Солнышки в траве

– Куколка Катюша, синие глаза, – напевала я песенку, качая в детской коляске свою маленькую дочку. Мне подарили ее на день рождения.
– Ты Катю покормила?– спрашивала меня, улыбаясь, бабушка.
– Давай для кукол устроим праздник? – говорила я и наливала в чашечки чай, а на блюдца клала хлебушек, посыпанный сахарным песком.
К Кате приходили гости – мышка в красной юбочке, белый плюшевый медведь с балалайкой, пластмассовая желтая лама с длинными черными ресницами.
Катюша то становилась запеленатым младенцем, то девочкой, идущей в садик, то невестой для медведя с балалайкой. Каждый день она была разной, но горячо любимой.

*  *  *
Тест на беременность. Две полоски. Какой станет теперь жизнь – трудной или яркой?
Внутри война. Больше я не буду принадлежать себе, а стану частью кого-то – сына или дочки.
«Что делать с одеждой? Уже сейчас надо покупать джинсы для беременных, свободные кофточки и платья? И как это все происходит, черт возьми!» – думаю я, пытаясь представить будущее… Это ведь не шутки – рожать и воспитывать.
Я словно лавовая лампа, что стоит у меня на прикроватной тумбочке, – внутри мысли разделились на маленькие кусочки, они то поднимаются вверх, то опускаются вниз… От красной масляной жидкости лампы рябит в глазах.

*  *  *
Сижу на работе и знакомлюсь с токсикозом. Единственный туалет на этаже не работает – бегу по лестнице вниз, а в голове только одно – лишь бы успеть.
Тошнота отступает при виде яблока. Тишина, коллеги стучат по клавиатуре. Я хватаю антоновку и с остервенением грызу ее. На меня оборачиваются, но молчат. И я все больше молчу, боюсь, что догадаются.
– Ты чего это на диете? – спрашивает верстальщик Виктор Иванович.
– Ага, – отвечаю я, смущенно пряча глаза.
Я решила стать хорошей матерью, правда, еще не совсем поняла, что это означает.
В книжном магазине купила книгу «Беременность неделя за неделей». Тут все – начиная с правильного питания и заканчивая развитием ребенка в утробе.
На первом же УЗИ слышу страшные слова:
– Отслойка плаценты. Срочно в больницу.

*  *  *
Меня положили в палату с классическими голубыми стенами.
Сижу на кровати, и слезы текут ручьем. За это время я привыкла к своему маленькому комочку… Неделю назад почувствовала, как в животе кто-то тронул меня ручкой или ножкой. И вдруг какая-то плацента.
– Отслойка частичная, плод еще можно спасти, – говорит пришедший на мои рыдания врач. – Для этого нужно лежать, ходить на укольчики, пить таблетки. Женщина, вы слышите? И рыдать не надо – нервничать нельзя.
Я вытираю глаза рукавом. В больнице мне выдали халат с безвкусными красными розами на сером фоне. У всех женщин халаты одинаковые, мы ходим в них словно в форме, выданной надзирателями, и от этого еще тяжелее.
Наша палата на первом этаже. Через окно я смотрю на расцветающее лето. Женщина в сером платке берет в руки косу, с остервенением срезает с земли одуванчики: «Разрослись на мою голову». Она бросает их в кучу и небрежно утрамбовывает ее ногой.
Мне так мало лет, и я ничего не знаю о жизни. Чем я занималась раньше? Училась, общалась с разными людьми, искала счастья и никогда всерьез не представляла себя в роли матери. Мама – вселенная для ребенка, скоро стану этой вселенной.

