2. Личность -Актёр или Хамелеон?

 ЭПИГРАФ №1
Ф а у с т.  Мне  с к у ч н о,  бес! <…> Что там белеет? говори.

      М е ф и с т о ф е л ь
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,*
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.

Ф а у с т.  Всё утопить.

М е ф и с т о ф е л ь.  Сейчас – А.С.  Пушкин «Сцена из Фауста», 1825 год

*Так раньше принято было писать, а в современном правописании - "шоколаДа".

                **********************************************

ЭПИГРАФ №2: Гетманский Город погиб часа на три раньше, чем ему следовало бы, именно из-за того, что Михаил Семёнович (Шполянский - персонаж с завмашками анархиста) второго  декабря  1918  года вечером… заявил:
 – Все мерзавцы. И гетман, и Петлюра. Но Петлюра, кроме того, ещё и погромщик. Самое главное, впрочем, не в этом. Мне стало  с к у ч н о, потому что я давно не бросал бомб.  –  Михаил Булгаков «Белая гвардия», 1926 год.

               *********************************************

«ИСКУССТВО — ЭТО  СОВЕСТЬ  ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!»  –  определил  немецкий драматург Кристиан Геббель (1813–1863). Литература и искусство  обобщённо в художественно  измысленных образах стремятся сообщить человеку скрытую правду о нём самом - некие варианты типажного человеческого  поведения: далеко не всегда симпатичные варианты! Так Доктор Фауст из одноименной поэмы Гёте в истории культуры сделался и символом неуёмной жажды к знаниям, и нарицательным типажом человека, владеющего сверх возможностями. Отсюда появилось много вариаций этой темы. Сто лет разделяет из эпиграфа цитаты «Сцены из Фауста» Пушкина и из «Белой гвардии» Михаила Булгакова. Но ни сто лет, ни уже 22 столетия христианского летоисчисления не изменили плохо контролируемое дневное сознание и  неконтролируюмую бездну человеческого подсознанания.

Пушкин в  «Сцене из Фауста» залез в самые глубины психологии. Находились, находились упёртые педанты и прагматики, за «Сцену из Фауста» обвинявшие Пушкина в аморальности – в якобы призыве к нарушению общечеловеческих моральных норм. Тогда как в «Сцене…» дан беглый эскиз поведения личности, в полной мере испытавшей и пресытившейся обычными земными чувствами. Что сверх возможности этой личности обоснованы находящимся у неё в услужении чёртом, – соответственная пушкинскому времени фантастика. В настоящее время подобные разрушительные возможности вполне реально обосновываются ядерным оружием. Это на проделки чёрта свалить уже трудновато. Здесь некое общечеловеческое стремление - врождённая проблема людского сознания.

Кокетничающий страстью к разрушению Шполянский имеет претензию быть Фаустом, но получается недо-Фауст – запланированная автором романа  опасная пародия на Фауста. Имя Шполянского – Михаил Семёнович как у Собакевича из «Мёртвых душ», а фамилия эта, в свою очередь, является производной от слова «собака». Не слишком ли это далёкая аналогия, спросите?! У крупных писателей случайных аналогий не бывает. Михаил Булгаков Гоголя считал своим учителем. Но вернёмся к «Сцене из Фауста».

 «В с ё  у т о п и т ь!» – или в мирном варианте всё переделать на свой лад – это тоже врождённое. От природы или от высших сил человек так создан, что постоянное утверждение своей личности является его жизненной задачей: сколько-то интуитивной, сколько-то осознанной. Это утверждение личности – деятельность умственная и  физическая – и есть названная Л.Н. Гумилёвым  п а с и о н а р н о с т ь.

Особенно ярко вне пределов логики заданное природой деятельное самоутверждение проявляется в раннем детстве: капризничающий ребёнок упрямо не желает делать навязываемое ему взрослыми правильное, но подавляющее. Активно формирующий свою личность ребёнок ещё несознательно протестует против ущемляющих его свободу взрослых: ребёнку и затем подростку  хочется само  утвердиться. И маленький человек начинает с противоречия первым близким людям – родителям, вторично само утверждающим свою личность активным воспитанием ребёнка, что, случается, приводит к совершенно незапланированным результатам «наоборот». Когда бы люди лучше осознавали суть процесса воспитания, то в первую очередь воспитывали бы самоё себя.

Уже подрастерявший от юности неустанную активность усвоения нового и неведомого, с трудом принимающий новшества жизни средне статический человек зрелый в какой-то мере всегда оказывается уже в психологически пассивной роли охранителя свой личности как состоявшегося явления определённого социально культурного уровня (внешне  эта роль может быть весьма и весьма до ярости активной!).

В принципе, те же, сходные с возрастными изменениями личности возрастные процессы наблюдаются и в политике. Государство может быть старо, тогда пассионарность уступает место до мелочей регламентированности норм поведения. Или же государство подобно ребёнку молодо и активно. А дети в определённом психологическом смысле – самые жестокие люди на земле: жажда самоутверждения у них сильна, а личная мораль(=принципы осознанного поведения в обществе) ещё в процессе формирования. 
 
Пушкинский Фауст поступает спонтанно как ребёнок, в порыве досады пинающий ногой домик из кубиков. Фауст ведь колдовством обрёл вторую молодость! А вот похожий на оперного Евгения Онегина (не суть, а только грим!) Шполянский при всём своём показном изощрённом эстетстве и претензии быть поэтом и критиком (на рассвете он пишет труд «Интуитивное у Гоголя») просто самовлюблённый эгоист и террорист. Но оба – и Фауст, и Шполянский – активно самоутверждаются. Разница здесь – в жизненных установках, в морали. Присваивая и извращая до него созданные культурные образы, Шполянский мнимо само утверждается. Образно выражаясь, между и гётевским, и пушкинским Фаустом и Шполянским – умещается значительная часть учебников по популярной психологии и истории культур.

Сверх возможности как бы выводят классического Фауста и за пределы человеческой морали, и за пределы человеческого общества, ведь общаться интересно с себе подобными, а не с низшими: с такими скучно. Вот борясь со скукой и одиночеством, Фауст утверждается в роли сверх человека уничтожением корабля с "мерзавцами". Но ведь на этот счёт прислужник отца лжи – дьявола чёрт мог и соврать: могли быть на корабле и приличные люди?! Здесь моментальная жажда самоутверждения (врождённое свойство) оказывается сильнее логики и морали (приобретённые качества).

Утверждают личность все люди: добрые и злые, умные и глупые, эгоисты и альтруисты, короли и нищие, мерзавцы и святые, согласные с государственной политикой и террористы. Разница здесь не в природной заданности, но в морали и в методах утверждения: один гениальную поэму напишет, а другой сделается серийным убийцей, – принявшее уродливые извращённые формы самоутверждение. Культура как раз и призвана художественно подталкивать самоутверждение в добрую сторону, тогда как рамки закона пытаются ограничить выскакивающее за все человеческие рамки самоутверждение насильно.

 Мудрый человек писатель Михаил Пришвин запишет в Дневнике: «С в о ё  личное   Х о ч е т с я  и есть ребёнок, сохранённый взрослым, и жизнь человека есть борьба за  своё  Х о ч  е т с я (быть самим <собой>) с  так  Н а д о (<быть> как все). И вся жизнь есть движение по кругу: центростремительная сила – быть как все, и центробежное стремление – быть самим собой» (ок. 17 декабря 1938 г.). И ещё: «К а к о е  бы ни было общество, социалистическое, капиталистическое и какое хотите,  личность всегда должна противопоставляться массе, скажем, диалектически»  (1 января 1937).

