Тамара и Валерия

Валерия с трудом успела заскочить в отъезжающую маршрутку – мысли кружились и завывали в такт снежным вихрям, не давая сосредоточиться на происходящем. Начало зимы выдалось убийственно ветреным. Каждый поход от дома до остановки маршрутного такси напоминал движение бойца, идущего в рукопашную и уворачивающегося от встречных пуль. Пока Валерии везло и она без особых потерь добиралась до остановки, если не считать вчерашнего снежного заряда, метко пущенного за воротник веткой тополя, когда до проезжей части, словно до передовой, оставалось совсем немного. Валерия села в машину, не заметив окружающих и продолжила наворачивать мысленные вихри. Она не обратила внимание на упершийся ей в бок тубус соседа и на запах тушёной капусты, который упёрся в неё вместе с тубусом.
"Тамара – гений? Какой она гений? Да она просто имбецил, который попадает в различные дурацкие смысловые казусы. Ну что-то, надо признать, у неё получается. Иногда даже гениально. Но это же такой мизер. Эти мысли сводят меня с ума. Хотя что это я говорю? Именно цикличность мыслей делает человека человеком. Это именно сумасшедший режет сцепляющие нас паттерны, распрямляя мысль до безобразия – такой безостановочный схизис".
Валерия наконец обратила внимание на бородатого дядечку, сидящего напротив, держащего в руках крупную настольную лампу и внимательно следящего за губами Валерии. Она поняла, что всю предыдущую тираду хотя она произнесла молча, но перебирала слова губами.
– Вы наверно разведчик? – сказала она с вызовом сидящему напротив.
– Почему вы так решили?  – Ничуть не смутившись, ответил бородач.
– По губам читаете.
– Это у меня профессиональное. Я дикцию актёрам нарабатываю. А у вас, несмотря на возраст, очень чувственные и волевые губы, – ответил мужчина и отвернулся к окну.
– А, вы весь мир своими замечаниями осветить хотите? – продолжила Валерия, явно намекая на светильник и продолжив:
– И какой это у меня обнаруженный вами возраст?
– Достаточный для того, чтобы не выносить свою внутреннюю злость во внешний мир. Тут и так хватает, – бородач кивком головы указал на буран, стелющийся вдоль дороги и играющий опавшими листьями как собачкой, которую приманивают вращающимся куском колбасы на верёвочке.
– По вам видно, что вы интеллигентная, решительная дама, которая не даст себя в обиду и которая будет стоять за свои принципы насмерть. Судя по вашей норковой зимней шапке – она куплена один раз и на всю жизнь. Скорее всего вы тоже педагог? – спросил бородач, оглаживая бороду всей пятернёй.
– Хм, вы почти угадали, я редактор журнала "Ойли". Вы придаёте форму звукам, а я – мыслям. Мне несколько сложнее. Слов всего приблизительно тридцать тысяч, не считая специальных терминов. А представьте себе, сколько мыслей могут состряпать горе-писатели из этих слов. Там миллионами, если не миллиардами пахнет, – уже без злости, ухмыльнувшись, ответила Валерия. И продолжила:
– А вы что, тоже поклонник Кадырова? Сейчас вся молодёжь надела бороды. Пётр их стриг, устремившись на запад, к культуре, а теперь мы вновь разворот делаем на восток – к праотцам, к дикости, – глаза Валерии блеснули от яркости сказанной мысли. На очередной остановке владелец тубуса и запаха капусты вышел, так и оставшись незамеченным в жизни Валерии. Она поставила свою чёрную, некогда модную сумочку сбоку, на освободившееся место, прикрыв её рукой, чтобы бородач не прокомментировал и её. Валерия уже три года как копила на новую сумку, но деньги на полке странным образом исчезали в трясине будней, не оставляя даже памяти о них. Зато теперь была хорошо видна новая шуба, подаренная директором на пятидесятилетие, пусть и не норковая, но из вполне хорошо выделанного каракуля.
