Хрупкая зябкость

— Среди ночи я вышла писнуть, зябко кутаясь в клетчатый плед. Моя русые волосы струились как водопад по обнаженной спине.
— А у нас что — плед есть?
— Купишь завтра, кстати. Мне нужно.
— Ну отвезу, конечно (см. картинка над текстом), купишь, если надо.
— Беззащитная фигурка, закутанная в мягкий халат. За окном голуби ссорились из-за мякушки хлеба. И мне в эту минуту, глядя на них, подумалось, что мякушка хлеба — это моя душа...
Казалось бы, идти всего несколько метров.  Но, вдруг... Юные натуралисты единодушно решили не тянуть кота за хвост. Когда у меня совсем не было ни сил, ни настроенмя сопротивляться и звать на помощь...
И вот эта близость... Корабли лежат разбиты, сундуки стоят открыты, конечно...
А ведь я, в эту минуту, так боялась любви! Ну не была готова. Я даже до конца не проснулась. «Не-е, до свадьбы стрёмно без резины то давать», — почему-то проносится у меня в голове. А тут еще писать, блин, хочется...
— Шлимазлы в полярной ночи не дремлют, кукла Лена! А ты как думала, закутанная в мягкий халат?
— Содержание этой фразы, если оно есть, то от меня ускользнуло. Шлимазлы — это кто?
— Это юные представители Малых народов Севера. Неужели не слышала?
— Вспомнишь тут. Я даже не успела словить себя на мысли о том, о ком же я думала в эти мгновения... Представляешь? Я вообще чуть дара речи не лишилась на минуту. Ну и не христопродавец ты после этого?
—  Ну извини, кукла Лена. Просто спросонья по достоинству оценил всю твою хрупкость и зябкость. Ну и, ни минуты не раздумывая, как юный пионер...
— Голова твоя седая, пионер он юный. Ты, своим поведением, только себе некролог портишь, нехристь. Чего не спишь то среди ночи?
— Думаю я, кукла Лена. Все-таки автобус «Мерседес Бенц-515» Луидор 22360С (Mercedes-Benz Sprinter 515 CDI), новьё практически...
— Да ладно тебе! Пропишем в договоре аренды, что новьё, впишем штрафные санкции, если что. Да и аккуратные они вроде раньше были. Не первый же раз арендуют и ничего... Спи, давай.
— А ты хоть пописала?
— Да посцала я, о Господи! Слушай: «Свой путь в литературу она начала в тринадцать лет. В кровати видного деятеля...». Это Цветаева?
— Да вроде больше некому. Ну не Борис Пастернак же.
— Угу, некому больше. Развалился он тут, христопродавец. Какая глыба, какой матерый человечище — это Пастернак твой. А Цветаева: «Распутин пытался, было, сделать её своей любовницей. Но, в последнюю минуту, поленился...».
Ну никакой в тебе романтики, блин. Я чувствую, что у меня есть способности для этого. А ты? Местечковые хохмочки с претензией на интеллектуальные смыслы, русофобское ёрничанье — и ведь этот фонтан не заткнешь!
Евреи не живут, а обдумывают жизнь. Борец за права евреев на Храмовую гору у тебя одна в голове. Не способен ты понять...
— А что, блъдь, кто-то покушается? Ну почему я неспособен, кукла Лена? Эта твоя идея кажется мне пронзительно свежей и чарующе живой...
— Эрдоган опять претендует, взвесив всю совокупностью соображений. По телеку сказали. Да надоел мне Карабабах твой, отстань. Ты чего добиваешься — чтобы вместо мягкой улыбки и милого: «Спокойной ночи, милый!», раздалась душераздирающая истерика? Так у меня не задержится!
И убери ты с меня ручищу, мне дышать так тяжело, кому сказала? Придвигает он меня, конечно. У меня поэзия в мыслях — а тебе всё секс на ковровой фабрике. Насмотрелся, блин, с молодости жизнеутверждающих порнофильмов. 
Спи, давай, завтра вставать рано. Договор на Луидор этот чертов составлять...