Амёба

Мыслеобразы.

Казалось, даже облака пытались помешать Николаю удержать душевное напряжение. Они соединялись звеньями в цепи, и образуя причудливый рисунок кольчуги, защищали космос от земной суеты, отражая её обратно, ближе к человеку. Сильный ветер быстро рвал облачную броню, но следующий ряд стежков напирал откуда-то сзади и восстанавливал бреши в полотне защиты. Порывы ветра ощущались даже внутри, несмотря на бронированный каркас оконного стекла. Николаю нужна была тишина, которой не было уже много лет. Он хотел взаимопонимания, причём не того, когда один бросает другому: "да, да, я тебя слышу", – словно мячик в стенку, который, согласно физике, отлетает от поверхности с той же скоростью. Нет, ему было необходимо, чтобы этот мячик увяз в стене и был поглощен ею, как море вбирает в себя корабли, делая их водой, как джунгли поглотили некогда великую цивилизацию Майя, впитав в себя все её достижения. Николай хотел вывести телепатию из зоны эзотерики и сделать её достоянием не только ясновидящих, но и всего человечества. Но и это было только полдела. Николай хотел, чтоб человечество начало мыслить когерентно, когда вдруг из одного кванта света рождается мощный источник лазерного излучения, когда один упавший камешек сцепляется с остальными, будто бы у него появились руки, и увлекает их с собой куда-то вниз, а может быть и вверх, создавая мощную лавину, сносящую все прежние спайки, заполняя пролежни: жадность, глупость, страх.
"Иначе всё зря!", – подумал Николай и ему вспомнилось то трагическое воскресенье, когда погиб Вениамин, его ближайший друг-физик во время обрушения кафе "Старбакс". Ему вспомнилось спасение Наташи, тогда ещё незнакомой девушки. Ему вспомнился вероломно развязавшийся затем узел, завязанный им, Николаем, и падение Вениамина, его прощальный взгляд, который Николай помнил всегда. Как мгновенье пролетели события двадцатилетней давности: последующая поездка в Новороссийск, попытка побега из страны, арест и лагерь в Норильске. Всевидящая система через страх проникала в сознание каждого человека, не позволяя ему идти против – она, ничего не делая, заставила шкипера предать Николая. Сейчас, тот бунт казался Николаю наивным и смешным, уже позже он понял, что с системой можно бороться только системно.
– Хорошо, что тебя тогда не подслушивали в проходной завода, а то бы ты до сих пор содержался в изоляции, – устало бросила Наташа и отступила от окна.
– Наташенька, потерпи. Давай попробуем сосредоточиться ещё раз, – взмолился Николай и продолжил:               
– Я увеличил дозу идеалина. Я сейчас, должно быть, весь свечусь! – встал он на цыпочки.
– Смотри не сгори. А то разлетишься тысячами мыслеобразов, где я тебя ловить буду? И я всё равно не понимаю, как я должна догадаться, что это твоя мысль, а не моя собственная, только что пришедшая мне в голову? – Наташа попыталась схватить что-то невидимое над головой Николая, что-то ускользающее, будто ловила мечущегося мотылька и, наконец, заточила это что-то в ладонь и  прижала к собственному виску.
– Ну уж, ты же своё платье от чужого отличаешь и в чужом, пока не привыкнешь, чувствуешь себя неловко. Так же и с мыслью. Когда она возникнет, ты ощутишь что-то внешнее, не твоё. При этом, платье ты выбираешь сама, поэтому отторжения, как в случае навязанного чужого мнения, не будет. Моя мысль должна чётко прийтись к формам твоего думания. Хотя, если бы я тебя не предупредил, ты могла бы и не заметить, что ходишь в новом платье. Может тебе кофе налить? – размяк несколько Николай и присел на краешек стола. Но тут же подпрыгнул – ударили басы старого рок-н-ролла, одновременно возникла голограмма руководителя полётов Наташи Сергея Грибанова. Это словно лампа Аладдина раскрылся экран, лежащего на полу Наташиного голофона:
– Добрый день! Извините, что вторгаюсь в выходной день, но я с приятными лично для вас новостями. Из-за ураганного ветра отменены полёты аэробусов сегодня и завтра. Что будет дальше, я сообщу. Мы двести лет думали, что победили природу, но никто и представить себе не мог, что ветер может дуть со скоростью больше двухсот километров в час. Так что для всех остальных эта новость – полное дерьмо. Ждём у моря погоды. Надеюсь, дождёмся. Всего! – Сергей ухмыльнулся и словно джин, выполнивший свою задачу, утёк обратно в лампу-голофон. Он так же быстро покинул квартиру, как и появился. Это была даже не квартира, а капсула в многоэтажном капсулоиде, комфортабельная пещера площадью около пятнадцати метров, поделённая на две части – гостиную и спальню, где стояла старомодная кровать, напоминающая о двадцатом веке.
С тех пор как на Земле начали дуть сильные ветры, и перемещаться наземным транспортом стало практически невозможно, решили совместить подземный транспорт и квартиру в едином корпусе. Одним росчерком пера люди словно улитки начали таскать с собой свои дома. И теперь в метрополитене вместо поездов перемещались разной длины капсулы – по их размеру можно было определить доход владельцев, но даже самые большие капсулы были не больше тридцати квадратных метров. Двадцатый век, деливший людей, словно корабли, на частные морские лайнеры и утлые лодочки, остался наверху. Но людей там не было! На поверхности земли не осталось никого! Даже жители Питера, где сейчас проживали Николай с Наташей, повидавшие на своём веку разные ветра, уже давно не выходили на поверхность. Метеорологи обещают, что лет через пятьдесят атмосфера должна успокоиться и установится новая роза ветров. Климат, словно разъярённый медведь, вставший на задние лапы, должен опуститься, отвернуться, будто бы ничего не произошло, и продолжить есть свою малину. Но вернётся ли жизнь людей к прежнему состоянию? Пока медведь бушевал, он сломал множество деревьев и разрушил несколько муравейников. Да и захотят ли поколения, родившиеся уже под землёй, снова увидеть испепеляющее солнце, проливные дожди и холодные снега? Здесь внизу всегда одна комфортная температура и влажность, оптимальная для работы лёгких, и нет раздражающей феерии цвета и звуков.
