Тысячеглазый. Часть третья. Глава 2

2

        Родителям Каракосов позвонил по телефону, решив домой ни в коем случае не ездить. Впервые он почувствовал, что видеть их совсем не обязательно. Голос мамы в телефонной трубке стал достаточной питательной порцией для того, кого она когда-то вскормила грудью.

        Временно он попросился пожить у Веселовского. Жора снимал небольшой деревянный домик в Малаховке. Жилище было так себе, с минимальным комфортом и холодное. Зато вокруг был участок с елями и ольхой. По утрам земля казалась пропахшей сырой корой и лапником. Вечером можно было жечь костёр и болтать, слушая треск горевших веток.

        Так прошла неделя, похожая на отпуск.

        В воскресенье около десяти утра Лера вышел во двор. День был солнечный и прозрачный. Свежий утренний воздух и яркий свет делали его приятным чуть ли не наощупь. На синем безоблачном небе можно было рисовать самыми блёклыми красками. Всё равно рисунок получился бы чётким и контрастным.

        Жорик второй день был по работе в городе. Готовилась премьера и режиссёр терзал постановочную часть претензиями. Ему не нравилось всё, включая складки на заднике и грязные кабели у софитов. Веселовский отбивался от режиссёра как мог, но будучи человеком театра, уступал тому чаще, чем возражал, и в конце концов просто заночевал на Гнездниковском, чтобы с выгородкой, светом и реквизитом всё было, как он сам выразился, «чики-чики».

        Два дня и две ночи в Малаховке в пустом доме показались Каракосову ожиданием и прелюдией чего-то сладко-томительного, как в детстве подарка на Новый год или на день рождения.

        И вот сейчас он стоял на крыльце и наблюдал за невысокой молодой женщиной в синем кашемировом пальто и широкополом белом берете, которая бродила по участку и как будто что-то искала, раздвигая прошлогоднюю траву носком высокого белого сапога. Он узнал её сразу, словно ударился головой о стену. Конечно же, это была Ариоль! Он никогда прежде не видел её в этом пальто и берете, но надо ли влюблённому видеть лицо предмета своей любви, слышать её голос или тем более осматривать её одежду для того, чтобы узнать даже во мраке.

        Лера наблюдал за девушкой, получая бессмысленное удовольствие от происходящего. А она продолжала разгуливать среди деревьев, даже не собираясь обращать внимание на хозяина. В конце концов можно было подумать, что она здесь не впервые.

        Наконец Ариоль повернулась в сторону Каракосова, узнала его и помахала ему рукой. Лера спустился с крыльца и подошёл к ней, сияя лицом.

        - Вот и я, - сказала девушка вместо приветствия. И сразу объяснила причину своего появления. – Меня привёз сюда Георгий. Он побежал в магазин на станции. Купить что-нибудь к чаю. А к вам у меня записка от папы. Он хочет вас видеть как можно быстрее. Вот она, возьмите!

        Каракосов развернул сложенный пополам лист из хорошей почтовой бумаги.
«Роман увлекательный… надо встретиться, поговорить… есть кое-какие идеи… сегодня в 14. 00 у меня дома».

        Он поднял взгляд и увидел оленьи глаза. Захотелось вдруг сорвать с головы девушки берет, чтобы волосы разметались у неё по плечам, глаза заблестели ещё ярче и стали совсем дикими. В голове металось что-то вроде «Сарынь на кичку!», свистели палаши и неслись куда-то кони. Утреннее солнце сверкало сразу со всех сторон.

        - Я подумал тогда, что вы похожи на русалку, - сказал Лера неизвестно к чему. – Но теперь вижу, что вы дикая кошка. Осторожная и смертельно опасная.

        Ариоль промолчала, слегка прищурилась и вдруг действительно стала подобна маленькой хищнице. Она держалась свободно, но свобода и лёгкость тела свидетельствовали о готовности к убийственному прыжку.

        - А вы к тому же ещё и фантазёр, - девушка произнесла это как бы осуждающе, но Каракосов уже понимал, что слова об опасной кошке пришлись ей по вкусу.               

        - Не притворяйтесь, Ариоль. Вы действительно опасная женщина.

        - Какой ясноглазый.

        - Тысячеглазый.

        - Сильный образ.

        Он смотрел на неё с таким восторгом, что девушка покраснела.

