Мак Маг. Утренняя звезда, гл. 2

- Откуда же вы, Мила? – Спросил я, когда за окном замелькали частные дома пригорода, протащился полустанок, оборвавший своё существование нисходящими бетонными ступенями, и девушка пришла в себя после долгого молчания, кажется, которое я не хотел прерывать, тайком все же наблюдая за ней.
Она перевела на меня свои большие глаза, и я не мог не спросить, обнаруживая снова в них какую-то грусть:
- Что-то случилось с вами?
- Я, - отвечала она, принуждённо улыбаясь, пытаясь не выдавать бессонные морщинки, - начинающая журналистка и ездила на одно задание…
Сглотнула ком в горле и снова улыбнулась. Что-то чуждое было в ней ей самой же, и мне - требовалось узнать об этом.
- Ну, расскажите, как прошло? – независимо задался я.
Мила посмотрела снова в окно, будто там ожидало спасение.
- Так…, - просто, но многозначно ответила, и на этот раз на ее глазах выступили слезы.
Она прикрылась шторкой, схватив ее за самый край, натянув ее в подобие паруса, шмыгнула носом. Было видно, как изо всех сил она старается взять себя в руки, и что секундам счёт шёл, чтобы она не разрыдалась.
- У меня тоже не все хорошо, - соврал я и срочно думал, чем это обосновать.
- У меня тоже все хорошо, - выдавила она горловым голосом, на расслышав  частицу "не",
потом подскочила, взяла сумочку, роняя ее тут же, вынула платок, поднесла к лицу.
- Вы, Мак, простите меня, так получилось…
- Почему бы вам, не рассказать об этом? – Просил я.
- Вы же пишете истории, а вам моя история подойдёт ли?
- Не я, собственно, пишу рассказы. Есть один человечек, и, кроме того, не все можно публиковать.
- Хорошо. Только вот вы поверите ли, вы мне?
- Почему и нет? На сумасшедшую вы не похожи, - шуточно закончил я.
- Хорошо, - повторила она, - хорошо…
Вытерла слезы, зацепив дрожащие губы полотном платка – как бы снимая маску огорчения, как было бы, наверное, в детстве с каждым из нас, - когда ладошкой мы меняли выражение лица: с комического на трагическое, например, и так далее.
- Хорошо, - повторила она который раз.
Прятала платок, настраиваясь на свою повесть.
- Наш профессор Гиличенский Алексей, вы, знаете ли, может быть его? Он преподавал риторику, брался ещё за некоторые предметы. И на младших курсах  философию вел. У него было соответствующее образование, очень умный… и диссертация на тему:
«Социально - философский анализ трансформации феномена воли в условиях техногенной цивилизации»
- Вы посвящены в это?
Следующего ответа я никак не ожидал:
- Я влюблена была, - сказала она, - в него.
И замерла.
Глядела на меня распушоным видом.
Замерло в ней все. Красками любви, если можно так выразить, воссияло лицо. Глаза осветлились. Какая-то тонкость  родилась в них.
Распухшие губы ее, маленьким треугольником сомкнутые, улеглись недвижимо. Она прямо смотрела на меня так, будто бы все уже сказала тем, что сказано.
И видом спрашивала: «Что же? Что же ещё добавить?»
- Вы верите в любовь? – Наконец, спросила она, не меняя выражения, шевеля лишь губами.
- Я? – Спросил я и поёрзал на месте.
- Верите, я вижу, - почти шёпотом передала она, и с этого момента в ней проявилось доверие.
Только теперь она стала приходить в себя, и ум поверялся воле.
- Каким-то срочным образом Гиличенский  вдруг ушёл из университета. Я искала его. Нет, не у подъезда, не на остановках, не следила - просто спрашивала: где и что с ним?
У меня был веский довод – он был моим куратором по диплому.
- Вы ездили были у него теперь?
- Да, я ездила к нему. Только он не узнал меня.
- А…  по порядку?
- Если не станете прерывать меня – расскажу. – Предупредила моя спутница.
Я откинулся на спинку места, скрестил руки на груди, сделал послушный вид самого надёжного внимающего.
Мила усмехнулась, продолжала:
- Я располагала информацией, информацией,  очень странной, что некто -бывший учёный вдруг бросил  Вуз и отправился простым лесничим на юг страны и там жил уже полгода.