А пока что таяла Гренландия, что, в свою очередь, происходило из-за болтанки оси вращения Земли. Где-то истёрся подшипник и появился многокилометровый зазор, превышающий все допуски для нормального функционирования планеты. Было ли это из-за деятельности человека, или просто Земля решила немного подвигаться после спячки, длившейся много миллионов лет, достоверно не знали. Земные города преобразились всего за десять лет – безропотные роботы могли строить и днём и ночью. Но даже они не помогли, если бы не Марс. Переезд под землю стал возможен благодаря технологиям, приготовленным для его освоения. Тот сумасшедший проект много лет назад закрыли – растения на Марсе быстро погибли из-за бактериального нашествия и там наступил кислородный голод. На Марсе не оказалось тех, кто питался этими бактериями на Земле. Зато наличие марсианских технологий и бактериальных хищников – различных грибов и червей – помогли реализовать сверхчеловеческий проект на Земле. Как это ни удивительно, но не волки и тигры регулировали численность популяций, а именно этот незаметный, в некотором смысле, тоже подземный, невидимый мир червей, грибов, бактерий и вирусов.
Большинство зданий пришлось снести – картину обрушения "Бурдж-Халифа" транслировали по всем каналам. Его, словно Гулливера, поставили на колени и отрубили голову. Теперь царствовали лилипуты. Этажность городов резко понизилась. Мощные капсулоиды доходили только до десятиэтажной высоты. Каждый имел стеклянную поверхность, на которой транслировались пейзажи прошлого, создавая иллюзию настоящего – стаи летящих высоко в небе гусей сменялись картиной завтрака самки паука "Чёрная вдова". В центре каждого капсулоида находился центральный лифт, опускавший капсулу с этажа на уровень метро, где царил жёстко управляемый хаос. Наверно, так должен выглядеть ад. Хотя обычная грибница имеет подобный интерфейс управления своими нитями-мицелием, расползшимися на километры, и не слишком страдает от их запутанности. Электронный навигатор, словно пастух из преисподней, перегонял капсулу в новую точку, например, к Подземному серпантину, где жители могли размять ноги и побегать, или в ТЦ "Москва" площадью более миллиона квадратных метров, где без навигатора можно было заблудиться как в джунглях. По прибытию в любую точку дисплей показывал свободное место в  ближайшем капсулоиде и автоматически направлял туда капсулу. Переезд под землю заметили не все, те, кто проводил много времени в ТЦ, и знал его, также как знал папуас свои джунгли, не заметил, что лишился этих джунглей.
Для тех, кто родился наверху, жизнь разделилась на до и после. Они нередко вспоминали тот облик земли, напоминающий прилавок богатого купца на ярмарке – есть всё, что пожелаешь. Николай частенько ностальгировал и жаловался, что нужно было чаще выбираться в то время на природу, чтобы пропитаться лесом, рекой, сеном. Иногда он вспоминал старую Москву:
– Как я скучаю по такси-геликоптерам. Помню, как под вечер летал на запад Москвы в район "Динамо" к родственникам, и озарялась закатом Москва-сити и пылала как мировой пожар, и брызги разлетались аж до самого Кремля.   
И только перемещения между городами по-прежнему осуществлялись при помощи аэробусов. В стратосфере ветра, при всём их неугомонном стремлении, не могли достать самолёт. Оставались только две нерешённых проблемы – взлёт и посадка. Несмотря на сверхбыстрый вертикальный подъём, пассажирам часто приходилось по часу ждать, пока образуется ветровое окно. Уже несколько лет, как начали строить подземные междугородние тоннели, но пока подобная связь была между самыми крупными городами. Стало ясно, что, если скорость ветра достигнет критической точки в двести пятьдесят километров в час, то  Наташина профессия стюардессы станет достоянием книг, уже ставших, в свою очередь, достоянием электронной базы данных. Так же, как некогда исчезли профессии водителя и актёра, так и она может не успеть доработать до пенсии в сорок лет.
Сейчас Николай вспомнил последний год лагерей в Норильске, когда климат начал быстро меняться. Той зимой, кроме обжигающей температуры минус сорок, добавляли перца сильные ветры, превышавшие отметку в сто километров в час. Даже минутное пребывание на улице без защитного скафандра приводило к обмораживанию лица – образовывался естественный ледяной скафандр. Он вспомнил неуклюжие попытки поцеловаться с Наташей, когда она приезжала в гости.
– Наташ, а зачем ты мне напоминаешь каждый раз о той, двадцатилетней давности, истории в проходной? Ведь тогда у меня всё получилось. Идея объединения человечества была выпущена на волю. И что же, посмотри, государства уже десять лет как сформировали единое правительство, и военное противостояние ушло в прошлое, как княжеская междоусобица. И, кстати, не рискни я тогда сбежать из Москвы, не быть нам с тобой вместе, правящий тогда Тест вряд сложил бы наш с тобой пазл, – Николай провел ладонью по длинным волосам Наташи и уткнулся в её плечо, но рука быстро нашла путь и сбежала вниз, остановившись на талии. Вместе с приятным волнообразным чувством, поднявшимся по руке вверх и опустившимся в сердце, в голове возникли образы прошлого, когда судьбу вершил всезнающий Тест, решавший в школьном возрасте – кем ты будешь и в юношеском – с кем.
– Коль, но иерархия осталась! И поэтому несправедливость неискоренима! Ха, посмотри! – Наташа пыталась привлечь внимание Николая к иллюминатору и притянула его ближе. Случайно их капсула разместилась на пятом этаже капсулоида, стоящего на краю Санкт-Петербурга. Этот край города раньше назывался Всеволожском, и был зелёным и лесистым.
