Наши соседи

Наши соседи  М.В.Лола

(Киноповесть)
По соседству с Северным полярным кругом лежит наша страна – наша родина Северный край. Мы ее обитатели любим свою страну – холодную хмуроватую, с тонким слоем почвы, со скромной растительностью на ней. Однако, как чудо, встречаются не хилые боры из трехсотлетних сосен, серьезные хмурые ельники – с вековыми елками и раскорячившимися над ними лиственницами, и уж совсем чудо из чудес кое-где - кедры. Давным- давно посадили их трудолюбивые монахи. Мало кедров на нашей земле, но те которые есть, говорят о том, что могут они расти в наших краях. И еще по долинам рек – дары природы – заливные луга. А если не ленивые люди живут, то и хлебородные нивы встречаются среди таежных лесов.
Прожили мы свою жизнь в этом крае по соседству с совсем уже северными народами – нашими соседями: ненцами, коми, долганами, энцами, чукчами. Потеснили их в свое время, в далеком прошлом наши предки, подвинули  их ближе к Северу, даже кое-где за Северный Полярный круг, подальше от цивилизации.
Так вот с энцами получилось. Жил этот народ по Енисейским берегам и в низовьях реки Обь с притоком реки Таз. Центр их страны  звался Мангазея. Простиралась она от тундры до лесотундры, и до таежных лесов, куда гоняли энцы своих оленей пасти, и где охотились на лесного зверя. Как-то давно, в центре Мангазейской земли, по берегам реки Таз развелось несметное количество соболей. Соболиные шкурки и привлекли предприимчивых русских и даже заморских людей. Все чаще стали наезжать незваные гости. Ловят соболя, у местных людей – энцев скупают и выменивают шкурки. Задешево отдают шкурки энцы, или эннэчэ, как сами себя они называют. Зато продать их в Москве или заморских странах можно дорого.
Много соболя было на Мангазейской земле. Тут и русский царь подключился. Наложил ясак на местных жителей, и повелел построить острог. И вот уже стоит на реке Таз, в центре соболиного промысла город Мангазея. Сверкают золотом купола церквей, и зовется город Мангазея - Златокипящая. Перекликаются стрельцы на сторожевых башнях:
-Славен город Москва! – кричит один.
-Славен город Тобольск! - отвечают с соседней башни.
-Славен город Мангазея!
Но недолог оказался век заполярного города. Переловили  всех соболей на земле Мангазее, и один за другим случились два пожара в городе, и ушли люди  искать другие места, где можно поживиться богатствами северной земли. Но осталась память о городе Мангазее и удивление от его возникновения, до расцвета и погибели. И не умирает та память. Как магнитом притягивает к себе любознательных людей место, где стоял город Мангазея.
Так случилось с нашими литературными героями, примерно в 1923 году. Эта выдуманная история описана в повести «Откуда взялся Остап Бендер».
Несостоявшаяся экспедиция
Остап пошел на другой конец перрона и записался в какую-то научную экспедицию рабочим. Назвался Петровым Юрием. Еле успел. Партия была уже сформирована, и вот-вот  отправиться на реку Томь, по которой   сплавится до Оби и дальше до самой ее губы, а там - по реке Таз до какого-то старинного города, от которого теперь ничего не осталось. Начальником этой партии был ученый дед, профессор Василий Иванович, которому уже давно пора на покой. Обо всем этом Остап узнал от парня Васи, по виду студента, который и записал Остапа четвертым по списку. Взглянув на его штиблеты, выдал  сапоги и комплект рабочей одежды. Вася страшно суетился, куда-то бегал, чего-то закупал, с кем-то договаривался. В состав экспедиции входила интеллигентная женщина средних лет, которая все время вздыхала, казалась расстроенной, иногда принималась вытирать набежавшие слезы.
Итак, парень суетился, женщина плакала, ученый дедок пребывал в радостном возбуждении, часто обнимал парня Васю, потирал руки. Рабочие, их было трое, безучастно курили самокрутки и безмолвствовали. Остап, пока, не мог разобраться, что к чему. Наконец, он отвел в сторону Васю и спросил, почему женщина плачет, отчего дедок радуется, чего Вася так суетится и кажется расстроенным и растерянным, а рабочим дела нет до всего, что происходит.
- Эх, расскажу тебе! Это мой дед. Отец моего отца. Он археолог. В архивах нашел  документы о том, что на севере на реке Таз в 17  веке  стоял город с церквами, торговый город, центр соболиного промысла. Стоял, стоял, а потом всех соболей вокруг выбили, и люди город покинули. Город исчез с лица земли. Вот мой дед и стал мечтать добраться до места, где этот город стоял, и посмотреть, что там осталось. Должно же что-то остаться. Дед много раз писал, просил организовать экспедицию. Но все нет и нет. Дед состарился, уже 80 лет. Стал тосковать об этом городе. Того и гляди, помрет от тоски. Даже плакать стал по ночам. Вот моя бабушка продала все свои драгоценности и шубу из соболя, и сказала: «Вот тебе деньги. Найми рабочих. Поезжай на реку Таз. Сделай раскопки».
Ну, дед собрался и едет. Я его до Томска провожаю. Там он должен встретиться с одним ученым – биологом, который в этом Городе был и все там видел, поэтому мы такой крюк делаем, через эту станцию. В Томске судно подходящее найму. Я не могу с ним ехать. Учусь в университете. Вот отправлю экспедицию и обратно поеду. Много уже пропустил. Уговаривали деда отложить экспедицию до следующего года, чтобы летом. Нет, ни в какую. Боится, что умрет и не увидит это место, где город был.
- А женщина почему плачет?
-Лаборантка его Нина Петровна. Думает, что погибнут они в этой экспедиции. Но она его ни за что не бросит.
-Дед твой не понимает, что реки скоро станут. Зима же на носу.
-Надеется успеть. Его ничто не остановит.
*   *   *
 На поезде доехали до города Томска. Вася договорился с капитаном и владельцем крепкого быстроходного катера за хорошие деньги доставить экспедицию в реку Таз, на место бывшего города. Капитан оказался веселым громогласным парнем, звали его Володя. Узнав, что профессора зовут Василий Иванович, он, первым делом заорал:
- О! Как Чапаева! Молодец! – схватил за руку и долго ее тряс.
Потом все досконально выспросил о цели экспедиции, пришел в неописуемый восторг, одновременно возмутился и тут же решил, что надо делать: «Ты молодец, Иваныч, хоть и профессор! Это надо же такому случиться. Был Город с домами, церквами, лавками, кузнями и вдруг исчез. Нехорошо, несправедливо! О чем только царское правительство думало? Ну, мы это так не оставим. Советская власть не позволит. Построим обратно все, как было. Я тебе, Иваныч, так скажу – ты там осмотрись, как придем, и на бумаге все вычерти, как оно там есть. Ты чертить умеешь? Там должно что-то сохраниться. Это же не так давно и было – 17-ый век. Это же не до новой эры. И письмо товарищу Ленину – так, мол, и так. Поправить надо это дело. Мы все подпишемся».
Профессор чрезвычайно обрадовался такой поддержке, и сказал своей верной лаборантке Нине Петровне: «Вы слышите, Ниночка? Это глас народа. Володя сразу все понял. Какой умный и смелый. А на ученом совете не поняли, отказали в экспедиции. Мол, не время сейчас, нет денег, другие есть задачи – поважнее. Хорошо, что я их не послушался. Елена Евгеньевна тоже поняла. Достала денег. Проводила меня в экспедицию. Я так счастлив».
Нина Петровна ответила:
-Да, да, Василий Иванович, - а потом отвернулась и горестно вздохнула, но профессор этого не заметил.
-Вы знаете, Ниночка, когда Елена Евгеньевна  провожала нас с Васенькой на вокзале, она крестила меня и говорила: «Храни тебя Господь». И это при всем народе. Мне было так неловко. Но что поделать, она соблюдает старые традиции.
-Это ничего, Василий Иванович, старые традиции были неплохи. Например, пожертвовать для мужа своей жизнью или своим покоем, а уж про драгоценности и говорить не приходится.
-Я понимаю, Ниночка, на что вы намекаете. Ведь она, даже, шубку свою продала, а впереди зима. Может, я не прав, что пошел на это. Принял от Леночки эти деньги?
-Нет, нет, что вы, Василий Иванович, все правильно. А на зиму у Елены Евгеньевны теплое пальто есть.
Остап, прослушав все эти сбивчивые речи, тем не менее, уяснил суть происходящего и стал думать с досадой: «Влип я в историю. Ну, куда меня несет с этой гнилой интеллигенцией. За полярный круг. В город, которого нет. Профессору 80 лет, а если он там умрет. Васька уехал себе в свой университет. Деда на меня бросил. У меня, между прочим, в Москве Химический институт. Ежемесячная  стипендия. А я вот должен плыть с этим дедом. Если бы еще это был мой дед». – Но тут Остап вспомнил, почему он «влип в историю» и успокоился. Пересидеть свои неприятности за Полярным кругом – лучше не придумаешь. Уж там-то ЧК его нипочем не найдет.
Они отчалили от причала города Томска. На берегу стоял коллега и друг Василия Ивановича, махал рукой и вытирал глаза белым платочком. Судно быстро набрало скорость и бойко побежало вниз по течению, оставляя позади себя порт,  набережную и вскоре весь город исчез из вида.
Тут Остапа позвал капитан Володя: «Юра, слушай сюда – вот штурвал, вот подача топлива. Держи судно так, чтобы красные бакены были справа, а белые слева. Если навстречу судно, вот флажок, махнешь ему, чтобы разойтись. Да, что б ты знал, судно мое «Ореликом» зовется. Я спать пошел».
 Остап не успел рот открыть, а Володя уже нырнул в люк кубрика.
«Так, - подумал он, - кажется, я стал капитаном. Сбылась мечта моего детства. Только плывем мы совсем не в Рио-де-Жанейро и не на большом белом теплоходе».
Хоть это и был не большой белый теплоход, но судно – не простое. Остап вырос на берегу моря, вблизи порта и кое-что знал о морских судах. Он уже осмотрел Володино суденышко, причем, с большим интересом. Мал золотник, да дорог – это подходило. Осматривая корпус и оснастку, Остап понял, что это когда-то было парусно-весельное судно, прочно сшитое с округлой формой днища. Вдоль борта на палубном настиле лежала мачта и паруса, а в нижнем отсеке – две пары весел. Но катер был моторным, зачем же Володя возит с собой паруса и весла? Мотор был «Дизель», похоже, с большим запасом мощности, превышающим потребности небольшого судна.  На корме стояли бочки с жидким горючим, похоже, с нефтью. Судно легко слушалось руля. Остап осторожно добавил оборотов, и скорость увеличилась. Тут же из кубрика вынырнул Володя:
-Ты что, кто тебе велел? – Оттолкнул Остапа, сбросил обороты. – Здесь нельзя. Войдем в Обь, тогда можно будет. А ты рисковый, что любишь с ветерком? Я сам такой.
-Дядя Володя, откуда у тебя такой катер?
-Только вот этого не надо, давай без «дяди». Нашел дядю. Ты сам дядя, посмотри на себя. А почему ты спросил про катер? Что ты в нем особенного нашел? Можешь не отвечать. Раз спросил, значит, понимаешь толк в судах. Я его сам сделал.
- Как сам?
- Ну не совсем сам. Его мой отец в Архангельске купил. Еще до революции. А сделали его холмогорские мастера. Это было парусно-весельное судно. Корпус без единой железки сделан. Я его каждый год на леса ставлю, и днище смолю и конопачу. Ты видишь, я на него дизель приспособил. Если полные обороты дать, он на небо взлетит.
- Зачем же ты паруса и весла возишь?
-Насчет неба, я погорячился. Но на большой воде, при попутном ветре, если я паруса поставлю, могу скорость до 50 узлов развить. В войну у меня его отобрать хотели, вернее отобрали. Только завести не смогли. Без меня его никто не заведет. Я почему взялся деда в Таз-реку доставить. Во первых – кроме меня за это дело никто не возьмется, а если и возьмется, то до ледостава все равно туда не дойти на обычном судне. Во вторых – я хочу возможности своего Орелика показать всему честному народу. Пусть знают! В третьих – платят хорошо.
- Володя, тебе не кажется странным, что Василий Иванович туда под зиму идет.
-Не кажется. Сейчас он там осмотрится и весной сразу за раскопки примется. Я бы на его месте тоже так сделал. А если он весны будет в Петрограде дожидаться, потом добираться, рабочих собирать, на месте обживаться. Лето наступит, а лето там короткое. И не успеет ничего сделать. Нет, он все правильно делает. Даром, что профессор.
- Но как же он там будет зимовать? Он же старый очень.
- Он же не один там будет. Петровна с ним, рабочие, ты. Как люди зимуют – обычное дело. Я за вами приду на Орелике под осень.
В Нижневартовске к Остапу подошли завербованные Васей рабочие: 
-Юрка, ты скажи -  Иванычу, что мы дальше с ним не поплывем. Домой нам надо. Васька сказал на месяц, а мы слышим, они там зимовать собираются.
-Господа, то есть, товарищи, - перепугался Остап, - как прикажете понимать? Вы дезертируете? Вы наносите советской науке предательский удар в спину. На вас надеется Ученый совет Петроградского университета, Народный комиссариат просвещения, лично товарищи Ленин, Троцкий, Урицкий и Луначарский. Я как беспартийный коммунист немедленно сообщу о вас, куда следует. Прямо сейчас иду и пишу в ЧК.
-Ладно, Юрка. Не надо писать. Остаемся мы.
Мужики сбежали в Сургуте, где капитан Володя приставал на полчаса по своим капитанским делам.
«А я-то чего смотрю, мне бы тоже надо покинуть этот корабль», - подумал Остап,  и продолжал плыть по течению на Орелике в составе экспедиции, сократившейся до трех человек, в качестве рабочего.
