Восстановление чести

  В дверь позвонили в субботу. Трель звонка была настойчива, уверенна, неотвратима, как гроза в начале мая. Сердце споткнулось, ёкнуло и забилось о рёбра пойманной в силок птицей: вот он, сигнал - глашатай неотвратимого.
  Гриша поник главою и обречённо пошёл открывать, даже не взглянув на дисплей подъездной видеокамеры. Еле слышный скрип дверных петель прозвучал как увертюра к долгожданным неприятностям.

  Да, долгожданным. С недавних пор Гришу по ночам грызла совесть – сторожевая сука погибшей чести. Было больно, совестливый бур вгрызался в толщу заблудшей души, проникая в потаённые занорыши. Григорий подсознательно жаждал избавления, но страшился неминуемого.

  В подъезде стояли трое: впереди мужик в форме ФСИНиП, чуть сзади участковый Санька Воронцов, лестничный пролёт блокировал мордоворот в броне, с оружием и сканером. Санька механически-приветливо оскалил зубы.
  – Сивцев Григорий Петрович? – задал формальный вопрос исполнитель.
  – Он, он это, я его с детсада знаю, – зачастил Санька.
  – Я – старший инспектор федеральной службы исполнения наказаний и поощрений Калинцев. В соответствии с постановлением Межрайонного суда за номером… – мужик привычно зачастил назубок выученную скороговорку.
  Сзади охнула и привалилась к стене жена. Санька попытался незаметно ей подмигнуть, поддержать типа. Не вышло – веко лишь предательски дёрнулось в нервном тике.  Мордоворот за спиной Калинцева захлопнул створку сканера и лениво зевнул.
  – Уже? –единственное, что смог выдавить из себя Григорий, прежде, чем услышать роковое «Собирайтесь». В глубине коридора закрылась дверь детской – дочка отгородилась от семейного ужаса.
  – Твоя очередь подошла… – развёл руками Санька.
  – Мне можно… сопровождать? – умоляюще-просяще выдохнула жена.
  Исполнитель придирчиво вгляделся в осунувшееся лицо женщины, полистал документы на планшете и веско придавил своей резолюцией:
  – Не возражаю!

  Аля втолкнула мужа в его спальню и бросилась к шкафу, стала лихорадочно перебирать вещи:
  – Хоть раз в жизни оденься прилично. Бери серый костюм… Рубашка… Где розовая?.. Мокасины коричневые найди, я сейчас… Носки серые!

  В фсиниповском броневике Григория поместили в задний отсек за решётку. Але исполнитель галантно помог разместиться впереди, на втором ряду сидений, под надёжной охраной мордоворота. Жена нервно кусала губы, комкала пакет с наспех собранными вещами, то и дело поглядывая через бронестекло назад, на мужа. Гриша даже удивился: «Надо же, какая! Декабристка! Даже не думал». В горле запершило: то ли от умиления, то ли от отчаянного осознания близкой развязки.

  Поездка была недолгой. Крутой поворот и спуск на подземную стоянку подвели итог сакральному пути.
  – Выходи! Стой! Лицом к стене! – мордоворот подавал привычные команды. Гриша, нелепо оступаясь, выбрался из машины, не сразу замер, выигрывая драгоценные секунды той, уже почти прошлой жизни – а вдруг налёт? Вдруг товарищи по оружию, сподвижники, приспешники решатся на дерзкую выходку? Навалятся, сомнут опричников, освободят?
  – Шагай прямо. В лифт!
  Лёгкий толчок в спину задал направление. Бронированный опричник делал своё дело чётко и равнодушно. Бездушный робот.
  Гриша вошёл в левую дверцу на лифтовой площадке. Экзекутор услужливо, под ручку провёл Алю к правой. Створки лифта с тихим «ш-ш-ш», слышным только настороженному уху приговорённого, сошлись где-то за спиной. Надежда, слегка поагонизировав, умерла. Надежда, слегка поагонизировав, умерла последней. Сразу после своего отца оптимизма.