– Посмотри, я не видела таких деревьев! У них нижние ветки вросли в землю. – Наташа удивлённо смотрела на чудо природы. То что простиралось по земле до самого горизонта, сложно было назвать лесом – все деревья выше двух метров давно повалило ветром, и теперь лес напоминал тундру. Но несколько деревьев были выше остальных – они, словно руки, расставили ветви пошире, опершись на них. Концы их нижних толстых веток глубоко ушли в землю, создав монолитный каркас. Это помогало им выдерживать удары порывистой, разъярённой атмосферы, когда помимо сильной ветровой нагрузки им приходилось испытывать мощные оплеухи дождя и града. Было такое ощущение, что этим деревьям в школе преподавали сопромат.
– Да, это необычные ели. Захочешь жить, не так раскорячишься, –  пришла в голову Николая цитата из какого-то старого фильма.
– Коля, ты сейчас про корову подумал!? – спросила Наташа.
– Да! Да! Да! Получилось! Все знаки Бога налицо, скрутила жизнь бензол в кольцо,– вспомнилась юношеская прихватушка, глаза Николая светились.
– Мы перешагнули порог невесомости, теперь осталась сущая ерунда – сориентироваться в безвоздушном пространстве и адаптировать открытие под всё человечество, – Николай обнял Наташу:
– Теперь расстояние между нами сократилось ещё больше, – он нежно подул ей в ушко, имитируя поток мыслеформ.

Вирус идеи

Сегодня для Николая был триумфальный день. Он сумел-таки синтезировать вирус, который, проникнув в организм, обмениваясь с ним информацией, считывал мысли в режиме on-line. Затем он трансформировал их в собственный рисунок ДНК, и, распространяясь, передавал эти мысли воздушно-капельным путём следующему человеку. Весь цикл занимал несколько минут. Вирус идеалин мог считывать не только информацию с жёсткого диска-генома, где она хранилась уже миллионы лет, но напрямую из оперативной памяти, где она творилась мышлением ежесекундно. Правда, об этом триумфе знали только его жена Наташа и лагерный друг, такой же биолог, Руслан. Немного не дождалась этого дня его мама – она навсегда ушла три года назад.
Последние годы Николай был успешным генетиком в крупнейшей компании биотехнологий Stars, несмотря на обнуление своего статуса двадцать лет назад. Тогда его признали виновным в дезертирстве и попытке покинуть государство. И Николай был благодарен этому. Если бы не история с гибелью его друга, не попытка сбежать из страны, не его арест, то скорее всего сейчас он был бы рядовым генетиком в фармацевтической фирме. Эти перипетии высвободили в Николае демиурга, управляющего умами человечества, да при этом так, что оно об этом не знало. Двадцать лет назад он открыл связь генома и мыслеформ, выяснил, что геном содержит в себе все идеи, открытые человечеством со времён Платона и Гераклита. Идеи, которые структурируют универсум и нашу жизнь. Платон называл их эйдосами. Но передача их по наследству, воплощение в виде нейронного рисунка и дальнейшее владение таким богатством ещё не гарантирует умения им распорядиться, так же как наличие денег бессмысленно без умения ими пользоваться. Идеи необходимо активировать, чем терпеливо занимается большинство родителей и социальных институтов. И, как выяснилось позже, просто активировать идею недостаточно, необходимо её переплести с остальными эйдосами, придав сложную причёску структуре мышления.
Тогда же Николай подумал: если наш геном содержит наши же мыслеформы, то почему бы не передавать их через вирус, поскольку вирус – это те же куски генов? Он научился синтезировать генетические рисунки идей, и теперь мог при помощи волновой интерференции отдельных нуклеотидов программировать любые эйдосы внутри вирусного ДНК. Ещё пятьюдесятью годами раньше, другой генетик Линн Маргулис обнаружила горизонтальный обмен генами. Она открыла, что вирус, распространяясь в организме, обменивается с ним генетической информацией  и модулирует его. В результате стало ясно, что главная задача вируса – не размножаться и наносить вред, а делиться информацией и модернизировать объект, внутри которого он плодится. Николай осознал, что, программируя какой-то эйдос внутри вируса, он сможет автоматически распространить эту идею внутри сознания человечества и активировать её.
Руслан не понимал его:
– Зачем распространять идеи посредством вируса, они и так неплохо разбегаются по миру? Так называемые мемы плодятся и становятся руководством к действию: фашизм, коммунизм, да мало ли что.
– Рустя, проблема в том, что идея, пришедшая не изнутри, а снаружи чаще всего отторгается, подобно вирусу, иммунитетом. А здесь полная иллюзия того, что эту идею, первоначально пусть показавшуюся чуждой, ты обнаружил сам и будешь лелеять её и додумывать. Ленин идеи транслировал, а остальные слушали, до кого-то они доходили, до кого-то нет, поэтому коммунизм остался утопией. А в моём случае, один транслирует, а остальные ретранслируют, доводя до совершенства. Вирус, как почтальон, будет доставлять идею в нужное место и распаковывать её там. Она будет на своём месте, понимаешь? Иммунитет не поймёт, что она пришлая. Кроме того, это будет лучший способ влиять на правящих миром, внушить им идеи заботы и честности. Прямо по Хайдеггеру, сделать экзистенциалы присущими, а не фиктивными ..
Тогда, двадцать лет назад, вместе с Русланом они синтезировали ДНК пацифизма, содержащую идею объединения всех стран в единое государство, и распространили его посредством заводских выбросов в специальных нанокапсулах. Человек, вдохнувший вирус пацифизма, заболевал лёгкой простудой, а потом распространял его посредством обычного кашля, и таким образом распространял и саму идею. Спустя год вирусом пацифизма переболело всё человечество, и отношения на уровне правительств кардинально изменились, уже через несколько лет было сформировано союзное единое государство. Благодаря чему обошлось без кровопролития десять лет назад, когда пятнадцать миллиардов человек было отправлено под землю.
– Что это вы расчихались правдой? Вот вам немного справедливости и доверия, – шутил Николай. В действительности он не мог найти идеальной формулы справедливости, каждый раз получалось что-то однобокое. Ещё сложнее было с вирусом альтруизма. Он приводил к распаду генома.