*  *  *
Я вышла замуж рано – после института. С будущим мужем познакомилась по телефону. Мы встретились возле кинотеатра, пошли гулять. Внезапно он схватил меня за плечи и заглянул в лицо. Я испугалась и подумала, что он маньяк, а он сказал: «Я хочу разглядеть тебя». Я успела только увидеть его добрые глаза. И перестала бояться.
Прежде чем начать встречаться, мы долго дружили. У меня тогда были непонятные и сложные отношения с другим парнем. Мы то ссорились, то мирились, все это было похоже на адреналиновую качку. А потом я влюбилась в Оскара, и на этом все мои страдания испарились. У нас была потребность постоянно держаться за руки и все делать вместе, чувствовать кожей клеточки друг друга.
Общались мы каждый день – подолгу гуляли, разговаривали. Когда я приходила домой, то сразу начинала скучать по его клеточкам. Нам было тяжело не жить вместе, поэтому мы и поженились.
Оскар сразу сказал: «Надо сначала встать на ноги, а потом детей рожать…» Но судьба распорядилась по-другому.
Я часто приходила в гости к подруге Наташе. Она иногда сидела с рыженькой племянницей. Забыв о Наташке, я садилась на пол, и мы с малышкой начинали играть: одевали куколок, строили им жилище, водили их на бал.
– Вот бы и у меня была такая девочка, – говорила я Наташке, заглядывая в глазки рыженькой шалуньи.
– Слушай, это тебе только так кажется, вот ты попробуй каждый день за дитем ухаживать, – качала головой Наташа. – До трех лет с ребенком надо дома сидеть, а ты любишь тусоваться…
Да, тусоваться мы любили. Каждую субботу к нам заваливалась «банда» друзей. На стол ставили казан плова или запеченную курицу с картошкой, скачивали из Интернета фильмы и смотрели их до поздней ночи. Друзья нас обожали – своя квартира, есть что поесть, курить разрешается на балконе. Лафа. А нам помогали родители – оттуда была и курица, и мясо для плова. Иногда мы устраивали танцы или отправлялись в клуб. Мне нравилась эта свобода, замужество означало отрыв от родителей. Никто больше не контролировал, не ворчал, не вмешивался.
Когда Оскар узнал о беременности, то растерялся и заботливо забормотал: «Джинсы-то надо специальные носить, чтобы живот не жало…»
Откуда нам было знать, что живот появляется только на пятом месяце, нам казалось, что он будет расти каждый день…
– Слушай, а как же все-таки тебя накормить? – волновался Оскар. – Ты худеешь и худеешь!
Я пожимала плечами.
Чтобы хоть как-то «разбудить» аппетит, я, лежа на диване, разглядывала книжку с картинками еды…
– Оскар, срочно свари мне вареники!
– А где их взять? Самому налепить?
– Не знаю, давай быстрее, а то я расхочу.
Муж собирался и бежал в магазин; на ходу распаковывая пачку, кидал вареники в кипящую воду. Так мы и справлялись с моей кормежкой.

*  *  *
В палате со мной лежали две женщины: кудрявая полноватая брюнетка Эля и худая блондинка Вика. У них тоже была угроза выкидыша.
Кудрявая Эля любила рассматривать журналы «Мой малыш» и поглощала все, что было съестного под рукой. К ней каждый день приходил муж. Этому угрюмому мужчине она рассказывала о шевелениях ребенка, о своем непомерном аппетите, спрашивала, что он ел на обед. На все ее вопросы он отвечал односложно, а в конце все повторял: «Ясно». Она поправляла ему волосы, дергала за куртку и пыталась шутить.
Совсем другим был мужчина, приходивший ко второй соседке. Он приносил большие пакеты с едой, соками, книжками.
– Ты как? Ты нормально спишь? – расспрашивал он участливо.
Небольшого роста, черноволосый, с маленькими тревожными глазами мужчина чмокал ее в щечку и уходил, а она, довольная, распаковывала пакеты.

