4. Нерон, Хлестаков, Бандиты и Террор после 1917-г

ВЛАСТЬ  И  ТОЛПА:  ИМПЕРАТОРЫ   РИМА  ТИБЕРИЙ   И  НЕРОН  -  ИВАН  ГРОЗНЫЙ  И  СТАЛИН.  ЛИТЕРАТУРА   И   ПОЛИТИКА          


 К а с с и й
Да как же Цезарь сделался тираном?
Бедняк! я знаю, он бы не был волком,   
Будь Римляне не овцы перед ним.  –  Шекспир «Юлий Цезарь». Перевод Афанасия Фета 1859 г.
   *********************

...Померещилось ему <Понтию Пилату>, что голова арестанта <Иешуа> уплыла куда-то, а вместо неё появилась другая. На этой плешивой <императора Рима Тиверия> голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой... И со слухом совершилось что-то странное — как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества...» -- М.А. Булгаков "Мастер и Маргарита"
                ****************************************************
 
«КАКОВ  ПРАВИТЕЛЬ НАРОДА, ТАКОВЫ И СЛУЖАЩИЕ ПРИ НЕМ...».  Издавна по свету издревле гуляет широко известное приписываемое ещё философу  Сократу популярное крылатое выражение:  «Каждый  н а р о д  заслуживает своего п р а в и т е л я». Далее эту фразу в некоторых вариациях повторяли -- Гегель, Монтескье, Бисмарк, Ницше и многие прочие. Первоисточником же следует считать из  Ветхого Завета  «Книгу премудрости Иисуса, сына Сирахова».

«Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова» в РПЦ считалась неканонической и не включалась в Ветхий завет, зато была включена в католическую Библию. Там у Иисуса (в то время распространённое имя!) сына Сирахова сказано: «К а к о в  правитель народа, т а к о в ы  и служащие при нём;  и  к а к о в  начальствующий над городом, т а к о в ы  и все живущие в нём» (Гл. 10-2. Синодальный перевод Библии с неканоническими книгами Ветхого Завета).*

*Синодальные переводы —  осуществлённые в течение XIX века и утверждённые российским Святейшим синодом переводы неканонических священных книг  (книг различных авторов) Библии на русский язык предназначались для домашнего чтения перевод.
                ***********************************************

Слова из «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова» католический философ и дипломат, посланник Сардинского королевства при русском дворе (1803-1817) граф Жозеф де Местр (1753-1821), кажется, первый переиначил на светский лад: «К а ж д ы й  народ имеет то правительство, которое он заслуживает», –  фраза, у иногда вызывающая неудовольствие. Но история и социология с этим высказыванием вынуждены согласится с небольшим пояснением: имеются ввиду не чьи-то отдельные личные качества, но истекающий из истории национальный менталитет. Этому в подтверждение есть различные варианты сходных по смыслу народных житейских пословиц:  К а к о в   хозяин  –  т а к о в  и  слуга; Каков пастырь, таковы и овцы. (французская);  Каков поп, таков и приход, каков приход, таков у него и поп; т.п.

Выражаясь с уклоном в политологию и психологию будет: к а ж д ы й  народ в потенциально несёт в себе накопленные его историей черты характера своего правителя, личность которого есть как бы сумма этих черт. Только собранные воедино эти черты могут приобретать неожиданную - обострённую реализацию, от которой иногда хотелось бы откреститься.

В обратной перспективе к а ж д ы й  правитель – даже самый страшный тиран зависим от народа. Недаром у Булгакова в «Собачьем сердце»  подобранный профессором пёс Шарик сравнивает себя со своим благодетелем – профессором Преображенским: «В о т  это   п а р е н ь, – в восторге подумал пёс, – в е с ь   в   м е н я.  Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет! Не знаю ещё, каким способом, но так тяпнет!.. Бей их!» И впоследствии «парень» Преображенский попадёт в зависимость от очеловеченного бывшего пса Шарика.