Культура и закон с разных позиций самореализацию личности одновременно и подталкивают, и ограничивают, а личность на этих ограничениях в идеале должна бы познавать себя и совершенствоваться. Противоречия личности необходимы, ведь на безлюдье, где не от чего оттолкнуться, едва ли можно состояться - хоть как-то познать самоё себя. Недаром отшельники и просто одинокие люди склонны к видениям ангелов, чертей и т.п. Их сознание заполняет пустое место так, что фантазии кажутся реальностью. Губительно для сознания и вынужденное – насильственное вне общения с себе подобными бездействие: долго заключение в одиночестве нередко влечёт повреждение рассудка. И  с к у к а  от отсутствие жизненной цели тоже нередко толкает на весьма странные поступки.

Реализоваться – утвердить свою личность человек конкретного времени может только в конкретном обществе в рамках определённой культуры. Нравится личности общество или нет, –  другого поля реализации у неё нет: «П о п р о б у й т е  меня от века оторвать, – Ручаюсь вам – себе свернёте шею! Я говорю с эпохою...» (Мандельштам «Полночь в Москве. Роскошно…») В широком смысле самоутверждение – есть  вся жизнь. Как сказал современник Пушкина поэт Евгений Боратынский: «Н а м   н а д о б н ы  и страсти и мечты, В них бытия условие и пища...» («Череп», 1824) И позже ещё конкретнее:

...ЖИЗНЬ  ДЛЯ  ВОЛНЕНЬЯ  НАМ  ДАНА: жизнь и волненье – одно.
Тот, кого миновали общие смуты, заботу
Сам вымышляет себе: лиру, палитру, резец;
 Мира невежда, младенец, как будто закон его чуя,
Первым стенаньем качать нудит свою колыбель! (Боратынский. «Мудрецу», 1840)
        ******************

ЗАБАВА - ПОМЫКАТЬ  ЛЮДЬМИ... Боратынский говорит о самоутверждении в искусстве. Противоположный вариант  уродливого самоутверждения в тиранстве замечательно выразил немецкий  исторический романист Лион Фехтвангер(1884–1958). Одна из его героинь - властительниц, королева Алиеонора Аквитанская открывает душу:

 «В л а с т о л ю б и е – н а д ё ж н е й ш а я  и з  с т р а с т е й... Нет увлекательней забавы, как помыкать людьми... сковывать государства воедино и вновь размётывать их в разные стороны... Созидать – радость.  И разрушать – радость... Даже отлучение от церкви было мне в забаву. Когда тебя предают анафеме с Библией, свечами и колоколами и тут же гасят в алтаре свечи, завешивают образа и останавливают колокольный звон, тогда в тебе растет буйная воля вновь возжечь свечи и зазвонить в колокола, неукротимая воля, обостряющая разум.

Т ы  п р и к и д ы в а е ш ь  в с е  с р е д с т в а  и  в ы х о д ы: держаться ли нынешнего папы и хитростью умаслить его? Или посадить на престол антипапу, который погасит у первого свечи и остановит звон колокола?» (Фехтвангер «Испанская баллада») Страшная и доныне действующая подоплёка скольких политических программа?! От коронованных особ президенты и премьер министры не отличаются ли только титулом?!

Эксцентричная королева Алиенора, супруга сначала короля Франции Людовика VII, а затем супруга короля Англии Генриха II Плантангенета на мировой сцене с эффектной фантазией разыгрывала имеющиеся у неё возможности в лицах воплощения страсти противоречия. В 1966-м состоялась премьера пьесы американского писателя Джеймса Голдмена «Лев зимой»,где за непомерное властолюбие своим вторым супругом лишённая свободы Алиенора жаждет вместо мужа сделать королём своего старшего любимого сына Артура (в романах известного как Ричард - Львиное Сердце).

Кроме того про предсмертную исповедь королевы есть занятная и самая старшая из всех литературных свидетельств народная баллада "Королева Британии тяжко больна..": про то, как "в кубок из хрусталя" она якобы "украдкой всыпала яд, чтобы всласть напоить короля" - второго мужа. Было ли то на самом деле - неизвестно, но чтобы о тебе сочиняли ехидные, хотя и не весьма верно передающие исторические факты баллады, - это надо было всё-таки постараться оставить о себе яркую память! Риторический вопрос: отчего это людям всех времён весьма нравятся рассказы и даже анекдоты  про подобных эксцентричных властолюбивых личностей? Не потому ли, что воплощённая на сцене борьба властолюбий трогает тайные созвучные струны в душе зрителей?

Человек обречён утверждать свою личность в рамках определённой культуры процентов на 50 всегда «наоборот»: новой личности уже существующее общество и культура всегда служат как бы точкой отталкивания. Так у известного романиста Александра Дюма-отца один весьма неглупый герой – широко известный под именем Атоса или графа де Ля Фер – говорит, что он никогда никому не даёт советов, потому как люди обычно поступают с точностью наоборот. А винят потом советовавшего.

Что же нам показывают вместе и литературные, и жизненные примеры? От природы врождённа заданность сознания самоутвердиться, но методы выбирает человек-личность. Ведь даже жёстко диктуемые тебе обстоятельствами "кривые" методы при некотором мужестве можно отвергнуть. А на фоне общества реализоваться как приемлемая для мира культурная  л и ч н о с т ь  – уже немалая личная заслуга. Утвердиться «наоборот» чему-то уже устаревшему, тем принеся обществу и культуре не вред, а большую духовную пользу, – это уже гениальность.

*Алиенора Аквитанская (ок. 1124—1204) — герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье с 1137 года, королева Франции в 1137—1152 годах, королева Англии в 1154—1189 годах, одна из богатейших и влиятельных женщин Европы.


ЛИЧНОСТЬ  В  МИРОВОМ  ТЕАТРЕ.   ОБЩЕСТВЕННЫЕ  «МАСКИ»  И  «РОЛИ».  Проблема художественного отражения отношений личности с обществом - этот мотив  пронизывает литературу и философию. Но что, собственно, подразумевается под словом  “л и ч н о с т ь”,  о которой мы уже столько говорили?  Звучат иногда восторженные слова: «О! Это такая личность!!!» –  а что это?!  «Н у  к а к  ч т о! – с вероятностью получим ответ, –  вот я же про  э т о г о  известного  ч е л о в е к а говорю!» Забавно, что единого конкретного определения загадочного многосоставного явления «личность» нет, и скорее всего, не будет. Можно расплывчато в общем определить:

– Л и ч н о с т ь — это конкретный человек со всеми его  уникальными  особенностями на психологическом и физиологическом уровнях.

– Л и ч н о с т ь  — это оригинальная совокупность выработанных всей жизнью конкретного человека привычек, эмоциональных реакций, предпочтений и антипатий, образом поведения - манерой общения и другими индивидуальными особенностями.  Формируясь и существуя в определённых пластах социокультурного общественного пространства, личность вынуждена брать на себя - выбирать ей предлагаемые обществом «поведенческие  м а с к и» — возрастные, профессиональные, национальные, политических взглядов и т.п. Отсюда с природными и выработанными уникальными чертами оказываются переплетены черты типажного - общего для какой-либо социальной группы поведения. Великий драматург Уильям Шекспир с гениальной циничностью подметил:

В е с ь   м и р  –  т е а т р.
В нём женщины, мужчины – все актёры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той.
С п е р в а  младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу.  А  з а т е м  любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой.  А  з а т е м  солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. З а т е м  судья...
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь... –  У. Шекспир «Как вам это понравиться»
          *       *       *

Аукаясь с  Шекспиром, русский поэт Гаврила Державин (1743-1816), ту же тему подняв до высокой экспрессии, о человеке изрёк: «Я  ц а р ь —  я   р а б  —  я   ч е р в ь — я   б о г!»  И все эти варианты как природная потенция скрыты в каждом человеке. Но заранее гордится здесь нечем, поскольку неизвестно, к о г д а  —  к а к а я  — и   в   к а к о м   масштабе одна из потенций будет преобладать?! Помните, у Пушкина в «Моцарте и Сальери»:

С а л ь е р и  (слушая игру Моцарта).  Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.