Наведя справки, я узнала его фамилию. Это был Гиличенский. К тому времени, после окончания факультета, я устроилась в местную газету собственным  корреспондентом, не без протеже – увы, но и напросилась на поездку именно по поводу этой истории.
Меня не отпускали долго, но я обещала, обещала обеспечить редакцию самой оперативной  и интересной информацией, а по ходу другими материалами. И приготовить собственную публикацию. Мне дали ход.
Я уехала неделю тому назад. Да…
У меня был отличный настрой и там, прибыв на место, я решилась открыться Гиличенскому. Что будет, то будет! – думала я.
 Нет, мне ничего от него не нужно было. Ничего.
Мне нужно было только сказать… Вы сами же знаете, как избавиться от невроза навязчивого чувства того…, этого беспощадного ощущения, мучительного – просто сказать вслух предмету обожания все, все, все, что ты хотела сказать  ему… искренне, от всего сердца и тогда…
- Да, я понимаю. Но мы сейчас о другом, - я ждал таки продолжения.
- Да-да, мы сейчас о другом… Хотя почему же? Хотя все о том же… простите…, - поправила она себя, - я путаюсь.
- Ничего, - уверил я девушку.
- Я точно так же, как и теперь, мчалась поездом.
Погода - уморительно светлая, жаркая погода стояла.
В поезде мне посчастливилось встретить людей из тех мест лесничества Гиличенского, которые подсказали мне: как, выйдя на вокзале, скорее добраться до лесника. На автобусе - два часа, потом прямо-прямо в лес, через овраг и так далее.
Все шло хорошо, добротно.
 Я добралась до станции, села в автобус и вышла в положенном месте.
Да, все было хорошо, но вдруг…
Это случилось внезапно и полностью совершенно застигло меня врасплох.
Тучи съёжились на небе, сгустились, грянул гром и дал дождь. Мне пришлось пройти в местный промтоварный магазин, благо – я не отошла ещё далеко – и купить самый простой плащ.
Натянув его на себя, я отправилась в путь.
По расчётам: идти было всего три-четыре километра.
Это я одолеть могла запросто.
Я вообще люблю длительные прогулки.
И здесь мне не составило бы труда. Но дождь! Лил, лил неимоверно! Потом обрушился просто - сплошной ливень.
Мои ноги погрязали в глине.
Я ничего не видела перед собой, кажется.
Мне дышать было трудно. Лило, как из ведра.
Кое-как, цепляясь за клочья комлей деревьев, кусты я шагала, шагала вверх на сопку, где должно было окончиться моё путешествие, и в голове моей шептались вопросы, которые я задам профессору, когда он примет меня.
О чувствах? О чувствах позабылось.
Нет, я уже не думала о личном. Добраться бы!
И честно сказать где-то стала жалеть: какого черта меня вообще сюда понесло!
Ругала себя, скользила туфлями, падала наземь, хохотала бессильно, раскрывала плащ и давала дождю омыть меня. О, да… вспомнить жутко.
Все во мне слиплось. На голове – такая бредь стояла!
Я уже и не знала: идти ли вперёд, возвращаться ли назад?
Ведь в таком виде как? Как появлюсь перед объектом моего романтического обожания? Все чувства таяли, все больше я думала о профессиональном успехе моей корреспонденции. Оправдывала деяние.
Стало темно повсюду.
Лес выл в страшных, странных звуках.
 Я даже не подумала о том, что здесь могут водиться волки и …
Мила прервалась, обвела глазами наш столик по периметру, поднесла руку к чашке с чаем, которая была пуста, вздохнула.
- Я вам сейчас чай принесу? - Предложил я.
- Нет, спасибо, я сама, - ответила, немедленно поднимаясь и всовывая маленькие ножки в туфли где-то под собой.
Поднялась к двери.
За ней веером, подхваченная атмосферой движения, махнула занавеска, прощаясь ненадолго.
Когда она вышла, стуча каблучками по коридору, в моих глазах ещё стоял образ этой девушки. Я не знал, что в ней было такого особенного, особенно милого, что так окружало этого человечка облачком эдакой дымчато-розовой ауры, ее рассказ?
Ее рассказ казался мне интересен.