Басанам-2

1.

Последние двадцать пять дней я просыпаюсь в крошечном домике на высокой скале в океане.  Отсюда не выбраться потому, что шторм не ослабевает ни на минуту. Здесь есть деревянная лавка, дощатый пол, стол под квадратным окошком и толстый медицинский справочник. Дверь на защелке не перестает барабанить от сквозняка. На самом деле «домик» слишком уж щедрое название для квадратной конуры три на три метра из кое-как сколоченных досок. Но снаружи без устали завывает бешенный ветер и я чертовски рад, что у меня есть хоть какое-то укрытие. Жаль, что от соломенной крыши скоро ничего не останется. С каждым новым ураганным порывом в черный космос уносится солидный кусок кровли. Я лежу на лавке и сквозь дыры в потолке любуюсь далекими яркими звездами.

Я ничего не помню о себе. Не знаю, как меня зовут. И понятия не имею, как тут оказался. Однако отрывочные знания о мире сохранились. Например, иногда я с улыбкой сравниваю себя с поросенком Ниф-Нифом, у которого были похожие проблемы с жилплощадью. Я знаю, что в  сказке его домик тоже унесло ветром, но не помню точно, спасся он или нет. Надеюсь, моя история будет со счастливым концом. Эта мысль придает мне сил на то, чтобы еще раз обдумать опасный план, который я вынашиваю в голове уже целые сутки.

2.

Но отмотаем до момента, как все началось. Я просто проснулся на лавке, открыл глаза и закричал от паники и страха. Когда не можешь вспомнить ничего из прошлого, ощущения малоприятные. Как будто из тебя вынули душу, кинули в стиралку, а после высушили и запустили обратно в тело. Ты знаешь, как думать и говорить, понимаешь значения слов (не всех), но картина мира выстраивается заново, словно ты пятилетний ребенок, впервые сбежавший от родителей в опасный криминальный мегаполис.   

Я выбежал из деревянной конуры и заорал еще сильнее. Мощный воздушный поток едва не сбил меня с ног. Я увидел яркую круглую луну и мириады звезд на ночном небе, увидел узкое вытянутое плато длинной высокой скалы с собой на вершине и вокруг один черный бесконечный океан с седыми барашками волн, что бились об отвесный камень. Но это было еще не все. По центру каменной суши, поднявшейся зигзагообразно над водой на десятки метров, словно хребет доисторического монстра, тянулись рельсы. Железный путь вилял по прихоти скального образования, то вправо, то влево, и растягивался примерно на два километра. Лунный свет вырисовывал неподалеку коробчатый силуэт странной штуки, что стояла на рельсах буквально в двадцати шагах от моего укрытия.

«Трамвай!», вспыхнуло в голове. Я было рванулся к нему с криками «Эй!», но тут ветер и правда едва не скинул меня в бушевавший внизу океан, а совсем рядом перед моим очумевшим взором пролетело здоровенное дерево вместе с длинными корнями. Я побоялся, что не добегу до трамвая и вернулся в деревянное убежище.

На столе ветер трепыхал листы раскрытой книги. Я перевернул обложку и прочел заглавие  «Медицинский справочник», затем вернулся на открытые страницы. Между Синдромом  Флитвуда-Къяло и Сонной болезнью мои глаза сразу наткнулись на заметку о Синдроме Фуги, которая была обведена синим фломастером.

Под неровным светом луны я прочел: 

Синдром Фуги – диссоциативное расстройство памяти. Редкий вид амнезии, сопровождающийся внезапным переездом человеком в новое место. Человек полностью забывает прошлое, хотя сохраняет универсальную память на общие понятия, приобретенные знания и навыки. Обычно больной с синдром фуги придумывает себе новое имя и новую биографию. Причина синдрома в серьезной психической травме. Память может внезапно вернуться.

Что ж, похоже, кто-то не хотел, чтобы я разбил голову в поисках ответов. По-крайней мере, не сразу. Я решил быть последовательным в описываемых симптомах и дабы не сойти с ума и назвал себя Карлом. Уверен, это не мое имя. Но пусть будет. Лучше, чем ничего. 

Я прильнул к дребезжащему стеклу окошка и вгляделся в очертания одинокой скалы. Дальше, где-то на середине рельсовых путей, различил силуэт похожего домика. В воздухе рядом снова пролетало дерево. Ветер завывал и пробирался в каждую щель. Вряд ли я смогу передвигаться по скале в столь экстремальных погодных условиях. 

От отчаяния я принялся рассматривать свои руки, трогал лицо и наклонял его ближе к стеклу, чтобы увидеть собственное отражение. Судя по сильно смазанным линиям и пятнам, что мне удалось разглядеть в окошке, мне лет тридцать пять, может больше. Черная борода, нос с горбинкой, большой рот, волевой подбородок, косая челка с густой шевелюрой, потерянные и испуганные глаза. 

Кто же я? Кто? Я лихорадочно осматривал свою одежду. Синий комбинезон, никаких нашивок, эмблем или имен, крепкие кожаные ботинки с зашнурованным высоким подъемом и толстой подошвой. Возможно, это униформа. Кто знает, может, я служил на флоте и меня выбросило на эту скалу? Но никто не сможет забраться сюда при таком ветре, да и без ветра не сможет. Значит, я попал сюда сверху? Мысли путались, натыкались на терминологические барьеры, заходили в тупик. Огромная часть информации в мозгу просилась наружу, но я не мог ее расшифровать. Мне придется искать ответы здесь и сейчас.

Честно говоря, я сомневаюсь, что у меня синдром Фуги. Какой человек в здравом уме и рассудке переедет жить на безжизненную скалу посреди океана?   

Иногда мне кажется, что я здесь, чтобы присматривать за Вселенной. В другие дни я думаю, что застрял в чужом кошмаре. Все гипотезы равновероятны. При любых раскладах я остаюсь на чертовой  скале посреди черного океана. Во всех версиях каждое утро я опаздываю на трамвай.

На самом деле никаких «утр» тут не бывает. На протяжении всех двадцати пяти циклов сна-бодрствования небо оставалось звездным с полной луной, которая восходила с левого горизонта и спустя семь или восемь часов заходила за правый.  Условно я назвал это время «днем». В мире Скалы «ночью» я называл те несколько часов, когда не небе оставались одни лишь звезды, пока луна снова не всходила с левой стороны. Я сознательно называю направления лево и право, поскольку понятия не имею, где тут север или юг. Порой налетали тучи, но под таким ветрищем они надолго не задерживались. Иногда темнота за окном казалось сказочно милой и я начинал думать, что умер и нахожусь в этаком чудаковатом чистилище. Случалось тьма пугала завываниями и жуткими подвижными оттенками черного на водном горизонте, а в другие дни она приобретала неправдоподобное фиолетовое лицо. Я успел изучить сотни оттенков темноты, но за все время так и не увидел рассвета. 

3.

