1. 9. История на ночь

На небеса надвигалась темнота. Она неумолимо похищала краски дня и воцарялась над полями и лесами. Подавленные ее неподъемной массой, уставшие былинки клонились к земле и терялись в забытии. В воздухе, несмотря на старания слабеньких ветров, все еще висел тяжелый запах пожара. Он отпугивал многочисленных ночных жителей от разрушенной деревни, побуждая их искать пропитания где-нибудь подальше. Так, маленький грызун, которого в темноте никто не мог рассмотреть, бежал прочь от неприятных запахов, чтобы оказаться на кромке леса, куда ранее заходить побаивался. Привлеченный невидимым источником тепла, он, заинтригованный, тянулся к нему своим носиком. И вдруг его взгляд замечает совсем рядом движение. Перепуганный насмерть он замирает, уставившись в глаза грозного кошачьего хищника, погубившего многих его родных. Грызун уже приготовился к худшему, дрожа всем своим маленьким тельцем, но тут внезапно он осознает, почему же смертельного броска не последовало: потухший огонь жизни в глазах чудовища подсказал, что мертво оно было уже давно. А вот носящий его чучело наподобие шлема воин здравствовал и поныне, поэтому молниеносным движением отшвырнул зверька прочь, чтобы не отвлекал от дозора.

Таинственным источником тепла был темный – темнее ночи – шар невидимого пламени, который создали два колдуна для обогрева отряда. Он завис в воздухе в полуметре над землей и был столь притягателен, что даже окружающие стоянку молодые и посему еще глупые березки тянули к нему свои кудрявые ветви. Расположившаяся рядом с невидимым костром троица уныло смотрела в равнодушные небеса, кое-где стыдливо прикрывающие выступившие звезды облаками. По плану им предполагалось крепко спать, отдыхая от изнурительных забегов и прочих тяжб наемнической жизни, но, как это обычно бывает, сна не было ни в одном глазу. И вот тогда командир отряда, не поднимая с глаз тяжелый красный капюшон, сказал так: «Михалыч?» Ответа не последовало. Тогда он нашарил среди травы и опавших листьев маленькую веточку и бросил в темноту: «Михалыч, знаю же, что не спишь».

– Не сплю, – раздосадовано протянул сказочник.
– Я тоже, – пожаловался Келласт. – Надо с этим что-то делать.
– Ты предлагаешь сейчас к этому ренегату-Луи домой наведаться, чтобы застать еще тепленького? – осторожно предположил собеседник, позвякивая цепями.
– Не, – от такого предложения седобородый сморщился и прижал к себе, как любимую игрушку, свой огнестрельный посох.
– А зачем тогда… понятно, просто из вредности пинаешь остальных: вдруг они спят, когда у тебя сна ни в одном глазу.
– Не-е-ет, – протянул Келласт, соображая, какой бы еще мотив придумать началу разговора. – Расскажи-ка историю.
– Какую еще историю?
– Эпичную, – вытаращил глаза глава. – Такую, чтобы прямо вдохновляла. Легенду, вот.
– Всего лишь эпичную легенду посреди ночи? – саркастично передразнил его сказочник.
– Чтобы драки были, да позрелищнее пусть, – подал голос часовой.
– Ты там не отвлекайся давай! – остудил пыл Арчибальда Келласт.
– Все, это все требования? Фобос?
– Без разницы, не буду вслушиваться. Но твой голос меня успокаивает.
– Быть может тогда, чтобы не было никому обидно, порядок, что итак соблюдался не всегда, в дежурствах следует нарушить? – предложил воин.
– Рационально, – только и пожал плечами колдун и, прежде чем кто-то другой успел среагировать, пополз к месту дозора – а на его пригретое место плюхнулся Арчибальд и уставился примерно туда, где должен был лежать сказочник.
– Я же не вижу ничего, – спустя какое-то время выдал тот, поняв, что отвертеться не получиться. – А костер разводить чревато – привлечем дракона.
– Да ты по памяти все читаешь, хватит заливать! – завозился Келласт, устраиваясь поудобнее. – Фоби, придумай что-нибудь, пока он не начал делать вид, что уснул.

Снова завозился Арчибальд, возвращаясь на место дозора, пока колдун пытался устроить, как бы обеспечить освещение чтецу. Тот же, смирившись с судьбой рассказчика (которая ничуть его не отталкивала – просто показательно кривил душой), начал перебирать в памяти подходящую историю, которых было в количестве пребольшом. И вот, когда к нему протянулась ветвь березы, на конце которой горел холодный огонек, освещающий колени прислонившегося к ее стволу сказочника, начал:

– Много чего всплывает в памяти, – медленно и загадочно, листая страницы внушительной книги. – Но поведаю я вам историю о Кахе, герое давно ушедших времен.
– Никогда не слышал о таком, – скептически произнес снова поменявшийся местами с Фобосом Арчибальд.
– А следовало бы, – укоризненно покачал головой сказочник. – Ведь история эта составлена из тех крупиц, которыми долетели до наших времен Сказания о Храбрых.
– О, а вот это дело, – аж присел Келласт. – О деяниях Храбрых нашему брату всегда послушать полезно.

Кротко вздохнув, искренне порадовавшись, что завладел вниманием слушателей, сказочник, наконец-то начал повествование.

«Неисчислимы года, отделяющие нас от того легендарного времени. Мир был похожим на наш как две капли воды, и отличался во всем. Молод и полон чудес, а по земле ступали столь невиданные существа, что ни одна летопись не сохранила их описаний. Цветущим раем он был тогда – но люди были лишь безвольными рабами тех, кому сад принадлежал. Выстраивали на костях людских цивилизации тираны, а по земле, храня их благополучие, расхаживали титаны.

История наша началась много после зарождения человечества и задолго до того, как оно, наконец, истерзанное, подняло головы. Не ведал еще никто о Храбрых, да и Последний герой не начал великий свой поход. Тогда в одну из холодных ночей в дверь хижины маленькой деревеньки, где жили рудокопы, постучался незнакомец. Не на шутку перепугались ее обитатели тогда: целых две семьи, что сгрудились около костра, горевшего в центре дома. Запоздало затаили дыхание собравшиеся: наверняка приметил давно гость незваный дым, что из-под крыши шел. Не послушали они советов стариков: гасить всегда огонь задолго до заката, пусть и рискуя простудиться ночью – беду лишь жадность до тепла накличет. Схватились мужчины за оружие, кирки и молоты коим выступали добротные – не дозволялось больше ничем владеть людям тогда. Выведали: стоял за порогом некто, Кахом представившийся – что, якобы, странник он издалека и ищет где укрыться на ночь. Хотели послать его куда подальше – да тут взыграло в людях то, что человечностью зовется: недосуг в столь недобром крае в приюте брату по крови отказывать. Впустили они незнакомца, да побыстрее дверь закрыли, чтоб напасть какая внутрь не проникла.

