Тенец плачущих звезд. Продолжение 1

 http://proza.ru/2020/07/30/181

    ”Мама!” - заплакал кто-то , кем он был сейчас, но на мгновенье прояснённое сознание отказалось ассоциировать себя и маму с этим кем-то, и он замолчал. Мысли путались, пытаясь найти выход, пытаясь сделать вид, что ищут выход, потому что выход был один: он, этот единственный выход, валялся здесь, где-то рядом, его надо было только отыскать в темноте. Руки, как будто они жили отдельной, независимой от тела жизнью, тщательно ощупывали все вокруг, пытаясь помочь своему хозяину вновь обрести смысл существования и встретить наступающий день  с ясной, хорошо поставленной задачей - найти где и на что выпить. Задача была не из простых, так как с каждым днём это становилось все труднее и труднее сделать: без спиртного он встать не мог, а спиртное само к нему не шло. Как на зло руки ничего не нашли, хотя он смутно помнил, что вчера, или по крайней мере совсем недавно, отшвыривал от тебя недопитую бутылку. Он  вроде как это точно видел - бутылка летела. Вот только куда? ”Твою мать, - грязно выругался он и встал на четвереньки. - Ты где, сука?”. Потряс головой, попробовал подняться, завалился на бок, опять встал на четвереньки, отполз в угол и помочился.

     С трудом добрался назад до матраса. Сел. Было холодно. Знобило. Трясло так сильно, что голова ударялась о стену. Удары привели его в чувство, осознание своей беспомощности перед этими стенами, этой вонью, этим провалившимся матрасом привели его в такую  ярость, что он завопил: ”Ненавижу! Всех вас ненавижу!!!” Кого всех, поимённо, он не знал. Так, в целом - всех. Всех, кроме мамы и бабушки. Крик состоянию помог: как обычно после истерики пришла усталость - дрожь хоть и не унялась, но ослабла, и он уснул - ну как уснул - забылся, уснуть не давал голод.  В забытье опять приходила мама. Он вздрогнул и заплакал.

     Утро навалилось своей безысходностью. И воспоминаниями. Именно память стала причиной его сегодняшних бед: нет, не память, а чувство вины. Он в который раз перебирал события Того Дня, пытаясь найти ответ, мог ли он что-то изменить. Он опять и опять видел лицо мамы, слышал её смех. Этот смех иногда пугал Митю, да и бабушка сердилась, когда мама Так смеялась. Сколько тогда ему было? Около семи с половиной лет, он только пошёл в школу. Они к тому времени уже жили у бабушки, и его две самые близкие женщины нередко ссорились, вернее мама ссорилась с бабушкой, а та, в свою очередь, пыталась с ней о чём-то спорить, а потом плакала, и Мите было ее бесконечно жалко. Мамы часто не было, он скучал, а когда она появлялась, пытался всеми силами удержать ее от следующего ухода: ведь это дети виноваты, когда взрослые уходят, так ведь? Он задавал этот вопрос бабушке, но бабушка молчала. И плакала. Она вообще много плакала - ему казалось, что всегда, поэтому с мамой  было веселее. И интереснее. Мама любила звёзды и водила на крышу. Она рассказывала ему сказки, но теперь он думает, что она говорила тогда о своих собственных мечтах. Или желаниях. Он так с этим и не разобрался: трудно в семь с половиной лет отделить взрослую мечту от желаний и не спутать это со сказкой. Мама говорила, что она умеет летать и обещала научить летать его:”Но потом”. Они вообще много чего откладывали на ”Потом”, и он любил эту неопределенность во времени, дающую ему надежду, что мама будет с ним: ”потом”, это ведь и завтра, и послезавтра, и  после послезавтра , и всегда.

    Тот день был особенно хорош: тёплый, солнечный, обещающий ласковый и звёздный вечер, - и если вдруг мама придёт, то они пойдут гулять на крышу, и ей нужен будет слушатель. А он готов был слушать ее бесконечно. И слушаться. Ведь он был тихим, воспитанным мальчиком, во всяком случае - очень старался им быть.

