2. Любви, любовью, о любви

Предыдущая часть: http://proza.ru/2020/10/11/1697


Однажды Лариса увидела афишу возле кинотеатра и загорелась: – Давай сходим!

– Здесь написано: «до шестнадцати», – заметила я.

– Я это кино видела, там вообще ничего такого нет, всё уже давно вырезали.

– А вдруг не пустят?

Лариса окинула меня критическим взглядом: – Пустят. Ты только лицо поскучнее сделай, будто тебя настигло жизненное разочарование.

Обычно на такие фильмы народ валом валил – про любовь, да ещё «до шестнадцати», – а тут на удивление в зале были свободные места. Возможно поэтому билетёрша пропускала всех подряд. Я не помню уже ни названия, ни чей это был фильм. Кажется, венгерский. Помню только, что перед началом сеанса к экрану вышла тётка представительного вида и сказала, что фильм удостоен каких-то там премий и что он вскрывает социальные противоречия буржуазного общества.

Я абсолютно не могла уловить сюжет, потому что героиня и сама никак не могла разобраться ни в своих поступках, ни в чувствах. Иногда она почему-то истерически смеялась, и тогда в зале тоже хохотали. Я видела, как Лариса при этом морщилась и сжимала губы. Отчаявшись что-либо понять, я просто разглядывала красивую зарубежную жизнь – мебель, платья, причёски – и уныло осознавала свою дремучесть.

После кино мы пошли в любимую стекляшку есть мороженое. По моему угрюмому выражению лица Лариса, наверное, обо всём догадалась, поэтому осторожно сказала о сложной структуре фильма.

Чтобы совсем уж не выглядеть идиоткой, я заявила, что не понимаю такой странной любви, когда всё плохо и неизвестно чем кончается.

– Ты думаешь, что любовь только счастье и радость приносит? Гораздо чаще она заставляет страдать и мучиться, и в конечном итоге всё оборачивается трагедией. Об этом даже классики говорят. Вот возьми любое произведение о любви – везде душевные терзания, неразделённые чувства и разбитые сердца. «Что есть любовь? Безумье от угара, игра огнем, ведущая к пожару» – Шекспир, между прочим.

Шекспира я конечно не читала, но вот Пушкина нам в школе вдалбливали упорно, и возразила, вспомнив Капитанскую дочку:
– Там и чувства взаимные, и никто в конце не застрелился.

– Редкое исключение. И всё равно там страдания были, без них никак.

– Ещё Золушка и Алые паруса, – не сдавалась я.

– Это сказки, а они всегда хорошо кончаются – закон жанра. Хочешь, я тебе историю одну расскажу про Тусю?

Ещё бы я не хотела!

Всё оказалось не совсем так, как мне представлялось, но ещё больше добавило интриги.

Да, был лётчик в Тусиной жизни. Он в буквальном смысле свалился с неба, что вызвало небывалый переполох среди жителей Сухиничей. Во время тренировочного полёта случилась какая-то неполадка и аэроплан приземлился в поле неподалёку. Весь город сбежался взглянуть на это чудо. Даже в небе увидеть самолёт было тогда редким зрелищем, а тут прямо за огородами сел.

Крылатую машину чинили три дня, и за это время лётчик успел влюбиться без памяти. Потом он приехал уже конкретно за Тусей. При полном параде: начищенные до блеска сапоги, кожаные ремни поверх гимнастёрки, по два кубаря в петлицах – у Туси не было шансов устоять. Да что там говорить, вся округа на заборах висела, когда они шли вдвоём по улице в сопровождении восторженных мальчишек. Среди них был Тусин братишка, будущий отец Ларисы. Ему тогда лет восемь было, но он очень хорошо помнил эту историю.

В Москву Тусю провожали всей многочисленной роднёй, даже что-то наподобие свадьбы сыграли, а через полгода она вернулась. Оказалось, что у него уже есть жена в Оренбурге и даже ребёнок.

– Вот тебе и алые паруса, – подытожила Лариса, – Уж не знаю, как он так умудрился… Видно, крышу снесло от любви. Сама Туся никогда об этом лётчике не упоминает и всем родственникам запретила. Теперь даже имени его никто не помнит.

