Ваш новый папа. Глава 4. Беды

Время действия - 1978 год

Не сказала Иринка матери ничего о своем горе. Всё равно не поверит. А если и поверит – обвинит её же, дочь свою родную. Это же ещё хуже. Вот и промолчала.

В совхозной бане, которую топили по субботам, Иринка боялась наклоняться. Ей казалось, что тогда все увидят её растерзанную плоть, поймут, что с ней произошло, станут пальцем показывать, осуждать. Умом понимала, что это глупо, а в душе всё равно страх сидел. А мать сердилась:

- Ну ты чё, как деревянная? Гляньте на неё, как кол проглотила! Да что с тобой?

Стала было Иринка дольше в школе задерживаться. То на кружок по астрономии останется, то дополнительно математикой заниматься. Хотя зачем ей рядом с двоечниками задачи решать – и так хорошо училась.

Только мать быстро её окоротила:

- Ты чего там, в школе, отираешься постоянно? Что, дома дел нет? Больше не задерживайся, после уроков чтоб домой шла быстро!

Пришлось подчиниться. Однако как только Николаш попытался подойти к ней, Иринка сказала ему, глядя прямо в глаза:

- Если сделаешь что, я повешусь. Но сначала письмо напишу и по почте в милицию отправлю. Пусть тогда разбираются.

И такое в её глазах было... Отступил Николаш. Поверил – всё может девчонка сотворить.

К тому же и отпуск его скоро закончился. Теперь он приходил с работы вместе с матерью. И зажимать по углам перестал. Вроде как даже не замечал её. А Иринка только рада. Наконец-то можно вздохнуть свободно.

Летом Лидочка попала в больницу. Случились у неё какие-то женские проблемы, пришлось делать операцию. Перенесла её Лида тяжело, и лежать ей предстояло ещё долго. Николаш время от времени навещал её, и болезненный вид жены ему совсем не нравился.

А дома он видел перед собой юные лица и расцветающие тела Лидиных дочек. Танюха закончила шестой. Девчонка ещё, конечно... Но такая аппетитная растёт! В мать, такая же упругая, ядрёная.

Не удержался однажды Николаш, притянул к себе Таню, с удовольствием так прижал. А она – ничего, не сопротивляется. Не поняла даже, не почувствовала подвоха. Зато Иринка подскочила, глаза зло горят:

- А ну, не тронь её! – а сама тянет Таньку за руку.

А у Николаша аж внутри зажглось:

- Ах ты, маленькая сучка! Ревнуешь, да? – и радостно засмеялся.

- Ты что, не понимаешь? Не трогай Танюшку! – закричала Иринка.

- Ну, так я же мужчина, что же мне делать, а? Мать в больнице, ты не поддаёшься, - вкрадчиво говорил Николаш. А Таня флегматично хлопала глазами.

- Тебе что, мало на птичнике баб? – в отчаянии причитала Иринка. И так ясно поняла она, что следующей его жертвой станет Таня, а за ней и Алька. И так стало ей жутко, так страшно за сестёр.

- Мало, - с наигранной жалобой протянул наглец.

Иринка стала выталкивать сестру на улицу:

- Танюш, погуляй во дворе. Или вон к соседским девчонкам сходи.

Таня послушно вышла из дома. Николаш мерзко улыбался. Ему казалось, что Иринка специально выпроваживает сестру, чтобы остаться с ним наедине. А она вдруг повернулась к нему и решительно заявила:

- Если тронешь сестёр, я тебя сама убью.

- Так ты горячая какая! Не злись!

Ирина застонала от отчаяния. Нет, он совершенно не понимает её. И каждый её шаг он воспринимает как ревность. Какое-то тупое мужское самомнение застилало ему глаза и туманило разум.

А потом он снова скрутил её и долго тиранил на супружеской постели. А Иринка глотала слёзы и думала, что хорошо бы ей умереть. Вот только сёстрам её тогда придётся испытать то же самое, что и ей. Нет уж, лучше она сама перетерпит, ей уже всё равно. Только бы девчонок не трогал.

С того дня Иринка глаз не спускала с сестёр. Оберегала их даже от взглядов отчима, а уж прикасаться тем более не позволяла. Чуть только направлялся Николаш к Тане или Альке, Иринка тут же оказывалась между ними. Мерзавец был доволен – он добился своего. Нащупал больное место, рычажок, с помощью которого можно управлять своенравной девицей. Теперь он знал, что ничего она не натворит, и измывался над ней.

Когда мать выписалась из больницы, Ирине стало легче. По крайней мере, свободы у отчима не стало. Лида целый месяц была на больничном, не сводила с Николаша влюблённых глаз, а уж он вовсю строил из себя заботливого мужа.

К пущей её радости, подошла их очередь на машину, и в конце августа Николай подогнал к дому новенький Москвич, сияющий краской и пахнущий кожей. Теперь он хлопотал о гараже для автомобиля, и на Иринку внимания не обращал.

Но в начале осени пришла новая беда. Вдруг поняла Иринка, что происходит в её теле что-то нехорошее. И она догадывалась, что. Насмешка судьбы – мать пыталась забеременеть от Николая, и не могла. А тут оно и вовсе ни к чему, а вот, поди же ты, получилось.

Деваться Иринке было некуда. Пришлось сказать матери, что ей нужна помощь. Конечно, про Николаша она промолчала.

- От ты, дрянь развратная! – ярилась мать, - Опозорила! На всю деревню опозорила! Кто обрюхатил-то тебя?

Иринка молча смотрела в сторону, внутри неё всё сжималось от обиды и страха, а матери казалось, что дочь просто игнорирует её, упрямствует. Ничего не добившись, с каким-то садистским наслаждением отлупив её по щекам, Лида стала искать по знакомым надежного врача. Предавать дело огласке не хотелось, всё-таки девчонке ещё учиться, да и ей, матери, укор будет. Потому и решилась на тайный аборт.

В назначенный выходной день Николай отвёз женщин в поликлинику. В пустом здании был открыт единственный кабинет, в котором и провели страшную процедуру. Иринка мелко-мелко дрожала, но через это нужно было пройти, и она терпела.

А потом она лежала на кушетке, и её мучила боль физическая и душевная. Врач внимательно наблюдала за ней, и через час разрешила везти домой. А матери тихонько шепнула, что, скорее всего, внуков ей от Иринки не увидеть.

Николаш же вёл себя так, словно его это и не касалось. Словно не он изуродовал тело и душу девчонки, и греха за собой вовсе не чувствовал.

А через месяц после аборта он снова взялся за старое. У Лиды была сверхурочная работа: птичник готовился к приёму цыплят, работницы промывали дезинфицирующим раствором цеха. Николашу там делать было нечего. Спровадив Таню с Алькой на улицу, он уединился с Иринкой в детской, на узенькой девичьей кровати.

Её мучения уже подходили к концу, когда на пороге их комнаты возникла грозная фигура матери.

Продолжение следует