– Коль, а как насчёт потери самоидентификации? Если все будут одинаково добрыми и честными, то что, снова начнут ходить колоннами? – спрашивал Руслан.
– Не переживай, Рустя! У тебя же в организме множество типов клеток. Так и здесь, несмотря на верность идее мира, все найдут себя в чём-то, и в первую очередь, в чём-то мыслительном. Главное не стать аппендиксом.
Николай понимал, какое оружие он держит в руках, и даже Руслану не открывал до конца всех карт своего творения. Он понимал, что не сможет удержать долго это открытие в тайне от человечества и хотел, чтобы люди соединились в единый организм мирового разума раньше, чем об этом будет известно. Тогда отдельный человек уже не смог бы принимать решений, вредных для остального общества. Мысль свободно бы перетекала по уже единому человечеству, каждый считал её собственной, не воспринимая как чужую одёжку, и не противодействовал распространению. И тогда, так же как каждая клетка в организме человека не ведёт себя эгоистично, подобно раковой, так и человек, являясь частью целого, автоматически бы следовал десяти заповедям Моисея.
Николай понимал, что клетки в организме тоже не являются постоянно его рабами, они ведут и собственную жизнь, но, обмениваясь информацией, они приходят к согласию, не проявляя враждебности друг к другу. Даже колония амёб может стать единым организмом – когда заканчивается пища на очередном пастбище, они собираются и решают, что им делать дальше. Обмениваясь химическими сигналами и обсуждая, что творится снаружи, принимают решение: либо становятся слизнем-плазмодием и уползают на новое пастбище, либо становятся грибом и разлетаются спорами. Николай, когда услышал эту диковинную историю, придумал новую поговорку:
– Амёбы поумней людей – решают ребусы скорей.

Сбой программы

Николай ещё сильнее прижал к себе Наташу и посмотрел в зеркало, висящее над кроватью, где увидел уже немолодого, высокого и по-прежнему полного мужчину:
"Сапожник без сапог, я могу запрограммировать любой геном, а до сих пор не сбросил свои лишние двадцать килограмм. Даже наметившуюся лысину никак не соберусь остановить. Зато Наташка у меня в свои почти сорок – модель. У неё и так был стюардессовый рост, так я ещё прибавил ей его на десять сантиметров. Сказала, что хочет смотреть мне прямо в глаза. Ох, чувствую, как начал активно синтезироваться дофамин", – Николай чуть опустил взгляд и провалился в глубокие, карие, улыбающиеся глаза Наташи.
"Стоп! О чём я думаю? Нужно ехать к Руслану в Норильск и выпускать тестовую партию вируса идеалин. Он уже должен был всё подготовить".
– Коля, ну какой ты сапожник? – смеялась Наташа:
– Ты - пианист! Ты исполняешь лучшие генетические рапсодии, исполняя одновременно мечты человечества. Ты - Бог! А Бог может себе позволить лишних двадцать килограмм, – заключила она. А в следующую секунду у Николая, откуда-то издалека, начала прорисовываться мысль:
"Мне так хорошо с тобой. Мой медвежонок. Мой наивный медвежонок. Не представляю тебя с плоскогубцами и молотком в руках". – Николай от восторга подхватил Наташу на руки и закружил:
– Я слышу тебя! Я тебя тоже слышу! – повторил он и продолжил:
– В следующий раз я запрограммирую для себя порцию вируса с профессиональными знаниями сапожника и смогу шить для тебя сапоги! Раздобуду натуральных ниток, настоящую кожу! Будут на загляденье, не то, что эти – пахнущие нефтепродуктами, – в этот момент устаревший голофон Николая со скрипом раскрылся, и появилось лицо начальника генной лаборатории Григория. Николай чуть не выронил Наташу:
– Николай, срочно сюда! У нас непонятная реакция! Последняя программа чистки печени и капилляров неожиданно дала побочный эффект. Пациентка покрылась чешуёй, – лицо Гриши было расстроено и напугано. Григорий хотя и был больше администратором, чем учёным, но в клинике его любили за умение сочувствовать – он мог всплакнуть по простому поводу.
– Через полчаса, если без пробок, – сконцентрировался Николай.
– Жду. Мне страшно. Это жуткий скандал. Она дочь министра, – изображение Григория потухло. Николай набрал на навигаторе адрес клиники, находящейся в районе Пулково. Было слышно, как отсоединились вакуумные присоски, фиксирующие капсулу в капсулоиде, и она сдвинулась вдоль сверхпроводящего канала, направляясь под землю.
Дорога была относительно свободной – сегодня, в воскресный день, многие жители отправились на прогулку в Финский залив – поскольку наземные перемещения были возможны только на тяжёлом спецтранспорте, капсулы создавались с возможностью погружений на глубину до пятисот метров. Это было любимым развлечением жителей Санкт-Петербурга. Метро в районе бывшего морского порта через систему шлюзов соединялось с Невой, где капсулоиды освобождались от давления Земли и при помощи электротурбин могли передвигаться по Балтийскому морю на несколько сотен километров.
В свободном метро капсула Николая с Наташей могла двигаться со скоростью больше двухсот километров в час. Если бы не переходы с уровня на уровень, то они бы домчались минут за десять. Николай пошёл в стерилизатор, решив сэкономить время и не проходить дезинфекцию в клинике. Стерилизатор одновременно выполнял функцию солярия, компенсирующего нехватку ультрафиолета, необходимого для синтеза витамина Б. Расстёгивая пижаму, он вдруг резко обернулся к Наташе и спросил:
– Ты думаешь о Боге? Вспоминаешь свою маму? Я пеленгую обрывки мыслей. Они у тебя скачут.
– Да. Я тебе рассказывала, что она считала гордыню самым худшим грехом. А я тебя назвала Богом и это меня теперь напрягает. Коль, а ты так глубоко залез в человека, ты в нём ещё различаешь Его?