Холодея от ужаса произносимых слов и понизив голос, я спросила: – А правда, будто Туся задушила своего ребёнка?

– Враки, мальчик сам умер. От Тусиных переживаний он недоношенным родился и очень слабеньким. В больнице сразу сказали, что не жилец, даже отдавать не хотели. Но Туся всё равно его забрала и целый месяц пыталась выходить. Имя ребёнку давать не стали, все его просто мальчиком называли, а на могилке потом написали: «младенец Николай» – так Туся захотела.

А сплетни из-за анонимки пошли. Они тогда в бараке жили, и все теснились в одной комнате, дети вообще на полу спали. Ну и приспособили для Туси с ребёнком общественный чуланчик. Кому-то из соседей это, видно, не понравилось и накатали донос – удушила, мол. Пока милиция разбиралась, слухи по всему городу разлетелись.

Мне до слёз было жалко Тусю: – Неужели всё так и закончилось?

– Лётчик потом приезжал, только она к нему даже не вышла. А он на коленях под окнами стоял – можешь себе такое представить? – у всех на виду! Возле барака толпа любопытных собралась, мать уговаривала Тусю хотя бы поговорить с несостоявшимся мужем, а она – ни в какую. И все его письма сжигала, даже не читая.

Туся уже давно в Калугу уехала, а письма всё шли и шли. Мать не решалась их жечь, как дочь велела, а куда-то прятала. Отец рассказывал, что сёстры нашли материн схрон и тайком эти письма почитывали. Туся каким-то образом об этом узнала, учинила скандал и коробку с письмами в печку кинула. Девчонки тогда потребовали, чтобы она не морочила лётчику голову и прямо бы обо всём написала. А она: – «Много чести! Хочет писать – пусть пишет, а только для меня он больше не существует».

Тусино поведение показалось мне нелогичным: – Ну и написала б, что здесь такого? Поставила бы наконец точку.

– Вот-вот-вот! – подхватила Лариса, – В том-то всё и дело! Мне кажется, что она не хотела ставить точку, понимаешь? А плакать над его письмами гордость не позволяла.

– Она что, продолжала любить его? – не поверила я, – Зачем же тогда замуж вышла? Ничего не понимаю.

Лариса вздохнула: – Любовь, Лялька, – штука сложная и пониманию не подлежит. Меня вот что поражает: человек много лет сознательно писал в никуда. Зачем? Почему? Знал же, что ответа не будет. Отец помнит, как однажды мать попросила его написать лётчику, что Туся давно замужем и здесь не живёт. Сама она неграмотной была – ни читать, ни писать не умела, – а сёстры к тому времени замуж повыходили и разъехались. Отец возьми, да и припиши в конце, как мать велела: «письмо писал такой-то». Таким образом, они с матерью неосознанно дали знать, что Тусино семейство проживает по прежнему адресу. И лётчик продолжал посылать письма. Правда, не так часто, как раньше, но всё равно… На конвертах теперь значилось: «Ефимовым, для Натальи Никодимовны». Лет десять мать эти письма получала.

– Десять лет? – ахнула я, – С ума сойти! А потом что же?

– Отец перед самой отправкой на фронт заезжал домой, и мать передала ему последнее письмо. Сказала, что нужно бы его Тусе отдать – не по-людски, мол, это, война всё-таки. Но лично вручить не получилось, и он переправил письмо, когда сестра уже в эвакуации была. То ли дошло до неё это послание, то ли нет – неизвестно.

– Вот бы почитать эти письма! – выдохнула я, но Лариса сказала, что в войну ничего не сохранилось.

– Всё, что касается лётчика, является запретной темой в нашей семье. Туся словно вычеркнула его из своей жизни, и расспрашивать бесполезно. Характер у неё очень своенравный, если что не по ней – месяцами может не разговаривать.

– А мужа её ты знала?

