Улица Бадаева

Наш герой родился в Орловской области, в обычной крестьянской, еще не знавшей продразверсток, семье и, двадцатилетним, в поисках лучшей доли, приехал в Питер.
Ни имея ни образования, ни профессиональных навыков, начал с чернорабочего, чуть позже поднялся до слесаря и уже через год вступил к самым неистовым политическим  бесам - в РСДРП ( место событий - Вагонные мастерские Николаевской, позже Октябрьской, железной дороги )
Здесь, несмотря на свои совсем еще юные годы, этот пришлый и  еще безусый мальчик стал одним из признанных большевистских руководителей, продолжив свою кипучую деятельность в цехах Пролетарского завода и за обшарпанными столами набиравшей вес новой грозной силы - Союза Металлистов.
Идеи революции ощутимо витали в петербургском воздухе и когда в 1905, она, будь неладна, разразилась, Алексей стал ее весомой частью.
Над обреченной страной сгущались тучи, и профессионально  слабый российский самодержец созданием Думы, как мог, уходил от бремени авторитарной власти. Наступали новые времена, времена фантастических возможностей и двадцативосьмилетний Алексей Бадаев дружно избирается в Государственную Думу четвертого созыва от рабочей курии Петербургской губернии.
В этой должности и с новыми регалиями он не раз выезжает  для участия в партийных совещаниях в Кракове и Поронино, где встречается с Лениным, на которого производит столь выгодное впечатление, что вождь прочно вставляет этот свежий патрон в свою обойму: безграмотный, но активный слесарь с подачи Ильича становится официальным издателем главного большевистского рупора - газеты «Правда» и, не выпадая больше из окололенинских подтанцовок, делает свою работу блестяще.
Однако, на гребне волны своей разрушительной деятельности, за организацию преступных сообществ, призывы к вооруженному восстанию и насильственному ниспровержению институтов власти полиция арестовывает опасного депутата. Суд не без борьбы лишает его законной неприкосновенности и, освободив от всех прав состояния, отправляет Бадаева на вечное поселение в проклятый людьми и Богом Туруханский край.
Надо отметить, что Российское самодержавие того периода, отчаянно защищая привычные ценности, не грешило особым либерализмом, насыщая свои пределы тюрьмами, острогами, участками, кутузками, каталажками, околотками, полицейскими частями, предварилками, казематами, пересылками и каторжными централами.
Ко времени описываемых событий все подобные заведения были переполнены неблагонадежным плебсом до предела. Согласно доступной статистики, в них содержалось около двухсот тысяч человек, из которых с 1905 по 1912 год умерли от пыток, болезней и голода свыше тридцати тысяч страдальцев.
И, тем не менее, политических ссыльных, при всем сочувствии, к этому числу присоединить было невозможно. Судите сами: за ссыльнокаторжным Бадаевым проследовала на поселение семья с детьми, поселившись с отцом семейства в просторной избе немелкого города Енисейска с гарантированным государственным пособием размером в 15 рублей в месяц. При этом, искать себе работу и занятие в городе отнюдь не возбранялось, также, как и получать возможные денежные переводы из Петербурга. Более того, в связи с дикостью здешних мест, не запрещалось иметь и использовать по прямому предназначению охотничье ружье. Да и дикость местности была относительной: здесь, одновременно с Бадаевым на зоне чалилось множество высококультурных и духовно богатых людей - Свердлов, Каменев, Петровский, Спандарян и даже милый друг Коба, он же Сталин, впоследствии удивительно изменившем патриархальный быт местных политзаключенных.
Естественно, при такой поразительной вольнице быстро Бадаев вернулся к прежним порочным наклонностям - организации тайных подозрительных сходок  на конспиративных квартирах, что не могло не пройти мимо внимания официального наружного наблюдения.
Было возбуждено дело и даже назначен суд, однако, текущий 1916 год повернул страну в сторону резкого разворота. Девятого января, в годовщину Кровавого воскресенья, впервые за годы войны Петроград был потрясен политической забастовкой пролетариата столицы.
