3. Любви, любовью, о любви

Предыдущая часть: http://proza.ru/2020/10/11/1693


К нашим вечерним посиделкам часто присоединялись Костик с Иришкой, папин брат с женой. Вообще-то они здесь, в этом доме, и жили вместе с бабушкой и маленькой дочкой, но во время нашествия гостей молодая семья перебралась к Иришкиным родителям, благо их дом стоял на соседней улице.

С их приходом начиналось самое интересное: доставалось лото. Играли не просто так, а на интерес: проигравшему надлежало выполнять желания. Задания заранее писались на бумажках, чтобы никто не знал, чьи они. Было шумно, весело и по-семейному непринуждённо. Мы и песенки пели, и кукарекали – наши фантазии были незатейливы.

Но один раз мне попалось ну просто невыполнимое для меня задание: рассказать о своей первой любви. Честно говоря, я сама и написала это печатными буквами в полной уверенности, что бумажка попадётся кому угодно, но только не мне, потому что сложила её заметным для себя способом. Но когда проигравшей оказалась я, то словно в насмешку в вазочке сиротливо лежала лишь одна моя записка.

Я, естественно, заартачилась, и Иришка сходу придумала новое правило: – Раз Лялька отказывается, пусть тогда каждый расскажет о своей первой любви, иначе – полная дисквалификация.

– Да пожалуйста! – загоготал Костик. – В отличие от некоторых, – он выразительно глянул в мою сторону, – у меня никаких тайн нет. Вот моя первая и единственная, ещё со школы, – с этими словами он полез обниматься с женой.

– Ты уверен? – отстранилась та и прищурилась: – Может тебе про Светку Никифорову напомнить?

– Ого, разговоры недетские пошли, – засмеялся папа.

А мама усмехнулась: – Не радуйся, мы и тебя можем на чистую воду вывести.

К моему огорчению, Туся с бабушкой заявили, что старикам на ночь глядя подобные воспоминания противопоказаны, и ушли спать. А я-то надеялась...

Летний вечер, наполненный запахом флоксов и нескончаемым треском цикад, настраивал на особое, лирическое настроение, и расходиться не хотелось.

– Ну так что? – Иришка обвела оставшихся озорным взглядом, – Продолжим? Про нас с Костиком понятно: в шестом классе он признался мне в любви, а в восьмом мы уже знали, что поженимся. И за что я его только полюбила? – она пожала плечами и счастливо засмеялась: – Он-то ясно за что – я ему постоянно списывать давала. А я... За его нахальство, наверное.

Все знали, что они с Костиком ждут второго ребёнка. Как же мне нравилась эта парочка – оба весёлые, заводные…

– У меня всё просто, – улыбнулась мама, – Я таких историй из своей школьной практики сколько угодно могу привести: ученик влюбляется в учителя. В седьмом классе я была влюблена в нашего физика. Мальчики тогда отдельно учились, а тут – молодой, интересный мужчина. На его уроках я боялась встретиться с ним взглядом, так и сидела, опустив глаза. У доски краснела, заикалась, даже руки дрожали. И вовсю зубрила законы и формулы, уж очень боялась опозориться. А потом случайно увидела на его макушке лысину...

Мы хохотали, а мама продолжала как ни в чём ни бывало: – Он её тщательно маскировал длинной прядью и даже как-то мудрёно эту прядь закручивал. Я как увидела... – мама не выдержала и тоже залилась смехом: – На этом моя любовь и закончилась. Зато физику выучила на отлично и когда в институт поступала, то долго не раздумывала, на физмат пошла. Так что любовь не прошла даром.

Смеясь, она кивнула папе: – Давай, теперь ты колись, выручай дочь.

– А я, к вашему сведению, в школу учиться ходил, а не лысины разглядывать, – ухмыльнулся тот и достал сигареты. Однако не ушёл во двор, а встал в раскрытых дверях и зачиркал спичками. – У нас раздельного обучения не было, все вместе учились.

– Тем более! – вставила Иришка, блестя глазами.

Все выжидающе смотрели на папу, но он не торопился, курил, пуская дым на улицу. Чего-то даже насупился, будто речь шла не о первой любви, а о последнем дне жизни. Он мог иногда ни к селу ни к городу напустить на себя суровость.