Капитан Володя сочувственно крутил головой, вздыхал, но призывал Остапа не падать духом, говорил: «Не боись, Юрка! Не пропадешь!»
«Хорошо тебе, капитан Немо, утешать меня, - думал Остап, - умчишься на своем  Наутилусе, а я хоть пропади с профессором и его лаборанткой».
Володя не просто крутил головой. Он что-то сосредоточенно взвешивал и прикидывал в своей голове. Потом позвал Остапа, сказав: «Слушай сюда», изложил свою программу. Он остаться зимовать с ними не может из-за судна. Его надо на леса поднимать, дизель снимать. А на пустынном берегу, малыми силами этого не сделаешь. Это только в порту можно. Еще не поздно вернуться всем составом. Он пробовал заикнуться об этом профессору, но оказалось – бесполезно. Профессор чуть не умер от возмущения. Значит, надо готовиться к зимовке, но зимовать надо в каком-нибудь поселке или стойбище оленеводов или охотников. Самим зимовье не построить. Нечего и думать. С этим профессору придется согласиться.
Подойдем  поближе, в устье Таза-реки поселок есть. Самоеды его Хальмер-Садэ зовут. Там русских много живет. Попроситесь к кому-нибудь на постой или найдете пустую избу. Там и причал хороший. Весной, как лед пройдет, наймете карбаз с мотором или с парусами, да и на веслах можно, и дойдете до места назначения. Иванычу, пока, не говори. Готовить его будем. Петровне скажи.
-Есть, капитан! – ответил на этот план обрадованный Остап. – Я так понял, что у нас есть шанс живыми остаться.
-Это уже от вас зависит. Можно ведь и от скуки умереть. Если делом будете заниматься, то и не помрете.
-Каким нам делом заниматься?
-Ты же, Юра, не вчера родился. Еду готовить, печку топить. Дрова заготовлять надо. Там, куда мы идем, леса имеются. Тундра только начинается. На охоту будешь ходить. Собаку купи. Ружья у вас есть. Зверь там разный водится. Песцы из тундры забегают. Рыбачить можно. Оленя дикого завалишь – на всю зиму - с мясом. Поселок этот – самое подходящее место. Профессор пусть сидит, книги читает. Вон он их сколько везет. Сам пусть книгу напишет. За зиму как раз успеет. Только керосина вам надо прикупить. Лампа у него есть и стекла запасные. Все! Давай договариваться. Нас трое – против одного. Должны договориться.
-Но ты, Володя, имей в виду, он хоть и один, зато профессор-ученый. Мы можем его и не переспорить.
-Как это не переспорить, а здравый смысл? Он, как профессор должен понять, не дурак же он.
-Были такие ученые. Против них – все, а они на своем  стоят. Галилей, например.
-Знаю, знаю. Это который потом сказал: «А все-таки она вертится».
Первым перед Василием Ивановичем выступил Володя. Изложил свои доводы. Особо он напирал на то, что если они пойдут вверх по Тазу-реке, то потом Володе не вырваться из ледового плена. Катер будет раздавлен, а сам Володя погибнет. Первого оратора сменил Остап, который сказал, что он не умеет строить избушки, ходить на лыжах, стрелять из ружья, имеет слабое здоровье, не переносит холода и обязательно уомрет, если ему придется зимовать на пустынном берегу реки Таз, вдали от людей.
Нина Петровна сказала:
-Василий Иванович, я вас умоляю.
Профессор сдался.
Между тем Орелик добежал до дельты Оби и, аккуратно ее миновав, вышел на большую воду в Обскую губу. Это уже настоящее море. Ширина верст сто. С юга дует хороший ветер. Володя поставил парус и прибавил оборотов. Вот тут все и увидели, что это за корабль. Более чем триста верст до Тазовской губы они пробежали за четыре с половиной часа по Володиному хронометру. Там, где воды Оби и Таза соединяются, Володя с сожалением сбросил обороты, убрал парус и, сделав плавный разворот на восток, вошел в Тазовскую губу. На следующий день добрались до устья реки Таз и на левом берегу нашли поселение. Рубленые избы, ненецкие чумы, амбары, причал, люди ходят, дети бегают, собаки, олени, даже, лошадки попадают в поле зрения. На самой большой избе красный флаг. Жизнь.
Причалили. Выгрузились. Василий Иванович выдал Володе плату за рейс. Заставил расписаться. Договорились, что Володя придет за ними на следующий год в начале сентября. Простились, и Орелик побежал в обратный путь.
«Свершилось, - думает Остап, - давай превращайся в самоеда, а сначала иди во дворец с красным флагом и узнай, что этот флаг означает».
-Юра, вы куда? – Закричали хором Василий Иванович и Нина Петровна.
-Иду вручать верительные грамоты правителю этой страны. Заодно узнаю, где нам можно переночевать.
В доме под красным флагом, как точно рассчитал Остап, находился начальник всей округи от Оби до Енисея и от Северного полярного круга до Северного ледовитого океана. Назвался он председателем Ненецкого совета Петром Григорьевым.
Узнав, кто такие, велел поселиться в пустом доме рядом и приходить каждый день на занятия по ликвидации безграмотности.
-Мы грамотные, - обиделся Остап.
-Тем лучше. Будете учить грамоте население. Женщина пусть учит писать, ваш старший товарищ – читать, а ты, молодой товарищ, будешь преподавать математику. Про Пифагора слыхал?
-Слыхал. Это был портной. Он штаны изобрел.
-Григорьев долго хохотал. Оценил шутку. Потом сказал:
-Очень хорошо, что вы к нам прибыли, а то я один. Теперь я буду вести основной предмет – политграмоту. Оказалось, что председатель Ненецкого совета еще является директором школы и единственным преподавателем всех предметов во всех классах.
Василий Иванович хоть и согласился на зимовку в поселке, но все его существо и душа и тело были против. Его неудержимо влекло туда, где был Город, и это было уже так близко. Каких-то триста верст, всего какая-то одна десятая часть их пути. И он стал тайно готовиться к путешествию. Ему нужно нанять лодку с гребцами. Он не пожалеет никаких денег. Пусть Ниночка и Юра останутся здесь дожидаться его обратно. Он доберется до Города на лодке и останется там хотя бы на несколько дней. Люди с лодкой  подождут его и они все вместе вернуться обратно. Ему надо хотя бы дня три. Увидеть. Обойти Город. Сделать приблизительные замеры. После этого он уже будет спокойно дожидаться весны в теплом домике в поселке, готовиться к серьезной работе – раскопкам. Василий Иванович обошел поселок, договорился с двумя мужиками, которые за двести рублей согласились сходить с ним на лодке до Города и побыть там три дня. Место это они знали.
Остап и Нина Петровна узнали о готовящемся путешествии, решили, что дальнейшее сопротивление бесполезно – они пойдут с ним. Договорились еще с одной лодкой. Большую часть экспедиционного имущества и своих вещей они оставили в домике. Отправились налегке, с надеждой - до морозов вернуться в поселок.
И вот они высадились на правом берегу у впадения в реку Таз небольшой речки. Лодочники уверяли, что здесь и был когда-то Город. Профессор сделал стойку еще в лодке. Потом покрутил головой туда-сюда и воскликнул на самой высокой ноте, на какую был способен:
Да, да! Это он! – Больше он ничего не мог сказать, перехватило дыхание.
«От радости в зобу дыханье сперло», - подумал ехидный Остап, и помог профессору сойти на берег. Потом подал руку Нине Петровне.
Василий Иванович уже носился по берегу, словно гончая. Останавливался, всматривался под разными углами в окружающий пейзаж, ковырял землю. Наконец он угомонился. Сел на берегу, достал блокнот и стал быстро писать, поставив в начале листа значок «приблизительно». Исписав несколько листочков, он  вскочил и опять устремился осматривать местность, но уже более спокойно. Остап, заинтересовавшись, ходил за ним и слушал, что Василий Иванович говорил:
-Здесь у них был кремль-детинец. Видите, Юра, заметный земляной валик. Он ограждает квадратный участок, примерно с полдесятины. Должны быть сторожевые башни. Внутри кремля были избы разного назначения. Резиденция воеводы. Церковь и тюрьма.
-Церковь – ладно, а тюрьма им зачем, Василий Иванович? Вы еще скажите, что у них ЧК была.
-Что-нибудь такое было. Аналогичное. Тюрьмы и темницы существовали с древнейших времен. – И профессор прочитал небольшую лекцию о пенитенциарных системах.
Остап огорчился. Он думал, что за полярным кругом тюрем не должно быть.
Между тем стало темнеть, надо было подумать о ночлеге. Лодочники люди привычные к ночевкам, где придется. Два русских охотника и два ненца. Для них ночлег забот не составляет – развел костерок и сиди или лежи около тепла. Замерз один бок – повернулся. Собрали дрова. Профессор пересмотрел все сучки. Не сжечь бы какую историческую реликвию. Разожгли костер, перекусили,  попили чайку. Скрючились вокруг костра ночевать.
С рассветом Василий Иванович, храбро разогнув части тела, жизнерадостно объявил, что ночевка у костра – совсем неплохо.
-Можно всю зиму так прожить. Ничего страшного. Вот товарищи ненцы, наверное, часто так ночуют.
На это старший из ненцев сказал:
-Нет. Это плохо. Надо чум.
-А что, это замечательная идея. Зачем нам дом, изба. Чум – это прекрасно. Целая народность живет в чумах. Надо купить чум и зимовать в чуме.
На это тот же ненец сердито сказал:
-Нет, чум не купить. Не продается.
А русский охотник, владелец лодки категорически возвестил:
-Вы, господа хорошие, заканчивайте свою гулянку. В поселок идти надо. Ветер меняется. С севера подует, замерзнут реки, пешком потопаете да и утонете в полынье.
-Как же так! – Огорчился профессор. – Уйти сейчас, когда мы достигли цели. Пришли в Город и уйти, не осмотрев все, что здесь есть, что сохранили для нас четыре столетия.
-Чего тут смотреть. Мы тут каждую кочку знаем. От города одна труха осталась.
-Нет, вы не правы, товарищ. Здесь у самой поверхности можно сделать замечательные открытия. Найти свидетельства жизни, которая здесь кипела! – И пошел – поехал. На полчаса завелся.
Ни Остап, ни Нина Петровна не могли устоять против доводов и энтузиазма профессора, но не бывалые охотники – северяне и мореходы. Старший из них сказал:
-Если мы вас тут оставим, вы замерзните и вас съедят звери вместе с вашими тетрадками, а нас отдадут под суд и в тюрьму посадят. Нельзя терять время, в поселок идти надо.
И с этими доводами Остап и Нина Петровна согласились и были готовы плыть в обратный путь. Но не профессор Василий Иванович. Он стал на берегу, как памятник самому себе и сказал:
-Я остаюсь!
Два русских и два ненца сделали друг дружке знаки отойти, сели в кружок и стали тихонько советоваться. Остап обеспокоился. Он подумал, что сейчас они вскинут свои ружья, возьмут их на «мушку» и под страхом смерти заставят сесть в лодки. Он готов был покориться, может, и Нина Петровна послушается, но профессор, кажется, скорее примет смерть, чем покинет Город своей мечты.
«Если бы это был Рио-де-Жанейро, тогда понять можно».
Но представители двух братских народов не стали открывать военные действия. Старший русский подошел к Василию Ивановичу и сказал:
-Мы уходим, товарищ профессор. Вернемся на оленях, когда река станет. Привезем чум, все ваше, провиант. Тут землянка есть. Вон в ельнике. Там ждите. Еду экономьте. На неделю вам хватит, а там, если ничего не добудете – зайца или оленя, поголодать придется.
Они собрали по карманам спички – отдали.
-Спички экономьте. Костер не тушите каждый раз.  Прыгнули в лодки и отчалили.
Эх, и весело же заскользили лодочки вниз по течению Таза-реки. Остап горестно вздохнул. Василий Иванович стоял счастливый, Нина Петровна радовалась, что он – счастливый, о себе не думала.
Отыскали землянку. Чтобы в нее войти, надо встать на четвереньки. Двери нет. Окна нет. Длина около сажени, ширина чуть больше полсажени. Однако от дождя и от снега спасет, а если заделать вход, то и от холода. Спать придется прижавшись друг к другу.
«Однако, - подумал Остап, - Нина Петровна женщина… Как-то того… общий номер на троих…» - и он стал думать, как бы устроиться поудобнее.
Первым делом он наломал еловых веток, устелил пол. Потом сделал из веток же, что-то вроде перегородки, навтыкав их заостренными концами в земляной пол, который еще не замерз и, таким образом, отделив треть землянки для Нины Петровны. Вылез из убежища и возвестил:
-Мадам, направо от входа – ваш будуар. Извольте осмотреть.
Нина Петровна заползла в землянку оттуда послышался ее веселый голос:
-Юрочка, какой вы молодец и джентльмен. Я побуду здесь немного, распрямлю спину, а то у костра всю ночь скрючившись просидела.
А профессору не до бытовых проблем. Делает замеры. Осторожно, осторожно копает маленькой лопаткой. На предложение Остапа помочь ответил:
-Нет, нет, Юрочка, я сам, - и благоговейно расковыривает еле заметный бугорок, уже схваченный морозом. Откалывает маленький кусочек - берет пробу почвы.
Вообще-то это обязанность Нины Петровны брать пробы, делать пакетики и подписывать их, но пусть она сегодня отдохнет.
«Интересно, они есть собираются? Сейчас – время ленча. Остап справедливо решил, что если об этом не позаботится он, то и никто не позаботится».
Он раздул костер, вскипятил воду, заварил брусничный чай. Достал три сухаря, помня наказ экономить еду. Пригласил участников экспедиции «к столу». Бодро подошел Василий Иванович, устало приплелась Нина Петровна. Почаевничали.
-Не расклеивайтесь, Ниночка. Вы не заболели?
