Мое возлюбленное лицо

Во тьме был лишь один источник, притягивающий внимание. Ярко наряженная елка легонько тряслась от сильных порывов ветра, проскальзывающий из слегка приоткрытого окна сквозь тюль. Ветер в своем смелом путешествии прикасался ко всему, что попадалось ему на пути, и под конец, мягким облачком ложился на искаженное усталостью и безнадежностью лицо.

Глаза нещадно пекли из-за долгого взирания на светящиеся, переливающиеся разными новогодними цветами, гирлянды. Тишина заполнила все пространство, въевшийся в вены, раздражая своей сдержанностью и сухостью то, что желало подняться с глубин души и прийти на помощь, дать возможность перевести дух и поднять истерзанное ночными кошмарами тело с постели. Тишина раздирала душу на части, заставляла чувствовать себя жалким и слабым.

Тишина вела себя беспристрастно, словно это не она виновница его грешных, самоуничтожительных мыслей.

Нет, не подумайте, он любил тишину. Он был благодарен ей за покой, не вызывающий приступы гнева и отчаяния, но захватывающей своей неприступной безнадежностью весь его истерзанный разум. Он был рад, если его не донимали беспричинно пустыми, пытающимися привить жажду к жизни, разговорами, и молился, чтобы комната, в которой пребывала его старая, ничтожная оболочка, была погружена во мрак, нарушаемый лишь миганием гирлянды.

Он закрыл глаза, как испуганное дитя, едва уловив слухом чужое приближение. И в ту же минуту, дверь распахнулась и ослепляющий свет от люстры осветил все пространство, заползая даже в самые глубокие щели, гоня мрак прочь.

-Может быть ты хоть раз встанешь и позавтракаешь со мной? - раздался почти возле самого уха, женский, пронизывающей обидой и капризным тоном голос.

Он лишь плотнее сжал губы, дабы ни звука не выпустить изо рта.

-Ты слышишь меня или же опять, делаешь вид, будто спишь, погрузившись во сны, где как ты говорил, тебя преследует мое лицо? - полюбопытствовал наполненный предвкушением и озорством голос. - Эй, ответь мне.

Женская теплая рука легла ему на лоб и после съехала к волосам, нежно перебирая пряди.

-Перестань закрываться от меня. Взгляни на меня хоть один единственный раз, и я обрету покой. Прошу тебя… прошу… - жалостливо молил голос, и если бы он не понимал сказанных слов, мог бы подумать, что она просила о спасении жизни, не иначе.

Он бесшумно вздохнул, и весь подобравшись, вскинул рукой вверх, чтобы дотянуться ею к женской, гладящей голову, и буквально силой отодрать ее. После чего, он молчаливо перевернулся на бок и открыл глаза. На гладкой белой стене, танцевали праздничные цвета, сливаясь воедино и после расходясь для того, чтобы на миг потухнуть и через секунду вспыхнуть с новой силой.

Кажется, эти обволакивающие цвета уже были выбиты на его внутренней стороне век, так знакомо согревая унылое сердце.

-Хорошо. - произнес исчерпывающий себя голос. Через пару мгновений, раздались осторожные шаги, постепенно удаляющиеся от кровати. - Мне нравятся твои картины… - не смотря на расстояние, он слишком четко услышал, как ее тонкие пальцы скользят по разрисованному холсту, повторяя те движение, что ранее выводила его кисть. - Наверное, потому что, на всех твоих картинах изображена я… Я хочу верить, что ты все еще любишь меня. Что эти картины дарят тебе надежность, что мы всегда будем вместе… Они прекрасны… - женщина поставила картину на место и бросила взор на другую, валяющуюся в углу комнаты. - Знаешь, говорят, что красота в глазах смотрящего…

-Уйди и оставь меня одного. - сказал он, и в недоумении слегка подвис, не ожидая, что его голос прозвучит так холодно и грубо. Его, хоть и распирала вина, извиниться он не мог. - Просто уходи. - повторил он, оставаясь все в том же положении.