М о ц а р т.  Ба! право? может быть...
Но божество моё проголодалось.
      *     *     *

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ СВОБОДА ВЫБОРА?  Физиологические - возрастные маски отвергнуть невозможно: с природой не потягаешься, - здесь выбора нет. В отношении социокультурных масок и не вызванных физическими проблемами деяний всё-таки имеется некоторая, а иногда и немалая свобода. Так, кроме личного самовнушения- идеи фикс, что заставляло пушкинского Сальери отравить Моцарта?

 Важно, какому общественному влиянию с детства подвержена новоявленная личность: какую поведенческую маску ей незаметно навязывает общество?! Но нельзя же совершенно всё "свалить" на "плохое" государство или скверное "прогнившее" общество. Навязываемому личность способна и не следовать слепо: здесь начинается свобода выбора и за него ответственность.

 Вот литературные примеры из нашей родной школьной программы. Получив от вчерашнего друга Ленского вызов на дуэль, Евгений Онегин оказывается между своими понятиями и в светском обществе принятыми негласными нормами поведения, которые герой вроде-бы презирает. Но слова - одно, а дело - другое. На деле Евгений не смог стать "Не мячиком предрассуждений... Но мужем с честью и с умом":
            
«К тому ж — он мыслит — в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шёпот, хохотня глупцов...»
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чём вертится мир!
     **************

Итог в обход своей совести такого соглашательства с общепринятым - на дуэли убийство друга. В известном романе Ивана Александровича Гончарова «Обыкновенная история» (1847) ситуация повёрнута другой стороной. Из провинциального поместья в Петербург является «трижды романтик» - напичканный самыми высокими книжными идеалами о дружбе и вечной любви молодой человек  явный литературный потомок Ленского - Александр Адуев, как Ленский с "кудрями чёрными до плеч" и тоже воображающий себя поэтом.

В Петербурге высокие книжные идеалы  Адуева терпят крах и на поприще карьеры (скучно!), и на поприще любви (нет идеальной взаимности!). Не удалось юноше само утвердится –  доказать свою исключительность как пылкому романтику и поэту, и тогда он надел маску скучающего Онегина. Когда же и эта не своя роль исчерпалась, попытался "сыграть" циничного соблазнителя" и потом картинно покончить с собой. И ничего не получилось (и слава богу - в последних двух случаях!)

 В оскорблённых на пустое общество чувствах вернувшись в имение и там несколько лет  «проиграв» даже с успехом роль заботливого хозяина, снова заскучавший Адуев  возвращается в Петербург, где теперь уже "как все" из приличного общества делает успешную чиновничью карьеру и выгодно женится. Все прежние идеалы кажутся ему глупыми. Получается совсем как в конце выше приведённой шекспировской цитаты. Но лучше ли это прежних, пусть даже книжных идеалов? – вопрос к читателю. Все идеалы изначально оформлены в Слове и предлагаются их хранящим прошлым культурным пластом. Однако прошлые «книжные» идеалы с некоторой в тон времени корректировкой могут сделаться живыми и действенными. За текстовой вопрос автора романа Гончарова: почему чаще идеалы теряют, чем сохраняют?!

Другой, более ранний пример из зарубежной литературы: в известнейшем романе Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» (1719) жаждущий приключений герой вопреки домашнему окружению и воле отца рвётся в мореплаватели. Убежавшему из дома юноше суждено пережить кораблекрушение и 28 лет в одиночестве прожить на необитаемом острове, где не было никаких влияний общества: ни хороших, ни плохих. Ради выживания Робинзону приходится активнейшим образом само утверждаться – на пустом месте создавать себе сколько-то приемлемые физические условия жизни. Которые он не смог бы создать, не владея дарованными ему в прошлом обществом знаниями.

Робинзон на необитаемом острове не занятый постоянно необходимой работой мог бы сойти от одиночества с ума. И вот обеспечив себе физические средства существования, Робинзон вдруг строит на берегу... подобие кинотеатра, в котором, к несчастью, всегда "крутят" только одну "картину" - в разных видах море, море... И всё равно это уже аналог создания культуры.

У Робинзона не угасает надежда, что рано ли поздно на "экране" появится корабль, а на нём подобные невольному отшельнику люди. Этой надежде помогает наподобие экрана простая деревянная с видом на море рамка, на фоне которой 28 одиноких лет становятся как бы титрами к ещё не начавшемуся на самом деле фильму. А социальные маски - роли - это, разве не подобные же "рамки"?! Совсем без рамок нельзя: исчезает личность. Когда корабль всё-таки явится в рамке "экрана", Робинзон вновь обретёт потерянную бесценную роль человека в обществе с возможностью общаться с себе подобными... Как мало он ценил такую возможность в юности! Ожидание волнует и вдохновляет Робинзона на дальнейшее выживание.

Вообще-то Даниэль Дефо вполне в буржуазном ключе активно утверждал - воспитывал: не следует слишком выскакивать за пределы от рождения дарованного тебе приличного социального статуса, а то, образно говоря, потерпишь крушение и лучшие годы жизни просидишь на необитаемом острове. Но именно эта охраняющая узаконенные социальные роли тенденция романа Дефо практически не сработала - не подействовала на читателей. Зато автор этой статьи своими глазами видел рукописи дореволюционных русских гимназистов, пытавшихся сочинить нечто о своей жизни на необитаемом острове или среди пиратов. О чём доныне любят почитать или посмотреть кинофильм вполне солидные в реальности к авантюрам не склонные люди. Почему так?

Во-первых, потому что сила настоящего художественного слова всегда притягательнее скучного морализаторства. Во-вторых, потому что не только навязываемые обществом, но и добровольно принятые на себя маски-роли рано или поздно начинают сковывать - мешать проявляться чему-то новому.  И вот читатель с романом "Три мушкетёра" (1844) в руках вместе с молоденьким Д,Артаньяном отправляется покорять Париж и далее в путь от бедного искателя приключений до умудрённого опытом и отягощённого годами и ранами маршала Франции. В конце трилогии Дюма-отца - Д,Артаньян красиво гибнет на поле боя в момент вручения ему присланного королём маршальского жезла. Зачем такой странный конец? А что ещё написать о достигшем в к старости предела своих амбициозных чаяний человеке? О маршалах пишут в учебниках истории.

Приключения с хорошей книгой в руках – это замечательно! Знаменитому английскому романисту сэру Вальтеру Скотту один из его поклонников - министр финансов Франции с восторгом писал, что, заполучив очередной новый роман Скотта "Пират" (1822), он запер Министерство финансов на несколько дней: всё равно там денег нет, и отсутствие министра Франция переживёт. Зато подагра министра "спала" всё время чтения.

Однако приключения приключениям рознь. Тот же Вальтер Скотт как-то ехидно заметил, что узнавать, о чём примерно думает приговорённый под виселицей, лучше из печатных источников. А то под настоящей виселицей на размышления о смысле жизни у вас может не хватить времени... В упомянутом выше романе романе с детства воспитанный неисправимыми пиратами со стажем молодой обаятельный пират едва избежал виселицы, но в итоге исправился и погиб на войне героем. Такой вот моральный урок смены социальных масок. Причём пробудила совесть персонажа не перспектива быть повешенным, но человеческое чувство героини: любовь - название этого чувства.

