То, что вокруг...

       Море расплетало спутавшиеся на ветру косы солнца. Нежными тонкими льняными прядями спадали они до самого дна, укрывая собой бородатые валуны, да долгие, на сколько хватает взгляда, поляны скользких на ощупь камней. По-над ними, променадничали субтильные мальки кильки и суетились щекастые барабульки, походя цепляя пудру битых раковин себе на усы. Прогуливался бесцельно, бахвалясь отцовством, морской конёк, чуть не под ручку с рыбой-иглой, что совалась ко всем беспричинно, капризно выпятив загодя прикушенную губу.
   Бычки-домоседы посапывали осоловело, приклеившись к самому гладкому на вид краю камня, вблизи морского окуня, что грустил, прощаясь с девичеством, превращаясь степенно в сорванца и повесу. Тут же, - стайки скумбрии и сельди тёрлись боками о воду, нарочно вынося близость друг друга. Как водится, длительное соседство часто оборачивается почти что родством, а в данном случае, меланхолия первого семейства с лихвой окупалась бесшабашностью и неразборчивостью второго.
   За сей суматохой и мнимой безобразицей со дна наблюдала скорпена, противник любой излишней торопливости. Сидя на дне, она могла часами наблюдать звёзды через подвижную линзу воды, была не прочь порыбачить, отдавая предпочтение тем мелким прохвостам, которые так уверены в себе, что норовят проскочить мимо носа, являясь помехой вдумчивому наслаждению морским пейзажем.

   А где-то там, в глубине устилает собой дно камбала, чуть выше,  тёмной стороной кверху - скаты студят придонный ил мелкими вихрями, да дельфины в высоких котлах готовят уху на обед.
   И долго ещё кипят  волны перламутровыми пузырьками медуз. Тонкие, нанизанные на серебряную леску оборки, удерживают их в пределах пары глотков воды, которую греют они, как холодный кисель за щекой. Бывает, краб, размером с грецкий орех, засмотревшись на них, оступается и сползает на перепонку дна, между двумя волосатыми пальцами, обросшими водорослями, что сжимают каменную чашу моря. Он всегда немного расстроен от того, но больше смущён своей неуклюжести, хотя, сам того не понимая, избегает печальной участи заснуть навечно на донышке пыльной банки, между снулым мальком и кусочками раскисающих водорослей.

   Море мерно перебирает серые камешки в глубоких растянутых карманах. Ему нравится их мягкое глиняное постукивание, что баюкает и бодрит заодно. Здесь же, на дне, поводя чуткими аккуратными ушками, внимает тихому стуку падина. Обыкновенно она торопится запастись солнечным ветром, ссыпая его через ловко устроенную воронку прямо в валун, сбоку которого некогда так удобно примостилась. Но время от времени, чаще, чем к тому взывает осмотрительность, падина замирает вдруг, и принимается дирижировать, предоставляя слово то шуршанию волн, то глухому тону камней или паузам солнечных медовых струй.
   Вот бы и нам так почаще,- останавливаться и пытаться услышать не одних лишь себя, но других и то, что происходит вокруг...