1. Весь Мир - Театр, и - Всё утопить!

Наше знание о прошлом обычно делится на некие разделы: история естественная и политическая, география, литература (история литературы) и культура в целом. Однако, сами по себе эти сведения неполны. Например, Лев Гумилёв показал, что история и география связаны теснее, чем ранее предполагалось.  Также обстоит дело в отношении истории политической и литературы. Литература – часть культуры, а можно ли отделить политическую от истории культуры страны?! Такое разделение будет искусственным. И вот у автора ниже прилагаемого опуса явилось неудержимое желание сделать некий M i x: по канве истории России и истории русской литературы  m i x  из сведений о становление личности, путях литературы, власти и тирании.

Это будет  из маленьких мини-статеек из трёх частей  M i x – щедро пересыпанный литературными цитатами, психологическими выкладками, записями из дневников, биографиями литературных героев и известных политиков и с приложением к определённому политическому моменту разбором некоторых произведений.Одного в статье нет: географии. Географически из пространства культуры вообще действие довольно скоро перемещается в нашу страну,  –  это из географии всё.
__________________________________


Ф а у с т.  Мне  с к у ч н о,  бес! <…> Что там белеет? говори.

      М е ф и с т о ф е л ь
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.
Ф а у с т.  Всё утопить.
М е ф и с т о ф е л ь.  Сейчас – А.С.  Пушкин «Сцена из Фауста», 1825 год
___________________________________________


Гетманский Город погиб часа на три раньше, чем ему следовало бы, именно
из-за того, что Михаил Семенович (Шполянский - персонаж) второго  декабря  1918  года вечером… заявил:
 – Все мерзавцы. И гетман, и Петлюра. Но Петлюра, кроме того, еще и погромщик. Самое главное впрочем, не в этом. Мне стало  с к у ч н о, потому что я давно не бросал бомб.  –  Михаил Булгаков «Белая гвардия», 1926 год

 
«ИСКУССТВО — ЭТО  СОВЕСТЬ  ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!»  –  определил  немецкий драматург Кристиан Геббель (1813–1863). Литература и искусство  обобщённо в художественно  измысленных образах сообщают человеку некую правду о нём самом - некие варианты типажного человеческого  поведения: далеко не всегда симпатичные варианты!  Доктор Фауст из одноименной поэмы Гёте  стремительно сделался и символом неуёмной жажды к знаниям, и нарицательным типажом человека, владеющего сверх возможностями. Отсюда появилось много вариаций этой темы.  Сто лет разделяет из эпиграфа цитаты «Сцены из Фауста» Пушкина  и из «Белой гвардии» Михаила Булгакова. Но ни сто лет, ни 22 столетия христианского летоисчисления не изменили из этих цитат подоплёку событий.

Пушкин в  «Сцене из Фауста» залез в самые глубины психологии.  Но находились, находились упёртые педанты и прагматики, за «Сцену из Фауста» обвинявшие Пушкина в аморальности – в якобы призыве к нарушению общечеловеческих моральных норм. Конечно, ничего подобного в «Сцене…» нет.  В ней дан  беглый эскиз поведения  личности, в полной мере испытавшей и пресытившейся обычными земными чувствами. Что сверх возможности этой личности обоснованы находящимся у неё в услужении чёртом, –  соответственная пушкинскому времени фантастика. В настоящее время  подобные  сверх возможности вполне реально обосновываются ядерным оружием.  Эту неприятность полностью на проделки  чёрта свалить уже трудно: не кажется ли,  что тут дело в некой неизменной проблеме людского сознания?!

Кокетничающий страстью к разрушению Шполянский имеет претензию быть Фаустом, но получается недо-Фауст – опасная пародия на Фауста. Если же учесть, что имя Шполянского – Михаил Семёнович как у Собакевича из «Мёртвых душ», а фамилия эта, в свою очередь, является производной от слова «собака».  Не слишком ли это далёкая аналогия, спросите?! Да ведь художественные образы символичны, значит, и жёстких временных барьеров нет. Кроме того, Михаил Булгаков всегда напоказ пользовался приёмами Гоголя. Но вернёмся к «Сцене из Фауста».

 «В с ё  у т о п и т ь!» – или в мирном варианте всё переделать на свой лад – это врождённое. От природы или от высших сил человек так создан, что постоянное утверждение своей личности является его жизненной задачей: сколько-то интуитивной, сколько-то осознанной. Это утверждение личности – деятельность умственная и  физическая – и есть названная Гумилёвым  п а с и о н а р н о с т ь. Особенно ярко вне пределов логики заданное природой деятельное самоутверждение проявляется в раннем детстве: капризничающий ребёнок упрямо не желает делать навязываемое ему взрослыми правильное, но подавляющее. Активно формирующий свою личность ребёнок несознательно протестует против ущемляющих его свободу взрослых: ребёнку хочется само  утвердиться.  И мало что ещё умеющий делать маленький человек начинает с противоречия первым близким людям – родителям.  Которые вторично само утверждают свою личность, активно воспитывая ребёнка, что нередко приводит к противоположным - совершенно незапланированным результатам «наоборот». Когда бы люди лучше осознавали суть процесса воспитания, то в первую очередь воспитывали бы  самоё себя.

Уже порастерявший от юности  бешенную активность усвоения нового и неведомого, с  трудом  принимающий новшества жизни средне статический человек зрелый в какой то мере всегда оказывается уже в психологически пассивной роли охранителя свой личности как состоявшегося явления определённого социально культурного уровня (внешне  эта роль может быть весьма и весьма до ярости активной!). В принципе, те же, сходные с возрастными изменениями личности  возрастные процессы наблюдаются и в политике. Государство может быть старо: пассионарность заменило узаконенность до мелочей; или подобно ребёнку молодо и активно. А дети в определённом психологическом смысле – самые жестокие люди на земле: жажда самоутверждения у них сильна, а личная мораль(=принципы осознанного поведения в обществе) ещё в процессе формирования.
 
Пушкинский Фауст поступает спонтанно как ребёнок, в порыве досады пинающий ногой домик из кубиков: Фауст ведь колдовством обрёл вторую молодость! А вот похожий на оперного Евгения Онегина (не суть, а только грим!) Шполянский при всём своём показном изощрённом эстетстве и претензии быть поэтом и критиком (на рассвете он пишет труд «Интуитивное у Гоголя») просто самовлюблённый эгоист и террорист. Но оба – и Фауст, и Шполянский – активно утверждаются. Разница здесь – в жизненных установках, в морали. Можно сказать,что Шполянский, мнимо само утверждается, присваивая и извращая до него созданные культурные образы. Образно говоря, между и гётевским, и пушкинским Фаустом и Шполянским – значительная часть учебников по популярной психологии и истории культуры.

С точки зрения психоанализа сверх возможности как бы выводят классического Фауста и за пределы человеческой морали, и за пределы человеческого общества, ведь общаются с себе подобными, а Фауст единственный из людей  владеет сверх возможностями. Трудно в этих обстоятельствах избежать одиночества и скуки! Борясь со скукой, Фауст само утверждается в своей роли сверх человека уничтожением корабля с «мерзавцами» – с личностями низшего уровня. Но ведь на этот счёт прислужник отца лжи – дьявола чёрт мог и соврать: могли быть на корабле и приличные люди?! Здесь моментальная жажда самоутверждения (врождённое свойство) оказывается сильнее логики (приобретённая способность).

 Так или иначе, утверждают личность все люди: добрые и злые, умные и глупые, эгоисты и альтруисты, короли и нищие, мерзавцы и святые, согласные с государственной политикой и террористы. Разница здесь будет не в природной заданности, но  в морали и в методах утверждения: один гениальную поэму напишет, а другой сделается серийным убийцей, – принявшее уродливые извращённые формы самоутверждение. Вот культура в широком смысле и призвана художественно подталкивать самоутверждение в добрую сторону, тогда как рамки закона пытаются ограничить выскакивающее за все человеческие рамки самоутверждение насильно.