Перетекающее духовно психологическое единство правителя с народом наиболее предельно ясно и кратко выразил замечательный русский лирический поэт и от природы хороший психолог Афанасий Фет (1820—1892). В поэме «Сабина» (1858) Фет пользуется именем третьего императора Рима - Клавдия Цезаря Августа Германика Нерона (34 – 68; император: 54 – 68 г. н.э.) как уже из истории Древнего Рима привычным - узнаваемым символом жестокости. Начало поэмы «Сабина»:

НАД   МИРОМ  ЦАРСТВОВАЛ   НЕРОН,
И шумный двор его шептался,
Когда в раздумье мрачном он
В своём дворце уединялся.
Там сочинял ли он стихи,
Иль новых ужасов затеи, —
Но мерно слышались шаги
Его вдоль узкой галереи.
Как перед бурей, затихал
В подобный час дворец просторный,
И каждый молча ожидал
Судьбы, склоняя взор покорный.

Шумел лишь Рим. — В пяти шагах
Граждане в праздничной одежде,
Позабывая вещий страх,
Кричат пронзительней, чем прежде.
Всё льстит их взорам и ушам,
Всё пища для страстей мгновенных:
Там торжество и новый храм,
Здесь суд царей порабощённых.
Народ шумит. Давно привык
Он к торжеству своей гордыни,
Он всем народам шлёт владык
И в Рим увозит их святыни...

Минутным жаром увлечён
Всегда кипучий дух народа:
Сегодня бог ему Нерон,
А завтра бог ему свобода...
     *     *     *
«Граждане» – как бы маленькие Нероны, ради своего личного «неронства» терпящие крутого властителя - деспота. Интересно, что далее у Фета про Нерона ничего не говорится до конца поэмы: Нерон как бы «за кадром» занимающееся своими делами - своими фантазиями лицо. По сюжету поэмы один из знатных римских граждан - "юный Мунд" влюбился в замужнюю добродетельную Сабину и был ею отвергнут. Тогда, жаждая любой ценой получить желанное - запретное, Мунд талантливо "срежиссировал" как на театральной сцене, эффектный "спектакль" вкупе с обманом. В Риме был обычай: верующие девушки и замужние женщины- матроны проводили ночь в храме как бы с божеством. Договорившись со жрецом бога Осириса, Мунд явился к Сабине ночью в храм в виде якобы бога Осириса во плоти...

 Обман раскрывается. И Мунд за это в последних строках поэмы наказан императором: сослан из блистательного Рима в «глушь» в изгнание. (Что не выглядит особо жестоким ни на фоне казней во время правления Нерона, ни на фоне сталинских репрессий!) И вообще, не памятуя о словах Иисуса, сына Сирахова, не понятно, - при чём в поэме Нерон, наказывающий даже вроде как бы по заслугам? Подобный "сюжет" мог произойти в правление любого римского императора.

А дело в том, что воображавший себя великим актёром Нерон обожал устраивать пышные театральные представления с собою в главной роли. Таким образом в поэме Фета сокрыта "мораль", что каждый народ заслуживает своего правителя. Необузданность правителя вкупе со страстью к театрализации жизни зеркально отражается в сознании граждан: недаром после смерти Нерона с переменным успехом претендентами на трон являлись три Лже-Нерона.

Интересно, что в «Сабине», довольно мягко наказав преступившего и границы закона, и моральные нормы молодого римлянина – главного виновника, Нерон жестоко казнит помогшего ему жреца. Логика императора здесь понятна: а ну, как имеющий силу внушения жрец завтра начнёт интриговать против императора?! Перед верой в божественность особы императора все прочие веры - религии суть - низшее! Кроме того и «толпе» не полезно польстить - обеспечить щекочущее нервы «зрелище». Второй раз Нерон является "на сцену" только в самом  конце поэмы  на сцену:

...Храм Анубиса во прах
По воле цезаря разрушен.
Толпа ругалась над жрецом:
Он брошен львам на растерзанье.
И долго, долго Мунд потом
В глуши влачил своё изгнанье. (Конец поэмы)
     *     *     *

Император Нерон преследовал и безжалостно уничтожал первых христиан. Однако показная жестокость казней превзошла меру: казни врагов, император, но зачем же так чрезмерно напоказ истязать, - зачем из людей живые факелы делать?! По многим причинам Нероном недовольны были все: и плебс, и римская знать, и армия. Сверх меры заактёрствовавшийся император Рима - устраивавший свои пышные театрализированные явления на публику Нерон был низложен и погиб всего в 30 лет. Не прав ли был предшественник Нерона - император Тиверий (Между Т. и Н. - правил Калигула), когда уединённо доживал на острове Капри, оттуда отдавая письменные приказы?! Могущество императора, которого нельзя видеть, превращается в подобие мифа о неотвратимом за определённые проступки гневе богов. А гнева всемогущих богов как избежать?!