Ударил в ноздри Каху запах многих тел, что в страхе жили в тесной хижине – не перебивался дымом он. В отсветах костра блестели их глаза, на незнакомца с испугом и интересов взирающие. Первым делом гостя накормили – налили миску целую похлебки из кореньев, которые люди с трудом, но находили от шахт неподалеку, в лесу зловещем. Поведал тогда Ках рассказ свой, посоветовав, впрочем, сперва детям молодым уши прикрыть. Родом был он из далекой деревни возле озера великого, где собирали люди крабий шелк на нужды своих господ. Из поколения в поколение тянули они драгоценные нити, оставляемые кошмарными тварями на дне озера – а юрдири, хозяева людские, забирали ежемесячно урожай по пять возов. Суровы были меры их: не всегда поспевали мзду собрать за существование свое. В один из дней расплаты забрали великие юрдири мать Каха и отца и отдали на растерзание крабам-шелкопрядам, что, видать, обленились из-за голода – да и людям наказ зловещий не оскорблять впредь хозяев скудным подношением. Обозлился тогда Ках – не передать словами – подкараулил ночью и убил надзирателя, одного из многих. Пусть высок юрдири был – на голову, а то и две выше высочайшего из рода людского, силен, ловок, и дракам обучен – придала потеря родичей такую ярость Каху, что проломил он голову противнику людскому, так и оставил лежать вповалку. Решил тогда: за братьями и сестрами присмотрят пусть соседи, ведь его, убийцу, юрдири вычислят на раз. Над телом убиенного он мародерствовать не стал: оружие диковинно столь было, что недоступно человеческим рукам, а нож, пригодный всем и вся, уж слишком выделялся: коль поймают патрули или ловцы его – на месте обезглавят, найдя сию вещицу. Имущества тогда у человека было очень мало – не позволяли времена; а нашему герою только в радость: на сборы времени не надо. Исчез он той же ночью, когда взгляд юрдири слаб и спят титаны. Не оборачиваясь бежал прочь, оставив жизнь рабскую неблагодарную, но клялся вернуться и сильнее отомстить».

– Михалыч, – вдруг подал голос Келласт. – Все хорошо, но можно, пожалуйста, нормальный порядок слов в предложении употреблять?
– Ты предлагаешь мне поменять само нутро истории – как так?
– Бесишь, – протянул седобородый. – Ладно когда история коротенькая, это не так напрягает. Но эту тягомотину в таком формате слушать ну невозможно.
– Тягомотину, – проворчал сказочник. – Ладно, попробую. На чем я там остановился-то…

«Был червячок сомнения, что гложил нутро Каха: не стоило, он знал, рассказывать подробно незнакомцам о своей жизни. Но мог он разве отказать в истории тем людям обездоленным, что отдали ему дорогое самое: и кров, и пищу».

– Михалыч, ты назло что ли?
– Ладно-ладно, увлекаюсь просто.

«Расположили гостя на самом почетном месте: циновке из прутьев сиба, редкого дерева, что в самой чаще растет: поговаривали, от любых болезней костей ночь, проведенная на ней, излечит. На утро, едва лучи солнца брызнули из-за горизонта подняли главы семейств незнакомца и наказали уходить: коль заметят юрдири лишнего в домах – казнят всех взрослых, а детей отправят прочь, в другие земли. Сказал им Ках слов благодарности премного и уточнил: не может ли он сделать что взамен. Помялись тогда люди, но предложили, как темень снова нагрянет, зайти в хижину сбоку от деревни, что находилась на пригорке – мол, там ответ на свой вопрос найдет.

Приют Ках нашел на суку огромного древа, что границу леса обозначило, скрывая густыми кронами бегущего от чужих глаз. Увидел он тогда огромную долину, что начиналась за границей деревни: дышала она жизнью и сверкала блеском рек – запретный край, куда юрдири не пускали. У деревни располагались в земле дыры – входы в шахты, а дальше шла дорога вверх, на многие шаги, чтобы закончиться уступом. Туда тащили люди все добытое из шахт. К обеду подошли юрдири: плыли они на пухе облаков, и были в количестве с десяток. Построились люди для счета, а часть надзирателей отправилась придирчиво осматривать дары. Задрожала тогда земля, от шагов сотрясаясь. Замерло тогда сердце Каха: вышел из-за горной гряды титан, огромный, во много человеческих ростов. Он раздвигал облака руками, чтобы макушку не щекотали, и реки разливал из берегов, коль наступал в них. Вот подошел колосс, похожий на юрдири внешне, к тому уступу, что раньше Ках приметил. Заботливо руками взял все подношения и громогласно что-то произнес».

– Давай не будешь ты тянуть, и перейдешь скорее к моменту, когда твой Ках сразит титана и узников освободит? – прервал сказочника Арчибальд.
– Арчи, ну ты чего? – укоризненно вмешался Келласт. – Не путай: с титанами сражался Последний герой, а Ках даже Храбрым не стал, раз с ним еще не повстречался. Тьфу ты, сам начинаю предложения коверкать. Как бы то ни было, Михалыч, продолжай.
– Пожалуйста, можно меня не сбивать? Правда, очень неудобно.

«Как день пролетел – рассказ отдельный: юрдири что-то все ж искали. Быть может, слух прошел про беглеца – а может быть, каким бы хорошими те люди не казались, но проболтался кто-нибудь про смелого ночного бунтаря. Дождавшись сумерек, когда юрдири улетели, спустился Ках на землю, чтобы в указанной лачуге застать старуху, что глазами слаба. Подвела она его к котлу, что в центре хижины стоял – заведено так было, что костер там был, по всей деревне. В дыму, что поднимался вверх, лицо ее так страшно исказилось, что чуть не побежал Ках прочь. Поведала она о чудище, которое леса скрывают – что каждую неделю людьми приходит поживиться и исчезает, скрывшись в тени крон. И не берут его ловушки и облавы: боятся люди покидать свой дом. Юрдири, верно, лишь довольны, смеются, вспоминая о нем. Пусть деревенька небольшая: около двадцати домов, набитых доверху людьми, но то вопрос, быстрее кто иссякнет: жилы гор иль рудокопов семьи. И дал тогда он клятву, торжественно пообещав сразить ту образину, какой бы кровожадной ни была она. Не знал тогда он, что свидетелем сей клятвы было кое что важнее слеповатой той старухи.

