День матери

  Быль

   Зима в этом году стала рано. Уже к концу ноября ударили морозы. Выпал снег, укутывая деревья и застилая замерзшую грязь по обочинам дорог белым покрывалом, на радость детишкам, вовсю катавшимся на санках и ватрушках с горок. Да и взрослые, которым уже порядком надоела слякотная серая осень, поневоле приободрились, глядя на сказочные зимние пейзажи. Хорошо! И лишь дворники, не успевавшие убирать снег да посыпать песком скользкие дорожки, были недовольны: слишком много работы привалило, так что приходилось разгребать сугробы прямо под ногами у снующих горожан.


   В толпе прохожих, о чем-то задумавшись, брела немолодая женщина. Она шла к сыну, как делала это регулярно уже несколько лет, так что пройти по знакомому пути могла бы и с закрытыми глазами. Да и идти совсем немного осталось: поворот, пройти прямо, еще поворот... А вот и он: смотрит серьезно, чуть нахмурившись, тонкие губы сжаты.

-Ну, здравствуй, сынок, – остановилась она, разглядывая его лицо. Совсем мужчина, хоть еще и мальчишка. Мальчишка...


  Маленький ребенок старательно и важно вышагивает рядом с ней, держась за два пальца. Вот увидал кошку, перебегавшую дорогу, показал пальчиком : «Ксь!». Поднял на маму счастливые темные глазенки, смешно наморщил нос и улыбнулся.

-Киса, милый, по своим делам торопится, – ласково проговорила та и поправила ему шапочку.

   Вот семилетний паренек задумчиво разглядывает лужу на дороге. И что там такое углядел?

-Ты что разглядываешь? – не выдерживает мать - Пойдем уже, лужа, как лужа.

-Нет, ты посмотри, как там небо отражается! – Замотал он головой.

   Юноша пятнадцати лет хмурится и говорит ей, что не хочет больше ходить на занятия по боксу:

-Там людей бить надо, а мне не нравится!

  Потом было окончание школы, работа, чтобы ей помочь... И, почти сразу - повестка в армию. Туда он тоже не очень хотел, но и бегать от военкомата считал постыдным. Мать его, правда, отговаривала:

-Ну куда ты пойдешь? А если в Чечню пошлют? А случится что?!

-Мам, ну ведь случиться-то может где угодно! Машина,вон, собьет у самого порога, и ходить никуда не надо!- осторожно обнял ее сын.-Ты не переживай так, все будет хорошо. Я вернусь...

   И ушел. Его, и впрямь, послали на Кавказ. Как же она тогда переживала! А однажды ей пришла сухая, подлая телеграмма: «Ваш сын дезертировал...» Строчки поплыли перед глазами... Как? Нет, не может быть! Это не правда, только не ее мальчик... Не в его характере.

   Потом была милиция, которая искала «дезертира» по всему городу. Конечно, не нашла. Естественно, первым делом приходили к ней, проверили дом, даже на чердак заглянули! И для нее это стало последней каплей -собралась и рванула в Чечню. Хотела посмотреть в глаза тем, кто записал ее ребенка в трусы и предатели.

  Тогда, когда она впервые оказалась в горах перед воротами воинской части, где пропал сын, землю тоже устилал снег. Не столько, правда, сколько здесь. Намного меньше... В части перед ней извинились, сославшись на неразбериху. Оказалось, что ее мальчик в плену.


  Снегопад, зарядивший с утра, внезапно кончился, подул ветер, разорвав тяжелые серые тучи, и оттуда, словно в окошко, выглянуло солнце, отразившись в могильном памятнике. Женщина вздохнула, и осторожно погладила фотографию сына. Знала бы в ту пору, где и как его искать, может и удалось бы вызволить живым!
Но тогда, выслушав на КПП речь какого-то полковника о том, что ребята в плену, и их должны вызволить, она растерялась.

-Отправляйтесь домой. В Москве есть комиссия по розыску военнопленных. Вот туда и обращайтесь, -дверь КПП захлопнулась, оставив мать один а один с собственной бедой. Никто не предложил тогда ей помощи, да что там, даже не объяснили как искать самой! Только отбрехались и все. И навалилось отчаянье. В Москве ей тоже не помогли-никому, на деле, это оказалось не нужно, тогда и решила искать сама.