  Десять секунд подъема из гаража затянулись на целую вечность. Но все вечности заканчиваются, утверждает физика. Закончилась и эта. Створки лифта открылись за спиной, последовали команды: «Кругом! Выйти из лифта! Стоять!».
  Гриша едва успел увидеть краем глаза выходящих из соседнего лифта экзекутора и бледную напряжённую Алю, как перед ним возникла девица в белой блузке и чёрной юбке, с сине-зелёным платком, повязанным на шее на манер галстука.
  – Добро пожаловать в Межрайонное МФЦ Центрального района! Мы рады, что вы решили воспользоваться нашими услугами! – казённая улыбка служащей сидела на её лице как приклеенная, каждая фраза гремела торжественными литаврами.
  «Умеет… навидалась всякого», – пробежало в звонкой от мятущейся пустоты голове жертвы.
  – Суд решил, не мы, – веско отрубил исполнитель.
  – Гришенька, что же теперь будет… – театральным шёпотом зашлась в постановочной истерике Аля.
  Но на служащую МФЦ этот театр не произвёл впечатления. Она продолжила навек впечатанную в подкорку речь:
  – Я – старший специалист отдела сопровождения Шумеко Ирина Теодоровна, – последовал указующий жест на бейджик, – Буду сопровождать вас всё время нахождения в нашем Центре. Прошу предоставить ваши документы.
  Исполнитель деловито раскрыл свой планшет и поводил пальцем по экрану. Шумеко кивнула, громко и чётко произнесла очередную скороговорку:
  – Подтверждаю получение от старшего инспектора ФСИНиП Калинцева Э.Б. гражданина Сивцева Григория Петровича с сопроводительными документами…
  Она ещё монотонно бубнила, перечисляя номера и идентификаторы бумаг, но мордоворот уже отвернулся от Гриши, утратив бдительность, да и Калинцев Э.Б. расслабился, лицо его приобрело мягкость и добродушие.
  «Может быть, сейчас?» – задал себе вопрос Григорий. Тут же малодушно ответил себе: «А, пропадай, буйна головушка!». И начал яростно себя жалеть.
  – Можно мне… сопровождать? – второй раз за день вопросила растерянная Аля, когда служивые зашагали назад к лифтам, выражая спинами спокойствие и расслабленность после четко исполненного долга. Или должностных инструкций.
  – Жена? – вопросом на вопрос ответила Ирина Теодоровна, строго поджав губы.
  Как показалось, Грише, это был не столько вопрос, как явное неодобрение дурацкого факта замужества за столь отвратным типом, как он.
  – Жена… – виновата вздохнула Аля. Мол, что поделать – любовь зла, козлов много, нормальных мужиков на всех не хватает, ей вот такой достался.
  – Конечно можно! – неожиданно по-доброму отозвалась Ирина Теодоровна, – Это замечательно, что вы решились на такое – не каждая из нас отважится сопровождать даже любимого человека сюда. А вы мужа…
  Прозвучало это немного издевательски, но без умышленного надругательства над чувствами несчастного.
  Гриша наконец-то пригляделся к страшному старшему специалисту. Ирина Теодоровна была их с Алькой ровесницей, симпатяжкой лет тридцати пяти. Миловидная, одета в офисную униформу, но не без некого шика и вольностей – тот же шейный платок был повязан асимметрично, с романтической небрежностью. Сразу стало понятно, что ей скучно на опостылевшей работе. Вот уже и улыбка сопровождающей перестала быть формальной.
  – Не надо волноваться и бояться – всё будет хорошо. У нас ещё есть немного времени, вас доставили чуть раньше срока. Пойдемте, я вам в виде бонуса краткую экскурсию проведу.
  Обалдевшая Алька тут же вцепилась в руку мужа.
  – Нам сюда, – показала Ирина на дверь.