 Скотт описывал и казни на виселице воров и разбойников, но как бы стороны - глазами главного героя. По первой профессии будучи судьёй знаменитый романист хорошо понимал и показал давление приписываемых низким рождением социальных масок - ролей: рождённый в цыганском таборе среди воров в 90 случаях из ста обречён воровать. Автор сочувствует, но разбойников следует казнить: как иначе обезопасить общество от потенциальных убийц? Менять - обновлять надо бы всё социальное устройство общества... Но здесь знаменитый старший современник Пушкина останавливался на сатире.

Замечательный русский учёный Юрий Лотман (1922-1993) сказал, что искусство в целом и конкретно литература могут подарить человеку и обществу культурный опыт, на физическое приобретение которого ушло бы неисчислимое количество жизней при условии ясной памяти этих прошлых жизней. Такой «книжный», но побудивший к пересмотру ценностей опыт может уберечь от некоторых ошибок. И лучше в детстве вдоволь наиграться в пиратов, чем такую неудовлетворённую опасную страсть нести далее по жизни. Поэтому на человека искусства налагается большая ответственность - сеять разумное, доброе вечное, прекрасное. О пиратах же не возбраняется сочинять захватывающие истории, но как-нибудь так, чтобы хотелось быть, по крайней мере благородным пиратом.

УНИЖЕННЫЕ  И  ОСКОРБЛЁННЫЕ"  И   ВЛАСТЬ. Литература не останавливалась и перед тщательным описанием ущербного сознания убийц, растлителей и властолюбцев, чему немало страниц посвятил Фёдор Достоевский, добиваясь от читателя отвращения к описываемому и искоренению в своём сознании семян указанных пороков. И кроме спасения "униженных и оскорблённых" литература заинтересуется их внутренним миром: да, они достойны сочувствия в своей страдательной, унижающей человеческое достоинство роли, а если вдруг получат возможность роль подчинённого сменить на роль властителя, Тогда что будет?

Именно литература первая предупредила, что Тогда ничего хорошего не будет: вчерашняя униженная и оскорблённая личность не выше среднего уровня, получив власть, большей частью копирует поведение прежних своих угнетателей. А личность высокого уровня?... Личности высокого уровня из всего извлекают информацию,и никого не копируя, идут своим путём. 

               *****************************************************

      
 Ф а у с т  (В а г н е р у)

Ты верен весь одной струне
И не задет другим недугом,
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.

Одна, как страсть любви, пылка
И жадно льнёт к земле всецело,
Другая вся за облака
Так и рванулась бы из тела. – Гёте «Фауст». пер. Б. Пастернака
     *     *     *

В Сикстинской капелле <в Риме> мы с ним <с Гоголем> любовались картиной страшного суда <кисти Рафаэля>. Одного грешника тянуло то к небу, то в ад... Тут история тайн души, – говорил Гоголь. – Всякий из нас раз сто на день то подлец, то ангел».-  О.А. Смирнова - Россет "Из воспоминаний о Гоголе"
              ***************************************

НЕПОСТОЯНСТВО  ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ НАТУРЫ. В разные времена и даже в разных возрастах у одной личности могут быть разные мнения о том, что следует считать прекрасным и добрым. И как, скажите, без опоры на культуру сделать такие выводы?!

«И  ВЕЧНЫЙ  БОЙ! »  С принятием - отвержением личностями «масок» связаны многие социокультурные проблемы. У Николая Гоголя в повести «Записки сумасшедшего» (1835): немолодой, некрасивый и неумный мелкий чиновник Поприщин ("говорящая" фамилия: его все попирают) задавлен не только низкого уровня социальной ролью и бедностью существования. Поприщина душит зависть к вышестоящим. На почве зависти сойдя с ума, он воображает себя испанским королём: кроме дающей над былыми властителями большую власть короны высшего блага в мире убогое сознание не мыслит. Но это только видимая надводная часть айсберга.

 Человек-то физически не сходя с ума с лёгкостью меняет маски социального поведения, так что даже себя - прежнего способен  забыть. Так в романе знаменитого английского реалиста Чарльза Диккенса(1812—1870) «Крошка Доррит» (1857) долгие года папаша Доррит проживает в тюрьме. Гордясь своей ролью старейшего заключённого, он с артистичной униженностью выпрашивая подаяние у посетителей.

И вдруг выясняется, что опустившийся старик - наследник огромного состояния. Но к добру ли это оказалось? Из вызывающего жалость человека мистер Доррит превращается в высокомерного сноба, боящегося уронить достоинство общением со вчерашними собратьями по положению. Диккенс тонко показывает, что эти неприятные качества уже присутствовали в Доррите - нищем.

К счастью, рядом с отрицательными чертами может скрываться и положительное. Так в романе Льва Толстого «Война и Мир» (1863–1869) есть действующее лицо офицер Долохов: дуэлянт - бретёр, человек резкий, известный нарушитель светских условностей он вдруг оказывается самым нежным и почтительным сыном и братом. Первая линия поведения - для общества, вторая для тех, кого герой любит и уважает. Тем не менее отрицательные  множащиеся поведенческие маски отражены в литературе больше и ярче, верно, потому что человек положительный более целен и, осознавая играемые в обществе социальные роли, не подчиняется им бездумно, а стремится подчинить себе.

Фауста две души не уничтожили, но ведь сюжет одноименной поэмы развивается не без помощи фантастики. Замечательный пример непостоянства и борьбы друг с другом двух владеющих разумом идей являет опера П.И. Чайковского "Пиковая дама", в которой характеры героев не полностью совпадают с повестью Пушкина. Так в повести Германн изначально жаждет только узнать три выигрышные - приносящие богатство карты, и для него мнимая любовь к Лизе - только способ попасть в дом к старой графине.

Оперный Германн предстаёт страстно влюблённым в Лизу как в идеал и "святую". Но она - внучка богатой княгини, а он - бедный незнатный офицер. Брак невозможен. Герман и желал бы  восхищаться предметом страсти издали, но его убивает и сводит с ума "...мысль ревнивая, что ею другому обладать, Когда я след ноги не смею ей целовать..." При известии, что Лиза - невеста князя Елецкого, уныние Германна от отчаяния сменяется бурной активностью: "Нет, князь! Тебе я не отдам её!"

Проникнув в дом княгини, Германн молит Лизу произнести ему приговор: когда она его не любит, ему остаётся только умереть. И Лиза признаётся, что его любит, но он остаётся бедным, и брак невозможен. Тогда как деньги могли бы помочь хотя бы бежать с любимой на край света. Деньги можно добыть, выпытав у старой графини тайну наверняка выигрышных трёх карт. Так в сознании Германна проявившаяся вторая идея - фикс начинает бороться с первой - с любовью. и тут являются "штампованные" мысли, что "сама судьба так хочет" , и т.д., и т.п. Второй идее суждено победить первую и уничтожить сознание Германна: проиграв, он в повести сходит с ума и попадает в дом скорби. В опере Герман сходит с ума и, проиграв, стреляется и умирает... Две идеи смяли - уничтожили сознание героя.

 Что там две души Фауста! Поведенческих масок у одного человека может быть не одна и не две, но некоторое количество в один единственный день: сын - муж - отец; начальник, но подчинённый перед вышестоящим начальником. Так в известном рассказе Антона Чехова "Хамелеон" (1884) полицейский надзиратель Очумелов (фамилия-то какая!) за считанные минуты несколько раз меняет своё мнение в зависимости от освещающего ситуацию социального статуса лица: генеральская собака или бездомная? И вот Очумелов то умиляется собачкой, то её хочет отправить на живодёрню.

