Нина Ивановна

     Групповой портрет
       Рассказ из серии «настоящие герои и портреты современников». 

Мы поступили учиться в Авиационный Техникум имени Годовикова. Мы, это те ребята и девушки, которые не хотели продолжать учиться в школе и стремились побыстрее получить профессию со среднетехническим образованием и пойти работать на предприятия Москвы. Классным руководителем нам назначили Нину Ивановну Яковлеву. Женщину чрезвычайно привлекательную, стройную с узкой талией, высокой грудью, приподнятой шеей и с невероятно прямой спиной. Она всегда на высоких каблуках, с точеными ножками, короткой прической из слегка вьющихся волос, которые аккуратно убирались на затылок и там закалывались, являлась для нас образцовым примером.  На ней всегда были неброские, на первый взгляд спокойные, скромные и в то же время очень стильные и привлекательные вещи, кофточки, платья и костюмы. В нашем понимании наша классная руководительница одевалась безупречно и со вкусом, хотя видно было, что она не придает этому большого значения. От нее веяло аристократизмом и это при том, что она была очень доступна и открыта. Ее манера поведения и то, как она вела диалоги со всеми, говорили о том, что она может держать дистанцию так, что никого не сможет обидеть и ее никто не сможет обидеть. И, наоборот, она всегда старалась вникнуть в то, что ей говорили, пойти на встречу и, если нужно, обязательно помочь. Она была женщиной сдержанной красоты. Такие женщины вызывают чувство симпатии и умеренного восторга, потому что за настоящем восторгом идет поклонение, а ей этого было не нужно. Такие женщины настолько порядочны, что в их присутствии все стараются вести себя сдержанно и преображаются, не позволяя скабрезных фривольностей и завуалированных намеков.  Она всегда вела себя предельно корректно и дипломатично, и ей для этого не приходилось стараться, подбирать слова, потому что ее суть это подразумевала. В ее честности и благородстве вряд ли кто мог усомниться. К ней все хорошо относились и преподаватели, и учащиеся. Ее мягкость обволакивала и заставляла быть податливым и внимательным.  Ее слушали все с готовностью и выполняли поручения беспрекословно. В этой женщине была какая-то тайна. Она отличалась от всех женщин нашего техникума и даже всех наших знакомых. И мы не знали почему. Она не была похожа на советскую женщину с плакатов и картин советских художников. Мы все ее, как будто знали, и в то же время мы ничего о ней не знали. Она никогда о себе ничего не рассказывала.  Ее преподавание английского языка выглядело безупречно. Она давала нам ровно столько, сколько мы могли от нее воспринять. Для нас она являлась любимой учительницей и любимой классной руководительницей. Были и другие преподавательницы: полные и худые, стройные, спортивные, истеричные и энергичные. Она являлась особенной. В ней преобладало что-то божественное. Она несла тайну бытия.  Химию нам в техникуме преподавала полнотелая кучерявая женщина Любовь Васильевна. В отчестве я, скорее всего, не точен. Она все время на занятиях рассказывала о себе, о своих чувствах, об отношениях с мужем, которого не слишком уважала и над которым как бы подсмеивалась. Скорее всего она любила только себя и именно это выпячивалось из нее ярко и с рвением. Пухленькая с кукольным лицом она всем давала точные с ее точки зрения характеристики. У нее были красные щеки, красные от помады губы, и весьма примечательная и выдающаяся грудь.  Так вот эта женщина как-то походя и с некоторым осуждением нам сказала, что Нина Ивановна рано родила, в семнадцать лет, и поэтому у нее неважное здоровье. Бесцеремонность этой женщины не знала границ, а сознание собственной правоты возводилось ею же в ранг неопровержимой истины. Она наполняла все занятия по химии собой, оставляя самому предмету немного меньше.   Однажды она проводила с нами опыт по химии, в котором каждый из нас должен был опустить в пробирку свой волос и долить в пробирку выданные реактивы. Еще опыты не закончились, как она сказала: «У всех должен в пробирке появиться белый раствор. У кого получится черный раствор, тот скоро умрет». Через некоторое время с задних рядов послышалось девичье рыдание. Все обернулись и посмотрели на Таню Корытину, которая держала в руках пробирку с черным раствором. По аудитории прошел ропот. Любовь Васильевна растерялась, спрашивая из-за кафедры, на которой уверенно стояла: «Что такое? Что там такое?» И когда ей показали черную пробирку, она сказала: «Ну, вы не обращайте на это внимание, не надо плакать».  С тех пор некоторые из нас ее тихо возненавидели. Она не дождалась конца опыта и сказала то, что говорить было нельзя.  