Картина жизни

(ИЛИ КУДА ПРИВОДЯТ МЕЧТЫ)

«...мышление есть воспоминание будущего; надо следить за содержанием Мысли, ведь о чем человек размышляет, тем он и становится, то с ним и произойдет в сочетании событий».

«Калагия».

***

Осенью 1990-го года мать отдала меня в художественную школу.
Она привела меня в класс, прямо на урок рисования, который вёл добрый и интеллигентный учитель Серик Абдрасилович.
Мой одноклассник Вася Клочков уже учился в художке, он пошёл туда с первого сентября и уже успел освоиться.
Ребята рисовали натюрморт и штриховали простыми карандашами.
Я тут же включился в работу и тоже начал штриховать рисунок.
Не помню весь первый состав нашего класса, девчонок я запомнил не всех, но ребят помню хорошо, всё-таки мы несколько лет провели вместе – весёлых и беззаботных, постигая многогранные азы художественного искусства.
В тот день в классе были Турлыбеков Биржан, Сухомлинов Максим, Саша Головизин, Павел Фризен, Андрей Степанов, уже упомянутый мною Вася Клочков, и ещё, кажется, Миша Гарань и Саша Рыжиков.
Рыжиков был особенный тип, эпатажный и весёлый балагур, с довольно грубыми шутками, но, можно сказать, что он был в ту пору душой компании. Его старший брат Рыжиков Антон тоже учился в художке, но пошёл на год или два раньше нас, поэтому в нашу весёлую компанию он не попал.
Из девочек я хорошо помню лишь тех, кто закончили художку и не отсеялись в течение четырёх лет. Это Синкина Ирина, всегда молчаливая и скромная; Кристина Гоосен, более общительная и весёлая - в неё были влюблены Миша Гарань и Вася Клочков; Фирсова Лена, она бросила художку через два года; была ещё Даулетпаева Жанар, но она потом тоже бросила художку, а остальных из первого состава я уже не помню…

Наши творческие будни были очень оживлёнными и полными смеха, мы всё время шутили, рисовали друг на друга карикатуры, а у Рыжикова Сани излюбленной темой были постоянные рассказы о том, как лучше можно мучать кошек.
Обхохочешься…
На переменах, на уроке рисования, когда Кристина Гоосен выходила из класса, нашей излюбленной забавой было стереть её фамилию с её листа и написать заново с огромным количеством букв «о» - получалось Гоооооо…сен.
Мы ржали.
А Кристина всегда терпеливо стирала ластиком наши безобразия и заново писала свою фамилию как надо – с двумя «о».

Во второй класс художественной школы к нам пришла новая девочка по имени Курчина Оксана и мы сразу же дали ей созвучное прозвище «курочка».
Наши учителя не оставались в долгу и тоже по-своему, хотя и довольно интеллигентно, подтрунивали над нами.
Когда Миша Гарань начинал вести себя слишком громко, учитель урока композиции Серик или же учитель рисунка Аблан всегда приструняли его фразой, что, мол, тебе тут не лес, сильно не шуми. Ну, раз Миша, значит медведь. А медведи, как известно, живут в лесу…
Миша сразу утихал под дружный смех одноклассников.
Зато Аблан Кудайбергенович, наш учитель по рисунку, у которого я изрядно попил крови в течение четырёх мучительных лет, однажды нарисовал на меня карикатуру – прямо на моём рисунке, вверху, - изобразив меня почему-то в виде рабовладельца с бичом в руках.
Он ещё прочитал мне пространную лекцию о том, как нужно питаться, чтобы набрать вес, съедая при этом, в частности, за один день аж 36 яиц! Тогда, по его словам, можно было бы набрать целую гору мышечной массы и его рисунок, очевидно, должен был проиллюстрировать конечный результат этого дикого эксперимента.
Одноклассникам шутка понравилась.
А я, не мудрствуя лукаво, дал учителю-карикатуристу прозвище «Обламыч».
Так мы его и называли, за спиной, естественно.
Другой наш учитель, по имени Серик (но не Абдрасилович!), преподававший нам уроки композиции и историю искусств, всегда говорил с некоторым акцентом, и вместо того, чтобы сказать «поставлю в угол», говорил «поставлю на угол», когда мы вели себя шумно и нарушали дисциплину.
Эта его манера выражаться очень смешила нас, и мы за спиной Серика всегда передразнивали его и паясничали, грозя друг друга тоже поставить «на угол».
Брр!
Нашим женщинам-преподавательницам повезло больше, они все были очень интеллигентными и добрыми, и никаких прозвищ мы им не давали.