В менее известной миниатюре Чехова "Двое в одном" (1883) льстивый, забитый и бессловесный подчинённый в другом обществе превращается в многоречивого диктатора - хама. Сюжет таков: начальник едет на конке вместе с самым своим ничтожным "человечком" - бессловесным подчинённым - этакий вариант гоголевского Акакия Акакиевича Башмачкина: "Даже и животных таких не знаю, которые были бы тише его". И вот начальник "не верит своим глазам": «...Ч е л о в е ч е к  не казался пришибленным, держал себя развязно...
 <....>
- Отчего это у вас в вагоне так темно? - набросился он на кондуктора. - У вас свечей нет, что ли? Что это за беспорядки? Проучить вас некому! За границей вам задали бы! Не публика для вас, а вы для публики! Чёрт возьми! Не понимаю, чего это начальство смотрит!
 <....>
- Здесь курить не велено! - крикнул ему кондуктор.
- Кто это не велел? Кто имеет право? Это посягательство на свободу! Я никому не позволю посягать на свою свободу! Я свободный человек! <....> - Нечего сказать, хороши порядки! - сказал он, бросая папиросу. - Живи вот с этакими господами! Они помешаны на форме, на букве! Формалисты, филистеры! Душат!
<...>
Я не выдержал и захохотал. Услышав мой смех, он мельком взглянул на меня, и голос его дрогнул.... Спина его мгновенно согнулась...  Я уже более не сомневался: это был Иван Капитоныч, мой канцелярский... <...> "Неужели, - подумал я, - эта пришибленная, приплюснутая фигурка умеет говорить такие слова, как "филистер" и "свобода"? А? Неужели? Да, умеет. Это невероятно, но верно... Ах ты, дрянь этакая!" Верь после этого жалким физиономиям этих хамелеонов! Я уж больше не верю. Шабаш, не надуешь!». Как думаете, что случится, получи этакий "пришибленный" реальную власть?
             **********************************************************

НЕПОСТОЯННАЯ  ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ  НАТУРА  И  ГОСУДАРСТВО. Да, человеческая натура от природы весьма и даже до многоликости изменчива и таит в себе многие неожиданные для "хозяина" возможности. Это необходимо признать. С этим надо считаться и работать.

«Что хочется, то надо исполнять, Покамест есть желанье: у хотенья Не меньше дел и перемен на дню, Чем рук, и планов, и голов на свете...» - говорит король Клавдио в шекспировом «Гамлете». «И н ы е   люди до такой степени непостоянны, что сидя одобряют одно, а стоя другое!» —  печалился немецкий писатель  гуманист Томас Манн (1875-1955).

«Е д и н с т в е н н о е, что нам доподлинно известно о человеческой натуре, —  это что она меняется.  И з м е н ч и в о с т ь – единственное предсказуемое её свойство!» — смеялся любитель парадоксов писатель Оскар Уайльд (1854—1900). Подчеркнём: и з м е н ч и в о с т ь она же в другой ипостоси - приспособляемость - есть одна из основ выживания и прогресса рода человеческого. Следовательно, изменчивость может играть и положительную и отрицательную роль, - зависит сей минус или плюс от личности и от обстановки её реализации, как уже повторялось.

В идеале культура и государственность с разных сторон и должны служить для обуздания потенций негативных «скачков» личностей. Какого крепкого согласия между культурой и государственностью на практике всегда сильно не хватает. Образно говоря, во «всём мире театре» один  художник пишет пьесу, другой режиссёр её ставит нередко не по планам автора, а государство вольно вообще пьесу урезать или совсем запретить.

Государство всегда всеми методами борется с многоликостью и непредсказуемостью. Государству как раз нужны незыблемые социальные маски роли с чётко прописанной программой действий, и ни шага в сторону. Уже поэтому никогда не существовало и не будет существовать государство, где состоящий из изменчивых личностей народ государством во всём доволен и с ним всегда согласен. Как бы  власть имеющие ни пытались "серые" массы "оболванить", рано или поздно эти массы сметут существующий строй. И всё начнётся сначала со всеми в новом облачении старыми ошибками. Ну, а противостояние государства с яркими личностями - творцами просто неизбежно.

Государство всегда стремится свободное искусство приспособить под утилитарные цели, что встречает серьёзный отпор творцов. Вот и получается в мировом театре «И  в е ч н ы й   б о й!  П о к о й  нам только   с н и т с я!» (Александр Блок «На поле Куликовом»). Что закономерно приводит к накалу и личных, и государственных страстей. Хорошо если только к среднему с возможностями затихания накалу, а не к неоднократно зафиксированному историей разрушению государства и гибели его культуры! Поэтому какая-то нейтральная полоса – какие-то рамки - какое-то взаимопонимание и баланс между искусством и государственностью, между правителем и свободными творцами жизненно необходимы. Иначе, говоря красивым языком высокой трагедии, уже не раз бывало и в очередной раз – не дай бог! –
 
Т о   б у д е т   п о в е с т ь
Бесчеловечных и кровавых дел,
Случайных кар, негаданных убийств,
Смертей, в нужде подстроенных лукавством,
И, наконец, коварных козней, павших
На головы зачинщиков...  –  Шекспир «Гамлет». Пер. М. Лозинского
      *************

Кроме ярких творцов, которых не так уж много, в любом государстве существует некое количество прилично образованных личностей, разошедшихся во взглядах с государством и обществом, к которому они принадлежат по по рождению на социальной лестнице. Не находя применения своим силам такие  люди оказываются как бы "лишними" - так их назвали в русской литературе

_______________________________________________________
                _______________________________________________


                Пробегаю в памяти всё мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем  я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно,  было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения... — М.Ю. Лермонтов  «Герой нашего времени», дневниковая запись Печорина
              ***********************************************

ЛИТЕРАТУРА   -  ИСТОРИЯ  И -  «ЛИШНИЕ  ЛЮДИ»  В РОССИИ. Какое-то взаимопонимание и баланс между искусством и государственностью, между правителем и свободными творцами жизненно необходимы. Например, Россия как государство лет на 300 моложе Европейских государств. Со времени правления Петра I Россия с бешеной скоростью «глотала»  достижения культуры европейской. Молодую русскую культуру того времени можно сравнить со студентом, за месяц до экзамена срочно и с недосыпом усваивающего пятилетнюю программу обучения. Представьте, какие интеллектуальные «вихри враждебные веют» бессонными ночами в перегруженной голове этого студента?! При огромном наплыве – атаке новой информации личность оказывается как бы несколько размазанной и этой новой информацией внушаемой таким образом, как творцы этой информации не предполагали.
 
Студент «продвинутый», талантливый, передохнув после экзамена, потом нахватанную информацию переосмыслит: в сознании «разложит по полочкам», образно говоря. А ненужное просто выкинет - забудет. Студент же слабый может так и остаться напичканным застрявшими в памяти информационными обрывками, которые он произвольно соединит в меру своей фантазии в некие причудливые арабески или даже "ужастики". Поэтому примерно пути вследствие стресса от большой информационной нагрузки может развиться «идея фикс»: устойчивая иррациональная идея, неподдающаяся переубеждению путём разумных объяснений и логической аргументации. А это случается – ещё как случается! – не только в частной жизни, но и в политике, где немало найдётся своих "хамелеонов" и Поприщиных, и унтеров Пришибеевых.
 