– Различаю! – неожиданно резко ответил Николай и продолжил по-видимости о наболевшем:
– Когда учёные говорят, что Бога нет, что абсолютно всё можно прояснить теми или иными механизмами природы, мне смешно. А как ещё он должен был презентовать мир? Это же не может быть просто куча всего? Эволюционисты проводят множество экспериментов, которые препарируют даже такие понятия, как любовь и честность, переводя их на язык генов. Но вскрывая, ты убиваешь! Они не понимают простого. Ты хочешь взять кусок пластилина и попытаться вылепить некоторую фигуру. Но для этого тебе необходимо сперва создать пластилин: взять реальные ингредиенты, соединить их некоторым образом, чтобы получить нечто пластичное. Дальше будет лепиться фигурка, и она сохранит качества пластилина. В этом и состоит процесс эволюции. С одной стороны, происходит чудо перерождения, и из куска пластилина получается нечто значительное, с другой стороны, это нечто по-прежнему несёт в себе пластилиновость. Ну нет другого пути, даже у Бога. Даже чудеса требуют подосновы – Христу тоже пришлось взять пять хлебов и две рыбки, чтобы накормить пять тысяч человек. Он не мог прийти с пустыми руками! И очень быстро чудеса становятся обыденностью – сегодня никого не удивляют магниты, парящие над сверхпроводником и нарушающие гравитацию. Можешь себе представить такую картину во времена Ньютона. Он, кстати, понимал, что любое объяснение будет просто внешним описанием, мало относящимся к сути того, что задумывал Бог.  Когда его спросили: "что такое притяжение тел?", он сказал: "гипотез не измышляю". Больше всего меня удивляет, что, используя это внешнее описание, нам удаётся что-то прогнозировать и делать науку.
Как будто в подтверждение вышесказанного капсула, благодаря сверхпроводящим путям, мягко сбросила скорость с двухсот километров в час до нуля и воспарила на верхний уровень метро, где встала на боковой, разгонный путь, за несколько секунд набрала прежнюю скорость и влилась в общий поток уже на финишной прямой по направлению к клинике.
– А Саша? Это тоже гордыня человеческая!? – вдруг неожиданно переключилась Наташа, затронув болезненный вопрос о смене пола собственным сыном.
– Знаешь, Наташ, я много об этом думал! Ребёнок на стадии зародыша ещё долгое время не может определиться, кем он станет – мужчиной или женщиной. И, видимо, иногда, в этой точке неустойчивости тело падает в одну сторону, а душа в другую. Бывает, они не успевают сцепиться. И вот представь, сколько раньше таких душ смотрели на мир и втайне ненавидели его? Не думаю, что это божественное дело – так оставить. Может, только ради этого, с Его согласия, появилась пластическая и генная хирургия. Хотя, если честно, то я пока не представляю своих чувств, когда увижу его девочкой! – внезапно разозлился Николай.
– А ведь это ты предложила семнадцать лет назад такое двоякое имя – Саша, – вспылил он.
В этот момент капсула притормозила, прекратив болезненный диалог, и нежно коснулась поверхности шлюзов клиники. Ещё пара минут, и они были подняты на одиннадцатый этаж.
– Ну показывай, – Николай на ходу одевал халат, который уже скорее был данью традиции, чем реальной необходимостью. Чистка воздуха происходила на наноуровне. Они вместе с Григорием вошли в приёмную. Сегодня здесь было пусто. После того как с пациенткой началась метаморфоза, компьютер отправил всем клиентам сообщение, что сегодня приёмов не будет. Безопасность превыше всего. Боязнь незнакомого вируса была очень сильна. Прошло ещё не так много времени с тех пор как человечество обменялось информацией с животным миром посредством коронавирусов. В результате мутаций у людей тогда появилось множество признаков различных животных, например, летучей мыши – у многих в результате мутаций поменялись связки и в голосе стали проявляться ультразвуковые частоты. После того, как генофонд человека перемешался со всеми животными, пришёл черёд растений. К счастью, человек не пустил корни. В тот период люди изменились существенней, чем за предыдущие несколько десятков тысячелетий. И внешне и внутренне. Образовался целый пул вымирающих профессий, таких как театральный актёр. Вирус выгнал всех из театров, загнав в квартиры, а потом ветер отправил квартиры под землю. Актёры театров стали либо уличными комиками, либо интернет-трубадурами.
Секретарша, выслушав задание на завтра, тоже сбежала – Григорий сам включил ролик с записью процедуры, пробежав по клавиатуре пальцами пианиста. В сетевой клинике Stars уже много лет практиковали целевое управление вегетативной и гормональной системами. Николай опубликовал ту часть своего открытия, которая относилась к вирусной модификации человека, не затрагивавшей деятельности мозга и процессов мышления. Он создал вирусы-программы, которые корректировали генетические предрасположенности, например, избытки или недостатки гормонов, пороки сердца. Но кроме реальных проблем он занимался и, как выражался, "попсой" – сменой цвета глаз, формы носа или размера икр. Сегодня было рядовое техобслуживание клиента, для улучшения общего самочувствия.
– Всё шло как обычно, – рассказывал Григорий:
– Уже проходила вторая часть процедуры, когда пациентка сильно покраснела и начала чесаться. Мы уже и забыли про всякие аллергические реакции, которые происходили много лет назад, – продолжал Григорий.
"А ведь это было всего десять лет назад, а кажется, что это происходило в другой жизни. Уже и не представляю, что когда-то, чтобы придать рельеф бицепсам, было необходимо год потеть в зале", – размышлял одновременно Григорий.
– Ну ты-то, Гриша, время не терял, – не удержался Николай, распознав мысли Григория, и с восхищением смотря на его футболку, обтягивающую худощавое, мускулистое тело. Потом он поднял взгляд наверх, пробежался по грузинскому носу и остановился на волосах.
– Нос неподражаем. Но у тебя же в последний раз были длинные прямые волосы, – добавил он с ухмылкой, взирая на кудрявого Григория и одновременно подумал:
"Демоверсия идеалина оказалась гораздо мощнее, чем должна была быть. Теперь вирус мышления проник и в Гришу, и он, видимо, этого ещё не понял. Интересно, какие ещё сюрпризы готовит просвещенья дух?"
– Ты как это? Я же про себя, – растерянно спросил Григорий.