***

Сашка Рыжиков был тот ещё франт. Его стоит описать особо.
Он всегда ходил в коричневых брюках со стрелками, белых кроссовках «Адидас», синем клетчатом пиджаке и серой жилетке выглядывавшей из-под пиджака на добрых пять сантиметров, так как она была длиннее.
Стиляга!
Но и это ещё не всё.
Посреди зимы Рыжиков имел привычку брить голову наголо и ходить по школе в красно-белой кепке, объясняя всем, что это у него «голова отдыхает».
Мы ржали. И полностью с ним соглашались по поводу головы: явно она у него «отдыхала».
Миша Гарань даже полюбовно называл Сашку «шиза».

Всегда безупречным и интеллигентным был Степанов Андрей – лучший ученик художественной школы. Он прилежно и хорошо рисовал, не терпел разгильдяйства, да оно и понятно – ведь он был наполовину немец. Его маму звали Тина Арнольдовна.
Наша директриса Антонина Ивановна Гогиашвили его очень любила и всегда выставляла работы Андрея на всех выставках. Он был её фаворитом.
Друзья звали его просто Стёпчик и, по-моему, старались ему подражать.

Сухомлинов Максим был из многодетной семьи, рисовал он не ахти как, но новичкам любил давать советы и поправлять их.
Это всегда смешило Андрея.
А ещё один парень из параллельного класса Юлин Юра как-то принёс в школу конденсатор на 250 вольт, заряжал его в розетке и, подкравшись к кому-нибудь сзади, бил током по уху.
Ох!
Однажды, подкравшись к Максиму, он шваркнул его по уху и тот подпрыгнул от удара током и долго держался за ухо с растерянным видом.
Шутка удалась!
Но ответ всесильной кармы был неумолим.
Как-то наш эксцентричный преподаватель по декоративно-прикладному искусству (ДПИ) Айбек Мухатаевич, большой любитель петь на уроках, заполняя классный журнал, забыл как пишется буква «ю» и спутал её с «ф», поэтому написал имя Юры в журнале не как подобает, а с двойной ошибкой – вместо «Юлин Юра» получилось «Флин Фра».
Это прозвище прилипло к Юре на весь период обучения.
Степанов Андрей потом неизменно приветствовал Юру традиционной фразой: «Привет, Флин Фра»!
Мы, как всегда, ржали.

***

Осенью 1992-го года к нам в класс пришёл новый парень, родом из Капала, Любашов Алексей. Он хорошо рисовал, особенно диснеевских героев из мультфильмов, и у него было несколько альбомов с такими рисунками.
Его сразу же взяли в третий класс художественной школы, минуя два первых.
Он был общительным и весёлым парнем, но при этом, как ни прадоксально, довольно пессимистичным, так как был типичным козерогом.
В суете человеческой он не видел никакого смысла, но и сам не имел в душе того огня, чтобы преобразить этот мир. Зато рисовал он с душой и стал любимцем нашей учительницы по живописи Лилии Рейнгольдовны Иккерт.
Как-то, уже в конце обучения, в четвёртом классе, рисуя экзаменационную работу акварелью, Лёша остался очень не доволен свей мазнёй и, психанув, размашисто написал прямо на своей картине слово «дерьмо» и вышел из класса.
Разве что не плюнул на неё в сердцах.
Лилия всё равно поставила ему оценку «пять».
А я попытался сострить в тему: «Давайте тоже напишем каждый на своей акварели слово дерьмо и тоже автоматом получим пятёрки…»

***

С подачи Миши Гарань к нам в класс перешёл Денис Солоненко – весёлый парень, любитель фантастики и компьютерных игр. Благодаря ему осенью 1994-го я записался в нашу областную библиотеку, где и пропадал потом в течение добрых семи лет, штудируя разную периодику, журналы «Квант», «Техника – Молодёжи», «Наука и Религия», «Юность» и прочие…
Сейчас этих изданий в казахстанских библиотеках нет и в помине, они ушли безвозвратно, канув в Лету и растворившись в славном советском прошлом, вместе с обещанным «светлым будущим»…
Жаль.

