Распахивались окна

  В первые годы  метался по квартирам в Бруклине. Переезжал с места на место.
- Тебе везде будет плохо, - сказал владелец дома на углу Кони Айленд и авеню Х.
- Почему?
- Такой ты человек. Вот, из СССР уехал. Зачем? Тебе было там плохо?
- И плохо и хорошо.
- А здесь будет только плохо.
В последний раз  имел с ним тяжелое объяснение.  Уходя из дома, он стал отключать отопление.  Заболел мой сын. Сильная ангина.  Я отдал напарнику такси на три дня и остался с ребенком.
Утром не сразу  догадался, что отопление выключено, хозяин уже ушел на работу. Спустился в подвал, где стоит отопительное оборудование, включил, поставил  на семьдесят по Фаренгейту.
Вечером пришел хозяин и сказал, что стирать у него в бейсмонте мы больше не можем, он вешает на дверь замок.
- Почему? – спросил я.
– Мне еще десять лет этот дом платить. Сам знаешь, как здесь все дорого. Я видел, ты спишь с открытой форточкой. Я не могу улицу отапливать...
Напарник посоветовал:  «Ищи себе квартиру в билдинге. В билдинге дешевле.  В билдинге триста человек живет,   всем  ленд-лорд отопление не отключит.  Город владельцев за отключенное отопление штрафует на огромные деньги. Это черные себе пробили, сейчас и белые этим пользуются. Учись жить у черных
Первую квартиру выбрал неудачно. Близко госпиталь и пожарная станция. Скорые тихо, как коты   воют только когда подъезжают к перекрестку,  а пожарная начинает реветь,  обрушивая  стены крепостей страшным трубным ревом ,  как только распахиваются огромные красные пожарные ворота.     После того как две машины прорвутся через траффик , который весь день стоит на коммерческой улице,  и уйдут по Книгсхайвей в сторону Ист-Нью-Йорка, пожарную машину будет слышно еще на Флатбуш.
У меня чуткие уши музыкального фарцовщика - диски записи аппаратура, чувствительность к хорошей аккустике, к звуку, как я ненавидел этот шум большого американского города.
А, бытие в квартирах для меня - сельхозпоселочного жителя, всю жизнь прожившем в своем, частном , как говорили раньше, доме. Билдинги,  невыносимая близость быта чужих людей
И больше никогда я в квартирах не жил. Мы с братьями открыли свой бизнес, дела пошли хорошо, купили на троих трехэтажный дом, по квартире на каждом этаже, потом перебрались в отдельные дома в  Статен Айленд.  В Нью-Джерси я довольно дешево приобрел  себе летний дом на берегу океана, на сваях и стал уезжать туда с собакой в надежде, что там  мне будет хорошо писаться.  Все блага жизни, плюс интернет. До ближайшего соседа километр.
Нет запаха сгоревшего барбикю, не слышу травокосилки у него во дворе и даже мусорщики не разбудят меня в пять утра, грохоча мусорными баками. Но самое главное, не нужно напрягаться с этим факаным английским, думать как, что сказать.   Пытаться понять смысл того, что тебе сказали.  Если  говорил по английски, к письменному столу уже не сажусь.
Через неделю  встретился со своим соседом  во время  прогулки  с собакой. Он ехал по пляжу на странном велосипеде с толстыми колесами. Я не сразу заметил его, потому что вместе с собакой был увлечен игрой - бросал ручной мяч в полосу прибоя , вода играла с мячом, пес был без ума от новой собачьей забавы.
Как не способен отличить одного африкан-американ от другого,  не могу на глаз определить возраст китайца.  Мой сосед китаец.  Он представился. Джон - профессор лингвистики. С китайцами я совершенно не знаком. Была, правда, у меня интересное знакомство с одним азиатом - дембелем таджиком.  Осен 1974 года, я тоже  дембель, еду к себе домой. Он угощает. Забил беломорину,  курнули   в тамбуре  и  мой друг сказал что-то на своем языке. Я спросил:
- Что  ты сказал?
Он ответил мне и я не могу забыть:
- Тебе это не надо знать, - ответил он.
Мой сосед китаец говорил по русски с легким прибалтийским акцентом:
- Я слышал как вы разговариваете  со своей  собакой.  У вас великий, могучий правдивый русский  язык.
- О да, - ответил ему я, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий.
- Как хорошо все получается, - воскликнул китаец, -
 Мне нужна практика русского языка.  Могу ли я разговаривать с вами два часа  в день. Если хотите, я согласен за это платить.  За прогулку  с собакой китаец платит  двести долларов.
Вот уже третий месяц каждое утро мы встречаемся  в девять.  Он говорит мало, больше слушает.  Ах, как он умеет меня слушать. Как точно понимает, что я ему говорю, видит пародию, слышит акцент и все тонкости и нюансы моей русской речи.  Я рассказываю ему о своей жизни, переплетаю это с фрагментами написанных и  не дописанных рассказов,  тут же сочиняю новые. А разговоры с собакой...  Он, восхищенный, иногда, выдумкой, сюжетным ходом, репликой героя, которую я представляю в лицах, говорит:
- Записывайте. Вы должны записывать,  это все - литература.
Он пишет книгу на своем китайском. Я даже не решаюсь спрашивать о чем эта книга.
Однажды, когда я жалуюсь на частые перемены мест с тех пор, как приехал в Америку,  он говорит:
- Это потому, мой друг что вы живете в доме с неправильными окнами.  У вас окна в рамах поднимаются, как в вагоне поезда. Американцы  легко меняют место проживания.  У вас русская ментальност. Комплекс вишневого сада, дома оставленного в Минске по которому вы тоскуете.    В американском доме вы подсознательно чувствуете себя пассажиром поезда, человеком, который живет в вагончике. Вам нужен дом, в котором будут окна, которые бы распахивались во двор с деревьями и цветами,  и вам больше не захочется никуда ехать.
Он с удовольствием говорит это русское слово «распахивались» и сопровождает жестом, как в ритуальном китайском танце.