   Так и начались ее девять страшных месяцев-девять кругов ада. Она сама ходила по Чечне, заглядывала в деревни, умоляла помочь... Говорила, что сын ее-совсем ребенок - пропал. На глаза наворачивались слезы - от усталости, отчаяния и боли. А ее в ответ водили к разрушенным домам и говорили, мол, вот, что ваши здесь натворили. Почему, Господи Боже, она должна была отвечать за решения политиков? Но ее и слушать не хотели, выпроваживали... И это ведь в лучшем случае, а то и встречали палками.

   Что ж, у каждой стороны на той войне была своя правда, вот только ИХ правду-тех, кто украл ее сына, мать понимать и принимать не хотела. Многое перевидала тогда: и изможденных парней, вызволенных, выкупленных, обмененных из плена, к которым бросалась с фотографией сына: не видали ли где? И Она была не одинока: сколько матерей тогда искали своих детей, ходя на поклон к влиятельным полевым командирам, снося побои, оскорбления и угрозы... Большинству не везло-рано или поздно, их убивали, чтобы больше не надоедали.

  Могли убить и ее, но – посчастливилось, если можно так сказать. Хотя тогда сходила с ума от отчаяния, думая, что хуже быть не может. Надежда увидеть сына живым таяла с каждым днем, а поиски были безрезультатны. Наконец, в очередной раз показав какому-то боевику фотографию сына и предложив денег, без которых здесь ее бы никто не услышал, вышла на полевого командира, у которого было тело ее сына...

   Семнадцать раз она ходила к нему, прося отдать останки. И каждый был как последний: не известно, убьют, или нет. И каждый раз бандит выдвигал все новые условия выдачи. Это уже потом узнала, что тела были обезображены настолько, что боевики просто не хотели показывать их представителям ОБСЕ. Наконец, все-таки привели на участок на минном поле и предложили найти самой. Никогда, наверное, уже не забыть, как раскапывала под проливным дождем землю, и увидела, что блеснул в свете фар его крестик. Тот самый, что сын носил, не снимая, с детства. Его обезглавили, как потом оказалось, в день рождения...


   
   Солнце снова скрылось за тучами, подул пронизывающий ветер, стало заметно темнее. Она посмотрела на даты жизни. «Страшно помирать молодым в девятнадцать с четвертью лет», - пришли на ум строчки из слышанной где-то песни. А у него и четверти-то не было... Вдруг вспомнилось, как мотаясь с другими матерями и журналистами по Чечне, вызволяли группу пленных. Двое из них не выдержали, и перешли на сторону боевиков, сменив веру. Там была мать одного из них, и как только сын вышел к ней, хотела кинуться навстречу: «Сынок!», а он сказал равнодушно, что нет у него никакой матери, есть лишь Аллах. И страшно было смотреть на бедную женщину, словно бы истаяла, прошептав: «Лучше б ты умер...»
Нет, хорошо, все-таки, что ее сынок не предатель! И крест с него снять так и не сумели, хоть и очень хотели. Она, ведь, тогда так и не нашла его голову... Это уже потом, решившись, мать возвращается в этот проклятый ад войны, платит уже знакомому боевику, и тот изволит вернуть ей череп сына.


   Мама стоит и смотрит на своего Мужчину. В глазах нет слез, а внутри страха. Перегорело и то, и другое. И ада нет, ужаснее, чем она уже прошла. А злость осталась. Где те офицеры, что не смогли защитить мальчишек? Где те бандиты, что их резали? Где генералы, которым было наплевать? Где правозащитники, которые молчали, ибо ее так никто и не поддержал... Многое повидала: и подлость, и жадность, и трусость и лютую злобу. А ведь было еще и мужество солдат, которые ей помогали разминировать могилу. И сочувствие простых чеченцев, которые ставили крест на месте гибели сына. И генерал, который его помог похоронить. Люди везде разные, а война всегда страшная.

   Она мысленно попрощалась и тихонько пошла обратно, глядя себе под ноги. Уже где-то на полпути подняла голову, и на ярко освещённой фонарями улице в глаза бросился рекламный плакат: «Последнее воскресенье ноября -День Матери». Надо же, как раз сегодня...