        - Прекратите. А то я уйду, - сказала она не то сердясь, не то подзуживая молодого человека. – И вообще, давайте на ты. Если честно, меня раздражает надуманная комильфотность.

        В эту секунду появился Веселовский с бумажным пакетом. Видно было, что он очень устал за эти два дня и втайне мечтает остаться один в своей малаховской халабуде, чтобы выспаться. Премьера спектакля на Гнездниковском должна была состояться во вторник. Жора имел два дня выходных и не хотел тратить их на болтовню с хорошими, но по существу не близкими ему знакомыми.

        Через час Лера и Ариоль электричкой ехали в Москву. Каракосов попытался узнать у девушки, что его ожидает, но она объяснила, что отец не посвящает её в свои дела. Роман он прочитал за один день и одну ночь, спрятал у себя в кабинете и никому из домашних не показывал.

        - Единственное, что могу сказать: кажется, ты поразил его навылет. Он пригласил на сегодняшнюю встречу Сашу Корна, который тоже прочитал твой роман. Это бард и диссидент. По-моему, всё очень серьёзно.

        - Они хотят использовать меня для какого-нибудь скандала?

        Ариоль быстро и почти не слышно сказала: «Меня это не касается. Думай сам, Тысячеглазый. Ты ступил на поле, где успех может стоить жизни», - после чего скорчила смешную гримаску и отвернулась к окну.

        Оказавшись в кабинете Данилы Ивановича, Лера немного растерялся. Шторы на окне были раздвинуты, солнечный свет украшал напольные часы и книжные шкафы золотым оттиском. Чёрный стол казался не рабочим местом, а музейным раритетом, мерцавшим дорогой плоскостью и дорогими гранями. Шагал на стене светился каким-то мистическим светом.

        Среди этого благородного и дорогостоящего сияния тёмным пятном выделялся невысокий человек без возраста. У него была густая шевелюра, цепкие глаза и впалые щёки. Он стоял в дальнем углу комнаты, плечом подпирая стену. Руки он держал в карманах чёрных брюк, заправленных под чёрную водолазку.

        Во рту у него дымилась сигарета и пепел, накапливаясь, падал на пол.

        - Знакомьтесь, - Цветных развёл и свёл руки, приглашая гостей сходится, подобно боксёрам на ринге. – Лера Каракосов, автор романа. Саша Корн, журналист, писатель, поэт, бард и вообще - человек-оркестр.

        Ладонь и пальцы у Корна оказались как бы пластилиновыми и очень неприятными. Каракосову показалось, что бард ощупывает его руку, словно отыскивает уязвимое место в надежде оторвать её и унести с собой.

        Ему захотелось незаметно очистить ладонь после рукопожатия. Поэтому он заложил руки за спину и двумя короткими незаметными движениями вытер их о пояс брюк.

        Данила  Иванович тем временем сел за свой  стол-музей и произнёс:

        - Я, господа, пригласил вас с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: мы на краю гибели, - затем он вынул из ящика стола картонную папку и выложил её на столешницу. – Наш убийца – роман никому неизвестного автора Леры Каракосова под названием «Бунтарь».

        Он расшнуровал папку, достал оттуда толстую рукопись и, аккуратно поправив её края, взвесил на руке.

        - Он никогда не будет напечатан, но уже сейчас начал свою разрушительную работу. Он прочитан по меньшей мере двумя людьми. Потом рукопись пойдёт по рукам, и количество разрушенных судеб, разорвавшихся сердец и свихнувшихся голов только увеличится. Оберегая своё будущее, мы можем уничтожить рукопись. Но что делать с автором, который наверняка имеет другие копии и готов орудовать ими всем на горе, я не знаю. Не убивать же его, в конце-то концов!

        Лера, выслушав Цветных, подумал только одно: «Я попал в яблочко. «Бунтарь» станет моим трамплином в будущее».

        Не отделяясь от стены, Саша Корн спросил:

        - Вы понимаете, о чём речь, молодой гений? У вас такое лицо, как будто вы выиграли в лотерею автомобиль. Вы или новый Джойс, или круглый дурак, сечёте фишку?

        Каракосов посмотрел в сторону человека-оркестра и веско сказал:

        - Я всё понимаю. Только не люблю быдлячества. Смените этот тон, или я за себя не ручаюсь.

        - Тихо, тихо! – повысил голос Цветных. Он смотрел как бы на рукопись, но следил за повздорившими гостями. – Гадостей в своём доме я не позволю. Выбирайте выражения, прошу вас. Давайте поговорим о романе. Присядьте к столу и начнём работу.   

