За все прощайте Часть3 Любовь не предает Глава23

XXIII
Маша проснулась от прикосновений чьих-то осторожных рук к лицу. Привкус запекшейся крови на губах напомнил сразу обо всем. Она попыталась открыть глаза, но как будто веки налились свинцом.

Вначале ей показалось, что она просто ослепла, в ужасе она хотела схватить эти неизвестные руки. Одна ее рука поднялась, а другую пронзила острая боль. Она хотела закричать, но язык не слушался. Она с силой схватила слушающейся рукой чью-то теплую ладонь.

 - Где  я? - испуганно зашептала она.

- Ты у меня дома, Маш. Ничего не бойся,- услышала она голос Владимира. Он осторожно убрал ее руку.

Она смогла приоткрыть маленькие щелочки глаз и тут же зажмурилась. Потом опять открыла, присмотрелась. Владимир сидел рядом на кровати, окунал салфетку в какой то раствор и обрабатывал лицо.

- А что со мной? - осторожно оглядывалась она по сторонам. Голова кружилась, как от сильного перепоя.

 Владимир продолжая осторожно прикладывать холодную, мокрую салфетку к ее распухшему лицу.

- Руку сломали и избили сильно.  Переносица еще сломана, но сейчас ничего, я гипс тебе наложил, ссадины намазал и царапины зашил. Еще сразу обезболивающее и снотворное уколол, жить будешь.

- Вов, я пойду. Мне идти надо,- растерянно огляделась Маша. Бессильными руками она пыталась опереться о кровать, чтобы подняться.

- Да куда ты пойдешь? -  Владимир аккуратно и в то же время настойчиво уложил ее опять на подушку.

  Маша застонала, сразу обмякла, послушно легла.
- Домой пойду.

Взгляд ее всегда озорных и самоуверенных глаз был тускл и пуст, как у неживой.
- Тебе же до дома десять часов на поезде,-  Владимир смотрел на нее, не понимая.

- Я о съемной квартире говорила,- хрипло произнесла Маша и попыталась опять привстать, но только скорчилась от боли.

 Владимир понимал, как это рискованно.  Как только рассвело, он позвонил Алексею. Как ни странно он не нагрубил, а рассказал все подробности и объяснил, что Машку надо спрятать так, чтобы даже муравьи к ней дорогу не протоптали. И Юльке ни в коем случае говорить нельзя, а то по доброте своей придет навестить и сдаст явку.
 
- Лешка сказал, что тебе туда нельзя. Паша найдет,- попытался он вразумит ее.

 С какой то нескрываемым беспокойством и нежностью он погладил  ее белокурые волосы, разметавшиеся по подушке. Маша, почувствовав это трогательное прикосновение, с болью закрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, отвернула голову. Так трогает неожиданное участие побитую дворовую собаку.

- Я совсем ничего не помню,- растерянно зашептала она, и голос дрожал от воспоминаний,- помню, как Лешка с Юлькой по лестнице спускались, а потом ничего не помню.

   Маша в ужасе вспомнила перекошенное лицо Паши. А она ведь думала, что нашла того, кого искала: сильного, властного, обеспеченного.  Она вспомнила, как он наотмашь ударил ее; сразу, даже не объяснив почему, не дав оправдаться.

 Он же сам в ее присутствии тискал всех приближающихся к нему барышень и она не говорила ему ни слова, а в его глазах светился уже подписанный приговор, приговор властного повелителя своей ослушавшейся  рабыне.  Она невольно содрогнулась и съежилась, подтянула ноги к животу, словно защищаясь. Идти домой, в самом деле, было нельзя.

 Владимир пристально смотрел на нее и догадывался, что она не договаривает.  Сейчас он  увидел, как испуганно вздрогнули ее большие изогнутые ресницы.

- Да шок у тебя болевой был,-  он  опустил ей на лоб свою теплую и влажную  ладонь  и впервые с нескрываемой  любовью посмотрел на Машу, прямо в ее заблестевшие от слез глаза своими – блестящими и зелеными. Он смотрел как-то издалека и безнадежно, будто вобрал сейчас всю ее тоску и боль.