И вот, пошел он прочь – но сразу засаду примечая. Коварны были юрдири: наверняка следили издалека, еще от деревеньки шелкопрядов путь убийцы примечая. Расставили ловушки по всему массиву леса, а сами в патрули ходили и на земле, и в небесах. Измазался тогда герой наш грязью, и пух на ноги прицепил: бесшумно двигались юрдири, но Ках – бесшумнее их всех. Когда в погоню те бросались – бежал быстрее всех зверей, когда облава начиналась – он залегал бесшумной мышью, а стоило им отвернуться – наносил удар и тело забирал с собой, чтобы страх в сердцах врагов посеять. И было так: идет отряд тиранов – треск – и тело перед ними предстает, в порезах все и ссадинах. Как злой художник, что месть свою вершит, изображал стенанья рода человеческого он на телах своих врагов. И с каждым днем он в чащу удалялся, подальше к логову чудовища – но вот однажды день настал, когда преследователей вдруг не стало. Перепугались ли его, или же просто отозвали их, да кто ж теперь то разберет. Были, конечно, опасенья, что деревеньку ту сожгли, и жителей убили, на лесных суках развесив, в отмщенье лесному беглецу.

Услышал пение тогда герой наш – и, примечая все возможные засады – пошел к нему навстречу. И видит чудо: озеро среди лесов, гора – с нее вода течет, а пение откуда-то от водопада все струится. Он подошел вплотную и оторопел: вот глаз, другой у водопада. Огромный камень, из скалы торчащий – нос, а рот – водоворотом у основанья образован.

– Не из пугливых ты, – так молвил водопад, – коль далеко в леса забрался.
– Все страхи в юности я поборол, – так дерзко Ках ответил. – И не суди меня по братьям по крови: трусливы многие из них, но я иду вперед.
– Конечно, – так засмеялся водопад. – Вот только на черта?
– Чтобы противника повергнуть, – смутился Ках такой манерой речи.
– Ты глуп, сын человеческий, как и все ваше племя. Оберегают вас титаны и юрдири – все нос воротите, скоты. И даже ты, впотьмах блуждающий, слепец. Ты ищешь тварь из леса – знаю, но не умен ты, чтоб совета попросить – как ума лишенный прешь навстречу гибели.
– И у кого просить совета? Коль мир нас слепо ненавидит? Не у тебя ль?
– Хоть у блуждающей горы! Но лучше – посмотри в мой омут, драгоценный. Ведь ждут давно тебя дары.

Разверзлась пасть тогда чудовища – и черепа блеснули в ней. Бесчисленные, и все человечьи – взвыли разом, моля спасти их, а злодей, что в водопаде жил захохотал утробно, и на героя нашего полез. Пусть был Ках не то, чтобы умен, не так силен, как людей тираны, манерам не обучен, голозад – но с юных лет он научился врагов своего рода примечать и в мир забвенья отправлять. Он выхватил свое оружие – топор из кости древнего зверья, и бросился в объятия врага. И битва длилась долго: уж солнце скрылось с небосклона, когда последний бульк издала вода, скрывающая истинную суть злодея. И вышел Ках из омута с поднятой гордо головой, сжимая свой топор – украсила его древко тогда лоза из серебра. И вышли следом духи тех, кого сразил коварный искуситель и проводили из лесов дорогой мирной».

– Извини, что перебиваю: он убил водопад? – уточнил Келласт.

Сказочник на всякий случай просмотрел последнюю страницу и кивнул: «Он убил водопад».

– Хорошо. Еще один вопрос: голозад?
– В те времена с одеждой был напряг, – скривился сказочник. – Чтобы ты понимал: даже то, что называется в легенде «лачугой» на самом деле лишь загон из прутьев с крышей. Это было жуткое время, друг мой. Хорошо-хорошо, можешь так не таращиться. Да, он был голозад. Дословно, раз тебе это так важно: у него была повязка из тростника, которая худо-бедно защищала хозяйство, а потом он освежевал кроволка и сделал себе меховую полуюбку. Доволен?
– Все встало на свои места – что там дальше-то?

«А дальше вышел Ках к селению, что принадлежало его врагам. Впервые видел он подобные творения нечеловеческих стараний: ведь шпили града пронзали небеса, как горы были его стены, сверкали золотом дома. Вокруг летали птицы рукотворные, сновали всюду, словно муравьи, повозки, грузы провозящие. А у стен, из облаков самих сцеживая воду, титан чан наполнял, снабжения ради. А у другого края стен иной гигант, в руках удерживая радугу, бросал лучи ее на радость детворе. И на колени упал Ках, и до того обида грудь скрутила: ну почему же избранный народ – не мы, с чего так ненависти море уготовано. Опасно было подходить, и с искушеньем он боролся: манила роскошь града сильно, но смерть за стенами таилась. Терзаемый сомнениями, он слишком поздно западню заметил. Когда рука рукоятку охватила – в прицеле у врага герой наш оказался. И молвил речь тогда юрдири всековарный, на мушке голову его держа.

– Тебя я не убью – пока, по крайней мере. Я слышал о тебе сполна. Ты ненависти полон, но не страшно это: полезным можешь быть. Коль серебра лоза оружье обрамляет – ты обозначен силой тех, кто раньше был рожден
– Когда, скажи мне, брат ваш мерзкий за помощью к нам обращался вдруг?
– Да часто. Удивлен я: ведь понимаешь речь ты, и говоришь довольно складно, не на своем, зверином языке. Но полно, не ищу я ссоры. Услугу коль оказать тебе досуг, зверь – в расчете мы.
– И что же получу я?
– Жизнь.
– Ее итак добыть смогу я.
– Самоуверенно и глупо. Но что ж, раз меня это потешит, открою часть я тайны, что недоступна вам, скотам. О той деревне, например, что приняла теплом тебя.
– Зачем? Во что играешь ты?
– Да в скуку. Сам посуди: ведь все на свете есть у нас – не вам в пример, конечно. То лаконично если. Да к тому ж возможность есть жизнь себе облегчить – чего же ждать?
– Вот, не тяни.
– Есть тип один, из городских, зовут Йолнейи – впрочем, то не важно. Его же предстоит убить.
– Зачем?
– Но он один из наших. Не все ль равно?
– Отнюдь. Я жизни лишь лишаю тех, кто на собрата покуситься вздумал.
– Ха! Допустим, как-то он причастен к судьбе деревни той.
– И как?
– Переплетения занятий, и должностей, и судеб – сложно все. Но он один из тех, кто ведает всем поголовьем в вашей области.
– Мы не должны плодиться, – так тихо Ках тогда сказал.
– Ты в корень зришь, звереныш. А, коль правда прояснилась, чудовище, что лесом скрыто, есть контроль за численностью той деревни. Пройдут года – исчезнет вся руда, что с вами делать? Возить куда-то недосуг. Вот, посчитали грамотеи, как извести вас, как ослабнет хватка гор рук.
– Невозможно, – задыхаться Ках стал, – чтобы так мир возводили. Бесчеловечно.
– В точку, зверь. Ну что же, мы договорились?
– Что теперь?

