Родные дети. Глава 4. Горе

Время действия - 1988 год (в предыстории - более ранние).


Лёша Демидов в свою Свету ещё в седьмом классе влюбился. Она тогда пятиклассница была, совсем девчонка. Такая хрупкая, чистая, нежная. Волосы светлые, шелковистые, так и тянуло руками потрогать. Глаза голубые, широко распахнутые, по-детски наивные и доверчивые. Лёша близко к ней не подходил, но присматривал, чтобы никто из пацанов обижать её не смел.

Однажды ввязался он в драку с Коляном из восьмого. Тот то ли внимание девчонки обратить на себя пытался, то ли просто власть свою показать, только зажал он Свету в углу коридора. Нет, не прикасался к ней, а просто руки расставлял, прыгал, как папуас, и рычал что-то невразумительное под глумливый хохот старшеклассников. Она уж и так и эдак, и обойти его пыталась, и вывернуться – бесполезно. А потом в слёзы кинулась.

Тут-то Лёша и увидел происходящее, кинулся в драку. Не испугался, что Колька старше его и крупнее. Столько вдруг злости в нём обнаружилось, что Колян опешил:

- Лёх, ты чё? Ты чё?

- Маленьких обижать?! А вот тебе, вот тебе! – приговаривал Лёша и со всей дури метелил Кольку.

- Да лан, я пошутил же, ты чё!

- Будешь знать, гад, как шутить!

С того дня все в школе знали, что Лёша в Свету влюблен, что это его девочка, и трогать её нельзя. И эта любовь вроде как возвышала девчонку, придавала ей какой-то романтический ореол. Не всякая пятиклассница удостоится, чтобы мальчик за неё вот так в драку лез! Сама она благодарно смотрела на Лёшу, и ничего удивительного, что в конце концов влюбилась в него.

И в армию она его провожала, и ждала его честно. Два года ни в кино, ни на танцы не ходила. Ну, разве что иногда, когда в клуб индийский фильм привозили, и то в толпе подружек. Письма Лёше писала, подробно описывала, что да как в селе. Дождалась, встретила. Как только Лёша на работу устроился в совхоз, так сразу и женились. Поселились в доме старой Светиной бабушки. Ухаживали за старушкой, а потом, когда она умерла, стали полноправными хозяевами избёнки.

А как Лёша радовался, когда узнал, что отцом станет! Ждал, радовался. Всё гадал, кто первый – сынок или дочка. В том, что детей будет много, он не сомневался. И когда ему в роддоме сказали, что родилась девочка, он был счастлив. Он в любом случае был бы счастлив, лишь бы Светочка с малышом живы-здоровы были.

Счастье его стало омрачаться, когда дочка стала расти. Сначала-то он и не понял ничего, да что там в этом сморщенном красном существе разглядишь! А вот через месяц-полтора стало ему казаться, что у девочки глазки какие-то странные, вроде как нерусские. Спросил у Светы, а та смеётся: она, мол, маленькая ещё, всё расправится, откроется. Но время шло, и всё понятнее становилось, что девочка – татарских кровей.

Стали мысли разные, обидные, Лёшу посещать. То, что ребёнок не его, он был уверен. Не было в его семье никого, даже отдаленно похожего на татарина. Среди родни жены – тоже. Значит, была она ему неверна. И вот уже стал он представлять свою нежную, ласковую, хрупкую Свету в объятиях чужого мужчины, нагло, властно берущего своё. Не своё. Его, Лёшино.

А тут ещё мужики стали масла в огонь подливать.

- Дочку твою вчера видел. Светка её в медпункт привозила. Даааа... Правду говорят, поскреби русского, найдешь татарина! – с усмешкой сказал однажды дядя Саша, пожилой грузный шофёр по прозвищу Директор, такой внушительный вид у него был.

К словам Директора молодёжь всегда почтительно прислушивалась, вот и дочку Лёшину стали при каждом удобном случае с двойным вниманием разглядывать.

- Чё, Лёш, а ведь правда, вылитая татарка! – ржали мужики.

Может, и не имели они в виду ничего плохого, а Лёше казалось, что над ним все насмехаются. И вот уже, выпив в гараже, устроил он Свете допрос с мордобитием. А она только плакала, вытирала с лица кровь, и жалобно твердила:

- Не изменяла я тебе, не изменяла!

- Почему же дочь у тебя татарка? – ярился Лёша.

- Не знаю, как вышло. Только не изменяла я тебе. Никого, кроме тебя не было у меня.