– Да вот прибавил себе паранормальных качеств. Давай продолжим, – уже серьёзно всматривался в экран Николай.
– Спустя несколько минут кожа пациентки потемнела и начала кератинизироваться, покрываясь мелкими чешуйками. Я тут же её усыпил в надежде, что мы позже что-то исправим, а она подумает, что всё было во сне, – продолжал Григорий.
– Пойдём к пациентке, – оборвал Николай. 
"Страшно. Зайдём, а там дракон", – глаза Григория потускнели.
– А ты зачем такие бицепсы отрастил, как не с драконами биться? – уже вслух удивил Григория Николай, а про себя подумал:
" Попробую подключиться к пациентке, может, пойму что-нибудь по её мыслеформам?"
– Коля, а я что, тоже смогу подключиться? Я, кажется, понял, что ты подумал, – отшатнулся Григорий в испуге.
– Я так понимаю, что я запустил вирус мышления в свободное плавание.   Эта процедура должна была ограничиться женой. Ладно, пойдём, об этом подумаем позже.
Они вошли в небольшую голубую процедурную, где три человека помещались уже с трудом. Пациентка беспокойно спала в барокамере, постоянно двигалась и поэтому поблёскивала чешуёй. Николай протиснулся к ней и вновь подумал, что нужно сбросить вес, пока Наташа не сбежала к Григорию.
– Коля, ну как ты можешь? – процедил Григорий, перехватив мысль.
– Тсс! Я открою крышку, чтобы мы обменялись феромонами и идеалин проник в неё, – ответил Николай и продолжил:
– Ты знаешь, что общение запахами гораздо древнее, чем вербальное? И тем более древнее, чем зрительное, – Николай смотрел на женщину, блондинку с полными, чувственными губами на манер Мэрилин Монро. Но в разрез с её сахарным видом в пациентке было что-то завораживающее, что-то тёмное, идущее из глубины времён, точнее, из той глубины, когда времени ещё не было. Когда деревья были большими, а человек напрямую общался с природой, с Богом. Когда страх был не страхом, а всего-навсего чувством, фокусирующим интуицию. Когда одна нота этого диалога могла длиться целую жизнь.
– Все знаки Бога налицо, скрутила жизнь бензол в кольцо. Покажи мне её генетикограмму, – очнулся Николай. Он всмотрелся в активные зоны потока нуклеотидов, которые были не характерны для обычной жизни женщины, и поразился:
– Гриша, моя старая мысль о "мусорных" генах, похоже, подтверждается. Ты понимаешь, мы с тобой – это не просто набор сложных молекул, но ещё более сложная их взаимосвязь – это многомерный интерференционный рисунок. Генетики всегда считали, что "мусорные" нуклеотиды – это просто отбросы времени, не участвующие в построении личности. Вот тебе доказательство, что это не так. Эти гены подобны теневому правительству, которое сейчас мы нечаянно вытащили на поверхность, – заворожено говорил Николай.
– Ты можешь его обратно в подпол отправить? – разволновался Григорий.
– Пока не знаю, я же тебе говорю, что всё взаимосвязано, всё интерферирует. Если я деактивирую эти гены, то, возможно, отключится какая-нибудь жизненно важная функция, – напугал ещё больше Николай. И он тут же почувствовал, как что-то стянуло его сознание и обострило его ощущения. Пространство лаборатории раздвинулось и изменило геометрию. Николаю казалось, что он одновременно чувствует холод иллюминатора и тепло Григория. Он чудным образом начал видеть на триста шестьдесят градусов и слышать, как бьется сердце Григория. Начали неясно проступать картинки какого-то далёкого прошлого времён мезозоя, когда опасность была повсюду. Николай отшатнулся от пациентки, поняв, что это исходит от неё. Взял Григория за рукав, вывел его в коридор и сказал:
– Мне нужно подумать. Я попробую написать новую генетическую программу.
– Пусть пока спит, – подытожил Николай и вошел в приёмную. Григорий проследовал вслед за ним – было слышно, как он боится оставаться наедине с пациенткой.

Один за всех

Николай погрузился в свой квантовый компьютер последней модели, который как раз и отличался от классических, как их называл Николай, калькуляторов, возможностью процессуальных интерференций. Если алгоритм прежних компьютеров напоминал движение поезда по рельсам, когда заложенная в него программа чётко вела вперёд к некоторому решению задачи или отсутствию такового, то квантовый компьютер напоминал собаку-ищейку, которая обнюхивает все возможные варианты решения и идёт по верному следу. Как это ни казалось удивительным Николаю, но именно так и устроена природа – при всей кажущейся рациональности, она постоянно норовит уйти куда-нибудь в сторону, но благодаря принципу наименьшего действия всегда возвращается к нужному направлению.
Николай пытался, подобно демиургу, изменить жизненный рисунок генов пациентки. Сложность была в том, что если у розы попытаться поменять цвет с розового на голубой, то одновременно изменится форма лепестков. Николаю было необходимо квантовать взаимосвязь нуклеотидов, распутать их, разъединив связи "мусорных" генов и стандартно работающих программ. Николай уже неоднократно проделывал подобную операцию, но раньше он никогда не касался тёмной стороны генома, и поэтому не мог точно предположить его реакцию. Кроме того, Николая постоянно отвлекали сторонние мысли Григория, они всплывали подобно рекламе в новостной ленте, и их приходилось обдумывать наравне со своими, доводить до какого-то логического конца и только тогда отпускать. Но одновременно Григорий начал участвовать в обдумывании модификации генетической программы, и это несколько раз помогло Николаю ускориться. Через какое-то время Николай почувствовал, как их сдвоенное мышление становится чем-то цельным, он начал испытывать чувства Григория, его детские страхи, его обиженную неуверенность, и Николаю даже показалось, что он почувствовал симпатию к жене и детям Григория. 