  Все же Маша отчаянно  попыталась подняться.  Виновато подняла глаза, жалобно попросила:
- Вов, мне надо встать.

 Владимир озабоченно посмотрел на нее, убрал со лба свою руку.
- Куда это ты? – удивился он.

 Маша смущенно отвела глаза.
- Мне в туалет.

 Совсем без замешательства Владимир уверенным движением обхватил ее рукой под спину, приподнял.
- Я тебя проведу.  На плечо опирайся.

  На лице Маши появилось изумленно-испуганное выражение.
- Да ты что, Вовка? - растерялась она,- я с тобой не пойду.

- Ты сама не дойдешь,- настаивал Владимир, осторожно поднимая ее,- идем вместе.

- Вов, я так не могу,- но все-таки поднялась. Она посмотрела ему в глаза, улыбнулась жалкой, беспомощной улыбкой.

 Руки Владимира будто украдкой, осторожно придерживали его, но глаза его смотрели твердо и уверенно.

- Да ты что, Машка? Не бойся меня,- успокаивал ее  он,- я же сам тебе рентген делал, и УЗИ, и все полости светил. Мне отец кабинеты открывал, а я все сам делал.

- Вов, ну стесняюсь я тебя. Никого из мужиков не стеснялась, а тебя стесняюсь,- только сейчас  Маша заметила, что она одета в мужскую рубашку, аккуратно застегнутую на все пуговицы.

 Владимир, делая вид, что не замечает ее неловкости, своими сильными руками, доставшимися ему по наследству от отца-хирурга, поднял ее с кровати и осторожно повел к двери.

- Меня можешь не стесняться. Считай, что я твой врач,- ответил он, осторожно открывая ей двери в коридор.

 Маша была  так слаба, что ей  оставалось только покорно повиноваться.
- А давно я у тебя?

- Сутки прошли,- Владимир подвел ее к туалету и открыл дверь.

- Отвернись и дверь закрой,- приказала  Маша  неожиданно громко.

 Владимир стоял рядом, не выпуская ее из рук и с  беспокойством возразил:
- Маш, ну чего ты? А вдруг тебе плохо станет?

  Она  чувствовала прикосновение его рук, но совсем без нахальной настойчивости, без пошлого желания, а с какой-то мучительной безнадежностью, которая заставляла ее смущаться.

- Все равно. В туалет тебя с собой не пущу,- твердо заявила она и упрямо убрала его руки.

- Стесняется еще. Как будто  с мужиками ничего не было,- с обидой выпалил Владимир, но  послушно вышел и закрыл дверь. И в этой обиде открыто угадывалась  тревога.

- Вовка, а у меня и в туалете было,- ответила Маша, будто в насмешку.

- Я знаю, Маш, - грустно признался он через стену,- ты рассказывала.

Владимир настороженно стоял возле двери, опасаясь, что у нее может закружиться голова. Он заметил, как сильно били ее по лицу.

- Вов, а ты же про меня все знаешь,- неожиданно произнесла Машка, будто разговаривая сама с собой.

- Знаю  все. Ты же все на переменах рассказывала,- грустно отозвался Владимир и на лице его появилось виноватое выражение, будто он слышал то, что не должен был слышать.

- И все равно любишь? – с грустью уточнила Маша.

- И все равно люблю,- искренне согласился Владимир и внутренне радовался, что она сейчас не видит его глаз, полных отчаянья и безысходности.

Дверь открылась. Вся бледная, Маша вышла, держась за стену.

- Давай помогу,- опять подставил плечо Владимир, робко обхватил ее, но она была так слаба, что сама бессильно упала в его объятия. Маша виновато отворачивалась от него, пряча взгляд, но и без того было заметно, как  она растерянна и смущена своей беспомощностью.

Он довел ее до кровати, уложил.  Потом точными профессиональными движениями раскрыл ампулу, набрал шприц с обезболивающим, вколол в руку. Маша молча наблюдала за ним. Потом неожиданно удержала его  руку, с благодарность посмотрела в глаза. Владимир одернул ладонь, резко встал.

- Я вот,-  чувствуя неловкость, запинаясь, промямлил он и придвинул к Маше стол,- поешь, а я в институт  поеду, скоро вернусь.