-Нет, нет, Василий Иванович, не беспокойтесь. Просто ночь вокруг костра меня подкосила. Но я уже отдохнула. Юра сделал для меня уютную спальню. Я уже могу вам помогать.
-Давайте завтра. Сегодня я один справлюсь.
Назавтра зарядил дождь со снегом. Замел костер. Намочил дрова. Все лежали в землянке. Если вылезут, то к имеющимся неудобствам прибавится еще мокрая одежда. Решили переждать дождь, а он льет и льет. День, ночь, еще один день. К утру третьего дня вся земля покрылась ледяной коркой.
-Это ничего, - бодро объявил Василий Иванович, - значит, скоро река станет и нам привезут на оленях чум и наши вещи.
«Привезут, если не забудут», - думает Остап, берет ружье и не менее бодро объявляет, - молодые мужчины нашего племени идут на охоту. – И покатился по скользкой поверхности к лесу. Там было не так скользко, можно ходить.
Стрелять я умею и, даже, метко. Но во что тут стрелять. Кроме елок никого нет. - Ходил долго и вдруг увидел оленя. Остап замер. Олень стоял неподвижно, жевал ветку.
«И что? Я должен убить ни в чем не повинного оленя? Нет – хватит с меня убийств. Но что же делать? Если я в ближайшие дни никого не убью, нам будет нечего есть. Сухари скоро кончатся…»
Остап вернулся к землянке ни с чем, если не считать охапки относительно сухих сучьев. Профессор и Нина Петровна, скользя по наледи, ходили вокруг кремля.
-Юра! - Закричали они, - как охота? Убили кого-нибудь?
Остап содрогнулся от словосочетания: «Убили кого-нибудь».
-Нет, я промахнулся и он убежал.
-Кто это был, Юра?
-Это был огромный медведь.
-Боже, - ужаснулась Нина Петровна, он же мог кинуться на вас.
-Конечно, - злорадно сказал Остап, - он мог съесть меня. По-моему он был очень голодный.
Костер удалось разжечь от одной спички. Они вскипятили воду. Побольше насыпали в котелок брусничного листа, даже, попробовали пожевать его. Съели по сухарю.
«Если бы мне лодку и самодур, я бы мог ловить рыбу, а убивать «кого-нибудь», наверное, не получится. Если бы хоть заяц встретился. Зайца я, может быть, и убил бы. Зайцы, они ведь для того и существуют, чтобы их убивать: «пиф-паф, ой, ой, ой. Умирает зайчик мой» – это классика. Итак, я иду завтра на зайца».
И он его встретил совсем рядом с землянкой. Заяц сидел и доверчиво смотрел на Остапа веселыми глазками. Остап испугался.
-Ну, чего ты сидишь? – Сказал он зайцу, - я же могу убить тебя.
Заяц поскакал прочь. Остап выстрелил вдогонку и убил его.
-Юра, Юра! – К нему торопились Нина Петровна и Василий Иванович, - в кого вы стреляли?
-Зайчишку подстрелил, - небрежно сказал Остап, - вон он валяется.
-Ой, какой же вы молодец, - они схватили зайца, потащили к кострищу. Остап шел за ними, его мутило.
-В молодости я охотился. Вы увидите, Ниночка, как я умею обдирать и разделывать тушку.
«Ну, слава Богу, хоть это меня миновало. Каков профессор!»
Зайца ободрали, разрубили на куски. Половину мяса сложили в котелок, стали варить. Сначала съели печенку. Еле дождались, пока мясо стало мягким.
-Сольцы бы не мешало.
-Ничего и так хорошо. Народности севера веками обходились без соли.
На следующий день Остап снова пошел на охоту, но ничего не добыл. Он нарочно шел шумно, ломал ветки, топал ногами.
«Сегодня можно и не убивать. Еще половина зайца есть, ее и сварим. Завтра «кого-нибудь» подстрелю. Хотя завтра можно сделать перерыв, а то каждый день мясо и мясо. Вредно это. Вот послезавтра можно будет подстрелить дичину, если попадется».
По утрам стали появляться ледяные закрайки у берегов. Сначала их отламывало  течением и уносило вниз, а потом лед стал крепче, закрайки шире, наконец, осталась только протока по середине русла, скоро и она замерзнет. Спустя две недели после высадки экспедиции на берегу Таза, на месте старинного города, река стала, и лед начал крепчать. Участники экспедиции все чаще вглядывались вдаль, не покажутся ли оленьи упряжки с чумом, экспедиционным снаряжением и их личными вещами. Дни истаяли. Их заменили короткие серые сумерки. Все трое выглядели мрачными и несчастными. Большую часть суток они проводили в землянке, в кромешной тьме. Они лежали молча без сна и без дела. И вот как-то однажды, Остап сказал:
-Хотите, я расскажу вам содержание одной книги, которую еще никто не читал.
-Хотим, - сказали хором, - а вы, Юра, ее читали? Никто не читал, а вы читали.
-Я ее тоже не читал. Я ее сочинил. Она у меня в голове. Это рассказ о казацкой строевой лошади чистокровной верховой породы.
Остап рассказал о том, как казацкая лошадь «Матушка» осталась одна в порту. Ее хозяин снял с нее удила, отпустил подпругу, поцеловал в лоб и уплыл куда-то на корабле. Других лошадей их хозяева – казаки пристрелили, а эту не смог пристрелить казак Кондрат Даренко, не поднялась рука и она осталась стоять у причала. Она смотрела вслед кораблю, на котором уплыл ее хозяин, и плакала. Потом к ней подошел мальчик, дал ей кусок хлеба и погладил по щеке. «Матушка» пошла за ним и стала любить его также, как любила своего прежнего хозяина. Мальчика звали Остап Бендер. Он жил на берегу моря в старой барже со своими товарищами Ваней и Борей такими же бездомными сиротами, как и он сам.
Остап рассказывал свою книгу почти всю ночь. Перед утром они уснули. Когда наступил еле видимый день, Остап ушел с ружьем в лес. Вернулся он с хорошей добычей – с двумя куропатками и зайцем. Теперь у них,  почти, всегда было мясо и всегда – брусничный чай.
Василий Иванович и Нина Петровна с нетерпением ждали, но не мясной похлебки Они ждали продолжения книги о лошади «Матушке».
-Юра, вы замечательный рассказчик и у вас, определенно, есть литературный талант, - хвалил его профессор, а Нина Петровна согласно поддакивала. – Скажите, вы знакомы с героем книги с Остапом Бендером? Что же с ним потом стало?
-Я думаю, что он стал преступником, - безжалостно сказал Остап, - наверное, его посадили в тюрьму.
-Боже, какая жестокая несправедливость. Как же его жалко.
-Не переживайте, Нина Петровна. Если хотите, я придумаю счастливый конец для своей книги.
Остап рассказывал дальше. Они смеялись над смешным. Нина Петровна плакала в грустных местах. Когда Остап дошел до того, где описывались похороны Оксаны Даренко, она разрыдалась, а Василий Иванович категорически потребовал, чтобы Юра переделал этот эпизод.
-В книге переделать можно, а как быть с правдой жизни, - глубокомысленно изрек Остап.
-Но ведь это книга, литературное произведение, художественный вымысел. Такого же не могло быть в жизни. Писать надо о том, что бывает на самом деле.
«Ах, так! – Мысленно взвился Остап. – Ну, хорошо же! Сейчас вы у меня получите». – И далее следует рассказ о воспоминаниях героя книги Остапа Бендера о расстреле Афанасия Ильича Першина, доктора Гольдберга, убийстве всей семьи Вани вместе с малыми детьми, об избиении шомполами самого Остапа, и о страшной мести пятнадцатилетнего Остапа.
-Ну, это уже слишком, - сердито сказал Василий Иванович, - у вас, батенька, больное воображение.
А Нина Петровна испуганно промолчала.
-Дальше продолжать? Или уже достаточно изящной словесности? – Зло сказал Остап, а про себя подумал: «Как бы они меня не убили».
Хорошо, что на следующий день примчались оленьи упряжки. Стало не до литературных вечеров. Ненцы и русские те самые, что доставили экспедицию на лодках, выгрузили продовольствие, вещи, поставили чум. Они радовались, что все члены экспедиции живы и здоровы. Хвалили профессора:
-Молодец, герой!
И Остапа хлопали по плечам. Нину Петровну тоже похвалили:
-Не умерла? – Молодец.
Упряжки умчались. Потекли однообразные дни в ненецком чуме. Посередине – костер. Дым выходит в отверстие вверху. Дымно – в горле горчит. Горит лампа, воняет керосином. Снаружи чума – полярная ночь. Профессор явно упал духом. Бессмысленное сидение в чуме его убивает. Он все яснее осознает, что совершил ошибку, не вернувшись в поселок на лодках. Со стыдом вспоминает, как гордо стоял на берегу и торжественно произносил: «Я остаюсь». Вот и догордился. Заставил терпеть лишения женщину и молодого человека. Еще неизвестно, доживут ли они здесь до весны. К душевным мукам прибавились физические страдания и уложили профессора в постель, вернее – на оленьи шкуры.
Выбрав момент, когда Нина Петровна ушла за брусничным листом для чая, Василий Иванович попросил Остапа дать ему вычерченный в черне план Города и поставил крестик рядом с Городом, за его пределами.
-Юра, если я умру, то вот тут похороните, за Городом, чтобы не повредить культурный слой. Я думаю, что раскопки рано или поздно будут осуществлены. Жаль, что без меня.
-Что вы, Василий Иванович, как же без вас. Вы уж крепитесь, не поддавайтесь болезни. По-моему вы уже на поправку пошли. Вот план попросили. Давайте я вам чаю налью. – Остап говорил и говорил без умолку, и чем дальше, тем лучше становилось профессору. Он уже приподнялся и полусидел.
-Юра дайте мне мой блокнот, я должен кое-что записать.
-Вот и отлично, - обрадовался Остап, - а то взялись рисовать какие-то крестики на плане. Дайте-ка, я сотру. – И стер.
-Это была минута слабости. Вы не говорите Нине Петровне.
Профессор умиротворенный и вдохновенный долго писал что-то в своем блокноте, потом устроился спать и уснул. Утром он не проснулся. Они нашли его мертвым с закрытыми глазами и со спокойным лицом. Потрясенные, долго молчали. Потом Остап взял план Города и нарисовал там крестик, который накануне стер.
-Здесь он велел себя похоронить.
-Как это велел? – воскликнула Нина Петровна и заплакала.
Похоронили его на том самом месте, которое было указано на плане самим Василием Ивановичем. Остап выстрелил из ружья над могилой, и они стали собираться в путь в поселок Хальмер-Седэ. Здесь  им делать было нечего.
-Около трехсот верст, Нина Петровна, - говорил Остап, - не меньше недели надо идти на лыжах. Но идти надо. Нет у нас другого выхода. Здесь нельзя оставаться. Здесь нам нечего делать.
-Я не дойду, но я пойду с вами. Я умру дорогой. Я буду обузой вам, Юра, но я не могу здесь оставаться.
-Нина Петровна, а лет вам сколько?
-Сорок, а тебе, Остап? – перешла на ты, и назвала настоящим именем.
-Мне двадцать три, а почему вдруг Остап?
-Догадалась.
-Интересно, Василий Иванович тоже догадался?
-Нет, он всегда верил тому, что ему говорили. Ты назвался Юрой, он бы никогда не подумал, что может быть по-другому.
-Итак, я иду один. Приеду за вами на оленьей упряжке.
-Нет, Остап, не оставляй меня.
-Я вас оставлю. Вы же сами сказали, что будете мне обузой. Да еще умереть в дороге обещаетесь. Хорони вас потом, могилу копай. Один я в два раза быстрее добегу. Вы здесь и умереть не успеете.
-Я умру от страха.
Остап взял мешок с сухарями, спички, ружье, стал на лыжи, сказал: «Пока, не скучайте» и заскользил по припорошенной первым снежком, замерзшей реке. День быстро истаял. Остап шел при свете звезд. Шел и шел, пока не выбился из сил. По берегу чернели ели. Наломал лап, устроил постель, скоро уснул, успев подумать, что вот так можно и не проснуться. Решил долго не спать. Как начнет замерзать, встанет и пустится в дальнейший путь. Но  не замерз, спине было тепло, и он проспал дольше, чем предполагал. Рядом, прижавшись спиной к его спине, спала Нина Петровна. Она догнала Остапа, когда он уже спал.
Пошли дальше. Остап прокладывал лыжню, Нина Петровна шла за ним, немного отстав. Затем расстояние между ними стало увеличиваться. Остап, оборачиваясь назад, уже не видел ее. По тому, как он устал, решил, что второй день похода подошел к концу. И Нину Петровну давно не видно. Было темно, но на фоне снежной равнины увидел вдруг что-то. Подошел. Плавник. Сучья, ветки. Вот это подарок. Сейчас будет костер. Но нельзя торопиться. Надо сложить топливо, как надо. Растопочку терпеливо собрать, хорошо бы береста попала, но бересты не было. Насобирал, наломал сухих мелких веточек. Сделал пещерку – ювелирная работа. Должно загореться от одной спички. Дров много, он сложит большой костер, когда подойдет Нина Петровна, уже будет гореть. И вот костер пылает, разгоняет тьму, пышет жаром. Здорово! Вскипятил чай в котелке. Тут и Нина Петровна подошла:
-Остап, ты что так рано на ночлег остановился? Еще пяти часов нет. Часа четыре еще идти можно было бы.
Оказывается, она взяла часы Василия Ивановича.
«Ну и правильно. Зачем ему теперь часы. А я вот не подумал».
Она устроилась поудобнее, поближе к теплу. Достала блокнотик с карандашом, что-то посчитала:
-Примерно верст семьдесят пять за двое суток, за пятнадцать часов. Еще 225 верст осталось. Примерно. Вчера девять часов шли, а сегодня только шесть.