На трамвай я попал спустя две минуты после прочтения заметки о синдроме Фуги. Сквозь завывания ветра отчетливо слышалось скрежетание рельсов. Невзирая на жуткий ветер, я стрелой выскочил из хижины. Вой урагана оглушал, в воздухе громыхало эхо неугомонного прибоя.  Однако буйство стихии отодвинулось на задний план, когда я увидел сияющий изнутри вагон с горящей желтой фарой впереди. На фоне темного пасмурного неба он выглядел, как механический жестяной ангел, спустившийся в тартарары за эвакуацией бедолаг с отшибленной памятью. Трамвай, снаружи красный, как кровь, остановился напротив «моего» дома. Задние и передние двери-гармошки раскрылись астматическим выдохом.    

С радостью Робинзона (черт, кто это?) я кинулся в переднюю дверцу и, как сумасшедший, забарабанил по стеклу в кабинку водителя. Там сидела стройная молодая женщина в синей униформе из брюк и блейзера. Возможно не больше тридцати лет. Красивая пепельная блондинка с худым благородным лицом. «Вагоновожатая», подсказала память. Я продолжал неистово стучать и сбивчиво тараторить слова: «Эй, привет! Вы знаете, где мы?», «Вы не могли бы открыть? Почему вы молчите?», «Что это за место? Что произошло?», «Как вас зовут? Меня Карл, а вас?», «Куда вы едете?». 

Трамвай резко остановился. Я застыл с занесенным кулаком и мгновенно заткнулся. Слышался лишь неутомимый вой бури. Девушка встала с водительского кресла с какой-то алгоритмической точностью, сдвинула дверь кабинки в сторону и без напряга толкнула меня в плечо с такой силой, что я приземлился только в середине салона. Я хотел было вскочить с пола и наброситься на неё, забыв о приличиях, но тут блондинка откинула полу длинной куртки, открывая белую рубашку, заправленную в брюки, и вытащила из поясной кобуры здоровенный серебристый револьвер, который сразу выстрелил, оторвав кусочек деревянной рейки сиденья в двух сантиметрах от моего лица.

- Не делай так больше, – холодно бросила вагоновожатая, протыкая меня холодным взглядом серых глаз.

Она ловко убрала револьвер в кобуру, вернулась в кабину, закрыла дверь и мы снова покатились. Я больше не произнес ни слова. Просто сел на отстреленное сиденье и обиженно уставился во тьму. Сумасшедшая Стерва. Так я назвал блондинку.

Салон трясло из стороны в стороны, потолочный свет от трех круглых ламп на мгновение погасал, но всегда возвращался. Я осмотрелся. Семь рядов двухместных лавок-сидений с широким проходом посередине. Красные поручни, прикрепленные к белому потолку. Прорезиненный пол, на нем три квадратных люка, обозначенных оцинкованными краями. Крайние люки около метра в диагонали, а в середине еще один, значительно меньше. В другом конце салона еще одна кабина управления. В какой-то момент, глядя в окно, я с ужасом заметил пролетающее над нами дерево. Если такая штука попадет в трамвай, нам конец.

На поворотах вагон сердито скрипел всем железным туловищем и мне казалось его сейчас разорвет на две части. От рельсов до краев скального плато в ту и другую сторону вряд ли больше пяти метров. При опрокидывании никаких шансов для маневров. Мы просто рухнем на дно океана, а по пути разобьемся о каменные выступы. Мне захотелось вернуться в свой домик. 

Через пятьсот метров, сразу после зигзагного участка, трамвай встал у второго квадратного сарая с соломенной крышей. Железные двери-гармошки пригласительно открылись. Вместе с влетевшим ветром в вагон взобралось жуткое существо. Я сразу назвал его Уродом. Голова нового пассажира на чудовищно изогнутой шее срослась затылком с левым плечом. Вошедший не мог смотреть вперед, поскольку изуродованное кривое лицо с сильно деформированным черепом было всегда обращено вверх, к небу. Большие выпученные глаза без конца вращались из стороны в стороны, пытаясь рассмотреть обстановку. Вздутые вены на шее, казалось, вот-вот лопнут. Грязная темная шевелюра свешивались вокруг плеча, как веревочная швабра. Измызганные серые бермуды, обтрепанные кроссовки и дырявая белая майка с черной надписью «Басанам-2» выдавали в нем признаки экс-человека. «Туриста», подсказала память. Он был достаточно крупным, его мускулистые руки наверняка часто участвовали в драках. Вряд ли он таким родился. Возможно это последствия жуткого эксперимента.

Подмышкой Урод зажимал пару литровых пластиковых бутылок с водой. Хватаясь за поручни, стукаясь о сиденья, тряся свой шваброй, здоровяк прошел по проходу чуть дальше и сел у другого борта через сиденье от меня. Я обернулся, уставился на питье в прозрачных сосудах и облизнул сухие губы, но когда злые зрачки на задранной голове зыркнули в мою сторону, резко отвернулся. 

Двери закрылись. Мы покатили дальше. Мне не повезло с вагоновожатой, но я готов был подружиться с Уродом, только бы выудить что-то новое о своем положении. Над трамваем пролетело еще два дерева с корнями.

Я закрыл глаза, мысленно досчитал до трех и заставил себя встать. Возможно, Урод был вовсе не уродом, ведь я не помню, как выглядят другие люди. В конце концов, может уроды это я и Сумасшедшая Стерва.

- Извините, - начал я, встав рядом и заглядывая сверху в кривое лицо с огромным красным носом, - Вы не знаете, где мы и что произошло?

Уставшие, обозленные глаза с лопнувшими капиллярами лихорадочно забегали туда-сюда, резко остановились и уставились на меня. Из перекошенной пасти показались гнилые желтые зубы. Урод захрипел, исходя слюной, ощетинился, весь заерзал  и вдруг выудил из кармана бермудов складной нож.

Едва я успел опомниться, как лезвие просвистело в нескольких сантиметрах от моего горла. Я успел отпрыгнуть и упал на сиденье у другого борта. 

-Ввв…хххррр… вв... – гневно захрипел урод, продолжая махать ножом в мою сторону.

Я снова захотел в домик.

Трамвай невыносимо запищал, взвыл, зарычал и снова запищал, вползая в крутой поворот на очередном зигзаге скалы. С тревогой всматриваясь вперед, прижав лоб к стеклу,  я увидел в лунном свете еще одну хижину, рядом с которой росло голое дерево. Все листья содрал ветер, а ствол склонился над бездной в почти горизонтальном положении. Трамвай с трудом вышел из поворота и остановился сразу перед измученным деревом.

Урод, пошипев на меня, выбрался наружу через заднюю дверь. Бермуды и майка мгновенно вздулись под ветром, превратив его в бродячего циркача. Он пошатался и едва не упал, но быстро схватился за ручку дверцы и ввалился в хижину. Когда мы тронулись дальше, я заметил, что одну бутылку с водой он оставил на сиденье. Я не знал, для кого она и решил не трогать ее, пока жажда еще была терпимой.

Мы доехали почти до самого конца двухкилометровой скалы-плато. Рельсы продолжались дальше и обрывались уже в воздухе над бесноватым океаном. Сумасшедшая Стерва остановилась. Двери открылись. Тогда я еще не знал, собирается ли она продолжить путь в никуда или просто останется здесь. Я не хотел рисковать и поэтому вышел наружу. 