Таня Корытина после техникума вышла замуж, родила дочку и действительно скоро умерла от рака крови. У нас были преподаватели, которых мы все ненавидели и боялись. Математику у нас преподавал Муханов. Он великолепно знал свой предмет и не прощал незнания другим. Иногда он вызывал к доске какую-нибудь девушку или парня, чтобы решить уравнение, и, когда у того это не получалось, он начинал говорить с ним едко, почти вежливо и издевательски: «Что же вы, батенька мой, не учитесь совсем. Я же вам все объяснил, а вы, простите меня, как… Не буду говорить этого слова, хотя вы меня вынуждаете. Ничего не усвоили, ничего не знаете даже такого простого материала…» При этом будучи бледным, он бледнел еще больше и буквально закипал, все кипение сдерживая внутри себя и выплескивая то, что не мог сдержать. Бывало некоторых девушек он доводил до слез. «Что же вы не знаете ничего? Зачем вы вообще пришли учиться?.. Я же вам все это объяснял… И нечего здесь плакать, нечего сырость разводить…» Муханова дружно ненавидел весь техникум. Хотя человек он был в высшей степени незаурядный. Прошел всю войну, жил в служебной коммунальной квартире рядом с техникумом. Играл у себя в комнате на скрипке, о чем нам рассказывала лаборантка по технологии материалов, которая являлась его соседкой. Его принципиальность и бескомпромиссность заставляли многих студентов его бояться и трепетать.  Отличников он сдержанно поощрял и слегка хвалил.   В любимчиках никого не держал. И, если отличник, делал ошибку или допускал неточность, ему тоже доставалось, как и другим. Вся нелюбовь студентов техникума выражалась в том, что на стене около  двери в его квартиру они нарисовали большую муху. Ее кто-то стирал, но скоро муха чудесным образом снова появлялась на том же месте. Кроме того, рядом с мухой было написано «муха», чтобы никто в нарисованном не сомневался, и чтобы усугубить нарисованное еще писали всякие не всегда хорошие слова. Именно здесь около двери в его квартиру несостоятельные студенты отводили душу и выражали свое отношение к преподавателю. А тот себе играл на скрипочке и продолжал педантично вдалбливать математику в незрелые умы учащихся. Мне запомнился последний курс, когда Муханов преподавал нам основы высшей математики. Неожиданно он вдруг перестал говорить о предмете, и сказал: «Вы вот меня, наверно, все ругаете… И зря… Потом благодарить будете. Не далее, как несколько дней назад у нас в техникуме состоялась встреча выпускников. Так вот один не слишком радивый в прошлом студент подошел ко мне и поблагодарил за то, что я его обучал математике. Он сказал, спасибо, сейчас в институте все учат высшую математику, им трудно, а мне легко, я это все уже знаю. Так вот и вы потом будете вспоминать меня добрым словом…» Так оно все и получилось, как нам говорил об этом старый учитель. Кроме Муханова был еще Михаил Иванович Кузнецов. Он не только преподавал электротехнику, но еще и писал книги по ее преподаванию предмета. Часто зазывал нас к себе в лабораторию и давал творить разные устройства. И еще одного человека мы с удовольствием вспоминали. Фамилия его была Казакевич. На первое занятие по теоретической механике, где мы должны были изучать кинематику, он пришел весь такой уже пожилой, даже, можно сказать, старый, мягкий, вкрадчивый, как бы небрежный в одежде, костюм на нем выглядел слегка помятым, и совершенно лысый, потому что брил голову наголо, что тогда не было принято совершенно. Было в нем что-то комичное. Но как только он начал говорить, все мы подпали под его обаяние. Он оказался превосходным рассказчиком. В свои восемьдесят лет он обладал хорошей памятью и ясным умом. Казакевич начал лекцию с того, что рассказал нам, как они с другом ходили на выступление Маяковского. Рассказ его получился яркий, выразительный и увлекательно образный. Он читал стихи поэта и передавал его интонации, воспроизводя те реплики, которые тот бросал в зал собравшимся. Рассказ нам всем очень понравился, и мы его на следующих лекциях просили рассказать его заново, а также просили его рассказать что-нибудь еще. Он нам не отказывал. Но самое интересное заключалось в том, что за всеми этими словесными эскападами с рассказами о пережитом и разговорами о жизни, он успевал преподать нам намеченный материал по теоретической механике. Казакевича мы, конечно, тоже любили за то, что он прекрасно излагал материал, давал предмет так качественно и так точно, что мы легко усваивали его и знали теоретическую механику хорошо. Он принадлежал к той плеяде преподавателей, которые свой предмет любят и знают досконально, до тонкостей и поэтому ему совсем ничего не стоило донести знания до студентов аудитории.  На его занятиях никто, никогда не шалил и не пытался вывести его из себя. Если кто-то когда-то случайно мог обронить неуместную фразу или словцо, он не обращал на это внимание, оставаясь непоколебимо обаятельным.
В техникуме были и другие преподаватели разной степени привлекательности и неприятия, о которых можно было бы вспомнить хорошо, подробно и обстоятельно в другом повествовании. 
В то время Нина Ивановна для нас являлась некой загадочной и привлекательной звездой. Она смогла из разрозненной массы студентов нашей группы, создать сплоченный коллектив. Уже на первом курсе она заказывала для нас самые разные экскурсии и походы в музеи.  Мы куда-то группой ездили на автобусах, на электричках и так сдружились, что все праздники встречали вместе, хотя и без нашей дорогой классной руководительницы. Она, будучи женщиной умной и деликатной, находила слова для каждого из нас. У кого сложилась тяжелая обстановка дома в семье, она приглашала родителей на беседу и в техникуме хлопотала о разовых выплатах и стипендиях. Она всегда находила возможность поговорить с каждым из нас. Если кто-то попадал в нехорошую ситуацию за пределами техникума, она тоже помогала и делала все, чтобы эту ситуацию смягчить, сделать не такой острой и критичной.