Он оделся и быстро вышел.  Маша со стоном села на кровати, огляделась. Его комната мало чем отличалась от комнаты обычного студента,  никаких излишеств, разве что большая коллекция медицинских справочников и пособий. Владимир предусмотрительно убрал из комнаты зеркала.

Маша вздохнула, неуклюже потянулась к кружке, та выскользнула у нее из рук и разбилась. Вдруг все переживания остро вспыхнули перед ней. Она посмотрела на осколки. «Вот и мое разбито корыто,- горько подумала она,- эх, Вовка, Вовка, безнадежный мечтатель, как ты был прав». Она никому не нужна. За красивую жизнь пришлось заплатить слишком высокую цену.

Она опять попыталась встать, но не смогла. Губы ее дрогнули, она уткнулась лицом в подушку, чтобы сдержать слезы, но они все равно прорвались крупные, частые. Он с хрипом вздохнула и больше не сдерживалась, заплакала тихо, вздрагивая худыми плечами, стараясь не всхлипывать, опасаясь, что кто-нибудь   услышит ее.  Она плакала долго и безутешно, соленые слезы разъедали раны на лице, причиняя боль, но мысли причиняли боль еще невыносимее.  Потом, успокоившись, она так и осталась лежать, уткнувшись в подушку и незаметно для себя, заснула.

   Владимир вернулся уже поздно вечером.

- Ну как ты? – подошел он к ней, даже не раздевшись. Опять положил ладонь на лоб, посмотрел на пол,- кружку разбила, да ничего я уберу.

 Маша лежала неподвижно, пустым, остановившимся взглядом смотрела в потолок.
- Не беспокойся, Вовка, мне ничего не нужно.

 Сердце у Владимира дрогнуло,  как хороший врач, он прекрасно понимал, что с ней происходит. Ее состояние безнадежного уныния усиливалось, и здесь он ничем не мог ей помочь. Он подошел к столу выдавил таблетки из упаковок, налил в стакан воды, опять стал возле кровати.

- Спи, Машка. Тебе сейчас больше спать нужно. И вот, таблетки выпей.
 
Он не решился протянуть их ей, аккуратно положил на придвинутый стол.  Заметил, что она совсем ничего не ела.

Маша равнодушно повернула голову, приподнялась на подушке, машинально выпила.
- А ты где спишь? – поинтересовалась она.

 Владимир показал на ковер возле кровати.
- Я здесь, на полу.

Машка засмеялась деланно и грустно, отвернулась к стене и хрипло сказала:
- Уходи, Вовка.

- Маш, да ты что?! Ты же ночью просыпаешься, бредишь.  Я не уйду,- настойчиво отказался Владимир.

 Она ничего не ответила, лежала тихо, отвернувшись, закутавшись одеялом, словно мерзла.
  Владимир разделся, разложил постель, выключил свет, лег.

- Вов, ты потерпи еще сегодня, а завтра я уеду,- произнесла Маша уныло и обреченно.

 Владимир испугался, он в отчаянье подумал о том, что больше никогда ее не увидит. Она уедет, скроется и больше никогда не вернется в этот город, причинившей ей страдание, а он будет страдать оттого, что ее никогда не будет пусть не рядом, но где-то поблизости.

- Маш, в таком состоянии я тебя не отпущу,- решительно он даже привстал, пытаясь разглядеть ее в темноте.

 Маша повернулась. Сквозь сумрак комнаты блеснули ее большие глаза, она сказала тихо и беспокойно:
- А вдруг меня найдут и тебе достанется.

 Владимир сел, подтянул ноги к себе, обхватил колени. Постарался, чтобы голос звучал убедительней:
- Не найдут. Тем более мой отец Андрея Евгеньевича знает, если что, ему позвонит.

- Так меня Андрей Евгеньевич забрал? – удивилась Маша.

 Она вспомнила его день рождения. Всегда скрытный и неуловимый, он редко показывался на публике, и именно там она его увидела впервые.  Впечатление было непередаваемое. Андрей Евгеньевич – суровый  владыка,  неприступный и таинственный, как  фараон Египта. Он хоть и был очень привлекателен, в нем было что-то такое, что заставляло держаться от него на приличном расстоянии.