– Сало будешь? – обратилась ко мне брюнетка и вытащила из газетного свертка жирный шматок.
От этого меня чуть не стошнило: «Не, я такое не ем».
– Ну, смотри, тут-то вообще кормят таким дерьмом, – она закатила глаза и, отрезав себе кусок сала, положила его на хлеб.
– У меня сын будет, а у тебя?
– У меня еще срок небольшой, не знаю… – ответила я. В последнее время я стала суеверной и мнительной.
– А мне вообще сказали, что с моим пороком сердца нельзя иметь детей, но я решила попробовать, – продолжала брюнетка. – Долго не могла забеременеть, три выкидыша, вот и сделали ЭКО. Мне уже сорок три, а муж младше на пять лет. Я его очень люблю…
Эля вздохнула. Лицо ее стало грустным. Она достала из холодильника молочный коктейль и уставилась в журнал. Мне показалось, она обиделась на мою закрытость.
– А где вы познакомились? – прервала я тишину.
– Он работает в морге патологоанатомом, – откликнулась она, жуя свой жирный бутерброд и запивая его коктейлем. – Когда мы хоронили родственника, я с ним познакомилась.
– Ой, и как он там работает? – испугалась Вика.
– Так он мне не рассказывает, не пугает, а я не спрашиваю. Он у меня хороший – хозяйственный и верный. Это он с виду такой молчун. Мне было сорок, ему тридцать пять… закрутилось… Поженились через год. Хорошо, что встретились. Он мне говорит: «Элька, я самым лучшим отцом буду»…
Почему-то ее угрюмый муж никак не соотносился у меня с образом сюсюкающего папаши. Хотя, кто ж знает, – в жизни, вероятно, бывает все…
– А у меня дочка – УЗИ показало сегодня,– радостно продолжила беседу Вика. – Мой обрадуется!!! Я еще ему не сказала.
– Слушай, а как к этому всему отнесется его жена, если узнает? – съязвила кудрявая, не отрывая глаз от журнала.
– А как она узнает? Мы с ним пять лет уже секретничаем! Так сказать – тайно встречаемся. С ней-то у них нет детей и не будет, – сказала Вика и опустила глаза.
«Какая смелая женщина», – подумала я. Не боится ни Бога, ни черта. А что, если его жена придет ее убивать? Я даже зажмурилась от страха.
Из нас троих Вика была самой веселой, она постоянно читала нам анекдоты, которые находила в Интернете. Ей легкость и дурашливость почему-то раздражали Элю, и она часто ее подкалывала, называя блондинкой. Но Вика делала вид, что ничего не замечает.
– Тимохина, подойдите в процедурный, – крикнула в раскрытую дверь медсестра.
– Вот дура бесстыжая,– шикнула Эля, когда блондинка ушла на капельницу… – Она думает, ее козел теперь бросит жену и уйдет к ней, для того и забеременела. Все время представляю себя на месте его жены. Неужели не чувствует? А может, не хочет знать… – махнула она рукой.
– А что же ему не бросить жену, если у них нет детей? – не понимала я.
– Да ему ни одна не нужна… Хочет на двух стульях усидеть. Хорош гусь… Ладно хоть, что у моего на работе нет баб, одни трупы…
Было видно, что эта история задевает ее.
– На самом деле я это проходила, – сказала она погодя, – был у меня муженек Леша. Так я его с двадцати трех лет все ждала по вечерам, все верить не хотела, что он по бабам ходит, оправдывала – работает много. Для всех такой хороший, прямо утю-тю, свой в доску. Я на него смотрела, думала, какой же он у меня интересный мужчина и где я себе еще такого найду? Когда забеременела в первый раз, он заставил аборт сделать. Никогда не забуду самую страшную очередь – за абортами… Мы, четыре девчонки, сидели и смотрели с ужасом на дверь, гадали, кто следующий.
Потом пустота. Боли нет, но забыть это все сложно. А он в это самое время с другими сношался. Пришел вечером домой, мне слова не сказал, не спросил, как все прошло… И я его с тех пор возненавидела. Пожили еще полгода и развелись. Так он еще потребовал у меня все разделить напополам, даже в сервизе китайском отобрал тарелки и забрал половину. Я думала никогда больше замуж не выйду, понимаешь? С тех пор с болтунами-мужиками дел не имею, – закончила она свой монолог.
В палату вошел Оскар.

*  *  *
Когда он ко мне приходил, я просто клала ему голову на плечо и рассказывала, как хочу домой.
–Живот каменеет, врачи говорят: «Матка в тонусе», – жаловалась я.
Он не знал, что ответить, просто гладил меня, и наши клеточки соприкасались, а дыхание становилось ровным.
– Как там наш Бориска? – спрашивала я.
– Скучает по тебе, – отвечал он.
Бориска – это рыже-белый кот, которого мы нашли в лесу на второй день после свадьбы. Мы притащили пузатого грязного котенка домой и начали его мыть в тазике. Блохи лезли несчастному на нос и беспощадно кусали, а сам он вертелся и пищал. Нам пришлось его лечить от разных болячек… Теперь Борис был полноправным членом семьи и символом нашей свадьбы. Он больше не вспоминал о своем уличном прошлом и иногда позволял себя погладить.
Спал Борис на моей подушке. Наверное, иногда он думал, что я его мама.