Поведал наниматель, что Йолнейи зачем-то град покинет в экипаже. С охраной превеликой – но что же делать Каху оставалось? В лесах, сокрытыми от взоров проклятых юрдири, нашел людей, что с поселений убежали. Предложил им план коварный поквитаться с неприятелем вселенским – подумали беглецы, в головах вшивых почесали, и решили так: бездонна утроба тех тиранов, что кровь людскую испивают. Раз так – то глотку резать надо им. И похватали в миг дубины и рогатки – засаду делать стали.

Лес затих. Ночи покрывало опустилось, зверье завыло страшно – на дороге показались огни, чудеснее чудес. Не ведомо, с чего вдруг не небесами, а тропой лесной отправились тогда враги людские – их ошибка то была. Разбились стекла фонарей, деревья спиленные пали, и закричали возчики тогда. Раздался звук тревоги, и звуки взрывов тишь срезали – но кровью захлебнулся ранее Йолнейи, трофеем отдав Каху браслет. Возрадовался наниматель: погиб его противник. Но благородным оказался вдруг он, наказав идти не в лес герою, а вдоль рек. Несут они свои богатства в обширный край лугов. И там юрдири наказал искать тень гор, что от незнания спасут его.

Лукавил черт, конечно, он не прост: на след убийцам вышла слежка, и долго их гоняла по лесам. Троих уж изловила, когда так сказал герой: «Меня ищейки ищут – вы бегите. Не оборачивайтесь, в ночь пусть ноги вас несут. Мы сделали, другим что было не под силу. Горжусь я вами. Прочь!» Не видел никогда их боле. Но след коварно заплутав, отправился он дорогой водной, укрощая по пути речных чудовищ нрав».

– Михалыч… не надо таких взглядов, пожалуйста, я уже мозги сломал в твоей речи: есть там рифма – нету, к чему ты так извращаешься над языком.
– Читаю то, что написано до меня, – сухо отозвался он. – Где есть перевод нормальный, где нет, где подробности надо опустить, где добавить – я же не подготовился.
– Герой как будто показательный, но не хватает одного: подруга где его в сражениях, что украшенье воина сего?
– Арчибальд, что ты имеешь в виду?
– Баба у него появится или нет? – встрял Келласт.
– Вы что, издеваетесь?
– Да в смысле? Он весь такой писанный молодец, но какой-то странный. На пиры, например, не ходит – что за герой такой? Может, он еще и с утра пораньше встает и на пробежку отправляется?

Сказочник глубоко вздохнул и стал листать книгу страницу за страницей.

– Только не забудь: корректируй речь, – напомнил глава группы, возвращая капюшон на глаза. – А то чем дальше – тем хуже и хуже.

«И верно – какой же был герой, коль сольно ходит в приключения. Случилось так, что встретил он попутчицу, что странствий скрашивала будни. Один зашел в долину рек – а вышло уже двое. Как и река, что рукавом одним втекала – наружу поймой разливалась. Направились они тогда…»

– Стоп, нет, так дело не пойдет, Михалыч. А встретились-то они как?
– Об этом история умалчивает.
– Коль не хотел ее вводить, на наши клюнув заверенья, что оному герою иначе таковым не быть – почто тогда ж отказом не ответить?
– Вы хотя бы понимаете, сколько источников, друг другу противоречащих, нужно переработать? По каким ничтожным крупицам приходится информацию собирать? Вы же не рассказ выдуманный попросили – а легенду!
– Подруга была у него или нет? – строго, как на допросе бросил Келласт.
– Была, – четко ответил сказочник.
– Где встретились?
– В селении Олайон.
– Рассказывай о нем.

«Олайон то селенье звалось, где судьбоносная свершилась встреча. В излучине реки большой и полноводной, что бег свой будто специально замедляла. Пышны были деревья, от плодов ломились ветви. А через реку перемахивали множества мостов. Тот город для людей запретный был – но не для всех. Чуть ниже по течению стоял причал, весь обветшалый, грязный. А около него – стояли лодки хлипкие, что потонуть грозились разом. На них к юрдири граду люди приплывали, в одеждах белоснежных, данных господами. Везли они в сей город красивейших из рода своего – ведь всем нужна искусная прислуга. Там начиналась ярмарка наложниц – и наложников, чего греха таить. С небес спускались к ним юрдири, к амфитеатру небольшому. Их ждал там пир, увеселенья и торги.

Печален стал вдруг Ках, герой наш, когда там правду осознал, что за малейшие блага брат человек готов собрата отдать в распоряжение врага. Приметил он тогда одну фигуру, которую вели, цепями привязав: на голову она над остальными возвышались, огнем горели глаза. То была Стойа, гордая девица из дальних-дальних деревень. Ее отметил глаз юрдири и наказал служанкой быть».

– Я понял, перестать переворачивать предложения с ног на голову, будто балладу читаю, не работает – я понял, – запричитал сказочник, заметив, что Келласт что-то собирается сказать.
– Да не об этом, хотя и об этом тоже. Я просто уточнить: ярмарка служанок, или все-таки наложниц?
– Тут ее и так, и так называют, – засомневался чернонарядый, опять принявшись листать книгу.
– Понимаешь, одно дело – это, там, тряпки постирать, комнату прибрать, а другое – ну, кровать греть.
– Я в такие дебри, извини, не вдавался. Так вот, подумал тогда Ках…
– Просто этих юридирей ты так и не описал толком – а судя по названию, это что-то такое насекомоподобное, страшное, обязательно с коленями назад… Не надо таких взглядов, я уже осознал, что зря эту тему поднял.
– Их описания на самом деле нигде нет – но судя по оружию и инструментам, они как минимум гуманоиды. Самое обидное – что в других немногочисленных историях о тех стародавних временах нигде название это не упоминается. Избранные титанами народы – есть, но либо это один и тот же, и его по-разному называют, либо любимчиков было несколько, либо одни сменяли других, и истории на самом деле размазаны на многие столетия – иль тысячелетия, а не в одной ветке временной идут. Только вот люди одни постоянно в немилости.
– Что там Ках подумал-то?