  Гриша не раз бывал в этом МФЦ, но никогда не обращал внимания на ту часть большой приёмной залы, куда повела их местная проводница. Всё так же, как и в других секциях: указатели со стрелками, табло с номерами электронной очереди и предполагаемым временем приёма, снулые посетители. Что тут смотреть?
  Лишь надпись на двустворчатой двери, большой, как вход в некий храм, окончательно развеивала иллюзии всяк сюда входящего. Белым холодным светом на черном матовом стекле подписывали приговор роковые слова:
                СЕКЦИЯ «Р»
                ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЧЕСТИ
  Ниже висел косо пришпиленный листок бумаги формата А4, на котором было напечатано:
                Добровольное – налево, приемный холл А
                По суду:
                истцам – прямо, приемный холл Б
                ответчикам – направо, приёмный холл В

  Когда Гриша входил в эти врата, он думал только об одном: почему приемные холлы А и Б написаны через «е», а его лобное место – через «ё»? В чем смысл этого месседжа?

  – Добровольцы обычно чересчур мнительны. С ними у нас психологи мучаются, до аппаратных методов дело зачастую не доходит. Но с ними весело – таких историй наслушаешься! А ещё полно общественников, – Ирина вела свою группу через холл А, по ходу негромко комментируя увиденное.
  – Вот там у нас самый дурдом, – гидесса кивнула на дверь с табличкой «Комиссия старых большевиков. Без мандата не входить!».
  – Которая под лозунгом «Бесчестье не скроешь от глаз народа»? Вижу, – отозвался Григорий.
  В этот момент из указанного офиса вышла работница МФЦ с бумажными папками подмышкой, и он успел разглядеть внутри прокуренного помещения гогочущую компанию молодёжи не старше двадцати пяти навскидку.
  – Эти, что ли, старые… как их там – большевики? Вот этот молодняк?
  – Так это новая Партия Большевиков – бэ. Есть ещё старая партия с таким же названием, но без «бэ». А у этих самым старым большевикам – двадцать три – двадцать пять, – удовлетворила Гришино любопытство Ирина.
  – Всё равно не понимаю, какое они имеют отношение к восстановлению чести? – вмешалась Ася.
  – Было такое выражение, что-то типа «партия – это честь…», как-то так, я не вникала. Теперь многим партиям пытаются прививать честь, но дело идёт со скрипом – наблюдаются многочисленные случаи отторжения.
  – Точно, был девиз! Там ещё что-то про ум… – согласился Григорий.
  – С умом у них всё в порядке, поверь. Общественники-то они общественники, но грант на восстановление партийной чести отхватили, Устраивают тут всякое: сходки, случки...
  Узнику восстановления чести показалось, что Ирина весьма одобрительно отнеслась ко «всякому».
  Это сближало, и буквально через три минуты трёпа они перешли на ты, Ася с Ирой нашли женские точки соприкосновения – у обеих были дочери почти одного возраста. Страдания Гриши отошли на второй план.
  Пока девушки обсуждали, точнее, осуждали новую систему образования, которой мучают их детей, Григорий с любопытством вертел головой, вчитываясь в лозунги, обильно украшающие стены общественного холла: «Береги платье снову, а честь смолоду», «Честь головой оберегают», «Бесчестье хуже смерти» и «Смерть лучше бесчестья». С последними утверждениями Григорий был активно не согласен.

