Цыганская водка

                ***

 - Ну, что, Юрок, записываешь, или запоминать будешь? Тут мне в уму еще одна история вспомнилась из девяностых. Хохма, конечно, хоть и сквозь слёзы.
 
 Стоял у нас в городе тогда вино-водочный магазин. На углу Октябрьской и Ленина. В советское время никогда очередей там не видел. Когда нужно кому – зашел, купил, употребил и наслаждайся пением птах в сквере, что напротив.
 
 Но потом же - Указ, почти сухой закон, алкоголь только с двух часов дня, и стало это место весьма популярным. Люди задолго до двух подтягивались, номерки на руках писали, знакомились, влюблялись иногда, знаю одних – поженились даже. Очень интеллигентная семья. Нынешние «Одноклассники» - детский лепет по сравнению с той очередью. Заявки в друзья мигом рассматривались. Нравился человек – друг, не нравился – в бан. Сильно не нравился – в жбан. Всё просто было. Два завсегдатая появились – их потом всенародным голосованием в старосты очереди выбрали. Так они за порядком смотрели – что ты! Муха не проскользнёт. В очередь – как на работу ходили. А в тот день – не знаю, что за причина была, ни одного, ни второго. Очередь волнуется, но дисциплину соблюдает. Номерки пишут, новостями обмениваются, Горбача поливают – всемирная паутина местного розливу, ни дать не взять.

 И вот время уже к половине второго идет, очередь принимает форму шланга вдоль Октябрьской. А дело, помнится к празднику было. К 1 мая. Народу набежало – человек, может сорок, а то и пятьдесят. Я тридцать седьмым стоял – как сейчас помню. Так вот, стоим в ожидании. Культурно стоим не толкаемся, мест чужих не занимаем, и вдруг подкатывает к магазину на «Днепре» с коляской цыган. Старый, такой, с бородой… Годков бы ему сбросить – Будулай вылитый. Рубаха на нем фиолетовая, с такими, знаешь, рукавами свободными, сапоги, жилеточка черная, кепка, ну, колорит, одним словом. Из люльки выскакивает ай-на-нэ, тоже вся разодетая – юбки одна из-под другой торчат, в ушах серьги из цыганского золота до плеч болтаются. На плече платок краями асфальт подметает. Выскакивает, значит, она из люльки, а Будулай по газам и скрывается за поворотом. Она, значит всю очередь проходит и становится в конце, номерком, значит, себя обозначает и стоит – ни к кому не пристает, гадать не рвется, доллары не предлагает, золото не скупает, стало быть и впрямь за алкоголем приехала. Постояла она минут пять, очередь сдала и к дверям магазина.

- Милые! – кричит, племянника женим, свадьба сидит, алкоголь не рассчитали, срочно еще требуют. Пустите без очереди, бесплатно погадаю.

 Ну, а дураков-то в очереди нет.

 Алкаши есть, любителей без фанатизма шкалик опрокинуть – человека три-четыре в конце стоят, а дураков не видно. А она и на колени падает и всё свое обаяние в ход пускает, и просит войти в положение, недопитый цыган, кричит, хуже подстреленного кабана. Но очередь, надо сказать крепкая попалась, ибо понимают, что двумя-тремя бутылками на свадьбе не обойтись, а если она ящиком тариться будет – может не хватить задним. Поэтому как могут, игнорируют её и просят занять своё место и дожидаться очереди. Походила она, походила, да и скрылась за поворотом. А там – с той стороны, запасный вход в магазин, но мы как-то не придали сначала этому факту значения, а когда придали – поздновато было.

 Вот уже и два часа пробило, и дверь открыли, и первые счастливчики внутрь неспешным шагом вошли и очередь продвинулась. И смотрим – из-за угла тащит наша цыганочка ящик водки, ставит его на тротуар и опять за угол убегает. И пяти секунд не проходит, как она второй ящик прёт. На очередь не смотрит, и теперь, значит, она всех игнорирует.

Ну, тут кто-то из очереди про совесть заговорил. И мол, только о себе и думают, и кто это разрешил в одни руки два ящика? Ну и пошло – поехало. А она словно глухая сделалась – ничего не слышит, никого не видит. Стоит с этими двумя ящиками на углу перекрестка, руку в бок уперла и напевает там себе что-то. Вдруг опять Будулай – как из-под земли, подъезжает, смотрит на эти ящики, потом на нее, и выпускает автоматную очередь ругательств в её адрес. Из всего сказанного становится понятно, что водку цыгане вообще не пьют, а на свадьбе и подавно, и надо было брать коньяк, а не это пойло. Она пытается оправдываться, но Будулай слезает с мотоцикла и отвешивает ей такие оплеухи, от которых она оказывается на земле. Сев на «коня», он говорит своё последнее слово – «коньяк», и второй раз скрывается за поворотом. К цыганке подскакивают сердобольные граждане, поднимают её с тротуара, угощают носовым платком, потому что у нее, у цыганки, течет кровь.
 
- А куда же я теперь это дену? – спрашивает она. Назад то не возьмут.

- Да это ж разве беда? – спрашивают граждане. Это ж мы вмиг устроим. – И деньги ей суют и в течении минуты разбирают у неё эти два ящика, и очередь сильно редеет. В суматохе такой стихийной халявы, никто и не заметил куда та цыганка делась. Ящики отнесли к запасному входу, номерки на руках упорядочили, стоим дожидаемся своей очереди.

 Сколько-то времени прошло, подходит один из задних «любителей без фанатизма» с початой бутылкой той самой водки, и у очереди, значит, интересуется, никто, мол, цыганку эту не видел? Понимая подвох, очередь все-таки для порядка спрашивает, что случилось?

- Так ведь, вода здесь, граждане! – И он, демонстративно выливая содержимое бутылки себе в ладонь, в подтверждение своих слов пробует жидкость. – Как есть вода!

 И образуется, значит, немая сцена, как в гоголевском «Ревизоре».

 Ну, а что? Это были девяностые, все выживали как могли… Жаль только, что выживание это сильно пошатнуло доверие к человеку. Как там? Облапошить ближнего легко, но это не значит, что ты умней, это значит, что ближний тебе чересчур доверял…