, обманутый лжецами,
За чистоту души Твоей святой,
Тебя клеймил постыдными словами
И казни требовал, над кем же... над Тобой!
Не так ли пал и Царь коварной Иудеи,
Мессия истины, народная мечта,
И Бога своего преступные евреи
Распяли на доске позорного Креста.
И Царь был осужден на пытки рабской казни,
Над Божеством глумился весь народ,
И люди-изверги убили без боязни
Того, Кто создал мир, моря и небосвод.
Но, победив в аду немые силы гроба,
Воскрес Господь и всем явился вновь;
Побеждена врагов чудовищная злоба,
И козни зла рассеяла Любовь...
Я верю в день священного возмездья!
Клятвопреступники, вас кара неба ждет!
Вас уличат в предательстве созвездья,
Над вами Солнце правды не взойдет;
И камни возопят от вашего злодейства,
Вас грозно обличит правдивая судьба
За низость ваших чувств, за гнусность фарисейства,
За клеветы восставшего раба...
Еще недавно так, пред Ним склоняя выи,
Клялися вы Его до гроба защищать
И за Царя-Вождя, Хозяина России,
Вы обещали жизнь безропотно отдать.
И что же! где слова? где громкие обеты?
Где клятвы верности, присущие войскам?
Где ваших прадедов священные заветы?
А Он, обманутый, Он твердо верил вам!
Он, ваш исконный Царь, смиреньем благородный,
В своей душе Он мог-ли помышлять,
Что вы готовитесь изменой всенародной
России честь навеки запятнать!
Предатели, рожденные рабами,
Свобода лживая не даст покоя вам.
Зальете вы страну кровавыми ручьями,
И пламя пробежит по вашим городам.
Не будет мира вам в блудилище разврата,
Не будет клеветам и зависти конца;
Восстанет буйный брат на страждущего брата,
И мечь поднимет сын на старого отца...
Пройдут века; но подлости народной
С страниц Истории не вычеркнут года:
Отказ Царя, прямой и благородный,
Пощечиной вам будет навсегда!

Другая символическая фигура русской революции — Владимир Ильич Ленин (Ульянов). Творец новой социальной реальности, олицетворяющий собой возможность иного, более справедливого жизнеустройства, веру в прогресс и гуманизм великих просветителей нового времени. Советская поэтическая Лениниана – поистине необозримый океан.
Важнейшим инструментом общественных преобразований стала партия нового типа, в отличие от партий буржуазного толка она была призвана представлять интересы всех трудящихся граждан.
В. МАЯКОВСКИЙ
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН
(отрывок)
Слова
        у нас
                до важного самого
в привычку входят,
                ветшают, как платье.
Хочу
     сиять заставить заново
         величествен
М. ЛЕРМОНТОВ
ПРЕДСКАЗАНИЕ

Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь — и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! — твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет всё ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Л.  МАРТЫНОВ
СЕМНАДЦАТЫЙ  ГОД
Хотя
Ничто
Былое
Не вернется –
Воспоминанья никуда не денутся.

И я умел смотреть на это солнце
Глазами беззаботного младенца.
Но это было не такое солнце,
А то, что, не желая закатиться,
Старается за вывески цепляться
И в бледные заглядывает лица.
Я видел это меркнущее солнце
Гостинодворца и охотнорядца.

И я увидел
Новое светило,
Которое из бездны небосвода
О собственном восходе возвестило
Скупцам, святошам, франтам, спекулянтам,
Когда январь Семнадцатого года
Вдруг изошел февральскою метелью,
Чтоб обернуться мартом с красным бантом
И отступить, и место дать апрелю,
И маю, и июню, и июлю,
И августу, когда не от прохлады,
А без пощады листья пламенели,
Чтоб сквозь сентябрь,
Сметая все преграды,
Пришел Октябрь в распахнутой шинели

И. НОНЕШВИЛИ
           * * *
Я славлю Октябрьское знамя!
Хочу я пшеницу в степи,
сады,
         виноградники,
                зданья
Ему посвятить, как стихи!
За то, что окрепли побеги,
За то, что мы стали сильней,
Я славлю
              отцов
                победы
От имени их сыновей!
Иных не застали награды,
Но памяти их мы верны,
В Арагви их крови накрапы
На спинах форелей видны.
Бессмертье их –
                нивы,
                селенья,
И синие волны сирени,
И сильные волны морей!
Мы знали великие муки,
Но были упрямо честны,
И наши рабочие руки –
В земле и мазуте –
                чисты.
И мы знаменосцами стали.
Рабочая хватка крепка –
В древко наши пальцы врастали
И сделались частью древка.
И, все это помня и зная,
Не смея забыть ничего,
Я славлю Октябрьское знамя
И руки,
           что держат его!
                (Пер. с груз. Е. Евтушенко)

Революция - это коренная ломка устоявшихся общественных отношений, затронувшая все, без исключения, стороны человеческой жизни. Одновременно с этим русская революция продемонстрировала характерную черту  национального социо-культурного наследования — преемственность через разрыв, традицию в новации, столь же парадоксальную, как и наше национальное самосознание. Дальнейшее решение вопроса о будущем страны происходило не в академических кабинетах, а на полях гражданской войны.



ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА И ПЕРВАЯ ВОЛНА ЭМИГРАЦИИ
Середина 1918 года – начало Гражданской войны, одного из самых трагических периодов в истории России двадцатого века. События 17 года раскололи российское общество, противостояние разных слоев  приобрело тотальный вооруженный характер. «Красные» и «белые» - эти цвета символизировали противоборствующие силы, питаемые разными представлениями о желаемом будущем.
Советский, или «красный», проект представлял собой глобальную  цивилизационную альтернативу капиталистическому обществу. Не случайно западные страны приняли активное участие в русских делах. В военной интервенции в  России участвовали 14 иностранных государств. 
Окончание Гражданской войны, принесшее победу красным, вызвало массовую эмиграцию. Русская культура была расколота. Долго, очень долго два рукава единой культуры не соприкасались, двигались параллельно, и представители их по-разному осмысляли и оценивали трагедию Гражданской войны.

М. ВОЛОШИН
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.

Другие из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.

В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.

В других – лишенных всех корней –
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский –
Надрыв и смута наших дней.

Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…

В других весь цвет, вся гниль империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.

Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.

В тех и в других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула,

А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам:

Сгноить ее пшеницы груды,
Ее бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.

И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.

И здесь и там между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас – тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
А. ЖИГУЛИН
      
ПАМЯТЬ
Белогорье. Горы белые.
В этих радостных местах
Бились красные и белые
Не за долю, не за страх.

За единую, великую,
За счастливую страну –
Шли к Якиру* и к Деникину*
На кровавую войну.

И враждебными колоннами
В пору горестных утрат
Шли под разными знаменами
Старший брат и младший брат.

И в любви к родному краю
В том убийственном бою
Каждый думал: умираю
Я за Родину свою…
Возле хутора придонного
И сейчас закат багров.
Пулеметчики Буденного*
Там косили юнкеров…

И осталась память ясная
О далеком, но живом,
И рябина ярко-красная
На обрыве меловом.

Якир Иона Эммануилович (1896-1937), советский военачальник, командарм 1 ранга. Участник Октябрьской революции и Гражданской войны.
Деникин Анатолий Иванович (1872-1947), русский генерал, один из организаторов белого движения. В 1918  г. главнокомандующий Добровольческой армией, в 1919 главнокомандующий Вооруженными силами Юга России. В эмиграции с 1920 г.
Буденный Семен Михайлович (1883-1973), маршал Советского Союза. Герой Гражданской войны.