– Нет, он погиб уже в самом конце войны. Вот о нём Туся часто вспоминает. Говорит, что любил её безмерно и страшно ревновал. Любил и ревновал – тоже ничего хорошего. Туся рабфак окончила, библиотекой заведовала, а муж требовал, чтобы она дома сидела и борщи варила. Они часто из-за этого ругались. А может, он знал о письмах лётчика потому и бесился? И у Туси не спросишь…

– Так это он стрелялся? – догадалась я, вспомнив разговоры взрослых.

– Да. Я вообще удивляюсь: вроде бы серьёзный человек, в обкоме работал, но иногда просто изводил своей ревностью. Но надо знать Тусю: для неё семейные узы, какими бы они ни были – это святое. Всю жизнь руководствовалась своими дурацкими принципами. Однажды она всё-таки не выдержала и пригрозила разводом. Говорит, что ляпнула в сердцах, не подумав, и к сестре уехала, а он стреляться вздумал. Но что-то пошло не так, и дело ограничилось лёгким ранением, партийным взысканием и понижением в должности. За такое вообще могли из партии выгнать, но были учтены его прежние заслуги, ещё в гражданскую. Конечно после всего она не смогла его бросить. Потом война началась, и уже не до того было.

– Ну ничего себе! – возмутилась я, – Лётчику, значит, она не могла простить, а этому деспоту и шантажисту всё прощала?

– Кто его знает… Он ведь законным мужем был, а для Туси это много значило. С одной стороны – да, выходки у него ещё те были. А с другой – орденов только три штуки и медалей не счесть. Он сначала в партизанах воевал, а когда область освободили и его в городе оставили, рапорт за рапортом строчил, чтобы на фронт отправили. Туся при первой же возможности вернулась из эвакуации в надежде застать мужа, но тот уже на передовой был, добился-таки своего.
Она всю жизнь винит себя в его гибели – из-за неё, мол, под пули полез. Говорит, что если б живым вернулся, то всё по-другому было бы. – Лариса фыркнула: – Идеалистка. После войны она спокойно могла бы ещё замуж выйти, тем более что претендентов было достаточно. Да и сейчас… Ефимыч, например. Так она даже смотреть в его сторону не хочет, бежит от него, как чёрт от ладана.

– Что за Ефимыч? – удивилась я. Трудно было представить, что у Туси и сейчас есть поклонники.

– Старик один, из бывших военных. Он часто прогуливается возле Тусиного дома. Там вообще история очень туманная. Однажды он мою маму возле подъезда остановил, когда она к Тусе пришла.

 – «Извините, – говорит, – вы дочь Натальи Никодимовны?»

Ну, мама и ответила: не дочь, мол, а сноха. Тогда он спросил про госпиталь. Работала, дескать, Туся там во время войны, или нет?

А она действительно, когда из эвакуации вернулась, за ранеными в госпитале ухаживала. Ну мама и решила, что это кто-то из бывших пациентов узнал её и хочет повидаться. Но тот выяснил что хотел и сразу же ушёл.

Туся тоже упёрлась: – «Не знаю, – говорит, – никакого раненого. Их много было, всех не упомнишь», – хотя сразу понятно было, что темнит.

Мама потом этого старика опять встретила и попыталась разговорить. Но тот сказал только, что зовут его Николаем Ефимычем, что во время войны был тяжело ранен, долго находился между жизнью и смертью и что теперь точно знает, кто его вытащил с того света. А на остальные расспросы ответил, что раз Туся не хочет, то и незачем объяснять.
Когда услышал, что его не признали – это мама ему так сказала: не признала, мол, вас Наталья Никодимовна, – то видно было, что очень сильно расстроился. Но прохаживаться возле дома не перестал, какой уж год всё ходит. Недавно собаку завёл, беспородную какую-то, теперь с ней гуляет. Мы с мамой подозреваем одну вещь, но...

– Летчик! Это точно он! – потрясённо воскликнула я, – И имя – Николай! Всё сходится!

– Это только наши предположения, – вздохнула Лариса, – В конце концов, каждый человек имеет право на какие-то тайны.



Продолжение: http://proza.ru/2020/10/11/1685