Опасное совершенство. История одного шедевра

За стеной послышался кашель.  Марфа Алексеевна сняла очки и положила книгу рядом на подушку, приподняла голову и стала прислушиваться. Читать резко расхотелось, а заснуть теперь не удастся долго. Упрямый кашель пугал Марфу, это означало, что пора вызывать врача и, возможно, менять терапию.  Матери было уже почти 85, и в последние пять лет они жили вместе. Марфа давно поняла - личной жизни уже никогда не будет, и только мать для нее все: ребенок, подруга, пациент, главный собеседник и мерило всего самого прекрасного, что еще оставалось в окружающей жизни Марфы. Мать не сразу согласилась, но потом сдалась. Просто приняла ситуацию -  единственная и уже далеко не юная дочь пусть лучше будет рядом, так проще и легче им обеим. А так не хотелось ей становиться обузой дочери.

    Семейная жизнь несостоявшейся пианистки Марфы Алексеевны Львовой, уже много лет преподавателя в детской музыкальной школе по классу фортепиано, едва начавшись, не сложилась. Мужа и детей не было. Попытки были не единожды. Марфа была красивой женщиной - невысокой и стройной, с удивительными  бездонными глазами цвета засохшей травы, милой улыбкой и волнистыми темными волосами, причесанными на прямой пробор. Сколько раз подруги уговаривали ее поменять прическу, модно постричься, но каждое утро ее начиналось с расчесывания длинных шелковистых волос, потом она заплетала косу, аккуратно укладывала ее пучком на затылке и закалывала шпильками. Она была редкой женщиной -  привлекательной и харизматичной, с дивным грудным голосом, завораживаюшим собеседника, но очень тихой, скромной и немногословной. Она искала гармонии и совершенства во всем: в природе, в искусстве, в работе, даже в расставленной в квартире мебели и только друзьям прощала их слабые стороны, понимая, что природа полна гармонии и только человек несовершенен. Такой перфекционистке как Марфа трудно было подобрать себе партнера по жизни, а терпеть непорядок с лишними  тарелками, разбросанными на полу книгами и носками по всей квартире, для нее было невыносимо!  Книги в ее шкафу стояли не по тематике, а были подобраны по размеру и цвету. И каждая вещь в пространстве Марфы имела свое личное место и не имела права лежать неправильно. Единственное, что имело право быть неупорядоченным - это ноты, но и у них существовал свой порядок, что определил сам творец-композитор, написав произведение. И нарушать гармонию, созданную композитором, для нее было преступлением. Марфа не просто любила музыку, она в ней жила. Неуверенной в себе и своей правоте Марфе подчас казалось, что она и есть тот самый "нарушитель" всеобщего порядка гармонии, не вписывающийся в общий жизненный процесс. Потому и заканчивались ее романтические истории отношений очень быстро. И   уходила Марфа от мужчин всегда сама.

     А музыка в ее жизни была всегда. Мать - известная оперная певица, и Марфе ничего не оставалось, как тоже стать либо певицей, либо музыкантом. И своё имя Марфа, слишком редкое для того времени, она  получила тоже благодаря музыке -  партии Марфы из оперы Римского-Корсакова "Царская невеста", в которой когда-то блистала ее мать. Именно с этой роли начиналась, как всем тогда казалось, успешная карьера матери. Но все оборвалось в один день - пришла похоронка на отца Марфы, военного корреспондента, он погиб под Вязьмой. У матери на "нервной почве", как сказал ей профессор-фониатор, пропал голос, а позже и не восстановился уже больше никогда. Пришлось стать педагогом по вокалу. Марфе было 12 лет. Мать всегда прилагала много усилий для занятий с дочерью музыкой, а теперь начала заниматься с ней вокалом так неистово, все свободное время посвящала ей, хотелось матери реализовать в дочери все то, что не удалось самой - но  не судьба! Красивый голос Марфы был слабоват, и она быстро поняла, что второй Неждановой или Барсовой из нее не выйдет! А меньшего Марфе не хотелось. Мать расстраивалась, а тихая Марфа - нет. Она успешно закончила музыкальное училище по классу фортепиано, поступила в Московскую консерваторию, но не закончила. И занялась педагогической деятельностью. Внешне казалось, Марфа была довольна всем. И теперь они жили вдвоем - мать, пожилая и красивая, наполненная музыкой и воспоминаниями долгой жизни, и Марфа, тоже красивая, еще довольно молодая, только слишком сдержанная. Она жила в своем маленьком большом мире, заполняя свою жизнь музыкой, литературой, искусством, а главной заботой для нее всегда была мать. У тихой и правильной Марфы было много друзей, и совершенно нормальным было то, что все они тем или иным образом были связаны с литературой, искусством и музыкой. Сложился теплый круг единомышленников, близких по духу людей. Дни рождения и праздники никогда не были скучными, бурно обсуждались последние литературые новинки, музыкальные премьеры, особыми событиями были выставки или музыкальные вечера в Музее имени Пушкина на Волхонке.
    Приятельница Марфы Муся, Мария Марковна Островская, жена друга ее детства Женьки, в последнее время частенько таскала Марфу в известные в те времена антикварные  комиссионные. Зная тонкий вкус и особое чутье Марфы к произведениям искусства и старинным предметам, она прислушивалась к советам Марфы. Мужу Муси, скрипачу Островскому, выпала огромная по тем временам удача - внезапно свалилось на голову наследство от деда, известного писателя, при жизни совершенно не желавшего знать оставленных им когда-то жену и дочь, а тем более внука, больше прямых наследников не было. И именно им, Островским, достался дом в известном стародачном поселке под Москвой с огромным садом в один гектар и большая сумма денег на сберегательных книжках. Дом был соответствуюший участку - тоже огромный и уже очень старый. В ремонт дома Островские вложили большие средства, благо было на что теперь сделать ремонт, поменяли мебель, и теперь Муся занялась обустройством семейного гнезда с особым рвением. Прожив с Женькой  Островским двадцать лет в двух комнатах его родителей в коммунальной квартире в самом центре старой Москвы, пусть не в нищете, но и не в особом достатке, она поставила себе цель - получить все самое лучшее и превратить свой новый дом в барскую усадьбу. Друзья радовались за Островских, не завидовали, но частенько подтрунивали над Мусей, говоря ей:
     - Дорогая, ты столько тратишь времени и сил на поиски шедевров, а когда же ты будешь жить? Все же и так прекрасно - дом и сад! Радуйся тому, что есть, не расходуй силы, береги себя и деньги! Получай удовольствие от жизни!
 