- Да, он,- подтвердил Владимир.

Он часто видел его в клинике у отца, которую он спонсировал,  и к тому же Андрей Евгеньевич иногда звонил отцу лично, для  собственных нужд. Почему-то отец ему никогда не отказывал, будто знал его очень давно и близко. Его тоже удивил его поступок. Андрей Евгеньевич, мрачный и недосягаемый, расчетливый до мелочности  спас Машу от смерти. Потратил свое бесценное  время, с которым он постоянно советуется, как с мудрым родителем, сосредоточенно посматривая на часы. Потратил   без всякой выгоды, без залога, без поручителей.

- А почему?
Она придвинулась к краю кровати, и Владимир едва дышал, слыша ее голос  у себя над ухом.

- Юля попросила и Алексей ему позвонил,- ответил Владимир и лег. Среди ночной тишины, голос ее слабый и усталый, казался вкрадчивым и влекущим.

 Какое то время Маша молчала. Владимир даже начал дремать. Предыдущая ночь прошла для него без сна. Сквозь дремоту он вспоминал, как в трепете он влетал в кабинеты, настраивал приборы, смотрел снимки. Тормошил, прощупывал Машу, чтобы узнать, где могли образоваться невидимые прибором болезненные гематомы, растяжения, вывихи.

 Отец хотел ему помочь, но почему-то побоялся или наоборот, был уверен в нем. Он понимающе положил ему руку на плечо и ушел. А он всю ночь сидел и смотрел на нее и хотя был уверен, что сделал все, что мог, все равно боялся. Боялся, что что-то серьезное мог не заметить, упустить и она не проснется, не откроет глаз.

- А чего это они за меня просили? Тем более Юлька с Лешкой, – вдруг, недоумевая, спросила Маша.

 Владимир не сразу сообразил со сна, случилось это на самом деле или все ему приснилось. Он прислушался, услышал ее хриплое дыхание, понял, что не приснилось.

- Не знаю,  но они и мне позвонили, чтоб я тебе врача нашел,- сквозь сон ответил Владимир.

- Странные они,-  Маша смотрела в потолок.

Она вновь прочувствовала все, что произошло с ней. Вспомнила Алексея, смотревшего на нее, сидящую за столиком, как на пустое место. Юльку, испуганно протягивающую деньги, чтобы найти Алексея, который намеренно ее бросил, с омерзением и страхом Пашу, его стеклянные, налитые ненавистью  глаза. Она тяжело вздохнула, все решила для себя:
- Мне будет не хватать ее, но я все равно уеду.

- Маш, не уезжай, институт не бросай,- услышала она безнадежный голос Вовки.

 Неужели она сказала вслух? Точно сказала вслух и сама не заметила.  Она  задумчиво посмотрела на Владимира. Долговязый и нескладный, он лежал на спине, закинув свои крепкие руки за голову. На его добродушном лице Маша увидела выражение внутренней неловкости: удивленной грусти, беспокойного внимания.  Он словно хотел сказать что-то и не мог, боялся и молчал. И она почему-то боится услышать то, что он недоговаривает.

- Что мне институт,- ответила Маша и грустно вздохнула,- все надо мной смеяться теперь будут.

- Маш, да они и так над тобой смеялись,- с чувством отозвался Владимир и тут же пожалел о том, что сказал так прямолинейно.

  Маша совсем не удивилась и даже не обиделась, простодушно скользнула по нему глазами, спросила уныло:
- И ты смеялся?

- Я не смеялся,- горячо ответил Владимир, привстал, возбужденно замотал головой,- я теперь никому не разрешу над тобой смеяться. И что-то смешное и детское было в его желании так яростно защищать ее, избитую и никому не нужную.

 Маша опустила голову на подушку, натянула одеяло.

- Вовка, иди ко мне,- тихо произнесла она.

 Владимир испуганно поднялся.
- Знобит, да?- он положил ладонь ей на лоб,- я сейчас.