Ответом ему послужила тишина. А вскоре к нему донесся судорожный вздох, полон невысказанных чувств.

На пару минут повисло напряженное, бьющие по нервам, молчание, а после в пустоту было произнесено:

-Я думала, что ты хочешь лишь меня. Хочешь, чтобы я осталась с тобой. Навсегда. - пол заскрипел под тяжестью душераздирающих шагов, несущих хрупкое женское тело к ложе. - Разве это не так? Я заблуждаюсь? - не дожидаясь ответа, женская рука опустилась на плечо, трепетно пробежалась по ней кончиками пальцем и прильнула к раскрытой ладони, вмиг схватившись за нее, и дернула вялое тело на себя.

Они оказались напротив друг друга, лицом к лицу. Их больные взгляды встретились. Для нее это было, как освобождение от боли и страданий, а для него это было, как поднять глаза к желтому ослепительному солнцу и надеятся, что глаза привыкнут.

-Я знаю, ты обожаешь смотреть на меня. Ты боготворишь это лицо. - женская теплая рука легла на мужскую скулу, и большим пальцем погладила сухую кожу. - Поэтому я здесь. Ради тебя. Ради твоего удовольствие. Ради твоего вдохновение. Ради поддержания твоей жизни. Скажи, - чужое лицо постепенно стало приближаться, и он усилием воли, заставил себя не дернуться. - что ты здесь для меня… - сделав паузу, она нервно сглотнула и продолжила: - Оставь возможность лицезреть и любоваться этими картинами кого-то другого. Ведь у тебя есть живой оригинал…

-Никто не должен видеть этот лик, кроме меня. - взбешенно выпалил он, отодвигаясь подальше. Женщина лишь некоторое время пожимала рукой воздух, и вскоре бросив это дело, опустила руку.

-Картины не помогут прогнать тоску, не помогут твоему сердцу. - с превосходством, наделенным лишь избранных, сказала она, и усмехнулась.

-Картины холодны, равнодушны ко всему. Когда ты прикасаешься к ним, ощущаешь лишь приятную, гладкую поверхность, заставляющую кожу задубеть. Они не умеют говорить, не умеют следить за тобой, не лезут к тебе в душу. Они бездушны. Они просто декоративный предмет, не способный заменить живое тепло чьего-то тела. Для них ты их создатель, их единственный повелитель, тот, кто может делать с ними что угодно. Их даже можно упоенно сжигать, и они ни слова не скажут… - выговорил он, и оперся головой о голую стену. Она стояла затаив дыхания. - Но ты другая. Ты что-то, что я не могу в полной мере понять и принять, и одновременно, ты что-то, что я не в силах отпустить… - обхватив себя руками, он спросил: - Чего же ты ждешь от меня?

Подняв голову, он наблюдал, как ее лицо неторопливо приближается к его. На ее прекрасном, оборожительном, напоминающему несравненный цветок, лике, появлялась лукавая улыбка.

-Я жду тебя. Я живу ради тебя, и знаю, ты живешь для того, чтобы чувствовать мое трепетное тепло. - соблазнительно растягивала она слова.

-Твое тепло сжигает меня до самых костей. - ответил он, поглядывая на елку, словно прося взглядом ее о помощи. - Единственное, что не дает мне сойти с ума и разжигает во мне вкус жизни, это новогодняя елка. Она… напоминает мне ее дивный, слегка причудливый, но такой милый сердцу, характер. - мягко говорил он, с наслаждением копошась в памяти и отыскивая там, ту, что звучала в каждом его стуке сердце, в каждом вздохе.

-Хватит. - резко сказала она. Нависнув над ним грозной скалой, женщина вдруг опустила момент, когда фальшивые эмоции спали с ее лица, и он смог увидеть то, что она действительно чувствует. На дне ее ослепительных, сияющих глаз горел дьявольский огонь. - Она не существует. Ее нет. Но я здесь. Я здесь ради тебя. - настойчиво, с едва удерживающим гневом провопила она. - В твоих воспоминаниях и мыслях должна быть лишь я одна!