     Они действительно очутились на крыше тем звездным вечером, пришедшим на смену солнечному дню, и мама опять мечтала. Раскинувши в стороны руки, она кружила вокруг Мити, смеясь и разговаривая с небом. Митя испугался - такой он её ещё не видел - и заплакал. ”Ну что ты, глупенький, - присела на корточки рядом с ним мама, - ну что ты плачешь? Я учу тебя быть счастливым, я учу  тебя танцевать со звёздами. Посмотри на них, разве ты не видишь, что им нравится мой танец? Давай танцевать вместе”. И они, взявшись за руки, кружились, смеялись и болтали с небом. ”Мама, смотри, - кричал Митя, бегая по кругу, изображая ни то самолёт, ни то птицу, - я умею, я умею как ты.” ”Да, милый, ты умеешь как я, - эхом отозвалась мама, подхватывая его на руки. - Я люблю тебя, малыш,” - прошептала она ему на ушко и заплакала. Митя ладошкой вытер первую слезинку, потом другую, потом следующую, потом заплакал сам. ”Ну вот, ты опять плачешь, что же нам с тобой делать?” - улыбнулась мама и замолчала. Она молчала долго, он даже уснул, но проснулся от ее смеха: ” Я знаю, что нам делать. Мы улетим. Мне не хочется больше здесь быть. И тебе не надо - холодно здесь, неуютно”. ”Но ведь я не умею летать”, - возразил ей Митя. ”Не тревожься,это просто, каждый может это сделать - не все решаются. Но ты ведь храбрый мальчик? Будет немножко страшно, но ты не бойся, я буду рядом.” Она прижала его к себе,  помолчала. Митя почувствовал, что мама дрожит: ”Тебе холодно?”. ”Нет милый,  мне хорошо. Послушай, - продолжила она, - там, куда мы улетим, там будет совсем по- другому. Все по- другому. И если вдруг мы потеряемся, нет мы не потеряемся, но если вдруг, ты ведь знаешь, ты ведь будешь всегда знать, что я люблю тебя? Ведь ты правда знаешь, что я очень  тебя люблю?”. Митя не ответил, он устал и ему вовсе не хотелось никуда лететь, особенно туда, где можно потеряться, но он побоялся спорить с мамой,  а вдруг она улетит одна? Обидится, улетит и не вернётся? Нет уж, лучше с ней, но надо быть настороже и не потеряться, как когда-то давно, когда он был совсем маленьким. Ну и натерпелся он тогда страху, но ведь нашёлся в конце концов, вернее бабушка его нашла. Вот и сейчас найдётся, если что. Но вообще-то то он не собирается теряться, что за глупости мама говорит, а ещё взрослая тётя называется. ”Ну что? Готов? - колокольчиками рассыпался мамин смех. - Давай ручку. Пора.”

     На этом месте он всегда хотел остановиться. Остановить действие, время и саму жизнь.  Он так и не научился не думать об этом днями, месяцами, годами - всегда. Не вспоминать, как они побежали, взявшись за руки: сначала медленно, потом быстрее, потом совсем быстро. Митя не поспевал за мамой, а она, не замечая этого, тащила его за собой так настойчиво, что он споткнулся, или сможет и не споткнулся, но ему было очень, очень страшно. Он заревел и выдернул ладошку из маминой руки. И в этот же момент она прыгнула. И ее не стало рядом. Больше никогда.

     Так он остался один. Мальчик семи с половиной лет, один на огромной крыше, наедине со звёздами. Просто потому, что выдернул руку. Струсил, не удержал, предал. Так он знает сейчас. А тогда он просто искал ее глазами и терпеливо, с опаской ждал, думая, что она сейчас полетает, вернется за ним и отругает, наверняка отругает, что ослушался.

    Потом была бабушка, много плачущих людей, каких-то тёток, слезно прижимающих его к себе. Он чувствовал их противный чужой запах и злился на маму, что и летать не научила, и с собой не забрала, а ведь обещала.
    Когда  однажды он спросил бабушку, вернется ли мама, она сказала странное слово ”умерла”, а он ее поправил: ”Улетела”. На том и порешили. Никогда больше он к этому вопросу не возвращался. Но ещё долго-долго ждал, помня ее последние слова: ”Ведь от тех, кого любишь, - размышлял он,-  насовсем  не уходят?”.

http://proza.ru/2020/12/21/196