Алексей Титаренко о графике Снежаны Малышевой

Снежана
Белые снеги.
 Рождена где-то далеко-далеко на русском севере. Занесло же ее в наши палестины.
Началось все со звонка старой знакомой: такого художника, говорит, нашла, посмотри. Что-то выслала. Посмотрел. Вздрогнул. Откуда она это знает?
Моя любимая Венеция зимой – когда нет толп, когда туда приезжал Бродский. Двадцать зим подряд. Один. Теперь вот приехала Снежана  и почувствовала что-то очень важное: там просто люди живут. Как жили триста лет назад: ловят рыбу, ходят пешком или на лодке – на машине-то не проедешь. Вон у Снежаны катер куда-то помчал.
 Маленькие рисунки маркером, такие себе путевые заметки в блокноте, а жизни в них больше, чем в иной картине. Александр Иванов когда-то  двадцать пять лет в Риме писал свое «Явление Христа народу», кучу этюдов наделал – так в них этой самой жизни в сто раз больше, чем в его «эпохальной» картине. Считается: в римских этюдах предвосхитил импрессионизм.
Нет доверия эпохальным картинам, тем более, сейчас, тем более на постсоветском пространстве. Изнасиловали нас лозунгами-речами-картинами, хочется тихого  разговора от сердца к сердцу, таких вот рисуночков – искренних, чистых, непосредственных. Внимательных, уважительных  к тому,  что вокруг тебя – время самоуверенных покорителей природы явно кончилось. Да и покорять уж нечего, дай Бог сберечь!
Снежана рассматривает, любовно вырисовывает каждую деталь. Делает почти невозможное: изобразительное искусство, вот эти рисуночки, одномоментные по своей сути, у нее как-то мягко и естественно вливаются, встраиваются в поток времени, в то, что китайцы называли «Дао». Для умеющего видеть - громадное наслаждение – ты будто дышишь влажным венецианским воздухом, ощущаешь едва уловимую гарь каминов, на губах соль, в ушах – тихий перезвон колоколов. В Венеции ты просыпаешься от звона колоколов! Как триста лет назад.
Она еще и пишет! В смысле, буковки. Читал ее «путевые заметки» о посещении карнавала, о том, как на второй день они с подругой начали в детских магазинах лихорадочно скупать какие-то масочки, юбочки, шапочки – и радостно влились в его безумие. «В поте пишуший, в поте пашущий – нам знакомо иное рвение – дуновение вдохновения» .  Все, что она ни делает - рисует, пишет, безумствует in real – делает именно вдохновенно. Шубы из этого, конечно, не сошьешь, но быть потребителем такого продукта – очень приятно. Я бы ее рисуночки перед деловыми встречами показывал - такую себе небольшую выставку в переговорном зале – люди бы смягчались, что-то хорошее в них открывалось.
Она еще и пишет не только путевые заметки:
«Ночной залив спасет твою судьбу
Неясны очертания, но ярки.
И море, отвечая на мольбу,
Дает покой и пару строк Петрарки» -
Ведь хорошо же! Торопливая пена заметок схлынет, останется звучать вот этот чеканный ритм – «Дает покой и пару строк Петрарки». Начинаю гадать, каких же:  «Благословен тот день и час… когда ее я встретил»? Братство поэтов, тела умирают, слова звучат над ночной лагуной. Имеющий уши…
Но что я зациклился на Венеции – тут тебе и Ницца, и Антиб, и Ментон. Госпожа Малышева объездили весь Лазурный берег – и везде эти точные, летящие! рисуночки в блокнот. Когда-то эти блокноты будут на Сотби продавать. Бывал я и в Ницце, очень ее люблю, нежную, давшую приют Матиссу и Шагалу.  Могу засвидетельствовать: и здесь очень точно. Снежана схватывает самое главное… и самое трудноуловимое, то, что римляне называли genium loci, дух места. В Ницце пространство открывается, свет заливает площади, дышится легко и празднично – все это в рисунках Снежаны.
Есть еще и натюрморты – кухня живописи. Когда Сезанн писал свои яблоки, в них наступающего на пятки двадцатого века было больше, чем во всех манифестах футуристов.  Те больше воздух сотрясали - а тут глубинное строение формы. Это вам не картонные фрукты академистов. Его яблоки пахнут! Яблоки Снежаны, т. е. не буквально яблоки, а вот эти изысканно-красивые, серебристые натюрморты, возвращают нас в мир гармонии – почти забытое слово. Таким воздухом дышала Остроумова-Лебедева. И линия, линия! Она завораживает. Взгляд бежит по этим живым пружинистым линиям – невозможно оторваться. Берет в плен, успокаивает, гармонизирует. Идеальный объект для медитации. Это какой-то неоклассицизм, целебный для уставшего от бесконечных революций сознания. Сколько раз в прошедшем веке провозглашали смерть искусства, смерть живописи – живут курилки.
 И опять появляется девочка, которая рисует цветы в вазе, будто и не знает, что это уже не актуально. Рисует чисто и светло – от сердца. И всем, кто смотрит, становится светлей.

Алексей Титаренко
P. S.  Может уже и не совсем девочка? Тут Неруда вспоминается: «Тот мальчик, который жил во мне когда-то, он еще там или его уже нет?». Написал  это толстый, лысый, в свои семьдесят.  Снежане еще далеко не семьдесят, и даже не шестьдесят, и в ней еще живет та девочка. Этим она и интересна, чтобы ни делала – рисовала, писала стихи или свои восхитительные путевые заметки.

 Графика Снежаны Малышевой  https://arts.in.ua/my_works/48103/