Но Муся слушать никого не желала, даже уволилась с работы из театра на Таганке, которой гордилась когда-то, совсем забросила семью и квартиру. Перестала убираться, готовить и следить за здоровьем, своим и мужа. Все ее время поглощали беготня по магазинам, записи в очередь на мебель, поиски красивых вещей и всего  необходимого для нового дома -  произведений искусства и предметов антиквариата. Взрослые дети ничем не интересовались, учились, жили своей жизнью, а муж-скрипач Островский часто уезжал на гастроли с оркестром по стране. Возвращался в Москву с неохотой, похудевший и неухоженный, с торчащими седыми кудрями, Женька стал еще больше похож на Паганеля. Марфа и их общие друзья еще в детстве так прозвали его за худобу, высокий рост и интерес ко всему на свете, он так и ходил в детстве - держа подмышкой очередной том энциклопедии. А теперь Женька нередко жаловался друзьям на пустоту дома и Мусю, вечно пропадающую по комиссионкам. Прошлая жизнь в тесной коммуналке в центре Москвы теперь казалась ему самым счастливым временем! Мусю же ничего больше не интересовало и не волновало - только обустройство  семейного "гнезда" ! Оно должно быть крепким, надежным и соответствовать  уровню именитых соседей по поселку. Так она решила за свою семью. И только одна тихая Марфа принимала старания Муси все довести до совершенства, понимая что Муся просто временно потеряла голову в избытке счастья от свалившихся на голову дедушкиных писательских денег. Марфа всегда жалела Мусю и не осуждала. Это началось давно, она и сама не понимала  - почему. Ей казалось, чего-то важного не хватает Мусе, то ли характера, то ли ума, то ли душевных качеств. И теперь, когда была свободна, Марфа не отказывала ей в помощи в поисках красивых вещей и достойных картин. Особо Мусю интересовали старинные портреты, пусть даже кисти художников второго ряда, но главное - парадные!  Портреты дам в старинных платьях с кринолином и важных мужчин дворянского происхождения в мундирах с орденами. Марфа пыталась деликатно донести до Муси бессмысленность этих приобретений и вложений средств - иметь в доме чужие портреты это дурной тон! Но оказалось, Муся вбила себе в голову, что "семейное гнездо", "барское имение", " родовое поместье", как она именовала наследство, не имеет права на существование без галерии семейных портретов. А так как своих портретов от предков не осталось, а скорее и не было никогда -  дедушка мужа, писатель, был из скромной семьи мелкого писаря в уездном маленьком городке, а сама Муся из бедной еврейской семьи из под Одессы. Пусть гости и друзья детей думают, что это портреты их предков-дворян. А кто писал, чьей кисти эти портреты - это абсолютно неважно, главное они все должны быть достойными, парадными и в дорогих золоченых рамах. А Марфа подскажет, что ей, Мусе, купить. И "дешевка" какая-нибудь Мусе не нужна! И не какие-нибудь копии! На том и порешили. Марфа не стала спорить - бесполезно. И друзьям надо помогать. Женька Островский расстраивался, ходил взъерошенный и голодный, дети стонали от произвола матери, слушая Мусин бред о барской усадьбе, но пока все еще довольно терпеливо сносили перемены в жизни семьи, удивлялись, но надеялись на лучшее.
    На Старом Арбате уже все комиссионки были Мусей  обеганы, несколько портретов уже стояли лицом к стене в отреставрированном доме, грустно ожидая своей участи в "семейной" галерее. А сегодня Марфа и Муся собирались посетить антикварный магазин у метро Октябрьская напротив  памятника Ленину. Марфа после работы забежала домой покормить мать, напомнила про вечерние таблетки, обняла ее, и побещав быть скоро дома, поехала на встречу к Мусе. Времени до закрытия оставалось немного, и они вошли в уже почти пустой от посетителей магазин. Все стены были увешаны картинами, отдельно стояли роскошные рамы, прилавки были завалены европейскими сервизами разных известных производителей фарфора позапрошлых веков, хрустальными вазами в серебре, канделябрами в позолоте, предметами быта и ювелирными украшениями. Редкие посетители  рассматривали картины, как на выставке, всего было так много, но продавалось все с трудом - время было такое - конец 70-х годов прошлого столетия. Интерес к антиквариату был только у коллекционеров и лишь у определенных слоев населения -  мало кто мог себе позволить покупать такую роскошь. Цены были высокими. Портретов тоже было много: престарелые дамы в чепцах, напряженно  позирующие художнику, князья и графы в напудренных париках, статские советники в мундирах, соответствующих времени написания, играющие на лужайке прелестные дети в облаке кружев, лоснящиеся от красоты и заботы лошади и  портреты собак. Марфа скользнула взглядом по картинам в тяжелых рамах, прошлась