-Да я смотрю, вас не видно, а тут сушняк на берегу. Я и остановился. – Умолчал о том, что устал.
-А я подхожу, тут костер полыхает, чай вскипел. Завтра, после такой ночевки, мы должны не меньше пятидесяти верст пройти. Если бы еще ветер в спину да наст покрепче, можно бы и больше пробежать.
Да, если бы. А тут подул встречный ветер, мокрый снег пошел. На лыжи стало налипать. В конце концов, лыжи пришлось снять. Бредут с лыжами на плече. Версты три за час проходят. Из сил выбиваются. Отдыхают через каждый час. Не знают, сколько прошли за день. На следующий день – тоже самое. Но идут. Теперь уже вместе. Остап – впереди, Нина Петровна сзади след в след, Отставать нельзя,  след сразу заносит.
Наконец, приморозило. Стали на лыжи. Скорость увеличилась. Нина Петровна хорошая лыжница, а Остап, хоть раньше и не ходил на лыжах, но быстро освоил нехитрое искусство. На ночлег зарываются в снег. Сначала надо сделать ложбинку. На края нагрести валики из снега, сверху положить лыжи и все это укрыть снегом. В эту пещерку надо залезть ногами вперед и так до утра – спина к спине.
Идут четвертый день. Сколько прошли, определить не могут. Хорошо, если половину. Холодает. Если ударят крепкие морозы и встречный ветер зарядит, плохо придется. Нина Петровна выбивается из сил, но вида не подает. На пятый день стала отставать, Остап пошел тише и чаще делал остановки. Утром на шестой день она еле поднялась после ночевки, прошла немного и легла на снег. Остап уложил ее на лыжи, привязал покрепче, сделал постромки, впрягся и попытался тащить.
«Версты две за час, пожалуй, одолею», - подумал Остап и сел рядом с Ниной Петровной. Она посмотрела виноватыми глазами.
-Не надо смотреть виноватыми глазами, - строго сказал Остап, - я сам виноват.
-Почему? – еле ворочает языком Нина Петровна.
-Потому что не предусмотрел.
-Что?
-А то, что вы помчитесь за мной вприпрыжку.
-И что?
-Надо было вас стреножить, как лошадь.
-У меня две ноги.
-Тогда содноножить. Сделать вам путы. Связать морскими узлами. Вы наверняка не знаете, как развязать морской узел.
- Я бы разрезала.
- Ужасная женщина. За что только вас любил Василий Иванович.
- Вот за это и любил, что ужасная. Только он любил свою жену, Елену Евгеньевну.
- Да я не в этом смысле.
- Да я понимаю. Остап, иди в поселок. Развяжи меня, закопай поглубже в снег. Поставь палки, чтобы было заметно и приезжай за мной на оленях или на собаках. Я хоть отосплюсь. Честное слово, я не умру.
- Ладно, так и сделаем. Только я вас еще подвезу поближе к поселку, - и он повез ее из последних сил. Потом они заночевали в снегу, потом он тащил ее еще один день.
Наступил восьмой день их путешествия.
-Восьмой день. Я думал за неделю добраться. А если восьмой, значит, мы уже где-то близко к заветной цели. Вот что. Немедленно вставайте, одевайте лыжи. Мы должны войти в поселок на своих ногах с гордо поднятыми головами. А то, что это за траурная процессия.
Нина Петровна молчала. Она думала, что не сможет сделать и нескольких шагов, но видела, что Остап сам еле держится на ногах. Если он еще будет тащить и ее, то свалится и не встанет. И она согласилась встать. Остап развязал веревки, помог подняться, одел лыжи. Она оперлась на палки. Оказалось,  что может стоять и, даже, двигаться маленькими шажками. Наверное, она все-таки отдохнула за эти два дня и, даже, набралась сил, пока ехала привязанная к лыжам. Хорошо, что у них было достаточно еды: сухари, сахар, жареная зайчатина. Вот если бы еще разжечь костер, попить горячего чая. Но топлива не было. Река стала заметно шире. Наверное, поселок уже близко. И точно! Вдали показались две точки и стали приближаться. Что это? У обоих заколотилось сердце. Стоят. А точки все ближе. Две собачки – лаечки. Подбежали, уставились любопытными, умными глазами.
-Собаченьки! Ко мне, ко мне! На, на! – Достали сухари, протягивают. Собаки подходят, но из рук не берут. Бросили в снег два сухаря. Схватили, захрустели и побежали обратно.
-Собачки, скажите там, что здесь люди погибают. – Нина Петровна плачет, Остап смеется.
- Зачем животных врать учите? Кто здесь погибает?
Нина Петровна тоже смеется. Они напрягают силы, устремляются туда, куда убежали собаки.
Вскоре их встречают в поселке:
- А, это вы. А дед ваш где? В Городе так и остался? Вот настырный.
- Дом ваш пустой. Идите, печь затопите. Дрова там есть
А они стоят. Тут люди поняли, что силы у этих двоих кончились, они сейчас упадут. Подхватили, помогли идти. Справедливо решили, что в холодный дом их вести не надо, завели рядом в теплую избушку. Стали поить чаем. Две женщины пошли топить печь в их домике. А они уже спят на лавках, как были в верхней одежде и валенках.
Они не заболели. Не простудились и не обморозились. Только очень устали и, кажется «тронулись головами». Когда выспались, поели горячей еды, выпили по десятку кружек чая, то стали смеяться, а Нина Петровна еще и плакать. Тогда им дали водки,  какого-то отвара, после чего они успокоились.
Пришел Петр Григорьев, стал расспрашивать, выполнили ли они план экспедиции и где профессор. Неужели еще остался  в Городе.
-Остался. Он остался там навсегда. Похоронили мы его.
-Ясно. Скончался на своем боевом посту. – Григорьев встал, и все встали. – Место захоронения отметили?
-На плане крестик стоит. Холмик заметный сделали и дощечку с именем поставили.
-Надо там памятник поставить, - сказал Григорьев и перешел к насущным делам. -  Так значит, вы отдыхайте, завтра занятия начнете проводить в школе…
Всю зиму они занимались ликвидацией безграмотности. Григорьев им, даже,  платил зарплату по семь рублей пятьдесят копеек в месяц.
Как-то Остап застал Нину Петровну за просмотром какой-то ведомости. На столе перед ней лежали стопки денег.
-Это экспедиционные деньги, - сказала Нина Петровна. – Вот твоя зарплата. Распишись. В скобках поставь свою настоящую фамилию. Мне кажется, справедливо будет, если за зимние месяцы я тебе  платить не буду. Ты ведь в школе получаешь.
Остап не возражал. Он вообще не ожидал ничего подобного, а тут ему выдали 350 рублей, да еще пообещали оплатить обратную дорогу до Петрограда.
«Лучше бы до Новороссийска», - подумал Остап, но опять не стал возражать.
-А вот эти деньги, - Нина Петровна показала на самую толстую пачку, - я отвезу Елене Евгеньевне. – Это не израсходованный остаток.
*   *   *
С тех пор прошли годы. Несколько экспедиций побывало на месте города Мангазеи. Это были уже не выдуманные, а настоящие экспедиции, которые открыли много тайн, но изумление от этого города не прошло, и не верится, что был город и исчез с лица земли, канул в небытие.
Не помню, когда я узнала о городе Мангазее. Мне кажется, что я знала о нем всегда, по крайней мере, со школьных лет, которые прошли в Северном крае. Северяне, еще те рассказчики – «баюнки», любят поведать о себе были и небылицы. Рассказывали они и о городе Мангазее, о путешествиях архангельских поморов в те края, где в 17-м веке на берегу реки Таз был построен  город Мангазея. Сначала мы, дети, думали, что это сказка. Как мог стоять за Полярным кругом, где вечная мерзлота, город с золотыми куполами. Но сказку слушали с интересом, а потом сами ее рассказывали друг другу, присочинив от себя разные подробности.
    Когда мы выросли, то узнали, что такой город действительно существовал за Полярным кругом, и в самом деле там стояли церкви с золотыми куполами. За это Мангазею звали «Златокипящей». Когда я стала  взрослой, и прочитала о Мангазее в разных книгах и научных трудах, то не удержалась и сочинила рассказ о путешествии на место, где стоял этот город, придуманной мной экспедиции.
О том, что моя смелая (если не сказать, очень смелая) литературная придумка будет иметь продолжение – я и не подозревала. Но получилось так, что я узнала о тверском журналисте Игоре Мангазееве. Меня поразила его фамилия, и я написала ему письмо. Сначала  подумала, что «Мангазеев»  его литературный псевдоним, но оказалось – родовая фамилия, которая его самого удивляет и интересует, как и город Мангазея. Изучая историю города Мангазеи и происхождение своей фамилии, Игорь Александрович познакомился с потомком коренных жителей страны Мангазеи Алексеем Болиным – современным молодым человеком – предпринимателем, живущим в Санкт-Петербурге, и меня познакомил с ним.
    Алексей Болин откликнулся на мое письмо, назвал имя своего рода – Монкаси-Монкасия-Мангазея. «Это именно моему роду принадлежала та самая земля Мангазея», - так написал Алексей в своем письме.
    До чего же тесен Мир! И при этом до чего же жестоки его беззакония. Мне показалось, в письме Алексея Болина сквозит обида за то, что так все получилось с его землей и с его народом.
Когда Русский царь узнал, что на земле Мангазее водится много пушного зверя, то послал туда своих подданных наловить ему соболей на шапки и шубы, а если достанет, то и продать за большие деньги драгоценную «мягкую рухлядь», «мягкое золото». Много соболей оказалось на земле Мангазее, но ловить их непросто. Вот местные жители – хозяева тех мест, умеют. Это северный народ – энцы. Сами себя они звали «эннэчэ», что значит – человек. Энцы – эннэче, серьезные люди – пасли своих оленей, которых у них были большие стада, охотились на зверя и птицу, ловили рыбу. Иногда добывали соболя, если попадался в ловушки. Сами они не ценили соболиный мех. Что из него можно сделать? Опушку на женскую шапочку–«саву», подкладку в рукавицы.
Слух о том, что соболя в Мангазейской земле видимо-невидимо,  ширился и даже достиг иноземных государств. Стали наезжать жадные русские купцы и охотники, и из-за границы суда приходить, и все – за соболями. Русский царь, видит такое дело: «Моё это будет!» - сказал, и повелел построить город в самом центре соболиных промыслов, чтобы ловчее было добывать соболей. «Чтобы самоядь привести под государеву руку и ясак с них ежегодно собирать». А иностранным судам  запретил ходить  в город Мангазею. Ловить соболя стали заставлять северных местных жителей, которые на этой земле   прежде были хозяевами. Им объяснили, что земля эта царская, а они, за то, что на ней живут, должны платить царю ясак соболями. Много соболей надо царю. Жители страны Мангазеи были добродушны и легковерны. Они подумали, что так оно и есть – «должны они» и стали ловить соболей, приносить их в город Мангазею и отдавать царским людям: воеводам, дьякам, стрельцам. Много царских людей жило в городе Мангазее и всем нужны соболя. Но все меньше становилось соболей в лесах вокруг города, а потом их и совсем не стало.
       Русские люди ушли в другое место и там построили город Новую Мангазею (Туруханск). Старый город обезлюдел, со временем разрушился и исчез с лица земли.
Ушел из города  и Казак-Мангазей. Когда-то давно, он пришел в город Мангазею с казаками, и нес там царскую службу. Прозвали его Казак-Мангазей. Когда он уходил из города, то встретил в тундре молодого охотника Эннэчэ и отобрал у него последнего соболька. «Ну ничего, - подумал на своем родном языке Эннэчэ, - вот пройдет 338 лет, и мой пра-правнук найдет твоего пра-правнука, Казак-Мангазей, посмотрит ему в глаза, и стыдно будет твоему пра-правнуку».    
 Эннэчэ стал пасти своих оленей, и его сын пас, и его внук, и дети внуков пасли. Потом пришла революция. Оленей отобрали, согнали в одно большое стадо и сказали, что это будет колхоз имени Кирова. Тогда пра-пра и еще 5 или 6 раз «пра» внук Эннэчэ окончил школу и ушел из родных мест. В Большом городе Санкт-Петербурге он окончил университет, стал директором крупного промышленного предприятия. Все время он думал о том, что  должен найти пра-пра и еще 5 или 6 раз «пра» внука Казака-Мангазея и посмотреть ему в глаза.     А Игорь Мангазеев думает: «Откуда у меня такая фамилия – Мангазеев?». Долго думал и той порой выучился на писателя-историка. Все узнал про Мангазею, Казака-Мангазея, и узнал он про народ, который 300 лет тому назад был хозяином местности Мангазеи. Ни русский царь, ни его подданные: воеводы, купцы, стрельцы, казаки, и не думали, что у этой земли есть хозяин. Они и не заметили маленького народа…
Протопали по Мангазейской земле, «освоили» ее, как любят выражаться политики и писатели, и хвалят за это «Русских землепроходцев», «смелых и сильных людей». Ставят им памятники, рассказывают о них своим детям.
    Долго думал  Игорь Мангазеев обо всей этой истории, и стало ему стыдно за те давние дела своих предков и решил он найти потомка того Эннэчэ, у которого Казак-Мангазей отобрал последнего соболька и повиниться перед ним. Он даже поехал, пошел, полетел в страну энцев  Мангазею, чтобы разыскать его там.  Но на  полпути, кончились у него дорожные деньги, и пришлось вернуться с досадой.    