Объект наблюдения с условной кличкой «Пыжик» (этой милой кличкой наделили Бадаева жандармы), в течении года проявляет максимум активности, встречаясь с интеллигентами и рабочими, находящимися под подозрением.
Стало абсолютно ясно: бывший депутат Думы от петербургской рабочей курии плотно занят коварной антиправительственной деятельностью.
Вмешалась История: в феврале семнадцатого года, когда считанные дни отделяли Бадаева от ареста и этапирования в совсем уж неблагословенную Якутию, грянул февральский переворот, ощутимо сокративший  «вечное поселение»: Бадаев устремляется в Петроград,
Город митинговал, собираясь толпами  у ног легко возносившихся на подиумы улиц разнообразных радикалов того перегретого событиями времени. Практически через неделю после фатального прибытия пломбированного вагона Ленин приступает к обязанностям редактора центрального органа партии большевиков - газеты «Правда», которая теперь находилась на набережной Мойки, 32. Среди постоянных сотрудников газеты все те же замечательные лица - Бадаев, Еремеев, Ольминский, Петровский, Самойлов, Муранов, в далеком Туруханском крае не растерявшие своих бойцовских качеств. Отсутствовали, правда, подлые рожи Малиновского да Черномазова - вскрылись факты, что оба с основания газеты были на жаловании охранки...
Энергия полного сил Бадаева уже выходила за рамки работы легендарной редакции - в этот период он избирается гласным районной думы.
Мало того, вскоре на выборах в Центральную петроградскую городскую думу он был введен в ее состав, засияв в звездном окружении вместе с ним входящих в историю однозначных и не очень фигур Свердлова, Луначарского, Урицкого, Калинина...
На тот момент страна, тратившая на войну более 50 миллионов рублей в год, испытывала первые признаки последующего жесточайшего кризиса - сокращение производства, массовая безработица, разруха, бешеный рост цен, отсутствие продуктов, голод...
Бадаев работает в продовольственной управе. Ситуация с продовольствием ухудшалась стремительно - уже в июне город получил только шестьдесят процентов хлеба от необходимого, наполовину сократились поставки мяса  - все шло к гуманитарной катастрофе. Достаточно сказать, что только на пятый день после приезда Бадаева из ссылки, Петроград впервые перешел на скудную, близкую к блокадной, карточную систему.
Смольный, в лице Подвойского, наделяет Бадаева неограниченными полномочиями и его наскоро сбитый, первый в российской истории продотряд выстреливает на улицы Петрограда, ревизуя всевозможные интендантские склады. Обнаружив продовольствие, Бадаев изымал его силой оружия приданного ему мобильного отряда солдат-семеновцев.
Так начиналась борьба за хлеб - борьба за революцию.
Зажиточное крестьянство российских провинций хлеб отдавать не желало никому - ни этим бездельникам горожанам, ни тем более ненавистным красным. Кулачье предпочитало перегонять зерно в самогон. Сивушный чад стелился над Тамбовской, Астраханской, Курской, Вятской губерниями. Документы тех времен свидетельствуют: только алтайские кулаки перевели в мутный спирт пятнадцать миллионов пудов зерна.
Республика объявила о создании хлебной монополии - свободная торговля хлебом объявлялась тяжким преступлением.
В Петрограде был создан Чрезвычайный совет, возглавляемый Бадаевым.
Совет отдал приказ сотням рабочих отрядов прочесать замершую в страхе и голодном оцепенении столицу. Обнаружились тысячи тонн консервов, жиров, мяса, сахара... Было реквизировано около трех миллионов тонн сушеной воблы, которую по карточкам-бадаевкам весь восемнадцатый год получали измученные жители распятого города.
Закономерным итогом стало создание тысяч вооруженных продотрядов, созданных в голодающих городах. Управляемые центром, они нередко насилием и кровью добывали зерно, но также, в тяжелейших условиях, прокладывали дороги, строили амбары и хранилища, ремонтировали железнодорожные пути, сооружали мосты.