еще раз по магазину; тем временем Муся, пребывая в новом для нее образе - хозяйки богатой усадьбы с туго набитым кошельком, уже раздраженно и высокомерно общалась с продавщицей, расспрашивая о времени написания портретов, стиле, деталях одежды, в общем, умничала как могла. Она задавала вопросы не по делу, а на самом деле ей хотелось купить все сразу! Она нервно озиралась на Марфу, торопила ее, та поняла, что нужно спасать ситуацию, иначе разразится скандал. Но вдруг Марфа заметила небольшую картину с классическим сюжетом, остановилась, внимательно вглядываясь в детали. Это была копия с картины испанского художника  XVII века Бартоломе Эстебана Мурильо - "Мадонна с младенцем", на взгляд Марфы, очень хорошая копия. Она не могла оторваться, настолько  заворожил её образ юной девы, парящей в воздухе  среди облаков - в кротком лике мадонны поражала девственная чистота, молитвенное умиление и неземное блаженство! С нежностью и большим трепетом Мадонна держала в руках свое драгоценное чудесное дитя! Художник так мастерски написал младенца, создав божественный образ совершенно живым! Копия неизвестного художника XIX века с полотна Мурильо стоила целых 150 рублей!Месячная зарплата Марфы в музыкальной школе. Мысленно она подсчитывала, сколько дополнительных частных уроков музыки она должна дать в свободное от работы время. Урок стоил 5 рублей. Значит, 30 уроков. А это почти два месяца. Зарплату трогать нельзя, иначе им с матерью не прожить - периодически Марфа нанимала женщину для ухода за матерью и помощи по дому, когда приходилось быть много занятой на работе, а мать болела. А еще несколько лет она снимала две комнаты у знакомой старушки в деревне Глухово на Ильинском шоссе на летние месяцы. У матери были серьезные проблемы с легкими, и она нуждалась в свежем воздухе и природе. Деньги Марфа к лету откладывала заранее.
"Да, - думала про себя Марфа, -  два месяца это слишком долго, вряд ли копия дождется меня".
Она вздохнула, еще раз окинула взглядом  великолепную копию с картины Бартоломе Мурильо и направилась спасать персонал магазина от Муси. Достав продавщицу вопросами и придирками, она косилась уже на  Марфу, ворча себе  под нос о потраченном ею времени на дурацкую копию  - пора было  уже принимать решение с покупкой портретов (она хотела купить сегодня последние, недостающие по размеру пространства галереи, портреты). Марфа отобрала те, что были посимпатичнее, менее депрессивные на ее взгляд и не такие безысходные - она старалась для семьи, чтобы портреты не  напугали "новых будущих родственников"- Островских. Накануне Марфе позвонил Женька Островский,  жаловался на бредовые идеи Муси, просил Марфу попридержать пыл супруги,   приглядеть за приобретениями:
      - Умоляю, Марфа! Эта ее ужасающая затея с чужими родственниками... Раз уж совсем отговорить ее нельзя, постарайся подобрать не безобразные портреты в жутких париках! Пусть будут не усатые сморщенные бабки- пиковые дамы и не старые напудренные мерзкие павлины в мундирах! Я этого не вынесу, а дочь вообще сказала - уйдет из дома, куда глаза глядят! Тогда и я вместе с ней уйду! Господи! За что нам всем это!? Вот ведь действительно - "из грязи - в князи"! Это же про нас! Марфа, помоги, дорогая! Вся надежда на тебя...
И Островский, интеллигентный, спокойный, каким его знала всю жизнь Марфа, зарыдал в трубку.
Марфа пообещала. А теперь она смотрела на портреты, и ей казалось, что они, чужие и  отталкивающе-холодные, "воротили носом", фыркали и просили: - "Не покупайте нас! Мы чужие предки, не ваши!"
Мысли о копии Мурильо перебивали все остальные, и она отвела в сторону Мусю и рассказала ей о чудесной копии "Мадонны с младенцем":
       - Муся, давай лучше купим эту потрясающую копию! Она так хороша, столько радости вы получите от созерцания этой великолепной работы!
Муся посмотрела на Марфу, как на больную, и неодобрительно и резко ответила:
       - Мне не надо никаких копий! Эти подделки не для моей усадьбы - мне только все настояшее! И точка! Хочешь, я тебе ее куплю!? Хотя, нет, боюсь, денег не хватит, мне надо купить сразу несколько портретов, ты же знаешь, сколько еще свободного места на стенах! И чтобы все сразу  отправить машиной. Да, далась тебе эта дрянь! Даже не думай, нельзя покупать ерунду - это плохое вложение средств на будущее!
Муся состроила такую презрительную гримасу , что у продавщицы перекосило лицо. Марфа была удивлена - "такой" Мусю она еще не знала! 
И денег у Муси ни при каких обстоятельствах она бы не взяла. Привыкла расчитывать только на себя.
    Все оплатили, оформили доставку. Марфа несколько раз подбегала еще раз посмотреть на картину - она задумала собрать деньги на Мурильо. А вдруг дождется, никто не купит?