Петр I велел русскому дворянству усваивать европейскую культуру и учить языки под страхом наказания. И желающие при этом царе сделать карьеру сильные «студенты» за короткий срок иногда овладевали  немалым количеством языков и другой накопленной в Европе информацией, – факт из учебников. В Европе очень боялись русских дипломатов и полководцев: эти европейски образованные «дикари» мыслили нестандартно, и их действия не удавалось предугадать! Русские ломали схему европейского дипломатического общения, что в нередко приносило молодой России внешнеполитический успех.

Как курьёзный пример уже из истории первой четверти 19 века можно привести войну 1812 года, когда Наполеон письменно жаловался Александру II, что его полководцы воюют не по правилам: по военным законам армии должны встретиться в большом сражении. Кто генеральное сражение выиграл, тот и победил. Вместо того в России на наполеоновскую армию нападают какие-то дикие лесные разбойники (партизаны).
 
Но были у супер быстрого метода образования и не очень положительные последствия: у по быстрой схеме образованных дворян петровского времени не предугадываемыми были резкие смены настроения от милосердия до крайней жестокости. Яркие пример чему есть и сам Петр I, и его потомок Павел I. Это ещё речь идёт о «студентах» сильных, что же может случиться со «слабыми»? Между прочим и конкретное государство может быть сильным либо слабым студентом на фоне окружающих его других государств.

Немка по происхождению и воспитанию Екатерина II (1729-1796) делала из России «просвещённое» государство на европейский образец в смысле законов, а не положения и мировоззрения народа. В итоге получилось, что молодую русскую культуру подчинили чуждой ей государственной форме правления. Жёстко давящее на личность «полицейское государство» приобрело окончательные очертания при внуке Екатерины II – Николае I. 

Получилось, что в лице сильных «студентов» светская культура рвалась вперёд, а государство эти рывки резко усмиряло. А ведь когда таран бьёт в стену, либо стена сокрушится, либо не выдержит  - треснет таран. При таком положении дел согласия в стране ждать не приходилось: русская культура 17-19 веков – это ряд сталкивающихся бурных завихрений – смерчей. К пушкинскому времени всё вместе это в том числе способствовало появлению в образованных слоях общества так называемых типажей «лишних людей» на манер Чацкого, Евгения Онегина, Печорина – довольно «сильных» студентов, которым негде было применить свои полурусские - полуевропейские воззрения и таланты: не вписывались они в рамки существующего государства, да и сами подобные личности отчётливо не представляли, – что им нужно?!

Но первым в русской литературе «лишним человеком» был к типажу "лишних людей" литературоведами не относимый Пётр Гринёв, который после помилования мог бы сделать блестящую карьеру, вместо чего отправился в свою наследственную глухую деревню, где и прожил всю жизнь подалее от столицы а царского двора. Потом уже были Чацкий и Онегин. Помнится, скучающий, "к жизни вовсе охладевший" Евгений Онегин в затруднении от бесцельности своего бытия (деньги есть: заботиться о хлебе насущном не надо!) сетовал:

Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик…
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? — ах, создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? тоска, тоска!..  (Отрывки из путешествия Евгения Онегина», до 1830 г.)
    **************

Когда бы у Онегина был ревматизм, то была бы насущная необходимость действий – лечить ревматизм... Не глупо ли такое желание?.. Отодвинув в сторону плоско школьные рассуждения, определим: Евгений Онегин для своего времени блестяще по передовым европейским меркам образованный молодой человек. Например, он читал английского экономиста Адама Смита (1723–1790) – по идеям предшественника Карла Маркса. И даже «ярем он (Онегин) барщины старинной (насильственную на барина работу) оброком лёгким заменил...» – чего, между прочим, не сделал ни один будущий декабрист!

 Но есть в Евгении Онегине некая червоточина: барщину отменил, но из-за возможного общественного осуждения, - побоялся не драться с Ленским. Словом, вроде, передовой человек, а – лишний и для общества, и сам для себя. Такие «лишние» - не совпадающие со своим временем личности есть неотъемлемая  часть исторического процесса в любом государстве, но особенно эта проблема была остра в само утверждающейся в бешеном темпе молодой России.
______________________


ПОЭЗИЯ  И  ПОЛИТИКА. Активным жизненным примером само утверждающихся «лишних людей» были, конечно, декабристы: если нет в государстве места в нашем понимании прогрессу и справедливости, значит, изменим порядок насильно любой ценой: уже к знакомое нам - «В с ё (прежнее) у т о п и т ь!» Какой метод был во многом скопирован с Французских революций 1789–1875 годов - подготовлен заграничными максималистскими идеями плюс подогрет русской поэзией. Обязанностью поэзии будущие декабристы считали активную пропаганду, что отражено и в стихах молодого Пушкина:

  ...Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена. (А.С. Пушкин «К Чаадаеву», 1818)
   **************

Опять по максималистскому принципу казнь неудавшихся изменителей государственного строя в России - декабристов была большой ошибкой царизма. Представим умозрительно, что декабристов помиловали и просто сослали в свои имения под надзор полиции: остались бы они тогда в истории яркими, почти легендарными героями-жертвами?! Едва ли! Тогда принцип «назло» и «наоборот» мнению правительства не сработал бы в обществе. Вот бывшие декабристы живут в имениях, стареют, и интерес к ним следующего поколения выдыхается, выдыхается; идея насильственной смены жестокой власти уже не так притягательна...

Поневоле противник декабристов Николай I ( 1796-1855) – тоже интересная личность: третий и нелюбимый сын Павла I Николай Павлович от рождения едва ли мог рассчитывать на трон, но первый сын Павла I - Александр I не оставил наследника, а средний брат Константин Павлович от трона вроде бы отказался: публично это не было известно. Да и вообще в этой ситуации до сих пор остаются теневые места.

Бездетными государи бывают. Гораздо реже встречается не вынуждаемый силой отказ от трона. Вместе эти два условия почти никогда не совпадают. Вот эту редкую и непонятную ситуацию между смертью бездетного государя и неопределённостью относительно следующего претендента на трон и решились срочно использовать готовящиеся учредить республику прогрессивные по западному образцу русские дворяне: плохо подготовленное восстание декабристов грянуло как раз в междуцарствие. Будущему самодержцу русскому третьему сыну Павла I - Николаю Павловичу пришлось защищать в том числе свою жизнь: разве его пощадили бы?!

Победивший Николай I (прилежный, сообразительный, но средний "студент"!) от испуга в ещё большей ярости на удар ответил жестоким ударом – позорной казнью. И после государь активнейшим образом 25 лет в поте лица своего (вставал в 5 утра!) с завидной неослабевающей планомерностью вслед за царственной бабкой Екатериной II досоздавал подавляющее всякое свободомыслие полицейское государство, где всё до мелочей регламентировано: всё подогнано под жёсткие роли - как бы неподвижные поведенческие маски. При этом самодержец не забывал заглядывать в конфискованные у декабристов бумаги, находя там много дельного. И это дельное, переосмыслив, использовал. Такая странная получилась преемственность идей. Но была и другая преемственность.  Помнится, что на казнь и каторгу декабристов Александр Пушкин ответит пророческим стихотворением:

…Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут - и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут. («Во глубине сибирских руд…» 1827 г. «
    ************

Примерно к к 1827 году Пушкин уже будет против прогресса путём кровопролития, всегда имеющего более негативных последствий. Участников восстания 1825 года на Сенатской площади казни и каторга в перспективе подарили «л и ш н и м  л ю д я м» в стиле идеи-фикс ответ на вопрос «Ч т о   н а м  н у ж н о? / Что делать?» – «С н а ч а л а  нужно уничтожить существующий строй угнетателей и палачей! Потом подумаем...» Отсюда в порядке сопротивления насилием на насилие в будущем  проистекут все покушения на русских царей и в конечном итоге революция 1905 и 1917 годов.