 Мудрый человек  писатель Михаил Пришвин запишет в Дневнике: «С  в о ё  личное   Х о ч е т с я   и  есть ребёнок, сохранённый взрослым, и жизнь человека есть борьба за  своё   Х о ч  е т с я (быть самим <собой>) с так   Н а д о (<быть> как все). И вся жизнь есть движение по кругу: центростремительная сила – быть как все, и центробежное стремление – быть самим собой» (ок. 17 декабря 1938 г.). И ещё: «К а к о е  бы ни было общество, социалистическое, капиталистическое и какое хотите,  личность всегда должна противопоставляться массе,  скажем,  диалектически»  (1 января 1937).

 Иначе говоря, культура и закон с разных позиций самореализацию личности подталкивают и ограничивают, а личность на этих ограничениях в идеале должна бы познавать себя и совершенствоваться: на безлюдье, где не от чего оттолкнуться, едва ли можно состояться. Недаром отшельники и просто одинокие люди склонны к видениям ангелов, чертей и т.п. Их сознание заполняет пустое место так, что собственные фантазии кажутся реальностью. Скука - отсутствие жизненной цели порой толкает на весьма странные поступки. Но ещё губительнее для сознания вынужденное – насильственное вне общения с себе подобными бездействие: долго заключённые в одиночестве нередко становятся повреждены в рассудке.

Реализоваться – утвердить свою личность человек конкретного времени может только в конкретном обществе в рамках определённой культуры. Нравится личности общество или нет, – не имеет значения: другого поля реализации у неё нет: «П о п р о б у й т е  меня от века оторвать, – Ручаюсь вам – себе свернёте шею! Я говорю с эпохою…» (Мандельштам «Полночь в Москве. Роскошно…») В широком смысле самоутверждение – есть  вся жизнь. Как сказал современник Пушкина поэт Евгений Боратынский: «Н а м   н а д о б н ы   и  страсти и мечты, В них бытия условие и пища…» («Череп», 1824) И позже ещё конкретнее:

…Жизнь для волненья дана: жизнь и волненье – одно.
Тот, кого миновали общие смуты, заботу
Сам вымышляет себе: лиру, палитру, резец;
 Мира невежда, младенец, как будто закон его чуя,
Первым стенаньем качать нудит свою колыбель! (Боратынский. «Мудрецу», 1840)

Боратынский говорит о самоутверждении в искусстве. Противоположный вариант  уродливого самоутверждения в тиранстве замечательно выразил немецкий  исторический романист Лион Фехтвангер(1884–1958). Одна из его героинь - властительниц, королева Алиеонора Аквитанская открывает душу: «В л а с т о л ю б и е – надёжнейшая из страстей… Нет увлекательней забавы, как помыкать людьми… сковывать государства воедино и вновь размётывать их в разные стороны… Созидать – радость.  И разрушать – радость… Даже отлучение от церкви было мне в забаву. Когда тебя предают анафеме с Библией, свечами и колоколами и тут же гасят в алтаре свечи, завешивают образа и останавливают колокольный звон, тогда в тебе растет буйная воля вновь возжечь свечи и зазвонить в колокола, неукротимая воля, обостряющая разум. Ты прикидываешь все средства и выходы: держаться ли нынешнего папы и хитростью умаслить его? Или посадить на престол антипапу, который погасит у первого свечи и остановит звон колокола?» (Фехтвангер «Испанская баллада») Разве одни королевы желают по принципу "наоборот" отмстить врагам?!

Эксцентричная королева Алиенора, супруга сначала короля Франции Людовика VII, а затем короля Англии Генриха II Плантангенета по сравнению с простым смертным имела более впечатляющих возможностей эффектно воплотить общечеловеческую страсть пртиворечия. Про предсмертную исповедь королевы есть занятная народная баллада("Королева Британии тяжко больна.."): про то, как "в кубок из хрусталя" она якобы "украдкой всыпала яд, чтобы всласть напоить короля" - второго мужа. Было ли это на самом деле - неизвестно, но чтобы о тебе сочиняли ехидные, хотя и не очень верно передающие исторические факты баллады: это надо было всё-таки постараться! А людям всех времён весьма нравятся рассказы про подобных эксцентричных самоутвердителей.

Человек вообще реализовывается – утверждает свою личность в рамках определённой культуры процентов на 50 всегда «наоборот»: развивающейся новой личности уже существующее общество и культура всегда служат как бы точкой отталкивания. Так у известного романиста Александра Дюма-отца один весьма неглупый герой – широко известный под именем Атоса или графа де Ля Фер – говорит, что он никогда никому не даёт советов, потому как люди обычно поступают с точностью наоборот. А винят потом советовавшего.

Что же нам показывают вместе и литературные, и жизненные примеры? Заданность сознания самоутвердиться врождённо, но методы выбирает человек-личность. И на фоне общества реализоваться как приемлемая для мира  культурная  л и ч н о с т ь  – это уже личная заслуга. Утверждаясь «наоборот» чему то уже устаревшему или просто «не твоему» принести обществу и культуре не вред,  а большую духовную пользу, – это уже гениальность!
    ____________________________________


ЛИЧНОСТЬ  В   МИРОВОМ  ТЕАТРЕ.   ОБЩЕСТВЕННЫЕ  «МАСКИ»   И   «РОЛИ».  Проблеме художественного отражения отношений личности с обществом посвящены вся мировая философия и литература. Но  что, собственно, подразумевается под словом  “л и ч н о с т ь”,  о которой мы уже столько говорили?  Звучат иногда восторженные слова: «О! Это такая личность!!!» –  а что это?!  «Н у  к а к  ч т о! – с вероятностью получим ответ, –  вот я же про этого замечательного человека говорю!» Забавно, что единого конкретного определения  загадочного многосоставного явления  «личность» нет, и скорее всего, не будет.  Можно расплывчато в общем определить:

– Л и ч н о с т ь — это конкретный человек со всеми его  уникальными  особенностями  на психологическом и физиологическом уровнях.

– Л и ч н о с т ь  — это оригинальная совокупность выработанных всей жизнью конкретного человека привычек, эмоциональных реакций, предпочтений и антипатий, образом поведения - манерой общения и другими индивидуальными особенностями.  Вдобавок, в социокультурном общественном пространстве  личность  вынуждена  брать на себя извне жёстко продиктованные обществом  «поведенческие  м а с к и» — возрастные, профессиональные, национальные, политические и т.п. Ведь  л и ч н о с т ь образовывается и существует в определённых  условиях – в определённых пластах социума! Отсюда с природными и выработанными личностью уникальными чертами  оказываются переплетены черты типажного - общего для какой-то группы общественного поведения.  Иначе это называется поведенческими общественными  ролями - масками. Великий драматург Уильям Шекспир с гениальной циничностью подметил:

В е с ь   м и р  –  т е а т р.
В нём женщины, мужчины – все актёры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той.
С п е р в а  младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу.  А  з а т е м  любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой.  А  з а т е м  солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. З а т е м  судья…
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь… –  У. Шекспир «Как вам это понравиться»
          *       *       *

Физиологические - возрастные маски отвергнуть невозможно: с природой не потягаешься! В отношении социокультурных масок всё-таки имеется некоторая свобода выбора. Здесь важно, какому общественному влиянию с детства подвержена новоявленная личность: какую поведенческую маску ей незаметно навязывает общество?! Но личность способна этому навязываемому и не следовать слепо: здесь начинается свобода выбора и ответственность за этот выбор. Вот два литературных примера и оба – из школьной программы. Так в известном романе Ивана Александровича Гончарова «Обыкновенная история» (1847) из провинциального поместья в Петербург является «трижды романтик» - напичканный самыми высокими книжными идеалами о дружбе и вечной любви молодой человек Александр Адуев: явный литературный потомок Ленского тоже с "кудрями чёрными до плеч" и воображающий себя поэтом.