Все четыре года она сопровождала нас по жизни, смотрела, как мы растем, переходим с одного курса на другой, опекала, хлопотала и помогала. Бывало кто-то болеет, она посылала ребят его навестить. Своей заботливой энергией она направляла нас в кружки при техникуме, провожала в студенческие строительные отряды, проводила классные собрания с рассказами о прекрасном, принося то старые пластинки с патефоном, то редкие книги. И за несколько лет стала не только нашей классной мамой, но и родным человеком.
Мы по-прежнему о ней почти ничего не знали. Как-то она обмолвилась, что у нее есть сын, который старше нас и учится в университете. Еще однажды она сказала, что у нее есть дочь, которая замужем и живет отдельно семьей. Мужа она уважительно называла на «вы» и не иначе как Александром Николаевичем.  И все равно я и не только я не могли отделаться от мысли, что в ней скрывалась какая-то тайна. Мы в группе не говорили о Нине Ивановне, не обсуждали ее, не пытались о ней узнать что-то большее, чем она нам говорила.  Почему-то нам казалось, что она дворянского рода. Такое в ней имелось природное достоинство, врождённая гордость, высшая степень порядочности. Она представлялась нам безупречным созданием, которое наполнялось божественной особенностью. 
На четвертом курсе нам нужно было прощаться. Мы все защитили дипломы и намеревались шагнуть во взрослую жизнь. Кто-то из девушек собирался выйти замуж. Ребята подумывали об армии. Проходили последние дни в техникуме. Нина Ивановна принесла нам большое полотно, на котором были аккуратно пристегнуты около сотни значков с самолетами «ЯК». Она попросила нас всех взять себе каждому по значку. Мы быстро разобрали значки. Понятно, что все эти самолеты имели отношение к авиаконструктору Яковлеву. И мы подумали, что, что она является родственницей авиаконструктора Яковлева. Иначе откуда у нее могла взяться такая коллекция. И кто-то из нас спросил у нее об этом. Но Нина Ивановна сказала, что она не имеет отношение к авиаконструктору Яковлеву. Мы приняли ее слова к сведению с недоумением. После того, как мы отметили окончание техникума в кафе «Аист» на Ленинградском проспекте, все тоже никак не могли расстаться. Нас тянуло друг к другу. И скоро Нина Ивановна пригласила нас в гости к себе домой, чего раньше не делала. Мы всей гурьбой с цветами и подарками встречались у Белорусского вокзала, искали ее дом недалеко от Тверской. Ее дом стоял на второй линии от центральной улицы, кирпичный, высокий.  Нина Ивановна предупредила, консьержку, что к ней придут в гости ее студенты, и мы всей гурьбой приехала лифтом к ней на этаж и ввалились к ней в квартиру. В просторном коридоре стоял огромный холодильник «Розенлев», большие шкафы. Нас пригласили пройти в гостиную, очень просторную с добротной и вполне обжитой мебелью. Посреди гостиной стоял круглый стол. Тогда многие в больших комнатах имели круглые раздвижные столы. Мы все расселись вокруг стола и принялись разговаривать, как будто не виделись годы, хотя прошло всего несколько дней. Каждый что-то говорил. Нина Ивановна всех слушала. Когда мы через чур расшумелись и стали откровенно смеяться, испытывая радость встречи, Нина Ивановна нам сказала: «Мы не будем особенно шуметь. Александр Николаевич пишет новую книгу. Закройте, пожалуйста, дверь, чтоб мы ему не мешали».  Кто-то из нас спросил: «А где он пишет книгу?» И Нина Ивановна ответила: «Если дальше пройти по коридору, то можно увидеть дверь в его кабинет. Она конечно отделана специальными звукопоглощающими материалами, чтобы не было слышно посторонних звуков. Но все же…» Кто-то из нас спросил: «Скажите, какие книги он пишет?» И Нина Ивановна ответила: «Александр Николаевич написал много книг. И его книги переведены на разные языки». В то время мы были так счастливы от встречи с ней, что ни у кого не возникло желания расспросить ее поподробнее о муже. Кроме ее самой нас никто не интересовал. В это время кто-то постучал в дверь и в гостиную заглянула маленькая худенькая и старенькая женщина с несколько сгорбленной спиной. Она спросила можно ли заносить печенье. Нина Ивановна ответила, что можно нести печение и напитки. Мы подумали, что это кухарка и принялись помогать ей носить из кухни испеченное печенье. «Видите, кухня у нас маленькая. В пору одному человеку управляться», - говорила Нина Ивановна. Кто-то из девочек спросил ее, кто эта старенькая женщина. И Нина Ивановна ответила просто, как можно было ожидать: «Это моя мама». Я пригляделся к этой старенькой, на первый взгляд непримечательной женщине. В кухонном передничке, очень худенькая, старенькая, лет восьмидесяти, проворная и заботливая. Она ничего не говорила и все непрерывно что-то делала руками.  Ничего дворянского я в ней не разглядел. Простая, милая и весьма пожилая женщина. Кто-то из нас спросил: «Нина Ивановна, у вас в родне были дворяне?» И она тут же всплеснула руками и ответила: «Нет, что вы. Мы из города Ярославль. Мама всю жизнь проработала учителем». Еще один миф, который я сам для себя придумал, разваливался, рассыпался на глазах. Но и после этого я продолжал верить, что она дворянских кровей и просто по каким-то причинам не хочет нам об этом говорить. Иначе такое явление, как она сама, я себе объяснить не смог. Для нас в ней по-прежнему скрывалась какая-то загадка.
