Блюр

          Умерший этой осенью кленовый лист лежал среди таких же, как он, в мелкой и грязной луже, затоптанный пешеходами, куда-то спешащими. Что-то жующими. Для чего-то своего важного живущими. Следующей осенью этот лист опять умрёт. Ляжет на траву. Или, носимый ветром, полетит до нового утра, до нового вечера.

    Бежать было трудно. Правый бок ломило. Рёбра болели при каждом вдохе вечернего, прохладного и прогорклого воздуха большого города. Добежав до чугунного резного парапета, ограждавшего неширокую реку, перемахнул с тяжким вздохом через него и, не оглядываясь на преследователей, прыгнул в объятия речной стихии. Оказалось достаточно мелко, и его живот напоролся на торчащую из илистого дна лыжную палку, невидимую в сумеречно тёмной воде.  Плывшая недалеко кряква замахала крыльями и с разгона атаковала конвульсирующее последними глотками жизни тело. Кровь поплыла  тонкими плавными струйками, а темнеющая после заката поверхность реки покрылась мелкой рябью. Рядом с качающимся телом забурлило, и вспененная вода  окрасилась в тёмнокрасное. В паре сотен метров на  условном фарватере появился бурунчик.  Он ускоряясь  резал речную волну в направлении начавшейся у каменного берега трапезы.

   Бежать было трудно. Правый бок саднило. Гематома незримо растекалась под незаправленной рубашкой,  ремешок держался на бёдрах, не давая  брюкам съехать на колени, а  расстегнутой пуговичной ширинке вывалиться наружу.  Кровь сломанного носа  залила лацканы нового пиджака с вывернуто-поднятым воротником, надетого второпях в раздевалке фитнес-клуба. Преследователи обозначились на сознательном уровне далёким топотом  сзади, в паре узких поворотов старого породистого квартала. Страх скачком притопил разум, пришлось взять себя в руки. Остановился, выйдя из  переулка вздохнул полной грудью. Слабо освещенный фонарём парапет открылся серой массивной полосой, как Великая Китайская стена перед каким-нибудь Марко Поло или Пржевальским, маня ощущением близкой свободы и облегчением. Когда  доплыл до середины реки, из тёмной речной глубины что-то сильно ударило в растянутое  движением тело. Дыхание сбилось до одного судорожного вдоха. Вода рванула в легкие, закрыв доступ кислорода, в полной мере не хватавшего телу в последний час этой жизни. Тьма ударила по глазам, и жуткая боль рвущихся тканей перекрыла  боль свежих травм и погасла. Пришла тишина, освободившая от страдания.

   Бежать было тяжко. Подволакивающаяся нога и неловкая в периодически подворачивающемся колене ломота не давали  уйти от преследователей. Топот чужих ног настигал обострившийся слух, зарождая внутри панику, которую ещё получалось гасить. Боль в теле гулким колоколом проникала в уши ударами пульса, отражалась в голове невыносимо и беспощадно. После правого поворота ночной  улочки с брусчаткой вместо асфальта взгляд упёрся в парапет речного ограждения, чей бетон серым валом преграждал путь. Справа и слева тянулась пустынная набережная с редкими фонарями. Дорожная разметка  белыми макаронинами световозвращающей краски очерчивала изгиб береговой линии. Противоположный берег узкой полосой манил к себе, прячась в призрачной дымке. Никаких мостов на этом участке судоходной реки он не увидел. Хромающий рывок через набережную, через парапет, прыжок  вниз ногами в темноту. Пузырьки воздуха, захваченного падением, гроздьями рвались  вверх, к поверхности, к свободе дышать. Удар, полученный под водой в голову, выключил сознание сразу. Тело обмякло, рот открылся.  Последний выдох порции пузырей тоже устремился к поверхности, неровно качавшейся большим молочным блином над склонившейся головой умирающего человека. Тёмная кровь,  распускаясь шёлковым шарфом , поплыла вниз, догоняя тело.

    Когда физическая слабость накрыла тело , когда силы уже иссякли, а новых не пришло, он сделал последнюю попытку, последний скачок вниз  вправо одновременно удар  правой в бок, ещё  удар в корпус под левый локоть противостоящего, а левой стремительно нащупывая незащищённый подбородок противника.  У него получилось, так как чужое тело качнулось на подкошенных ногах и плашмя уронилось перед ним, раскинув  длинные руки. Окружающее закачалось из стороны в сторону. Ничего не  понимая попытался встать ровно, выпрямить спину и поднять оплывающее лицо к свету софитов. Софиты? Откуда здесь софиты, откуда… Тупое толкнуло в сторону, разворачивая и лишая хрупкого равновесия. Упал на колено, опёрся разбитыми руками о неровную брусчатку. Собрался с силами, внезапно раскрывшимися внутри бутоном анестезии и легкой эйфорией  победы. Услышал Последний Звук, который смог выделить над обволакивающим Шумом - хлопок ударившего  выстрела… Рывок сделал сразу. Как только смог включить тело в новом режиме существования.
   Рывок, и станет свободным. Рывок, ещё. Пистолетные пули протыкали плоть как батон хлеба. Как вилка входит в мякоть стейка. Приправленного специями и украшенного веточками свежей зелени. Как тогда.  Тогда она ужинала с ним в ресторане. Улыбалась ему глазами. Говорила ему глазами. В полумраке тишины. Освещённая кусочком света, скупо выделенного глухим на просвет настенным бра… Глаза. Её глаза.
Человек полз рывками. Размазанная по тротуару кровь стала  его последним прижизненным автографом.

   Свет, протыкающий Тьму, рвёт её на лоскуты, плавно падающие вниз, в пустоту. Длинная вереница маленьких фигурок, тонкой змейкой перерождений тянется вверх из чёрной темноты. Хватаясь руками за падающие хлопья Тьмы, вставая на них и прыгая с одного куска тьмы на другой, гребя ручонками, поддерживая  движение жгучим желанием победы над собой, желанием освобождения от слабости хрупеньких тел. Рискуя упасть обратно, теряя надежду в отчаянии безысходности потуг, вновь обретая уверенность, взглянув вверх.
   Там, где льётся Свет, разрывающий тьму. Где Новое ждёт прихода своего Маленького Повелителя, чтобы вместе с ним измениться и изменить окружающую тьму, поджигаясь вместе с ним в яркое зарево нового восхода новой Реальности.

   Умерший осенью лист лёг в мокрую траву газона…