М. КОЛОСОВА
* * *
Наши матери влюблялись при луне,
Вместе слушали с любимым соловья…
Твой возлюбленный в шинели, на коне,
Среди крови гаснет молодость твоя…

Не жених ли твой под Харьковым погиб?
На носилках там не твой ли без ноги?
Сероглазая моя, ведь это твой
Комиссарами расстрелял под Москвой?

Молодого мужа, вырвавши из рук,
Растерзала разъяренная толпа…
А у той на юге где-то милый друг
Под буденовскими шашками упал…

Сколько их, считавших долгие года,
Не дождавшихся любимых никогда…
Белокудрых, русокудрых, молодых…
Кто считал ваши печальные ряды?

Тяжко каждой, если милый друг убит.
Участь горькая для всех для нас одна.
Одинаково заплакали навзрыд
С комиссаршей офицерская жена…

Наши матери влюблялись при луне,
Обручались под распевы соловья.
А как мы любили, пусть расскажет мне
Искалеченная молодость твоя!

Я. СМЕЛЯКОВ
КОМАНДАРМЫ  ГРАЖДАНСКОЙ
ВОЙНЫ
Мне Красной Армии главкомы,
молодцеваты и бледны,
хоть понаслышке, но знакомы
и не совсем со стороны.

Я их не знал и не узнаю
так, как положено, сполна.
Но, словно песню, вспоминаю
тех наступлений имена.

В петлицах шпалы боевые
за легендарные дела.
По этим шпалам вся Россия,
как поезд, медленно прошла.

Уже давно суконных шлемов
в музеях тлеют шишаки.
Как позабытые поэмы,
молчат почетные клинки.

Как будто отблески на меди,
когда над книгами сижу,
в тиши больших энциклопедий
я ваши лица нахожу.
М. КОЛОСОВА
ПУТЕМ  ГЕРОЕВ

Склоняюсь пред бумажным ворохом,
Чтоб от забвения спасти –
Той крови цвет, тот запах пороха,
Те легендарные пути.

Чтоб над исписанной бумагою
Другие, головы склонив,
Прониклись той, былой, отвагою,
Почувствовали тот порыв.

И в каждом доме, в каждой комнате,
Где люди русские живут,
Пускай звучит печально: «Помните
Погибших подвиг, жизнь и труд».

Пусть эта память, как бессонница,
Тревожит шепотом людей,
О том, как гибла наша конница
От большевистских батарей…

Устали от житья унылого,
От горьких и голодных дней,
Но тень погибшего Корнилова*
Нам стала ближе и родней.

Смерть за Россию – доля царская!
И помнить будем мы века
О том, что пули комиссарские
Пронзили сердце Колчака*!

Уйти от омута нелепого,
От этой будничной тоски,
Погибнуть гибелью Кутепова*
От злобной вражеской руки…

От себялюбия унылого
Веди нас, Божия рука,
Путем Кутепова, Корнилова
                и Адмирала Колчака!

Корнилов Лавр Георгиевич (1870 -1918) – генерал от инфантерии, в июле-августе верховный главнокомандующий. Один из руководителей контрреволюции, организатор Добровольческой армии. Погиб в одном из  боев.
Колчак Александр Васильевич (1873-1920) - адмирал, командующий Черноморским флотом (1916-17), один из организаторов контрреволюции, в 1918 году объявлен Верховным правителем Российского государства. Был расстрелян в Иркутске.
Кутепов Александр Павлович (1882-1930?) - генерал, один из организаторов контрреволюции. Эмигрировал в Болгарию, затем во Францию. Исчез из Парижа при невыясненных обстоятельствах.

Н. КУДАШЕВ
ЛЕДЯНОЙ  ПОХОД
Ветер поземку стелет,
Треплет трехцветный флаг, -
Глушит порыв метели
Топот и мерный шаг!

Это Бояр раскосый
Шел в ледяной поход!
Пели стальные осы,
Алый сочился мед…

Сам генерал Корнилов
Родине обручил
Фронт, не имевший тыла,
Кроме своих могил…

Сквозь ледяные реки
Шли переправы вброд, -
Видимо, в каждом веке
Свой сумасшедший год!

Только смертельный выстрел
Или в упор картечь
Право давали, быстро,
Без приказания лечь…

Перешагнув, живые
Шли… соблюдать черед…
Только в одной России
Мог быть такой поход!
Н. ТУРОВЕРОВ
         
КРЫМ
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо –
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Н. ТУРОВЕРОВ
               
ПЕРЕКОП
(отрывок)
Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль;
Но твердым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
Последних пламенных порывов
Была исполнена душа,
В железном грохоте разрывов
Вскипали воды Сиваша.
И ждали все, внимая знаку,
И подан был знакомый знак…
Полк шел в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак.
А. ДЕМЕНТЬЕВ
РУССКАЯ  ЭМИГРАЦИЯ
Ностальгия – чужое, не русское слово,
Означает тоску по былым временам!
Но давно на дверях проржавели подковы,
Что в наследство оставило прошлое нам.

Как мне жаль их,
Достойных в своем отречении,
В неприятии всех этих лживых свобод, –
Именитых князей и наивной их челяди,
Без которых неполон был русский народ.

Как мне жаль,
Что они не вернулись в Россию...
И над старой Европой взошли имена
Тех, что Родину в сердце озябшем носили,
Не надеясь, что их еще помнит страна.

Ничего не пройдет – ни печаль, ни обида.
И на плитах гранитных – их горестный след.
Завершилась великая горькая битва.
Победителей нет.
И. ЕЛАГИН
* * *
Мне не знакома горечь ностальгии.
Мне нравится чужая сторона.
Из всей – давно оставленной России
Мне не хватает русского окна.

Оно мне вспоминается доныне,
Когда в душе становится темно –
Окно с большим крестом посередине,
Вечернее горящее окно.


ИСТОРИЯ РОЖДЕНИЯ СССР
«Мы наш, мы новый мир построим…» - так пели те, кто более ста лет назад, движимый недовольством настоящего и исполненный надежд, быть может, смутных, в едином порыве бросились на уничтожение мира, который их не устраивал. Каким он должен быть, каким он будет этот «наш, новый» мир, едва ли кто представлял. Но вот власть в руках, и надо было строить этот новый вожделенный мир.
Среди множества проблем, вставших во всей своей сложности и новизне, обнажилась проблема межнациональных отношений всех тех этносов, которые составляли население страны. Наследие, которое они, строители нового мира, получили, - многонациональное общество, называемое Российской империей, которую революционно настроенные называли не иначе, как  «тюрьмой народов».
Идеологи, которые вели за собою массы людей на «последний и решительный бой» со столь ненавидимым им миром, утверждали, что в будущем, столь желанным, манящим, видящимся прекрасным земным раем, там, в будущем не будет этого монстра – государства. Иллюзии растаяли быстро, и пришлось им строить свое государство со всеми его институтами, символами.
На заключительном заседании II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов было принято решение о создании Совета народных Комиссаров –  Совнарком – СНК - первое правительство. В него вошли: В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, И. В. Сталин, А. В. Луначарский, А. И. Рыков и др.,  1 ноября 1917 года СНК принял Декларацию прав народов России. В январе 1918 СНК РСФСР признал независимость Финляндии. В 1920 году подписаны договоры с Литвой, Латвией, Эстонией. В марте 1921 был подписан Рижский мир, согласно которому к Польше отходили земли Западной Украины и Западной Белоруссии.
В декабре 1922 года осуществилось образование Закавказской Социалистической Федеративной Советской республики (ЗСФСР), в состав которой в марте 1922 года вошли Азербайджан, Армения, Грузия. ЗСФСР просуществовала до 1936 г., потом закавказские республики вошли в состав СССР на правах самостоятельных союзных государств.
В декабре 1922 г. на основе союзного договора между РСФСР, Украиной, Белоруссией и ЗСФСР была создана федерация государств, получившая название СОВЕТСКИЙ  СОЮЗ, СССР – Союз Советских Социалистических Республик.
Мы и сейчас, после уже немалых лет ухода СССР в историческое прошлое, не можем ясно и твердо сказать: что это было? Сознательно поставленный эксперимент по конструированию нового типа человеческого общежития? Или наивная мечта о возможности построения идеального общества, ну, просто царства небесного здесь на земле, а не на небе? Или это закономерный ход объективной реальности исторического процесса? Что это было и почему так трагически все завершилось?
После разрушения Советского Союза вопреки волеизъявлению его граждан, бывшие республики стали самостоятельными государствами, но  в памяти поколений советских людей сохраняется образ единого государства, с семьею советских республик.
Образ Советского Союза остался в поэзии той, уже ушедшей эпохи.
На заключительном заседании II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов было принято решение о создании Совета народных Комиссаров –  Совнарком – СНК - первое правительство. В него вошли: В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, И. В. Сталин, А. В. Луначарский, А. И. Рыков и др.,  1 ноября 1917 года СНК принял Декларацию прав народов России. В январе 1918 СНК РСФСР признал независимость Финляндии. В 1920 году подписаны договоры с Литвой, Латвией, Эстонией. В марте 1921 был подписан Рижский мир, согласно которому к Польше отходили земли Западной Украины и Западной Белоруссии.
В декабре 1922 года осуществилось образование Закавказской Социалистической Федеративной Советской республики (ЗСФСР), в состав которой в марте 1922 года вошли Азербайджан, Армения, Грузия. ЗСФСР просуществовала до 1936 г., потом закавказские республики вошли в состав СССР на правах самостоятельных союзных государств.
В декабре 1922 г. на основе союзного договора между РСФСР, Украиной, Белоруссией и ЗСФСР была создана федерация государств, получившая название СОВЕТСКИЙ  СОЮЗ.