Он взял одеяло, укрыл Машу и лег рядом. Маша придвинулась к нему, ладонью провела по его мягким волосам, уткнулась лицом в  шею, почувствовала его тепло. Это тепло проникало во все ее больное и измученное тело, в поры, ощущалось всем существом от пяток до кончиков волос.

 Владимир вздрогнул, испуганно посмотрел на нее. Убрал ее руку так поспешно, что Маше показалось даже с некоторой силой.

- Маш, да ты что? - отстранился он,- у меня же ничего нет.

 Маша провела ладонью по его щеке, настойчиво повернула к себе его лицо.
- Вов,  поцелуй меня,- и  глаза ее из под изогнутых бровей в темноте заблестели,  ресницы вздрогнули. И в этих глазах уже не было опустошенности, а было что-то новое, неуловимое, едва дрожащее в больших и темных зрачках. 

 Владимир мотнул головой, освободился, отодвинулся. Он был почти на краю кровати, еще чуть-чуть и позорно свалиться, как трусливый дезертир.

- Мне же тебе только на мороженое хватит и то, без шоколада,- но голос его предательски дрожал.

Маша, поймав его на самом краю кровати, не могла поцеловать его в  изворачивающуюся голову и она стала касаться своими горячими, разбитыми в кровь губами  его  плеч,  груди, тонкой мальчишеской шеи.

- Ну, Маш,- жалобно говорил Владимир,- мне вообще  отец сказал, если институт не закончу, ни копейки ни даст.

А сам жадно смотрел на ее склонившуюся голову, тонкие плечи и думал, что опять какой-нибудь подвох. Сейчас остановится, гордо вскинет голову, скажет: «я передумала» и он опять искусает губы в кровь, опять будет стонать от боли, мучиться, опять разорвет все лекции, выкинет все книги в мусорный бак, завалит сессию.

- Вов, ну чего ты?- говорила Маша, обнимая его.

- И машина не моя,- отодвигал ее от себя Владимир,- на отца записана.

Он хотел уже спуститься с кровати на пол, но Маша настойчиво удержала его, крепко прижалась к нему. Уткнулась в бок, где-то чуть ниже подмышки, замурлыкала, как довольная кошка. И столько нежности было в этом движение, что он не посмел ее оттолкнуть.

- Вовка, ну что ты такой недотрога?- настойчиво стараясь его обнять, говорила Маша.

 Владимир сел, крепко схватил ее за плечи прижав к подушке, серьезно посмотрел ей в глаза, словно допрашивая:
- Маш ты сразу мне скажи, что тебе от меня надо.

 Маша вскинула голову, разметав свои белокурые волосы. Посмотрела на Владимира открытым взглядом своих  печальных глаз.
- Я ребенка от тебя хочу.

 Владимир весь обмяк, словно его ударили чем-то тяжелым по голове. Посмотрел на Машу жалобно и умоляюще.

- Да ты что? - испуганно зашептал он,- я, даже если работать пойду, мне зарплаты на черное море тебя отвезти не хватит.

 Воспользовавшись растерянностью Владимира, она схватила его за шею, привлекла к себе.

- Мне не надо, Вовка,- зашептала ему на ухо Маша, - ты мое море.

- Машка ну перестань,- жалобно отодвигался Владимир,- я же не железный.
 
- Ты живой, Вовка,- целовала его Маша,- настоящий.

- Маш, да больно тебе наверно, у тебя же рука сломана,- Владимир продолжал останавливать ее. Он упрямо  сбрасывал ее руку, словно пытаясь избавиться от липкого и ползучего теста.

Она опять схватила его за шею,  насильно притянула к себе.
- А ну не сопротивляйся, - засмеялась она.

- Тогда я сам,- осторожно  укладывая ее на подушку, серьезно произнес он, - а то еще не удержусь и гипс тебе поломаю.

   Прошлое, такое близкое и пугающее, отодвинулась для Маши вдаль, стало ненужным и чужим. Осторожными пальцами, едва касаясь ее кожи Владимир расстегивал пуговицы на своей собственной рубашке, одетой на такое желанное тело. И от этих осторожных прикосновений Маша вздрагивала, потому что никто и никогда не касался ее так бережно.