Однако нашел он потомка, обиженного Казаком-Мангазеем эннэчэ, теперь уже энца. Тот носил русское имя и фамилию, жил в Санкт-Петербурге, имел ученую степень кандидата наук, был генеральным директором крупного промышленного предприятия, имел квартиру, загородный дом (не чум) и автомобиль (хоть олени и лучше). И они встретились. Посмотрели друг другу в глаза, и ничего такого не произошло – не вспыхнула межнациональная рознь, не завязалась война. Они зашли в ресторан «Балтика», выпили «огненной воды», и между ними возникла «дружба народов». Они стали мечтать, создавать энецко-русские проекты обустройства страны Мангазеи. Первым делом, они взяли географическую карту Советского Союза, и нанесли на нее границы страны Мангазеи в том виде, в каком они были в 1600 году. Они нанесли границы с юга, востока и запада. С севера границы не было, там расстилались безграничные просторы. Кружочком отметили место, где стоял город Мангазея. Потом они написали указ об отмене царского указа  о запрете плаванья иностранным судам по морскому пути, называемым «Мангазейский ход». Дело в том, что этот царский указ так и не был отменен ни царской властью, ни властью рабочих и крестьян, то есть Советской, ни властью демократического государства и, значит, до сего времени имеет силу. Вот они его и отменили. Пусть теперь ходят иностранные суда, пусть люди смотрят на страну Мангазею, пусть удивляются, но нельзя стрелять зверя. 300 лет будет лежать запрет на охоту на пушного зверя, пока не восстановится его численность в прежнем виде, как было в 16-м веке.
- Алексей, давай на месте города Мангазеи построим отель или арктический санаторий, - предложил Игорь Мангазеев. – Рекламные мероприятия проведем. Иностранцы валом повалят.
    - Туристские маршруты организуем, - подхватил Алексей Болин, - на оленях, на собаках. Рабочие места будут у местных жителей.
    Они углубились в экономические расчеты. В результате оказалось, что доходы будут огромные. Больше чем от Египетских отелей на Красном море, например, в городе Шарм-Эль-Шейх.   
Но потом у них кончились карманные деньги, и они ушли из ресторана. Алексей пошел домой, а Игорь в гостиницу «Аврора». С утра каждый принялся за свои дела, но о проекте преобразования страны Мангазеи стали думать и думать. Каким-то образом этот проект стал известен в народе, и вот даже я о нем знаю и пишу эти строки. Пройдет немного времени, может несколько лет, а может десятков лет, может и столетий, и будут люди приезжать в Мангазею в отпуск, чтобы покататься на оленях и на собаках, подышать северным воздухом, в котором нет ни одного микроба, покормить ручных соболей, которые будут бегать по дорожкам арктического санатория.
     Людям, которые живут в запыленных и задымленных  районах, и у которых завелась от этого болезнь легких, правительство будет выдавать бесплатные путевки для  лечения в  санатории «Мангазея» при помощи арктического воздуха.  Научное обоснование этого способа лечения легочных и других заболеваний в настоящее время, должно быть, уже разрабатывается учеными. Наверняка они догадываются о том, что использование арктического дня в сочетании с арктическим воздухом, даст невиданный положительный результат. Вот по этому люди будут приезжать в Мангазею.
Люди будут приезжать в Мангазею полярным днем, когда вся страна на солнце и солнце не заходит целых полгода. А ветры там не содержат никаких вредных частиц, и, кажется, что где-то рядом находятся следы сказочной гипербореи, и, кажется, еще немного, еще чуть-чуть, и ее загадка будет отгадана.
Энец Дёри Дигго и его дочка Эн

Но не все жители земли Мангазеи уехали из своей страны. Многие остались. Пасут оленей, охотятся, работают на буровых – добывают жидкое и газообразное золото для великого русского народа. Об одном из них, его дочке и о его соплеменниках наш рассказ«Доброе утро, Великий народ!» - так раз в неделю, по воскресеньям,приветствует нас диктор центрального телевидения Игорь Абакумов. Если его спросить – он имеет в виду всех понимающих русский язык людей, живущих на территории Бывшего Советского Союза или только русских, то нам кажется, что он ответит – «Всех!». Даже и тех, кто в силу каких-то причин не понимает русского языка, а может быть недослышит. А народу в нашей стране (Бывшем Советском Союзе) – много. И много национальностей, народностей и национальных меньшинств. Есть и совсем малочисленные народности. Например, энцы. По последней переписи их осталось немногим более двухсот человек. Но они есть, и есть у них энецкий язык, и энецкие обычаи, и привычки.
Они привыкли жить в тундре и лесо-тундре. Охотиться, ловить рыбу, пасти оленей. Они привыкли, чтобы у них было много оленей. От оленей у них еда, одежда и жилище.
Но получилось так, что не стало у энцев оленей. Их уговорили собрать всех оленей в одно большое стадо, и всем вместе их пасти, ухаживать за ними. Их убедили, что так им будет легче, и они согласились. Энцы согнали своих оленей в большие стада и организовали оленеводческие колхозы. Сами они стали колхозниками. Для них написали колхозный устав и велели его соблюдать. То ли устав был нехорош, то ли его плохо соблюдали, но колхозы распались. Колхозники превратились обратно в эннэче, но оленей у них не стало.
Многие энцы в советское время выучились разным специальностям и уехали из тундры. Они стали жить и работать в больших поселках и городах, за едой они стали ходить в магазины и носить городскую одежду. Но многие остались жить на своей родине. Только не из чего построить чум – нет оленьих шкур, нет мяса для пропитания, нет мягкой шкуры, чтобы сшить одежду и обувь, нет пышного меха - украсить одежду.
Один энец не был колхозником. Он жил  в своем чуме с маленькой дочкой. Мать девочки умерла вскоре после ее рождения. Энец похоронил жену, от горя он перестал разговаривать, но стал растить свою дочку. Он поил ее молоком оленихи, а когда она подросла, стал кормить мясом. «Умрет» - говорили соседи – колхозники, но она не умирала. Когда энец уходил на охоту или к своим оленям, он приносил маленькую дочку к соседям, ставил около очага ее колыбельку и произносил непоняное: «Эн-эн-эн» и более ни слова не говоря,  уходил по своим делам. Хозяйка чума не удивлялась, что  он стал немым, а  другие энцы стали звать его «Дёре Дигго», что означает «речи нет». Хозяйка чужого чума ухаживала за дочкой немого, меняла мягкий мох, на котором лежала девочка и давала ей сосать свою грудь, в которой было молоко для ее сына, и звала девочку«Эн».
Когда маленькая Эн научилась ходить и разговаривать, Дёре Дигго отвез ее в школу-интернат и оставил там. Ее не хотели принимать. Она была еще совсем маленькая, но ее отец не мог этого понять. Все дети учатся, пусть и его дочка учится и живет в интернате. Раз она уже умеет ходить и разговаривать, значит ей надо учиться в школе. Директор школы знал Дёре Дигго, знал, что он живет один,  что он немой, и он оставил девочку в школе. Дети полюбили маленькую Эн, играли с ней, как с куклой. Учили ее петь и танцевать, рисовать на бумаге цветными карандашами,  писать русские буквы и читать.
Когда в школе начинались каникулы, Дёре Дигго приезжал за дочкой, забирал ее в чум, и они вместе со стадом оленей кочевали по тундре. Эн привозила с собой книги, показывала их своему па, читала ему, что там написано. Дёре Дигго был немой, но он хорошо слышал и все понимал, что ему говорили на энечском и русском языках. Он смотрел на буквы и картинки, улыбался и удивлялся. Показывал на букву, и Эн понимала, что он хочет услышать какая это буква,  и называла ее. Так они выучили русский алфавит.  «Па,- говорила Эн,- ты, почему всегда молчишь?». Эннэче улыбается и пожимает плечами. «Ну-ка, скажи а-а-а!». Дёре Дигго ни в чем не мог отказать дочке, и сказал: «А». «Вот видишь!» - закричала обрадованная Эн.
Прошло много лет, Эн научила своего па говорить и читать. Дёре Дигго полюбил чтение. Он прочитал все учебники Эн, все плакаты в «Красном чуме», все газеты, все книги, которые попадали к нему в руки. Он прочитал устав сельхозартели и сказал: «Хорошо». Он прочитал также Конституцию СССР и сказал: «Очень хорошо». Потом он прочитал «Уголовный кодекс Российской Федерации» и сказал: «Это плохо».
Однажды Эн спала в чуме. У нее весенние каникулы, последние школьные каникулы в ее жизни. Она – в десятом классе.  Дёре – так стали звать энца после того, как он научился говорить - пошел посмотреть, что там снаружи чума. Собаки лают, рычит зверь. «Откуда здесь зверь?». Дёре взял винтовку. Недалеко от чума в угрожающей позе стоял белый медведь. Нельзя убивать белых медведей. Они занесены в «Красную книгу». Дёре стреляет в воздух. Медведь должен убежать, но он скалит зубы, рычит и делает шаг навстречу охотнику. «Ничего не поделаешь, - думает Дёре, - надо открывать огонь на поражение», и стреляет в голову медведя. Когда он нашел в густой шерсти медвежьего брюха двух новорожденных медвежат, понял, что произошло. Медведица покинула свою родовую берлогу на берегу Ледовитого океана, испугавшись сильного взрыва, который Дёре слышал накануне.  Это был уже третий взрыв. Взрывы сотрясали землю и пугали животных и людей, оставляли после себя нарушенную тундровую землю.
Медведица, которую застрелил Дёре, вырыла себе берлогу в снегу, для того чтобы родить в ней медвежат, побыть с ними  пока дети подрастут, а тогда уже выйти из берлоги и заняться воспитанием детей в привычной для медведя суровой арктической природе. Она будет с ними, пока они не научатся охотиться на нерпу, станут сильными и самостоятельными. Но этим планам не суждено было осуществиться. Взрыв разбудил медведицу. Она вылезла из берлоги и, злобно рыча, пошла вглубь материка, пока меткая пуля Дёре, не остановила ее. Медвежата родились за минуту до выстрела.
Эн удивилась, зачем па стреляет два раза, но не встала, повернулась на другой бок и хотела снова уснуть. Дёре забрал медвежат, принес их в чум.
-Па, кто это? – Закричала девочка. – Какие противные!
Дёре заулыбался, укутал медвежат в теплое, схватил посудину, побежал к оленям. Он поймал важенку, у которой недавно родился олененок, надоил молока. В чуме дочка греет медвежат на руках.
-Па,они совсем не противные. Дёре улыбается.
-Па, ты опять молчишь?
-Нет, я не молчу, я кормлю медвежат. - Он вспоминает, как он кормил молоком оленихи маленькую Эн, когда умерла ее мать. Он не может одновременно кормить медвежат, вспоминать, как он кормил Эн и разговаривать.
–Потом поговорим.
Медвежата растут быстро. Молока от одной важенки им уже не хватает. Отелились еще две, а молока опять не хватает. Дёре стал добавлять в молоко свежую кровь. Медвежатам нравится. Глаза у них уже давно открылись, прорезались зубы, а сами они покрылись красивым белым мехом.
-Какие хорошенькие! – Говорит Эн. – Как я их люблю.
Она тормошит медвежат, ерошит их шерстку. Медвежатам это  нравится. Но чем дальше, тем сильнее хмурится Дёре. Медвежатам все больше требуется еды. Это не олень, который довольствуется подножным кормом – оленьим мхом- ягелем. Им мясо подавай, рыбу. Где набраться. Надо избавляться от медвежат, отдавать «в хорошие руки». Дёре жалко медвежат, а как он скажет об этом Эн? И как он будет объяснять властям, откуда у него медвежата. Его спросят, где медведица. Охота на медведей запрещена. Нарушителям полагается большой штраф. Если медведь подойдет к стоянке оленеводов, или к буровой, или к расположению какой-нибудь экспедиции, людям полагается выстрелами в воздух отогнать медведя, но не убивать. Дёре это знает. Он согласен с законом об охране медведей. Он знает, что количество белых медведей уменьшается. Этот огромный зверь живет в самых тяжелых условиях, какие только можно представить. На краю жизни. И если охотиться на медведей, их скоро не станет. Позтому и закон. Те места, где родятся медвежата в родовых берлогах,  объявлены заповедниками. Запрещено пугать медведиц, разорять их берлоги. Нельзя бурить скважины для газо и нефтедобычи в местах расположения родовых берлог. Но… не все соблюдают эти законы. Вот и эту медведицу, которую застрелил Дёре, спугнул взрыв. Дёре жалко медведицу, но у него не было другого выхода. Если бы он этого не сделал, разъяренная медведица убила бы, его, разломала чум, убила Эн. Но ведь не докажешь, что так все и было. А ведь виноваты те, кто взрывали, или те, кто приказал взрывать.
От медведей мысли Дёре перекинулись на его жизнь, и жизнь его сородичей. Энцы тоже находятся в суровых условиях и их гораздо меньше, чем белых медведей. Численность их катастрофически уменьшается, а уровень жизни снижается. Вот что пишет в своей статье Зинаида Николаевна Болина об Энцах, живущих в городе Дудинка: «Энцы, постоянно живущие в Дудинке, работают на предприятиях и в учреждениях города. А среди поселковых энцев много неработающих, да и рабочих мест для трудоустройства в поселках как таковых нет. Женщины еще могут где-нибудь устроиться, а для мужчин вообще никакой работы нет. Поэтому они занимаются охотой и рыбалкой, в основном для пропитания семьи или хоть как-то свести концы с концами. Личных оленей ни у кого нет. Раньше в каждом поселке размещался заготовительный пункт, куда можно было за определенную плату сдавать рыбу, мясо, пушнину. Сейчас этого нет. Вы спросите, как люди живут без средств. Люди пожилого возраста получают пенсию, Люди с детьми – детское пособие, а остальные – пособие по безработице. Так вот и живут».
Дёре знает Зинаиду Николаевну Болину. Как хорошо, понятно она пишет. Дёре тоже мог бы написать о жизни, о тундре, об оленях, о белых медведях. Но он не умеет писать. В голове у него много хороших, правильных мыслей, но Эн не научила его писать. Он бы мог написать письмо губернатору, о том, как плохо живется тем энцам, у которых нет оленей.