С. ЩИПАЧЕВ
СССР
Мели декабрьские метели
по насту, как по серебру,
а дни летели, дни летели,
 всех в памяти не соберу.

Прошло по северным широтам
уж столько зим, но то число
снегами в памяти народа
не замело, не занесло.
Тогда – я вновь гляжу в те дали,–
знамёнами озарены,
четыре буквы рядом встали
сиять названием страны,

сиять её высокой славой,
её суровой правотой.
Недаром каждую заглавной

И. СЕВЕРЯНИН
ПРИВЕТ  СОЮЗУ!
Шестнадцатиреспубличный Союз,
Опередивший все края вселенной,
Олимп воистину свободных муз,
Пою тебя душою вдохновенной!
Нью-Йорк, Берлин, и Лондон, И Париж
Перед тобой задумались массивом.
Уж четверть века вскоре ты стоишь
К себе влекущим, грозным и красивы.
И с каждым днем ты крепнешь и растешь,
Все новые сердца объединяя.
О, как ты человечески хорош,
Союз Любви, страна моя родная!
И как я горд, и как безбрежно рад,
Что все твои республики стальные,
Что все твои пятнадцать остальные
В конце концов мой создал Ленинград,
И первою из них была – Россия!
находим в строчке золотой.
   
Одним из важнейших символов государства является герб. Государственный герб СССР был утвержден Конституцией СССР: изображение серпа и молота на фоне земного шара, в лучах солнца и в обрамлении колосьев, с надписью на языках союзных республик: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В верхней части герба – пятиконечная звезда.
С. МАРШАК
НАШ ГЕРБ
Различным образом державы
Свои украсили гербы:
Вот леопард, орел двуглавый
И лев, встающий на дыбы.

Таков обычай был старинный,
Чтоб с государственных гербов
Грозил соседям лик звериный
Оскалом всех своих зубов.

То хищный зверь, то птица злая,
Подобье потеряв свое,
Сжимают в лапах, угрожая,
Разящий меч или копье.

Но не орел, не лев, не львица
Собой украсили наш герб.
А золотой узор пшеницы,
Могучий молот, острый серп.

Мы не грозим другим народам,
Но бережем просторный дом,
Где место есть под небосводом
Для всех, кто кормится трудом.

Но если рано или поздно
На дом наш недруг посягнет,
Его расплющит молот грозный
И острый серп его сожнет.

Не будет недругом расколот
Союз народов никогда.
Неразделимы серп и молот,
Земля, и колос, и звезда.

                Отдельные этапы советской эпохи
Окончание Гражданской войны потребовало от правительства новых шагов в экономике. Политика «военного коммунизма», проводимая сразу после установления советской власти, зашла в тупик и все больше и больше вызывала недовольство народа. Продразверстка была заменена продналогом, размер которого был вдвое меньше, он объявлялся до посевной и не мог быть увеличен в течение года. Об этом говорилось в резолюции Х съезда РКП (б) «О замене разверстки натуральным налогом».  Начиналось семилетие новой экономической политики — НЭПа,  подготовившее необходимый ресурс для индустриального рывка. Ценой предельного напряжения сил и многих жертв советскому обществу удалось менее чем за два десятилетия создать современную технологическую базу, позволившую выстоять в тяжелых испытаниях Второй мировой войны. Одновременно было продемонстрировано, что на одном и том же производственном основании могут быть сформированы, и эффективно функционировать принципиально разные социально-политические модели.

В. ХОДАСЕВИЧ
НЭП
Если б маленький домишко,
Да вокруг него садишко,
Да в погожий бы денек
Попивать бы там чаек –

Да с супругой Акулиной
Да с дочуркой Октябриной
Д на крылечке бы стоять –
Своих курочек считать,

Да у каждой бы на лапке
Лоскуток из красной тряпки –
Вот он, братцы, я б сказал, –
«Нацьональный идеал»!

Обострившаяся внутриполитическая борьба в руководстве советского государства 20-30-х годов прошлого столетия отмечена политическими репрессиями, достигшими своего апофеоза к 1937 г. Первоначально направленный против руководящих кадров в центре и на местах репрессивный механизм вовлек в свою орбиту представителей практически всех слоев общества, сформировав в стране особую атмосферу настороженности, взаимного недоверия и страха.

А. ДЕМЕНТЬЕВ
ЧЕРНЫЙ  ВОРОН
  Этот зловещий фургон, прозванный в народе «черным вороном»,
    однажды остановился у нашего дома и увез моего отца.

Старели женщины до срока,
Когда в ночи
Он отъезжал от темных окон
И угрожал: «МОЛЧИ...»

И мы молчали, друзей стыдились,
Хотя не знали их вины.
А где-то стрелянные гильзы
Им счет вели.

О «черный ворон», «черный ворон»!
Ты был внезапен, как испуг.
И просыпался целый город
На каждый стук.

Не видя слез, забыв про жалость,
Свой суд творя,
Ты уезжал... Но оставалась,
Но оставалась тень твоя.

На доме том, где ночью побыл,
На чистом имени жены
Того, чей час нежданно пробил,
Час не дождавшейся вины.

На снах детей, на тыщах судеб,
На всей стране.
Как трудно было честным людям
Жить с тенью той наедине!

И закрывались глухо двери
Перед добром.
И люди разучились верить
Сперва себе. Ему – потом.
О «черный ворон», «черный ворон»!
Будь проклят ты!
Сейчас ты – лишь бумаги ворох
Да безымянные кресты.

Да память горькая, да слезы,
Да имена друзей.
Проехали твои колеса
По сердцу Родины моей.
               