– Кадыров – это конечно тренд, мальчишкам всегда надо было на кого-то равняться, а свято место пусто не бывает. Если свои богатыри сидят по печам, я надеюсь пока, то пусть будет так. Они же только бороды переняли, всё остальное у них от папки с мамкой. А у нас в семье особо ни кому не кланялись. Отец тоже носил бороду. Чтобы в советские времена не доставали, он всегда говорил, что Карла Маркса никто бритым не видел. Кстати, вы тоже на восток заглядываетесь. Вы знаете, что каракуль с тюркского переводится как чёрное озеро? Куль – Иссык-Куль и так да... – последнее слово бородач произносил бесконечно долго – но так и не успел договорить. Машина на очередном обгоне попала на подмёрзшую лужу, пошла юзом, протаранила всю встречную полосу, благо машин там было немного и они успели как стадо оленей обогнуть вдруг возникшее препятствие, и ударилась о парапет с одновременным сильным хлопком. Будто бы этим препятствием на пути у стада оказался охотник, который замешкался с патроном, но всё-таки развернулся и выстрелил в уже удаляющихся оленей.
Только сейчас Валерия расслышала визг молодой девушки, сидящей рядом с бородачом, одновременно её что-то больно ткнуло в грудь – это оказался светильник попутчика. Сам мужчина одной рукой схватился за поручень, а другой удерживал девушку от падения.
Водитель, молодой таджик, обернулся в салон и крикнул:
– Все живы!? – Через минуту пассажиры, кто кряхтя, а кто уже смеясь, вышли на проезжую часть. Таджик ругал дорожные службы, пассажиры ругали таджика. Валерия бросила на прощание бородачу, сунув ему в руки светильник:
– Прощайте, – как будто извиняясь за что-то.
Тот улыбнувшись, развернулся и пошёл напрямки через проезжую часть. Валерия не удержалась и схватила его за рукав:
– Консерватизм и правила – это не просто замшелость какая-то. Это – стратегия выживания. Нарушения правил – это пробитые колёса и жизни, – развернулась, и уже не оглядываясь, пошла на следующую остановку, потирая ушибленную грудь и оставив бородача недоумевать. По пути её мысли вновь вернулись к Тамаре, к её, до недавнего времени, литературной ученице.
Тамара Салтыкова пришла в поэзию уже будучи взрослым человеком, при этом она видела то, что остальные не замечали, но это видение у неё выражалось очень уж коряво. Если поэзия Валерии была точна как выстрел снайпера, каждое слово было подогнано как детали военной выправки офицера на параде на Красной площади, то стихи Тамары шли вкривь и вкось. Но в них чувствовалась какая-то сила, неведомая Валерии, как будто Тамаре дозволяли подключаться к неизвестным мощным источникам, сила сигналов которых не позволяла разложить такое количество увиденного, и перемешивала всё в некую мешанину. Но самое главное, если раньше Тамара прислушивалась к замечаниям учителя, то теперь она почувствовала свою силу и старалась довести собственное решение поэтической задачи до своего конца. И этого Валерия уже вынести не могла. Она всю жизнь положила на достижение гармонии между формой и содержанием. И это было сделано не для того, чтобы какая-то выскочка эту гармонию нарушала. А тут вчера ещё собственная старшая сестра Валерии Александра, прочитав тексты Тамары, заявила:
– А ты знаешь, Лер, а мне стихи Тамары больше по душе, чем твои.
"Вот козявка, да как она смеет! У меня тысячи часов начитки Ахматовой и Цветаевой, я все приёмы, все правила на уровне пальцев чувствую, а она этот кишмиш будет с моими произведениями сравнивать. Да ни за что я больше пальцем о палец не ударю, чтобы этой выскочке помочь. Сколько часов я потратила, чтобы отделить гнильё от нормальных ягод в этом Тамарином кишмише?.. Нет, не для таких заявлений!"
Рука непроизвольно вытащила телефон и набрала номер главного редактора журнала "Полдень" Натальи Передрягиной. Руки мёрзли, но какой-то внутренний голос заставлял сделать то, что уже было предрешено. Когда Валерия услышала длинные гудки, её каблук попал в трещину в асфальте, нога подкосилась, но что-то удержало Валерию от падения. Она выругалась и вновь прислонила руку с телефоном к уху. Послышался голос Наташи:
– Лер, ты чего там выражаешься?