*  *  *
Наконец пребывание в больнице завершилось. И я, выйдя на свободу, тут же купила себе акварель и большие листы. И начала рисовать. Рисовала я по три-четыре картины в день – красивых девушек в платьях, зимние пейзажи, котиков. Я хотела изобразить ту будущую счастливую жизнь, которая распахнет двери передо мной, Оскаром, маленькой дочкой.
В один из дней мне позвонила Эля:
– Я стала мамой! 4 кг! Не зря я столько ела, – смеялась она. – Мой на седьмом небе от счастья!
Я закричала в трубку: «Поздравляю!»
А потом попыталась представить, как угрюмый патологоанатом улыбается при виде ребенка, и поежилась.
С начала недели я ждала выходных – мы с Оскаром гуляли по улицам и наслаждались вальсом золотых листьев, запахом костра в лесу.
Во время очередной прогулки я встретила Вику.
– Привет,– кинулась я к ней и уже хотела задать вопрос про ребенка. Но она безучастно ответив: «Привет», прошла мимо.
– Что с блондинкой нашей, Викой? – спросила я Элю в телефонном разговоре.
– Представляешь, у нее на девятом месяце ребенок умер, ей пора было рожать, а УЗИ показало, что ребенок не дышит уже неделю…. – ответила она. Вот и так бывает… А ведь с тем чуваком они поженились… Оказывается, у него жена умерла, у нее рак был, последняя стадия, потому он и не мог ее бросить.
– Ей кесарево делали, что ли? – спросила я.
– Самое страшное, что пришлось в таких же муках рожать уже мертвого... В общем, жуткая история.
Мы с Элей решили навестить Вику. В глубине души я думала, что это не лучшая идея. У Эли здоровый ребенок, у меня в животе малышка…
Но Вика обрадовалась визиту.

От ее рассказа по телу шла дрожь.
– Все было нормально. Чувствовала, как она шевелилась, а мне потом говорят: «Это просто воды внутри бултыхались…»
Вика подняла на нас глаза, полные слез.
– Девочки, хорошо, что вы пришли, а то я даже ни с кем об этом поговорить не могла… Я все вспоминала, как мы с вами лежали в больнице, как ты меня, Эля, блондинкой называла, а ты, Машка, все молчала и домой хотела побыстрее, а я вас пыталась рассмешить…
– Да уж, ты смешила, а нам нельзя было напрягаться, – улыбнулась я.
– Меня после родов в палату положили, – внезапно сказала Вика, – а там кроватка стоит, кроватка, понимаете?
Эля схватила ее за руку:
– Хорошая ты моя, у меня врач есть, золотой просто, все нормально будет. Ты, главное, не уходи в это, не уходи, а мы тут будем, рядом.
Мы замолчали.
Я не знала, как утешить Вику. Почему-то мне пришла в голову идея купить для нее мешок сладостей. Я пошла в коридор и принесла оттуда пакет.
– Вика, держи, там твои любимый «Рафаэлки», «Коровки», «Твиксы»…
– Ну ты что, столько накупила-то?!
Уходя, я заметила в коридоре сложенную детскую кроватку и два мешка вещей, на одном из них лежала крохотная розовая шапочка.
– Я буду еще пытаться, – обнимая нас, сказала она.
Когда мы вышли из подъезда, Эля посмотрела на небо, казалось, она не могла отдышаться.
– Знаешь, я, когда узнала, всю ночь молилась за нее… Я все думала: на фиг я тогда так ее подкалывала, думала она с женатым просто крутит. А какая, в общем-то, разница, дело не мое. Вспомнишь тут заповедь: «Не суди».
Я смотрела под ноги. Весенний солнечный день отражался в лужах.
– Кажется, с вами я познала новую грань жизни, – тихо сказала я. – Помолись и за меня, если что.

