Я и мои самолёты, глава 1

ГЛАВА 1

Вот так всё и началось…

Давным-давно, в те, затянутые дымкой давности дни, когда самолёты в основном состояли из дерева и полотна, когда лётные клубы еще не подчинялись безумным правительственным правилам, когда аэродромы состояли только из четырёх сторон и полосатого мешка, указывающего направление ветра (и овец, подстригающих лётное поле), когда публика была готова выложить пять фунтов за выполненную полубочку, когда существовала такая вещь, как летающий цирк, когда лето неизменно было жарким…
Когда лётный клуб Саусэнд переехал с ипподрома Рохфорд на маленькое поле у моста Уорнерс Бридж…
Когда, в свои 16 лет, я прогуливал последний семестр в высшей школе Вестклифф; когда, одновременно, я осваивал биплан Авро «Кадет» в клубном исполнении…
Пятнадцать шиллингов: реакция на перемещение органов управления; полет по прямой на заданной высоте. Десять шиллингов: полет по прямой на заданной высоте; сваливание и планирование; развороты с небольшим креном. Пятнадцать шиллингов: сваливание, планирование. Один фунт: виражи, виражи со снижением, сваливание, планирование; набор высоты, виражи с набором высоты. Потом – взлёты. Потом – полёты по коробочке; потом штопор. Заходы и посадки. Заходы и посадки. Посадки, посадки. Взлёты и посадки. Взлёты и –
Первый самостоятельный!
Мистер Лонгфилд дотянулся до стоек центроплана верхнего крыла, вцепился в них, забрался на крыло, просунулся в кабину и затянул на мне широкий поясной ремень. Хлопнул боковой створкой кабины, спрыгнул с крыла. В его руке была зеленая кожаная подушка – вкладыш в чашку сиденья.
«Ну, давай» - проорал он – открытый выхлоп 135-сильного двигателя «Дженет» казался очень шумным: впервые я ясно слышал это через разблокированную теперь переговорную трубку в передней кабине. «Взлетаешь, набираешь 600 футов, пробуешь несколько разворотов с небольшим креном, заходишь, садишься. Десять минут, не больше; я буду ждать у здания клуба». Он повернулся и оставил меня.
Пять часов и сорок пять минут с инструктором – но как мне было далеко до рекордсмена, взлетевшего самостоятельно, налетав с инструктором всего четыре с половиной часа. М-да. Я опасливо двинул вперед рычаг газа и с удивлением обнаружил, что способен рулить. Солнце казалось ужасно ярким и жарким. Крылья «Кадета» причёсывали подросшую травку. Я развернулся на ветер. Внезапно я решил, что мистеру Лонгфилду следовало дать мне больше полетов с инструктором.
Я выкрутил штурвальчик триммера руля высоты полностью вперёд, а затем на три четверти назад. Что ещё мне следует сделать? Изящные крылья с N-образными подкосами подрагивали в одном ритме с клёкотом «Дженета». Муха села на нижнее крыло, примерно в футе от набегающей кромки, умудрившись как-то закрепиться на вибрирующей полотняной поверхности. Здание, в котором находился клуб, казалось, находится где-то в отдалении. Я чувствовал себя очень одиноко.
Мой разбег показался мне слишком коротким…нос как-то слишком задрался. Скорость…скорость…следи за ско…пятьдесят миль в час! Нос – опускаем, опускаем…чего ж он не опускается? Тысяча футов. Лонгфельд сказал – шестьсот. Что не так? Триммер! Конечно, триммер. Внезапно, «Кадет» полетел сам по себе, дав мне возможность оглядеться…
Муха всё ещё сидела на крыле. Она (или он?) занимала то же место – казалось, набегающий поток воздуха её вовсе не треплет. Аккуратно сложенные крылышки бросали серебристый отблеск, отражая солнце, движущееся вокруг самолёта.
Затем её накрыла черная тень.
Меня разворачивало!
Я выровнял самолёт слишком резко и бросил быстрый взгляд на моего компаньона. Муха всё ещё была на крыле – но не сдвинулась ли она назад, совсем немного? Я аккуратненько выполнил левый разворот, затем правый. Внутреннее скольжение! - пузырек креномера занял место в углу желто-зеленой трубки; я ослабил давление на педаль и яростный воздушный поток прошёлся по кабине. Неправильно! Руль – в другую сторону! Но поток не поменял направление. Я торопливо выровнял самолёт, но он, казалось, все еще находится в глубоком внешнем скольжении. Муха сидела, как ни в чем не бывало – так что я попробовал внешнее скольжение вправо. Или внутреннее вправо? Я опять запутался. Где аэродром? Высотомер показывал почти полторы тысячи футов!
На планировании все стало легче. Невероятная мощность двигателя больше не тянула меня, со всей неумолимостью, вперёд и вперёд. Скорость устойчиво зависла на отметке шестьдесят пять миль в час. Аэродром, к моему удивлению, оказался слева. «Тысяча футов» – уверенно сообщил высотомер, давая понять, что процессы устаканились. «Пока шестьдесят пять» - жизнерадостно высказался указатель скорости. «Скольжения во внутреннюю сторону нет» - пробормотал креномер и добавил: «во внешнюю тоже». Указатель угла тангажа с назойливым унынием подтверждал установившееся снижение. Растяжки счастливо посвистывали: «шестьдесят пять, шестьдесят пять, держим ровно шестьдесят пять» -  а когда я мягко увеличил скорость и выполнил свой первый разворот со снижением, с левой стороны донеслось их предупреждающее бормотание: «О-о-о! Всего пятьдесят!», а правая сторона, обделённая моим вниманием, пронзительно завопила: «Ус-с-стойчиво; с-с-семьдесят!».
Мой пассажир прилип к поверхности крыла и вздрогнул, но ничего не сказал.
И тут, внезапно, подоспела пора заходить на посадку. Я снова развернулся в направлении аэродрома; еще один S-образный разворот – и, по моим подсчетам, мы сядем именно там, где надо. Мои новые друзья заговорили хором и подтвердили мое решение – даже поникший указатель ветра согласился. «Про меня не забывай» - пробурчал «Дженет», и я торопливо добавил ему оборотов; «Снижайся до четырёхсот» - проворчал индикатор скорости, «и, вообще-то, ты должен уделять ему внимание каждые пятьсот футов!» «Чушь» - высказался двигатель низким басом – «Я сам ему скажу, когда захочу прочистить глотку, а вы занимайтесь своими делами».
Голоса теперь звучали громче: «Двести», «Шестьдесят пять», «Нет скольжения», «У земли вряд ли ветрено, так что не промахнёшься»,» Шестьдесят пять», «Сто», «Нет скольжения», «На второй круг отправлю, если не справишься». А потом мне показалось, что они все зазвучали в унисон: «Выравнивай, выравнивай, мягче; ручку на себя, на себя…»
Выжженная солнцем трава метнулась под колеса. Ручка управления пошла назад – мягко, мягко. «Подвесил» - закричали они хором. «Мо-ло-дец!» Два колеса и лыжонок коснулись земли одновременно. «Не забудь, на пробеге держи прямо» - предупредили педали. «Двигай меня к себе» - сказала ручка управления.
Я рулил, чувствуя странное ликование внутри себя. Я знал, что в последние несколько минут обзавелся множеством друзей – неким образом, это было так, словно кто-то был со мной и представил меня им всем. Затем я вспомнил, что со мной в полете было только одно живое существо…
Поверхность крыла оказалась пустой – она улетела навсегда. Но голоса отныне не умолкали никогда, на чем бы я не поднимался в небо.
Вот так оно все и началось…