Великая Отечественная война
Война, Вторая Мировая, для нашего народа – Великая Отечественная – еще одна героическая страница нашей истории. Написаны и будут еще написаны миллионы и миллионы книг о ней. Осталось совсем немного тех, кто сражался, убелены сединами те, кто был опален огнем той войны в своем раннем детстве, родилось несколько поколений, для которых эта война лишь один из фактов истории, и потому при упоминании войны у них не сжимается сердце, не замирает дыхание, не льются непроизвольно слезы. Но поэзия сохранила то состояние души, те чувства, эмоции, которые бушевали в тех, кто впервые по радио узнал страшную новость 22 июня 1941 года и кто участвовал в великом Дне Победы 9 мая 1945 года.
За долгие годы войны было много потерь, трагических поражений, великих побед: невиданная в истории блокада Ленинграда и мужество его непокоренного населения, величественная Сталинградская битва, мощнейшая схватка под Курском, и еще, и еще бои и сражения…
Поэзия военных лет, поэзия о войне неисчерпаема. 365 дней в году, они похожи друг на друга как близнецы, обычно их ритм от пробуждения до засыпания утомительно однообразен,  изредка перебиваем разноцветьем праздников. Но бывают дни, которые приобретают особое значение, и в жизни одного человека, и в жизни всего общества, а порою всего человечества. Такие дни сжимают в себе годы, ему предшествующие, с одной стороны, и определяют другие, последовавшие за ними. Как в капле воды отражается бездонность неба, так в подобных днях отражается все очевидное и тайное истории.
В ХХ веке в жизни наших соотечественников  есть две особенные даты – 22 июня 1941 года и 9 мая 1945 года. Поэзия, этот тончайший камертон человеческого бытия, сохранила для нас не только память, но и все богатство переживаний народом судьбоносных моментов своей истории.
К. СИМОНОВ
* * *
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.

А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет списки
Еще кого-то, кого нет…
И ставит,
            ставит
                обелиски.
Б. СЛУЦКИЙ
21 ИЮНЯ
Тот день в году, когда летает
Над всей Москвой крылатый пух
И, словно снег, не тает.

Тот самый длинный день в году,
Тот самый долгий, самый лучший,
Когда плохого я не жду.

Тот самый синий, голубой,
Когда близки и достижимы
Успех, и дружба, и любовь.

Не проходи, продлись, помедли.
Простри неспешные часы.
Дай досмотреть твои красы,

Полюбоваться, насладиться.
Дай мне испить твоей водицы,
Прозрачной, ключевой, живой.

Пусть пух взлетевший – не садится.
Пусть день еще, еще продлится.
Пусть солнце долго не садится.
Пусть не заходит над Москвой.
А. ТАРКОВСКИЙ
СУББОТА,  21 ИЮНЯ
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.

Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.

Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».

Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрет в плену.

И кто из вас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,

И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,

И видел я, как русская пехота
Штурмует Брандербурские ворота.

Что до врага, то все известно мне,
Как ни одной разведке на войне.

Я говорю – не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,

Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.

И я уже не помню сам, откуда
Пришел сюда и что случилось чудо.

Я все забыл. В окне еще светло,
И накрест не заклеено стекло.
21 июня 1941 года был субботним днем.
А. ТВАРДОВСКИЙ
22 ИЮНЯ  1941 ГОДА
Все, все у сердца на счету,
Все стало памятною метой.
Стояло юное, в цвету,
Едва с весной расставшись, лето;
Стояла утренняя тишь,
Был смешан с медом воздух сочный;
Стекала капельками с крыш
Роса по трубам водосточным;
И рог пастуший в этот час,
И первый ранний запах сена…
Все, все на памяти у нас,
Все до подробностей бесценно:
Как долго непросохший сад
Дрожал прохладный сумрак тени;
Как затевался хор скворчат –
Весны вчерашней поколенья;
Как где-то радио в дому
В июньский этот день вступало
Еще не с тем, о чем ему
Вещать России предстояло;
Как у столиц и деревень
Текло в труде начало суток;
Как мы теряли этот день
И мир – минуту за минутой;
Как мы вступили за черту,
Где труд иной нам был назначен, –
Все, все у мира на счету,
И счет доныне не оплачен.

Мы так простились с мирным днем,
И нам в огне страды убойной
От горькой памяти о нем
Четыре года было больно.
Нам также больно и теперь,
Когда опять наш день в расцвете,
Всей болью горестных потерь,
Что не вернуть ничем на свете.
У нас в сердцах та боль жива,
И довоенной нашей были
Мы даже в пору торжества
Не разлюбили, не забыли.
Не отступили ни на пядь
от нашей заповеди мира:
Не даст солгать вдова иль мать,
Чьи души горе надломило…

Во имя счастья всех людей
Полны мы воли непреклонной –
В годах, в веках сберечь наш день,
Наш мирный день, июнь зеленый.
М. НИКУЛИНА
НОЧЬ
на 22 июня 1941 года
Летние поезда
катят без опозданья,
точно по расписанью
в южные города.

И, завершив поход
по чужедальным водам,
к сроку вернулся флот
к береговым погодам,

встал в голубой залив,
в каменный Севастополь,
пушками укрепив
береговой акрополь.

Черная синева,
звезды над белым садом,
слышно, как за оградой
мерно растет трава.
Слышно, как по стене
ищет опоры ветер.
Бабка стоит в окне –
тихо на белом свете.


Долгая тишина.
Спят корабли и люди.
Скоро взойдет луна.
Тише уже не будет.
C. ЩИПАЧЕВ
22 ИЮНЯ 1941 ГОДА

Казалось, было холодно цветам,
И от росы они слегка поблекли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
Обшарили немецкие бинокли.

Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
И пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
Влезали в танки, закрывали люки.

Такою все дышало тишиной,
Что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
Всего каких-то пять минут осталось!

Я о другом не пел бы ни о чем,
А славил бы всю жизнь свою дорогу,
Когда б армейским скромным трубачем
Я эти пять минут трубил тревогу.

Четыре долгих, тяжких года шла эта, невиданная раньше, война. Сила, воля, энергия миллионов людей, бойцов Красной Армии, участников партизанских отрядов, членов подпольных организаций, добровольческих объединений, стариков, женщин, детей, трудившихся в тылу, были направлены к одной цели, к победе, «одной на всех». И этот день настал. Он не мог не прийти этот день, день всеобщего ликования, день радости «со слезами на глазах».  Время неумолимо отодвигает его все дальше и дальше в прошлое. Новая эпоха порождает, политическая коньюктура и информационное противостояние, порождают стремление по-новому оценить прошлое. Раздаются голоса, стремлении очернить подвиг народа, утверждать порой кощунственные мысли о том, что напрасно были жертвы. Встречаются попытки представить предателей как истинных патриотов. Но святость дня Победы – одна из тех ценностей нашей истории, которая позволяет нам и сегодня ощущать единство прошлого и современного. Само празднование этого дня – свидетельство нашей памяти и благодарности тем многим миллионам наших предков, жертвенность которых позволяет нам жить.
А. АХМАТОВА
ПОБЕДА
     1.
Славно начато славное дело
В грозном грохоте, в снежной пыли,
Где томится пречистое тело
Оскверненной врагами земли.
К нам оттуда родные березы
Тянут ветки. и ждут. и зовут,
И могучие деды-морозы
С нами сомкнутым строем идут.

     2.
Вспыхнул над морем первый маяк,
Других маяков предтеча, -
Заплакал и шапку снял моряк,
Что плавал в набитых смертью морях
Вдоль смерти и смерти навстречу.
     3.
Победа у наших стоит дверей…
Как гостью желанную встретим?
Пусть женщины выше поднимут детей,
Спасенных от тысячи тысяч смертей, -
Так мы долгожданной ответим.