Он безразлично метнул на нее взор, и она не сдержавшись, метнулась к картинам. Он остался неподвижен, с беспристрастным лицом, даже тогда, когда она схватившись за недавно законченную картину, посмотрела на него и яростно начала разрывать ее на части.

Ему казалось, будто рвут его душу на мелкие куски. Боль и отчуждение накрыли его, наполнили маленький сосуд в груди до донышка, и он почти не мог дышать. Легкие разрывало от режущих звуков, рвущегося холста.
Она остановилась так же внезапно, как и вспыхнула. Разорвав последнюю картину, женщина тяжело дыша, сгорбилась и уставилась на него.

Переступив ошметки поблескивающие на фоне темного паркета, она дошла к нему и впилась своими невозможными, похожими на засасывающую дыру, глазами.

-Ты обязан любить меня. Для тебя я должна быть единственной любовью… - она задышала так, словно пробежала марафон. - Это лицо ты можешь видеть каждый день. Не уходи за ним в свои воспоминания.

-Ничего более мне не остается. - ответил он безжизненно. - Ты не она. Ты не моя любовь. Ты всего лишь индикатор, удерживающий меня на этому гнусном свете против моей же воли. Моментами я благодарен тебе за это, но сейчас не тот случай.

- Но ты нуждаешься во мне. - сказала она так будто пыталась это доказать себе, а не ему. - Ты сам подтвердил, что живешь благодаря мне! - женские глаза снова нашли его и настойчиво впились в них, стараясь пробиться сквозь удушающую глыбу льда к разуму и завладеть его сознанием, выключить все функции и оставить лишь то, чтобы отвечало бы за любовь к ней. - Ах… - сдалась она. Ее плечи вдруг понуро опустились, с язвительной, мстительной девушки она превратилась в крошечный нервный комок, подрагивающий от осознания своей же глупо совершенной ошибке, об неудавшийся выдержке и тому, что причинила боль ему. Она походила на сломанную куклу, болтающуюся между гранью безысходности и понемногу тлеющей надежды. - Извини… Прости меня. Я… не хотела… - жестом указала на оставленный порванный хаос на полу, и после быстро перенесла все свое внимание на елку. - Выключи гирлянды, хотя бы днем… Не говоря уже о том, что они горят все лето… мне очень жаль… - вдруг сказала она и несмело улыбнулась.

Он ничего не ответил. Когда она вела себя подобным образом, очень сильно припоминала ее. Иногда, ему удавалось обмануть свои глаза и сердце так, чтобы они думали, что она вернулась и это именно то, что ему нужно, но душа протестовала против всему, что тонкой ниточкой тянулась от этой женщины к нему,  в попытке отыскать себя и залечить раны. Влюбить в себя.

-Завтрак будет на столе… я пойду… прогуляюсь… - проговорила она и изнуренно поплелась к двери. Остановившись у порога, она обернулась и сладко промолвила:  - Я люблю тебя. - подождала пару секунд и не дождавшись ответного признания, исчезла во мраке.

Погрузившись в тишину, он заговорил:

-А я люблю лишь твое лицо, безнадежно, беспрецедентно люблю его. Но никак ни тебя.

Он знает. Скажи он ей это, она бы радостно улыбнулась и ответила "Ничего страшного" .

Она была сильной. Добивалась своей цели. Была, тигром преследующем свою добычу. Он подолгу пребывал каждый раз в замешательстве, от того, насколько сильной она являлась. Какой непоколебимой и нерушимой была. Что до сих следует за ним словно его тень, что остается с ним несмотря на воспалившиеся раны и душераздирающую боль. Что любила его больную душу, которая ненавидела ее, но и не могла отпустить. А все потому, что если он потеряет этот возлюбленный лик, то его проглотит тьма и смерть.

А может потому, что она слишком роскошно льнет к нему, обжигает, отрезвляет, и медленно, со вкусом, убивает.