В Петербурге высокие идеалы провинциала Адуева терпят крах и на поприще карьеры (скучно!), и на поприще любви(нет идеальной взаимности!): не удалось юноше само утвердится – не удалось доказать свою исключительность. В оскорблённых на пустое общество чувствах вернувшись в имение и там несколько лет  «проиграв» тоже книжную роль разочарованного жизнью, Адуев вдруг возвращается в Петербург: делает успешную чиновничью карьеру и выгодно женится. Все прежние идеалы кажутся ему глупыми. Получается совсем как в конце  выше приведённой шекспировской цитаты!  Но лучше ли это чем прежнее? – вопрос к читателю. Ведь все идеалы вначале бывают «книжными»! За текстовой вопрос автора: почему же один идеалы сохраняет, а другой – нет?!

Другой, более ранний пример из зарубежной литературы: в известнейшем романе Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» (1719) тоже романтически настроенный герой вопреки домашнему окружению и  воле отца не желал сидеть в конторе – рвался в мореплаватели. Убежав из дома, юноша пережил крушение корабля и 28 лет вынужден был прожить на необитаемом острове. Где выживания ради Робинзону  уже против желания пришлось активнейшим образом само утверждаться – на пустом месте создавать себе сколько-то приемлемые физические  условия жизни. Но если Робинзон не был бы постоянно занят, то, верно, сошёл бы в одиночестве с ума.

 Даниэль Дефо активно утверждает: не следует слишком выскакивать за пределы от рождения дарованного достатка. Но, как ни странно, именно эта охраняющая узаконенные социальные роли тенденция романа Дефо работает очень слабо, если вообще работает?! Автор статьи своими глазами видел рукописи дореволюционных русских гимназистов, пытавшихся сочинить нечто о своей жизни на необитаемом острове или среди пиратов. О которых любят почитать или ныне посмотреть кинофильм и вполне солидные люди. Почему так? Во-первых, потому что сила настоящего художественного слова всегда притягательнее скучного морализаторства. Во-вторых, потому что не только навязываемые обществом, но и добровольно принятые на себя маски-роли рано или поздно начинают сковывать - мешать проявляться чему-то новому.  На этом фоне приключения – это замечательно!.. Но не у всех есть возможности. А захватывающая книга служит хоть на время чтения средством освобождения, а может быть, и толкает к пересмотру-корректировке своей «роли».

 Знаменитый английский романист сэр Вальтер Скотт как-то ехидно заметил, что узнавать, о чём примерно думает приговорённый под виселицей, лучше из печатных источников. А то под настоящей виселицей на размышления о смысле жизни у вас может не хватить времени... Замечательный русский учёный Юрий Лотман выразился более корректно: искусство в целом и конкретно литература  могут подарить культурный опыт, на физическое приобретение которого ушло бы неисчислимое количество жизней при условии ясной памяти этих прошлых жизней. Такой опыт может уберечь от некоторых ошибок. Отсюда на человека искусства  как бы сама собой налагается большая ответственность сеять разумное, доброе вечное, прекрасное. Другое дело, что в разные времена и даже в разных возрастах у одной личности могут быть разные мнения о том, что следует считать прекрасным и добрым?! Как без опоры на культуру сделать такие выводы?!
_____________________________________________________

      
 Ф а у с т  (В а г н е р у)

Ты верен весь одной струне
И не задет другим недугом,
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.

Одна, как страсть любви, пылка
И жадно льнёт к земле всецело,
Другая вся за облака
Так и рванулась бы из тела. – Гёте «Фауст». пер. Б. Пастернака
     *     *     *

НЕПОСТОЯНСТВО  НАТУРЫ: «И  ВЕЧНЫЙ  БОЙ! »  С принятием - отвержением личностями масок «масок» связаны почти все социокультурные проблемы. К несчастью, это только часть проблемы: только видимая надводная часть айсберга! Например, в романе  Льва Толстого «Война и Мир» есть действующее лицо офицер Долохов: дуэлянт - бретёр, человек резкий, известный нарушитель светских условностей он вдруг оказывается самым нежным и почтительным сыном и братом. Что там «две души» - два разных стремления! Поведенческих масок у одного человека - у уникальной личности может быть не одна и не две, но некоторое количество в один единственный день: сын-муж и отец-начальник, но подчинённый перед вышестоящим и т.п.

Аукаясь с  Шекспиром, русский поэт Гаврила Державин (1743-1816) с высокой экспрессией изрёк: «Я  ц а р ь —  я   р а б  —  я   ч е р в ь — я   б о г!»  Да, все эти варианты как потенция от природы скрыты в человеке. Но заранее гордится здесь нечем, поскольку неизвестно,  к о г д а  —  к а к а я   — и   в   к а к ом   масштабе одна из потенций будет преобладать?!  Помните,  у Пушкина в «Моцарте и Сальери»:

С а л ь е р и  (слушая игру Моцарта).   Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.

М о ц а р т.   Ба! право? может быть...
Но божество мое проголодалось.
      *       *        *

«Что хочется, то надо исполнять, Покамест есть желанье: у хотенья Не меньше дел и перемен на дню, Чем рук, и планов, и голов на свете» - говорит король Клавдио в шекспировом «Гамлете». «И н ы е   люди до такой степени непостоянны, что сидя одобряют одно, а стоя другое!» —  печалился немецкий писатель  гуманист Томас Манн (1875-1955). «Е д и н с т в е н н о е, что нам доподлинно известно о человеческой натуре, —  это что она меняется.  И з м е н ч и в о с т ь – единственное предсказуемое её свойство!» — смеялся любитель парадоксов Оскар Уайльд (1854—1900). Добавим: и з м е н ч и в о с т ь она же приспособляемость - есть одна из основ выживания и прогресса рода человеческого. Следовательно, изменчивость может играть и положительную и отрицательную роль, - зависит сей минус или плюс от личности.

В идеале культура и государственность с разных сторон и должны служить для обуздания потенций негативных «скачков» личностей. Какого крепкого согласия между культурой и государственностью на практике всегда сильно не хватает. Образно говоря, во «всём мире театре» один  художник пишет пьесу, другой режиссёр её ставит нередко не в полном согласии с автором, а государство вольно вообще пьесу урезать или совсем запретить. Государство всегда стремится свободное искусство приспособить под утилитарные цели, что встречает серьёзный отпор творцов. Вот и получается в мировом театре «И  в е ч н ы й   б о й!  П о к о й  нам только   с н и т с я!» (Александр Блок «На поле Куликовом») Что закономерно приводит к накалу и личных, и государственных страстей. Хорошо если только к накалу, а не к неоднократно зафиксированному историей разрушению государства и гибели его культуры! Какая-то нейтральная полоса – какое-то взаимопонимание и баланс между искусством и государственностью, между правителем и свободными творцами жизненно необходимы. Иначе, говоря красивым языком высокой трагедии, уже не раз бывало и в очередной раз – не дай бог! –
 
Т о   б у д е т   п о в е с т ь

Бесчеловечных и кровавых дел,

Случайных кар, негаданных убийств,

Смертей, в нужде подстроенных лукавством,

И, наконец, коварных козней, павших

На головы зачинщиков…  –  Шекспир «Гамлет». Пер. М. Лозинского

_______________________________________________________
                _______________________________________________


                Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем  я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно,  было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения… — М.Ю. Лермонтов  «Герой нашего времени», дневниковая запись Печорина
  _________________

«ЛИШНИЕ  ЛЮДИ»  В РОССИИ. Нейтральная полоса – какое-то взаимопонимание и баланс между искусством и государственностью, между правителем и свободными творцами жизненно необходимы. Например, Россия как государство лет на 300 моложе Европейских государств. Со времени правления Петра I Россия с бешеной скоростью «глотала» - усваивала европейскую культуру.  Молодую русскую культуру того времени можно сравнить со студентом, за месяц до экзамена  усваивающего пятилетнюю программу обучения. Представьте, какие интеллектуальные «вихри враждебные»  крутятся бессонными ночами в перегруженной голове этого студента?! При огромном наплыве – атаке новой информации личность оказывается как бы несколько размазанной и этой новой информацией внушаемой.
 