– Наташ, я к тебе по делу, мёрзну, поэтому буду быстро. Ты же получила подборку стихотворений Тамары Салтыковой? – и сразу продолжила дальше:
– Будь добра, напиши отрицательное заключение. Там всё равно каша, а нам нужна чистая поэзия, незамутнённая домыслами. Земля, в поэтическом смысле, должна быть в центре вселенной. Ну ты меня понимаешь.
– Нет проблем, подруга. Мне тексты понравились. Но они какие-то не от мира сего. Так что я тебя понимаю, – подхватила Наталья.
– Отлично, в субботу увидимся в кафешке и поболтаем. До встречи, подруга, – Валерия злорадно отключилась. Но тут же вспомнив что-то, она вновь приблизила телефон к глазам и набрала номер редактора областного литературного сайта "Пламя" Ольги Заикиной. На этот раз природа смирилась, даже ветер как будто притих, прислушиваясь к тому, что было у Валерии на душе. Только пролетевшая мимо карета скорой помощи своим стоном напомнила о том, что боль является необходимой составляющей этого мира.
– Оль, привет! У меня к тебе небольшая просьба. Ты же меня знаешь как профессионала. И то, что я всегда отделяю зёрна от плевел. Ты, пожалуйста, вот что, напиши отрицательную рецензию на подборку текстов Салтыковой, – медленно, скрупулёзно проговорила Валерия, словно шуруп закручивая в голову Ольги.
– Ну вот, а я только закончила писать положительный отзыв, – подрезала Ольга, продолжив:
– Там, конечно, много проблем, но это очень свежо. А то графоманы жуть как надоели. И даже талантливые вроде бы поэты пишут об одном и том же. И мне кажется, что это то "одно" ты им определяешь? – добила Ольга.
 – Рушить – не строить! – выпалила Валерия, с трудом сдерживая ком, подкативший к груди, чтобы не выплеснуть его потоком желчи. Но ей нужно было решить вопрос. И уже спокойно Валерия добавила:
– Оль, я им ничего не определяю, я только немного направляю. Ты же знаешь, какой поток безграмотности сейчас валит на все литературные ресурсы. Рецензентов нет. Этот институт утрачен полностью. Приходится самой со всем справляться. Ну и ты не забывай, что я тебе даю уйму материала и вывожу ваш сайт на российский уровень, – уже железобетонно накрыла Валерия.
– Лер, а ты всегда уверена в своей правоте? – не удержалась Ольга.
– Да! Так ты дашь отрицательную рецензию? У меня руки замёрзли телефон держать, – жёстко проговорила Валерия.
– Да! – срезонировала Ольга и отключилась.
Валерия чувствовала свою правоту – ни единой капли сомнения у неё не было. Сеющий хаос поток постмодернизма заполонил литературные поля, подобно татаро-монгольской орде, захватившей Русь.
"Я делаю благое дело" – цементировало Валерию. Она, конечно, иногда задумывалась о том, что Аристотель объявивший геоцентризм единственно правильной точкой зрения, прополол все остальные взгляды, определив вид литературного поля на два тысячелетия. И приходилось есть одно блюдо, приготовленное с этого поля, пока у Коперника не возникло несварение желудка.
"Но это гораздо лучше, чем питаться сорняками" – считала Валерия. А Ольга поерепенится и сделает как надо.
– Такси, кому такси, – резкий голос сбоку заставил Валерию выйти из задумчивости. Хотя остановка была уже в десяти метрах, но желание согреться и отметить сделанное перевесило меркантильность. Валерия села на заднее сидение, вытянула ноги, сообщила водителю адрес редакции и расслабилась с чувством сделанного дела. И только боль в груди напоминала о том, что хаос нужно пресекать в его зародыше.
– Двигайтесь, пожалуйста, медленно, по правилам, – проинструктировала водителя Валерия. Но не успела она расслабиться, как телефонный звонок, нарушив правила, разрезал тишину. На экране высветился телефон Томары.
