Земля обетованная. Ч. 6

Фотография из интернета.



Я пришла в раздевалку, открыла ключом свой шкафчик, села отдышаться. За окном сгущались сумерки. Вот чудеса - в Сибири летом даже в 12 ночи - еще почти светло. Темнеет долго-долго.  И как-то нежно и постепенно.
А здесь в субтропиках - все  молниеносно. Только что сияло солнце, так, что без черных очков невозможно выйти. И вдруг - солнце исчезает, звезды высыпают и - тьма. Хотя какая тьма - город купается в огнях. Если взглянуть с высоты окна самолета на хайфский залив - эти огни переливаются цветами и формой, как драгоценное ожерелье. Из рубина, из сапфира и еще непонятно из чего. Красота неописуемая.
Я с наслаждением сняла тяжелые ботинки. Конечно, к концу дня в них устаешь неслабо. Но зато, когда позавчера я уронила себе на ноги кругляш пармезана весом в семь кило - то отделалась только синяком. А не будь спасительных ботинок - перелом пальца был бы обеспечен.
Я снимаю белоснежную рабочую кофточку, которая уже не очень белоснежная, переодеваюсь в свою, легкую и цветастую, опять сажусь, надеваю босоножки, закрываю шкафчик, бегу к двери...потом, поразмыслив, возвращаюсь, достаю из сумочки помаду, расческу, верчусь пару минут около зеркала. Обычно эти манипуляции - причесаться, подкраситься - я делаю в машине, пока муж ее заводит. Но сейчас я еду не с мужем, а мою усталость после длинного, тяжелого дня директор видеть не должен.
Чем хороша молодость? Тем, что можешь позволить себе любую одежду - обтягивающую и свободную, "безрукавую" и с рукавом, каблук в 15 сантиметров и шлепки совсем без каблука. В любом "прикиде" ты будешь привлекательна - таково свойство молодости.
И не только этим она хороша. Как бы женщина ни устала и ни вымоталась - желание остаться красивой и желание нравиться - будет превалировать над любой усталостью.

Закинув сумку на плечо, я выхожу на стоянку. Вся она заполнена под завязку разношерстным транспортом. Около склада, даже в такой поздний час, выстроилась очередь грузовиков с товаром.
Меня "окликает" короткий гудок из шикарного джипа. Кажется, он называется "Лексус". Шимон распахивает дверцу, я сажусь рядом с ним, и мы трогаемся в путь. Конечно, никакого сравнения с нашей маленькой  Seat Ibiza, которую муж называет консервной банкой. Но за нашу крохотульку 40 процентов доплатило государство, оказав нам помощь, как новым репатриантам. А сколько стоит Лексус - я не могу даже предполагать. Но дизайн как снаружи, так и изнутри - меня впечатляет. Я сижу молча, ошарашенная великолепием этой машины.
Кроме того, она едет поразительно мягко. Как будто парит в  облаках. Если закрыть глаза - то ощущение езды вообще исчезает. Ты не едешь, а плывешь, развалившись в кресле. И я до сих пор не знаю - то ли это свойство дорогой машины, то ли - мастерство водителя.

- Устала, а? - Шимон сочувственно смотрит на меня. Я никак не могу привыкнуть к его внешности. И даже вблизи, совсем рядом, он не отличается ни одной чужой черточкой от родного мне лица. Как такое может быть? И сколько я еще могу мучиться неведением? Пожалуй, надо использовать сегодняшнюю возможность, когда он так близко.

- Елена, гляди: Арома. И народа почти нет. Хочешь - выйдем посидим, перекусим? Я ведь тоже не успел поесть на работе...

Арома - дорогое кафе, мы с мужем пока не можем позволить себе ходить в Арому. Но дело не в деньгах. Шимон точно не обеднеет, угостив меня чашкой кофе. Но уже  очень поздно, мама была целый день с малышом и наверняка устала и ждет меня.

- Нет, мне надо домой! - отрезаю я.  Получается чересчур сердито, Шимон "сдается", поднимая руки, и мы едем дальше. Из включенного радио льется задушевный голос Дуду Фишера, который проникновенно поет "Аидише мама".

 - Ты знаешь идиш? -интересуется Шимон.
- Нет. Только пару ругательств...- отвечаю я.

Шимон смеется.

- А я понимаю хорошо. В детстве жил у бабушки в Америке. Там в доме говорили только на идиш...

Каждый человек, с самого детства, знает этот свой внутренний голос. Который говорит: "Холодно...теплее...а сейчас - горячо!" Этот голос своей интуиции человек слышит, когда речь идет о вещах, очень ему интересных. И я, услышав: "Горячо!", спрашиваю у Шимона:

- А из каких мест приехала в Америку твоя бабушка?
- Она родилась там. В Нью-Йорке, в Бруклине. А вот ее мать приехала со своими родителями...гм, кажется, из России...Не знаю, откуда точно. Вернее, забыл...

"Горячо, очень горячо!" - затараторил мой внутренний голос.