В предпоследний год обучения одна яркая блондинистая девица по имени Маша стала называть меня прозвищем «Марсианин», очевидно за моё увлечение фантастикой и уфологией.
На уроках композиции я всегда ко дню космонавтики рисовал или летающие тарелки или пейзажи других планет…
С осени 1992-го я начал фанатично собирать собственную библиотеку фантастики и довольно преуспел в этом. К сожалению, потом, в юности, я раздарил почти половину своих книг и не смог восстановить свою былую коллекцию в прежнем виде.
Впрочем, в интернете ныне есть практически всё, и моя электронная библиотека уже давно перевалила количественно за пятьдесят тысяч книг!
Вот только когда это всё читать?..
Помнится, в подобной же ситуации в своё время оказался и наш бравый покоритель Арктики и алгебраист Отто Шмидт, составив для себя план по прочтению определённого количества нужных ему книг и рассчитал, что на их прочтение у него уйдёт не меньше тысячи лет!
Утопия.

***

Осенью 1992-го я пошёл в восьмой класс обычной школы и, соответственно, в третий класс школы художественной.
На мне были голубые джинсы-варёнки, серые туфли, клетчатая рубашка, почему-то нестерпимо пахнущая уксусом и яркая кофта фирмы «Адидас», точнее, её китайская подделка.
В кармане я неизменно носил красную записную книжку, в которую выписал некоторые цитаты из книжки Якова Зельдовича «Драма идей в познании природы» издательства «Библиотечка Квант», и некоторые цитаты из социально-футуристической повести Курта Воннегута «Сирены Титана».
Главный герой книги Воннегута Малахия Констант, а впоследствии просто Унк или Космический Странник, прошёл свой сложный и тернистый путь, ведущий, как выразился автор, от грязи и боли – к свету, пониманию и любви…
Ещё я носил с собой брошюру уфолога Михаила Ельцина «Смерть пилотов Нло» (его личная страница есть на Прозе.ру - http://proza.ru/avtor/nawuhodonosor) и брошюрку алматинского экстрасенса Сергея Дудина, высланную мне им лично.
Подробнее об этих искателях духа я поведал в своём рассказе «Былое и вещее», тогда же они для меня были просто героями-первооткрывателями, проникнувшими, на мой взгляд, в глубинные тайны космоса и природы…
На самом же деле это была лишь преамбула к действительно достоверному знанию, но путь к нему оказался для меня воистину тернистым.
Но самым главным и кардинальным звеном в моей жизни была моя первая любовь. Она вдохновляла меня о побуждала к исканию, ибо я интуитивно желал изменить и себя, и этот мир…
Я снова расскажу о ней.

***

Моя первая любовь тоже училась в художественной школе.
В обычной школе она училась на класс старше, так как была на год старше меня, а в художку она пошла годом позже. В последний же год обучения её перевели в наш класс, и это просто сводило меня с ума!
Я вёл себя как идиот, непрестанно шутил, кривлялся и дурковал; словом, вёл себя как настоящий инфантильный подросток, не уверенный в себе и компенсирующий это излишними ужимками и хулиганством.
Эх, ведь судьба дала мне такой шанс…
Если бы она дала мне ещё форы в два-три года, я бы ни за что не потерял свою любовь, но, увы…
Поезд ушёл. Безвозвратно. И навсегда.

Я влюбился в неё, учась ещё в шестом классе, а моя возлюбленная, соответственно, училась в седьмом.
Она была голубоглазой, золотоволосой и стройной девушкой.
Её звали Светлана.
В обычной школе у неё была близкая подруга-одноклассница по имени Олеся.
Олеся была казашкой, но почему-то с русским именем, у неё была длинная коса до пояса и со Светланой они были практически неразлучны.