Муся, предовольная, предложила поехать к ним и отметить покупку портретов. Марфа отказалась - нужно было бежать к матери да и просто не хотелось.

Назавтра в музыкальной школе Марфа шепнула коллеге, что ей нужны еще частные уроки, отказываться она больше не будет. И начала с удовольствием в свободные дни по вечерам ездить по домам к ученикам. Это не было в тягость - любимое дело приносило только радость, когда ученик хотел учиться. Детки были хорошие, целеустремленные, занимались не из-под палки. Преподавателем Марфа была очень хорошим, ее часто рекомендовали друг другу серьезные семьи и коллеги. Кого-то надо было подтянуть, кто-то пропустил занятия по болезни, другие готовились к отчетным концертам или к поступлению.

Время шло, иногда Марфа улучала час и по дороге к ученикам забегала на Октябрьскую посмотреть - висит ли еще там ее Мадонна. Удостоверившись в наличии, она, напевая, в хорошем настроении, ехала к очередному ученику, а новые заработанные пять рублей складывались в ящик комода в спальне.
    - Ну вот, еще месяц и можно будет купить!
 - думала Марфа. Цель была близка.
Мать неплохо себя чувствовала, часто спрашивала Марфу о Мадонне, казалось, она тоже ее уже полюбила и ждала!
Приближался день рождения Марфы. По ее подсчетам именно к этому времени она сможет купить Мурильо, если все сложится хорошо. Марфа родилась осенью, в начале  октября, и удивительным образом в эти дни всегда стояла чудесная погода. Марфа любила осень любой, даже дождливой и пасмурной, ее характеру и сущности были созвучны все проявления осени: и капли дождя, в шуме которых она улавливала мелодию, как некий музыкальный фон природы, и лучи уже не жаркого солнца, и матовость тумана, лежащего в аллеях парка и в низинах прудов. Как же природа хороша, как совершенна! Марфа иногда боялась своих мыслей о совершенстве и гармонии, понимала - переделать мир нереально, тем более людей. И начинать нужно с себя. А думать об  этом  было больно. Иногда ей казалось -  что со мной? Неужели что-то не так? Ну почему мне все это причиняет столько мучений? С возрастом она научилась справляться со своей непримиримостью к себе и к людям, несоответствующим ее представлениям о совершенстве. Вот и Муся. Много лет Марфа старалась не замечать, насколько разные люди - Муся и Женька! Он, эстет, талантливый музыкант, умница и добрейшей души человек, бессеребряник. А  Муся... Марфе не хотелось продолжать думать о ней сейчас, тем более не очень хорошо. Да и что думать, возможно, если бы не  Марфины сложности с непримиримостью с собой, они с Женькой, во многом похожие, были бы вместе, но Марфа всегда относилась к нему только как брату, восхищалась и боготворила его. Женька с детства был влюблен в Марфу, она это знала, но всегда считала, что недостойна его. И Мусю, с которой Женька начал встречаться назло Марфе, старалась "дотянуть" до уровня будущего мужа, подсовывая ей нужные книги, таскала ее на выставки,  концерты. А кудрявая полненькая, вся в мелких завитушках Муся, и так считала себя красавицей, умницей и абсолютно не нуждалась в чьих-либо одобрениях и Марфиных стараниях. Когда-то, на заре их отношений, провожая Мусю на свидания к Женьке, Марфа всегда вкратце рассказывала ей о том, что они будут слушать, кто исполнитель. Или все о художнике, на чью выставку они идут. Чтобы Муся не чувствовала себя неуютно. И чтобы Женьке было интереснее с Мусей. Всегда старалась помочь. А теперь думала - зачем? Все же было бесполезно... Муся так и осталась Мусей. Простой, незамысловатой, не очень доброй и умной, но экономной и хозяйственной. С такой заботливой женой Женьке было совсем неплохо. Именно такие жены создают своим талантливым мужьям весьма комфортное существование. Но - жизнь идет своим чередом, и все встает на свои места. Так и у них - прошло много лет, дети подросли, а они все больше отдалялись друг от друга. Марфа понимала - Женька Островский не счастлив в семейной жизни. Но ему она не позволяла говорить об этом - жилеткой для друга  становиться не хотелось, и  себя она в этом винила тоже.
 
Прошел еще месяц, и Марфа, собрав всю необходимую сумму, наконец-то купила свою Мадонну! Полотно в раме упаковали, по размерам она была небольшой, и счастливая Марфа, крепко прижав обеими руками к себе, с удовольствием спешила показать матери. Они обе долго любовались ею, молча рассматривали детали, потом обнялись, так и просидели до ночи. Марфа решила повесить ее в своей спальне, напротив кровати, мать не возражала, радуясь вместе с Марфой. Марфа время от времени забегала в спальню посмотреть на копию Мурильо, а придя домой, заглянув к  матери, быстрее спешила к своей копии. Мадонна каждый раз вызывала разные эмоции: удивление, восхищение, робость и нежность. Марфа общалась с Мадонной, как с живой, то она успокаивала Марфу, то что-то объясняла, увещевала ее, а иногда Марфе казалось - она ее не одобряет. Главное - Марфа видела перед собой абсолютное Совершенство.
 