Студент «продвинутый», талантливый, передохнув после экзамена, потом нахватанную информацию переосмыслит: «разложит по полочкам», образно говоря.  А студент слабый может так и остаться напичканным застрявшими в памяти информационными обрывками, которые он произвольно соединит в меру своей фантазии. Ещё хуже, когда вследствие стресса от большой информационной нагрузки является «идея фикс»: устойчивая иррациональная идея, неподдающаяся пере убеждению путём разумных объяснений и логической аргументации. А это случается – ещё как случается! – не только в частной жизни, но и в политике!
 
Петр I безапелляционно велел русскому дворянству усваивать европейскую культуру и учить языки. И желающие при этом царе сделать карьеру сильные «студенты» за короткий срок иногда овладевали  немалым количеством языков и другой накопленной в Европе информацией, – факт из учебников. В Европе боялись русских дипломатов и полководцев: эти образованные «дикари» мыслили нестандартно и их действия были совершенно непредугадываемы! Русские ломали всю схему европейского дипломатического общения, что в нередко приносило России внешнеполитический успех.
 
Но были у супер быстрого метода образования и другие, менее положительные последствия: у по быстрой схеме образованных дворян петровского времени не предугадываемыми были и резкие смены настроения от милосердия до крайней жестокости. Яркие примеры чему есть и сам Петр I, и Павел I. Это ещё речь идёт о «студентах» сильных, что же может случиться со «слабыми»?!

Немка по происхождению и воспитанию Екатерина II(1729-1796) делала из России «просвещённое» государство на европейский образец (в смысле законов, а не положения и мировоззрения народа!). В итоге получилось, что русская культура была молода, а старая государственная форма правления была выстроена по образцу с уже зрелых европейских государств: жёстко давящее на личность «полицейское государство» приобрело окончательные очертания при внуке Екатерины II – Николае I. 

Получилось, что в лице сильных «студентов» светская культура рвалась вперёд , а государство её чрезмерно резко ограничивало. При таком положении дел согласия в стране ждать не приходится: русская культура 17-19 веков – это ряд сталкивающихся бурных завихрений – смерчей. К пушкинскому времени всё вместе это способствовало появлению в образованных слоях общества так называемых типажей «лишних людей» на манер Чацкого, Евгения Онегина, Печорина – довольно «сильных» студентов, которым негде было применить свои полурусские, полуевропейские воззрения и таланты: не вписывались они в рамки существующего государства, да и сами отчётливо не представляли, – что им нужно?! Помнится, скучающий, "к жизни вовсе охладевший" Евгений Онегин в затруднении от бесцельности своего бытия (деньги есть: заботиться о хлебе насущном не надо!) сетовал:

Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик…
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? — ах, создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? тоска, тоска!..  (Отрывки из путешествия Евгения Онегина», до 1830 г.)

Когда бы у Онегина был ревматизм, то была бы насущная необходимость действий – лечить ревматизм… Не глупо ли такое желание?! – спросим. Отодвинув в сторону плоско школьные рассуждения, определим: Евгений Онегин для своего времени блестяще по передовым европейским меркам образованный молодой человек. Например, он читал английского экономиста Адама Смита (1723–1790) – по идеям предшественника Карла Маркса. И даже «ярем он (Онегин) барщины старинной (насильственную на барина работу)оброком лёгким заменил…» – чего ни один будущий декабрист не сделал! Но есть в Онегине некая червоточина: барщину  отменил, но побоялся общественного мнения, - побоялся не драться с Ленским. Словом, вроде, передовой человек, а – лишний и для общества и сам для себя. Такие «лишние» - не совпадающие со своим временем личности есть неотъемлемая  часть исторического процесса  в любом государстве, но среди старых европейских государств в само утверждающейся в бешеном темпе России эта проблема была особенно остра.
______________________

ПОЭЗИЯ  И  ПОЛИТИКА. Активным жизненным примером само утверждающихся «лишних людей» можно назвать декабристов: нет в государстве места в нашем понимании прогрессу, значит, изменим насильно:  «В с ё (прежнее) у т о п и т ь!» (принцип «наоборот»!) Какой принцип был во многом скопирован с Французских революций 1789–1875 годов - подготовлен заграничными максималистскими идеями плюс подогрет русской поэзией. Обязанностью которой будущие декабристы считали прямую пропаганду, что отражено и в стихах молодого Пушкина:

  …Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена. (А.С. Пушкин «К Чаадаеву», 1818)

По тому же максималистскому принципу казнь неудавшихся изменителей государственного строя в России - декабристов, вероятно, была самой большой ошибкой царизма. Представим умозрительно, что декабристов помиловали и просто сослали в свои имения под надзор полиции: остались бы они тогда в истории яркими, почти легендарными героями-жертвами?! Едва ли: принцип «назло» и «наоборот» мнению правительства не сработал бы. Вот бывшие декабристы живут в имениях, стареют, и интерес к ним общества – следующего поколения выдыхается, выдыхается...

Поневоле противник декабристов Николай I ( 1796-1855) – тоже интересная личность: третий и нелюбимый сын Павла I Николай Павлович от рождения едва ли мог рассчитывать на трон,но первый сын Александр I не оставил наследника, второй брат Константин Павлович от трона вынужден был оказаться. Тут в междуцарствие и грянуло восстание декабристов. И будущему самодержцу русскому пришлось защищать в том числе свою жизнь: разве его пощадили бы?! Победивший Николай I был испуган и на удар ответил жестоким ударом – позорной казнью. И после государь активнейшим образом 25 лет в поте лица своего (вставал в 5 утра!) с завидной неослабевающей планомерностью создавал подавляющее всякое свободомыслие полицейское государство, где всё до мелочей регламентировано. При этом самодержец не забывал заглядывать в конфискованные декабристов бумаги, находя там много дельного. И это дельное, переосмыслив, использовал. Такая странная получилась преемственность идей.

 На казнь и каторгу декабристов Александр Пушкин ответит стихотворением:

…Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут - и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут. («Во глубине сибирских руд…» 1827 г. «

Это высокая поэзия: Пушкин к 1827 году был против изменений путём кровопролития. В политической прозе казни и каторга участников восстания 1825 года на Сенатской площади в перспективе подарила «лишним» в стиле идеи-фикс ответ на вопрос «Ч т о   н а м  н у ж н о? / Что делать?» – «С н а ч а л а  нужно уничтожить существующий строй угнетателей и палачей! Потом подумаем...» Отсюда в порядке сопротивления насилием на насилие в будущем  проистекут все покушения на русских царей и в конечном итоге революция 1905 и 1917 годов. Самоутверждаясь в отвергавшем их государстве, «лишние» превратились в народников, народовольцев, террористов всяких мастей,  далёких от вдохновения светлой поэзией Пушкина.  Между тем в полицейском государстве подавлялась любую выскакивающая за букву закона личная инициатива.
           __________________________________________________


Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка. - Александр Пушкин "Капитанская дочка"
                ___________________________________

Попав в тяжёлые условия, новые «лишние», надо думать, были ещё «подогреты» извечной человеческой страстью неподчинения, так и не искоренённой Николаем Павловичем: подчинить себе природную данность невозможно, как невозможно приказать лету быть на месте зимы. Новым «лишним» некогда было особенно тратить время на поэзию: надо было защищаться, соблюдать конспирацию (кто рвётся на каторгу!) Идеей - фикс нового поколения лишних стало скорейшее свержение самодержавия, для приближения чего они постановили убить царя. А для этого химия была нужна, чтобы бомбы делать, каковые действия едва ли подразумевал в своих стихах Пушкин. (Поэзия с политикой вообще плохо совмещаются!) Общая образованность борцов за справедливость падала: среди противников режима было много исключённых студентов - недоучек.