Когда он в очередной раз пропускал программу через квантовый интерферометр, неожиданно заскрипел экран голофона и появилось лицо Наташи. Николай так погрузился в решение проблемы, что забыл, что она осталась в зимнем лесу на минус третьем этаже клиники. Ей не захотелось просиживать время в приёмной – здесь был не только лес, но и большой зоопарк, который в народе назывался Ноевым, поскольку большинство зверей пришлось опустить под землю, в надежде, что когда-нибудь будет возможно поднять их вновь наверх. Территория у него была достаточно большая – за день не обойти, вольеры просторны. Но как бы хорошо ни был устроен зоопарк, он всё равно оставался клеткой, где атрофируются навыки дикой жизни.
– Коля! Со мною что-то происходит! Я меняюсь на глазах! Мне кажется, я становлюсь мужчиной, – почти кричала Наташа. Николая моментально сковал жуткий страх – он не успел ещё разобраться с пациенткой, а тут следующий случай, да ещё и с собственной женой.
– Давай наверх! Я посмотрю, – выдавил он.
Когда Наташа вошла в приёмную, Николая просквозило старой поговоркой:
"Муж и жена – одна сатана! Но не до такой же степени. Может, я не обращал раньше внимания? Всё-таки двадцать лет вместе".
– Коля, я чувствую себя какой-то фабрикой. Внутри меня что-то происходит, и я меняюсь: формы тела, лица. Глаза стали голубыми, как у тебя. Коля, у меня пропадает грудь! – уже фальцетом добавила Наташа. Николай очнулся от своего зачарованного состояния и бросился успокаивать жену. Она стучала кулаками в необъятную грудь Николая и просила что-нибудь сделать. Николай что-то говорил Наташе, но она его почти не слушала, страх полностью парализовал её разум. Тогда Николай сгрёб её в охапку и усадил, чтобы сделать анализ крови. Затаённая, страшная мысль, что он запустил какие-то генетические программы, боялась прорваться наружу. Инстинктивно Николай понимал, что Наталья слышит его. Её мысль:
"Ну что, Бог, доигрался", – уже давно сверлила сознание Николая.
"Я не Бог, я только учусь", – откуда-то вылезла мысль и, модифицируя идеалин, отправилась путешествовать назад. Наташа потихоньку смякла, она перестала обращать внимание на происходящее. Зеркал в приёмной не было, и она не замечала, как всё больше и больше походит на мужа. Спустя полчаса, когда были получены первые динамические анализы, показывающие разворачивание процессов во времени, Николай осознал, что каждая мысль, переданная Наташе посредством идеалина, изменяет её. С каждой мыслью Николай передавал ей ту или иную частичку себя.
"Но ведь и она мне передаёт часть себя вместе с мыслями", – понял он и одновременно обратил внимание на собственные метаморфозы – на его лысине появился пушок, зато на руках волосы начали выпадать.
"Может, поэтому муж и жена всегда становятся похожими друг на друга, просто идеалин усугубил это?" – продолжил накручивать Николай. И в эту же секунду Николай посмотрел на Григория – он понял, что должен сейчас увидеть второе превращение, и то, что Григорий через несколько секунд это поймёт тоже.
"Заставить себя перестать думать я не могу, да и вегетативное мышление также общается и с Наташей и с Григорием", – безнадёга сковывала разум Николая. Откуда-то возник образ Карла Густава Юнга:
– Да, знаете ли, коллективное бессознательное не обманешь. От него не скрыться! И вы в это бессознательное залезли по самую шею, – декларировал он.
– Что? – очнулся Григорий, поняв, что сейчас будет с ним происходить. Некоторое время он сидел молча, предпочитая не вмешиваться в семейные разборки, но теперь эта семья становилась и его семьёй тоже.
– У меня кружится голова и начали выпадать волосы. Я их только что сделал, – как-то безнадёжно и потерянно констатировал Григорий.
– Кто ещё? – осенило Николая.
– Секретарь и пациентка! – сам себе ответил он.

Мировой разум

Изображение секретаря как будто возникло раньше, чем Григорий нажал на сенсор голофона.
– Ирина, ты где? – просипел Григорий.
– В аквапарке! Нечасто выдаётся свободный день. Делаю маникюр, – несмотря на все генетические ухищрения врачей, ногти продолжают расти.
– Ты там давно? Народу много? – уже обречённо спросил Николай.
– Достаточно. Сегодня же воскресенье, – весело ответила она, и Николай отключил голофон Григория.
Наташа с ужасом смотрела на него.
– Я, что, стану тобой? – выдавила она из себя собственные остатки.
– Нет, всё сложнее, мы станем оно. Я тобой, а ты мной и немного Григорием, – пытался пошутить Николай:
– Как некогда большинство живых существ были гермафродитами. В этом, по видимому, едином организме будет содержаться всё человечество. Такой уровень апгрейда я не предполагал. И я, похоже, ничего не смогу сделать, поскольку это самонастраивающийся процесс.
– Все знаки Бога налицо, скрутила жизнь бензол в кольцо!
Николай уже был не совсем Николай, теперь в нём присутствовал и Григорий-администратор, над которым довлели инструкции и он не размышлял – его рука потянулась и набрала аварийный код высшей категории. Моментально была отключена вся вентиляция и заблокированы все двери в клинике. Спустя полчаса центральный городской процессор сделал то же самое во всём городе. Санкт-Петербург превратился в гигантскую мышеловку, в которой к тому же люди в аквапарке, и те, которые успели оттуда выйти, словно мыши медленно, но неуклонно становились на одно лицо. Николаю пришлось сделать экстренный доклад о происходящем, об уровнях риска, о том, что он уже проводил несколько менее масштабных экспериментов, которые закончились удачно, по его сценарию. Через несколько часов мировое правительство разобралось, что происходит, и было вынуждено решать: что делать с городом? Но все варианты были трагичны. Одновременно появились первые жертвы удушья. Это те люди, которые попались в небольшие помещения, они транслировали свои страдания в сети.
