1. Любви, любовью, о любви

О нашей дальней родственнице я слышала каждый раз, когда мы с родителями приезжали на Урал навестить папину родню. Странным было всё: само имя, невероятные истории, похожие на легенды, и то, что говорилось о них полунамёками. Интригу добавляла фотография. Сначала я не знала, что это и есть та самая Туся, и просто разглядывала в бабушкином альбоме красивую женщину с глазами Шехеризады, пока не разобрала надпись на обороте.

Ещё довоенное фото! Взгляд слегка раскосых глаз был направлен не прямо в объектив, а куда-то мимо и казался не застывшим, а очень живым, с лёгкой дымкой таинственности. Возможно, такой эффект можно отнести к заслуге опытного фотографа, но были же ещё и блестящие, тщательно уложенные локоны, и восхитительная родинка, и что-то пушистое на плечах – бабушка называла это горжеткой. Даже в этом причудливом слове, как и во всём дивном облике, мне виделось нечто особенное, какая-то затаённая недосказанность, а расплывшиеся чернильные строки и вовсе казались тайнописью.

Неведомый и непостижимый мир... Там обитали необыкновенные женщины, бушевали нечеловеческие страсти и ради любви совершались безумные поступки. Мне хотелось не то чтобы попасть туда, а хотя бы заглянуть.

Я терзала бабушку расспросами, и свои рассказы она всегда начинала с похорон Циолковского. Потому что именно в этот день она, будучи молодой девушкой, приехала в Калугу из маленькой деревушки поступать на швейную фабрику. Город встретил её траурными флагами, портретами великого изобретателя и беспрерывно кружащимися в небе самолётами. Она весь день плутала по незнакомым улицам среди скорбных людских потоков, пока не отыскала Тусин дом.

Всё это я уже слышала много раз и пыталась направить воспоминания в нужное русло – меня интересовало совсем другое.

– Ну а Тусиного лётчика ты помнишь?

– Да где ж мне его помнить, если их семья тогда в Сухиничах жила, а наша – в Алексеевке? Когда мы встретились, Туся уже давно замужем была.

– Но вы же дружили, – настаивала я и в доказательство предъявляла портрет, – Вот, здесь написано: «на память о нашей дружбе».

– Лично от неё я ничего такого не слышала. Кто его знает, был этот лётчик, или нет, про Тусю всякое болтали. А вот муж её работал в партийных органах, он-то как раз и помог нам с эвакуацией, когда война началась. Калугу уже вовсю бомбили, к эшелонам не пробиться, у меня Боренька на руках…

Может и правда, не было никакого лётчика?

Мне было четырнадцать лет, когда я увидела Тусю вживую, и, что называется, испытала шок. Где та прекрасная нимфа, из-за которой теряли головы, лишались высоких должностей и даже стрелялись? Я конечно не думала, что она и сейчас щеголяет в той самой горжетке, но и представить её заурядной, ничем не примечательной старухой с закрученным на затылке седым узелком тоже не была готова. Только родинка была на месте, но она уже не вызывала восхищения.

Позже я всё же разглядела в бабушкиной гостье черты красавицы с фотографии – в тёмном омуте глаз иной раз вспыхивали искорки, и тогда морщинистое лицо озарялось отблеском былого очарования. Да и гордая осанка говорила о многом. Впрочем, как потом выяснилось, такая осанка достигалась необходимостью носить под одеждой поддерживающий корсет из-за больной спины.

И ещё одно потрясение – Лариса. В первую секунду, остолбенев и раскрыв от изумления рот, я подумала, что она инопланетянка. Таких необыкновенных девушек я ещё не встречала: по верху длинных распущенных волос – сплетённая из разноцветных ниток ленточка, опущенная на лоб по самые брови, на запястье – сразу несколько таких же браслетиков с висюльками из бусинок. Да уж… И одета очень не по-советски… О хиппи я тогда и слыхом не слыхивала, а джинсы вообще были в диковинку.

Самое главное, что в Ларисе не было ни капли манерности или какого-то превосходства – я этого терпеть не могла в девицах, усердно рисующих на глазах стрелки и озабоченных лишь длиной юбок. Держалась она очень просто, и мне это понравилось.

Иногда я думала: – А как бы вела себя я, будь у меня такие же красивые волнистые волосы, рост за метр семьдесят и идеальная фигура? А глаза? – Я даже затрудняюсь сказать, какого цвета они были у Ларисы, в них, как в море, плескались всевозможные оттенки синего и зелёного. Временами они казались тёмными, а порой становились совсем прозрачными. И уж точно не нуждались ни в каком подкрашивании, это только бы их испортило.