        Саша Корн спокойно прошёл мимо Леры и сел в кресло. Вынув новую сигарету и зажигалку, он опять закурил. Цветных удовлетворённо кивнул и придвинул ему пепельницу в виде грецкого ореха.

        Автор «Бунтаря» занял соседнее кресло, но отодвинул его подальше от человека-оркестра. Неожиданно он подумал о том, что был бы рад видеть в этой комнате не чёрного задиру, а Ариоль. Но тут же отбросил эту мысль, поняв, что в ней больше чувственной глупости, чем спокойного ума.

        Данила Иванович открыл первую страницу романа.

        - Вот как вы начинаете, - он надел очки и зачитал фразу. – «Мир недообъясним. Он развивается по неизвестным нам законам. История обманывает нас, убаюкивая наше сознание тем, что худшее сменится лучшим.

        И когда происходит наоборот, делает вид, что в этом виноваты мы сами.

        Живоруков разжал зубы и вытащил дуло пистолета изо рта. Ему показалось, что он крепко спал и вдруг проснулся. Мысль про недообъяснённый мир спасла его от самоубийства».

        Прочитав это фрагмент, Данила Иванович обвёл глазами собеседников, точно спрашивая: каково?

        Лера молчал, Корн курил отвлечённо, как будто был глухой и ничего не слышал.

        Цветных кивнул и откинулся на спинку стула, демонстрируя всем своим видом, что эксперимент удался.

        - Уже шесть этих предложений, - сказал он наконец, - решают судьбу вашего романа.  Советский мир объясним, и спорить с этим нельзя. Пистолет для самоубийства в советском мире - вещь невозможная. Автор сразу показывает нам, что он с этим не согласен. Смело! Потому что эта демонстрация вмиг захлопывает перед ним двери всех советских журналов и издательств. Он попадает в список «неблагонадёжных» и может, извините за прямоту, валить из страны на все четыре стороны.

        Возникла пауза. Корн курил, Лера ожидал, что будет дальше. Вступление он понял. Теперь его интересовало развитие сюжета, в котором ему выделена главная роль. Четыре года, проведённых над рукописью «Бунтаря», были вкладом в сегодняшнюю modus in rebus* .  На иное он бы и не согласился. Откровения, которые пришли к нему во время работы и ставшие возможными благодаря хвалёной «тысячеглазости», стоили ему достаточно дорого. В хрусталиках всех его глаз шла юзом его страна. Торговать знанием будущего он, конечно, не собирался. Но хотел быть вовремя услышанным и понятым.

        Он не знал, как спасти возможную жертву, но видел, что опасность рядом. «Бунтарь» бунтовал против слепоты, глухоты и бездействия тех, кого недообъяснённый мир готов был погубить куда более страшным оружием, чем вложенный в рот ствол пистолета.

        Вдруг Саша Корн нагнулся к столу, сунул окурок в пепельницу, потом взглянул на Леру. Взгляд у него был как бы увертюрный, то есть обещающий дальнейшее сюжетное развитие.
 
        - У меня два вопроса к автору, - вежливо и уважительно сказал Корн. По тону было ясно, что он интеллигентный человек и, несмотря на свою эпатирующую внешность, очень внимателен к происходящему, к людям и, вероятно, человек глубокого, свежего и оригинального ума. – Но сначала извините меня за мой первоначальный настрой. Теперь собственно вопросы. Что именно убедило вас в таком развитии событий в СССР до 2025 года? И ещё: если развитие событий таково, то не спровоцирует ли ваш роман панику? Я имею в виду культурный и интеллектуальный коллапс?

        Цветных перевёл взгляд на Каракосова.

        - Дело в следующем, - Лера поднял глаза на соседа, уточняя способ обращения.

        - Саша, - подсказал Корн. – Это творческое имя. Немного псевдоним, немного игра.

