Калейдоскоп 2 часть. Глава 8. Калейдоскоп

Глава 8. Калейдоскоп

Редкий день солнечный, никто не докучает. Шипилку загнали на крышу сарая с книгой по внеклассному чтению.
– Хватит собак гонять, – через форточку отбрила меня Лёля.
Взяв покрывало, альбомы с красками, новый калейдоскоп, я тоже выбралась загорать на своей крыше, наблюдая передвижения на улице. Ничего примечательного для зарисовки карандашом, слишком зелено и ярко.
Наконец-то я решила рассмотреть сказку в калейдоскопе. Мозаика светилась, перемещалась, завораживала и не повторялась. Неведомый мир кружился, манил, удержать его было невозможно, чтобы запомнить узор, перенести линии на бумагу. Мои попытки были напрасны, я старалась аккуратно положить игрушку, чтобы набросать восхитившие меня объёмные многогранники, коих в жизни просто не бывает. Но шуршание легкое и, увы… уже не вернуться.
В калейдоскоп можно смотреть вечно, не отрываясь.
Неземное строение загадочной вселенной поглотило меня. Это был мой мир, который я никому не хотела объяснять, чтобы услышать в ответ о детских фантазиях, враках и прочем отрицании иных измерений.
Они есть. Я побывала там.
Брат приставил лестницу, нашел меня.
– Ты заснула, что ли? Так и сгореть недолго. Спускайся, Шипилка тебя потеряла, ее в Палюгино послали за хлебом, пойдем, мама просила самим обедать...
Собрав ящик с красками, я спустилась через чердак в темные сени, алмазные искры закружились вокруг от резкой перемены света. Я всё еще была не в себе, но это была моя тайна.
Надо заметить, что мы пользовались старыми названиями магазинов и улиц, как старожилы. Мы шли в булочную Палюгина. Хозяин стал нарицательным именем. На втором этаже дома были квартиры, но первый этаж так и остался любимым магазином Посада, что в квартале от Пассажа (торговых рядов). Невзрачные наследники хозяев жили рядом, не догадываясь о том. Мы ходили в Горелинскую библиотеку, больницу, учились до восьмого класса в училище, которое закончил Фурманов, герой Гражданской войны, прославленный фильмом «Чапаев». Школа нам очень нравилась, несмотря на гимназические строгости. В будни черный фартук, черный бант и наоборот. Учителей мы не боялись, трепетали от уважения вполне искренне.
Они были особенными, из тех времен.
Шипилка брала то, что ей наказали купить не по записке, а по памяти, а мы по прихоти. Мы вволю навыбирались-рассорились из-за разных конфет и вдруг увидели торт «Сказка», но с единственной розочкой, что и взяли в итоге. Дома началась дележка, никто не хотел уступать сгусток крема. Квадрат под линейку был разрезан по диагонали.
– Это и есть ваш обед? – удивилась подруга, наотрез отказавшись пробовать, иначе она не сможет обедать, а всех нас накажут.
– А нас-то за что?
– Ну, меня-то не выпустят, пока не поем.
– Понятно, – огорчились мы.
– А маме вы что-нибудь оставите? – спросила она, наблюдая, что Серый уплел полкило торта и пощипывал от моего куска.
Я всегда ела долго и медленно. Тарелки мы не доставали, чтобы не мыть посуду.
– Надо оставить, – настаивала она.
– Зачем? – Серый перестал заглатывать тающие во рту бисквиты.
Шипилке нравилось воспитывать нас, я слушала ее, а брат презирал девчоночьи поучения, у него на всё находился не менее занудный ответ.
– Тебя уже два часа ждут с хлебом к обеду, а ты всё копаешься. То, что мама любит, мы тоже купили. А зубы я чищу яблоком, это лучше зубной пасты, точно говорю.
– Муська, а куда ты пропала? Мы тебя звали-звали, – отступилась Шипилка от брата.
С невозмутимым видом я впервые осознанно соврала, что заснула… я уже жила своим измерением времени и пространства, еще не умея назвать его и доказать умникам.
Шипилка посетовала, что прочитать-то она прочитала, но ничего не помнит из полутора глав. Серый потребовал отдать ему сдачу, и подруга поддержала его, что надо сдачу отдавать маме. Не добив торт, я показала ему фигу.
Убегая с Шипилкой, я жаловалась, что он кладет всю мелось в переполненную копилку, которую я иногда трясу на мороженое. У моего деревянного с палехской росписью гриба крышка отвинчивалась, а у Серого была приклеена напрочь.
– Нет, так нельзя. Мама говорит, деньги счёт любят, я всегда безошибочно отчитываюсь, а за это и получаю на карманные мелочи.
– Я мою посуду молочную, вот мы с тобой меняем две пустые бутылки или три банки сметанные на одну полную молока. А он заберет корзинку со стеклотарой и просто сдаст на деньги, кладет в свою кубышку. Конечно, мне обидно, всегда тратим мои деньги.
– Муська! У детей не бывает «своих» денег! Ты выскочка и зазнайка! – одернула меня воспитанная Шипилка.
– Ну, тогда и сдачи не бывает, – съехидничала я, показав братцу язык.
– Ладно, – согласился он, – вот тебе летнее задание. Переезд – не отговорка для школы. Пора уже знать таблицу умножения. Будешь учить! Ошибешься хоть раз, сдачу силой буду отбирать.
– Силой?! – я вытаращила глаза, словно испугалась. – Это я папе ничего не говорю, а то получишь фигулю вместо трёшки-пятерёшки для своей матрёшки.
Мы остановились у Галкиного дома. Мам-Люся забрала корзинку через окно, приглашая и нас отобедать, но мы отказались в один голос, жирный крем всё еще стоял в горле. Даже пирог с малиной не соблазнил нас, но Шипилка уже подала нам тёплый пергаментный сверток, шепнув, что мы бессовестные, а это для нашей мамы. Брат постукивал сломанной веткой по ладошке, предупреждая, чтобы я не вздумала царапаться и пищать. Мог бы уже догадаться, что это концерт, действующий только на нашу мамулю.
Ждать, когда выпустят на волю Шипилку, я вновь отправилась на свою крышу – досмотреть и осмыслить запавшее в душу чудо цвета и света.
Я меня были дорогие акварели, настоящая папка бумаги, но ухватить лиловый закат и выразить его на бумаге никак не получалось, вот с карандашом было проще, раз-два и набросал зевающую кошку или профиль Шипилки.
Я действительно  глубоко уснула, мгновенные картинки менялись так, что я успевала их запомнить, потрогать, насладиться.
Как это назвать, если не чудо?..