Ситуацию падения культуры особо «ударно» подтолкнул в 1850 году запрет Николая I на преподавание в университетах философии. Но запреты по принцыпу "наоборот" только усиливают интерес к запрещённому. Философию отрывками и урывками сё равно читали, но без общей базы понятий понимали как удобно: культуру, широту кругозора поглощала кровавая идея - фикс. Например, портрет Софьи Перовской (1863-1881) очень странен! Как верно подметил Александр Блок, её лицо упрямого ребёнка именно как бы "упёрто" в некую точку - идею-фикс, отчего впечатление не назовёшь приятным, - оно при пристальном рассмотрении пугает. Ведь дети, - самые жестокие люди на земле!

Софью Перовскую повесили, когда ей было только 18 лет. Когда бы она осталась жить, могла бы измениться? Не исключено. Ведь личность вообще изменчива: в этом и корень многих бед, но и залог спасения. Государство в лице судей опять не совершило ли ошибку?! Возможно, что эта новая казнь как бы "застопорила" развитие всех новых лишних на по детски или юношески безжалостной максималистской точке истребления насилия насилием. Слишком много ошибок уже отягощало обе стороны. Опять по принципу "наоборот" казнь новых поборников справедливости - народовольцев могла только озлобить прочих "лишних" и преумножить их число.

 И все подобные события упрочивали идею, что лишней является уже старая форма государственности. В итоге после ряда покушений Александр II был убит бомбой в 1881. Исполнители убийства казнены. После чего как после казни декабристов закономерно последовало усиление полицейского режима – Реакция. Многие мемуары отмечают, что жить стало душно, бесцельно, с к у ч н о. «Двадцатый век... Ещё бездомней, Ещё страшнее жизни мгла…» – скажет Александр Блок (поэма «Возмездие») А что сделал пушкинский Фауст от скуки?! Смотрим эпиграф: «Всё утопить!»

О том, как было всё «утоплено», у Наума Коржавина есть иронические стихи «Памяти Герцена или Баллада об историческом недосыпе»: декабристы "разбудили" Герцена, тот "разбудил" Чернышевского:

А тот со сна, имея нервы слабые,
Стал к топору Россию призывать, —
Чем потревожил крепкий сон Желябова,
А тот Перовской не дал всласть поспать.

И захотелось тут же с кем-то драться им,
Идти в народ и не страшиться дыб...
Был царь убит, но мир не зажил заново...

И в итоге всех "разбуждений" случилась революция 1917-го. Стихи кончаются:

...И никуда не деться нам
От жажды сна и жажды всех судить...
Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!..
Нельзя в России никого будить. (1972)

Как говорится, сказка - ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок! В не прямой перспективе много усилий для свершения русских революций 1905 и 1917 годов приложила и Русская Православная Церковь в образе её главы – Святейшего Синода, который активнейше теснил культуру: духовная цензура была гораздо жёстче политической. Синод запрещал всякие светские литературные рассуждения о вере, не понимая, что тем самым искреннюю, не формальную веру искореняет. А свято место пусто не бывает, согласно пословице. Прибавим сюда правление бездарного, но самонадеянного Николая II: по определению Куприна «обыкновенного прапорщика»,  не имевшего никаких качеств ни понять, ни смирить очередной водоворот русской истории. Созданное Николем I полицейское государство стремительно разваливалось. И пугающим пророчеством начали звучать пушкинские строки:

Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы? (А.С. Пушкин "Медный всадник")

 В жизни "бездна" разверзается до последнего момента постепенно. Полицейская  форма государства привела, с одной стороны, к большой среди населения массе равнодушно апатичных обывателей: людей культуру в меру своего понимания потребляющих, но для неё не слишком полезных. С другой стороны, полицейская государственность вошла в полное несоответствие с большим количеством «лишних», но таковыми себя отнюдь не считающих, в своих методах не особо считающихся с этикой и милосердием. Изменения в государстве сделались неизбежны: попытки по европейскому образцу срочно сделать русское самодержавие ограниченной монархией, не удались: процесс этот надо бы было начинать уже лет 50 назад. Чаша весов стремительно склонялась в пользу крайних взглядов «лишних» революционеров - большевиков. В новой же послереволюционной государственной форме неизбежно и немедленно появились «лишние» нового типа, и т.д., и т.п. И наконец свершилось "Всё утопить!" -

  Но ведь после революционная действительность могла бы быть и менее кровавой? – возникает вопрос. Могла бы, когда грань в различении методов не размывалась около ста лет изо дня в день! Говоря шекспировским языком, на фоне социальных теорий переустройства общества и низкого общественного уровня культуры затуманилась грань между моральными категориями – «добро» и «зло», а бунт и во все времена и во всех странах на время и совсем сметает эту грань.

 Так примерно выглядит бурный процесс самоутверждения определённых групп личностей на сцене государства российского. На таком психологическом и социально историческом фоне развивались отношения всех без исключения русских властителей и творцов, в нашем случае - писателей. Ибо «властитель - самодержец» и «свободный художник слова – писатель,  драматург, поэт» тоже определённые «маски»:  первая весьма «жёсткая» и зависимая от традиций (далеко не   в с ё  «могут короли»!), вторая  – более гибкая, но для личности её носителя и небезопасная. И это психологически социально исторический фон прекрасно воплощают в себе известные литературные герои – типажи личностей. Что показать выше и была сделана краткая попытка, после чего перейдём к развитию шекспировской мысли - "Весь мир - театр!" на почве русской истории после 1917 года
________________________________________________
                ___________________________________________________


 Г А М Л Е Т  (наставляет актёров) …Особенно наблюдайте, чтобы не переступать простоты природы; ибо всё, что так преувеличено, противно назначению лицедейства, чья цель как прежде, так и теперь была и есть – держать как бы зеркало перед природой, являть добродетели ее же черты, спеси –  ее же облик, а всякому веку и сословию – его подобие и отпечаток. – У. Шекспир «Гамлет». Перевод М. Лозинского
                __________________________

Б Е Ж А Р (актёр в театре Мольера) О, темная пасть, проглатывающая меня ежевечерне в  течение  двадцати  лет, и сегодня мне не избежать тебя. <…>  О  ты, источник и отчаяния и вдохновения... – М. Булгаков «Полоумный Журден» (1932), инсценировка по мотивам пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве»
               
                _____________________________


«В Е С Ь    М И Р  –  Т Е А Т Р!» – ГОСУДАРСТВО КАК  ТЕАТР.  Как помним, печальнейший принц Гамлет с помощью странствующих актёров вносит в старую пьесу исправления, дабы его отчим король-убийца увидел на сцене отражение своих злых дел. Известно, что посмотрев премьеру гоголевского «Ревизора» умный Николай I воскликнул что-то вроде: «Н у  и  п ь е с к а, всем досталось! А мне более всех!». Но государи не всегда так лояльны, а «век» не слишком желает видеть отражение своего не приукрашенного некрасивого «отпечатка», поэтому творцы постоянно ищут новые средства художественного отражения, дабы заинтересовать упрямцев.


Представим, что в годы уже сталинского террора 1930-х годов талантливый, знающий историю  драматург – наследник высших гуманистических традиций (это условие обязательно!) русской литературы мучается вопросом: как же так получилось, что означенные гуманистические традиции совершенно разошлись с происходящим в стране? Почему Достоевский «Бесы» создавал как предупреждение, а получилось чуть ли не пророчество?! Едва ли такой драматург начнёт искать единственно во всём виноватых «врагов народа». Для Михаила Булгакова (1991-1940), в первую очередь, гуманистические традиции русской литературы были неотделимы от имени Пушкина. Которого всегда восхищали  явленные пером сложные многоплановые характеры.