          А русский писатель Владимир Шаров в своей книге «Будьте как дети», что пишет. Будто бы на окраине Тикси, за портовыми складами энцы ютятся в хибарах, сколоченных из ящиков. Часть побирается, часть сторожит. Детей сдают в ясли. Повальное пьянство, грязь, треть детей – больны. Надо бы съездить в Тикси, посмотреть, правду ли пишет русский писатель Владимир Шаров. Он и сам – Дёре видит, что плохо живут его сородичи. Кто в этом виноват?
          В Уголовном кодексе Российской Федерации есть статья под номером 125 «Оставление в опасности». В статье написано, что наказывается заведомое  оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие беспомощности, в случаях, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и был обязан иметь о нем заботу либо сам поставил его в опасное для жизни и здоровья состояние.
Почему же никто не привлекается к уголовной ответственности по этой статье? Разве не оставлены без помощи энцы, разве не находятся они в опасном для жизни и здоровья состоянии, разве не лишены они возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие беспомощности. Разве не имеют  возможности оказать им помощь власть предержащие? Разве не поставили они в опасное для жизни и здоровья состояние целый народ?
Да, если и привлекут по этой статье, наказание-то всего: штраф до восьмидесяти тысяч рублей или исправительные работы на срок до одного года. В самом крайнем случае – лишение свободы на срок до одного года.
Но ведь попавшие в беду люди-энцы являются гражданами Российской Федерации, и, следовательно, за их  жизнь отвечают соответствующие органы этого государства. Ближе всех к ним стоит администрация села, деревни, города, то есть, как сейчас принято говорить, – поселения. Эта администрация может и должна обеспечить получение своим гражданам, пособий, пенсий, предоставить им «рабочие места», крышу над головой. Допустим, администрация все это делает. Но пенсии и пособия малы, рабочих мест нет, жилья тоже нет. Они бы и рады обеспечить, предоставить, выдать, но нету них таких возможностей.
Но ведь кто-то должен спасти людей, спасти народ. Эх, дали бы власть Дёре, он бы знал, как это сделать. Дёре понимает, что администрация поселений не обладает властью изменить сложившуюся несправедливость. Это должны сделать люди, которых народ выбрал в правительство и эти два самых умных парня – президент и экспрезидент, Дёре не знает, кто из них главнее. Их все слушаются: министры, и губернаторы,  и Жириновский, и Чубайс.
           Наверное, люди в правительстве не знают, что здесь – в Ямало-Ненецком Автономном округе на краю жизни, в суровых природных условиях погибают коренные жители этих мест ненцы, энцы, селькупы, эвенки, долганы, нганасаны, вепсы, манси, нивхи, нанайцы, саами, эскимосы, чукчи. Конечно, не все они погибают, но их становится все меньше. Нас – энцев в нашей стране всего 237 человек, а в позапрошлом веке было больше тысячи. Дёре думает дальше. Если бы он не научился читать, то не знал бы о том, сколько  триллионов кубометров природного сырья – газа и нефти находится в недрах его земли. Теперь он знает. Но сколько это стоит, представить себе не может. Он только понимает, что если бы люди потратили какую-то ничтожную часть от этих богатств на создание хороших условий жизни для местного населения, то у них и не убыло бы, не заметили бы они. Может, они о нас не знают? Или им не до нас. Некогда им заниматься такими мелкими делами. Или они настолько жадны…. Дёре оглядывается – не высказал ли он вслух эти свои мысли о том, что правительство жадное.
Сам Дёре может прокормить себя и Эн. У него есть олени.  У него всегда есть мясо, новые шкуры для чума и одежды. У него есть хорошая винтовка. Он сильный, быстрый, умелый охотник и пастух своих оленей. Он умеет делать всю работу на земле, которую должен делать мужчина и всю работу, которую делают женщины. Он бы мог построить дом в поселке, но он должен кормить оленей, и поэтому он должен кочевать. Не везде есть корм для оленей – олений мох. Во многих местах, где раньше были хорошие пастбища, работают геологи. Все больше становится буровых. Строятся новые поселки. Всюду прокладывают нефте- и газопроводы. Все труднее пасти оленей. 
У Дёре было хорошее место для пастьбы оленей. Он откочевывал туда летом  каждый год. Другие оленеводы знали, что это пастбища Дёре, и не гоняли туда своих оленей. Когда, в год окончания Эн школы, Дёре и Эн пригнали на пастбище оленей, пасти их было негде. Работали машины бульдозеры, экскаваторы. Шла большая стройка. К Дёре подошел человек, спросил, не продавать ли он пригнал своих олешков. Дёре сказал, что он пришел пасти оленей, что здесь его пастбище, что он здесь пасет оленей уже десять лет. Человек засмеялся и сказал, что на это место получена лицензия, здесь будет добываться газ. Его компания заплатила за право разрабатывать это месторождение полмиллиарда рублей.
-Не знал я, что мои пастбища стоят так дорого, а то бы сам их продал. На полмиллиарда рублей все энцы могли бы хорошо жить. И оленей бы пасти не надо было.
-Так ты энец?
-Энец. Что же мне теперь делать?
                *             *             *
Вот так все и происходит. Как было 300 и 400 лет тому назад, так и теперь. Тогда в 17-м веке пришли русские казаки, стрельцы, охотники и построили на земле энцев на берегу реки Таз город. Назвали его Мангазея по имени энецкого рода Монкаси, владевшим этой землей. Есть и другое предположение. Некоторые люди считают, что слово это зырянское означающее «край земли» или «земля у моря». И еще ее звали Златокипящей за позолоченные купола церквей. Русские строили город и не замечали, что место это занято, что тут уже живут какие-то люди. Когда заметили, обложили их налогом-ясаком, и заставили добывать соболя, которого в мангазейских лесах было великое множество. Но как ни много было соболей, умелые охотники переловили их всех, и в городе Мангазее русским людям стало нечего делать. Город был покинут населением,  и забыт. За 300 с лишним лет он полностью разрушился, а место, где стоял когда-то город Мангазея, стало археологическим заповедником. О городе Мангазее любят писать ученые, писатели и путешественники. Написали о нем и летописцы и пишущие люди тех времен, когда город еще стоял и процветал. Когда люди в наши дни прочитали об этом городе, они поразились, и стали наперебой восторгаться им, и его строителями. Мангазею стали называть «могучей и великолепной». «Это мощный форпост русского освоения Сибири, благословенная царская вотчина. В ней отразилась эпическая удаль русского народа, народа-строителя, народа-воина, морехода, путешественника». И никто не повинился перед народом, жившим в стране Мангазее с далеких веков, когда этого народа было несколько тысяч человек. Приход русских принес местному населению - энцам непоправимый урон. Численность его убавилась до 237 человек, многие из которых живут в бедности.

          У Дёре большая забота. Эн окончила школу, получила аттестат зрелости. Дёре хочет чтобы она училась дальше. Для этого нужно много денег. Дёре знает, где он возьмет деньги. Он продаст оленей и медвежат. Продаст медвежью шкуру. Она стоит двадцать пять тысяч рублей. Этих денег хватит, чтобы Эн поступила в Томский университет и училась в нем. Но как будет жить Дёре без оленей? Как все живут. Будет охотиться и рыбачить. Поступит на работу в геологическую партию рабочим. Грустно Дёре от этих мыслей, но радостно за Эн. Она будет образованной, как Зинаида Николаевна Болина. Будет жить в городе, ходить на работу в Дом Народного Творчества.
А пока Дёре должен достать из сундучка паспорт и свидетельство о рождении Эн. В паспорте написано, что он Дёре – Силкин Василий Иванович, 1970 года рождения, Место рождения – поселок Потаповское. Дёре усмехается, в самом деле, не писать же в официальном документе, что место его рождения энецкий чум. А вот и свидетельство о рождении Эн – Силкина Анна Васильевна, 1993 года рождения. «Значит Эн пятнадцать лет, -думает Дёре, - совсем уже большая. Пусть едет в город Томск, поступает в университет».
          Дёре вырастил Эн, он давал ей оленье молоко и мясо оленя, и еще он давал ей свою отцовскую любовь, он оберегал ее от холода и опасностей. Она выросла, получила аттестат зрелости, а Дёре понял, что не место ей в его чуме. Эн – человек XXI века, в котором люди живут в благоустроенных квартирах, у них есть телевизоры, телефоны, компьютеры. Люди имеют все это, потому что заработали. А разве он – Дёре мало работал? Почему у него нет этого. У него только чум и сытая жизнь. Но не та это жизнь, которой достоин человек 21-го века. Но ведь никто не виноват, что Дёре родился в тундре, в дымном чуме. Он долгое время жил один. Он даже привык молчать, и его стали звать Дёре Дигго. Поразмышляв еще о своей жизни, Дёре решил, что он сам во всем виноват. Он научился читать. Прочитал много книг, журналов и газет, ходил смотреть телевизор к своему знакомому из поселка Потаповское, видел у него компьютер. И не то чтобы он захотел все это иметь. Лично ему не надо. Он хочет, чтобы все это было у Эн. Но самой Эн это тоже не надо вроде бы. Она любит тундру, любит оленей, любит кататься на собаках. Она любит «традиционную» энецкую жизнь.
Дёре сердится. Кто придумал употреблять это умное нерусское слово для обозначения жизни энцев и других малочисленных нородов Севера -  «Традиционная жизнь»? Не лучше ли назвать их жизнь отсталой, примитивной, можно даже сказать – доисторической. Сейчас много грамотных людей, сочувствующих малочисленным народам Севера, озабоченных сохранением традиций. Традиционного способа хозяйствования, быта. Нашли о чем заботиться. Лучше бы объяснили людям, что можно жить по-другому. Более комфортно, как сейчас говорят. Чтобы не болели дети, чтобы не умирали люди в 35лет.
А вот что пишет об их жизни чукотский писатель Юрий Рытхэу: «Мои земляки по Северу находятся на грани полного вымирания, исчезновения с земли, - и совсем немыслимое он пишет, - этому немало будет способствовать претворение в жизнь закона «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации». Почему он так пишет?
В статье 1 Закона – о народах, проживающих на территориях традиционного расселения своих предков, сохраняющих традиционный образ жизни, хозяйствования, промыслов, Юрия Рытхэу возмущает слово «традиционный». Он пишет: «Что это вообще за традиционный образ жизни? Жизнь в яранге, чуме? Отсутствие телефона, электричества, телевидения?
          «В этих определениях, которые при дальнейшей расшифровке, еше больше показывают их зловещий смысл, исподволь протаскивается мысль о лишении представителей малочисленных народов их законного в общечеловеческом смысле права на прогресс, на изменение своего социального и экономического положения на основе достижений общечеловеческого прогресса. Получается, что Закон о «гарантиях» навеки приковывает людей к  прошлому».
Далее Юрий Рытхэу пишет, что пункт об «Этнологической экспертизе» вообще выходит за рамки общечеловеческой морали и невольно воскрешает в памяти гитлеровские методы определения чистоты «германской нации». «За этой «заботой» о «гарантиях» проступает расистский дух, возможно непреднамеренно внесенный составителями этого закона. Они забыли, что чрезмерная забота, попытки как-то выделить в особую группу какое-нибудь этническое образование не что иное, как отдаление его от остальной части человечества, вытеснение его на обочину мировой цивилизации, узаконенное признание его второсортности». – Вот так пишет писатель Юрий Рытхэу, и Дёре с ним согласен.
«По этому закону получается, - говорит Юрий Рытхэу, - что если малая народность утратила источники существования и решила, к примеру, разрабатывать золотоносные участки, то согласно закона она автоматически выбывает из числа малых народов, принадлежность к которым определяется «этнологической экспертизой». Эта унизительная для людей процедура с удивительным спокойствием закрепляется законодательно, вопиюще противореча любым конституционным нормам цивилизованных стран, в том числе и Российской Федерации».
В статье 5 стоит: «К разработке и экспертизе проектов законов и других актов могут привлекаться уполномоченные представители малочисленных народов». То есть могут и не привлекаться, и без них обойдутся. Это тоже возмущает Юрия Рытхэу.
В статье 6 написано: «Предоставляется создавать на общественных началах, при органах исполнительной власти субъектов Российской Федерации, советы представителей малочисленных народов для защиты прав и законных интересов указанных народов».  Юрий Рытхэу на это отзывается: «Это все равно, что создавать общественную организацию оленей под контролем волчьей стаи». Дёре смеется: «Ох, и молодец этот писатель Юрий Рытхэу.
В статье 8 провозглашается, что малочисленные народы имеют право безвозмездно владеть и пользоваться землями различных категорий. То есть вечной мерзлотой они имеют право пользоваться, а то что под ней это богатства всего народа, к малочисленным народам отношения не имеют.
В заключении своего обсуждения закона о гарантиях Юрий Рытхэу написал, что создан документ не гарантирующий, а, скорее, ограничивающий права малочисленных народов Севера.
Дере думает - надо ему поговорить с Эн. Объяснить все, о чем он,  узнал из прочитанного. Надо чтобы Эн захотела жить так, как живут все люди на земле. Надо чтобы у нее была квартира со всеми удобствами.
Дёре слышал, что ученье в городе теперь стоит дорого, но и слышал, что для национальных меньшинств есть льготы. Может быть, можно будет не продавать оленей.
Дёре пошел к начальнику партии геологоразведочной экспедиции Егору Федоровичу, который знает все на свете. Дёре попросил посмотреть в кампьютере условия приема в университет для его дочери Анны Силкиной – представительницы малой народности Севера – энцев. Егор Федорович своего удивления не выказал, пригласил энца в дом, угостил чаем и настроил компьютер. Вместе они изучили вопрос. Узнали, что Эн может учиться бесплатно, получать стипендию и жить в общежитии.