Ветер продувал насквозь. Держась за красный железный бок трамвая, я вышел вперед, бросил презрительный взгляд на Сумасшедшую Стерву и пошел дальше. У края утеса, по сторонам от рельс, громоздились высокие каменные глыбы, между которыми можно было спрятаться от ветра.

Я вошел в эту недоделанную скальную арку и опустился на землю, прижимаясь спиной к камню, а ногами в рельсы. Несмотря на вой ветра, я вздрогнул, когда услышал шипение закрывающихся трамвайных дверей. Сумасшедшая Стерва перешла через весь салон в заднюю кабину и, загремев железом, покатила назад. Каждый раз я провожал её, цепляясь взглядом за желтый глаз задней фары, пока его не смазывала тьма за дальним поворотом.

В тот первый день уверенности, что она вернется, у меня не было. Я сидел под булыжником, дрожал от холода и захлебывался от ощущения надвигающейся цели. Казалось, что меня привезли сюда неспроста, что я должен исполнить какую-то важную миссию.

Я осмотрелся вокруг. Под торчащими в воздухе концами рельс я обнаружил короткий и относительно пологий спуск, испещренный острыми выходами породы. На свой страх и риск я решил спуститься ниже.

Благодаря обилию камней, за которыми можно было прятаться от бокового ветра, я преодолел путь к нижнему уступу и вновь оказался на крутом обрыве.  Я приблизился к океану всего на два своих роста, но до воды оставалось еще чудовищно далеко. Возможно тридцать или сорок метров. Словно бескрылая птица, я прочно загнездовался между валунами и, лежа на животе, осторожно выглянул за край скалы.

Увиденное отозвалось бурным сердцебиением. Железная лестница вбита в породу.

Она уходила до самого океана, а там внизу, на крошечном пятачке гладкой каменной плиты скрипела цепью, привязанная к гнутому штырю, лодка. На синей облупившейся краске я сумел разглядеть надпись желтой краской: «Басанам-2».  Драконообразные  волны окатывали её белой пеной, вцеплялись солеными зубами и пытались унести с собой, но лодка огрызалась.

Надежда на спасение пронзила до пяток. Вся проблема в том, что от верха лестницы меня отделяло пять метров отвесной породы. Я не сомневался, что смог бы проявить себя, как скалолаз, но с таким ветрищем шансы сводились к нулю. 

Я пролежал в  укрытии многие часы, наслаждаясь видом лодки и тем, как волны не могут оторвать её от скалы. Эта шлюпка была самым прекрасным, что я видел на этом острове, и мне не хотелось умирать, не совершив хотя бы одну попытку добраться до неё.

В тот день я так и не решился испытать себя. Спустя пять или шесть часов послышался скрип рельсов и я понял, что пора возвращаться. Сумасшедшая Стерва совершала следующий рейс. Я снова вскарабкался на плато и нырнул в открытые двери вагона, оставляя позади рев бури и взрывы  океанских волн. Я сказал «Спасибо», когда вагоновожатая вышла из кабины и направилась по салону в другой конец, но блондинка даже не остановилась. Она просто делала свою работу. 

На обратном пути я заметил одну странность. Бутылка воды, оставленная Уродом, была практически опорожнена. Вероятно, Сумасшедшая Стерва напилась вдоволь. С вороватым видом я набросился на бутыль и жадно высосал остатки.

Мы забрали Урода у хижины с деревом. С рычанием и хрипами он прошел к своему месту, как слепой болванчик. Под мышкой он нес пустую бутылку... Меня осенила догадка. Он привозит воду кому-то в третьем домике. К кому-то, кого я пока не видел. Возможно, там я найду ответы. Мы возвращались назад, каждый в свое убежище и было во всем этом перестукивании рельс какое-то странное ощущение завершенного дня. 

Дикий скрип на повороте. На следующей остановке Урод вышел, забрав опорожненную бутылку. Он делал так каждый день. Я больше не сомневался в том, что он не просто забывал воду. Здоровяк делился с Сумасшедшей Стервой. 

Трамвай высадил меня в ураганный ветер в двух метрах от хижины. Я намеренно обошел железную колымагу спереди, бросив пытливый взгляд в красивое, но абсолютно индифферентное лицо вагоновожатой.  Её холодные глаза даже не взглянули на меня. Сумасшедшая Стерва.

Над нами снова пролетело дерево. Трамвай закрылся и покатился дальше, заехав  в пространство между двумя длинными высокими валунами. Там вагон замер и погасил свет.


4.

Разумеется, я догадался, что Урод берет воду откуда-то из своего источника. Если наши дома одной природы, то и у меня должная быть вода. В хижине - три на три метра – просто не было места, чтобы что-то спрятать. Деревянная лавка у одной стены, небольшой столик под квадратным окном. Вверху стропила, солома и звезды. Внизу пол из пыльных досок. Дверь и больше ничего. Под лавкой я нашел две литровых бутылки из прозрачного пластика, точно таких, как у Урода.

Я встал по центру хижины и замер. На сквозняке трепыхались страницы медицинского справочника. Я закрыл книгу и бросил на лавку. И тут сквозь жалобный вой ветра услышал капель.

Кап-кап. Кап-кап.

Я упал на колени и прилип ухом к полу. Спустя несколько минут мне удалось найти самую расшатанную доску.  Не без труда, ценой содранного ногтя, я сковырнул её, узрев под собой черный блеск воды. Это был каменный колодец квадратной формы, примерно полтора на полтора метра. Вода доходила практически до половиц. Я лег рядом с отковырянной доской и погрузил руку  в воду по локоть. Адски холодная…

Я моментально наполнил бутылки и почти сразу выпил одну, а после наполнил снова и продолжил пить. В тот первый день я долго не мог заснуть. Я по-прежнему ничего не помнил и это убивало меня. Я не знал, как выглядит иной мир, каким может быть другой ландшафт, есть ли место, где не дуют ураганные ветра? Где не ходят трамваи по длинной скале туда и обратно с четырьмя остановками в каждую сторону. Есть ли место, где луна не всегда полная и где наступает рассвет? Или мир всегда такой? Темный, одинокий и страшный. Меня содрогало от мысли, что Вселенная это скала в океане с прикованной внизу лодкой, до которой никак не добраться.

Но для чего тогда лодка? И вот уже новые мысли окрыляли меня. Я устраивался на лавке ближе к окну и под музыку ветра ждал, когда в разрыве облаков пролетит желтая точка. Спутник. Я помню, что это называется спутник. Они летают для передачи сигналов. Значит должен быть кто-то еще. Не могут же сигналы передаваться в никуда!? На протяжении двадцати пяти «суток» этот спутник был моим любимым объектом на небе. Он летел стремительно между желтых точек звезд, пока через тридцать минут не исчезал во мраке, но на следующий день он возвращался снова. И я ждал этих минут, как первоклассник ждет праздника с фейерверком.

Спутник….Сигналы…Электромагнитные сигналы..Электричество. Память в голове зашевелилась недовольным разбуженным котом. Я вдруг снова вспомнил о трамвае. Электричество. Трамвай должен получать энергию для движения. Откуда получает энергию наш трамвай? Где его электричество?