- Ты знаешь, мне нужно показать тебе одну фотку, - решаюсь я наконец разрубить узел запутанности и фантастики.

Мы притормаживаем возле моего дома. У подъезда сидит стайка подвыпившей молодежи. Не нашей, пришедшей откуда-то, но я их не боюсь. В наших местах криминала не бывает. Шимон, однако, не торопится меня выпускать.

- Ты знаешь этих парней? - спрашивает он.
- Нет, это не наши. Да и какая разница?
- Разница большая. Они арабы, и я не хочу, чтобы ты одна входила в подъезд. Муж дома?
- Он на работе до 12.
- Пошли, я провожу тебя до квартиры.

Шимон выходит, галантно открывает мне дверь, машина закрывается с мелодичным сигналом, мы проходим сквозь строй любопытных, но совсем не враждебных взглядов, входим в лифт.
Я нажимаю нужную кнопку. У меня уже созрел план действий. Или сейчас, или никогда. Да и поужинать он из-за меня не успел. И мужа очень удачно нет. При нем эти разбирательства вряд ли бы состоялись.

Я зажигаю свет на нашей площадке. Шимон смотрит с каким-то ожиданием, и я говорю ему решительно:

- Зайдем сейчас ко мне. Во-первых, ты не успел поесть. Во-вторых - мне надо показать тебе одну фотку...
- А это будет удобно? - спрашивает он.
- Да, не беспокойся.

Мы входим. Дома спящая тишина. Я усаживаю гостя на кухне и спешу в комнату малыша. Так и есть. Мама уснула в кресле, не дождавшись меня, возле его кроватки. Очки сползли, журнал с кроссвордами на полу. Сын спит, довольно причмокивая во сне. Он улыбается, значит, все в порядке. Во сне он ищет соску, я всовываю ее ему в губки, потихоньку снимаю с мамы очки, поднимаю журнал. Пусть пока спит, позднее я отведу ее в ее спальню и уложу.
Бедная мама, какой тяжелый день у нее был...
На цыпочках я выхожу из комнаты, прикрываю дверь, вхожу в комнату мамы, зажигаю торшер, достаю альбом с фотографиями. Не иначе, как Бог помогает мне. Я сразу, мгновенно, нахожу фотографию деда и бегу в кухню.

- Так. Что ты хочешь пить? Чаю или кофе? А хочешь молока? Холодного?
- Я хочу кофе...туркИ, - он дарит мне широкую улыбку. - Две ложки, без сахара.

В те времена не было ни кофе-машинок, ни тостеров, ни микроволновок. Точнее, все это, наверное, было у кого-то. Но в те далекие времена я прекрасно обходилась без этих, необходимых сейчас, вещей. Я поставила чайник. На столе меня ждала горка накрытых полотенцем блинчиков. Мама успела и это сделать, зная, что я приду с работы голодной.
- Ты знаешь, что это? - спросила я у Шимона, откинув полотенце. Чайник уже закипал.
- Конечно! - воскликнул он радостно. - Это блинчес. И именно их я ел у своей американской бабушки. Вот здорово! Я уже забыл их вкус. Она еще что-то клала внутрь. Но они и без ничего вкусные...

Я завариваю ему кофе. Себе делаю чай. Грею на сковородке блины, свернув их треугольниками. Достаю сметану и варенье. Культурно расстилаю возле него несколько салфеток. И мы садимся ужинать.

- Ты принесла какую-то фотку, я видел. Покажи, кто там, - говорит Шимон с набитым ртом. Блинчики, судя по всему, ему очень нравятся. Я откладываю в сторонку несколько штук для мужа, а Шимону подкладываю еще и еще. У меня же странным образом исчез аппетит.
- Не стесняйся, бери еще, - говорю я.  Мне приятно, что он ест так охотно. Израильтяне обычно не едят в домах репатриантов. Боятся нарушения кашрута. Боятся, что в холодильнике рядом с молоком и сыром может находиться свинина. Мы к этому привыкли и никто не заморачивается по этому поводу. Не хочешь у меня есть - ну и не надо. Переживу. Сначала, правда, было обидно. Потом привыкли. Зато репатрианты в гостях у репатриантов - ели и выпивали за милую душу.

- Очень, очень вкусно!! Большое спасибо передай своей маме! - Шимон берет салфетку. Подходит к крану с водой, моет руки, вытирает их салфеткой, потом возвращается за стол. Ждет. Я беру фотку с дедом и кладу перед ним. Как я ждала этой минуты! А вдруг - все это мне кажется? Но ведь и мама узнала в нем своего отца?