  – Гриш, ты по какой статье проходишь? Я читала сопроводиловку механически, – вдруг заинтересовалась Ирка.
  – По 58ой… Морального кодекса РФ, – поджала губы Алька, бросая разгневанные взгляды на мужа.
  – «Слезинка ребёнка»? Да что ж ты за нелюдь-то такой! На вид и не скажешь. А я к нему по-человечески, думала пустяк какой-нибудь, лёгкая статья: «утрата достоинства в заведении общественного питания» или «безбилетный проезд в общественном транспорте»… Хотя последняя уже сто лет не применялась в виду невозможности такового казуса.
  – Угу. Достоинство у него тоже не всегда стойкостью отличается, можно бы и статью подобрать, – надулась Аська.
  – Я не хотел! – сбивчиво начал оправдываться Гриша, волнуясь, потея и выходя из себя, – Я собирался на следующий день возместить – у меня зарплата… Я не знал, что она… Я думал…
  – Ни чем ты не думал! – взорвалась жена. Теперь, когда её не пугала предстоящая экзекуция, она осмелела и в сердцах выплеснула на мужа все обиды, – Знаю я, что тебе глаза застило, когда ты деньги с Манькиного счёта снимал! Ты не обо мне думал, не на жену собирался эти деньги потратить, ты хотел свою дурацкую страсть потешить.
  – Так я же не знал, что дочь каждый день свой счёт просматривает! Назавтра с получки бы перевёл, да ещё бы и добавил! – заорал в ответ Гриша.
  – Ты никогда ничего не знаешь, не интересуешься дочерью! – продолжала скандалить Ася. – Если бы интересовался, то видел бы, что ребёнок считает дни до дня рождения и каждый час смотрит, как растёт сумма, которую мы ей на днюху откладываем. Она по вечерам меню заказа в кафе перекраивает, прикидывает, кого можно пригласить. А ты, ты… – жена вдруг разрыдалась, – На удочки сои дебильные… Манька подумала, что мы её решили наказать за плохие оценки в школе. Плакала весь вечер в подушку… А ты, ты…
  Гриша обнял жену, прижал к груди.
  – Ну, что ты, что… Я же люблю вас. И тебя, и Манюньку. Я за вас…
  Аська затихла, уткнувшись носом в его плечо.
  – Что, правда, на удочки? – ошарашенно спросила Ира.
  – Нет, на мотор для катера, – буркнул Гриша удрученно, – заказ пришёл, надо было срочно выкупать, на следующий день на рыбалку собирался с друзьями. а у меня денег не хватало. Дурацкий поступок… ну, и в результате «слеза ребёнка», Ася заявление подала, потеря чести второй ступени… степени. Вот теперь к вам.
  – Да-а-а уж, – только и протянула сопровождающая, – Досталось тебе, Ася. Сочувствую.
  – Ладно, проехали, – жена достала зеркальце из маленькой сумочки парадоксально безразмерного объема и начала салфеткой сушить глаза. Скосила взгляд на мужа и добавила, – Дурачок ты мой.
  «Любит!» – опять утвердился в жизни довольный жениной лаской Гриша.
  – Ира, где тут у вас дамская комната? Мне после этой нервотрёпки, – последовал укоризненный взгляд в сторону мужа, – покурить захотелось. Как бы незаметно…
  – Пошли, покажу, составлю тебе компанию. Что же ты жену до такого доводишь? Мало тебе «слезы ребёнка», хочешь ещё за «потерянные на мужа годы» статью? – солидаризировалась с Аськой Ира.
  – Свят, свят. Упаси, Господь! – истово перекрестился неверующий Сивцев.

  Как только девушки скрылись за углом, Гриша воровато огляделся и бочком-бочком пошёл к давно заинтересовавшей его двери с интригующей надписью  «Восстановление девичьей чести. Без стука не входить!».
  Григорий запрет нарушил. Но ничего интересного в приёмной не увидел.
  То ли день был не урожайный, то ли девичья честь уже была поголовно восстановлена, но очередь в отдел была неприлично коротка – под настенным транспарантом сидели в креслах две серьёзные на вид, строго одетые дамы лет сорока. Других, нуждающиеся в чести девиц в поле зрения не было. Значит, эти.
  Одна держала в руках потрёпанную бумажную книгу. Гриша пригляделся сумел прочитать имя автора и название: Кант И. «Основы метафизики нравственности». Вторая беседовала по коммуникатору известного по рекламе бренда. Бегущие буквы транспаранта над ними возвещали, что «Девушкина честь — лучшее приданое».
  «Что-то маловато желающих на приданое», – хмыкнул про себя Гриша.