Егор Федорович удивился, что энец такой грамотный, так хорошо разбирается во многих вопросах. Одновременно, Дёре был по детски наивен, когда речь заходила о стоимости жизни в городских условиях. Он был уверен, что если продаст оленей, то обеспечит Эн городскую жизнь, а что будет с ним, он совсем не представлял себе. Егор Федорович вник в положение дел энца, и пришел к заключению, что Дёре можно и не продавать оленей. Увеличив стадо, и взяв себе помощников, он мог бы получать доход достаточный, для того чтобы Эн жила и училась в городе, а он – Дёре, мог бы построить себе дом в поселке. В доме можно бы было проводить часть своего времени, провести туда электричество, тепло от общепоселковой котельной,  наладить водоснабжение, купить телевизор и компьютер. Помощники будут пасти стадо оленей, а Дёре – осуществлять общее руководство, организуя их попеременную работу. Помощники будут получать от Дёре плату за свою работу, и тоже могут жить в своих домах.
Дёре был настолько поражен таким проектом, что на некоторое время потерял дар речи. Потом сказал: - Это значит, я буду пользоваться чужим трудом, а сам дома сидеть. Это же плохо. Это значит – эксплуатация.
Егор Федорович засмеялся:
-Вот что значит образование. Где ты прочитал такое слово?
-Я это слово много раз встречал, и знаю, что в Советском Союзе не было эксплуатации человека человеком. – Потом Дёре подумал и добавил, - не должно было быть. – Потом опять подумал и сказал,- но я бы мог хорошо платить помощникам – пастухам. Много эннэчэ без работы. Я бы давал им работу. Как вы думаете, Егор Федорович, это будет справедливо
-Ты молодец, Дёре, - сказал Егор Федорович, - все правильно понял. Давай организовывай свою бригаду на хозрасчете. Ты умный мужик, у тебя должно получиться.
Когда Дёре шел домой, он улыбался и говорил про себя: «Я «мужик», так сказал Егор Федорович». Дёре воспринял это, как почетное звание. Мужиками зовут русских, когда они взрослые и самостоятельные. По дороге он встретил Эннэчэ – Андрея, который стоял со своим чумом рядом с чумом Дёре. У Андрея был ветхий чум, весь в дырах, у него не было оленей и не было оленьих шкур чтобы сделать новые «нюки» - пологи для укрытия чума. Он зарабатывал на жизнь охотой и рыбалкой, жил бедно, семья его голодала. Дёре остановил Андрея, поговорил с ним об охоте, рыбалке, погоде и предложил присмотреть за оленями.
-Я дам тебе за это оленины, - пообещал Дёре.
 Андрей обрадовался:
-Я посмотрю за оленями, Дёре. Спасибо тебе за то, что ты дашь мне оленины. – И первый наемный рабочий Дёре приступил к работе.
«Хорошо ли это я сделал, - думает Дёре, - но Андрей, кажется, доволен, а я смогу заняться другими делами».
Первое, что должен сделать Дёре – пристроить «в хорошие руки медвежат». Медвежата выросли, стали ужасно озорными. Все время борются между собой, устраивают кавардак в чуме. Но это еще ничего. Они треплют  покрытие чума «нюки» - того гляди, раскроют его. Находят запасы мяса и рыбы, опустошают их. А тут еще Эн. Балует медвежат, не разрешает их наказывать и привязывать.
-Па, они же еще дети, им всего три месяца.
Как Эн перенесет разлуку с мишками? Но Эн умная девочка. Она понимает, что медведям не место в чуме вместе с людьми. Она только просит: «Па, пусть они побудут с нами еще немного».
Дёре знает, куда он денет медвежат. Уже договорился с двумя русскими. Они заберут мишек и увезут в город в зоопарк. За каждого  они пообещали заплатить по три тысячи рублей. Дёре согласился, хоть и знает, что медведи стоят дороже в несколько раз.
Медвежью шкуру Дёре тоже намерен продать. Говорят, что она стоит 25 тысяч рублей. Дёре сомневается, что ему столько дадут. Чтобы ее продать, Дёре должен съездить в поселок за 100 километров. Там есть человек, который может купить шкуру. Дёре знает его имя и адрес. Теперь, когда у него есть помощник, он может все это осуществить.
С этого все и началось. Он продал медвежат и медвежью шкуру и повез Эн в город Томск. Ее приняли в университет, на исторический факультет и она стала жить в общежитие, купила себе спортивный костюм, кроссовки, белье и большое махровое полотенце. Кроме того, вместе с Дёре они купили для Эн обычную русскую, или европейскую одежду, отчаянно сомневаясь и споря, пока продавщицы в магазине не подключились помочь со знанием дела.
Эн стала учиться на историческом факультете в группе по изучению быта малочисленных народов Севера. На первых порах Эн забавляло, что ее, выросшую в энецком чуме, учат, что представляет собой чум, а учат  преподаватели, которые, возможно, этого чума и в глаза не видели. Потом Эн поняла, что преподаватели знают много такого, о чем Эн не догадывается, и ей стало интересно учиться. Ее одногруппники полюбили Эн, звали Аня. Сначала были насмешливые, косые взгляды, что, мол, «чукча», но Эн не обижалась, и к ней привыкли.
Когда наступили холода, Эн достала свои унты, которые они с соседкой сами сшили и украсили. Эн подумала и решила, что к этим унтам подойдет такая же самодельная сумочка из разного меха, кусочков кожи, замши, цветного сукна. Когда она пришла на занятия в своем наряде, девушки-студентки ахнули. Оценили элементы энецкого национального наряда в сочетании с европейским костюмом. Надо добавить, что Эн была подстрижена модным парикмахером, а природные свойства ее прямых черных волос делали прическу прямо-таки, что надо.
– Аня! Какая ты красавица!
– Где ты это достала?
–Такое сочетание – шмотки от «Кутюр», и эти национальные прибамбасы – это что-то. Отпад!
–Подожди ты, Верка, что ты несешь? «Шмотки, прибамбасы, отпад» - это совсем сюда не подходит. Анечка, ты ее не слушай. Твой костюм, твой облик, это прями-таки высокое искусство.
–Где там высокое искусство? Дайте взглянуть, а то помру. – Вмешался мужской голос.
Парни протиснулись сквозь девчачью толпу.
–Ну, и что тут такого. Это же Анечка. Она всегда была такая красивая. Вы только заметили.
–А вы, стало быть, давно заметили?
Прозвенел звонок, оживление, вызванное необычным нарядом Эн, улеглось.
Эн хорошо училась в университете. На каникулы она приезжала к отцу, помогала ему пасти оленей. После того, как Эн поступила в университет Дёре, на оставшиеся от поездки в Томск деньги, закупил несколько десятков голов молодняка оленей у братьев Болиных. Дёре был счастлив. Спасибо Егору Федоровичу – он научил его, как нужно было поступить. Ведь Дёре думал, что ему придется продать оленей, и был готов к этому. Он рисовал в уме картины своей жизни без оленей. Как он будет зависеть от охоты и рыбалки, как обветшает его чум без новых оленьих шкур, как передохнут от голода его собаки. И вот ничего этого не случилось. Эн поступила учиться, а у него увеличилось оленье стадо, он дал работу своему земляку Андрею. И ведь это еще не все. Старейшина энецкой общины сказал, что Дёре может бесплатно получить лес для строительства дома…
Дёре стал мечтать о доме. Но чем дальше он думал о своем доме, тем больше он сомневался – нужен ли ему дом. Он привык жить в чуме. В чуме он всегда рядом с оленями. Если понадобиться, он отпугнет волков или медведя. Окажет помощь оленю, если он заболеет или поранится. Подгонит к стаду отбившегося оленя. Что же делать? Переложить все эти заботы на плечи чужих людей, хоть и земляков? Вот приедет на каникулы Эн, он с ней посоветуется. Эн женщина, но она все понимает не хуже Егора Федоровича. Егор Федорович сейчас в Москве, пишет отчет о работе своей геологоразведочной партии. Они открыли большие залежи нефти и природного газа. Дёре беспокоится – вернется ли Егор Федорович в поселок. Такой умный человек, какие хорошие советы он дал Дёре. Вот если бы Егор Федорович был губернатором их края, он научил бы энцев как надо жить. Дёре помнит все, что слышал от Егора Федоровича, и сам он научился думать по-новому о своей жизни и о жизни своих земляков . Дёре построил таки себе дом в поселке, купил телевизор. Дом отапливается от котельной, которая имеется в поселке. Топливо добывается тут же в неограниченном количестве. Теперь Дёре не надо заботиться о топливе, сидеть дни и ночи у очага, поддерживать огонь, чтобы не замерзла Эн, и он сам. У него теперь освободилось много времени, и он занимается своим оленеводческим хозяйством. Теперь это бригада. В ней несколько сотен оленей и работает пять пастухов. Это соседи Дёре, раньше они ставили рядом свои чумы, теперь у всех – дома.
Еще много энцев и других северян ведут кочевой образ жизни. Сами пасут своих оленей, кочуют с семьями в поисках пастбищ. У многих – дети и их надо учить в школе. Теперь это все понимают. Во время учебного года дети живут в интернате, а на каникулы приезжают домой, в свои родные чумы. Как они счастливы, когда их привозят домой на каникулы на оленях или на снегоходах. Иногда на дальние кочевья – на вертолетах. Им хорошо в интернате, интересно учиться. Там тепло и их хорошо кормят, но по дому – по чуму они скучают, и ждут-не-дождутся, когда придут каникулы.
Как-то Дёре пригнал партию оленей на буровую и повстречал там сына своих знакомых маленького Колю – третьеклассника. Сидит один, видно, что еле сдерживает слезы. Всех детей развезли по стойбищам, по чумам. Колю должен отвезти рабочий Алексей Алешин на снегоходе – его очередь. Алексей артачится:
– Не повезу, метель начинается.
– Отвези ребенка, как тебе не стыдно, - кричит лаборантка Лена Лапина, - ему же домой хочется, у него  каникулы идут. Посмотри, он чуть не плачет.
– Ничего ему не сделается. Кончится метель – отвезу.
– Пока метель уляжется, у него и каникулы кончатся. Совести у тебя нет.
– Чего нет, того нет, - нагличает Алексей.
«Отвезу его утром на оленях, - думает Дёре, - плохой человек этот Алексей».
Утром Коли нет. Куда ребенок делся. Обшарили все кругом – нет его. Значит ушел. Один в пургу. Погнала его тоска по родному чуму. Вот тут все и забегали. На снегоходах делают круги вокруг буровой. В какую сторону он пошел. А Коля пошел, ринулся в пургу, в непроглядную белую кутерьму, повинуясь своему вековому чутью жителя тундры, своему внутреннему компасу, навстречу своему дому-чуму, своей радости от встречи с родней, с оленями, с собаками.
Через две недели Колин отец привез его на оленях обратно на буровую. Теперь его вместе с другими детьми довезут до поселка, где школа. Ничего, через два месяца опять каникулы, он опять будет в своем чуме. А сейчас его окружили рабочие буровой:
– Молодец! Кем будешь, когда вырастешь?
– Бурильщиком. И еще школьников буду развозить по стойбищам на снегоходе.
Лена обнимает Колю, целует в щеку.
– И ты никогда не откажешься отвезти школьника домой на каникулы? Да, Коля? И не испугаешься пурги, как некоторые!
Коля трет варежкой щеку, стирает Ленин поцелуй.
– Я не испугаюсь пурги.

Прошло много лет. Эн кончила университет. Дёре состарился – ему уже сорок.
- И ты считаешь, что состарился? – смеется Эн, - посмотрии в телевизор, артисты в твои годы играют молодых людей, и женятся по третьему разу. Дёре некогда болтать о пустяках. В Москве проходит Интернет-Конференция о правовом обеспечении эффективности использования лесных расурсов в районах крайнего Севера. Дёре следит за ней по Интернету. У него теперь есть дом, телевизор, компьютер, инернет. Дёре так и не научился писать, но он может набрать любой текст на клавиатуре компьютера и послать сообщение, куда ему надо. Когда Эн была на третьем курсе, Дёре дал ей деньги и велел купить Ноутбук, и они стали переписываться по электронной почте. Конференция о правовом обеспечении проводится Комитетом Совета Федерации  по делам Севера и малочисленных народов. Комитет образован в 1994 году. С 2003 года его возглавляет Г.Д. Олейник. На Итернет-конференции – ему первое слово. Дёре интересно, что скажет председатель. Оказывается, все эти годы «комитет активно и целенаправленно отстаивает интересы северных регионов». Далее Г.Д.Олейник, обращаясь к участникам конференции, говорит о северных лесах. Мало дохода они дают государству. Велика технологическая отсталость. Мал процент вырубки и вывозки древесины. Велик теневой доход от незаконной вывозки и вырубки.  «Лесной бизнес криминализирован». Велика техногенная нагрузка на леса, страдает экология.
Но Дёре интересно, что скажут об оленеводстве. На конференции собралась рабочая группа по разработке проекта Федерального закона «О государственной поддержке северного оленеводства», и сам  Г.Д.Олейник пришел. Выступил на заседании рабочей группы. Первым делом объяснил, какое большое значение имеет оленеводство в жизни северных народов, и, что «оленеводство сейчас единственная отрасль традиционного хозяйствования, в которой заняты только коренные малочисленные народы Севера.
          Кроме того, крупностадное тундровое оленеводство в Ненецком, Ямало-ненецком, Чукотском автономных округах, Красноярском крае – на сегодняшний день - единственная из традиционных отраслей хозяйствования может быть товарной отраслью, а в условиях Европейского Севера России, при правильной организации производства, и рентабельной отраслью». С последним утверждением Дёре не согласен. Он считает, что оленеводство может быть рентабельным и на Азиатском континенте. Его хозяйство тому пример и доказательство. Но Г.Д.Олейник говорит об оленеводстве в целом, должно быть он прав, но обидно, когда отрасль заранее записывают в нерентабельные.
            Далее говорится об упадке оленеводства, сокращении поголовья, слабого материально-технического обеспечения оленеводческих хозяйств.