 Пушкина восхищал характер Анджелло в пьесе Шекспира «Мера за меру»: «Лица,  созданные  Шекспиром… существа  живые, исполненные многих страстей, многих пороков.   Обстоятельства   развивают   перед  зрителем  их  разнообразные и многосторонние  характеры. <…> Анджело лицемер, потому что его гласные  действия  противоречат  тайным  страстям! А какая глубина в этом характере!» (Пушкин, заметки 1835-1836 гг.) Если вслед за Пушкиным стремящийся «исследовать глубину характера» драматург по образованию ещё и врач, интересующийся психиатрией, то ответ может случиться весьма интересен и нетрадиционен. Для начала можно уподобить мир по шекспировскому определению – театру и символически «сжать» его до некоего классического театра с группой актёров.
______________________

 
 – Толстому подражаете, – сказал Рудольфи (прочитав роман начинающего автора).
       Я (автор Максудов) рассердился.
 – Кому именно из Толстых? – спросил я. – Их было много... Алексею ли
Константиновичу,  известному писателю,  Петру ли Андреевичу,  поймавшему  за границей царевича Алексея, нумизмату ли Ивану Ивановичу или Льву Николаичу?
 – Вы где учились?
      Тут приходится открыть маленькую тайну.  Дело в том,  что я окончил в университете два факультета и скрывал это.
 – Я окончил церковно приходскую школу, – сказал я, кашлянув.
 – Вон как! – сказал Рудольфи, и улыбка тронула слегка его губы.
      Потом он спросил:
 – Сколько раз в неделю вы бреетесь?
 – Семь раз.
 – Извините за нескромность, – продолжал Рудольфи, – а как вы делаете, что у вас такой пробор (чёткий, аккуратный)?
 – Бриолином смазываю голову. А позвольте спросить, почему все это...
 – Бога  ради, – ответил Рудольфи, – я просто так, – и добавил: Интересно.  Человек окончил приходскую (низшую)школу, бреется каждый день и лежит на полу возле керосинки.  В ы – т р у д н ы й   ч е л о в е к! (= сложная   л и ч н о с т ь!)               
                _________________________________
М. Булгаков  «Театральный роман».  После неудавшегося самоубийства драматурга Максудова явление к нему редактора Рудольфи, принятого героем за Мефистофеля


Со школьной скамьи известно, что не подчиняющийся понятиям властей о культуре писатель для этих властей всегда «лишний» при любом строе: и при царском строе, и в СССР. Что писателей, к их чести, далеко не всегда останавливало. Первыми «лишними» людьми в русской литературе были Онегин и Печорин. К разряду «лишних» людей  из литературных героев на новом этапе можно причислить и драматурга Максудова из «Театрального романа» Михаила Булгакова. Повествованию этого романа добавляет остроты синхронно жизни автора романа происходящее в годы сталинского террора действие. 

В «Театральном романе» действие происходит в 1930-е годы в СССР. Герой - якобы автор романа Максудов само утверждается в роли драматурга в театре: «Я   н о в ы й, — кричал   я, — я новый! Я неизбежный, я пришел! <…>  Попрошу не противоречить мне, — сурово говорил я, — вы притерпелись, я же новый, мой взгляд остр и свеж!» Постоянные творцами поиски новых средств художественного отражения добавляет мировому театру сложности. История являет, что устройство мирового театра гораздо более причудливо  разнослойно, чем одна личность. Чем личность сложнее, тем более у неё может быть уровней. Что же тут говорить про сам театр: «Б ы в а ю т  сложные машина на свете, но  т е а т р   с л о ж н е е   в с е г о…» (М. Булгаков «Театральный роман»). 

  Неоднородность – только видимая целостность сознания отдельной личности совпадает и с устройством государства, забавная картинка чего с большим юмором дана опять в «Театральном романе» Михаила Булгакова. В этом романе некий Независимый Театр именно можно считать как олицетворением шекспировского «в е с ь   м и р  –  т  е а т р»,  так и олицетворением и отдельного государства, и сознания отдельной личности. Вот герою «Театрального романа» автору новой пьесы Максудову один из актёров впервые показывает театр:  «– Н е  х о т и т е  л и  посмотреть  нашу галерею портретов в фойе?  – спросил вежливо Бомбардов…

     Мы вошли в громадное фойе… Простенки  фойе  в  несколько  рядов  были  увешаны портретами и увеличенными фотографиями в золоченых овальных рамах. Из первой рамы на нас глянула писанная маслом женщина лет  тридцати,  с экстатическими глазами, во взбитой крутой челке, декольтированная.
     – Сара Бернар (французская актриса; 1844 –1923),  – объяснил Бомбардов.
     Рядом с   прославленной  актрисой  в  раме  помещалось  фотографическое изображение человека с усами.
     – Севастьянов Андрей  Пахомович,  заведующий  осветительными  приборами театра, – вежливо сказал Бомбардов.

     Соседа Севастьянова я узнал сам, это был Мольер (1622-1673).  За Мольером помещалась дама в крошечной, набок надетой шляпке блюдечком... и с кружевным платочком, который дама держала в руке, оттопырив мизинец.
     – Людмила Сильвестровна  Пряхина, артистка нашего театра,  – сказал Бомбардов, причем какой-то огонек сверкнул у него в глазах. Но,покосившись на меня, Бомбардов ничего не прибавил.
    –  Виноват, а это кто же? – удивился я, глядя на жесткое лицо человека с лавровыми листьями в кудрявой голове. Человек был в тоге и в руке держал пятиструнную лиру.
    – Император Нерон, – сказал Бомбардов, и опять глаз его сверкнул и погас.
    – А  п о ч е м у?..
    – П о   п р и к а з у   Ивана Васильевича (директора театра), – сказал Бомбардов, сохраняя неподвижность лица. – Нерон был   п е в е ц   и   а р т и с т.
    – Так, так, так.

     За Нероном помещался Грибоедов, за Грибоедовым – Шекспир в отложном крахмальном  воротничке, за  ним – неизвестный, оказавшийся  Плисовым, заведующим поворотным кругом в театре в течение сорока лет. Далее шли – Живокини (Вас. Игнатьевич — московский комик XIX; 1805–1874),  Гольдони (Карло – итал. драматург;  1707–1793), Бомарше(Пьер Огюстен – франц. драматург;  1732–1799), Стасов(Влад. Вас. – историк искусств; 1824–1906), Щепкин (Мих. Семёнович — знаменитый  актёр в эпоху становления русского театра; 1788–1863). <…>   

    – Каратыгин (знаменитый русский трагик; 1802–1853),  Тальони (Мария – прославленная итальянская балерина XIX века; 1804–1884) – перечислял Бомбардов, ведя меня от портрета к портрету, – Екатерина Вторая,  Карузо (Энрико – знаменитый итальянский оперный певец; 1873–1921),  Феофан Прокопович (русский политический и духовный деятель, архиепископ; 1681–1736), Игорь Северянин (один из второстепенных поэтов Серебряного века; 1887 –1941),  Баттистини (Маттиа – знам. итал. певец; 1856 –1928),  Эврипид (древнегреческий драматург, умер в  406 г. н.э.), заведующая женским пошивочным цехом Бобылева...» 

Выше, так сказать, по методу Пушкина и Гоголя настоящим автором романа символически  явлена глубина характера мирового театра в лицах и с большим юмором. Без данных нами в скобках пояснений выше перечисление безымянных иностранного происхождения фамилий для непосвящённого может звучать как головоломка. Например, «Тальони» – мужчина или женщина?.. или даже кличка?..  В этом совершенно гоголевском перечислении рядом с легендарными знаменитостями  оказываются неизвестные, но живые работники театра и актриса бездарная - фаворитка талантливого директора, как позже выяснится. Плюс к этому имеются портреты властителей, имевших претензию быть в искусстве законодателями мод. Так в мировой истории «самый кровавый» римский император Нерон прославился жестокостью и страстью к показной – на широкую публику актёрской игре. Когда император выступал на сцене, в театр сгоняли насильно, и никто под страхом жестокого наказания не мог уйти, хотя представления длились до 12 часов. В прямом смысле на этих представлениях и рожали, и умирали. 