«Подумал тогда Ках: нет, не бывать такому, чтобы ярмо на шею гордеца надеть посмели узурпаторы. И прочь отогнал идею спускаться дальше дорогою реки, пока вниманием врагов торги завладевают. Скрипя зубами, он глядел, как на площади по центру поселения красавицу заковывают в кандалы – а сам в то время план коварный затевал, как вызволить ее из заточенья. Ведь было множество врагов, что охраняли рынок сей проклятый. Оружие их смертоносно: разит наверняка, и точности великой. Вот только всех их наш герой провел».

– Есть небольшая проблема, – смущенно протянул сказочник. – Тут повествование обрывается – и дальше уже про то, как вышли из долины рек.
– Нет, это так не пойдет, – встрепенулся Келласт. – Давай, поищи-ка на других страницах. Ты же вообще про этот рынок рассказывать сначала не хотел – а потом нашлось. Не на ходу же ты это все придумал?
– Да нет, конечно, – тут же отозвался чернонарядый. – Только я уже кучу всего перелистал – ни слова об этом его коварном плане. Сдается мне, типичная ловушка автора: завести героя в такие дебри, что без божественных вмешательств, бесконечного везения или непробудно тупых врагов вытащить протагониста уже не получается. Поэтому и делается резкий переход к другому эпизоду.
– Ты это брось заливать, не бывать такому, – строго заметил седобородый. – Во-первых, это легенда, а не рассказ одного автора, там все должно быть сглажено и на одной волне. Поэтому никаких графоманских вставок и отговорок быть уже не должно. А во-вторых, не такая уж и фатальная ситуация.
– Придется ему вниманье врагов отвлечь – опасность создав для господ. Забудут тогда о невольниках бедных – и шкуры спасать их пойдут, – уверенно заявил Арчибальд.
– Действительно, почему бы и нет? Давайте-ка сами подумайте, как бы Ках справился в такой ситуации – посмотрим, какие из вас писаки.
– Тут, Михалыч, много подводных камней, – заюлил Келласт. – Я же не могу гарантировать корректное его поведение, не зная обстановки. Так что давай-ка…
– Большая часть жилых строений располагается на излучине. Они в два, реже – в три этажа. Далеко в реку идут помосты из крупного толстостенного тростника – площадь и сам амфитеатр по сути начинаются около берега, но уже над водой – напомню: это самый центр поселения. На помостах небольшое количество построек, в основном декоративного вида, на каждой – по двое-трое стрелков. Вдоль всего помоста привязаны диковинные лодки юрдири. Стен нет. По улицам ходят небольшие патрули в три-четыре меча, их около десятка на все поселение. Основной гарнизон – около навесов знати, в пяти метрах от помоста, где происходят торги.
– Описания спасения, значит, нет, а вот такое представление города, да еще не в художественном стиле – пожалуйста, – сощурился Келласт (пусть его жеста и не мог никто видеть в полумраке).
– Поджечь надо строения, что на излучине стоят – кто бросится тушить их, кто – знать свою спасать. И вот уж тут, в шумливой суматохе…
– Арчи, тебя ли я слышу? А как же сражения, честные бои?
– Но он – не я. С чего ты взял, что должен думать я столь однобоко?
– Серьезно, вы собираетесь поджечь тростниковое поселение?
– На реке, Михалыч! То есть, там все водой должно быть уже пропитано, так что разгораться будет неохотно. Я бы лучше взорвал что-нибудь неподалеку, чтобы заставить отряд покинуть город…
– Напоминаю: голозад.
– Именно поэтому рациональнее всего поджог.
– Допустим, а спасать вы как будете пленницу?
– Да легче легкого! – хохотнул Келласт. – Ныряем, подпиливаем помост – он падает, хватаем девчонку – и в долгий заплыв.
– Вообще-то площадь у самого берега реки, она погрузится ну максимум на метр. Это вообще никак не помешает охранникам перестрелять вас. Каха, то есть.
– Так, тогда дай-ка подумать. Ках вряд ли с ходу идеи сам выдавал, – пробурчал седобородый.

Шло время. По небесам неторопливо плыл грозный Считицукмитль, придирчиво осматривая окрестности, заливая их призрачным лунным светом. В его лучах то и дело мелькали крылья мотыльков и других ночных насекомых – некоторые только для того, чтобы исчезнуть в утробах летучих мышей, едва слышно заявляющих о своем присутствие трепетом крыльев и редким писком.

– Далее, он натравит болотных ягуаров на передние ряды защитников, которые уже успеют к тому моменту разобраться с бронторогом и постараются заняться раненными. Фоби, время?
– С начала операции семьдесят четыре минуты.
– Успеваем. К этому моменту должно разгореться здание на краю пристани – что отвлечет другую часть патрулей. Опасаясь пожара и прорыва периметра, знать грузится на свои лодки – гарнизон будет прикрывать их. У Каха останется примерно пятнадцать минут до прихода подкреплений с цитадели – за это время он успеет освободить пленников у причала людей, чтобы привлечь туда еще больше охраны. И, наконец, проплыв под водой, он успеет доплыть до площади и, через тот самый заблаговременно выпиленный лаз, выбирается на нее, развязывает свою бабу – как ее бишь звали? – и опять-таки под водой уплывают прочь. Арчи, ничего не забыл?
– Трубки для дыхания забрать не успевает, коль их оставят у излучины начала.
– Им необходимо будет задержать дыхание на полторы минуты, чтобы успеть до них добраться. Теоретически, реализуемо – встрял Фобос.
– Ну, вот как-то так. Михалыч, твой вердикт?
– Неплохо.
– Ой, посмотрите: кому-то не нравится, что его заткнули за… Что ты там листаешь – ты нас не слушал что ли?!
– Слушал, – тут же отвлекся сказочник. – Просто я ненароком нашел участок, где описывается это спасение. И, если честно, ваш вариант мне как-то больше нравится.
– Да трави уже, – через какое-то время нарушил молчание Келласт.
– Здесь все урывками, поэтому – извините – без излишней поэтичности. В общем, он отвязал лодки знатных юрдири – часть стражников бросилась за ними. К слову на лодках людей, потому что течение вдруг стало очень сильным, и их быстро отнесло. А, он божество реки на помощь призвал, упомянув о случае у водопада – ну конечно. А дальше… Ладно, он носится по застроенной части Олайона, роняя факелы и поджигая все и вся. За ним несется стража… Либо я неправильно перевожу, либо тут у писателя фантазия куда-то в дальние дали полетела, но он вскарабкался по стене на самое высокое здание, проскользил по крыше, влетел в соседнее через окно, уронив по пути одного преследователя, падает на голову другому – здание уже загорается вместе с юрдири внутри… Я пропущу эту детализацию, если позволите – он, в общем, всех победил. Ну и в конце он обрубил изрядный кусок помоста, другая его часть – сама отгорела, и оказался в реке вместе с остатками знати юрдири. Ладно, дальше уже более-менее нормальное повествование начинается.