Два литра воды просились наружу. Я мочился у самой двери, опасаясь отойти дальше, ибо меня могло просто сдуть в океан. Отсюда я видел трамвай с выключенными огнями. Интересно, Сумасшедшая Стерва спит или она робот?

Ночью, когда я стучал зубами от холода, мне чудился детский смех из колодца. Я подумал, что это, вероятно, одна из ранних стадий помутнения рассудка. Наверняка, в медицинском справочнике есть и про это. 

5.

Все двадцать пять «дней», проведенные здесь, были отражением друг друга. Каждый раз после очередной беспокойной ночи с редкими провалами в сон я спешил на скрипучий трамвай, который увозил меня в цикл бодрствования. Я больше не смел вступать в вербальные контакты с Уродом и Сумасшедшей Стервой, хотя и проникся к ним странными родственными чувствами. Подобно Уроду, я оставлял в трамвае бутылку с водой и с удовольствием замечал, что блондинка принимает дар.

Удивительно, как быстро привыкаешь к распорядку даже в столь диких условиях. Мы все изображали вид, что делаем важное дело. Сумасшедшая Стерва возила нас по маршруту, как на работу и в конце «дня» забирала обратно. Урод навещал загадочную третью хижину. Моя ежедневная работа заключалась в борьбе с искушением добраться до лестницы, спуститься к лодке и обрести свободу. Я понятия не имел, что буду с ней делать. Я не знал, куда плыть и есть ли вообще разумное направление в мире воды, ветров и летающих деревьев. Опьяняла сама возможность плыть. Неважно куда.

Большую часть времени на конце скалы я просто лежал на животе в своем гнезде и смотрел вниз, выискивал в отвесном камне трещинки и уступы, которые в теории могли доставить меня к лестнице. Как-то раз я даже разулся, попробовал свесить ноги вниз, зацепился пальцами ног за соблазнительный бугорок, но под порывом ветра сразу соскользнул и едва не рухнул к своей мечте, как мешок с картошкой. Благо, руки крепко держались за спасительный валун и я быстро вскарабкался на безопасное место. Я почти не сомневался, что расшибу себе голову и красочно представлял, как треснет череп от удара о каменную плиту. Я знал, что когда-нибудь это произойдет, если не найдется иной выход…

На самом деле альтернативный план действий созрел уже на второй цикл сна-бодрствования. Я догадывался, что Урод посещает хижину не просто так. Я должен был узнать, кто или что так настойчиво влечет его каждый день. Однако войти в третью хижину, пока Урод оставался внутри, казалось невозможным. Он бы точно зарезал меня, забреди я на его территорию.

План заключался в том, чтобы проникнуть в загадочную хижину, пока все спали. Или делали вид, что спят. Мне предстояло добраться туда без трамвая. Около полутора километров. На свой страх и риск стать летающим деревом.

Двадцать пять циклов – вот сколько мне потребовалось, чтобы решиться на поступок.

На двадцать шестой вечер я подождал около часа после того, как трамвай отключил огни. Я взял обе бутылки с водой и засунул их по одной в каждую штанину, наглухо заправленную в ботинки.  Толстый медицинский справочник заправил в трусы под комбинезоном.  Таким нехитрым образом мне удалось поднять свой вес килограмма на три-четыре. Это был мой балласт. Хоть что-то, учитывая, что все эти дни у меня во рту не было ни крошки еды. Странно, но есть почему-то сильно не хотелось. Иногда в памяти всплывал образ сливочного пироженного с вишенкой, но это была лишь картинка, которая забавляла меня, как человека, который не помнит, как выглядит еда.   Возможно, в колодезной воде растворены какие-то пищевые добавки. Иначе, как мы протянули столько и все еще друг друга не сожрали? 

Я бросил тоскливый взгляд на свое прибежище, словно прощаясь, и вышел навстречу буре. Спина сразу надулась и захлопала на ветру, дышать стало трудно, в ушах свистело. С выставленным, словно бушприт, локтем, я двинул прямо на ветер и вскоре добрался до рельс, где встал на черные шпалы посередине пути. Теперь я сам за трамвай. Я расставил ноги пошире, упираясь боками ботинок в рельсовое железо. Каждый шаг давался с трудом. Вскоре я не выдержал, упал на четвереньки и понял, что так гораздо безопаснее. 

Мне понадобилось два часа, чтобы доползти до хижины Урода и еще столько же, чтобы добраться до третьего домика с падающим в пропасть деревом. Я не знаю, как преодолел этот путь, но  готов был пройти еще столько же, только бы узнать, что там внутри.

Я ворвался в чужую хижину, не церемонясь, без стука и голоса. Если честно, мне просто хотелось, наконец, спрятаться от ветра.

Пелена блаженного тепла внутри укрытия мгновенно сменилась леденящим ужасом. На лавке, прислонившись затылком к дальней стене у окна, лежало  человекоподобное и почти высохшее существо со зловеще синеватым оттенком кожи. Выше колен и до шеи оно было укрыто рванным куском мешковины. Огромные глаза, почти выпадавшие из глазниц на огромном безволосом черепе, сразу уставились на меня взглядом полным тоски и отчаяния. Длинный скелет едва умещался на лавке. На ногах практически не осталось мяса. Кожа обтягивала кости так, что вырисовывались все сухожилия и костные изгибы. Мумия, подсказала мне память. Именно так мне хотелось назвать то, что я увидел. 

Мумия с трудом подняла костлявую кисть, словно хотела дотронуться до меня.

- Калис….- вырвался умирающий голос из высохших губ. Рука без сил упала и свесилась с лавки, как мертвая. 

Калис! Имя обожгло меня кипятком. Не Карл, а Калис! Вот мое имя! Я бросился к Мумии, забыв, как секунду назад хотел бежать от неё без оглядки.

- Кто вы? – спросил я, склоняясь над огромным черепом с выпученными глазами.

- Брук…- с трудом произнесло существо, жадно пожирая меня взглядом.

Брук. Я лихорадочно копался в памяти, но увяз в темноте. Имя явно знакомое, но кто он?

-  О боже, - я понял, что Мумия умирает от жажды. – Хотите пить? Сейчас.

Я достал бутылку из одной штанины, открутил крышку и поднес к пересохшим губам. Огромные глаза оживились, вода потекла по вялому языку, выливаясь изо рта на пол, острый кадык на тонкой шее задергался. Питье придало Мумии жизни. Синяя рука поднялась снова, я пожал длинные костлявые пальцы.

- Я ничего не помню. Видимо, мы с вами знакомы. Вы можете сказать, как мы здесь оказались? 

- К..колодец, - выдохнула Мумия, тяжело опуская и открывая веки. - Ищи….К..Калис….

- Колодец? – словно эхом отозвался я. – Что там? Что в колодце?

Но Мумия больше не произнесла ни слова. Веки на большой голове закрылись и больше не открывались. Лишь легкое поднятие груди указывало, что существо еще живет. Вероятно, Мумия отдала всю свою энергию, чтобы сказать эти несколько слов и теперь провалилось в сон, чтобы зарядиться силой.