Приближался день рождения Марфы - круглая дата - 50 лет. В  их кругу было принято отмечать дни рождения весело, с сюрпризами, с музыкой и пением. День рождения Марфы уже был спланирован заранее и никто в приглашении не нуждался, все приходили сами - так было заведено.
 
    Их с матерью небольшая трехкомнатная квартирка в центре Москвы легко вместила всех друзей, гостиная утопала в цветах, стол ломился от приготовленных заранее угощений. Мать, как всегда, с удовольствием принимала активное участие: пекла пирожки, делала салаты и украшала стол. Пришли все только близкие, было весело, легко и интересно, разговоры не умолкали, Марфа аккомпонировала - все пели, даже мать в честь дочери исполнила арию Марфы из Царской невесты! Голос был слабый, но еще звучный и приятный. Женька пришел со своей скрипкой, семья бардов Ивановых под гитару пели чудесные песни, а Муся, улучив момент, начала всех приглашать на новоселье в свою загородную усадьбу, в красках расписывая свои роскошные антикварные дорогостоящие приобретения. К Марфе подсел старый приятель Петр Андреевич, он  в Музее имени Пушкина на Волхонке руководил реставрационными мастерскими:
     - Марфенька, я слышал ты приобрела копию Мурильо, ну покажи-ка нам, похвастайся! Знаю, знаю, на плохое внимания даже не обратишь, ну давай, я в нетерпении!
Марфа смутилась, что-то начала путано объяснять про то, что покупка была исключительно эмоциональной, с точки зрения уровня мастерства художника - не ей об этом судить:
     - Петр Андреич, ты же понимаешь, ну какой я эксперт! Просто влюбилась в нее и все. Два месяца частных уроков - и теперь она моя! Пойдем, - она взяла его под руку и повела в спальню. Петр Андреевич Бахметев много лет работал в Пушкинском. Однажды он устроил Марфе экскурсию в запасники музея и по мастерским. Так она побывала в "святая святых" Пушкинского музея. Было безумно интересно видеть, как реставраторы кропотливо, сантиметр за сантиметром возвращают шедеврам новую жизнь! Петр Андреич заметил, что работа труднейшая, для людей не просто терпеливых, но абсолютных фанатов своего дела. Случайные не задерживаются, а "костяк" художников-реставраторов в  их мастерских состоит из самых преданных, эти художники уже много лет занимаются тяжелейшим, но таким благородным трудом! Только благодаря им мы любуемся ранее потерянными шедеврами.
Петр Андреич долго смотрел на Мадонну молча, отходил, подходил ближе, потом рассматривал с разных ракурсов, снял со стены и осмотрел задник, потом снова долго смотрел. Кивнул головой, сказал:
       - Марфа, это великолепная копия! Ты молодец, поздравляю!
 
Многие из присутствующих уже слышали о Мадонне, тоже попросили посмотреть. Марфе не очень хотелось хвастаться и впускать в эту сферу своего личного, даже интимного пространства, никого. Два месяца ее желания, ее  страсти по Мадонне, не прошли для нее легко и просто - далась она ей с трудом. Оказалось, Муся раззвонила почти всем о безумной идее Марфы купить какую-то непонятную копию... Она, не скрывая, посмеивалась над Марфиным старанием заработать на копию деньги. Марфе это было неприятно. Но, Бог с ней, Мусей. Это же - Муся!
Женька Островский тоже постоял у Мадонны, пожалуй, дольше остальных, потом обнял Марфу и сказал:
      - Как я тебя понимаю, дорогая! Это как скрипка Страдивари! Не в руках подержать, а хоть рядом постоять... Великолепная вещь! Поздравляю! А на Мусю не обращай внимания, она погрязла в своем желании выделиться из общей массы, это как раз тот случай, когда деньги портят человека. Да, черт бы побрал это наследство! Жили без него, прекрасно жили, а теперь что? Дом этот никому не нужен, превратила Бог знает во что! Дети презирают мать, она презирает всех нас и окружающих, отношения испорчены, она так изменилась, барыней себя возомнила, уже поговаривает, что ей в России плохо и тесно, видите ли притесняют ее! По национальному вопросу. Да кому она нужна? Кто ею интересуется? Меня подначивает - не в лучшем оркестре я играю! Редко за границу выезжаю на гастроли. Не ценят, видите ли, меня здесь, скрипача мирового уровня! Ерунда все это. Хочет документы на выезд подавать, представляешь?! Изругались в пух и прах, прямо не знаю, что с ней делать... Ты прости, трудно сдержаться, не хотел говорить, к слову пришлось.
Он махнул рукой, потоптался рядом с Марфой, что-то хотел добавить, но в ответ ничего не услышал - Марфу увели в другую часть комнаты. Подошел Петр Андреич, увлек Марфу к окну и предложил:
      - Знаешь, вот что я думаю, а давай-ка я заберу твою Мадонну, что-то меня смущает в ней, хочу как следует посмотреть, своим показать, что-то есть в ней такое, что и меня, старого опытного реставратора и эксперта, за душу берет, сам пока не понимаю - что?!