– Валерия Петровна, здравствуйте! Можно, я сегодня подъеду к вам в офис? Хотела показать несколько текстов и обсудить пару вопросов.
– Добрый день, Тома. Хорошо, в шестнадцать часов тебя устроит? – безразлично спросила Валерия.
– Конечно!

*****
В редакции Валерия отвлеклась от навязчивых мыслей – она из одного потока вихрей попала в другой. И он затянул её полностью, без остатка. Валерии нравилось это. Здесь она себя чувствовала режиссёром, дирижёром, демиургом. Пусть коллектив был небольшой, всего восемь человек, но этого было достаточно, чтобы ощущать свою значимость. Два молодых журналиста, блогер, корректор, верстальщик, рецензент и даже водитель поддерживали в Валерии эти чувства. Она особенно гордилась наличием рецензента – иногда приходилось печатать сторонние статьи, и тут без него не обойтись, как не обходится горький кофе без молока. В редакции всё было по своим местам: журналисты пишут статьи в ноябрьский номер журнала, корректор и верстальщик собирают октябрьский номер. Валерия, как вишенка на торте, обозревает всю ситуацию вместе – одновременно стыкует, разводит, решает. Журналисты уже давно научились мыслить синхронно с Валерией, и с их статьями не было проблем. Журнал давал множество аналитических работ о ситуации в поле литературы в целом и в отдельности в разных областях: традиционализма, модерна и постмодерна.
Валерия обвела стол взглядом, с сожалением уронила фоторамку, где она со своей сестрой Александрой позируют на пикнике, и начала расставлять предметы по местам – их было гораздо больше, чем могло уместиться на столе, и каждый раз, это была нетривиальная задача. Успешно решив её, Валерия наконец-то могла подумать о теме декабрьского номера журнала. Ей вспомнилось, что её подруга Валентина, вторая Валя, как они называли друг друга, рассказывала о приходе гриппа и необходимости заранее принимать антивирусные препараты.
"Есть! Мой журнал – это иммунитет современного общества. Прекрасная метафора! Мы отличаем бактерии постмодернизма, и ещё на воспалительном этапе, не давая развиться болезни, пресекаем их размножение. Нужно взять идею за основу, и вокруг неё сформировать пул статей. Есть!" – довольная, она откинулась на спинку кресла и расслабилась. Тихонько закрадывались мысли о том, что иммунитет – это только во вторую очередь борец с инфекциями, а в первую – это ответ организма на внешний вопрос, что иммунитет на самом деле ведёт диалог с внешним миром. Но Валерия закрыла на это глаза и фактически и фигурально.
Валерия Петровна, добрый вечер! – Валерия, открыв глаза, резко обернулась на голос Тамары, чуть не сбив светильник со стола.
"Сегодня у меня видимо день светильников" – пронеслось в голове. Она в круженье дел забыла про встречу. А теперь на неё вновь нахлынула волна противоречий.
"Тамара хотя и моя ученица, но гадкий цыплёнок", – она рассматривала молодую женщину, стоящую в дверях как будто впервые, точно собиралась её продать в полон и оценивала сколько сможет выручить за неё. Тамара – стройная, высокая, шатенка с любопытными глазами, которые пытались выпытать всю изнанку бытия. На Тамаре был недорогой, но стильный костюм, в котором чёрный разбавлялся жёлтым в той мере, чтобы показать всю глубину чёрного, в той же мере как космос разбавляется солнцем.
– Привет. С чем пожаловала? Новые тексты? – Валерия была вынуждена смотреть снизу вверх и поэтому села.
– Да. Но я к Вам привела дядечку. Он удивительный! Он стоял на улице и освещал её днём при помощи настольной лампы и одновременно читал мои стихи. Где он их услышал, я не знаю, но это было презабавно. Можно я его запущу?