По мере насыщения продовольствием промышленных анклавов страны менялись формы изъятия волнующих хищное воображение жировых запасов. Бадаеву принадлежит оригинальная идея  создания нового типа отрядов, а именно продовольственно-агитационных. Комиссариаты продовольствия и земледелия, по итогу новой формы изъятия, обязывали выдавать лишенному нажитого  трудовым потом зерна и продовольствия ни к чему не обязывающие расписки в двух, а то и в трех экземплярах и, в связи с этим, в расчете на симпатию к новой власти, не допускать «всякие, несправедливые к трудящемуся населению действия, способные вызвать его возмущение.»
Сегодня невозможно объяснить, какое из отработанных кровавой  практикой бадаевских средств было эффективней  -  революционный энтузиазм проснувшихся крестьянских масс или простой и надежный солдатский штык, но о масштабах общенародной грабительской реквизиции красноречиво говорит хотя бы тот факт, что только из Вятской губернии было собрано и отправлено в Петроград около восьми миллионов пудов хлеба.
В 1920 году Бадаев вместе с семьей переезжает в Москву - по рекомендации ЦК партии пленум Моссовета назначил его председателем так называемого Московского продовольственного органа. На новом посту он сумел справиться со спекуляцией, наладив снабжение продовольствием москвичей.
Занимаясь по долгу службы переоборудованием старых хлебопекарен и строительством новых, механических и полумеханических хлебозаводов, Бадаев в 1925 году выдвинул идею построить в  Ленинграде первый в стране хлебозавод-автомат. А вот технику и практику передового хлебопечения он, по поручению ЦК, изучал уже в мировых столицах промышленно  развитых стран - в Америке, Германии, Англии и Франции, где закупил необходимую технологию и оборудование.
Через два года гигантский завод-автомат вступил в строй, выпекая двести пятьдесят тонн хлеба в сутки.
По предложению  Бадаева подобные же хлебные монстры стали строиться  и во всех крупнейших городах страны.
Естественно, этим процессом, как крупный эффективный менеджер, руководил все тот же Алексей Егорович, за что и получил свой первый орден Ленина. А затем, по 1935 год он возглавлял потребительскую кооперацию в Москве и Ленинграде, а далее - закономерный взлет по карьерной лестнице - он назначается заместителем наркома пищевой промышленности СССР, а в 1937 бедовом году - наркомом пищевой промышленности РСФСР и ему за это, несмотря за нездоровые капиталистические контакты в прошлом, ничего не было, а был почет, уважение и последующие высокие награды.
Видный государственный деятель страны, с 1938 года по 1943 год
он был уже Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР, одновременно работая на посту заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР, получив в том же 1943 году за выдающиеся заслуги второй орден Ленина - было с чего бывшему Пыжику забуреть.
Автор вынужден сменить свой привычный пафос повествования, ибо в 1943 году, в самый разгар  Великой отечественной войны, в ходе советского государственного визита в Монголию и Туву пятидесятивосьмилетнему, отягощенному семьей ВИПу, ударил бес в ребро. Пользуясь широкими возможностями почетного председателя делегации, член ЦК отпустил тормоза и пустился во все тяжкие. Все дни празднования уважаемый член беспробудно пьянствовал и, более того, грязно приставал к туземным женщинам, требуя  (Википедия!) «баб для разврата».
Оскорбленные в своих лучших чувствах монголы и тувинцы, не имея иных возможностей защиты от активных сексуальных домогательств бывшего путевого слесаря, слали в Кремль отчаянные письма.
Четвертого марта 1944 года, после долгой сталинской паузы, безбашенный алкоголик и развратник был снят со всех должностей, но, почти мгновенно, будто в насмешку, назначен на должность руководителя всесоюзной организации «Главпиво», которой, к нашей радости, талантливо руководил до самых пятидесятых, завершающих его головокружительную карьеру, начавшуюся с организации рабочих стачек, продолжившуюся массовыми крестьянскими грабежами, естественно выросшими в руководство всего продснабжения и завершившейся производством мирного пива для уставшей от борьбы страны.