Муся, проходя мимо них, с интересом остановилась - она явно услышала последнюю фразу Петра Андреевича.
Марфа удивилась предложению Петра Андреевича, глаза ее и так большие, стали совсем бездонными.
Муся, блистая новым ожерельем на полной короткой  шее, всем своим крепким телом отодвинула Марфу в сторону, и постаралась полностью завладеть вниманием Бахметева, взяв его под руку:
      - Да, ладно тебе, Петь, копия какая-то! Ты бы лучше ко мне заехал, посмотрел, что у меня теперь есть! Настоящая галерея в настоящей барской усадьбе!
На руке Муси тоже сверкал массивный браслет. Марфа отошла в сторону.
Петр Андреич ловко высвободил руку и едва кивнул Мусе: 
     - Конечно, заеду. Как-нибудь.

    После дня рождения Петр Андреевич увез копию Мадонны к себе, потом в Пушкинский. Марфе стало грустно, на вопрос матери - зачем ему это? Она пожала плечами и ответила:
     - Ну мам, ты же знаешь Петю, он человек основательный, просто так ничего не станет делать. Может быть, что-то подправить надо, подчистить, ведь копии много уже лет - сто с лишним! Я ему доверяю, он лучший специалист и человек прекрасный. Ничего, подождем, скоро вернет.

     Две недели Марфа ждала возвращения своей Мадонны, время шло медленно и тягуче. В душе у Марфы появилось нечто неопределенное, даже неприятное, будто ее подозревали в чем-то незаконном или нашли в картине большой изъян.
Вскоре Петр Андреевич позвонил, сказал - нужно встретиться. Голос был серьезным и даже строгим. Марфа ехала к нему на встречу, неопределенность в душе вылилась в страх и уверенность -  картина ворованная и ее заберут у нее навсегда!
Встретились они на Гоголевском бульваре, молча прошлись. Петр Андреич, остановился, взял Марфу за руки и сказал:
     - Марфенька, это не копия Мурильо! Ты только не волнуйся!
     - А что? С чего копия?
     - Это оригинал... Подлинник! Понимаешь? Это невероятно! Подлинник Мурильо у нас в стране! Спросишь, как могли проморгать в антикварном? Да, проморгали. Сам не понимаю. Крайне редко, но бывает и такое! Человеческий фактор. А главное - что теперь с этим делать, ума не приложу.

Петр Андреевич был лаконичен и убедителен, а поначалу Марфе показалось, он ее разыгрывает.
     - Ну и что? Ну, оригинал и что? Или Мадонна уже не моя, ты это хочешь сказать? Мне совершенно не важно - копия это или оригинал!
Марфа не понимала, что и зачем говорит. И что ей нужно говорить, она тоже не понимала.
     - А разница, дорогая моя Марфа Алексеевна, состоит в том, что подлинник Бартоломе Эстебана Мурильо первой половины XVII века стоит таких огромных денег, что даже наш Пушкинский музей в данный момент купить у тебя его не может! Не располагает он такими средствами! И те, что были - исчерпаны на этот год! Понимаешь?
Марфа ничего не понимала.
     - А зачем музею покупать у меня насильно то, что я продавать не хочу? Не хочу и все.
     - А потому, что теперь это просто опасно - держать у себя картину, которая стоит, как десять Мусиных участков с огромными домами. Ты меня вообще как, слышишь? Я даже сумму не могу тебе озвучить! Мировые шедевры оцениваются в долларах или фунтах на аукционах. Это сотни тысяч! Теперь понимаешь?
У Марфы подкосились ноги и она просто рухнула на сырую от моросящего дождя лавочку. Народу было мало, редкие люди пробегали мимо них, прячась за раскрытыми зонтами.
      - И что же мне теперь делать? Петя, зачем ты все это устроил? Я бы жила спокойно, ни о чем не думала, а теперь...
Петр Андрееич развел руками.
      - Это не факт. Вполне возможно, рано или поздно, на тебя выйдут те, кому это очень нужно. Надо думать, что делать. Буду думать. А ты никому не говори. Это должно остаться между нами. Во всяком случае - пока. Я не могу долго держать Мурильо у себя, не положено. Завтра что-нибудь придумаю. Но подвергать опасности вас с мамой нельзя.
      - Может мне на сигнализацию квартиру поставить? Я накоплю! - Марфа спросила дрожащим от волнения голосом, чуть не плача.
      - Никакая сигнализация не поможет. Да и сама посуди - простая квартирка простой учительницы музыки ставится на сигнализацию - это что? Определенные люди собирают информацию  - кто, что и зачем! Быстро произойдет утечка информации... Тебе, что - теперь на охрану Мурильо работать день и ночь? Это удовольствие не из дешевых. И не спасет. И жить спокойно ты не сможешь. Давай-ка, я закажу отличную копию хорошему художнику-копиисту, а подлинник останется в музее? Так будет лучше для тебя, подумай, дорогая. А музей купит твоего Мурильо, конечно, не за те деньги, что на Западе, но купит.
 
   Марфе стало трудно дышать, бледная, она сидела на мокрой лавочке, не в силах подняться. Петр Андреич еще что-то говорил, потом понял - Марфа его не слышит. Поймал такси и отвез ее домой.

   Что-то случилось не то с жизнью Марфы. В один момент все перевернулось и, казалось, уже ничего не будет как раньше.