– Умывальников начальник, – подтрунивала над ним в таких случаях мама, намекая на его работу в Водоканале.

– Ну, была одна... – наконец неохотно выдавил он, – С толстенной косой. Только это она за мной бегала, а я... так... Больше из любопытства...

– Кто такая? – встрепенулся Костик.

– Ты её не знаешь, она потом уехала. Да ерунда всё это.

– Однако вы о ней помните, – тихо сказала Лариса.

Папа внимательно посмотрел на неё и ничего не ответил.

– Ну-у, – разочарованно протянула Иришка, – Никакой романтики. Вот у Ларисы наверняка что-то необычное.

Лариса не стала ни ломаться, ни кокетничать: – Первая любовь у меня случилась в двенадцать лет. Я чуть в обморок не падала, когда слышала звук подъезжающей машины.

Все опешили: – Какой машины?

– Ну какой... Мусорной. Я же в мусорщика была влюблена.

– Ты шутишь!

– Нисколько не шучу. Я сломя голову бежала с ведром на улицу, и у меня сердце выпрыгивало от радости. Он всегда приезжал по расписанию, а вот его сменщик постоянно опаздывал, и все стояли тогда возле дома с мусором и ждали. Он потом нервничал и на всех орал. А мой был молчаливым, спокойным и таким, знаете... – Лариса задумалась, подбирая нужное слово, – Уверенным, что ли. От него исходила какая-та внутренняя мужская сила, хотя он был совсем молодым, с рыжеватыми волосами и веснушчатым лицом. Я представляла, какой он смелый, благородный и мечтала, чтобы случился пожар – тогда он вынес бы меня из огня на своих сильных руках...

Рассказ казался мне очень смешным, я даже пару раз хихикнула, однако все слушали Ларису с некоторым удивлением и даже не думали веселиться, только папа кривил губы в непонятной усмешке.

– Теперь-то я понимаю, как это глупо – влюбляться в совершенно незнакомых людей, – продолжала Лариса, – А тогда я ужасно страдала, потому что он не замечал меня. И даже когда я поняла, что люблю вовсе не его, а свою мечту, то продолжала любить по инерции, пока в один прекрасный день не решила, что всё, хватит мне его любить. Оказалось, что запретить себе любить можно, а вот запретить мечтать...

Было уже совсем темно, когда Иришка с Костиком засобирались домой. Мы с папой пошли их провожать.

– Интересная девушка эта Лариса, только немного странная, – сказала Иришка и вздохнула: – Таким обычно в любви не везёт.

– Ну а что ты хочешь? – отозвался Костик, – Её, считай, Туся вырастила, а тётушка сама... того...

***

Бабушкин дом стоял на самой окраине, и сразу за мостом через быструю речку дорога шла уже по живописной холмистой местности с рощами, озёрами и отрогами гор.

Мы с Ларисой как-то узнали, что в той стороне, километрах в десяти от города, в прошлом году археологами было обнаружено древнее поселение, и тут же решили там побывать. На экскурсию отправились на велосипедах – один в сарае стоял, другой выпросили у соседского мальчишки.

На высокий косогор пришлось тащить велики на себе, но оно того стоило. Перед нами открылось нереальное зрелище: у подножия зелёных хребтов паслись игрушечные овцы, поблёскивало блюдце крошечного озерца, а прямо под нами перекатывались волны цветущего ковыля. Я даже пожалела, что не взяла папин фотоаппарат, но потом поняла, что это совершенно бредовая мысль – никакая плёнка не способна запечатлеть серебряные переливы степного моря.

От восхищения мы потеряли дар речи, прыгали, как ненормальные, размахивали руками и орали что-то бессвязное. Хорошо, что нас никто не видел.

А потом Лариса торжественно, как со сцены, прокричала: – Мне хочется уйти куда-то! В глаза кому-то посмотреть! Уйти из дома без возврата! И там – там где-то – умереть! – величественным жестом она указала на волнующуюся долину.

Побросав велосипеды, мы с дикими воплями ринулись вниз и, раскинув руки, с наслаждением упали в пахучие волны.

– В чьи это глаза ты хотела посмотреть? – тихонько засмеялась я, возвращаясь в реальность.

– Это не я, это Северянин хотел.