«Освободил тогда он Стойю – красавица в тот же миг сорвала белоснежные рабские одеяния и за руку взяла героя. Освободил он и других: тех, кто рабом безвольным должен был стать на потеху господам. Те, к слову, у края воды ютились, боясь в реку нырнуть, ища спасения. И отдал Ках тогда оружие плененным, приобнял Стойю, да за край веревки дернул – чтоб ветвь согнутая распрямилась, и забрала их с пылающего плота. Им вслед летели крики: кого люди убивали, кого хватали жуткие реки обитатели. Вот так пришлось тиранам поплатиться за бесчеловечные забавы.

Остались позади рабовладельцев крики. Затерялись те, что за лодками уплывшими спешили. Покинули герои край рек превлажный и опасный – ступили на дорогу, что в край лугов ведет. Там, растекаясь по равнинам бесчисленных просторов, реки питали землю, что зеленилась пышностью разнообразных трав, которые и с головой порою сокрыть способны были человека. А путь героев пролегал к далеких гор громаде. Ведь среди них была и та, которая судьбой обещана стать панацеей заразе рудокопов поселенья».

– Так, погоди, ты обещал сражения. Но все, что было – лишь нелепица, аж жуть. А история твоя уже стремится к завершению…
– Арчибальд, нельзя же переходить к самой сути, минуя окружение, разговоры, оставляя позади само приключение…
– Ты обещал сражения.
– Ну, раз столкновение со зловещим водопадом, Йолнейем и спасением Стойи для тебя нелепица – то как тебе сражение с самой брызхой?
– Мне это ничего не говорит.
– Немудрено, хотя в те страшные времена все знали о кошмарной брызхе – ужасной твари с огромными острыми когтями, чья сила может сокрушать деревья. Нужны они для пропитания, ведь ест она лишь мясо жертв.
– Пока не впечатлен.
– Кожа зверя холодна, как лед. Он быстр и проворен.
– Все еще…
– А ростом он два… пять метров высотой! И проглотить тебя он мог бы целиком!
– Пойдет, – смилостивился Арчибальд.

«Наивно думали герои, что миновала их опасность: юрдири почему-то не заходили в край лугов. Сначала Ках подумал, что причиной стала растительность, что кожу поцарапать была рада: изнеженные узурпаторы ее считать могли бедой. Но ответ пришел нежданно, когда чуть не лишилась Стойя руки: казалось, травы ожили, вцепились – кровь брызнула на землю. Издав клич, срубил Ках голову чудовищу – и наконец, увидели они его. То тварь была безглазая, а рот ее – из трех частей. Маскировалась она знатно, травы ее приняли, как родную. А когда сдохла тварь – в миг оплели корнями и под землю утянули. Огня чудовища боялись словно смерти – но где в лугов долине материала раздобыть, чтоб факелы побольше сделать? Верно: под землей. Раскапывали корни, что толщиной, наверное, были с руку – да травами их обвивали, вот так с чудовищами и боролись. Не всяк, конечно, кто в траве встречался, желал лишь смерти их: бывало, попадались создания, похожие на свиней. Все так же глаз лишенные – и верно: смысл в них; коль за жизнь свою ничего, кроме травы у носа, разглядеть не сможешь ты? Костры тогда в долине запылали, и мяса томный аромат стелился вдоль травянистого покрова, приманивая и пугая недругов. Опасно было разводить костер, конечно: трава пусть сочная, но коль займется – все: конец героям, приключениям и спасению деревни заодно. Поэтому траву те с корнем выдирали вокруг огня, да ждали, когда ветер стихнет, чтобы не раздувал его зазря. И вот, однажды утром, когда хотели завтрак разогреть, спугнул их незнакомый запах – и стало ясно: несет он смерть».

– И это была брызха? – не выдержал Келласт.
– И это была брызха, – повторил сказочник. – Это же очевидно, зачем перебивать?
– Я просто заметил, что, если тебя прервать – то какое-то время у тебя речь более-менее нормальная становится.
– Чудесно, – всем своим видом выражая обиду, чернонарядый замолк, просматривая страницу. – Впрочем, я в любом случае отойду от витиеватого изложения, потому что понятия не имею, как это все перекроить.

«Сначала они услышали утробное рычание, столь мощное, что кровь застыла в венах. Вскочили тогда Ках и Стойя и встали спиной к спине: словно из-за колдовского эхо звучало оно ото всех сторон. Держали в одной руки оружие, в другой – пылающие факела, но рык звучал все ближе: не пугал огонь монстра. Томительное ожидание повисло на поляне: герои понимали, что такой противник не уйдет, не пообедав.

И вот, как выстрел, хрустнули суставы – и монстр выскочил из трав. Как по команде Ках и Стойя бросились в разные стороны, а там, где только что они стояли, вонзилась в землю кошмарная лапа, впивая в нее когти. Рядом плюхнулась другая – а потом показалась ужасная морда, похожая на крокодилью. Чтобы не терять время, люди уже были готовы броситься на чудовище – но оказалось, что они видят лишь незначительную ее часть. Внезапно и голова, и руки резко поднялись от земли, будто были куклами на длинной палке – и пришло их время из представления уходить, так высоко их подняли над сценой. Брызха выпрямилась и раскрыла пасть в кошмарном рыке. Мясистые мощные лапы, изнывающие от долгого подкрадывания в высокой траве, нетерпеливо дергались, будто сводимые судорогой. Она хищно оглядывала героев, пытаясь выяснить, кто же из них сочнее и вкуснее. Не дожидаясь выбора, Ках крикнул спутнице бежать – а сам, перехватив покрепче свой топор, набросился на чужака. Не ожидала такого брызха – завыла, но в бой вступила. Наивно полагал герой, что неуклюжей она будет: как с ящерами безымянными хотел расправиться, которые родную деревню изводили. Ведь стоило к ногам хищников подскочить – и вот лежат они с распоротыми животами.