Когда я впервые увидел свою любовь в художественной школе, сердце моё «ёкнуло» и душа ушла в пятки. Это было во втором классе, на выставке или на защите дипломных работ, я увидел свою любовь со спины, но сразу же узнал её – на ней были голубые джинсы-варёнки и жёлтая футболка.
Золотистые волосы спадали ниже плеч, а её изящный стан не возможно было спутать больше ни с чьим.
Во рту у меня пересохло, ноги стали «ватными», и я почувствовал, как моё сердце замерло в груди…
Это она!..
Я узнал бы её из тысяч, нет – из миллионов других; она была для меня богиней, моей музой и моей самой сокровенной тайной.
Никогда в жизни я не чувствовал таких чувств ни к кому, кроме женщины.
И никакие эффекты или аффекты, или состояния изменённого сознания, ни даже мистический опыт не оказывали на меня такого воздействия как чувство любви к моей возлюбленной. Это захватывало меня полностью, тотально, и всё существо моё словно преображалось, будто охваченное невидимым огнём…
Это был шок, экстаз, ошеломление, стресс и восторг вместе взятые.
Выходит, я пленник своих чувств?
Но ведь именно это чувство и сулило мне свободу – я ощущал раздвижение границ своего сознания и самого существования; некое предвосхищение качественно иного существования, более свободного и не ограниченного рамками привычного опыта; чувство невесомости и полёта, ощущение перманентного бессмертия наполняли меня… и меня словно распирал некий энергетический поток, способный вознести меня и мою любовь ввысь, в космос, к иным мирам…
И именно в тот период я прочитал фантастическую повесть «Блуждающая Звезда», рассказывающую о том, как двое влюблённых преобразились и, перейдя в иное, плазменное состояние, стали звёздами в космосе, обрели бессмертие…
Мне это было очень близко.
Я не мыслил себе иной судьбы и не мог относиться к возлюбленной иначе, как-то вульгарно или цинично, как это бывает у подростков, и никогда не обсуждал с одноклассниками разные «щекотливые» темы.
Моя любовь была моей тайной, и она была моим божеством.
А разве бывает другая любовь?

***

Последний год в художке стал и моим последним годом детства.
Мы учились, общались, читали книги и взрослели…
В ноябре 1993-го моя первая любовь пришла к нам в класс и доучивалась уже вместе с нами.
Я всё время корчил из себя шута, и в художке, и в обычной школе особо не старался, зато в январе-феврале 1994-го я вдруг начал писать поэму о любви, которую так и не закончил…
А писать стихи я начал спустя год, в январе 1995-го…
В феврале-марте мы начали делать свои дипломные работы, и меня вместе с такими же разгильдяями, отправили делать дипломную подальше от художественной школы – аж в школу имени Ломоносова под руководство Радиона Тяна – чтобы я и мне подобные не мешали нормальным ребятам спокойно работать.
Я старался, прилежно и аккуратно делая три витража на стёклах, изображающих пейзажи других планет, и Радион был мне хорошим наставником, о котором я до сих пор вспоминаю с теплотой.
Вася Клочков под руководством Аблана Амиреева сделал Жар-птицу, вырезав её из дерева и покрыв лаком.
Денис Солоненко написал картину маслом, посвящённую творчеству русского художника Николая Рериха. Его руководительница Лилия Иккерт специально принесла для него целую кипу газет «Знамя Мира», чтобы Денис смог выбрать нужные элементы для своего коллажа.
Андрей Степанов написал маслом портрет нашей соклассницы Полины Горниковой, и получилось это у него вполне отлично!
Баха Аупбаев, как и я, был «сослан» из художки в школу Ломоносова под паторонаж Радиона Тяна, и тоже сделал витраж на стекле, изобразив на нём горный пейзаж с юртой.
И лишь наш эксцентричный «мастер» Алёша Любашов практически завалил свою дипломную работу – он кое-как сляпал из пластилина Микки-Мауса и покрыл его лаком, но тот растаял и расплылся, поэтому дипломную работу Алёше пришлось потом переделывать и сдавать её отдельно от всех…
Мы не ожидали от него такого, но в жизни всякое бывает!