Именно сейчас Владимиру захотелось сказать все, пусть она будет смеяться, пусть расскажет всей группе, всему городу, всему миру, но он скажет. Потому, что не в силах больше держать все в себе.

- Я же думал о тебе, Маш,- нежно обнимая ее, признался  он,- заснуть не мог: думал с кем ты, где ты? Ты уедешь из клуба, а я по городу ношусь, ищу тебя.
 
- Я не знала, Вовка,- целуя его, шептала Маша.

 Она закрыла глаза и даже ресницами почувствовала, как дрожит его тело и казалось, что она впервые ощущает это.
Его руки скользнули под ее спину, уверенно обходя все болезненные ссадины.

- И на занятия ходил только из-за тебя,- прижимая ее к себе, продолжал  Владимир,- книгу открою, а сам только тебя и слушаю.

- Я не знала, Вовка, - повторила Маша и поняла, почему она так стеснялась его взгляда и  смеялась над ним. Почему после того мерзкого поцелуя, ушла из института и долго сидела в парке на лавочке, презрительно смотря на браслет. Почему когда он перестал ходить за ней по клубам, она с надеждой смотрела по сторонам, искала кого-то глазами и не находила. Почему в институте старалась сесть к нему поближе, чтобы он все слышал.

- А я все знал. Все про тебя знаю, Машка,- и он совсем не удивился, когда она жарко прижалась к нему, напрягая свои слабые силы. Нашла его губы и мучительно долго не отпускала. Но ее истерзанное тело не могло выдержать долго такое напряжения и изнемогая, она бессильно опустилась на подушку, отдаваясь его желанию.

- Зачем ты прощал, Вовка?- прошептала она.

- Я же люблю тебя, я прощаю, - и Владимир испытывал смешанное чувство жалости, благоговения и страха. Страха, что она все же уедет и бросит его навсегда.

 Маша вдруг живо приподнялась на локте, тряхнула головой, резко сказала:
- А я не разрешаю себя прощать, слышишь?

 Владимир осторожно уложил ее опять, нежно погладил ее растрепанные волосы:
- А я уже простил.  Все тебе простил, Маш.

- Не смей меня прощать,- упрямо сказала Маша и что-то дрогнуло в ее голосе, надломилось. Она впервые смотрела на него покорными и виноватыми глазами.

 Владимир улыбнулся, ласково провел ладонью по ее щеке:
- Я люблю тебя и буду прощать.

 Маша укоризненно покачала головой, мягким гибким движением кисти уперлась ему в грудь, отодвинула его, остановила.

- Такое нельзя прощать, Вовка. Никто никому не прощает. У меня же знаешь, сколько их было?

 По спине Владимира прошла едва заметная дрожь. Он сжал ее руку, положил себе на плечо и прислонившись щекой к ее щеке негромко   сказал:
- Не было у тебя никого, Машка. Никто тебя не любил, значит, никого у тебя не было.

 Горячий воздух его слов  обжег  сердце и тело устремилось навстречу телу, и ничего не стало слышно из-за шумного дыхания,  и никто и ничего уже не в состоянии  был понять и объяснить и ничего  не  видя из-под закрытых век, а только чувствуя, как вспышки, его горячие поцелуи Маша зашептала:
- Вовка, не отдавай меня больше никому,- и жадно глотая воздух обняла его так, как никого не обнимала, как боялась кого-то так нежно и искренне обнять.

- Не отдам,- отвечал он ей на ухо,- больше никому тебя не отдам.

 Когда Владимир устало откинулся на спину, распластав по кровати руки с чувством необыкновенного счастья и блаженно улыбаясь, Маша, щекоча его своими пушистыми волосами, как испуганная и ласковая кошка юркнула к нему под мышку, свернулась там, спряталась, затихла. Опять вспомнила  их беседу в машине про снег, про папуасов, про любовь, которой не бывает.

-Володька, а снег все же есть,- вдруг сказала она тихо и глухо.

- Ты к окну подходила? – удивился он.

- Белый, чистый, удивительный снег,- продолжала Маша, с тоской, с болью, с горечью.

- Маш, да ты что?- растерянно спросил Владимир и попытался отодвинуть ее, чтобы лучше рассмотреть, но она еще сильней прижалась к нему, спрятала лицо.