Мы устраивались на работу по распределению и продолжали встречаться с Ниной Ивановной. Эта женщина нас не отпускала от себя. Вокруг нее за прошедшие годы образовалось и сохранялось невидимое поле тяготения.  Кто-то из ребят принял решение поступать в военное училище. Юра Сучков на последних курсах прямо-таки свихнулся на кино. Он все время ездил на киностудию «Мосфильм» и снимался в массовках. У него был постоянный пропуск на киностудию. Перед самым окончанием техникума он решил бросить учение в техникуме и стать артистом, но Нина Ивановна вызвала его папу и вместе с ним уговорила его защитить диплом. Почти сразу после окончания техникума он поступил в мастерскую Марка Местечкина при цирке на Цветном Бульваре. Это были времена Юрия Никулина, Михаила Шуйгина, и Марк Местечкин работал главным режиссером, и ставил цирковые программы. Последние дни в техникуме Юра ходил, как клоун, в узких брюках, с тросточкой, клетчатой рубашке и завитой шевелюрой. Он успел сняться в нескольких фильмах и уже играл эпизодические роли. В одном фильме, который назывался, кажется, «Фигаро», он даже снялся в главной роли.  Володя Новиков и Слава Кириенко, получив красные дипломы, воспользовались возможностью поступить в МАИ вне конкурса на дневное отделение.  Вова Новиков особенно отличался во время обучения и на него возлагались большие надежды.  Преподавательница по радиотехнике однажды раздала нам контрольные задания. И Володя так решил предложенную задачу, что преподавательница растерялась. «Знаете, - сказала она в восхищении, - вы по-новому и оригинально решили эту задачу. Поздравляю вас… Далеко пойдете».   
Нам казалось, что мы так и будем встречаться с нашей дорогой Ниной Ивановной, рассказывая ей о наших победах и достижениях, греться в лучах ее бесконечной доброты. Но все оказалось не так. Через некоторое время мы уже передавали друг другу сообщение о том, что к нам в техникум приезжал Суслов и наградил нашу Нину Ивановну орденом. Мы все за нее порадовались, не понимая, почему приезжал именно Суслов, второй человек после Брежнева. Почему наградили именно ее, и почему все произошло так неожиданно. Мы бы тоже поторопились прийти в техникум на ее награждение. Через некоторое время Нина Ивановна нас собрала и сообщила, что нам нужно попрощаться, потому что она уезжает за границу.  Александра Николаевича срочно назначили послом в Канаду. И поэтому ей следует ехать с ним. Когда они вернутся и вернутся ли вообще в Советский Союз она не знает. Дома, куда мы приехали прощаться, она выглядела расстроенной, растерянной и подавленной. «Дети остаются здесь… - говорила она. - Родители тоже остаются… У меня старенькая мама. И Александра Николаевича уже старые родители…» На глазах ее показались слезы и тут же исчезли. С одной стороны, мы ей сочувствовали, с другой стороны нам казалось, что это повышение в должности быть послом в Канаде.   Тогда мы еще не знали всего и не думали, что это так трагично. Ощущение во время прощания было такое, что мы находимся на неофициальных похоронах.  И главное, что нас беспокоило это то, что мы не можем больше никогда не увидеться с нашей Ниной Ивановной.
Несколько позже все объяснилось. Оказывается, Александр Николаевич Яковлев, муж нашей Нины Ивановны, являлся Членом Политбюро ЦК КПСС, то есть одним из высших руководителей страны. Будучи членом партии и человеком с передовыми взглядами, он принципиально отказался подписать поздравительное послание Брежневу, в котором предлагалось ему присвоить очередное звание героя Советского Союза». И это обстоятельство поставило крест на его положение и карьере.  Жену наградили орденом, а его сослали послом в Канаду. Для него это была ссылка, о чем мы не подозревали.
Когда мы узнали, кто ее муж, для нас многое прояснилось. И сама Нина Ивановна с ее скромным достоинством стала для нас еще ближе и еще дороже, ввиду того, что она не распространялась о своем положении и никто из нас и никто из ее сослуживцев не знал, кем является ее муж. Она не считала нужным посвящать других в свою личную жизнь и рассказывать о своем положении, чтобы как-то выпячиваться, кичиться, заявлять о своей особенности. Она вела себя также, как все, держалась со всеми ровно, дружелюбно, по-доброму, деликатно, душевно и отзывчиво. И это только добавляло для нас ей человеческой красоты. И ее муж в этом свете представлялся нам достойнейшим человеком.
Нина Ивановна уехала в Канаду. Мы продолжали встречаться группой. Осенью начались проводы в армию. Мы приходили и приезжали на проводы то к одному нашему другу, то к другому. Кто-то из нас, уехав на службу, писал кому-то письма с места службы. Девушки продолжали по-прежнему встречаться.

Прошло несколько лет. Ребята вернулись из армии, пошли учиться в институты и устроились на работу.  Начался период свадеб. Девушки, которые вышли замуж сразу после техникума, уже растили детей. Постепенно выходили замуж и остальные.  Принялись устраивать свою судьбу и ребята. Мы праздновали дни свадеб в ресторанах, снятых помещениях и в домашних условиях.