  Этой идеей он осмелился поделиться с вернувшимися девушками.
  – Кому она нужна… – вяло откликнулась жена.
  – Но всё же там две штуки желающих набралось,  – указал Гриша на дверь.
  – Наверное, замуж за старых извращенцев собрались, – тоже не заинтересовалась темой Ирина. Подумав, добавила, - Или не замуж.
  В это время мимо них прошёл и быстро шмыгнул за дверь «срамного» отдела юный розовощёкий херувим годов восемнадцати. В классическом костюме-тройке, по виду мужского пола.
  – И он?.. – обомлел было Гриша.
  В ответ на его слова дверь распахнулась, выпустив херувима с любительницей нравственного чтения. Барышня радостно верещала и почти висела на шее юноши, осыпая его поцелуями.
  – Старый извращенец… – хмыкнул Гриша.
  Юноша покраснел и укоризненно произнёс, обращаясь к даме:
  – Мама, прекрати – люди смотрят.
  Продолжение разговора между любвеобильной мамашей и последствием потери её чести Гриша  слушать не стал. Его интересовало другое:
  – Я слышал, что в добровольную очень высокие люди обращаются. Ир, не расскажешь по секрету?
  – Мы ничего не скрываем, хотя и не афишируем. К нам кто только не приходил. И Президент, и Премьер-министр, и Патриарх, и даже вице-спикер Госдумы.
  – А сам спикер? – стало любопытно Асе.
  – Видимо, пока не обесчещен. Но если такое случится, то всё будет сделано в рамках нацпроекта «Восстановление чести», – иронично ответила Ира.
  – А шоу-биз? Певцы, актрисы, телеведущие, журналисты? – продолжили интересоваться въедливая Аська.
  – Им-то зачем? – недоуменно ответила вопросом на вопрос гидесса. – Эти только по суду. Обычно парами: ответчик и истец. Через неделю смотришь, приходят те же, но только ролями поменялись. Парочки неразлучников. Творцы — писатели, музыканты, да и учёные — наши постоянные клиенты. Ещё древние римляне говорили: hostis honori invidia. Извините, я не хотела умничать, нас так учат говорить. А это означает: зависть - враг чести. Что эти творцы вытворяют? Обвиняют друг друга в плагиате, нарушении авторских прав, спорят о приоритете. Статья 93 МК РФ «Авторская честь». Есть клиенты — каждую неделю восстанавливаются. И ничего, не переживают.
  И неожиданно закончила:
  – Пришли. Ася, ты здесь посиди пока. Пойдём, Гриша.
  На табло вызова высветился его номер в очереди.

  В целевом отделе Григория встретили приветливо, если не сказать: с распростёртыми объятьями.
  Пока сопровождающая Ирина Теодоровна зачитывала многочисленные документы, представляя Сивцева Григория Петровича для приведения приговора в исковое исполнение, несчастный стоял в оцепенении, невидяще разглядывая плакат на стене. Там радостные люди стройными рядами чинно  маршировали к светлому пятну, обозначенному, как «новая жизнь». Вверху плаката ярко светился разноцветными люминесцентными буквами лозунг «На свободу – с чистой честью!». Лишь отдельные слова Ирины пробивались в  сознание исполняемого: «…ортодоксальный гетеросексуал… нестойкий полиатеист… убеждённый моногам… слезинка ребёнка… ходатайство супруги… отказано во взятии на поруки… надлежит…».
  Старая жизнь закачивалась где-то здесь. Гришу крутило и выворачивало наизнанку.