– Ну, не знаю. Мало ли всяких шутов по улицам бродит, – не успела она договорить, как в дверях сперва появилась борода, а потом и весь попутчик из утренней маршрутки, он шёл, выставив вперёд светильник, и декламировал поэтический текст:
– Время – мерцающий круг, начало почти совпадает с концом. Обеды, поминки вокруг, и крутишь и крутишь помятым лицом. Поэт разжимает в спираль тот круг, придавая мгновеньям окрас. Кричит: хватит! в серую даль и небо трещит на пятнадцатый раз. Но уже становится вздох и тащит удавкою в омут слеза по нищим. Святой парадокс: чтоб ангелом стать, нужно пасть из гнезда! – узнав Валерию, он осёкся, но быстро собравшись, ещё громче продолжил:
– Чуть-чуть кислорода вобрать и кинуться в омут с пустой головой, пройти не замеченным. В Рай ещё не пускает Петров – постовой. Тогда разожмутся круги, и вспомнишь, как в детстве учился дышать, остатки трясины в груди и время напомнят про жуткую рать, – на последнем звуке он опустил светильник и замолк. Было видно, что рука была перенапряжена от долгого усилия.
– Вот так встреча! Моё знакомство с Тамарой и поход к вам совершенно случайны! Я и не сразу вспомнил ваше замечательное "Ойли". А вам нужно это чудное создание оберегать, – кивком головы он указал на Тамару.
– Она мне сказала, что она ваша ученица. Я, правда, не поверил – она вне правил! Извините, я очень устал, – и с этими словами он сел и поставил светильник на пол.
– Не знаю насчёт правил, но русский язык выучить не мешало бы.  Эта девушка мне всегда напоминала творческого браконьера. Она подобна золотодобытчикам-нелегалам, которые идут в верховьях реки в труднодоступных местах и хищнически разграбляют легкодоступную верхнюю часть золотой жилы. А когда туда приходит легальная артель, им там уже делать нечего, там всё разворочено, – врезала оплеухой бородачу Валерия.
– Чудная метафора, но есть ещё одна не хуже. Вы знаете, что критика заземляет, и чем больше вы критикуете Тамару, тем сильнее она становится. Вы же помните, что Геракл победил Антея, когда оторвал его от земли. И именно по этой причине римские легионеры насмехались над своими начальниками, чтобы отогнать духов и сделать их сильнее. Но чувствую, мне здесь не место, надеюсь, вы сами справитесь девушка, – бородач посмотрел с нежностью на Тамару, взял лампу в руки и встал.
–  А вы что, прохожих гримасничать учили? – решила добить Валерия гостя.
 – Да нет, знаете ли. Мне нравиться коллекционировать эмоции. Я провоцирую прохожих, они по-разному реагируют, я собираю их эмоции в ящичек, к которому со временем обращаюсь по мере необходимости в театре. Ну ваши эмоции мне видны и без светильника, – добавил он и вышел.
– Валерия Петровна, что с вами? Я такой вас не помню! – выпалила Тамара и села на место бородача.
– Я сама себя такой не помню, – зло подытожила Валерия и подумала:
"Я не помню, чтобы я делала когда-нибудь гадости... Нет, они на благо. Если Господь ничего не предпринимает, то это должна сделать я!"
– То, что он читал, это твой новый текст? О чём это? – уже вслух продолжила она.
– Да, я тут недавно подумала вот о чём. Большое количество поэтов погибли так или иначе на пике славы. Я недавно читала статью Юрия Казарина, посвящённую поэту Борису Рыжему. Он в ней рассказывал о том, что со временем в поэте соотношение между поэтом и человеком увеличивается в сторону поэта. Поэт со временем перестаёт ценить себя как человека и становится к себе безразличным. Но ведь были и такие, которые доживали до почтенного возраста, например Борис Пастернак, и, более того, становились как будто человечнее к концу жизни. И тогда у меня родилась метафора. Обычный человек живёт во множестве кругов разного качества: в круге своего быта, в круге семьи, в круге работы, в круге государства, в круге планеты, в круге солнечной системы, на худой конец. И только поэт размыкает этот круг, создавая смысловой НДС, смысловую прибавочную стоимость. Но дальше этот разомкнутый круг начинает уменьшаться в диаметре, напоминая собой воронку, поэт уже не успевает обращать на себя как на человека внимание и проваливается в неё. Но известно, что если успеешь сделать вздох и задержать дыхание, то можно проскочить горловину и выскочить с обратной стороны. Там снова эта воронка расширится и человечности в поэте прибавится. Известно, что Пастернак в конце жизни начал писать простым языком. Но, как говорится, чтобы начать рисовать простые, но гениальные пейзажи, нужно сперва побывать в шкуре импрессиониста, – закончила Тамара, как будто бы не свою, а уже чью-то чужую мысль, для большей весомости сказанного.