При Нероне случались и представления и другого рода: сжигая первых христиан, император якобы пировал при свете этих живых факелов. И даже если пристрастные древние историки преувеличили жестокость Нерона, то, во-первых, он к этому сам дал повод. Во-вторых, страсть этого императора к театрализации своей власти едва ли можно подвергнуть сомнению: при Нероне  в е с ь  Рим был театром – в не слишком весёлом смысле.  В итоге случился грандиозный пожар, уничтоживший значительную часть города. Поползли слухи, что император сам велел поджечь Рим, потому как, якобы, хотел описать пожар в стихах. Вспыхнуло народное  восстание, за которым стояли недовольные аристократы. Нерон потерял власть и во избежание позорной казни по римскому обычаю вынужден был совершить самоубийство. Перед смертью он будто бы произнёс: «К а к о й   великий  а р т и с т   п о г и б а е т!». Но, думается, что умирающий император ошибался: напрямую в одном лице сочетать власть с искусством – это у него не получилось.

 Так и не сумев сделать посредственно одарённого художественными талантами императора гением, власть при Нероне только внешне оделась в тогу искусства, а последнее выродилось в прямую власть. И после они как бы уничтожили друг друга: искусство исчезло, поскольку исчезла его цель – облагораживать сердца. А искусная умная власть действует не напоказ: тайные нити власти не должны быть на виду. О Нероне как лице в истории супер символическом далее ещё неоднократно пойдёт речь.

После портрета «певца и артиста» императора Нерона что удивляться, когда приказавший повесить портрет сего актёрствующего тирана  директор Независимого театра Иван Васильевич (аналогия  – с Иваном Грозным) сам окажется крутым  театральным диктатором?! Но, в отличие от Нерона, он ещё и гениальный актёр. И плюс к этому ярко проявляет обще человеческое свойство поступать «наоборот».  Очень сложная, неоднозначная личность – Иван Васильевич! Вот в «Театральном романе» ехидный  актёр Бомбардов объясняет идеалисту драматургу Максудову:

   – Е с л и  ж е  к т о-л и б о… вздумает повлиять на Ивана Васильевича (директор театра), он добьется  только того, что Иван Васильевич поступит  н а о б о р о т.
   – Но почему?!
   – Он никому не доверяет.
   – Но это же страшно!
   –  У всякого большого человека есть свои фантазии, – примирительно сказал Бомбардов.

Собственно, в лице Ивана Васильевича явлена старая истина: всякое новое на определённом этапе становится старым и начинает сдерживать дальнейшее развитие. И старое (традиции), и новое (дальнейшее развитие) – из этого равно состоит культура. Здесь работает закон единства и борьбы противоположностей: без старого нет нового, и новое немыслимо без основы – старого. Вопрос только в том, – где между этими двумя составляющими нужный безболезненный баланс?! Таков психологический, без "врагов" подход к теме.


Из «Театрального романа» забавное перечисление портретов проникнуто авторской иронией, но в нём есть и горькая истина: «актёры»  мировой сцены – личности весьма разнородные. И пересечение путей этих личностей и комично, и трагично вместе. Талант и особенно гениальность нередко сочетались с тяжёлыми чертами характера в обыденной жизни. Здесь важно подобно Нерону совсем не перепутать искусство с обыденной жизнью: на сцене погибший герой встанет, а в жизни – нет. На сцене злодей произносит на публику само разоблачительный монолог, а в жизни – едва ли.

В жизненной «игре» важно не перейти некую незримую черту: «фантазии большого человека» не должны уводить за пределы – за границу человечности и морали. Нерон эту черту перешёл: поменять местами жизнь с искусством – штука и в личном, и в государственном  плане очень опасная, закономерно ведущая именно к тиранству, к большой крови в стране, а потом к гибели – главного «актёра». Цель Нерона ясна: напрямую использовать силу искусства в целях власти, – сия мысль соблазняла немало правителей от Нерона до Сталина, тоже как Иван Васильевич никому не доверявшего.
________________________________________
                ___________________________________________________



ИМПЕРАТОР  НЕРОН  КАК  СИМВОЛ  ЖЕСТОКОСТИ.  Слова «С и л ь н а я  личность!»  подразумевают в том числе и сильное, всё новое поглощающее устремление к какой-то цели. Был ли император Нерон сильной личностью ? Да, был. Его энергия - его стремление к само обожествлению равно и на троне, и в искусстве поразительно! А был ли он благой личностью?! Нет, не был. Был ли он особо прозорлив? Едва ли. Вместо лавров великого артиста Нерон посмертно добился, что его имя на долгие века сделалось или его сделали нарицательным – расхожим символом жестокой вседозволенности под маской само внушённой гениальности. Принц Гамлет в разных переводах восклицает: «Б е з  з в е р с т в а, сердце! Что бы ни случилось, Души Нерона в грудь мне не вселяй!» - «Спокойнее! Нерон мне не пример!» - «Душа Нерона в эту грудь не внидет!»

 До 1917 года в гимназиях подробно изучалась история Древнего Рима, что давало лучшее представление во много сейчас абстрактного смысла слова «тиран», отсюда возникали и сравнения тиранов древности со своим временем. Так в первом романе Булгакова «Белая гвардия» именно Нерона вдруг вспоминает убегающий от петлюровцев вчерашний гимназист и ныне юнкер Николка Турбин: 
 
«Николка… выбежал на  мрачный, скверный  двор… и напоролся на  человека в тулупе… Рыжая  борода и  маленькие  глазки,  из которых сочится ненависть. Курносый, в бараньей шапке, Нерон. Человек, как бы играя в веселую игру, обхватил Николку левой рукой, а правой уцепился за его левую  руку и стал выкручивать ее  за  спину…
   – Ах ты, сволочь! – сипло закричал  рыжебородый  и  запыхтел,  –  куды? стой! – потом вдруг завопил: Держи, держи, юнкерей держи. Погон  скинул, думаешь, сволота, не узнают? Держи!
   Бешенство овладело всем Николкой, с головы до ног <…> Он оскалился, как волчонок. Николка выбросил руку с кольтом из кармана, подумав: "Убью, гадину, лишь бы были патроны". Голоса своего он не узнал, до того голос был чужд и страшен.
   – Убью, гад!
 Желто-рыжий дворник, увидавший, что Николка вооружен, в отчаянии и ужасе пал на колени и взвыл, чудесным образом превратившись из Нерона в змею:
   – А, ваше благородие! Ваше...
   <…> Но кольт (Николкин) не  пожелал выстрелить… Николка в отчаянии… как боевой петух, наскочил на дворника и тяжело ударил его, рискуя застрелить самого себя, ручкой в зубы… \ Дворник же вскочил на ноги и побежал от Николки…  Николка  увидал, что половина его бороды стала красной. Затем он  исчез. <…>  "Э… Этот Нерон предаст.  Зубы я ему расколотил... Не простит!"»
                _________________________

Кроме рыжего цвета волос, какое историческое отношение какой-то из России дворник 1920-х годов имеет к императору Нерону? Никакого. Сравнивается как бы моральный уровень поступков. Ударившая в младшего Турбина вспышка злобы спонтанно родила в Николкиной голове это сравнение. Опасность была для Николки остро реальной:  в революционное годы расстреливали и  «юнкерей», и даже кадетов - десятилетних мальчиков.