В знаменитом романе Николая Чернышевского "Что делать?" (1863) в желанном итоге стремящиеся искоренить несправедливую форму правления молодые люди  названы "н о в ы м и   людьми", но по сути это духовные потомки Чацких, Онегиных и Печориных. Самоутверждаясь в отвергавшем их государстве, «л и ш н и е  л ю д и» не в литературе, а в действительности превратились в народников, народовольцев, террористов всяких мастей, далеко не всегда вдохновлённых светлой поэзией Пушкина.            

НЕ  ПРИВЕДИ   БОГ   УВИДЕТЬ   РУССКИЙ  БУНТ — БЕССМЫСЛЕННЫЙ   И  БЕСПОЩАДНЫЙ.  Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка.  - Александр Пушкин "Капитанская дочка".
                ___________________________________

Попав в тяжёлые условия, новые «лишние» были ещё «подогреты» извечной человеческой страстью неподчинения, так и не искоренённой Николаем Павловичем: подчинить себе природную данность невозможно, как невозможно приказать лету быть на месте зимы, а реке течь вспять. Новым «лишним» некогда было особенно тратить время на сантименты: надо было защищаться, дабы слишком скоро не оказаться на каторге соблюдать конспирацию. Идеей - фикс нового поколения оставалось скорейшее свержение самодержавия, только для начала надо убить царя. И вообще нагнать на граждан страху террором и убийствами. А для этого не изящная поэзия, а химия была нужна, чтобы бомбы делать, каковые действия едва ли подразумевал в своих стихах Пушкин. Общая образованность среди борцов за справедливость падала: среди противников режима было немало исключённых студентов - недоучек, этику с эстетикой считавших пережитками.

Ситуацию падения культуры - снижение общекультурного уровня образованного слоя населения особо «ударно» подтолкнул в 1850-м запрет Николая I на преподавание в университетах философии. Запретный плод сладок: по принципу "наоборот" запреты обычно только усиливают интерес к запрещённому. Творения европейских философов отрывками и урывками всё равно втайне читали, но без общей базы понятий понимали как удобно: культуру, широту кругозора поглощала кровавая идея - фикс.

Например, сохранившийся портрет Софьи Перовской (1863-1881) странен! Как верно подметил Александр Блок в поэме "Возмездие" (1910-1921), у Перовской лицо "упрямого ребёнка": как бы "упёртый" в некую точку - идею-фикс взгляд, отчего впечатление не назовёшь приятным, - оно при пристальном рассмотрении даже пугает. Ведь дети, - самые жестокие люди на земле! В итоге после ряда покушений Александр II был убит бомбой в 1881, а убийцы царя казнены.

Софью Перовскую повесили, когда ей было 28 лет. Когда бы она осталась жить, могла бы измениться? Не исключено, но при имеющейся идее - фикс маловероятно. А главное, что на  дальнейшее подведение русской истории под кровавую идею - фикс Перовская оказала влияние именно как первая повешенная в России женщина: О, ужас!! В России нарушены все этические нормы!!..

Казнь новых поборников справедливости - народовольцев только озлобила прочих "л и ш н и х" и преумножила их число. Казнь убийц Александра II, кажется, окончательно "застопорили" всех новых «лишних» на по детски или юношески безжалостной максималистской точке истребления насилия насилием. Слишком много ошибок уже отягощало обе противоборствующие стороны:обе они перешли к крайне жестоким методам борьбы.

Как и после казни декабристов, после  в 1881-м казни народовольцев закономерно последовало усиление полицейского режима – реакция. Многие мемуары отмечают, что жить стало душно, бесцельно, с к у ч н о. «Двадцатый век... Ещё бездомней, Ещё страшнее жизни мгла…» – о том времени скажет Александр Блок в поэме «Возмездие». А что сделал пушкинский Фауст от скуки?! Смотрим в начале статьи эпиграф: «В с ё  у т о п и т ь!»

 И все подобные события - казни и реакция - упрочивали идею, что имеющаяся форма русской государственности мешает развитию и должна быть изменена: конституционным путём либо любой ценой - разница была только в методах. О том, как было всё «утоплено уничтожено, у Наума Коржавина есть иронические стихи «Памяти Герцена или Баллада об историческом недосыпе»: декабристы "разбудили" Герцена, тот "разбудил" Чернышевского: "А тот со сна, имея нервы слабые,  Стал к топору Россию призывать..." И в итоге всех "разбуждений" случилась революция 1917-го.

Как говорится, сказка - ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок! В не прямой перспективе много усилий для свершения русских революций 1905 и 1917 годов приложила и Русская Православная Церковь в лице главы – Святейшего Синода, который активно теснил культуру: духовная цензура была ещё придирчивее и жёстче цензуры политической. Синод запрещал любые светские литературные рассуждения о вере, не понимая, что тем самым искреннюю, не формальную веру искореняет. А свято место пусто не бывает, согласно пословице.

 Прибавим сюда правление бездарного, но самонадеянного Николая II: по определению Куприна «обыкновенного прапорщика», не имевшего качеств, дабы смирить очередной водоворот русской истории. Созданное ещё Николаем I Александром II и III удерживаемое полицейское государство стремительно разваливалось При последнем неумелом правителе. И пугающим пророчеством начали звучать пушкинские строки:

Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы? (А.С. Пушкин "Медный всадник")
     ************

 В жизни государства "бездна" разверзается постепенно до последнего шквального момента. К началу 19 века в России среди  образованных граждан оказалась большая масса вроде законопослушных, но тоже многим недовольных обывателей. С другой стороны, полицейская государственность вошла в полное несоответствие с возрастающим количеством с точки зрения государства «л и ш н и х», но таковыми себя отнюдь не считающих.

К 1917 году изменения в государстве сделались неизбежны: попытки по европейскому образцу срочно сделать русское самодержавие ограниченной конституционной монархией, не удались: процесс этот надо было бы начинать уже лет 50 назад. Чаша весов стремительно склонялась в пользу крайних взглядов «л и ш н и х» революционеров - большевиков, на тот исторический момент смогших определить - чего они хотят и чем согласны заплатить. И наконец свершилось - "В с ё  у т о п и т ь!" - и "утопили" всё "старьё", по пословице из ванночки вместе с грязной водой выплеснув и ребёнка.

В О П Р О С: могла ли быть революционная действительность менее кровавой? Верно, могла бы, когда бы грань между между моральными категориями «добро» и «зло» тщательно не размывалась около ста лет изо дня в день! А бунт и во все времена и во всех странах и совсем сметает эту грань, как предупреждал Александр Пушкин. 

На выше кратко упомянутом, а в официальных учебниках истории подробно описанном  бурном психологическом и социально историческом фоне развивались отношения всех без исключения русских властителей и творцов. Ибо «властитель - самодержец» и «свободный художник слова – писатель,  драматург, поэт» тоже определённые «маски»:  самодержец - есть маска - роль жёстко зависимая от традиций (далеко не  в с ё  «могут короли»!).