Но брызха изогнулась, как змея, и чуть зубами Каха не схватила. Тогда слишком поздно понял он ошибку, но все же принялся по сухожилиям бить. Один раз, еле-еле зацепила брызха когтем Каха – разодрала до крови спину, будто кожу начисто отрезав. Упал герой – чудовище завыло. И было броситься готово было – но что-то отвлекло. Вскочил Ках и увидел: как клещ упрямый к хвосту брызхи Стойя прицепилась и свой клинок вонзила. Разинуло чудовище рот – и, хвостом махнув, отправило, было, тело девушки себе в утробу. Та крутанулась в миг последний – а чудище среагировать никак не поспевало, вот хвост во рту и оказался. А Ках времени даром не терял: пример со своей спутницы он взял и по ноге чудовища наверх взобрался. Вонзился топор ему в сустав – и брызха от неожиданности упала. Непривычно было монстру в ответ удары получать – заметался кошмар лугов в яростном припадке. И глупостью своей костер по всей поляне разметал. Как комары докучливые жалили люди брызху ударами: такими же незначительными, но надоедливыми донельзя. Поднялся ужас, возвышаясь над поляной – а края ее уже пошли пожаром. Держались люди по две стороны от монстра, чтобы одним ударом он заграбастать их не мог. Но чудище держалось упрямо: избрало целью Каха, передышки не давая. Обозлилась тогда Стойя и, срезав кожи шмат с ноги врага, пригоршню углей в нее закинула – завыла тогда брызха хуже прежнего. И стоило чудовищу упасть – как возле морды оказался Ках. И чудом немыслимым увернувшись от укуса, в глаз чудовищу топор вонзил, а после – во второй, лишив обзора с правой части головы. До левой он добраться не успел – хромая, встала брызха. Хвостом массивым Стойю сразу же отправила в кусты. Обрущила на Каха град ударов – тот бежал, недалеко, за стену из огня. Дым в морду брызхе лился, слепя и раздражая. Пока она стенала, забрался Ках по спинному хребту, и глаз последних недруга лишил. Тут появилась Стойя – ее сломить было не просто – и во вторую ногу врагу насыпала углей.

И брызха пала, но менее опасной становиться и не думала: ногами дрыгала, хвостом виляла, людей надеясь зацепить. Подскочила тогда пара: изо всех сил Стойя клинок в глазницу сунула – а обухом топора вогнал Ках его поглубже. Треснуло железо – но все же меч пробил перегородку и в мозг чудовища вонзился. Завыла брызха, умирая. Огонь все разгорался».

– Ты честно продержался, как мог, – протянул Келласт.
– Я правда стараюсь. Похоже, у меня проблемы с этим.
– Брызха-то что, все? – взволнованно влез Арчибальд.
– Не-е-ет, – протянул сказочник, заметив его обиженную физиономию.

«Обнялись тогда люди, свою победу отмечая. Но рано радоваться было им.

– Рабы никчемные, безмозглые тупицы. Вы и на корм созданиям великим не годитесь.

Страшные эти речи лились из челюстей чудовища – но говорило явно не оно. Обозленный разразившимся пожаром, вселился в тело мертвого дух луговой. Ему недосуг было разбираться, что брызха разметала пламя: ведь развели-то его люди. Поднялась тогда снова брызха – но плоть, лугу принадлежащая, отпала. И оплели скелет в одно мгновение травы – и загорелись разом от костра. Бежали прочь тогда Стойя с Кахом – чудовище, хромая, шло за ними, из пасти пламенем поливая, и хулу из нее вдобавок изливая. Жар от него шел ужасающий: казалось, коль на метр станет ближе – и кожу опалит. Бежали тогда прочь другие порождения лугов, страшась гневливого чудовища. И стали на бегу герои замечать: что травы тоже будто с дороги спешат убраться, в клубок сворачиваясь. Понял Ках: дух сам себя по глупости в ловушку заманил. Обернулся – будто видел, как тот, незримый, кричит от ужаса, в клети из кости и огня зажатый.

– Бежать к воде нам надо было, – так опрометчиво сказал он.
– Но коль не можем потушить – нам нужно больше жара, – загадочно ответила Стойя.

И понял Ках задумку подруги боевой: водить чудовище кругами стали. Рискуя пятки опалить, внутрь пылающего круга брызху заманили, да перепрыгнули стену костра. План удался: дух в ужасе перед пожаром пересечь ограду не давал. Сужалось пламя, место пожирая. И вот, достигло лап чудовища – вспыхнуло его тело и вопль последний издался. Грохнулся труп на землю – но он не думал умирать. Пусть сгинуло сознание брызхи, пусть изгнан дух – но злобой так труп напитало, что он стремился убивать. Топор тогда Ках расколол о череп – но вдруг собрался воедино он, все той же лозой серебряной как будто скованный. Пришла подмога неожиданно: вцепился в позвоночник брызхе зверь, подобный атаковавшему пару ранее. Замешкалось чудовище – ее тогда Стойя стала отвлекать, а Ках, наконец-то, расшатанный позвоночник выбил – и рухнули оковы колдовства, и корни лугов труп приняли чудовища.

Заметили люди тогда: непростой зверь им на выручку пришел. Ведь странным голубоватым, едва видимым свечением, сочленения тела освещали все вокруг. Заметив их внимание, зверь завыл, за собою приглашая. Герои, не сговариваясь, отправились в путь. Лишь под вечер едва зверя укрощая, на ночлег устроились: устали все – аж жуть. И возлегла тогда Стойя с Кахом под россыпью далеких звезд. Костер, понятное дело, разжигать не стали – итак достаточно спалили все вокруг. Им сторожем был зверь, который, будто спать не собирался – лишь рык он подавал, распугивая хищников, что на его территорию ступить посмели. На утро же…»

– Подожди, на утро, а детали? – встрепенулся Келласт.
– Какие еще тебе нужны детали?
– Ну, вот они возлегли вместе – и что?
– Легли рядом – холодно же ночью по одиночке спать. Чего ты хочешь-то от меня?
– Под возлеженьем вместе иное понимается обычно, – пояснил Арчибальд.
– Легли, возлегли – что к словам цепляться?.. О, да вы серьезно? Нет, вот это без меня. Было что у них – не было, я в такие подробности вдаваться не собираюсь – сами книги ищете и детализируйте.
– Не собираешься – так не собираешься, что завелся-то так? Просто же уточнил. Что там с горой?