 Кроме имени Нерона как символа зла, римская тематика вообще была популярна в России. Потому что негласной опорой русской государственной политики было утверждение: «Москва – третий Рим, а четвёртому не бывать!» Откуда взялось такое утверждение?.. Как известно, преемницей мощи Рима стала Византия, а Россия – преемницей от ослабевшей Византии христианства. Поэтому официально считалось, что России предназначена мессианская роль: самодержавно-царская и православная Русь должна хранить правую веру и доблестно бороться с её врагами: такая была государственная, с младших классов гимназии внушаемая «идея фикс». Для успеха которой нужен был очень талантливый правитель! В 1914 году, когда политика мало способного самодержца Николая II привела Россию вместе с её мессианской ролью на грань краха, 22-летний поэт Осип Мандельштам с горечью скажет:

            …И,  к а ж е т с я,  опять
Нам незачем богов напрасно беспокоить —
Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,
Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
 _________________________________________________
             

Сложен всякий человек и глубок, как море, особенно современный, нервный человек. – Ф.М. Достоевский – из Записной тетради


ТИРАНАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ. ГРАНЬ  МЕЖДУ  ДОБРОМ  И  ЗЛОМ. Как мы уже выяснили, единого определения личности нет:
–   Л и ч н о с т ь — это конкретный человек со всеми его уникальными  особенностями  на психологическом и физиологическом уровнях. А сколько этих способностей? Интересов, влечений и социальных ролей?!
 
Л и ч н о с т ь  явление неоднородное, как из пазлов сложенное, – мало этого! Л и ч н о с т ь  ещё и непостоянна – весьма изменчива, восприимчива к новому: к любому слову, к любому извне чувству, мысли, убеждению, лозунгу. Не только годы и социально профессиональные роли меняют личность: она меняется каждый день и час, хотя мы этого за собой сиюминутно и не замечаем. Новые идеи могут совершенно менять поведение личности, которая самой себе будет казаться прежней: «И   з н а ю, что могу навек возненавидеть, как любила!» – изрекает графиня Диана в популярном фильме «Собака на сене» по одноимённой пьесе испанского драматурга  Лопе де Вега (1562–1635). И графиня получает ехидный ответ: «К о м у  дана такая сила, тот небывалый человек!»

По собственному сей момент желанию поменять чувства трудновато, но чувства, и правда, переменчивы, а человек – и внушаем, и само внушаем. Пословица справедливо гласит, что что «от любви до ненависти один шаг!». И случаются такие перемены незапланированно. В романе Гончарова «Обыкновенная история» молодая девушка говорит вчерашнему избраннику, что она разлюбила его "нечаянно". А ещё ведь бывают и парадоксальные варианты и любви-ненависти! Чувства изменчивы, а уж услужливое личное сознание всегда приищет логическое оправдание перемене: сознание человека – великий подтасовщик, и за ним нужен глаз да глаз!


 Какое-то более или менее устойчивое ядро целостности, безусловно, есть, иначе и личности бы вообще не было. Это ядро личностной целостности есть – на некоем данном этапе устойчивое  у с т р е м л е н и е м  к определённым жизненным ценностям. Достоевский называл это «нравственный ц е н т р» или «всепоглощающая   и д е я». Именно такое всепоглощающее устремление будет соединять в целое постоянно получаемую сознанием новую разнородную информацию. Но и устремление нуждается на новых этапах в постоянном подтверждении. Стоит прежнему устремлению пошатнуться, как вчера ещё вроде приличный человек  в д р у г  может с д е л а т ь с я  убийцей и тираном. Тиранами не рождаются: ими становятся в определённом времени при определённых обстоятельствах. Что замечательно явил Шекспир.

 У Шекспира в «Макбете» ведьмы колдуют: «З л о  станет правдой,  п р а в д а — злом»; «Г р а н ь  между добром и злом – с о т р и с ь!» И честолюбивая леди Макбет убеждает мужа в необходимости убийства короля, чтобы занять его место.  Но ведь в начале то пьесы Макбет преданно сражается за короля! Выходит, что преданный властителю как идее власти легко может перенести эту идею на себя как на нового главного её носителя. А ведьмы тут нужны в качестве сценического олицетворения тайных движений души, ну и как эффектная на сцене фантастика. У  Агаты Кристи есть изумительное пост шекспировское высказывание: «К о г д а  идеалист становится фанатиком, г р а н ь  между добром и злом  с т и р а е т с я», – ведьм для этого не требуется.

В пьесе  «Мера за меру» стирание грани между добром и злом случается без помощи ведьм и прочей нечистой силы. В этой пьесе по сюжету мнимо уехавший герцог передаёт полноту власти - делает своим наместником самых высоких моральных правил придворного Анджело. Которого герцог в тайне желает испытать: «К о г д а  достигнет  в л а с т и, – Как знать! Увидим, как себя явит Тот, кто безгрешным кажется на вид». Герцог определяет и меру, когда суровый правитель ещё не тиран:

Т  ю р е м щ и к.  Жесток наместник наш!

Г е р ц о г.  Не то, не то….         
  …Ели б сам он грешен
Был в том, что так преследует в других,
Тогда б он был тираном, но теперь –
Он только справедлив.

 Власть – всегда тяжёлое испытание. Анджело, вдруг воспылав преступной страстью, с неожиданной для самого себя лёгкостью переступает грань между добром и злом. Чтобы бы заполучить понравившуюся девицу, Анджело готов преступить закон и мораль:

                ...Теперь я начал 
И со своих страстей узду снимаю 
                ...Клянусь я страстью,
   Во мне кипящей, я сумею стать
   Тираном! Говори все, что захочешь,
   Но ложь моя,  – знай это наперед, –
   Над правдою твоею верх возьмет.  – Шекспир «Мера за меру».  Пер. Т. Щепкиной-Куперник               

Разве не определению той же шекспировской переломной между добром и злом грани посвящено всё творчество Фёдора Достоевского?! Власть – самая опасная приманка, ведущая за грань добра. Так Пушкин в «Евгении Онегине» заметит: «М ы  в с е  г л я д и м   в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы  Для нас орудие одно…» Наполеон I – тоже символ сильной личности, ради власти не считавшийся с жертвами. В отличие от Нерона, Наполеон – обольстительный символ удачливого самоутверждения: почти нищий стал императором! Многие ли хотели бы быть на месте Нерона?.. Как-то, знаете ли, некрасиво и неуютно. А вот сделать карьеру Наполеона – многие ли бы с ходу отказались?!

После поражения и смерти Наполеона его романтизированный образ оставался кумиром и французского народа, и многих вполне образованных личностей во всей Европе: удачная самореализация всегда зачаровывает! Отсюда уже близко к не различению добра и зла: «Наполеон – великий человек!» – «Но Наполеон залил кровью Европу!». Стоит переставить эти фразы местами, как мы, образно говоря, уже у означенной пресловутой моральной грани. Кумир Евгения Онегина «Столбик с куклою чугунной  Под шляпой с пасмурным челом, С руками, сжатыми крестом…» – статуэтка императора Наполеона  легко может быть заменена образом другого тирана или удачливого политического лидера настоящего времени. Тут главное – не ошибиться в выборе кумира.

Достоевский тему наполеонизма последовательно разовьёт в «Преступлении и наказании». Сильная личность – от природы добрый человек Родион Раскольников становится одержим идеей, что высшему человеку – по задаткам подобному императору Наполеону человеку – можно убить, чтобы потом осчастливить всё человечество. Сколько несчастий принесла эта теория самому Раскольникову,  должно бы быть памятно со школьной скамьи! Преступление Раскольникова тоже попадает под категорию самоутверждения личности в рамках жёстко негативного давления общества и тяжёлых для Раскольникова обстоятельств. При этом выходит, что позволив себе убить, Раскольников «убил» себя как в прошлом гуманную личность. Чтобы «воскреснуть» ему придётся пройти долгий путь осмысления.
 
И история,и Шекспир,и Достоевский, и другие достойные доверия личности указывают, что итоговый переход граница добра и зла почти всегда связан с убийством или с опасностью для собственной жизни.


.