Неожиданно в Москву из Канады прилетела Нина Ивановна и захотела нас всех видеть. Мы снова встретились у нее дома. Она расспрашивала нас о работе, об учебе, о жизни, показывала нам фотографии из Канады.  Рассказывала истории из своей жизни. Оказалось, что в Канаде живут много русских староверов, которым помог выехать за границу еще Лев Николаевич Толстой. «Они так интересно говорят, рассказывала Нина Ивановна. - Много русских слов, которые претерпели изменения. И есть слова, которые являются смесью русского и английского языков. Ребятишки бегают, а женщина им кричит: «Чилдронята, что вы разбегались?» Она нам показывала фотографии свои и Александра Николаевича. «Посмотрите… Здесь Александр Николаевич катается на лыжах с премьер министром Канады Трюдо… Это мой сын к нам прилетел из Москвы и попал на прием… Устриц ест. Я не понимаю, как их можно есть…»
Мы долго разговаривали, не могли наговориться и не могли расстаться. Нина Ивановна опять уезжала в Канаду.  Мы спрашивали: «Когда вы прилетите снова?» Она отвечала: «Не знаю… Когда теперь Александра Николаевича вызовут в Москву. Работа посла ответственная и требует присутствия на работе». Мы снова с грустью расставались на неопределенный срок.
Шли годы, мы взрослели, растили детей. Одни обзаводились семьями, другие уходили из семей и подавали на развод.  Жизнь брала свое. Мы по-прежнему встречались то у одного на квартире, то у другого. Володя Новиков, на которого учителя возлагали большие надежды, после института пошел служить в армию офицером и неожиданно остался служить по контракту. Слава Кириенко работал в МАИ на кафедре и готовился защитить кандидатскую диссертацию. Вова Блинов, Саша Донцов и Коля Иванов закончили военные училища  и служили в армии офицерами. Нина Рыбникова, которая мечтала о небе, таки до него добралась. Она летала на самолетах штурманом. Юра Сучков работал в клоунадах артистом цирка. Мы ходили на его представления в Зеленый Театр на ВДНХ.  Он часто пропадал на гастролях. Многие из нас продолжали работать на предприятиях, куда получили распределение после окончания техникума.
Еще несколько раз прилетала в Москву Нина Ивановна. Она появлялась неожиданно, на короткое время, сообщала, что здесь, в Москве, но буквально через день улетала. Позже мы поняли, почему это происходило.

Прошло десять лет. К власти в стране пришел Горбачев. Он вернул из ссылки Александра Николаевича и тот стал человеком его команды.  Нина Ивановна с мужем вернулась в Москву. Она, конечно, позвонила нам и захотела встретиться. Мы снова приехали к ней в гости. Она приняла нас и стала рассматривать. «Как вы все повзрослели, - сказала она.  – Все папы и мамы…» Мы принялись расспрашивать ее, как они там жили. Она сказала: «Это было очень тяжелое для нас время. Мы потеряли родителей. Прилетали на похороны на несколько дней и улетали. Жили неплохо, но на чужбине живется русскому человеку не очень хорошо. Чувство ностальгии гнетет, тоска по родине и родным не дает ровно дышать. Теперь рассказывайте, как вы здесь живете». И мы по очереди ей рассказывали о себе. Девочки показывали фотографии детей. Ребята рассказывали, где работают и чем занимаются. Женщины наши работали заводах и сидели с детьми. Таня Парашутина сделала операцию на сердце и сидела дома с детьми. Люда Полякова развелась и работала на кондитерской фабрике «Ударница». Люда Паращук собиралась родить третьего ребенка. Она всегда выглядела мощной, спокойной и знающей жизнь. Люба Паршина родила второго ребенка. В армии после военного училища служили штангист Коля Иванов, Вова Блинов, Гена Донцов. Вова Новиков продолжал служить в войсках после института. Юра Сучков гастролировал с цирком во Франции. Алик Решетко с Мишей Катковым работами на аэродроме во Внуково в службе обеспечения полетов. Гена Пантеев работал в службе обеспечения полетов аэродрома в Шереметьево.  Витя Ковалев вел городской авиамодельный кружок. Юра Иванов пошел работать радиомонтажником в институт Курчатова. Он рассказал, что получил облучение. Но зато он много зарабатывает и купил себе музыкальный центр и жене шубу. Остальные в основном продолжали работать на тех же предприятиях, на которые получили распределения. 
Наступили сумбурные годы правления Горбачева с бесконечными разговорами. Все узнали новые слова и фразы: «перестройка», «гласность», «социализм с человеческим лицом», «реформы», «мыслить но-новому». Страна узнала Раису Максимовну Горбачеву, Лигачева, Ельцина. 
Мы продолжали встречаться группой с Ниной Ивановной.  Она постарела, поседела, но по-прежнему находилась в прекрасной форме, приобретя приятную сухощавость.  Наши девочки ей часто звонили по телефону и были в курсе всего, что у нее происходило. Александр Николаевич Яковлев снова вошел в руководство страны. Наши встречи происходили все реже. Мы взрослели, погрузившись в заботы жизни. Начались разводы, появлялись новые семьи.  Болели мы, жены, дети. Кто-то пропадал в безвестной пучине жизни и неожиданно появлялся из нее вновь. Кто-то издали подавали нам сигналы о себе. Наши офицеры писали нам письма. 