«А с горой творились чудеса, предвестником, конечно же, стал провожатый колдовской. Остановился он у кромки гор и обернулся, словно дальше Каха делать что-то призывая. Осмотрел склон Ках: без веревки не подняться. Сплести ее, пожалуй, можно из травы – но времени займет изрядно. Пока он со Стойей вслух размышлял, что делать, раздался камнепад. Отпрыгнули люди в ужасе, от камней спасаясь – но не было их. И прозвучал он снова, будто над головой, все так же без камней. Тогда Ках различил в урчании камней слова – то голос был, что с ними говорить пытался.

– Меня зовут Гхаклатханототакхатла, и наблюдаю я давно за странствиями Каха. Едва вступил ты в край рек – мои пернатые глаза были тут как тут.
– Не только краем рек странствия ограничены, – закричал Ках. – Деяний много совершил.
Он погрозил небесам топором – и в лучах солнца блеснули серебра нити.
– Отмечен знаком древних ты. Его я признаю. Тогда звать меня ты можешь просто Гхаклатхантото.
– Кто ты? Почему тебя не вижу?
– Стоишь у моих ног ты.

Тогда Ках понял все. Он говорил не со зверем, не с камнепадом – а с горой. Взирали сверху, из невероятных высот, глаза, на камне высеченные словно. И облака были горе бородой.

– Давно зло поселилось в этом крае – пришел разведать я о нем. Пробыл премного – ты же в пару дней разобрался что к чему. Я помогу тебе. Покажет зверь, зарыт где корень мнанга – яд надо сделать из него. Боится лишь его чудовище, что убить поклялся ты.
– Кто ты?
– Я – один из изначала. Кто был до вас, кто был даже до титанов. Теперь пора идти.
– Но у меня так много есть вопросов!
– Ответов нет. Наш разговор окончен. Меня зовут края другие.
На сих словах гора поднялась. И, сотрясая тверь земную, пошла прочь. А зверь, хвостом виляя, остался у пары на службе».

– Как его, говоришь, звали?
– Гору-то? Гхаклатханототакхатла.
– Как его имя необычное ты выговорить умудрился? – удивился Арчибальд.
– Ну, непросто, конечно. Все-таки оно подведено под витиеватый звук падения камней.
– Знаешь, Михалыч, мне кажется, что в легендах все должно быть более приближено к нормальному людскому восприятию.
– Легенды должны хранить ценность первоисточников.
– Отговорки.

«Нашли люди корень мнанга. Нашли обратную дорогу. Минуло много подвигов преславных. Но все ж нашли истории конец. Осталась Стойя в деревне рудокопов. Старуха яд сделать помогла. И позже, под покровом ночи, ушел Ках в лес, чудовище ища.

Дорогу отыскать непросто было: в том зверь ему помог. И там, в чащобе мрачной бой произошел. Не сохранила летопись подробностей. Известно лишь одно: сраженный ядом монстр пал. Забрал с собой и верного зверя – простился Ках с ним в пламени костра, пожравшем убийцу и убиенного. Счастлива была вся деревня, и скудное празднование в ту ночь затеяла – тогда не спал никто. А едва заря заалела – покинули ее Ках и Стойя. А люди за рудой отправились в шахты».

– Что, подожди, это все? – встрепенулся задремавший было Келласт. – Все вот так уныло закончилось?
– Так вы же просили легенду. Легенда – это повествование о чем-либо, она не должна заканчиваться чем-то таким грандиозным и невероятным.
– Ну, что-то как-то так.

Над лагерем повисло молчание, прерываемое только хлопками, оглашающими смерть комаров. Арчибальд неуверенно утаптывался на лежаке, Келласт что-то бормотал про нераскрытую судьбу зверя Каха, от которой его смерть кажется чем-то странным. Смотрел-смотрел на это сказочник, а потом продолжил.

– Теперь, когда вы осмыслили путь, что прошел Ках, стоит действительно завершить его сольную историю. Вы, вероятно, помните о моем упоминании, что его деяния привлекли внимание очень значимых сил. Пришел день, когда само солнце замедлило своей бег на небосклоне, а земля задрожала от предвкушения важных событий. Ибо тогда человеком, который завел с Кахом разговор, на одном из бесконечных трактов, испещряющих землю, оказался сам Последний герой.
– А? Последний герой? – переспросил Арчибальд.
– Во-о-от, – потер руки Келласт. – Вот это поворот! Последний герой – это да!
– Величайший из всех, на фоне которого никто не может назваться героем? И говорит он с Кахом о том, чтобы вступил тот в его отряд?
– Да-да. Так-то лучше? – уже предвкушая самое страшное уточнил сказочник.
– Конечно, лучше, – фыркнул Келласт. – Так смысл появляется. Без него легенда твоя вроде бы факт – и факт. И непонятно, зачем он. Как будто какое-то деяние свершилось – и тебе про него рассказали. А что с этой информацией делать – непонятно.
– И что теперь?
– А теперь… Фоби, ты не спишь там? Кто следующий на часах – смените нашего чудесного, пусть поспит немного. А потом… в порядке очереди.

На этих словах глава лагеря еще раз оглушительно зевнул, чтобы провалиться в глубокий сон.

***

Иногда случается так, что поиски цели уводят в далекие дебри, из которых уже можно и не увидеть пути ее достижения у себя под носом. Так, если бы четверка не пыталась искать легенды в историях далекого прошлого, а внимательнее вглядывалась в далекие небеса, то заметила бы кое-что позначительнее рассказов о былом. На короткое время, даже смутив луну, дернувшуюся от такого хамства, небосклон осветила вспышка пролетающей мимо кометы. Несущаяся из холодной бесконечности навстречу теплым объятиям мира, это коварная обманщица таила в себе множество сюрпризов. Она упала далеко к северо-западу от Стералии, в землях вольного народа, расположившегося в обширном бассейне реки Велеи, от которой он и получил свое название. В бесконечно далеких землях среди ученых мужей принято считать, что в незапамятные времена кометы принесли жизнь. Эта же несла только смерть.

---

Приветствую старых и новых читателей.
Небольшой перерыв как-то долго растянулся, но спешу сообщить невероятную и, наверное, бесполезную информацию: работа над проектом продолжается. Именно из-за перерыва родилась эта глава, позволяющая ознакомиться с историей и новичкам, и напоминающая старичкам о похождениях четверки; поэтому она расположилась в центре первой части.
Не могу точно сообщить сроки появления третьей части - из-за перфекционизма приходится все обрабатывать и детализировать кучу раз, чтобы все было связано и ничего не забыто.
Вас ждет путешествие в Корлей, а так же - в более отдаленные потрясающие земли. И, конечно же, мы не забудем о несчастном Лесли.
Напомню, что любые отзывы крайне важны. Всем добра!