*  *  *
Настала пора ехать в роддом. Странная тяжесть появилась внизу живота, он то напрягался, то расслаблялся.
«Не хочу рожать!» – говорю я сама себе. И тут же поражаюсь собственной глупости: есть другие варианты? Набираю «03».
Оскар на работе, а я в палате. Медсестра ставит капельницу.
«Так больно не бывает», – думаю я в перерыве между схватками. Волна проходит, но вслед за ней идет следующая. – Да когда ж это закончится! – кричу я.
– Не ори, – спокойно говорит акушерка в очках. – Как же вы достали, орете и орете, – она зевает и делает мне укол. От него не легче. Из соседних палат слышны стоны.
Оскар приехал меня поддержать. Все, что мы читали про совместные роды, про какой-то спасительный массаж, не помогает!
– Слушай, отстань, – говорю я ему сердито. А он, не зная, что сказать, шепчет на ухо: «Ты хорошо выглядишь». Нелепый комплимент, но забавный.
Он не знает, куда себя деть, – то выскакивает из палаты и начинает кому-то названивать, то сидит на табуретке в углу.
– Сейчас родишь,– говорит акушерка. И я рожаю. Моя девочка вываливается на свет. Но не кричит. Кажется, проходит вечность. Прибегают врачи из реанимации. Ребенка унесли.
– Она жива?– спрашиваю я.
– Да, но пока она побудет в реанимации… Так надо.
Я в палате. Ночь, рядом с кроватью люлька, она пуста. Когда уже, наконец, мне принесут мою девочку?
Я вспоминаю Вику. Что если и мой ребенок? В сердце будто иголку вогнали… Что за мысли, глупая.
– Как мне увидеть дочку? – спрашиваю я утром врача.
– А вы пройдите в реанимацию, на четвертый этаж.
Я резко встаю с кровати и чувствую, что по ногам бежит кровь. На полу образовалась лужа.
– Женщина, вам жить надоело? Разве можно после родов так дергаться? – качает головой врач. – Надо вставать тихонечко!
Беру тряпку и вытираю пятно. Я очень боюсь, что врач сейчас скажет, что я должна остаться в постели.
– Идите, – разрешает он.
Ничего не болит, и это удивительно! В том месте, где еще вчера был ребенок, образовался мешок из кожи – растянутый, словно сумка кенгуру. Я выхожу из палаты и спускаюсь на четвертый этаж.
Медсестра выносит небольшой кулечек. Из кулька на меня смотрят серые глазки.
Это мой ребенок! Это мой ребенок? Это мой ребенок, моя девочка…– веду я внутренний монолог. Пушочек на горячей головушке, маленький носик, крохотные ручки. Я сажусь на скамейку и нежно прижимаю к себе тельце в одеялке. Какой серьезный взгляд!
Нет большего счастья, чем любить беззаветно и целиком! Тут, в коридоре, в чужом незнакомом месте, я в первый раз встретилась с человечком, который был частью меня девять месяцев. Наши клеточки с Оскаром соединились в этой девочке с серыми глазками.

*  *  *
Позже Аришу принесли в палату.
Медсестра показывает мне, как ее пеленать: «Вот, мамаша, сюда этот край подворачиваете, и голову, голову придерживайте».
А я смотрю и чувствую, что откуда-то знаю, как все это делать. Откуда?
В палату заходит Оскар. Он стал другим – серьезным и каким-то тревожным.
– Арина,– шепчет он и целует дочку.
– А что за пятнышко у нее на голове? – волнуется он.
– Это после родов… – отвечаю я.
–Я кроватку поставил и купил балдахин… Знаешь, как в фильме «Старая, старая сказка». Она будет там спать, как принцесса.

*  *  *
Вторая весна Ариши. Мы выходим из подъезда, и она замечает в траве вылупившиеся одуванчики. «Это солнышки!» – говорит она и трогает мохнатиков.
– Они чем-то похожи на Бориса, – смеюсь я.
Возле нашего дома я замечаю женщину с розовой коляской.
– Вика, это ты! – радуюсь я.
– Привет, посмотрите-ка на мою Полинку, растем не по дням, а по часам, – отвечает она.