        - Спасибо, - Лера откликнулся на вежливость. -  Будущее описано мною так, как его вижу я. Вероятно, не в деталях, но с точностью хирурга в каждом переломном моменте. СССР исчезнет в начале 1990-х годов, потом будут войны и техногенные катастрофы на его бывшей территории, страшные теракты, узурпация власти одним лицом, имитация осуждения ситуации в стране  и как бы борьба за власть между слабаками, выращенными самой этой единоличной властью. Потом ещё один развал страны на более мелкие части и к 2025 году -  крупный передел власти, так как лидер будет смещён своими же прихвостнями, которые вышвырнут его и устроят драку у престола за мелкие оставшиеся территории и отощавшие денежные мешки. К тому времени возникнет опасность полного поглощения страны другими державами, но этого не произойдёт, так как среди держав не найдётся лидера, способного взять на себя руководство таким огромным геополитическим поворотом. А у нас появится политическая коалиция, взявшая власть в свои руки и объявившая программу возрождения. Это будут военные и интеллектуалы. Что же насчёт паники… - Лера коротко усмехнулся. – Её не будет, потому что страх не выжить страшнее паники, которая внезапно может подсказать выход из гиблой ситуации. Мы будем опять выживать и ждать очередной Божьей милости великому народу.

        - Всё логично, - Саша Корн потёр ладонями, словно согревая их. Лицо его было в напряжении. – И ваш бунтарь Сева Живоруков будет бунтовать как раз против тех, кто идёт против исторической логики.

        - Только в некотором смысле. На самом деле он будет искать того, кто не побоится пустить ему пулю в лоб, увидев в нём фанатика и приверженца этой псевдологики. Мир недообъясним и история не всегда меняет худшее на лучшее. Она может открыть дверь ещё более отвратительному, и ждать, что после заката обязательно будет восход, могут только идиоты и глупцы. Вот идея Живорукова.   

        Корн снова закурил и спросил:

        - В финале романа ваш герой прячется в сумасшедшем доме. Он сдался? Бунт не состоялся?

        - Да. Он понимает, что стране нужны не бунтари, а  мыслители. Нужен не желудок, а разум.  Жизнь людей превратилась в бессмысленное потребление.  Живоруков не понимает, как убить эту чуму, и перечёркивает свой неудавшийся бунт рукой врача-психиатра.

        Повисла пауза.

        - Вас обвинят в извращении государственной идеологии, - негромко сказал Цветных.  – Скорее всего не посадят, но предложат как можно быстрее покинуть СССР.

        - Меня это мало интересует, - Лера не притворялся. – Я люблю свою страну и хочу участвовать в её реинкарнации. Я вижу, как она распадается и вижу, что это может зайти слишком далеко. Сначала к бунту, а потом к дурдому.

        Цветных и Корн переглянулись. Их взгляды говорили о том, что разговор приблизился к кульминации.

        Данила Иванович встал и отошёл к двери, как бы самоустраняясь от дальнейшего разговора. Саша Корн понизил голос:

        - Теперь послушайте меня, Лера. «Бунтарь» не во всём объективен, но смел и справедлив. Вы очень талантливый писатель. И в некотором смысле опасный для любой системы. В том числе и для нашей. Но… - он прищурил глаза и выпустил облачко сигаретного дыма, -  так или иначе необходимый людям, в ней существующим. Многие из них думают так же, как вы, или почти так же. Поэтому…

        Цветных приоткрыл дверь, выглянул, потом закрыл её и кивнул барду – можно. Корн заговорил быстрее:

        - Сейчас группа людей: известных литераторов, политиков и учёных – создаёт журнал, подобный знаменитому «Метрополю» 1979 года. Условное название «Метроном». Как некий парафраз тому запрещённому государством вызову. Я один из его активных участников. Хочу просить вас предоставить роман для публикации в первом номере. Думаю, наша редколлегия возьмёт «Бунтаря» с удовольствием. Слово за вами, Каракосов.  Славы не обещаю, но известность вы получите запредельную! Короче, вы согласны?

        - Да.

        - И даже не хотите подумать о последствиях?

        - Нет.

        - Ну а что, если…

        Лера резко поднялся и дрожавшим от радости голосом выпалил:

        - «Если» – это и будет самое интересное.

        Троица простилась, договорившись на следующий день встретиться в доме, где состоится собрание участников первого номера журнала.

        Поздно вечером Каракосов в возбуждении целый час бродил вокруг дачного домика в Малаховке. Он был счастлив и ему было страшно. Он дал согласие на участие в «Метрономе» и чувствовал, что совершил отчаянный шаг в бездну. Ту самую, в которой хранятся залежи, именуемые несчастьем, счастьем, мукой, страданием, откровением и сбывшейся мечтой.


*мера вещей (лат.)


                *   *   *


Продолжение следует.