  И. ЭРЕНБУРГ
9 МАЯ 1945
1
О них когда-то горевал поэт:
Они друг друга долго ожидали,
А встретившись, друг друга не узнали
На небесах, где горя больше нет.
Но не в раю, на том земном просторе,
Где шаг ступи – и горе, горе, горе,
Я ждал ее, как можно ждать любя,
Я звал ее в крови, в грязи, в печали.
И час настал – закончилась война.
Я шел домой. Навстречу шла она.
И мы друг друга не узнали.
2
Она была в линялой гимнастерке,
И ноги были до крови натерты.
Она пришла и постучалась в дом.
Открыла мать. Был стол накрыт к обеду.
«Твой сын служил со мной в полку одном,
И я пришла. Меня зовут Победа».
Был черный хлеб белее белых дней,
И слезы были соли солоней.
Все сто столиц кричали вдалеке,
В ладоши хлопали и танцевали.
И только в тихом русском городке
Две женщины как мертвые молчали.
3
Прошу не для себя, для тех,
Кто жил в крови, кто дольше всех
Не слышал ни любви, ни скрипок,
Ни роз не видел, ни зеркал,
Под кем и пол в сенях не скрипнул,
Кого и сон не окликал,
Прошу для тех – и цвет, и щебет,
Чтоб было звонко и пестро,
Чтоб, умирая, день, как лебедь,
Ронял из горла серебро,
Прошу до слез, до безрассудства,
Дойдя, войдя и перейдя,
Немного смутного искусства
За легким пологом дождя.
А. ТВАРДОВСКИЙ
В ТОТ ДЕНЬ
КОГДА ОКОНЧИЛАСЬ ВОЙНА

В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока.
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделились навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;

И с теми, кто под самою Москвой,
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого; и с теми,

Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанным не чуждою рукою.

Со всеми – пусть не равен их удел, -
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел:
Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, -
Со всеми, до единого со всеми

Простились мы. И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.

И не затем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не затем, нет, не затем одним,
Что ветры войн шумят, не утихая.

И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горстком пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, -

Смогли б ли мы в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов, у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека?

Что ж, мы – трава? Что ж, и они – трава?
Нет, не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми. голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы – мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.

В бесгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья, - и я у вас в долгу,
Как у живых, - я так же вам обязан.
И если я, по слабости солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова без прежней веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Еще не зная отклика живых,
Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.

В. КАРПЕНКО
2 МАЯ 1945 ГОДА В БЕРЛИНЕ

Еще невнятна тишина,
Еще в патронниках патроны,
И по привычке старшина
Бежит, пригнувшись, к батальону.

Еще косится автомат
На окон черные провалы,
Еще «цивильные» дрожат
И не выходят из подвалов.

И, тишиною потрясен,
Солдат, открывший миру двери,
Не верит в день, в который он
Четыре долгих года верил.

А. ТВАРДОВСКИЙ
             * * *
Я знаю никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но все же, все же, все же…
 В годы войны проявили свой полководческий дар многие и многие военачальники,  среди них выделяется фигура Г. К. Жукова, имя которого стало одним из символов Победы. Сегодня находится много критиков, желающих снизить, подвергнуть сомнению полководческий талант Жукова, вменяя ему в вину множество грехов. Дело профессиональных историков расставить все точки над «и», способствовать объективной оценке.  Общественное сознание продолжает воспринимать маршала творцом Победы.
И. БРОДСКИЙ
НА СМЕРТЬ  ЖУКОВА
Вижу колонны замерших внуков,
гроб на лафете, лошади круп.
Ветер сюда не доносит мне звуков
русских военных плачущих труб.
Вижу в регалии убранный труп:
в смерть уезжает пламенный Жуков.

Воин, пред коим многие пали
стены, хоть меч был вражьих тупей,
блеском маневра о Ганнибале*
напоминавший средь волжских степей.
Кончивший дни свои глухо, в опале,
как Велизарий* или Помпей*.

Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
белой кровати? полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
области с ними? «Я воевал».

К правому делу Жуков десницы
больше уже не приложит в бою.
Спи! У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.

Маршал! поглотит алчная Лета
эти слова и твои прахоря.
Вы же, прими их – жалкая лепта
родину спасшему, вслух говоря.
Бей, барабан, и, военная флейта,
громко свисти на манер снегиря.

Ганнибал (247 или 246 – 183 до н. э.), знаменитый карфагенский полководец. В ходе 2-й Пунической войны (218-201) совершил переход через Альпы и одержал несколько значительных побед над войском римлян.
Помпей Великий (106 -48 до н. э.), римский полководец. Участвовал в подавлении восстания Спартака.
Велизарий (505-565), полководец Юстиниана, германец по происхождению. В 532 г. подавил восстание «Ника». В 562 г. его обвинили в заговоре, но через год оправдали. Предание гласит, что он был ослеплен и вынужден был просить милостыню, но оно, скорее всего, неверно.
Жуков Георгий Константинович (1896 – 1974), Маршал Советского Союза, четырежды герой Советского Союза. От имени Верхового командования 8 мая 1945 г. принял капитуляцию фашистской Германии.

Время оттепели: шестидесятники
Конец 50-х начало 60-х годов - время после XX съезда КПСС, на котором был разоблачен культ личности Сталина, получило название «эпоха оттепели». С этого момента начинается новый этап развития российской государственности, что способствовало установлению относительной свободы, росту надежд на восстановление истинных ценностей социалистической жизни. Это время исключительных  достижений во всех сферах отечественной культуры, породившее удивительный феномен поэзии и рождение новых театров, положившее начало  бардовской песни, ознаменовавшееся достижениями в науке.
Б. ОКУДЖАВА
* * *
Шестидесятники развенчивать усатого* должны,
и им для этого особые приказы не нужны:
они и сами, словно кони боевые,
и бьют копытами, пока еще живые.

Ну а кому еще рассчитывать в той драке на успех?
Не зря кровавые отметины на них на всех.
Они хлебнули этих бед не понаслышке.
Им все маячило – от высылки до вышки.

Судьба велит шестидесятникам исполнить этот долг,
и в этом предназначение, особый смысл и толк.
Ну а приказчики, влюбленные в деспота,
пусть огрызаются – такая их работа.

Шестидесятникам не кажется, что жизнь сгорела зря:
они поставили на родину, короче говоря.
Она, конечно, в суете о них забудет,
но ведь она одна. Другой не будет.
Усатого – И.В. Сталина

Е. ЕВТУШЕНКО               
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
                Роберту Рождественскому
Кто были мы,
                шестидесятники?
На гребне вала пенного
в двадцатом веке
                как десантники
из двадцать первого.
И мы
       без лестниц
                и без робости
на штурм отчаянно полезли,
вернув
                отобранный при обыске
хрустальный башмачок
                поэзии.
Давая звонкие пощечины,
чтобы не дрыхнул,
                современнику,
мы прорубили
                зарешеченное
окно в Европу и Америку.
Мы для кого-то были «модными»,
кого-то славой мы обидели,
но вас
           мы сделали свободными,
сегодняшние оскорбители.
Пугали наши вкусы,
                склонности
и то, что слишком забываемя,
а мы не умерли от скромности
и умирать не собираемся.
Пускай шипят, что мы бездарные,
продажные и лицемерные,
но все равно мы –
                легендарные,
оплеванные,
                но бессмертные!
4 октября 1957 г. Советский Союз запустил первый искусственный спутник Земли, а уже 12 апреля 1961 года мир узнал о полете первого космонавта. Начиналась новая эра, эра выхода человека в Космос.

А. ТВАРДОВСКИЙ
ПАМЯТИ  ГАГАРИНА
Ах, этот день двенадцатый апреля,
Как он пронесся по людским сердцам!
Казалось, мир невольно стал добрее,
Своей победой потрясенный сам.

Какой гремел он музыкой вселенской,
Тот праздник, в пестром пламени знамен,
Когда безвестный сын земли смоленской
Землей-планетой был усыновлен.

Жилец земли, геройский этот малый
В космической посудине своей
По круговой, вовеки небывалой,
В пучинах неба вымахнул над ней...

