Комарова и Прокофьев

Комарова жила на пятом этаже. А Прокофьев на девятом. Когда Комарова в восемь часов одиннадцать минут заходила в лифт, Прокофьев уже стоял там. И так с понедельника по пятницу, ежедневно, минута в минуту. Кончиками ушей Комарова каждый раз чувствовала, что Прокофьев смотрит на неё жадно. Это было неприятно. Да и сам по себе Прокофьев был несимпатичным папиком преклонных лет. Иногда Комарова, хоть и старалась на него не смотреть, замечала в его усах остатки еды – полоску капусты, или крошки хлеба. К тому же, Прокофьев ей кого-то напоминал, но она не могла вспомнить кого. Эти мучительные переживания сопровождали Комарову те несколько секунд, что она ехала на лифте до первого этажа. Как только она выходила из лифта, она напрочь забывала о Прокофьеве до следующего утра.

Вечерами Комарова любила поесть. Жор нападал на неё часов в одиннадцать. Она наливала себе чай, наворачивала несколько солидных бутербродов с копчёной колбасой. Сидя у окна, Комарова одним глазом смотрела в чёрный двор, который виднелся между клёном и рябиной. Там, под фонарём, стояли припаркованные машины, и, время от времени, припозднившиеся прохожие торопились домой. Иногда Комарова узнавала в них одноклассников или других знакомых. Она жила в этом районе с детства.

Другим глазом Комарова поглядывала на экран смартфона.

Комарова доедала третий бутерброд и видела боковым зрением, как на столешницу у плиты выполз большой усатый таракан. Других тараканов в квартире не было, и тот единственный не доставлял Комаровой особого неудобства. Хоть какая-то живая душа. Он выползал по вечерам, некоторое время сидел на виду и уползал восвояси. Иногда Комаровой казалось, что он смотрит на неё. Сегодня она почему-то схватила полотенце и шмякнула им таракана. Таракан упал на пол и, подволакивая задние лапы, исчез под плинтусом.

На следующее утро, заходя в лифт, Комарова увидела, что лицо Прокофьева покрыто ссадинами и синяками. Он, против обыкновения, не смотрел на неё, а разглядывал свои серые допотопные ботинки. Усы его горестно поникли. Тут-то Комарову и осенило. Тут-то и поняла она, кого напоминал ей Прокофьев.