Николай сфокусировал в центр приёмной новостную голограмму, где можно было следить за событиями. Лучше всего в городе была ситуация в крупных помещениях: зоопарке, метро, аквапарке и т.д. Но и там наблюдались попытки выломать двери и получить доступ на следующий уровень. Всё как в компьютерной игре. В Москве возникли спонтанные демонстрации, где одна половина была за то, чтобы открыть двери Санкт-Петербурга, другая, напротив, вспоминая волну животных вирусов, а затем воскрешение чумы и сибирской язвы, кричали, что нужно уничтожить весь город, как некогда сжигали чумные города. Николай почувствовал страх и начало паники, а затем и болевые спазмы в груди, но спустя секунду он понял, что это не его боль, что это спазмы, которые начал испытывать Григорий. Хотя Григорий уже приобрёл часть признаков Наташи и Николая, его, всё ещё мускулистому, телу нужно было много кислорода, которого становилось недостаточно в приёмной. 
– У правительства патовая ситуация. Не включив вентиляцию, они погубят весь город. А включив её, распространят вирус. То, что они примут решение выпустить вирус, маловероятно, – размышлял вслух Николай. Его мысль прервалась, а взгляд сквозь линзу иллюминатора упал на рой низко скачущих облаков.
"Человечества ещё не было, а они скакали. Завтра может человечества уже не будет, а они будут скакать. Может тише, а может резвее. А можно ли генетически скрестить облака и человечество?"
– Я, кажется, знаю! – крикнул Григорий и продолжил:
– Я всё время думаю про какого-то Руслана. Как я понимаю, он теперь и мой друг. Он нам как-то может помочь. Если он выпустит вирус, блокировка города будет бессмысленной. Он сейчас где-то в Норильске? Мы, конечно не знаем, что случится в итоге.
 – Вот именно! – теперь кричал Николай. Теперь он почувствовал боль в груди, которую испытывала Наташа.
– Коля, очень хочется увидеть Сашку! – взмолилась она и закашлялась.
– И мне тоже, – добавил Григорий и начал набирать номер Руслана, удивившись тому, что он его знает.
– Теперь он и мой сын тоже. Или дочь? – уже прохрипел он.
– Руслан, привет! – услышал Николай кашляющий голос Григория.
– Выпускай идеалин, Рустя! У нас всё сработало! Но появился побочный эффект, происходит гигантская трансмутация – вместе с объединением мыслей мы объединяемся и телесно,  мы стягиваемся к некоторому усреднённому образу. Я, точнее не я, а Николай, тестировал вирус на Наташе, он должен был быть прививочным. Но он оказался живучим и теперь расползается по Питеру. И мы все становимся чем-то одним! Если тебя это не пугает, то выпускай идеалин. Иначе мы все погибнем. Мы заблокированы в клинике, – надрывался сквозь кашель Григорий, вещая от лица Николая.
– Спокойно, кто бы ты ни был! Так меня звал только Колька! Мы с ним не зря пять лет мечтали об этом, чтобы я теперь на попятную пошёл. Человечество, вместо того чтобы двигаться вверх, пошло назад. В землю. Может, так мы переломим ситуацию, – говорил Руслан скороговоркой, одновременно набирая пароль активации вируса. Трубы "Норильского никеля" должны были сработать ещё раз.
– До встречи, Рустя! Точнее говоря, тот, кем ты станешь. Надеюсь, что мы не потеряем самоидентификацию полностью, – в этот раз уже говорил сам Николай по громкой связи. Одновременно он почувствовал сильную боль в груди, першение и начал часто кашлять, пытаясь вытолкнуть какую-то бяку из горла. Но остановить кашель не получалось, он опустился на колени и посмотрел на Наташу. С ней происходило то же самое. Он уже не понимал кто задыхается, он или она, их боль стала общей болью. Николай собрал остатки самоконтроля и подполз к ней. Она лежала на полу, согнувшись в позе младенца, и кашляла. Николай попробовал распрямить её и положить на спину, но спазм удерживал Наташу в согнутом виде. Николай чувствовал целую гамму спазмов и, пробуя в очередной раз помочь Наташе, посмотрел на Григория. Тому, видимо, было ещё хуже. Он стоял на коленях и бился боком о стену, одновременно кашляя. Сознание Григория было замутнено, Николай не мог понять, о чём он думает. Николай вновь повернулся к Наташе, взял её на руки и понёс к кушетке, одновременно замечая, что поверх кожи на его руке начала прорисовываться чешуя. И в этот момент в его голове произошёл взрыв – Николай выпустил из рук Наташу и упал на бок. Внутреннее ощущение камнепада не проходило, перед глазами всё мельтешило – как будто разбившийся витраж опадал на землю. Через несколько секунд сознание прояснилось, Николай сел, огляделся. Наташа продолжала рядом кашлять, а Григорий замолк у стены. Николай понял, что осыпающееся сознание, это была жизнь Григория. Он повернулся к Наташе, вновь взял её на руки и отнёс на кушетку, где всем телом обнял её и прижал к себе. Всем телом и всей своей тройной любовью Николая, Григория, Наташи – любовью Нигринаты, не считая змееподобной пациентки.

Ветер

– Ветер, потииииише... Ты вымораааааживаешь мои мысли... Каждую мою клеееееточку. Давай поговорииииим один на один... Я одииииин! – неслось вдоль земли.
"А сколько мне лет? Какой у меня возраст?" – рассматривая свои клетки, думало оно.
Клетки – одинаковые Нигринаты, вобравшие в себя ДНК всех животных и растений, занимались как будто бы каждая своим делом, но на самом деле эта деятельность была для видимости, чтобы тело не увядало – гораздо важнее была невидимая деятельность – они мыслили.
– Амёбы не умней людей: что лучше – вовсе не скорей.
Оно, обладающее опытом всего живого на планете, внимательно посмотрело наверх.
Николай посмотрел вверх вместе с ним в мыслительном экстазе:
"Здесь нас уже ничего не удерживает. Мы должны соединиться с геном света. И тогда сможем двигаться быстрее. Несколько лет движения в межзвёздном пространстве пройдёт незаметно – пока ничего не меняется, времени нет. А там мы должны образовать новую сеть!" – захватывало дух Николая. Он оказался в самом сердце мирового разума, в том месте, где рождаются его желания.