В тот день она как будто меньше стала,
Но стала людям, может быть, родней.
Ах, этот день, невольно или вольно
Рождавший мысль, что за чертой такой –
На маленькой Земле – зачем же войны,
Зачем же все, что терпит род людской?

Ты знал ли сам, из той глухой вселенной
Земных своих достигнув берегов,
Какую весть, какой залог бесценный
Доставил нам из будущих веков?

Почуял ли в том праздничном угаре,
Что, сын Земли, ты у нее в гостях,
Что ты тот самый, но другой Гагарин,
Чье имя у потомков на устах?

Нет, не родня российской громкой знати,
При княжеской фамилии своей,
Родился он в простой крестьянской хате
И, может, не слыхал про тех князей.

Фамилия – ни в честь она, ни в почесть,
И при любой – обычная судьба:
Подрос в семье, отбегал хлеботочец,
А там и время на свои хлеба.

А там и самому ходить в кормильцах,
И не гадали ни отец, ни мать,
Что те князья у них в однофамильцах
За честь почтут хотя бы состоять;

Что сын родной, безгласных зон разведчик,
Там, на переднем космоса краю,
Всемирной славой, первенством навечным
Сам озаглавит молодость свою.

И неизменен жребий величавый,
На нем горит печать грядущих дней.
Что может смерть с такой поделать славой?–
Такая даже неподсудна ей.

Она не блекнет за последней гранью,
Та слава, что на жизненном пути –
Не меньше, чем подвиг – испытанье,–
Дай бог еще его перенести.

Все так, все так. Но где во мгле забвенной
Вдруг канул ты, нам не подав вестей,
Не тот, венчанный славою нетленной,
А просто человек среди людей;

Тот свойский парень, озорной и милый,
Лихой и дельный, с сердцем не скупым,
Кого еще до всякой славы было
За что любить, – недаром был любим.

Ни полуслова, ни рукопожатья,
Ни глаз его  с бедовым огоньком
Под сдвинутым чуть набок козырьком...

Ах, этот день с апрельской благодатью!
Цветет ветла в кустах над речкой Гжатью,
Где он мальчишкой лазал босиком...

...сын земли смоленской... – Гагарин родился в с. Клушино Гжатского района Смоленской области.
не родня  российской громкой знати – имеется в виду древний род князей Гагариных.
Гжатск – город в Смоленской области в 1968 году переименован в г. Гагарин.

Б. СЛУЦКИЙ
ЧАС ГАГАРИНА
Из многих портретов,
зимовавших и летовавших,
что там! можно сказать, вековавших,
обязательно уцелеют
лишь немногие. Между ними
обязательно – Юрий Гагарин.

Час с минутами старый и малый,
черный с белым, белый с красным
не работали, не отдыхали,
а следили за этим полетом.
В храмах божьих, в молельнях, кумирнях
за Гагарина били поклоны,
и хрустели холенные пальцы
академиков и министров.

Палачи на час с минутами
прекратили свое палачество,
и пытаемые шептали
в забытьи:
                а как там Гагарин?

Вдруг впервые в истории мира
образовалось единство:
все хотели его возвращенья,
и никто не котел катастрофы.

Этот час с минутами вписан
во все наши жизнеописанья.
Мы на час с минутами стали
старше, нет, скорее, добрее,
и смелее, и чем-то похожи
на Гагарина.

А значки с его улыбкой
продавались на всех континентах,
и, быть может, всемирное братство
начинается с этой улыбки.

В 60-е годы прошлого века в общественной жизни Советского Союза появляется интересное и во многом специфическое явление — диссидентство. Среди наиболее известных сегодня имен - А. И. Солженицин, И. А. Бродский, А. Д. Сахаров, А. А. Зиновьев и многие другие. Выступая с критикой господствующей идеологии и порядков, многие из диссидентов подверглись преследованиям со стороны властей, часть их была вынуждена покинуть страну. Начавшись во времена оттепели, это движение просуществовало до 80-х годов. К сожалению ни власть, ни оппозиционная интеллигенция не смогли услышать друг друга.
Р. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
* * *
Л. и Ю. Паничам
Уезжали из моей страны таланты,
увозя с собой достоинство свое.
Кое-кто
откушав лагерной баллады,
а другие –
за неделю до нее.
Уезжали не какие-то герои –
впрочем, как понять: герой иль не герой?..
Просто люди не умели думать
строем, -
даже если это самый лучший
строй…

Уезжали.
Снисхожденья не просили.
Ведь была у них у всех одна беда:
«шибко умными» считались.
А в России
«шибко умных»
не любили никогда!..
Уезжали сквозь «нельзя» и сквозь «не можно»
не на год, а на остаток дней и лет.
Их шмонала
знаменитая таможня,
пограничники, скривясь, глядели вслед…
Не по зову сердца, -
ох, как не по зову! –
уезжали, -
а иначе не могли.
Покидали это небо.
Эту зону.
Незабвенную шестую часть земли…

Час усталости.
Неправедной расплаты.
Шереметьево.
Поземка.
Жесткий снег…

…Уезжали из моей страны таланты.
Уезжали,
чтоб остаться в ней навек.

НОВАЯ  РОССИЯ – РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ
1991 год стал еще одним рубиконом нашего недавнего прошлого. Партийное руководство страны, не сумев найти оптимальное решение назревших проблем и преобразовать государственную систему, допустило ее демонтаж. Общество, ожидающее быстрых перемен к лучшему, внезапно оказалось перед лицом новых грозных вызовов. Идейная несамостоятельность и негативный опыт 90-х годов закономерно вызвали охранительную реакцию, что на время стабилизировало создавшееся положение. Рождалась иная эпоха, символом которой явилось стремление «разбежаться по своим квартирам» тем республикам, единство коих было целостностью Союза. Прошлое уходило, омываемое слезами тех, кто вырос и жил в Советском Союзе. Нельзя безрассудно перечеркнуть прошлое.

ПОСЛЕ СССР
Более четверти века прошло после гибели СССР, родились новые, суверенные государства. По-разному отнеслись к своим недавним генетическим связям.
МИЛЛЕР Л.
* * *
В стране -  кровавый зуд.
Насилие – рутина.
Сегодня турка бьют,
А завтра осетина.
Киргиза бьет узбек,
громит киргиз узбека,
Короче, человек
Калечит человека.
Страна – под топором.
Убийца безнаказан.
Ему уже погром
Очередной заказан.
Повсюду льется кровь.
С трибуны льются речи.
Трибун! Не суесловь
Во время страшной сечи.
Но нет конца речам,
И нет в стране опоры,
Защиты по ночам
От оголтелой своры.
Е. ЕВТУШЕНКО
ПРОЩАЙ, НАШ КРАСНЫЙ ФЛАГ
Прощай, наш красный флаг…
          С Кремля ты сполз не так,
как поднимался ты -
            пробито,
            гордо,
            ловко
под наше «так-растак»
            на тлеющий рейхстаг,
хотя шла и тогда
            вокруг древка мухлевка.
Прощай, наш красный флаг…
            Ты был нам брат и враг.
Ты был дружком в окопе,
            надеждой всей Европе,
Но красной ширмой ты
              загородил ГУЛАГ
и столько бедолаг
               в тюремной драной робе.
Прощай, наш красный флаг…
                Ты отдохни,
                приляг,
но и тебя помянут –
                ты был и сам обманут.
Прощай, наш красный флаг…
               Ты не принес нам благ.
Ты с кровью, и тебя
                мы с кровью отдираем.
Вот почему сейчас
                не выдрать слез из глаз –
так зверски по зрачкам
                хлестнул ты алым краем.
Прощай, наш красный флаг…
                К свободе первый шаг
мы сделали в сердцах
                по собственному флагу
и по самим себе,
                озлобившись в борьбе.
Не растоптать бы вновь
                очкарика «Живагу».
Прощай, наш красный флаг…
                Сам разожми кулак,
сжимающий тебя,
                грозя братоубийством,
когда в древко твое
                вцепляется жулье
или голодный люд,
                запутанный витийством.
Прощай, наш красный флаг…
                Ты отплываешь в сны,
оставшись полосой
                в российском триколоре.
В руках у белизны,
                а с ней голубизны,
быть может, красный цвет
                отмоется от крови.
Прощай, наш красный флаг…
                С наивных детских лет
играли в «красных» мы
                и «белых» больно били.
Мы родились в стране,
                которой больше нет,
но в Атлантиде той
                мы были,
                мы любили.
Лежит наш красный флаг
                в Измайлове врастяг.
За доллары его
                толкают наудачу.
Я Зимнего не брал.
                Не штурмовал рейхстаг.
Я – не из «коммуняк».
                Но глажу флаг и плачу…