Вой урагана принес знакомое скрежетание железа. Сумасшедшая Стерва совершала утренний рейс. Я метнулся к двери и сразу во тьме различил желтый луч трамвайной фары. Вагон выл, делая долгий поворот на зигзаге скалы.   

Не теряя время, я укрылся под выгнутым деревом за стеной домика Мумии. Трамвай остановился ровно у хижины. Урод, как обычно, выбирался через заднюю дверь, а я в это время ловко нырнул в переднюю. Сумасшедшая Стерва едва повернула голову в мою сторону, но это лицо словно не умело выражать эмоции. На нем не было ни удивления, ни тревоги. Она лишь терпеливо дождалась, когда наш калека закончит схождение с трамвайных ступенек, а после закрыла дверь и покатила дальше.

Я бросил «спасибо» и с облегчением рухнул на жесткое сиденье. Только сейчас мне стало казаться, что вагон довольно старый.  «Ретро», всплыло слово в голове. Наверное, на таких катались предки…..Но из какого тогда времени я сам? Память вновь поворочалась недовольным опоссумом и ничего мне не ответила.

6.

В своем домике я сразу отковырял доски пола, наполнил пустые бутылки и уставился в темную воду. Еще раз опустил в неё руку до самого плеча, отчего мышцы едва не свела судорога. Что там может быть? И как, спрашивается, мне узнать об этом, если только не опуститься в глубину?
Я просидел на скамейке, поджав колени к груди, несколько часов подряд. Очевидно, что Мумия намекала на некие ответы в колодце. У меня остается три выхода. Разбить голову, пытаясь спуститься к лодке – это первый. Продолжать каждый день кататься на трамвае пока мы тут все не сдохнем от старости или какой-то катастрофы - это второй. Нырнуть в глубину на свой страх и риск замерзнуть в глубине секунд через десять-пятнадцать – это третий.

В конце концов, я выбрал последний вариант. Разделся, чтобы не мочить единственную одежду, сел голым на пыльные доски, свесил ноги в ледяную воду, посмотрел на звезды в брешах соломенной крыши и, попросив помощи сам не знаю у кого, сделал глубокий вдох, а после бухнулся прямым солдатиком в темную студеную неизвестность. Я погружался с открытыми глазами и так стремительно, словно к ногам привязали камни. В уме считал, чтобы прикинуть расстояние. Одна секунда примерно два-три метра. Досчитал до пяти и увидел в каменной стене колодца квадратный тоннель, в конце которого угадывалось желтоватое свечение. Я моментально ухватился за нижний край каменной подводной норы и без лишних раздумий устремился к чудесному мерцанию. Я понимал, что воздуха на обратный путь может не хватить, но дело сделано – назад не повернешь.

Тоннель был квадратным и настолько узким, что мне едва удавалось двигать руками, чтобы отталкиваться от боковых стенок. К счастью через еще три секунды (я продолжал считать) свечение заполыхало ярче. Еще пару толчков и я увидел конец каменного прохода и почти сразу всплыл в скальном гроте размерами чуть больше моей хижины. Я забрался на небольшую ровную площадку. Острые камни свисали с потолка и не давали выпрямиться в полный рост. На мокром камне каменного пола лежали две вытянутые лампы, похожие на палки. «Химические лампы!», вспыхнуло в голове. Они светятся из-за газа внутри!  Этот прорыв в памяти здорово поднял настроение. Я даже забыл, что едва не околел до смерти и мне по-прежнему чертовски холодно. Зубы стучали, но я улыбался. Я радовался таким мелочам, как ребенок, который находит потерянные игрушки.

Кстати об игрушках. Здесь же, между лампами я нашел синего медвежонка из махрового материала, моток веревки, а рядом с ними диковинный музыкальный инструмент. Он был вытянутым и тонким, как бамбуковый обрубок, а с одного конца превращался в воронку. На боку размещались три красных кнопки. Словно первобытная обезьяна (и такой же голый) я с интересом покрутил эту штуку, принюхиваясь к каждому концу, понажимал на кнопки, затем подул с узкого конца. Раздался интересный резкий звук. «Дудочка!», снова полыхнуло в голове. Ими играют пастухи, когда хотят себя развлечь.   

Однако после дудочки и ее чудесного звучания все мое внимание приковалось к небольшому черному кубу с прорезями по всем граням, из которых шел пар. Эта штука находилась далеко позади других «игрушек». Кто-то запихал ее под каменный альков в глубине тесной пещерки. Я сел на колени, подполз и достал дымящий предмет из каменной ниши. Пар изнутри согревал. Куб был теплым, но не горячим. Я прижал его к груди и несколько минут просто блаженно грелся, окутываемый теплыми испарениями, пока не заметил, что в нише осталось еще кое-что.

Бурый обрывок сморщенной бумаги. Я жадно бросился к нему. Сердце бешено заколотилось, когда я дрожащими пальцами развернул сложенный вчетверо лист с рванными краями. Передо мной была карта. Точнее, вырванный кусок карты. Вверху я прочел:

БАСАНАМ -2. План-схема сегмента 12.

На когда-то отсыревшем, а теперь сухом фрагменте карты совершенно очевидно угадывалась наша скала. Точнее, тот ее участок, на котором жил я с угрюмыми недружелюбными соседями. На плане-схеме изображался профильный срез отрезка скального плато, который – теперь я в этом не сомневался – был частью чего-то большего. Вероятно, частью некой протяженной инфраструктуры. На срезе сегмента 12 я быстро нашел домики. Свой, Урода, Мумии и красный прямоугольник с векторной стрелкой, обозначавший трамвай. Хижину Урода я узнал по черточкам, которые рядом символично отображали дерево. Под моей хижиной вниз уходила вертикальная шахта колодца с горизонтальным ответвлением в тупиковый грот, помеченный синим рукотворным крестиком. Колодец продолжался ниже уровня океана (синяя горизонтальная пунктирная линия сквозь весь рисунок), ответвлялся в еще несколько гротов и, что странно, не имел обозначенного дна. Один из подземных проходов соединялся с колодцем в хижине Урода. Других шахт-колодцев в секторе 12 не просматривалось. Выходит, мы с Уродом единственные счастливчики с доступом к питьевой воде.

Я перевернул карту обратной стороной, надеясь найти другие ответы. Что такое БАСАНАМ-2?  Куда должен был ехать этот трамвай по оборванным рельсам? Здесь я снова уткнулся в тупик, но то, что уже было на руках, вызвало бурю адреналиновых переживаний. Я даже забыл, что мне снова холодно. Закрыл глаза, заставил себя думать. Возможно БАСАНАМ-2 это какое-то поселение, а сектор 12 скальный перешеек, соединявший соседние острова или материки? В голове мелькали неизвестные картинки. Я увидел пальмы, пляж, прибой, солнечный день, яхты, деревянную пристань, пингвинов, голубое небо. Господи, что это? Что за чудесные видения хранятся в моей голове? Неужели за этим мрачным миром вечно темного неба с всходящей и заходящей луной могут существовать такие прекрасные места? Но образы стремительно ускальзывали, не позволяя ухватиться за ниточку, которая привела бы меня к полной самоидентификации. От прилива эмоций закружилась голова.