У меня хватило ума не спросить кто это. С трудом припомнила, что, кажется, слышала о таком поэте. Лариса не переставала удивлять меня: вот откуда она выкопала этого Северянина?

Она будто прочла мои мысли: – Не забывай, что моя тётя всю жизнь в библиотеке работала. Знаешь, сколько у неё дома списанных книг? И в основном – стихи. Вот послушай:

Жарко веет ветер душный,
Солнце руки обожгло,
Надо мною свод воздушный,
Словно синее стекло.

Словно синее стекло... – повторила она зачарованно, не отрываясь от плывущих облаков, – Здорово, правда?

– Тоже Северянин?

– Нет, Ахматова...

К своему стыду я и Ахматову не читала. Поэзия увлекала меня постольку-поскольку. Я думала, что это занятие для таких дур, как моя одноклассница Анька Глебова, которая переписывала в тетрадь стишки про любовь и бросала томные взоры в сторону нашего комсорга. Но Лариса – совсем другое дело. Меня поразило даже не то, что она хорошо знала поэтов, о которых я имела лишь смутное представление, а с каким упоением она читала их стихи.

– Ну почему ты решила экономистом стать? Тебе в театральный нужно было идти, по стопам родителей!

– Всю жизнь изображать чужие чувства? – усмехнулась Лариса, – Ну уж нет, театра мне и без того хватает, у меня совсем другие планы.

О Ларисиных планах я выяснить не успела. Напрасно я думала, что мы здесь одни – на лошади прискакал пастух, пацан примерно моих лет, и, удивлённо оглядев нас, вежливо поздоровался. Он стал нашим гидом и с готовностью привёл нас к какому-то месту, где трава была не такой высокой, и на довольно обширной площади проглядывались углубления и небольшие холмики.

– Вот, – сказал он важно, как будто мы должны были сразу всё понять и по достоинству оценить.

– И что это значит? – мы с Ларисой огляделись, но никаких следов археологических раскопок не заметили.

– Здесь кругом шурфы были нарыты, только их потом обратно засыпали.

– Значит, не нашли ничего?

– Вы что? – возмутился гид, – Целый город нашли – аэросъёмка показала. А по шурфам определили, что бронзовый век. Сейчас, видать, головы ломают, как раскопать. Ну, споры там научные, то, сё... Думаете, всё так просто?

– Ух ты! – восхитилась Лариса, – Бронзовый век! А откуда ты знаешь?

– Историк в школе рассказывал. Ещё говорил, что здесь жили потомки скифских кочевников и амазонок. Только пока что это только гипотеза, – мальчишка покосился на Ларису, – Вот ты точно из этих... из амазонок.

На мою персону он не обращал никакого внимания, но меня это нисколько не задевало, я очень хорошо понимала его.

– А ты знаешь, как выглядели амазонки? – рассмеялась Лариса.

– Ну... красивые, наверное, – он смутился, взлетел на лошадь и ускакал.

– Всё, готов парень, – резюмировала я, – Прекрасная амазонка сразила скифского юношу прямо в сердце.

– Прекрасная? – ещё больше развеселилась Лариса, – Это были свирепые мужеподобные женщины. Кстати, они ненавидели мужчин и терпели их только для продолжения рода. Они даже младенцев мужского пола убивали, представляешь?

– И откуда ты всё знаешь...

– У меня друг – аспирант с исторического, он много чего интересного рассказывает.

– Только друг? – лукаво спросила я. Мне наивно подумалось, что прямо сейчас услышу что-то такое, о чём рассказывают только близким подругам.

Но Лариса, задумавшись, молчала. И с чего это я решила, что со мной можно откровенничать?

Уже когда мы подходили к брошенным велосипедам, она неожиданно сказала с некоторой горячностью, словно продолжая мысленный спор: – А я этих амазонок в чём-то даже понимаю. Все мужчины по своей природе собственники, их психология всё та же, что и тысячи лет назад: для них что резвый скакун под седлом, что любовь женщины – всё едино и является лишь средством для самоутверждения.

– Ну не все же такие, – неуверенно сказала я, чувствуя себя неандертальцем, случайно попавшим в чужой незнакомый мир.

– Да практически все. Потешить своё самолюбие каждый горазд, но не каждый способен на настоящую любовь.



Продолжение: http://proza.ru/2020/10/11/1677