«Одна из животрепещущих проблем оленеводства – это проблема сохранения пастбищ. До сих пор не отражены в федеральном законодательстве вопросы договорных отношений при пользовании недрами, при проведении геологоразведочных работ на территории традиционного природопользования коренных народов». Вот это хорошо сказал Г.Д.Олейник, недаром у него такая подходящая фамилия. Теперь дело за законом. Только вряд ли это поможет. Дело не в законах (хотя законы нужны), а в умении. Вот он Дёре за последние два года увеличил свое оленье стадо на 75 голов, это сколько же будет процентов? Дёре считает в уме, получается 300% . А в целом по стране – убыль поголовья. И во многих хозяйствах оленеводство убыточно. Дёре знает, как получить выгоду от своего хозяйства. Он не сидит долго в своем доме у телевизора, не пьет «огненную воду». Дёре ездит по буровым, предлагает оленину. У него покупают. Наладил выделку оленьих шкур и пошив обуви – унт. Этим занимаются несколько женщин поселка. Они шьют крепкие, большие унты для мужчин, и маленькие, красивые для женщин и детей. Дёре продает унты в городе, за них хорошо платят. Дёре не жадный, он берет себе деньги только за стоимость шкур, все что получает за счет работы женщин, делит между ними.
Женщины хорошо зарабатывают. Дёре мог бы иметь и больше оленей, но он боится, что не сможет реализовать продукцию от своего хозяйства: оленину, рога, изделия из оленьих шкур. Все-таки он хоть и хороший хозяин, но не бизнесмен. Не жадный. Нет у него такого азарта, как у бизнесменов. Зачем Дёре много денег. Ему хватает тех, что он зарабатывает. Эн теперь тоже зарабатывает деньги, у нее зарплата, плюс «северные».
Дёре по прежнему много читает. Сейчас люди часто пишут о Северных народах, называя их «малочисленные народы Севера». Каждого отдельного жителя Севера они называют «представитель малочисленных народов Севера». К чему это подчеркивать без конца, что они малочисленные? Если их всех назвать жители, или народ Севера, пусть хоть граждане, то не такие уж они и малочисленные – 244 тысячи человек.
Дёре читает «Концепцию устойчивого развития коренных малочисленных народов …», утвержденную Правительством Российской Федерации 4 февраля 2009 года. На основании этой концепции разработан план  по ее реализации. Тут есть, что почитать. Во введении излагается, какое это многонациональное государство – Российская Федерация и состоит она из коренных народов, которые сыграли историческую роль в формировании российского государства. Изложив эту истину, далее авторы «концепции» переходят на вранье: Права малочисленных народов гарантируются Конституцией Российской Федерации, законодательством Российской Федерации в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права и международными договорами Российской Федерации.
-Нет ничего такого! – возмущается Дёре. -  Мое это было пастбище там, где теперь нефть добывают. На десять километров в округе все нефтью залили, тракторами все изьездили не растет теперь ягель. За сотни километров  олешков гоняем. Следующее утверждение тоже не понравилось Дёре: «Российское государство на протяжении столетий оказывало поддержку самобытному социально-экономическому и культурному развитию малочисленных народов Севера». – И что же? Не получилось? Опять беремся на основании «Концепции» за «устойчивое развитие».
Во втором разделе «концепции» Дёре читает о современном состоянии малочисленных народов Севера. Все народы сосчитаны их 40, общая численность – 244 тысячи человек (от 41 тысячи – ненцы, до 240  человек – энцы). «В целом существует положительная динамика демографических процессов в среде малочисленных народов Севера, - сообщает «концепция» - хоть численность ряда народов сократилась, что объясняется, как общей отрицательной демографической динамикой в Российской Федерации, так и выделением самобытных этнических групп….». – Понять из этого заковыристого абзаца больше или меньше стало северного народа – невозможно.   
             Далее «концепция» сообщает, что в конце 20-го, начале 21-го веков произошел рост этнического самосознания малочисленных народов Севера. Возникли общественные объединения, учебные центры, ассоциации и профессиональные союзы, которым оказывается государственная поддержка. Воссозданы общины. Появились общественные лидеры и успешные предприниматели. В ряде мест (но, должно быть, не повсеместно) созданы «родовые угодья» - «территории традиционного природопользования» и закреплены «за представителями малочисленных народов» и их общинами.
           Далее в «концепции»: «Около 65% представителей малочисленных народов проживает в сельской местности. Во многих национальных селах и поселках общины этих народов стали единственными хозяйствующими субъектами, выполняющими ряд функций». ( неужели нельзя сказать проще и понятней? Еще Чеховский герой обижался: «Я вам не субъект какой-нибудь».(примечание автора). Ну, допустим, речь идет о народных промыслах и ремеслах, может быть, здесь имеются в виду школы, больницы, административные учреждения. Кто это поймет, когда говорят, что в поселке обретаются «хозяйствующие субъекты». Абзац заканчивается так: «В соответствии с законодательством Российской Федерации, общины, как некоммерческие организации пользуются рядом льгот (что не конкретно и сомнительно), и используют упрощенную систему налогообложения (а это уже конкретно, просто и понятно – плати налоги, а то, тут тебе, и налоговая полиция, и судебные приставы. С налогами у нас, в Российской Федерации – полный порядок).
Далее в параграфе 2 – «О современном состоянии малочисленных народов Севера» идет такое замечательное описание этого состояния, что граждане средней и южной полос России, города Москвы и Московской области, если прочтут  это повествование, то непременно захотят записаться в число представителей малочисленных народов. Дёре не сдается, он решил дочитать «концепцию» до конца. Второй параграф кончается не столь радостно. Надо отдать должное, что после слов: «Вместе с тем…» дается правдивая оценка действительного положения малочисленных народов Севера, которое «привело к развитию целого ряда заболеваний и патологий среди представителей малочисленных народов Севера. Значительно выше среднероссийских показателей среди этих народов показатели младенческой и детской смертности (в 1,8 раза), заболеваемости инфекционными заболеваниями и алкоголизмом. Параграф 3. Принципы устойчивого развития малочисленных народов Севера. Здесь все верно: и гарантия прав, и комплексность решения задач, и координация действий органов власти и самоуправления, и даже(!) «обеспечение участия малочисленных народов в достижении своего устойчивого развития». Далее о земле и природных ресурсах–все верно. Параграф 4. Цель, задачи и основные направления «концепции». Замечательные цели, наиважнейшие задачи и совершенно правильные основные направления. Дёре захотелось взять и выучить наизусть этот раздел «концепции».   В параграфе 5 Механизмы реализации «концепции» - все ясно и понятно. В параграфе 6 – основные этапы и ожидаемые результаты реализации «концепции», что называется «начали во здравие, кончили за упокой». Реализацию «концепции» предусматривается осуществить в 2009-2025 годах в три этапа. На первом этапе – 2009-2011 гг – осуществить комплекс первоочередных мер. На втором этапе – 2012-2015 гг – второочередных. На третьем 2016-2025 гг – все условия будут сформированы, и, самое главное, смертность детей первого года жизни будет снижена в два раза по сравнению с 2007 годом. А в 2010 году, 2011, 2012 и т.д. она не будет снижена? Только в 2025 году это возможно? Но ведь дети будут рождаться и в предыдущих 2025-му году годах. И ведь они могут умереть в первый год жизни. Может не надо реализацию концепции растягивать на три этапа. Может, сразу – сегодня обеспечить родильными домами Север, Сибирь и Дальний Восток Российской Федерации. Сегодня же провести разъяснительную работу среди народов, живущих в чумах, о пользе цивилизации, о преимуществе жизни на основе достижений науки и техники. Может малочисленным народам не надо быть детьми до их смертного часа. Может быть, им надо стать такими, как все люди XXI века цивилизованных областей земли: образованными, предприимчивыми, практичными, расчетливыми, но пусть они при этом сохранят свое детское добродушие, честность, легковерие, любовь к природе, животным, друг к другу, а многочисленные цивилизованные народы пусть у них   всему этому поучатся.
Егор Федорович вернулся в поселок. Он бы мог и не возвращаться. В Москве у него квартира, семья. Мог бы работать в родном НИИ, куда его зовут. Но он «заболел» Севером. Его, как магнитом тянет в эту холодную, малонаселенную местность -  тундру и лесотундру, к этим людям, которые подчас по своему развитию и образу жизни далеко отстали от обычных, привычных людей в городах, и даже в деревнях, но не все они такие. Среди нерусских коренных северян встречаются люди недюжинного ума, которые, наверное, получив образование, могли бы стать высококвалифицированными специалистами, учеными, предпринимателями. Взять хотя бы Василия Ивановича Силкина, или, как его зовут земляки, и как сам он себя зовет – Дёре. Как он, научившись читать, уже в зрелом возрасте разобрался в вопросах политики, экономики и во всей жизни.
Егор Федорович вспоминает многих из своих сезонных рабочих из числа ненцев и близких к ним северян. Многие из них удивляли его своей сноровкой, сообразительностью, необычайной выносливостью. Способностью находить дорогу в тундре, лесу, где нет никаких ориентиров, а небо закрыто тучами.
Как-то начальник экспедиции Дмитрий Владимирович Трубин порекомендовал Егору Федоровичу рабочего.
-Возьми, не пожалеешь. Он один стоит целого отряда.
Рабочий был из местных жителей.
-Ты ненец? – спросил Егор Федорович.
-Нет, я долган, - с достоинством ответил Алексей Ледков.


Он был небольшого роста, и при нем не было ни рюкзака, ни котомки, не говоря уже о чемодане. Но в заднем кармане изношенных джинсов нашелся паспорт. В паспорте стояла отметка «рецидивист».
«Выдай ему спецодежду, оборудование, а он смоется» - подумал Егор Федорович, но выдал, на отметку в паспорте внимания обращать не стал. Однако спросил:
-Ты сидел?
-Нет, товарищ начальник, я не сидел. Молодой был - оленей пас, потом с геологами ходил, у геодезистов техником был. С теодолитом умею обращаться, кроки умею чертить. У меня глазомер хороший. С лесоустроителями люблю работать.
Такое вот реноме. Откуда у него в паспорте такая отметка, к тому же незаконная? Наверное, разозлил чем-то кого-нибудь в милиции, ему и вписали это зловещее слово. Так оно и было. Андрей, безошибочно ориентируясь в лесу, тундре, был совершенно беспомощен в городе, и, попав туда, терялся, терял несколько раз паспорт, свои вещи, и его забирали в милицию, как бродягу. Зато на работе он был умелым уверенным в себе. Поставили его прорубать срединные визиры* в кварталах. 4-х километровый визир он прорубил  за один день, отказавшись от напарника. Обычно такой визир рабочие тесали вдвоем, да еще и накривуляли бы. А он прорубил визир прямохонький, рационально узенький, всего на 5 метров свешился от точки предполагаемого выхода на противоположную параллель. Оба столбика поставил аккуратненьких, насобирал грибов, сварил, наелся и уставшим не выглядел.
Работал он всегда в одиночку и помногу. Как-то поручили ему прорубить «защитку» вдоль тракта – это узкие визиры вдоль дороги по обе стороны на расстоянии 250 метров от полотна. Тракт петлял между увалами, не имел ни одного прямого участка, поэтому на защитных визирах была масса углов поворота. Проложить их – это не простая задача для опытного техника-геодезиста и двух хороших рабочих. Андрей справился с ней один. Он получил от начальника отряда схему-абрис защитки с углами поворотов, вместо буссоли выстриг из картона хитроумную палетку в виде неравноугольного ромба с набором еще нескольких углов. Ее он клал на отправной квартальный столб и втыкал в нее три булавки. Две из них визировал на уже прорубленную визирку, а третью под соответствующим углом – в направлении следующего отрезка, который надо прорубить. По этому направлению ставил вешку и гнал визир определенное количество метров, указанное на абрисе. Внутренний его биокомапас тоже способствовал правильному прокладыванию визира, но чтобы быть уверенному, Андрей десятки раз сверял расстояние до дороги. Оно должно быть 250 метров, или 370 его шагов. По своей квалификации он вполне соответствовал должности техника – геодезиста, но, безусловно, в нем погиб талантливый инженер – геодезист.

Ночевал Андрей обычно под последней елкой своего дневного маршрута. Он был очень неприхотлив. Вместо ватного спальника пользовался брезентовым чехлом от него. На месте его ночлега, обычно, оставалось несколько примятых еловых веток, да совсем маленькое кострище. Видно, что на сучках котелок каши сварен, да «чифирьбак» закипячен. Одет он был в «энцифалитку» на голое тело и брюки к ней. От положенных сапог – отказался, предпочел видавшие виды кеды.
Как-то наступили ранние холода. Андрей пришел к начальнику партии потребовал аванс 10 рублей:
-Холодно стало, надо майку купить.
-Зачем тебе покупать? Возьми у ребят, вон их сколько валяется. Постираешь, оденешь.
-Нельзя чужое брать, сам куплю.
Вот вам и «рецидивист». Майку Андрей купил, пододел под «энцефалитку»:
-Теперь тепло будет.
Сколько таких одиноких, неприкаянных, никому не нужных встретил на своем веку Егор Федорович. Они были готовы на любую работу. Работали старательно. Иногда среди сезонных рабочих попадались классные специалисты по своей глупости, или слабости характера, или в силу несчастных стечений обстоятельств попавших в свое незавидное положение, когда ни кола, ни двора, или ни чума, ни оленей. Обычно к ним относились с осуждением, чванливое начальство - с презрением, некоторые - с брезгливым сочувствием. Но не начальники партий всевозможных экспедиций, работающих «в поле». Для них это был обычный «контингент», и они не чурались подать руку одинокому бродяге, вышедшему из леса, зачислить его в свою партию. Неважно, на какой  ступени общественной лестницы  находятся эти люди, и какой они национальности – они наши соседи.