– Ну, что же, это всё, конечно, интересно, и ты, видимо, сейчас в стадии импрессиониста. Но многие ли выплывали? Не проще ли проплыть мимо воронки? Сверху всё лучше видно, – с усмешкой сказала Валерия.
Хотя ей тут же подумалось, что из центра видимость, конечно, лучше чем сверху. А внутри воронки самый центр и есть. Ей стало жутковато, Валерия поёжилась, и будто телепатически раскрылась дверь, сквозняком ударило в стол, разметав бумаги. Извиняясь, вошёл водитель, забрал остатки сентябрьского номера и, выходя, бросил:
– Я по стоматологическим клиникам развезу.
Валерия молча, с негодованием, глядела в закрывшуюся дверь.
– Но я больше по другому поводу, – резко скисла Тамара.
– Я хотела посоветоваться. Я разослала свою рукопись по нескольким конкурсам и редакциям. И у меня либо никакого ответа, либо отрицательный, – рассказывала уже совсем хмуро Тамара. Была видна вся болезненность ситуации. Тамара нервно перебирала листочки с текстами, что-то выискивая, потом оглянулась, увидела мусорку, встала и решительно швырнула их в корзину. У Валерии на секунду что-то сжалось, но вспомнив слова сестры об удивительности стихов Тамары, распрямилось вновь:
– Тамара, ты же биолог по образованию, преподаёшь в школе. Ты посмотри сколько жизни вокруг. Брось ты это не благодарное дело. К чему тебе эти воронки? Ты не попадаешь в поле понимания. Ну не можешь ни писать, пиши для себя, для своих друзей, вот для этого бородача, – кивнула в сторону двери Валерия.
– В биологии по-моему всё гораздо интересней! – железобетонно констатировала Валерия.
  – А как же журнал "Полдень"? У вас же там есть влияние? – как будто не слыша, выдавила Тамара.
– Ну какое влияние. В любом случае решает главный редактор. Я могу только пособить, чтобы рукопись попала к ней. Но я вовсе не являюсь твоим агентом, у меня своих дел навалом, – подытожила Валерия.
– Я ни в коей мере и не рассчитывала на то, что вы будете обзванивать журналы. Хотя, как я понимаю, это секундное дело, – всё ещё с надеждой смотрела Тамара, но тут в ней что-то сломалось.
– Извините, – Тамара выскочила из кабинета.
"Так оно и лучше. Расстались на такой нейтральной, недоговорённой, недозвучавшей ноте", – закрыла дверь Валерия.   

*****
Ночь выдалась не из лучших. Уже в двенадцать часов вечера Валерия получила емайл, где ведущее литературное агентство "Русское сияние" извещало её о том, что её ученица Салтыкова Тамара удостаивается премии и возможности за их счёт напечатать тысячу экземпляров своей книги. Оказывается, в своей рукописи Тамара поставила её как своего редактора и указала почту Валерии. И теперь про неё тоже знают в Москве. Ощущение какой-то недосказанности, какого-то подвоха тяготило и заставляло снова прокручивать одни и те же мысли, не давая уснуть. Матрас вдруг превратился в неудобный, подушка то ли в высокую, то ли в низкую – это зависело от того, на каком боку Валерия лежала. Её измученную даже не удивил звонок второй Вали в шесть утра. Хотя ранние звонки под страхом смертной казни были запрещены.
"Какие ещё инфекции разошлись по планете?" – с негодованием подумалось ей, и она нажала на кнопку ответа.