Моя любовь Светлана Фокина нарисовала картину в стиле цветной графики под руководством Натальи Иосифовны Китаниной и посвятила она свою работу теме настоящей и чистой любви, о которой в своё время написал Александр Грин.
Алые Паруса…
На её картине были изображены алые паруса, светловолосая девочка на берегу моря и кудрявый мальчик в лодке…
Как ни странно, но мечта её сбылась – она вышла замуж за кудрявого, нет, даже кучерявого парня, и живёт ныне в Калининграде, на берегу Балтийского моря.
Всё как на её картине и в её прекрасных мечтах…

Мои мечты тоже, можно сказать, сбылись.
Я проник в своём сознании в те области осознания и очувствования, что однозначно выходят за рамки обыденного существования, общался с такими людьми, что мой жизненный опыт вполне бы сошёл за сюжет фантастического фильма, пронизанного мистикой и событиями в духе книг Карлоса Кастанеды…
Впрочем, об этом я достаточно написал в своих предыдущих рассказах.

***

Лето 1994-го года я провёл в Алматы, в гостях у отца.
С 1985-го мои родители были в разводе, поэтому мы с того времени жили с матерью в Талдыкоргане вместе с бабушкой.
Предпоследний раз я гостил у отца в 1988-ом и практически всё провёл лето между Алма-Атой (как она раньше называлась) и Талгаром, на турбазе «Алматау».
Летом 1994-го мы также часто бывали на турбазе, один раз были проездом на Чимбулаке и поднимались до ледников Туюк-су; потом колесили по пескам реки Или и даже купались в озере Капчагай…
Событий было много.
В конце августа я вернулся в Талдык и жизнь моя, как мне поначалу казалось, должна была войти в своё привычное русло. Но не тут-то было…
Я не буду повторяться, обо всём этом я уже написал достаточно, упомяну лишь, что в ноябре я наткнулся в ЦУМе на просроченную афишу, посвящённую выставке алматинского художника Александра Жукова-Тао в нашем городе, которая прошла в конце октября.
Я на неё не попал, но имя Тао как-то сразу запало мне в душу, и я записал информацию о нём в свой блокнот.
Спустя год-полтора в газете «Караван» мне попалась заметка о другой выставке Тао, прошедшая в Алматы, в галерее «Улар», я сохранил её, и в 2000 году всё-таки состоялась наша с Тао судьбоносная встреча…

***

Прошли годы…
Детство и юность миновали, жизнь привнесла другие, взрослые заботы.
После всех превратностей судьбы меня ныне более всего занимают две тайны, которые я пытаюсь разгадать; две цели, которых я хотел бы достичь.
Это те таинственные Сущие, о которых я поведал в рассказе «Бокшу» и мудрец Майтрейя, о котором я узнал от тибетского ламы.
Я совершенно точно знаю, что и они, и он также реальны, как Солнце и Луна.
Но как мне выйти на связь с ними, или, точнее сказать, достичь такого же уровня или состояния бытия, что и они?
Пожалуй, хороший пример тому – Тао.
Александр пережил воистину трудный, переломный момент в своей жизни в 1988-ом году.
И он нашёл свой выход – стал писать картины «в духе». Точнее – созидать и раскрывать, развёртывать свой внутренний духовный мир.
И он подарил этот мир всем людям.
И помог многим преодолеть те трудности и омрачения, выправить то кривое в их жизни, что мешало раскрыть им их внутреннюю, изначальную сущность.
Я не стал художником, но в юности был поэтом, а ныне пишу свои искренние рассказы и надеюсь, что они тоже смогут помочь кому-то и станут верными подсказками на пути духовных исканий и постижения истины.
Но истина – не в словах.
Истинное знание сокрыто в силе безмолвия и словами не выразимо.
Его можно узреть и воспользоваться им так же: оно вне словесно-логических переходов, вне ума.
Возможно, что для человека доступны и другие Виды Ума, помимо линейного и двухполярного, но прежде них сначала должно быть уявлено духовидение.
А ключ к нему один – Тао.