Я отложил карту, чтобы еще раз осмотреть синего медведя. Мохнатый зверь озадачивал. Память подсказывала категорию «игрушка», но я не был уверен. Какой больной на голову может играть со столь странной, хотя действительно приятной на ощупь тряпичной фигуркой, которая явно имитирует опасного хищника, пусть и лишенного всякой агрессии?  Кто-то сделал медведя милым, чтобы он вызывал положительные эмоции, рассуждал я, переворачивая игрушку верх ногами, принюхиваясь к ушам, трогая пуговичные глаза и пожимая поочередно каждую из четырех лап. Вероятно, эта штука как-то связана с удовлетворением сексуальных извращений у женщин, подумал я, и сразу вспомнил о Сумасшедшей Стерве. Моя память, а вместе с ней и мозги, работали странным образом, поэтому я допускал, что могу ошибаться. Но что, если эта игрушка действительно принадлежала нашей вагоновожатой?

Я вернулся к парному кубу. Он был сделан из легкого сплава и весил, вероятно, не больше четырех килограмм. Внутри явно находился источник энергии, который вырабатывал тепло.

Дудочка….Веревка… Карта….

Найденные артефакты все больше склоняли к мнению, что вещи спрятаны здесь не случайно. Возможно, это сделал я сам или та умирающая мумия из третьего домика. В загадочных вещах интуитивно ощущался путь к полному прорыву памяти. К тому, что здесь произошло. К ответу на вопрос: почему Мир это скала с трамваем, летающими деревьями и нами четверыми? И с бесконечным океаном вокруг, напомнил я себе. И лодкой с надписью «Басанам-2».

Думай, приказал я себе. Думай! Я закрыл глаза и промотал в памяти события последних двадцати пяти «дней». Трамвай, остановки, Урод, лодка, Мумия, скала, Сумасшедшая Стерва,  деревья, океан….справочник. Медицинский справочник  с обведенной заметкой о «синдроме Фуги»! Вот оно. Теперь я не сомневался, что этим загадочным доброжелателем был я сам. Это я обвел текст, зная, что лишусь памяти и начну сходить с ума. Это я спрятал карту и странные игрушки в скальный грот. Я не оставил записки с более подробным разъяснением просто потому, что у меня не было времени. Все, что я успел, это обвести нужные абзацы в толстой книге. Но зачем я спустил все вещи в грот, а не оставил в домике? Чтобы уберечь…от чего?

Если я прав, то Сумасшедшая Стерва, Урод и Мумия – не случайные персонажи моего кошмара. Мы все как-то связаны. Я использую игрушки, чтобы попытаться вернуть память своим соседям и возможно вместе мы вспомним больше, чем по отдельности.

Я собрался было уже плыть обратно в туннель вместе с пышущим паром кубом, но сразу понял, что пойду с ним на дно. Веревка! Черт, я (или кто-то) все предусмотрел! С улыбкой на лице я продел веревку через ближние щели, завязал узел покрепче, обвязал петлю вокруг медвежьей лапы, взял дудочку в руку, зажал сложенную карту в зубах и с другим концом отправился на поверхность. В хижине, стуча зубами от сквозняка, я заботливо упрятал сырую карту под толстый справочник, а после быстро вытянул куб с мокрым медведем на пол. Затем надел сухую одежду и потом долго грелся, забившись под стол в обнимку с добытым источником тепла.

7.

На левом крае неба всходила луна. В мире Скалы наступили двадцать седьмые сутки. Я удивленно открыл глаза. Видимо мне впервые за все время удалось по-настоящему поспать. Возможно всего пару часов, но этот сон наполнил меня удивительной силой. Казалось, я родился заново и теперь радовался всему, что видел. Убогому деревянному столу, толстой медицинской книге, грязному дребезжащему стеклу, худой соломенной крыше, грубо сколоченной лавке, синему медведю…дудке...Только сейчас до меня дошло, что в хибарке теплее, чем обычно. Я все еще обнимал куб с паром и теперь он попыхивал теплом намного бодрее, чем в пещере, хотя от испарений на стенах, на окне и двери- вовсю стекал конденсат.   

Блаженная улыбка новорожденного сияла на моих губах крайне короткое время. Сладкий поцелуй сна стремительно таял в отдохнувшем теле. Колючая реальность хищно проросла вокруг невыносимой явью. В мире Скалы нечто изменилось. Усилился ветер. Снаружи раздавался ужасный треск, похожий на артиллерийские взрывы. Я бросился к окошку и увидел, что количество летящих деревьев увеличилось на двадцать-тридцать процентов. Некоторые из них врезались в бок скалы и с разбитыми камнями падали вниз. Каким-то чудом мой дом еще не испытал рокового столкновения. Спасало то, что большинство снарядов пролетало все же выше крыши. Из окна же я заметил, что океан внизу не на шутку взбунтовался. Волны вздыбились на высоту пятиэтажного дома (в памяти вспыхнула мимолетная картина какого-то городка), а уровень воды значительно поднялся. Я не без оснований подозревал, что скоро эту чудесную (как относительно благо!), пусть и жуткую скалу может скрыть с головой. И тогда нам точно всем кранты. Никакая шлюпка не продержится  при таких волнах и пары минут. Да, скорее всего, и нет уже никакой шлюпки. Ее давно должно разбить в щепки.

Я понял, что медлить нельзя, наполнил бутылки водой, привычно засунул их в штанины в качестве балласта, запихал в правый карман дудку, обмотался вокруг плеч веревкой, обнял куб с паром , зажал синего медведя подмышкой и выбежал в бурю.

Желтый фонарь в ночи бил прямо в глаза. Истошно запищало ржавое железо, застонали рельсы, заскрипели старые механизмы, вагон с грохотом покатился навстречу. Я вовремя отскочил с пути,  трамвай остановился, двери открылись. С нетерпением  я ворвался в салон, весь взволнованный, на диком адреналине, бросил теплый куб на ближнее сиденье и, забыв об оружии Сумасшедшей Стервы, забарабанил кулаком по пластиковому стеклу кабины.

Блондинка оглянулась на меня вполоборота. Волчьи глаза пронзали ненавистью. Плевать, хочет убить, пусть убивает. Нам и без нее скоро конец. Вагоновожатая встала, ее рука предупредительно коснулась коричневой рукоятки револьвера в кобуре. Она сдвинула скользящую дверцу в сторону, я отступил на пару шагов и выставил перед собой синего и все еще сырого медведя. Игрушку.

- Послушай! – начал я быстро тараторить, потому что от этого зависела моя жизнь. – Я точно знаю, что эта странная штука принадлежит тебе. Какая-то игрушка, я полагаю. Для…ну, ты понимаешь, чтобы ты удовлетворяла свои сексуальные потребности. Ведь ты же не робот, нет? Я знаю, что не робот! Ты должна вспомнить! Вспомни, как играла с ней и кто ты на самом деле и что мы тут делаем!

В конце я уже откровенно кричал, ибо по ее реакции видел, что мой метод работал.