- Настоящий снег, мягкий, пушистый, изумительный,  кружит, на землю падает  и не тает,- шептала, как в забытье  Маша.

- Маш, снег не идет. Ночью прошел или  у тебя галлюцинации?- испуганно Владимир поднялся на локтях, поднял ей подбородок, стал заглядывать  в глаза.

 И что-то необычное, новое он опять увидел в ее глазах и опять растерянно замер.

- Нет, Володька, по настоящему идет,- ответила Маша и смотрела на него этим странным, словно сплетенным из тонкой паутины, взглядом.

- Ты что? - уже не на шутку  испугался Владимир. Крепко обхватил ее за плечи, подтянул к себе, - ты и Володькой меня никогда не называла. Больно тебе было?

- Нет, Володька, совсем не больно,- ответила Маша, опустила голову ему на грудь и плечи ее вздрогнули. И хотя она старалась подавить слезы, он все понял.

- Больно,- резко и раздраженно решил Владимир, разозлившись на себя,- чего же я сразу не подумал? Я же сам тебе УЗИ делал, все видел. Они же в живот тебя били.

- Не больно, Володька,- и Маша перестала сдерживаться.  Помимо ее воли слезы крупные, горячие, текли по щекам, капали ему на грудь.

 Владимир прижал ее к груди, убрал с ее лица волосы, гладил по плечу.
- Машка, прости меня, - отчаянно заговорил он,- я не подумал.

- Это ты меня прости,- еще сильней заплакала Маша, осознавая, что он  неверно истолковал ее обиду.

- Посмотри в глаза,- повелительно сказал Владимир, отодвинул ее, оттянул веки, рассматривая зрачки,- ты честно говори, я же ни на кого не посмотрю, в больницу тебя отвезу и сам у двери стоять буду.

 Маша отчаянно замахала руками, завертела головой, не давая ему смотреть на себя.
- Володя, не надо в больницу,- плакала она.

 Владимир опять крепко обхватил ее за плечи, повернул к себе.
- Тогда честно говори,- сосредоточенно сказал он,- больно?

 Маша бессильно уронила голову на грудь, глаза ее закрылись.
- Больно,- сказала она утомленно и безысходно,- как мне сейчас больно.

  Торопливо Владимир уложил ее на кровать, стал осторожно прощупывать живот.
- Где болит?

 Маша вдруг засмеялась. Смеялась, плакала и отрицательно мотала головой, как в припадке. Потом резко остановила голову, виновато посмотрела на него.
- Не болит, ничего не болит,- дрожащим голосом сказала она,- мне больно.

- Маш, ну говори, я тебя не пойму,-  Владимир отпустил ее, растерянно сел.
 
 Маша села рядом, заглянула в его глаза своими заплаканными глазами.
- Что не поймешь?

Он сидел грустно, отвернувшись, будто обидевшись, сутуло выгнув спину.
- Что с тобой. Почему ты так себя ведешь?

- Потому что люблю тебя,- заревела Маша, крепко прижалась к нему, начала целовать в плечи, в шею,  в колючий подбородок.

- Ну я же тоже тебя люблю, дуреха,- прижимая к себе, гладил ее по голове Владимир,- а почему же ты тогда плачешь?

- Потому что мне больно,- плакала Маша и прижималась к нему мокрыми щеками, и целовала, и опять плакала навзрыд.

- Прости, Машка, я не подумал,  - гладил ее Владимир. Он с трудом разжал  ее пальцы, уложил на кровать, встал.

- Ты меня прости,- сквозь слезы шептала Маша, обняв подушку,- за все прости.

Владимир быстрыми, точными движениями хирурга оделся, вышел в ванную, помыл руки, вернулся,  подошел к полке, нашел ампулу с обезболивающим, надломил ее, набрал шприц, подошел к кровати. Но Маша уже безмятежно спала и только мелкие, невесомые слезы, сквозь темноту блестели на ресницах. Владимир рассеянно пожал плечами, отложил  шприц в сторону, сел рядом и долго смотрел, как она сопит сквозь сон и обнимает подушку.

Продолжение: http://proza.ru/2020/10/12/305