Шимон изумлен. Он смотрит долго, закрывает рукой волосы на фотографии, вертит ее так и сяк.
- Ну, что ты скажешь? - не выдерживаю я.
- Кто это?? Твой отец?
- Это мой дед. Отец моей мамы. Эту фотку он прислал с фронта. Этой фотке больше 50-ти лет...
- А что это за медаль у него?
- За отвагу. Самая дорогая солдатская награда.
- Ты знаешь, - говорит Шимон после паузы и не отрывая глаз от карточки - Если бы не стрижка твоего деда, я подумал бы, что это я...переодетый для какого-то спектакля...А что за полоска у него на погонах?
- Кажется, сержант.
- Елена, можно мне взять эту карточку? Мне бы показать ее кое-кому...
- Можно, только больше у меня такой карточки нет. На всех остальных - дед уже старый...
- Ты понимаешь, что такое сходство не может быть совпадением? - продолжаю я, возбужденная и взволнованная. - Поэтому, мне хотелось бы узнать, откуда точно приехала бабушка твоей мамы в Америку. И как ее звали. И как ее фамилия.
- Ты думаешь, мы родственники? - спрашивает Шимон.
- Да, я в этом уверена. Иначе с какой стати ген моего деда попал к тебе, да еще с такой точностью?

Шимон бережно заворачивает в чистую салфетку дедову фотку и прячет ее в карман.

- Не беспокойся, Елена. Я пересниму ее и верну тебе. Мне надо кое-что выяснить. Кстати, как фамилия твоего деда? Как?...Нет, никогда не слышал. Этой фамилии в нашей семье точно не было.
- Это фамилия его отца. А дед похож на свою мать...А у кого ты собираешься спросить насчет моего деда? Ведь твоих родителей...- я запинаюсь.
- Да, моих родителей давно нет. И бабушки тоже. Никого с маминой стороны не осталось. Почти никого. Но в Америке живет бабушкина сестра. На Манхэттене. Ей уже за 90. Но у нее светлая голова. Она все и обо всех помнит. Я вернусь домой и позвоню ей. Я - единственная ее родня на этом свете. Детей нет, а муж умер давно. Я предлагал ей приехать ко мне, но она не хочет....Ты завтра с утра? Завтра мы с тобой об этом поговорим. Сегаль...Сегаль...Я слышал эту фамилию, очень давно, очень смутно, но слышал. Ох, Елена, ты меня так заинтересовала! Такие далекие корни - и вот они всплыли...здесь и сейчас. Сегаль...Соня Сегаль...

- Запиши, Шимон, вдруг забудешь, - говорю я.
- Нет, не забуду никогда. Соня Сегаль. Спокойной ночи, Елена!
- Спокойной ночи.

Я провожаю его до дверей, зажигаю ему свет в подъезде. Как на грех - распахивается соседняя дверь, и моя соседка Илана прощается со Шмуликом, громогласно чмокая его в тишине ночного подъезда. При виде меня и Шимона - Илана вытаращивает глаза и раскрывает рот. Она, конечно же, узнает Шимона и через секунду кокетливо шепчет ему:
- Шимон?...Лайла тов! ( спокойной ночи)
- Лайла тов, - вежливо отвечает Шимон, он-то ее, разумеется, не узнал. Он машет мне рукой и сбегает по лестницам вниз, хотя доброжелательный Шмулик зовет его к лифту.
- Елена! А где твой муж? - Илана сгорает от любопытства и шагает ко мне с явным намерением пообщаться.
- Муж на работе. Иланочка, спокойной ночи, дорогая, я очень устала, - я захлопываю дверь перед ее носом.
Разочарованная Илана отправляется к себе, и я "физически" чувствую, как ее переполняют любопытство и восхищение моим " умением жить". Да и Бог с ней. Пусть думает, что хочет. Моему мужу она все равно не расскажет ничего.

... Половина двенадцатого. Мы полтора часа ужинали - ничего себе! Я спешу в детскую. Потихоньку бужу маму, отвожу ее в ее спальню, помогаю раздеться и облачиться в ночную рубашку, укладываю в подготовленную мной постель, приношу бутылочку с водой, ставлю возле мамы. Меня мучает раскаяние. Целый день мама была с ребенком, играла с ним, кормила его, купала, укладывала спать. Да еще и блинчики для меня сделала.
Представляю, как она устала.

Мы всегда были и всегда будем в вечном и неоплатном долгу перед своими мамами.

Я возвращаюсь в кухню. Скоро придет муж, и я дожидаюсь его. Мою две чашки и две тарелки. В голове крутится еще одна фотография, я тоже рассказала о ней Шимону. На фотографии была изображена юная девушка в свадебном платье. Как выросшая Лея разыскала своих российских братьев - дед рассказывал, но эту историю я уже не помню. Но факт остается фактом - разыскала и прислала деду свою свадебную фотку. Начало 20 века. Фотка старинная и плохо сохранилась. На девушке белое кружевное платье с длиннейшим шлейфом, вдалеке видна хупа*. Внизу на фотографии - какая-то надпись латинскими буквами. Где сейчас эта редкая фотография, в какие руки она попала - неизвестно. Но лицо девушки я запомнила. Она была сказочно хороша и много бы я отдала, чтобы увидеть ее еще...


* Хупа - свадебный балдахин.

Окончание следует.