Ю. ПЕЧЕРНЫЙ
ДЕТИ СОЮЗА
Нам давно уже за сорок. Дети, внуки, дом, семья.
Поколения Союза – «брежневские семена».
Родились в другой системе и в одной большой стране,
Ну а правильно мы жили – говорят, судить не мне.

Разбросало нас по свету, разлетелись кто куда –
Кто в Америку уехал, кто в Израиль навсегда.
Разделяют океаны, пограничные столбы
И набили много шишек – пострадали наши лбы.

Иногда грустим о прошлом, вспоминая ту страну,
Где мы были молодыми и не верили в войну.
И за джинсы – ползарплаты. Да не жалко, лишь бы взять.
На бабинах итальянцы. Танцы в парке ровно пять.

Где комедии смешные и в подъезде поцелуй…
Если запах сигаретный, окрик бати – «Не балуй!»
По путевке профсоюзной можно в Ялте отдохнуть,
За волшебный отдых летний доплатить всего чуть-чуть.

Где бесплатная учеба и картошка на полях
И костры под звон гитарный в пионерских лагерях.
И хорошее там было, и плохое, что скрывать…
Фотографии на память – чтоб Союз не забывать.

Мы теперь другими стали и заботимся о том,
Чтобы дом был полной чашей, не ударить в грязь лицом.
Поколения Союза, дети той большой страны,
В глубине души я верю – вы остались ей верны.

А. ДЕМЕНТЬЕВ
* * *
В России отныне есть два государства.
Одно – для народа, второе – барства.
В одном государстве шалеют от денег.
В другом до зарплаты копеечки делят.

Меж ними навеки закрыты границы.
О, как далеко огородом до Ниццы.
Не ближе, чем отчему дому до виллы.
Когда-то таких поднимали на вилы.

В России отныне есть два государства.
В одном погибают от бед и от пьянства.
В другом одурели совсем от иного.
Но мне не к лицу неприличное слово.

Элитные жены – принцессы тусовок…
Российские бабы – российская совесть.
Однажды мое государство взъярится,
Пойдет напролом и откроет границы.

И будет в России одно государство.
А все остальное – пустое лукавство.
КОБРИН Ю.
Марш
Прощальный,
Вышибальнй*
Лирики у меня кот наплакал
потому, что не плачут коты.
В этом с другом-котом одинаков:
кровь пьянит крутизной высоты.
Попружиню на самой кромке,
сбалансирую: не сорвусь!
Я один из твоих обломков,
дорогой, Советский Союз,
от побед, от бед твоих стольких
(жил да был ты!) не отрекусь.
Не примкну ни к стаду, ни к стае,
я к твоей причастен судьбе.
Жизнь свою сам перелистаю,
сам сыграю марш по себе…

*Танцы на балах в офицерских собраниях заканчивались маршем. Вальс, полька, кадриль, мазурка, краковяк, снова вальс. Потом раз – и марш. Прощальный, вышибальный. (Ю.К.)
В. КИРЮШИН
В ГОСТЯХ
В доме вышитая скатерть,
Старый дедовский буфет.
Вдруг из прошлого накатит
То, чему названья нет.

Голоса, улыбки, вздохи,
Восклицанья, шёпот, смех:
Аромат иной эпохи,
Той, где все любили всех.

И пускай неправда это –
Были ссоры и беда,
Почему-то больше света
В приснопамятном всегда.

Там, где все нужны и кстати,
Словно пальчики в горсти…
Надо вышитую скатерть
Непременно завести.
В. ДЕНИСОВ
* * *
Я видел Ленина в гробу –
Он лыс, как птица марабу…
Но по прошествии времен
Все так же дерзок
И умен,
Поскольку вся царева рать
Не может Ленина убрать
Ни с Красной площади, ни с той,
Что кличут главной городской,
Ни из души, ни из умов,
Ни из бараков и домов,
Ни со знамен, что с бахромой,
Ни из Истории самой…

ДОБРОНРАВОВ  Н.
НЕ ЗАДАВАЙТЕ ВОПРОСОВ
Нынче у нас в институтской среде
мало курносых и русоволосых.
Что, - победил их зловредный ЕГЭ?
Не задавайте вопросов.
                Не задавайте вопросов.
А почему оболгали войну
и почему опорочен Матросов?
Зачем летописцы так врут про страну?
Не задавайте вопросов.
                Не задавайте вопросов.
Русских ученых талантливый внук
новый в Москву не придет Ломоносов…
Где Академия наших наук?
Не задавайте вопросов.
                Не задавайте вопросов.
Нынче на радио и на ТВ
новый никак не пробьется Утесов…
Как все бездарности вновь во главе?
Не задавайте вопросов.
                Не задавайте вопросов.
Где наши деньги? в карманах каких?
Боже! За что мы в руках кровососов?
Ах, почему нет управы на них?
Не задавайте вопросов.
                Не задавайте вопросов.
Лжи и беспутства вокруг круговерть.
И замолчал даже мудрый философ.
Ах, господа, чтоб самим уцелеть,
                не задавайте вопросов.
ДОБРОНРАВОВ Н.
ДЕФИЦИТ
Мы в детстве жили в мире дефицита.
В стране был впечатляющий размах:
мы покоряли звездные орбиты,
стояли на земле в очередях.
Нам вечно всем чего-то не хватало:
простых вещей – не пряностей в еде.
Идешь с работы нервный и усталый…
«Кто крайний?» - спросишь
             И встаешь в хвосте.
Теперь не то! Нам даже и не снилось
такое изобилие во всем.
В сплошной бутик страна
                преобразилась.
Разросся в супермаркет гастроном.
О как гурманам рынок потакает!
Какой изыск! Какой парад сластей!
Но в стане потребленья наступает
дефицит
                порядочных людей.




























ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Пора поставить точку, признаемся, что это оказалось  совсем не просто. Перед нами, на страницах книги прошли наполненные событиями века родной истории. Строки из произведений более сотни поэтов поведали о судьбах великой державы и ее народа. Часть произведений была приведена нами полностью, многие – частично, в виде отрывков, некоторые только упомянуты. Вместе с тем, за рамками повествования осталось многие знаменательные события, прекрасные авторы, глубины народной исторической поэзии…
Трудно судить, насколько удовлетворило читателя знакомство с этой книгой. Авторы не берутся предугадывать оценки возможных читателей, но хотелось бы  узнать, с каким чувством они откладывают книгу: принесла ли она им пользу или вызвала лишь досаду и разочарование. Конечно, слова эти не что иное, как просьба ответить составителям в той или иной форме. Поскольку современная цивилизация облегчает общение и, питаем скромную надежду, что возможно кому-то захочется высказаться,   оставляем, прощаясь,  наш адрес: medvedev10@yandex.ru. Благодарны каждому, кто сочтет возможным потратить свое время, дабы высказать все, что захочет его душа. Любовь к Отечеству и к поэзии в равной степени вдохновляли нас. Изменения, происходящие в системе современного просвещения, являются ответом на веянья времени и порой не учитывают традиции отечественного образования. Как следствие этого очевидна определенная потеря молодым поколением интереса и к истории, и к литературе. Выражаем надежду, что представленная на суд читателей  книга в какой-то мере способна оживить этот интерес.