Помню, что тоже как-то решила убрать чёлку и отрастить волосы. Но с сомнением оглядывая в зеркале круглые вытаращенные глазищи, прыщавый лоб и несуразные коленки, я понимала, что мне никогда не достичь того совершенства, которое я видела в Ларисе.

Как бы то ни было, но мы подружились. Хотя какая может быть дружба между провинциальной школьницей и столичной студенткой? Я обожала Ларису, а она относилась ко мне с нежной снисходительностью. Так обращаются с младшими сестрёнкам, которых любят, опекают, играют с ними, но при этом тщательно запирают ящик своего стола с разными секретами.



Ни Туся, ни бабушка особо не заморачивались своими родственными связями и считали себя просто подругами. Но папа задался целью изучить свою родословную хотя бы в том временном отрезке, который обеим ещё помнился. По этому поводу на веранде, где мы собирались вечерами чаёвничать, велись долгие разговоры и даже возникали споры.

– Ты ошибаешься, Боренька, – говорила Туся, – Дедушка Константин привёл в дом молодую Миру, когда у неё уже было четверо ребятишек. А Никодим, мой отец, был младшим братом его покойной жены, Стеши, которого они потом записали своим сыном. Поэтому он никак не мог быть их совместным ребёнком. Совместных было трое...

Слушать всё это было презабавно. Мама ещё пыталась вникнуть, мы же с Ларисой только весело переглядывались. Странное имя объяснялось просто: в большой семье среди сводных сестёр было две Наташи, поэтому одну из них стали называть Натусей, чтобы не путаться, а потом и вовсе сократили.

– Так и пошло: Туся, да Туся. Всю жизнь так звали, чего уж на старости лет что-то менять, – посмеивалась она и протестовала, если её называли настоящим именем, да ещё величали по отчеству: – Не зовите меня так, ради бога, а то я пугаюсь.

Я же считала, что имя Наталья куда лучше. Меня, например, бесило, когда домашние называли меня Лялькой. Но Туся была с причудами, как, наверное, все одинокие старухи.

Сначала я думала, что Лариса – её внучка, но оказалось – племянница. Об этом сложно было догадаться, они даже чисто внешне смотрелись, как бабушка с внучкой, при этом Лариса по детской привычке называла свою старенькую тётю просто по имени.

Туся очень гордилась племянницей, но ещё больше – своим младшим братом. Ещё бы им не гордиться, ведь он был ведущим актёром областного драмтеатра, причём заслуженным-перезаслуженным, и когда-то учился в рязанском театральном училище на одном курсе с самим Бондарчуком – об этом факте она сообщала с особым пиететом. А вот сноху, актрису того же театра, долго не признавала, считая её разлучницей и коварной обольстительницей, разрушившей первый брак любимого брата. Непримиримость между тем неожиданно угасла, как только на свет появилась Лариса, наполнив Тусину жизнь новым смыслом.



На следующий день после приезда гостей пошёл дождь, наши планы относительно похода на озеро рухнули, и я пристроилась у окна с книгой в руках. Выбирая перед поездкой что бы такое прихватить из книжного шкафа, я почему-то решила, что Флобер – самое то.

Папа только хмыкнул, а мама сказала: – Пусть приобщается к классической литературе.

И вот, когда я тщетно пыталась проникнуться любовными переживаниями несчастной Эммы, десятками пролистывая особо скучные страницы, появилась Лариса.

– Нравится? – спросила она, взглянув на обложку. Я неопределённо пожала плечами.

– Да... Любви, любовью, о любви. Третье склонение существительных, – с самым серьёзным видом произнесла Лариса и тут же рассмеялась: – Это я нашу училку всегда вспоминаю, как она падежи нам втолковывала. – Смешно закатив глаза, она изобразила экзальтированную учительницу: – Любви-и, любо-овью, о любви-и... Мы все над ней ржали, она вообще была чокнутой.

И добавила, улыбаясь: – Да ты не тушуйся, я в твоём возрасте тоже «Госпожу Бовари» читала и даже цитаты выписывала: «Нельзя прикасаться к идолам: их позолота остаётся у нас на пальцах».

До идолов я ещё не дошла, а может, бездумно пробежала глазами. Поэтому дипломатично промолчала, ощутив между нами незримую стену. На эту преграду я не раз потом натыкалась. И дело даже не в том, что Лариса была почти на пять лет старше, умнее и красивее, просто она, как и Туся, принадлежала другому миру, куда вход был закрыт для меня в любом возрасте.

Но об этом я тогда ещё не знала.


Продолжение: http://proza.ru/2020/10/11/1693