  – Что же вы, батенька? – ласково обратился к нему начальствующий чин, всплеснув холёными ручками. – Ребёнка на рыбалку променяли? И не стыдно? Впрочем, понимаю вас, как никто – сам грешен был. Но вразумили. Отвадили от бесовской, пагубной страсти, несущей горе в семьи и бесчестие обманщикам жён и детей, завиральникам, потчующим друзей наглыми враками о размерах добычи. Инструментально помогли! С приборами. Теперь имею совсем другие увлечения. Прогресс на месте не стоит – несётся семимильными шагами. Скоро мы всех вочестим. Воцарится мир в семьях, добронравие в умах, воспрянут сердца для новой чести…
  «Батюшку», как тут же обозвал про себя начальника честилища Гриша, ещё долго и многословно несло. Пока он витийствовал, Григорий трясся от страха, представляя себе адовы муки, которые подселят к нему в душу вместе с заплаткой на честь. Мучил вопрос: будет ли продолжать свои пытки сука совесть? Хорошо бы её чуть-чуть купировать. Или кастрировать, чтобы не размножалась, не порождала метастазы, сжимающие сердце бессонными ночами…
  Он не успел додумать мысль, подошедший сзади санитар вероломно что-то ему вколол. Гриша обмяк в кресле.
  - Подать обломки! - скомандовал начальник, - Где сварщик? Генка, твою мать, тебя дожидаемся! Опять жрёшь?
  - Здесь я, уже и перекусить нельзя, - из соседней комнаты торжественно вышел важный пузан в несгораемой спецовке, пятерней отжал крошки из бороды и закинул их в рот.
  В это время два дюжих санитара уложили беспамятного Гришу на кушетку и с головой накрыли каким-то саваном с многочисленными горелыми пятнами.
  Сварщик подкатил стойку с держателями, приладил на неё две половинки лезвия кухонного ножа над Гришиной головой. Буркнув себе под нос: «Опять не дворянин...», опустил забрало сварочной маски и начал сваривать обломки воедино.
  - Порядок! - сказал Геннадий через минуту, потрогав шов, - Грубовато, но надёжно.
  Начальник лишь кивнул в ответ, пристально вглядываясь в многочисленные экраны на столе.
  Потом Генку опутали проводами, засунули в приёмный пенал сложного на вид оборудования наподобие томографа и под завязку накачали новой честью.

  Стоял томный майский вечер. У двери приёмной участкового уполномоченного полиции Воронцова А.Е. переминались с ноги на ногу трое: Гриша и его друзья по рыбалке Виктор и Пашка.
  – Скоро он там? – выказал нетерпение тощий Пашка. – Сил нет ждать.
  – Уже должен выйти...
  Виктор не успел закончить фразу, как дверь отворилась, выпустив Сашку Воронцова.
  – Ну, наконец-то, еле дождались. Ты освободился?
  – Работа такая, ребят, сами знаете. Куда пойдём?
  – Куда, куда... Как всегда — в гараж к Витьке. У нас всё с собой.

  В гараже было привычно уютно и спокойно. Быстро накрыли стол —  верстак. Всё, как всегда: стаканы, закрутки Витькиной тёщи, колбасная нарезка и минералка из ближайшего супермаркета. Гриша выставил бутылку коньяка, Пашка добавил литрушку своего самогона, настоянного на ломтиках айвы — — любимого в этом месяце напитка компании..
  – Гриш, ты как? Ася отпустила?
  – А ты как думаешь? После такого-то? Сама выгнала, так и сказала: иди, оттянись с пацанами, тебе надо.
  – Хорошая у тебя баба, понимающая.
  – Что не помешало ей заявление на него накатать...
  – А что нам мешает накатить?
  Накатили-закусили, и быстро – по второму разу, и по третьей — разлетелся коньячок мелкими пташками. Перекурили и возобновили.
  Потёк трёп-разговор. Тема обычная: как жить и что не так. Что-то не так  было у каждого из четверых. Но героем дня был Гриша, к нему прислушивались, его уважали и вопрошали. Даже тёртый калач капитан полиции Сашка не лез со своими ремарками.
  Да и куда их вставишь - Гриша был краток:
  – Душа моя протестует. Потеряно всё, кроме чести. Но жить так пакостно. В сердце мерзость и отвращение. Ради чего всё это, если нет больше такой радости — сходить с вами на рыбалку. Честь без страсти — пустота. Но, мужики, футбол — это святое. Завтра матч закрытия сезона. Идём?
  – Конечно! – заорали друзья.