      
   Муся Островская, вместе с мужниным наследством  приобрела и обостренную интуицию. Возможно, она всегда ею обладала, но применить ей сие свойство раньше надобности не было. А теперь еще и особый нюх на деньги появился. Говорят же -  деньги к деньгам! На дне рождения Марфы она быстро сообразила - с копией Мурильо что-то не так. Не все так просто, как показалось Марфе. Петр Андреевич человек серьезный и просто так ничего делать не станет. Тем более забирать "какую-то" копию на экспертизу, еще и показывать профессионалам-коллегам. Через неделю Муся позвонила Петру Андреевичу, якобы напомнить о его обещании навестить ее усадьбу до новоселья, помочь правильно расположить потреты и глянуть на них. И вроде как заодно, спросила про копию Мурильо:
       - Петь, ну что там с Мурильо - посмотрел? Марфа ждет не дождется!
Петр Андреевич довольно невнятно что-то ответил, что мол не до Мурильо пока, но в его тоне Муся уловила нечто, что подтверждало ее подозрения.
Прошло еще дней десять. Мусю не оставляла мысль о Мурильо, о большой заинтересованности Петром Андреевичем копией, и она решила действовать, поскольку мочи уже не было -  просто сидеть и ждать у моря погоды. Мозг работал как вечный двигатель, не останавливаясь ни на секунду. Муся устала ждать и позвонила Галине Ивановне, подчиненной Бахметева. Та не раз обращалась к Мусе с просьбой - достать  дефицитные  билеты на Таганку. А теперь Муся сама предложила ей билеты на "Гамлета" с Высоцким и прочим звездным составом. Галина Ивановна, распиналась в реверансах и верещала от удовольствия, и когда Муся, как-бы между прочим, поинтересовалась экспертизой копии Мурильо, дав понять, что она в курсе всех дел от Петра Андреевича, Галина Ивановна, тут же и вывалила все, что знала:
       - Мусечка! Ну кто бы знал, что такое возможно! Мы и сами не могли предположить! Это такое событие! Что же творится - эксперты такой шедевр пропустили на комиссию в антикварный! Что же теперь делать!? Это же просто сумасшедшие деньги!
 
Восторженная Галина Ивановна даже и предположить не могла, какую роль она сыграла в истории с копией. Теперь же Муся окончательно потеряла покой, а заодно и голову.   
Всю ночь она не спала, все думала. Пила валокордин, тазепам и еще что-то успокоительное, снова думала, ходила из угла в угол по большой гостиной, поднималась по скрипучей лестнице в галерею, тяжело вышагивала мимо так нужных ей еще совсем недавно парадных портретов -  предмета ее гордости и тщеславия. А теперь лишь  скользнула недовольным взглядом, даже головы не повернула в их сторону. Портреты сверлили ее своими прищуренными глазами колючим взглядом, мешали думать. Мусе на мгновение даже показалось, что дама в кружевном чепце хитро подмигнула и погрозила ей веером, а престарелый генерал с торчащими бакенбардами, в мундире с орденами, нахмурил свои лохматые брови и  крючковатым пальцем как будто поманил Мусю к себе ближе и хотел что-то ей сказать...
Муся в ужасе закрыв рукой глаза, отпрянула назад, задела стоящую на полу огромную вазу эпохи Цинь, споткнулась, и с трудом взяв себя в руки, поспешила по лестнице вниз. Вслед  слышался шепот, шуршание шелка, постукивание, скрип. Огромный пустой дом пугал ее, а парадные портреты начали раздражать. Уровень ее осознания своего материального величия внезапно рухнул глубоко вниз. Мусе уже было мало дома, сада и парадных портретов. Она думала и ходила. Ходила и думала. И надумала - надо забрать Мурильо у Марфы любым путем! Тем более, она в некотором роде имеет на картину определенные права - она же чуть было сама не купила ее Марфе на свои деньги! Главное - хотела купить. Почему не купила - неважно. Муся, Мария Марковна Островская, честно и от всей своей широкой души считала себя ущемленной в правах на Мурильо.

    Через три дня она позвонила Марфе с предложением выпить кофе и поговорить. Муся все просчитала - Марфа в радостном настроении (подлинник!) сама все расскажет Мусе, так сказать, поделится радостью обладания. Но странно - Марфа была не в духе и даже расстроена. Тогда, зная теплое отношение Марфы к Женьке, Муся жалобным голосом завела разговор о сложной обстановке в семье. Островский не любит её, даже, возможно, изменяет ей. У них  все плохо, семья рушится. Все ее бросили, и в доме она живет одна-одинешенька.
Марфа, сделав над собой усилие, собиралась на встречу с Мусей и думала:
    - Господи! Как же мне сейчас не до их семейных разборок! Кто может помочь людям, когда они не готовы  помочь себе сами. Да между ними уже давно глубокая пропасть.

   На улице уже сильно похолодало, настоящая осень вступила в свои права. Марфа оделась потеплее - накинула мягкое пушистое пальто, на голову связанный мамой шарф.
Встретились у метро Кропоткинская, решили пройтись по бульвару. Муся пришла в новой норковой шубе, нескладно сидевшей на ее расплывшейся фигуре, на мохеровом берете сияла крупная брошь.  Жалобный тон исчез, и она сразу же приступила к делу:
     - Марфа, дорогая, нам нужно поговорить, - голос Муси был резким и незнакомым, она выдерживала паузу, подбирая нужные слова.
Марфа едва подняла глаза на Мусю, смотрела спокойно и ждала. Да, Женька был ей не чужой, но обсуждать с Мусей их взаимоотношения,  подпорченные получением наследства - это уже слишком.
       - Чем я могу им помочь? Мне самой нужна помощь, я не знаю, что мне с настоящим Мурильо делать! Мне страшно, мы же одни с мамой! - думала Марфа.
 А Муся спокойно и деловито продолжала, четко выговаривая каждое слово:
     - И еще: я все знаю про НАШЕГО Мурильо, и не сомневалась, что это подлинник! Я же сама тебе предложила купить картину! Но ты, почему-то, отказалась тогда. Так вот, я считаю, что Мурильо - мой! И все это должны знать. Я человек благородный, ты знаешь меня - столько лет дружим! Это же не просто так!? Все должно быть по-честному.
Ну, ладно, пусть не целиком, а половина стоимости - моя!
 