Свободный художник – по сути роль предполагаемо гибкая, но государство раздражающая и для личности её носителя и небезопасная. И это психологически социально исторический фон прекрасно воплощают в себе известные литературные герои – типажи личностей. Что показать выше и была сделана краткая попытка, после чего перейдём к развитию шекспировской мысли - "Весь мир - театр!" на почве русской истории после 1917 года
                ___________________________________________________


ПРИНЦ  Г А М Л Е Т  (наставляет актёров) …Особенно наблюдайте, чтобы не переступать простоты природы; ибо всё, что так преувеличено, противно назначению лицедейства, чья цель как прежде, так и теперь была и есть – держать как бы зеркало перед природой, являть добродетели ее же черты, спеси –  ее же облик, а всякому веку и сословию – его подобие и отпечаток. – У. Шекспир «Гамлет». Перевод М. Лозинского
                *****************************************



Сложен всякий человек и глубок, как море, особенно современный, нервный человек. – Ф.М. Достоевский – из Записной тетради
                ******************************************

ТИРАНАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ. ГРАНЬ  МЕЖДУ  ДОБРОМ  И  ЗЛОМ. Как мы уже выяснили, единого определения личности нет:
–   Л и ч н о с т ь — это конкретный человек со всеми его уникальными  особенностями  на психологическом и физиологическом уровнях. А сколько этих способностей? Интересов, влечений и социальных ролей?!
 
Л и ч н о с т ь  явление неоднородное, как из пазлов сложенное, – мало этого! Л и ч н о с т ь  ещё и непостоянна – весьма изменчива, восприимчива к новому: к хлёсткому слову, к умелым убеждению и лозунгу. Не только годы и социально профессиональные роли меняют личность: она меняется каждый день и час, хотя мы этого за собой сиюминутно и не замечаем. Новые идеи могут совершенно менять поведение личности, которая самой себе будет казаться прежней: «И  з н а ю, что могу навек возненавидеть, как любила!» – изрекает графиня Диана в популярном фильме «Собака на сене» по одноимённой пьесе испанского драматурга Лопе де Вега (1562–1635). Тут же графиня получает ехидный ответ: «К о м у  дана такая сила, тот небывалый человек!»

По собственному сей момент желанию поменять чувства трудновато, но чувства, и правда, переменчивы, а человек – и внушаем, и само внушаем. Пословица справедливо гласит, что что «от любви до ненависти один шаг!». И случаются такие перемены незапланированно. Так вромане Гончарова «Обыкновенная история» молодая девушка говорит вчерашнему избраннику, что она разлюбила его "нечаянно". А ещё ведь бывают и парадоксальные варианты смешанных чувств: любви-ненависти, дружбы - вражды и т.д. Чувства переменчивы, а уж услужливое личное сознание всегда приищет логическое оправдание перемене: сознание человека – великий подтасовщик. Тут за самим собой нужен глаз да глаз!

 Какое-то более или менее устойчивое ядро целостности у сознания, безусловно, есть, иначе и личности бы вообще не было. Это ядро личностной целостности есть – на некоем данном этапе устойчивое  у с т р е м л е н и е м  к определённым жизненным ценностям. Достоевский называл это «нравственный ц е н т р» или «всепоглощающая   и д е я».

Именно такое «нравственный ц е н т р» способен принимать исоединять в целое постоянно получаемую сознанием новую разнородную информацию. Но и устремление нуждается на новых этапах в постоянном подтверждении. Стоит прежнему устремлению пошатнуться, как вчера ещё вроде приличный человек  в д р у г  может с д е л а т ь с я  убийцей и тираном. Тиранами не рождаются: ими становятся в определённом времени при определённых обстоятельствах. Что замечательно явил Шекспир.

 У Шекспира в «Макбете» ведьмы колдуют: «З л о  станет правдой,  п р а в д а — злом»; «Г р а н ь  между добром и злом – с о т р и с ь!» И честолюбивая леди Макбет убеждает мужа в необходимости убийства короля, чтобы занять его место. Но ведь в начале то пьесы Макбет преданно сражался за короля! Выходит, что преданный властителю как идее власти легко может перенести эту идею на себя как на нового главного её носителя. А ведьмы тут нужны в качестве сценического олицетворения тайных движений души, ну и как эффектная на сцене фантастика. У  Агаты Кристи есть изумительное пост шекспировское высказывание: «К о г д а  идеалист становится фанатиком, г р а н ь  между добром и злом  с т и р а е т с я», – ведьм для этого не требуется.

В  ПЬСЕ   ШЕКСПИРА «МЕРА  ЗА  МЕРУ» стирание грани между добром и злом случается без помощи ведьм и прочей нечистой силы. В этой пьесе по сюжету мнимо уехавший герцог передаёт полноту власти - делает своим наместником самых высоких моральных правил придворного Анджело. Которого герцог в тайне желает испытать: «К о г д а  достигнет  в л а с т и, – Как знать! Увидим, как себя явит Тот, кто безгрешным кажется на вид». Герцог определяет и меру, когда суровый правитель ещё не тиран:

Т ю р е м щ и к.  Жесток наместник наш!

Г е р ц о г.  Не то, не то...         
  ...Ели б сам он грешен
Был в том, что так преследует в других,
Тогда б он был тираном, но теперь –
Он только справедлив.
      ************
 Власть – всегда тяжёлое испытание. Анджело, воспылав преступной страстью, с неожиданной для самого себя лёгкостью переступает грань между добром и злом. Чтобы бы заполучить понравившуюся девицу, Анджело готов преступить закон и мораль:

                ...Теперь я начал 
И со своих страстей узду снимаю 
                ...Клянусь я страстью,
   Во мне кипящей, я сумею стать
   Тираном! Говори все, что захочешь,
   Но ложь моя,  – знай это наперёд, –
   Над правдою твоею верх возьмет.  –

Шекспир «Мера за меру».  Пер. Т. Щепкиной-Куперник               
         *   *   *   *   *

Разве не определению той же шекспировской переломной между добром и злом грани посвящено всё творчество Фёдора Достоевского?! Власть – самая опасная приманка, ведущая за грань добра. Так Пушкин в «Евгении Онегине» заметит: «М ы  в с е  г л я д и м   в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы  Для нас орудие одно...» Наполеон I – тоже символ сильной личности, ради власти не считавшийся с жертвами. В отличие от отталкивающего жестокостью Нерона, Наполеон – обольстительный символ удачливого самоутверждения: почти нищий стал императором! Многие ли хотели бы быть на месте Нерона?.. Как-то, знаете ли, некрасиво и неуютно. А вот сделать карьеру Наполеона – многие ли бы с ходу отказались?!

После поражения и смерти Наполеона его романтизированный образ оставался кумиром и французского народа, и многих вполне образованных личностей во всей Европе: удачная самореализация всегда зачаровывает! Отсюда уже близко к не различению добра и зла: «Наполеон – великий человек!» – «Но Наполеон залил кровью Европу!». Стоит переставить эти фразы местами, как мы, образно говоря, уже у означенной пресловутой моральной грани. Кумир Евгения Онегина «Столбик с куклою чугунной  Под шляпой с пасмурным челом, С руками, сжатыми крестом...» – статуэтка императора Наполеона  легко может быть заменена образом другого тирана или удачливого политического лидера настоящего времени.

Достоевский тему наполеонизма последовательно разовьёт в «Преступлении и наказании». Сильная личность – от природы добрый человек Родион Раскольников становится одержим идеей, что высшему человеку – по задаткам подобному императору Наполеону человеку – можно убить, чтобы потом осчастливить всё человечество. Сколько несчастий принесла эта теория самому Раскольникову, должно бы быть памятно со школьной скамьи!

 Преступление Раскольникова тоже попадает под категорию самоутверждения личности в рамках жёстко негативного давления общества и тяжёлых для Раскольникова обстоятельств. При этом выходит, что позволив себе убить, Раскольников «убил» себя как в прошлом гуманную личность. Чтобы «воскреснуть» ему придётся пройти долгий путь осмысления.
 
И история,и Шекспир,и Достоевский, и другие достойные доверия личности указывают, что итоговый переход граница добра и зла почти всегда связан с убийством и с моральным "развалом" личности убийцы


.