               








ПЕРСОНИЛИИ ПОЭТОВ
ПРЕДСТАВЛЕННЫХ В СБОРНИКЕ

АМАРИ (1882 – 1945) 
АННЕНСКИЙ Иннокентий Федорович (1855 – 1909)
АНТОКОЛЬСКИЙ  Павел Григорьевич (1896 – 1978)
АПУХТИН Алексей Николаевич (1840 – 1893)
АХМАДУЛИНА Белла (Изабелла) Ахатовна (1937- 2010)
АХМАТОВА (Горенко) Анна Андреевна (1889-1966)
БАЛЬМОНТ Константин Дмитриевич (1867 – 1942)
БАТЮШКОВ Константин Николаевич (1787-1855)
БЕНЕДИКТОВ Владимир Григорьевич (1807–1873)
БЕХТЕЕВ Сергей Сергеевич (1879 -1954)
БЛОК Александр Александрович (1880 – 1921)
БОБРОВ Семен Сергеевич (1763/1765 — 1810)
БРОДСКИЙ Иосиф Александрович (1940 - 1996)
БРЮСОВ Валерий Яковлевич (1873 – 1924)
БУНИН Иван Алексеевич (1870 – 1953)
БУТУРЛИН Петр Дмитриевич (1858 – 1895)
ВАНШЕНКИН Константин Яковлевич (1925-2012)
ВАРАКИН Ивана Иванович (1759/60 - не ранее 1824)
ВЕГА МАРИЯ (Мария Николаевна Волынцева) (1898-1980)
ВЕНЕВИТИНОВ Дмитрий Владимирович (1805 – 1827)
ВОЛОШИН  Максимилиан Александрович (1877 – 1932)
ГЕССЕН Арнольд Ильич (1878-1976)
ГИППИУС Зинаида Николаевна (1869-1945)
ГОРОДЕЦКИЙ Сергей Митрофанович (1884-1967)
ГУМИЛЕВ Николай Степанович (1886-1921)
ДОН-АМИНАДО (Аминад Петрович Шполянский, 1888-1957)
ЕВТУШЕНКО Евгений Александрович (1933-2017)
ЕЛАГИН Иван (1917 – 1987)
ЕСЕНИН Сергей Александрович (1895 – 1925)
ДАВЫДОВ  Денис Васильевич (1784-1839)
ДЕЛЬВИГ Антон Антонович (1798-1831)
ДЕМЕНТЬЕВ Андрей Дмитриевич ( род. 1928)
ДЕРЖАВИН Гаврила Романович (1743 – 1816)
ДРУНИНА Юлия Владимировна (1924 – 1991)
ЕСЕНИН Сергей Александрович (1895-1925)
ЖИГУЛИН Анатолий Владимирович (1930-2000)
ЖУКОВСКИЙ Василий Андреевич (1783-1852)
ИВАНОВ Георгий Владимирович (1894 – 1958)
ИСАКОВСКИЙ Михаил Васильевич (1900-1973)
КАЗАКОВА Римма Федоровна (1932-2008)
КАРАМЗИН Николай Михайлович (1766-1826)
КАРПЕНКО Владимир Васильевич (1926-2005)
КОБЗЕВ Игорь Иванович (1924 – 1986)
КОЗЛОВ Иван Иванович (1779 -1840)
КОЛЬЦОВ Алексей Васильевич (1809 –1842)
КРЫЛОВ Иван Андреевич (1769-1844)
КЛУШИН Андрей Иванович (1763-1804)
КУДАШЕВ Николай (1903 – 1979)
КУЗМИН Михаил Алексеевич (1872-1936)
КУЗНЕЦОВ Юрий Поликарпович (1941- 2003)
ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814 – 1841)
ЛОБАНЦЕВ Юрий Леонидович (1939 – 1997)
ЛОМОНОСОВ Михаил Васильевич (1711-1765)
МАЙКОВ Аполлон Николаевич (1821 – 1897)
МАЙКОВ Василий Иванович (1728-1778)
МАНДЕЛЬШТАМ Осип Эмильевич (1891 – 1938)
МАРКОВ Георгий Мокеевич (1911- 1991)
МАРТЫНОВ Леонид Николаевич (1905-1980)
МАРШАК Самуил Яковлевич (1887 – 1964)
МАЯКОВСКИЙ Владимир Владимирович (1893 – 1930)
МЕЖИРОВ Александр Петрович (1923-2009)
МЕРЕЖКОВСКИЙ Дмитрий Сергеевич (1865-1941)
МЕЙ Лев Александрович (1822 – 1862)
НЕКРАСОВ Николай Алексеевич (1821 -1877/78)
НИКУЛИНА Майя Петровна (род. 1937)
НОНЕШВИЛИ Иосиф Элиозович (1918 - 1980)
ОГАРЕВ Николай Платонович (1813-1877)
ОКУДЖАВА Булат Шалвович (1924-1997)
ОСТРОВОЙ Сергей Григорьевич (1911- 2005)
ПЕТРОВЫХ Мария Сергеевна (1908 – 1979)
 ПЛЕЩЕЕВ Алексей Николаевич (1825 – 1893)
ПУШКИН Александр Сергеевич (1799 – 1837)
РАДИЩЕВ Александр Николаевич (1749-1802)
РЕЦЕПТЕР Владимир Эммануилович (род. 1935)
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ Роберт Иванович (1932 – 2002)
РЫЛЕЕВ Кондратий Федорович (1795-1826) САМОЙЛОВ (Кауфман) Давид Самуилович (1920 - 1990)
СЕВЕРЯНИН Игорь ( Игорь Васильевич Лотарев, 1887-1941)
СЕЛЬВИНСКИЙ Илья Львович (1899-1968)
СИМЕОН Полоцкий (1629-1680)
СИМОНОВ Константин Михайлович (1915-1979)
СЛУЦКИЙ Борис Абрамович (1919 – 1986)
СЛУЧЕВСКИЙ Константин Константинович (1837 – 1904)
СМЕЛЯКОВ Ярослав Васильевич (1913 – 1972)
СОКОЛОВ Владимир Николаевич (1928 - 1997) 
СОЛОГУБ Федор Кузьмич (1863-1927)
УМАРОКОВ Александр Петрович (1717-1777)
ТАНЕЕВ Иван Ильич (1796 - 1879)
ТАРКОВСКИЙ Арсений Александрович (1907 – 1989)
ТВАРДОВСКИЙ Александр Трифонович (1910 – 1971)
ТОЛСТОЙ Алексей Константинович (1817-1875)
ТРЕДИАКОВСКИЙ Василий Кириллович (1703 – 1769)
ТУРОВЕРОВ Николай (1899 – 1972)
ТЮТЧЕВ Федор Иванович (1803 – 1873)
ФЕТ (Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820 – 1892)
ХОДАСЕВИЧ Владислав Фелицианович  (1886 – 1939)
ЦВЕТАЕВА Марина Ивановна (1892 – 1941)
ЧЕПУРОВ Анатолий Николаевич (1922-1990)
ШАЛАМОВ Варлам Тихонович (1907-1982)
ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК Татьяна Львовна  (1874 – 1952)
ЩИПАЧЕВ Степан Петрович (1899- 1979)
ЭРЕНБУРГ Илья Григорьевич (1891 – 1967)
ЯЗЫКОВ Николай Михайлович (1803–1847)