После первой пьянки пошли и другие, а в хмельном угаре обида его казалась ещё горше. И сам не заметил Алексей, как стал опускаться, превращаться в обычного деревенского алкоголика. А развестись со Светой сил у него не было. Любил он её. Даже такую, обманщицу, любил.

И когда вторым ребёнком она забеременела, не успокоился он. Та же мысль его мучила – а вдруг опять не от него? И в очередной потасовке Света ребёнка того потеряла. Больше беременностей у неё не было. То ли не получалось, то ли она сама так решила, это она одна знала.

Почему Света не ушла от Лёши? Да тоже любила. Вот такого, мучающегося, страдающего, пьющего. Всё равно любила. И вину за собой чувствовала. Нет, ни с кем она не изменяла мужу. А всё-таки рожала-то она, значит, за ней и вина. Так и жили. Любили друг друга, терзались, но жили.

В тот вечер Лёша был не очень пьян. Так, слегка выпивший. И когда во дворе собака залаяла, сам вышел. От грозного прокурорского голоса вымело из него остатки хмеля.

Гости вошли в дом, и вдруг увидел Лёша, что прокурор Нигматуллин очень похож на его дочь. Вернее, дочь похожа на прокурора. Неужели... неужели он и есть отец ребёнка?! Неужели он приехал взглянуть на девчонку? От такой наглости у Лёши перехватило дыхание.

А приезжие, действительно, не отрываясь смотрели на ребёнка.

- Как зовут дочку? – охрипшим вдруг голосом спросил прокурор.

- Лена, - жена удивленно смотрела на пришельцев.

- Она родилась в феврале восьмидесятого в роддоме нашей ЦРБ? – зачем-то уточнял Нигматуллин.

- Да, а зачем вы спрашиваете? – всё больше удивлялась Света.

Гости переглянулись, о чём-то посоветовались друг с другом взглядами.

- Можете выйти с нами куда-нибудь? Нам нужно поговорить, - это уже спутник прокурора в разговор вступил. А сам-то вроде уже и говорить не мог. Вроде как внезапно у него голос пропал.

- Да, конечно... – Светлана набросила на плечи шалёнку, вышла в сени. Обмахнула тряпкой какую-то узкую скамейку возле стены, - Садитесь.

Может быть, Ильяс никогда бы не сел на эту лавочку в обычной своей жизни, такая она была замызганная, но сегодня... Сегодня ноги совсем не хотели держать его, да он и не заметил неопрятности. Все его мысли были поглощены тем ребёнком, которого он увидел.

Жалкая, забитая, худенькая девочка. Его кровь, его и Марьям. И вот она здесь, в этой нищете, рядом с пьяным человеком. Что делать? Девочку нужно спасать. Но как? Как забрать её? Как доказать своё отцовство?

- Вы помните, что в тот же день, что и вы, рожала женщина, татарочка? – Саша взял на себя объяснения с матерью. Знал, понимал, что чувствует сейчас Ильяс.

- Как не помнить! Её ещё так весело выписывали! Не то, что других, – хмыкнула Света.

- Так вот... – Саша помолчал, подбирая слова, - Тогда произошла ошибка. Санитарка случайно перепутала детей. И... И вам отдали чужую девочку. Вернее, не чужую... Она, конечно... Но, в общем, родила вашу Леночку та татарочка.

Света ошарашено молчала. Она пока что была не в состоянии до конца осознать и горе своё, и счастье. Значит, жизнь их с мужем поломана из-за чьей-то ошибки? Из-за случайности? Вся жизнь? И значит, где-то есть девочка, которую она, именно она носила под сердцем, именно она родила? Их с Лёшей девочка?

- Где наша дочь? – вдруг раздался голос Алексея.

Ильяс поднял глаза. Лёша был бледен. Зеленовато-бледен. Словно вся кровь вышла из его жил.

- Ваша дочь? – непонимающе спросил Ильяс. И ужас охватил его сердце. Значит, он должен отдать Гузельку этим людям? Сюда, в эту нищету? К этому пьющему опустившемуся человеку?

- С ней всё хорошо, Ильяс Ягофарович растит её в любви и заботе, - ответил за него Саша.

А Ильяс вдруг разрыдался. Так, как может плакать только мужчина. Мужчина, всегда застегнутый на все пуговицы, всегда державший себя в руках. Наконец он осознал всю тяжесть обрушившейся на него мести.

Продолжение следует