– Салтыкова покончила с собой! – секундная пауза разделила мир на две никак не связанные части. Прошлый мир как будто пропал, его поглотили тартарары. Обиды, смыслы, порядок – всё исчезло. Туда же провалился неудобный матрас вместе с чёртовой подушкой. И тут Валерию начало крутить. Но это была не тошнота. Это было не внутри. Оно исходило снаружи. Крутило всё быстрее, затягивая в центр. В голове прозвучал собственный голос:
"Если Бог не может это сделать, я должна это сделать сама. И я это сделала. И земля не помогла".
Вторым, наслаивающимся пластом звучал голос второй Вали:
– Я помню, она твоя ученица. А я знакома с её мамой. Она мне позвонила. Круг замкнулся.
– Что ты ещё знаешь об этом? – молча спросила Валерия, но, видимо, была услышана Валентиной.
 – Её мать сказала, что на экране компьютера было письмо из журнала "Полдень", где ей отказали в публикации, написав о бездарности текстов. Там разбирали какие-то строчки её стихотворения, явно насмехаясь над ней. Тамара оставила письмо, где написала, что бездарностям незачем впустую топтать эту планету и засорять воздух. Она написала, что разлетится на атомы и сложится во что-то более значимое и полезное.
– Во сколько это произошло? – вновь промолчала Валерия.
– Это уже было вечером, когда мать Тамары спала, наверно, в районе одиннадцати, она наглоталась таблеток, – как будто читала вопросы по невидимым губам Валентина.
– Она час не дотерпела, – прошептала Валерия.
– Что ты говоришь? – уточнила Валентина.
– Она час не дотерпела, до следующего емэйла – уже орала в трубку, что было мочи, Валерия.

*****
Уже позже утром Валерия узнала в какой клинике лежит Тамара и отправилась к ней на такси. Как она выяснила смерть ещё не была диагностирована. Валерия сидела на заднем сиденье такси, тело её было ватным, она явно не была готова к такому повороту. Час назад произошло полное обесценивание всей её жизни. В то время как жизнь Тамары приобрела космическую стоимость. Все тексты Валерии теперь выглядели как слежавшийся наст прошлого снега, тогда как стихи Тамары казались чьими-то следами на этом насте, указывающими путь. Пусть эти следы были заячьи, пусть они были путаные, но это были следы. И так или иначе их можно было прочитать.
Звонок собственного телефона звучал из другого мира. Валерия с трудом поняла что нужно нажать на кнопку, пока таксист ей что-то не крикнул.
– Алло. Привет. Ты мне скажи, как ты жить дальше будешь? – голос Ольги Заикиной звучал приговором из преисподней.
– Плохо, – ответила Валерия и выронила трубку.
Валерия правдами и неправдами проникла в палату к Тамаре, что-то наговорив про то, что она родственница и экстрасенс и что она, может быть, последняя надежда. Войдя, она тихонечко подошла, но при всей её внутренней крепости, к тому что она увидела, она была не готова. Тамара лежала абсолютно белая, вся в капельницах и в маске для дыхания. Она выглядела скорее каким-то сошедшим с неба инопланетянином. Валерия бестелесно села на краешек стула и взяла Тамару за кончики холодных пальцев. Так близко она еще не встречалась со смертью. Валерия, конечно, уже похоронила многих родственников, но они никогда не были в пограничном состоянии. А чтобы вот так держать смерть за руку...
"Мы боимся умирать, потому что у нас нет такого опыта" – выплыло откуда-то.
"Возможно, те кто проходят клиническую смерть и возвращаются, уже не боятся смерти. Это как с топором. Пока не умеешь рубить дрова, как-то страшно браться за него. А потом только свист стоит".
Валерия взяла в свою руку всю ладонь Тамары и её опять начало тошнить, опять появилось вращение вокруг, оно убыстрялось, стягивалось к центру, бурлило, и в последний момент Валерия вспомнила что нужно сделать вздох и задержать дыхание. И в это мгновенье она явственно услышала как вместе с ней делает вздох Тамара. А в следующий миг они вместе провалились в омут. Но она уже знала, что они выплывут...