Над страной пронеслись тревожные времена.  Появился Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению - ГКЧП во главе с некоторыми руководителями страны: Янаев, Крючков, Пуго, Язов, Павлов, Стародубцев, Тизяков. Горбачев, как президент СССР, подальше от греха схоронился в Форосе. Против образовавшегося ГКЧП выступили либералы во главе с Ельциным. Александр Николаевич поддержал Ельцина и попал в немилость к путчистам, - так через некоторое время стали называть представителей ГКЧП. За ним установили слежку, вот-вот могли произойти аресты. Народ вышел на улицы. На улицах стреляли. Александр Николаевич выступал на митингах. В Москву ввели танки. Армия встала на сторону вышедшего на улицы народа и поддержала Ельцина и либералов.

На дату двадцать пять лет после окончания техникума мы собрались за городом в Апрелевке у Алика Решетко.  Он к этому времени дослужился до некоторых высот и занял должность бортмеханика борта номер один в специальном летном отряде «Россия», который обслуживал первых лиц страны. За время работы он облетал весь мир. Был и в Америке, и в Африке, и Европе и в Азии. Последнее время он летал на самолете с министром иностранных дел Лавровым и очень хорошо отзывался о нем. Из неуверенного, худенького мальчика он превратился в крепкого лобастого мужчину, который легко матерится по поводу и без повода, отца любимой дочери и хорошего специалиста авиатехника. 
Мы встретились группой на Киевском вокзале и электричкой доехали до станции Апрелевка. Где жил Алик мы знали, потому что к этому времени не раз у гостили. За это время он получил новую квартиру, а в старом доме, где раньше жил с родителями, встречал гостей. Шел ноябрь месяц. Именно в этом месяце Алик отмечал свой день рождения.  По дороге в Апрелевку и в гостях у Алика девочки все время звонили Нине Ивановне, узнавая сможет она приехать на встречу или нет. Последнее время Нина Ивановна жаловалась на здоровье и твердо не обещала, что приедет. К этому времени демобилизовались и наши военные - офицеры. Артиллерист Вова Блинов осел под Питером в Ленинградской  области. После службы у него начались проблемы с ногами. Штангист Коля Иванов, служивший на Дальнем Востоке вернулся неузнаваемым.  Он сильно сдал, поседел и похудел. Наши девчонки познакомили его после службы с девушкой. Он женился. Теперь у него росла дочь. На расспросы о службе он говорил: «Да какая там служба. Девяностые годы. Моя главная задача была сберечь бойцов. Страна разваливается, армия в разброде. Обеспечения должного нет.  Зарплату не платят. Уводил бойцов в лес и там костры жгли, чтоб не замерзнуть. Готовили то, что достать смогли. Сейчас на стройке работаю мастером». По нему было видно, что он многое перенес за прошедшее время.  В это время девчонки дозвонились до Нины Ивановны.  «Ребята, - сказала Таня Парашутина, - я дозвонилась до Нины Ивановны. Она согласилась приехать, но за ней нужно на машине съездить».  На это тут же отозвался наш староста группы, который к этому времен работал в коммерческой фирме главным бухгалтером. Он заявил: «Я съезжу. У меня машина на улице стоит». И следом отозвался Гена Донцов, который вышел в отставку после службы в армии и работал заместителем директора цементного завода. «Я тоже на машине приехал», - сказал он. «Нет-нет, я съезжу. Послушай… Поехали вместе на моей», - предложил Александр Иванович Кудрявцев. И они оба уехали за Ниной Ивановной.
Таня Парашутина, хранительница фотоархива нашей группы достала фотоальбомы, фотографии и все как обычно начали рассматривать фотографии. «А это кто? Чья шевелюра? – тыкал пальцем в фотографию Алик Решетко. «Так это Люба Табакова, - сказал Таня Парашутина. – Она у нас вся кучерявая была. Первая вышла замуж. До нее никто дозвониться не может».  К альбомам продвинулся Миша Катков, самый крупный и весомый человек из нас. Сто двадцать килограмм рассредоточенные в его теле, выглядели очень авторитетно. «Подождите, подождите, дайте мне посмотреть», - попросил он. Алик Решетко снова ткнул в какую-то фотографию пальцем: «А это чей нос и чьи очки?»  Таня огляделась и сказала: «Так это наш клоун, Юра Сучков. Он что так и не приехал?» И в это время голос подал Шурик, Саша Шкуратов. Он дружил в Сучковым и их в техникуме звали Шурик и Юрик. «Сучков работает сейчас в кафе. Детей развлекает. У него суббота и воскресенье самые напряженные дни», - сказал Шурик.  Все снова принялись смотреть фотографии, а Шурик вдруг снова обратил на себя внимание: «Послушайте господа. Среди нас есть выдающаяся личность». Все перестали смотреть фотографии и перевели взгляды на Шурика. «Я здесь несколько лет назад открываю газету и вижу Витю Ковалеву. Вон он, скромно сидит за столом». Витя зашевелился и заинтересованно огляделся. «Читаю в газете, что вот этот человек, Витя Ковалев, на международных соревнованиях запустил ракету и установил новый мировой рекорд». Все зашумели и стали выяснять у Вити, что это он такого сделал, что о нем написали газеты и почему об этом знает не вся общественность.  «Было дело, - сказал Витя. – Я руководил городским кружком авиамоделирования. Мы делали модели и с ними ездили на международные соревнования. Я тогда запустил ракету на такую высоту, что все не поняли, как это у меня получилось. Первое место занял». У Вити стали спрашивать, чем он сейчас занимается и какие модели делает. «Все развалилось, - сказал Витя. - Кружок закрыли. Я сейчас на заводе работаю».