Марфа, распахнув глаза, застывшим взглядом смотрела на Мусю.
  Да, - думала Марфа,- все оказалось с точностью наоборот - Муся забыла о семье, о своих проблемах, ее волнует только картина и деньги. Бедный, бедный Женька, как же ты влип! -  Марфа вспоминала все подробности, на которые не обращала внимания в последнее время. Ей стало еще хуже, тот страх, посеянный Петром Андреевичем - за маму, за себя, за Мадонну как-то вдруг улетучился, появился другой:
     - Муся просто сошла с ума. Она реально больна, ей нужна помощь врача!

   Марфа уже со страхом смотрела на Марию Марковну Островскую. Глаза Муси возбужденно блестели, хотя  сама она казалась спокойной и говорила четко, твердо и уверенно. Марфа собралась с силами и тихо произнесла:
     - Успокойся, Муся, картины у меня нет. И говорить не о чем.

Марфа понимала, что нельзя вступать с Мусей ни в какие пререкания, нельзя создавать   конфликтную ситуацию. И никаких объяснений. Это просто опасно. И вообще надо уводить разговор в другое русло. Услышав, что картины нет, Муся возмущенно и сердито закричала:
      - Как это - нет!? Где же она? Ты что - продала ее? Не смей этого делать, Марфа! Ты не имеешь права! Она моя!
Муся уже кричала, истеричный голос ее становился все громче и громче, на них начали оборачиваться прохожие.
Марфа куталась, ей хотелось зарыться в мамин шарф, спрятаться от Муси. Начался озноб, разговор пора было заканчивать:
      - Картина останется в музее. Так надо, Муся. А ты успокойся, все будет хорошо. Иди домой, простудишься, дорогая, заболеешь. Береги себя, Муся!
- добавила Марфа спокойно и дружелюбно. Потом на прощанье робко дотронулась рукой до мягкого рукава Мусиной шубы и развернувшись, быстрым шагом пошла к метро. Народу было много, все спешили домой. Вслед Марфе донесся уже жалобный голос Муси:
      - Не уходи! Марфа, куда же ты? Подожди! А как же я? Не оставляй меня, Марфа!
 
Марфа помедлила, потом оглянулась -  Мусина одинокая фигура стояла посреди бульвара, мимо сновали люди, а она, как маленький толстый обиженный ребенок, плакала от бессилия и жалости к себе, вытирая  глаза и нос рукавом дорогой норковой шубы. Марфа махнула ей рукой на прощанье и быстро спустилась в метро. Ее трясло с такой силой, что зуб на зуб не попадал. Пришла в себя Марфа, только выйдя из метро. Мысли о состоянии Муси не отпускали ее:
     - Как же так, мы все не заметили, что с ней происходит! Человек реально болен, а нам не было дела до нее, все мы - эгоисты! И Женька, бедный Женька, тоже эгоист! Все о себе - ему плохо, детям плохо, а жена просто больна. Не выдержала Муся испытания деньгами. Никто ни от чего не застрахован. А вдруг и со мной может случиться тоже самое!? Мадонна, моя прекрасная Мадонна, зачем же ты оказалась настоящей?! Неужели даже такое чудесное  полотно большого мастера способно вызвать в людях не добро и гуманизм, а эмоции другого рода, стать предметом больной страсти, зависти и вызывать страх? Тогда - в чем же смысл совершенства, есть ли оно на самом деле, и где оно начинается, где  заканчивается... Или действительно человек создает себе сам иллюзии, оказывается заложником своих страстей?

   Марфа шла по липовой аллее к своему дому.  Сильный ветер срывал с деревьев уже редкие желтые листья липы, они, вперемешку с кленовыми, кружились и разноцветным веером опускались под ноги. Идти было мягко и приятно. Она остановилась. Оглянувшись вокруг, Марфа отдышалась, потом глубоко вздохнула и вдруг почувствовала невероятный прилив сил и освобождение от всего, что так угнетало её в последнее время. Захотелось как в детстве - поднять охапку листвы и разбросать вокруг! Может именно в этом и есть то единственное, настоящее и совершенное, что она искала в жизни...

   Да, Петр Андреевич, как же ты прав! Место шедевра в музее, а мне все равно - пусть у меня останется копия.
Нельзя жить постоянно в страхе, нельзя привязываться к вещам, зависеть от них. И деньги мне такие не нужны. Продать Мадонну - значит ее предать.

   Мысли о несчастной Мусе, о Женьке, их детях не оставляли Марфу. Что же теперь будет с ними? Она думала о своей матери, ждавшей ее дома, о том, что  она ее обязательно поймет. Марфа думала и о "Мадонне с младенцем" Бартоломе Эстебана Мурильо, такой трогательной, прекрасной, невинной, но и одновременно - такой опасной для тех, кто не готов видеть в ней исключительно одно - СОВЕРШЕНСТВО.