Каменное красивое лицо треснуло. Ну, или мне так показалось. Взгляд вагоновожатой пугающе растаял. Если это робот, то весьма качественная версия. Блондинка отвела пальцы от рукоятки.

 - Пруденс, – произнесла она с увлажненными глазами и взглянула на меня по-новому. Так словно знала тысячу лет.

Пруденс! Новое имя обрушилось не меня громадной волной-убийцей. Медведь не для секса. Он принадлежит девочке.

Я уронил игрушку на пол и рука машинально полезла в карман за дудочкой, которая на деле была мобильным устройством хранений медиафайлов. Я поднес «дудочку» к губам, пальцы легли на красные кнопки и нажали их в нужной последовательности: первая, третья, первая, вторая, первая. А потом я дунул в устройство. Из воронкообразного конца вылетел голубой мерцающий сгусток заархивированного файла. В одно мгновение он раздулся до объемного голографического изображения, занявшего практически все пространство между мной и Сумасшедшей Стервой, которую, как я теперь знал, звали Эммой и стервой она была не всегда, а лишь когда сильно злилась и если ее будили слишком рано до порции кофе.

Блондинка и я уставились на появившуюся в салоне трамвая белокурую голографическую девочку в синем комбинезоне, который отличался от моего лишь размерами. У нее были красивые кучерявые волосы ниже плеч и только слепой не видел, что она детская копия Сумасшедшей Стервы. Малышка стояла на фоне серебристой обшивки каюты с широким окном-иллюминатором межзвездного корабля «Козетта». Снаружи на расстоянии каких-то девяти сотен парсек от шестьдесят четвертой трассы, соединяющей Игловидные миры с Квазиколлапсирующими туманностями Охо, проплывала шикарная карликовая галактика Зеленый Головастик. Я знал этот маршрут. Теперь я знал все. Или почти все.

Я держал «дудку» так, чтобы запись не выпрыгивала за крышу, а помещалась ровно между нами.  Десятилетняя Пруденс по всей видимости не знала, что ее записывают и говорила с кем-то, кто не попадал в кадр.

- А там можно купаться? Я слышала на Басанаме плавают чудовища и купаться запрещено. 

- Там есть безопасные сектора с изолированными лагунами, – успокаивал голос за кадром. – Не бойся, Пруденс, ты обязательно похвастаешься новым купальником перед другими девочками. Ну или перед нами, если других девочек там не будет. 

- Зачем мы поехали так далеко от дома? – капризничала белокурая кудряшка, надувая пухлые губки. – Я уже устала ждать! Разве в нашей галактике нет планет-океанов?

- Такой нет.

- А чем она другая?

- Там особый климат. Понимаешь? Чтобы ты вылечилась.

Здесь запись обрывалась. Я смотрел на Эмму, пилота своего корабля, ошарашенными глазами. Все встало на свои места. Мы отправились на планету-океан БАСАНАМ-2 по наставлению сомнительного доктора, чтобы исцелить дочь моего пилота от неизлечимого заболевания, которое убивало ее с самого рождения, избирательно поглощало мозговые клетки в лобной доле. Благоприятный прогноз жизни одиннадцать лет. Два месяца назад ей исполнилось десять. Мы цеплялись за соломинку. Этого странного и амбалистого, как рестлер, врача с длинными волосами мы встретили случайно на одной из лун газовой планеты Рофа в звездной системе Старый Лис. Мужик, представившийся гуру межгалатктической медицины, уверил нас, что на БАСАНАМЕ-2, на этой отдаленной курортной планете, которая на девяносто восемь процентов покрыта океаном, а еще на два изрезана скальными плато и вулканическими островами, особая атмосфера. Редкие летучие элементы, способные блокировать работу еще более редкого вируса, который передался от матери в спящем виде, а после засел в мозгах Пруденс и вдруг проснулся. Девочка всегда имела проблемы с памятью, хотя и казалась сообразительной. В последние месяцы она часто падала в обморок, а порой у неё случались обильные кровотечения из носа – такие, что мы больше не могли брать ее с собой в дальние перелеты. Мы и тогда опасались ее брать , но речь шла о жизни и смерти. Лететь сюда было слишком авантюрной затеей.  Я всегда опасался планет с искусственной системой осевого вращения. Басанам-2, к тому же, был объявлен официально аварийной планетой, на которую запрещалось садиться, и нам всем мог грозить реальный срок за нарушение директив безопасности. Это громадное каменное тело с водной оболочкой толкал мощный подземный реактор. Очень нестабильный из-за множества внешних факторов. По сути, гигантская бомба, которая в любую секунду может взорваться или просто выйти из строя. И то и другое – катастрофа.

- Что с моей девочкой? –  экс-Сумасшедшая Стерва, а теперь Эмма, мой пилот, выскочила вперед и схватила меня за комбинезон. Больше на ней не было каменной маски робота. Она едва не плакала от переживаний, что хлынули на неё из тумана небытия.

- Мы остановились в секторе 12,  – вспоминал я, устраняя последние пробелы памяти.

- Пруденс хотела искупаться, – подхватила блондинка, смотря куда-то сквозь меня. – Мы остановили трамвай и пошли пешком по карте к лестничному спуску. Брук ушел вперед проверить дорогу. Он предупредил, чтобы мы ничего не бросали в колодец. Пресная вода внутри скал охлаждает реактор. Любой случайный элемент способен мгновенно разорвать химический баланс элементов и привести к непредсказуемым последствиям.

- Мы зашли в домик у дерева, – перехватывал я лоскутки прошлого. –  Я, ты, Пруденс и доктор. Пруденс бросилась к колодцу. Ты закричала, чтобы она не приближалась…   

- Она выронила своего медведя.

- Синего медведя, – я смотрел на игрушку, лежащую на полу между нами. – Из абарисового шелка и магнитарной синтетики. Реактивная смесь. Разумеется.

- Она хотела этого медведя потому, что он светился в темноте, - в голосе Эммы слышалось оправдание.

- И он упал в колодец с водой, которая прямо контактирует с самым нестабильным реактором в галактике.

- У Пруденс начался припадок, - вспоминала блондинка. -  Доктор остался с ней, а мы побежали к трамваю, чтобы подогнать его к домику. В тринадцатом секторе должен был находиться медицинский пункт. Но на пути раздалась сирена…

- В трамвае был план эвакуации для защиты от гамма-вспышки. – подхватил я, живо вспоминая , как весь мир БАСАНАМА-2 загудел от горизонта до горизонта, как на голубое небо налетели тучи и я бежал по шпалам , подгоняя Эмму, словно за нами гонится черт. – У нас было всего восемьдесят секунд, чтобы укрыться в гроте. Мы извлекли из трамвая барионный двигатель, чтобы защитить его от вспышки гамма-излучения.

- Ты нырнул в колодец с концом веревки, а я обвязала движок другим концом и отпустила его в воду, когда ты добрался до грота….Я не должна была оставлять ее! Мне нужно было возвращаться к дочери!