Через двадцать минут приехала Нина Ивановна. Первой об этом узнала Таня Парашутина и оповестила собравшихся. Все вскочили и кинулись ее встречать.  Встретили, помогли снять пальто, вошли с нею в комнату и посади к столу, который накрыл Алик. Нина Ивановна огляделась и сняла платок. Она осенью всегда носила шелковистые цветные платки. Зимой вязаные или меховые шапочки. «Здравствуйте, дорогие мои, здравствуйте, - говорила Нина Ивановна.  – Многих я узнаю. Девушек я всех узнала. Они мне часто звонят. А ребята… - Она обвела всех глазами. - Миша Катков, Витя Ковалев, Саша Шкуратов, Вова Новиков, Гена Пантеев… А это кто?» Она смотрела на штангиста Колю Иванова и не узнавала его. «Кто это?» - спрашивала она. «Это Коля Иванов», - помогла ей Таня Парашутина. «Коля… Коля! Неужели это ты?.. Господи, как мы все изменились… Давайте, рассказывайте мне о себе…» - попросила Нина Ивановна. Но все попросили сначала ее рассказать о себе.
Она была по-прежнему строга в прямоте спины и по-прежнему высоко держала голову. Светлые глаза, как и прежде, ясные, доброжелательные, внимательные, умные.  Это была все та же наша Нина Ивановна. Только прибавилось седины в волосах и морщины на лице стали отчетливее. Особенно под глазами скопилась паутинка усталости из сеточки былых огорчений и тревог. 
«Что вам рассказать? Я осталась одна, без Александра Николаевича. Александр Николаевич умер. Ему исполнилось восемьдесят лет».
Мы спросили: «Что такое? Как это случилось? Неужели ему не могли выделить врача. Такой заслуженный человек».
Нина Ивановна тихо, отчетливо и скромно сказала: «Врач все время был при нем. Он плохо себя почувствовал и на машине поехал с врачом в поликлинику на обследование. После обследования они вернулись. Он поднялся к себе наверх, на второй этаж, переодеться и долго не возвращался. Мы забеспокоились, поднялись на второй этаж, а он мертв. Врачи сказали тромб оторвался, двигался по венам, дошел до сердца, и оно остановилось».
«Теперь вы мне рассказывайте о себе», - попросила она.
Каждый рассказывал о своей жизни, о жене, детях. Она с участием задавала вопросы.
 «Теперь, - говорила она после очередного рассказчика и переводила взгляд на другого бывшего студента.  – О Тоне я все знаю. Мы с ней по телефону часто общаемся. Саша Шкуратов, что ты там сидишь, иди сюда. Я хочу тебя послушать…»
Худенький и кучерявый Саша поднялся из-за стола и в развалку солидно подошел к Нине Ивановне. «Здравствуйте, Нина Ивановна, - сказал он. – У меня вроде все, как у всех. Работаю главным инженером в бассейне. Жена, двое детей, две девочки…»
После Саши Нина Ивановна подозвала к себе Колю Ивановна. «Теперь ты, Коля, расскажи о себе», - попросила она.
Мы многие успели друг с другом поговорить и поэтому приходилось слушать то, что рассказали о себе прежде.   
Нина Ивановна для нас по-прежнему выглядела эталоном культурного общения, сохраняя в общении что-то великосветское, достойное, без фанаберии излишней тщеславности, горделивости, оставалась, как всегда, доступной и участливой. Она была выше нас по манере держаться, по способности выражать свои мысли и по всему остальному.
Мы никак не могли наговориться и все выспрашивали друг у друга о жизни о семье, обменивались мнениями.
Засиделись допоздна. Разъезжались по темному. Саша Кудрявцев повез Нину Ивановну домой, а оставшиеся, кто уезжал на машине, а кто гурьбой двинулся на электричку.

Прошло еще пять лет и тридцать лет, как мы окончили техникум. Собрались, как и раньше у Алика Решетко. К этому времени он не прошел медкомиссию и по выслуге лет уволился из летного отряда на пенсию. Устроился работать в охрану. Мы сидели за столом и ждали Нину Ивановну. Таня Парашутина созвонилась с нашей классной мамой и выяснила, что та накануне упала с лестницы, когда спускалась со второго этажа. Таня нам сообщила: «Нина Ивановна неудачно упала и сломала руку.  Рука в гипсе. Она плохо себя чувствует и приехать не сможет».
Мы принялись обсуждать факт ее падения и решили отдельно собраться и поехать ее навестить. Нина Ивановна была старенькая и мы волновались за ее здоровье.
В этот раз собрались меньшим числом, чем в прошлый раз. Некоторые заболели, а некоторых уже с нами не стало. Вспомнили тех, кто ушел. Таня Корытина умерла от онкологии в двадцать шесть лет. У нее диагностировали рак крови. Не дожил до сорока лет Юра Иванов, умер от облучения. За прошедшие пять лет со дня последней встречи умер Миша Катков. Поехал на дачу и умер от сердечного приступа прямо на грядке. Под Питером умер Вова Блинов.  Несколько лет назад скончался в хосписе от онкологии Гена Пантеев. Заговорили о больных детях. Об этом как-то никто, никогда не говорил. У Гали Клюевой оказалась больна ДЦП дочка, и она мечтала поменять московскую квартиру на квартиру в Анапе. Из-за дочки у нее распался второй брак. У Алика Решетко тоже оказалась больная дочка. Она поступила в институт, заболела, и ей стало тяжело ходить. Врачи сказали родителям, что это инфекционное заболевание. Возможно, заразилась где-то в метро.  У Саша Шкуратова больна младшая дочь, о чем он тоже не распространялся и на все расспросы грустнел о опускал голову.

Нина Ивановна долго болела и все не могла нас принять. Мы знали, что ей сняли гипс, она поправляется. Собрались ехать к ней после ее приглашения только летом следующего года.  Электричкой к ней на дачу доехать было нельзя, поэтому поехали из Москвы на машинах. Нам заказали пропуска на машины и на КПП нас пропустили в дачный поселок академиков. Александра Николаевич уважали в научной среде и помогли построить две дачи, одна для сына и другая для него с женой.
Мы поставили машины около дома Нины Ивановны. Она вышла нас встречать, сухонькая, седая, невесомая с легкой походкой, смотрела нам в лица, узнавая и не узнавая одновременно.  Мы поздоровались с ней. Она пригласила нас в дом.
На столе в большой комнате на первом этаже стояли чашки для чая, в вазочках лежало печенье и конфеты.
Мы расспрашивали ее о самочувствии, снова рассказывали о себе. Мы благоговели перед этим человеком.
Хорошо, когда в жизни есть две составляющие: переменная составляющая и постоянная.  Переменная нужна, чтобы жизнь все время обновлялась. Постоянная нужно, чтобы возникало и не проходило ощущение и понимание основательности, крепости, неизменного. Что-то в жизни обязательно должно быть неизменным, незыблемым, как памятник, как реки и горы, как небо и солнце. И такой постоянной составляющей, чем-то основополагающим, непреходящим в жизни для нас являлась Нина Ивановна. От нее шел свет и от нее шло тепло. К ней хотелось приходить, чтобы согреться от трудностей, несправедливостей жизни. Уходить от нее не хотелось, хотя у всех были семьи, у всех были заботы и дела.
 Мы пили чай, разговаривали, долго прощались и все не хотели уходить. Подходили к двери и возвращались в комнату, чтобы сказать еще что-то важное. Говорили то, что хотели сказать важное, и потом снова находилось что-то другое более важное. Гурьбой вышли на улицу. Нина Ивановна пошла за нами. Солнце садилось к горизонту, окрашивая все в розовые тона. От него шел свет. Но не только от него…
Около ее дома, рядом с машинами стояли когда-то в прошлом студенты, теперь пожилые люди. Они все смотрели на Нину Ивановну, друг на друга и улыбались. Уезжали от своей бывшей преподавательницы ее ученики. пожилые люди. Они стояли в озарении солнечного света и света, который шел к ним от маленькой худенькой женщины, которую звали Нина Ивановна.
Эти люди жили во времена Брежнева, когда в стране царил жуткий застой и всеобщий дефицит. Они жили во времена Горбачева, когда разговорам отдавалось предпочтение настолько, что забывалось о деле. Они жили во времена Ельцина, когда страна в хаосе развалилась на куски, разрушалась своими либералами, которые захватили власть и не знали, что с ней делать. Страна с их потворства подвергалась разорению моральному и материальному. Проходили нетрезвые годы Ельцинского безвременья и разбазаривания, накопленного страной. Они жили во времена Путина, когда все ставки были сделаны на богатых людей, которые не хотели преумножать богатства страны, и старались обогатиться за ее счет. Страна собиралась, вставала с колен, несмотря на то, что процветало взяточничество, казнокрадство и чиновничий капитализм. Страна Путина только начинала поворачиваться к своим гражданам, но было еще неизвестно, повернется или нет.
Пожилые люди стояли в лучах уходящего солнца и прощались со своей преподавательницей, классной руководительницей, классной мамой, человеком большой души и неподражаемой проникновенной деликатности.  Они все смотрели на нее и желали ей здоровья и долгих лет жизни.
Это были мы, бывшие студенты.
Мы стояли и прощались с Ниной Ивановной. И перед нами стояла маленькая женщина с большим сердцем, немолодая леди с ясным умом и доброжелательными глазами, честная, глубоко порядочная. Она улыбалась сдержанной улыбкой ангела. Нам всем хотелось к ней прикоснуться, что мы на прощание и делали.

Все в течение времени неумолимо и преходяще.  Годы проходят окончательно и безвозвратно. Они мелькают все быстрей и быстрей.  И мы знаем, что все проходит и все пройдет. И знаем, что где-то на западе в пригороде Москвы в районе, где расположились академические дачи, в своем домике живет женщина, которую зовут Нина Ивановна. Она нас всех помнит и будет жить долго, как мы ее просили. Сейчас ей уже девяносто шесть лет. И она обязательно доживет до ста лет. Мы это сознаем и от этого нам всем становится светло и тепло.
  Конец.