Эмма побледнела. В этот момент совсем рядом с трамваем раздался оглушительный треск. Мы оба присели по инстинкту, привыкшие к бесчисленным нападениям пиратов за долгую совместную жизнь в космосе. Теперь все встало на свои места. Трамвай был не просто трамваем, а эвакуационным модулем. Желтая точка на черном небе, которую я принимал за спутник, была вовсе не спутником, а межгалактическим кораблем, парящим в ожидании нас на низкой орбите. А то существо, которое я назвал Уродом, разумеется, было доктором. И если нам повезет, дочка Эммы сейчас должна быть в домике у дерева вместе с ним.

Мой пилот плакала, сопливила и продолжала убиваться, что оставила дочь с чужим человеком.

- Послушай меня! – встряхнул я блондинку. - Ты пилот. Ты должна обеспечивать эвакуацию. Без движка мы бы все здесь застряли навечно. А сейчас у нас есть шанс. Поэтому возьми себя в руки и помни, что я твой капитан. Это было мое решение. Я приказал тебе бежать к трамваю.  Я отвечаю за всех. Времени было в обрез.  А теперь я спрашиваю тебя: ты все еще мой пилот?

Эмма вытерла слезы и поднялась вместе со мной на ноги.

- Да, капитан. Я просто хочу вернуть Пруденс.

- Ты ее вернешь. Уверен, она жива. По крайней мере, гамма вспышка никого из нас не убила. А теперь помоги мне подключить движок и садись за штурвал.

С помощью монтировки, которая нашлась в кабине, нам удалось вскрыть средний люк в середине салона.  Под ним пустовала квадратная ячейка с множественными щелями по контактным граням. Я опустил куб с паром в аккуратную пустоту. Эмма с кресла вагоновожатой закричала, что энергосистемы запустились. Эвакуационный модуль готов к гипер-рывку.

- Отлично, теперь давай на своем ходу до Уро...то есть, до домика с деревом.

- Есть капитан!

Трамвай фыркнул железом, заскрипел боками, запищал пружинами и загрохотал круглыми железными колесами по рельсам. И пока мы катились в черноте космической ночи под дикое завывание ветра с  летящими перед фарами деревьями, я молился лишь о том, чтобы с Пруденс не произошли те изменения, которые поразили доктора и моего механика Брука. Желтая фара выхватила следующий зизгзагообразный поворот, а моя память стерла оставшиеся кляксы амнезии.

Гамма-вспышка застала меня, когда я всплыл из колодца. Я увидел перед собой блондинку, но уже смутно помнил ее. Она тупо посмотрела на меня и вышла из домика. Эмма оставила на полу синего медведя, дудочку и медицинский справочник – все эти вещи мы решили спустить в грот, хорошо зная, какие последствия могут быть при синхротронных изучениях подземных реакторов типа ДРУВС-5000, которые взрываются долго и красочно, отдельными энергетическими блоками, вылетающими из морской воды в небо, как пушечные ядра. Все эти вещи должны были помочь нам вспомнить, кто мы и что тут делаем, но все произошло слишком быстро. Я лишь успел сделать пометку в книге, а после по инерции сделал еще одну ходку в грот, чтобы спрятать там медведя и переносной блок хранения медиафайлов. Там же я спрятал карту. Но уже в гроте я не совсем осознавал, что делаю. Словно тело выполняло остатки программы, которую задал кто-то другой. А когда я всплыл во второй раз, то уже совершенно не понимал, что происходит. Я заделал колодец досками, уставился в книгу и просто читал одну и ту же заметку о синдроме Фуги, пока не вырубился от попыток самоидентифицироваться. Когда я проснулся, то был уже новым человеком. 

Трамвай страдальчески заскрежетал и встал у домика с деревом. Пока еще целый. Передние дверцы открылись с гидравлическим фырканьем. Мы выскочили в бурю одновременно. Ветер сбивал с ног. Еще секунда и мой пилот ворвалась в хижину первой, я тут же нырнул следом и захлопнул дверь.

- Пруденс! – воскликнула Эмма, но девочки мы не увидели, хотя услышали всплеск.

На лавке, прислонившись к стене, застыл окоченевший Урод. Из его разорванной груди выпирал потемневший край раздувшегося сердца. Из носа и ушей стекала густеющая кровь.

Мы подступили к каменным бортикам открытого колодца и заглянули в воду. От увиденного в горле у меня застрял комок. Снизу на нас смотрела дочь Эммы. 

- Мама! – радостно отозвалась девочка.

- Пруденс ! – Эмма наклонилась и дочь с фонтаном брызг выпрыгнула из воды в объятия матери.

Я видел, как выныривают из воды так изящно всем телом только однажды, на представлении дрессированных касаток. И вот снова.

Гамма-вспышка лишила ее чудесных волос, покрыла кожу зубастой акульей чешуей и срастила пальцы на руках и ногах перепонками. В такой шкуре она совершенно не ощущала холода в ледяной воде. В остальном, по крайней мере, с головой девочки все было в порядке. Пруденс, в отличии от нас, помнила все с момента катастрофы и даже успела изучить подводные коммуникации скалы, пока мы пребывали в состоянии паузы. Вероятно, она всплывала и под моим домиком, но стеснялась показаться в новом обличии.   
 
- Я больше не хочу никаких курортов, – пожаловалась девочка, пока мать с расцарапанными о шкуру руками душила ее в объятиях.

- Больше никаких. Обещаю.

На следующей остановке мы зашли в последнюю хижину. Механик Брук, превратившийся в живую мумию, был очень плох, но все еще узнавал меня и продолжал повторить мое имя, пока мы его затаскивали в трамвай и укладывали на деревянную скамейку рядом с Пруденс. Ничего, думал я уже как капитан, в медотсеке мы возвращали людей и из худших состояний. В наш век последствия синхротронных излучений в большинстве случаев обратимы.   

До полуарочного края скалы оставалось две сотни метров. Я наказал малышке Пруденс крепко держать Брука при взлете, а после встал рядом с водительским креслом и дерзко глянул в ревущий ураган.

- Давай, уноси нас отсюда.

- Есть, капитан.

Эмма включила рычажок, переключившись на энергосистему с барионным двигателем. Трамвайная панель управления со стрелочными ретро-спидометрами, зелено-красными уровнями заряда аккумулятора и кучей огромных кнопок перевернулась обратной стороной с тремя небольшими дисплеями и сенсорным экраном. Женские пальцы быстро задали транспорту эвакуационный режим, проложили стыковочный курс, ввели параметры стыковки с кораблем и нажали «пуск». Корпус вагона с внешней стороны закрыла герметичная оболочка из облегченного сплава. Покрытие выросло из брюха и закрыло нас со всех сторон, как жука-броненосца. По бокам остались лишь два длинных узких иллюминатора, из которых мы с ужасом наблюдали , как слева с наветренной стороны на нас двигается невероятных размеров волна.

Трамвай загудел, взвыл и нас вмиг прижало к сиденьям. Мы просвистели с искрами под колесами двести метров за полторы секунды и по оборванным рельсам взмыли в мокрую соленую тьму подступающего океана, как красивый управляемый снаряд. Эмма набрала высоту и сделала напоследок вираж над скалой. И когда на нее обрушилась всепоглощающая волна, мы были уже на полпути к орбите ожидающей Козетты.


 Конец.