Когда народ боготворит правителя - тирана, значит, этот тиран льстит неким в определённое время проявленным тираническим наклонностям масс. Когда эти массы спохватываются, нередко бывает уже поздно: тиран прибрал страну в кровавые ежовые рукавицы. Тирану приходится постоянно сохранять власть, для чего полезно энергию положением дел в стране агрессивно недовольных граждан направить в противоположную от особы правителя сторону: на мешающих жить врагов внешних или внутренних, которыми объявлялись все неугодные. Так во все времена поступали практически все властители. Здесь второй римский император Юлий Цезарь Август Тиверий не измыслил ничего нового.

Историки описывают Тиверия как прозорливого и лишь по необходимости жестокого правителя.  Ведь в те далёкие времена нравы лучшим развлечением считавших бои гладиаторов граждан тоже не отличались мягкостью. Тиверию приписывают мудрые высказывания: «В свободном государстве должны быть свободны и мысль, и язык»; «Я государь для рабов, император для солдат, первый среди равных — для всех остальных»; «В л а с т  ь — э т о  в о л к, которого я держу за уши...» (Кассий Дион (155/164 — 230-е гг. н.э.; автор часто цитируемой «Римской истории») — последнее высказывание Тиверия может служить на все века девизом для удержания власти: опасно не впечатлить толпу, но опасен и не в меру утомляющий зрителей переигрыш.

Для того, вероятно, чтобы крепче  "держать волка за уши", Тиверий возобновит закон об оскорблении величества, хотя древние историки считают, что император не добивался особенно жестоких приговоров. Но такой закон был удобен для доносчиков и плодил доносы. И наконец, именно в правление Тиверия (в этом случае без его вины!) в подвластной Риму Иудее был распят Иисус, наименованный Христом. Всё это в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» сделало не Нерона, а именно Тиверия присутствующим как бы за сценой - вне единого прямого явления в действии даже не тираном, а  с и м в о л о м   т и р а н а. Так в романе Понтий Пилат хочет, но боится оправдать Иешуа:

"П и л а т у   п о м е р е щ и л о с ь, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо неё появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой....

И  с о  с л у х о м  совершилось что-то странное, – как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «З а к о н  о б   о с к о р б л е н и и  в е л и ч е с т в а...»". Ко времени избранного для древней части романа действия Тиверий к старости и после серии против него заговоров сделался уже болезненно подозрительным.

Всё это идеально подходило для завуалированного сравнения с происходящим в при правлении Иосифа Сталина особенно после 1937 года. Подходило даже случайное совпадение: н.э. 37 год смерти Тиверия и 1937 год - без ста лет через тысячелетие в СССР начавшиеся особенно массовые репрессии.

Историю Древнего Рима в царской России преподавали в университетах и гимназиях, и в семинариях. Можно сказать, что по образованию недоучившийся семинарист Сталин учтёт ошибки Нерона и сделает выводы из долгого правления Тиберия: в СССР (с 1922) доносами граждан будут натравливать друг на друга, чем, образно говоря, будет стёрта грань между "сценой" и "зрительным залом". Граждане якобы окажутся на сцене режиссёрами, а в театре актёр - премьер Сталин будет только иногда выходить к рампе кланяться под настойчивые овации. Таким образом народу внушали, что «враги»  лучшего коммунистического будущего таятся  в е з д е,  и только  д а н н ы й  прозорливый правитель может их разгадать и обезвредить.

Насильно отрываемый от лучших идеалов дореволюционной русской культуры и лишённый всякой способности исторической логики русский народ сделали особенно внушаемым: здесь строители нового мира отлично знали, что делали. В Дневнике Михаила Пришвина читаем:

 «К а к а я  скорбь в душе!  К а к а я  бесконечно ужасная перед глазами картина падения человека! ( 26 мая 1937 г.);  «”Т а к   н а д о” -  в отношении индустриализации нашей страны,  “т а к   н а д о” – в отношении индустриализации, народного образования, лыжного спорта...

И  о т   в с е г о   э т о г о обильно пролитая кровь – “т а к  н а д о”...<…> Так вот, после каждой кровавой гекатомбы* и всеобщего нравственного возмущения встанет опять Сталин более могучим, чем он был» (1 октября 1837 г.); «9  м а р т а <1938>. Женский день (вчера): женский крик, в котором безусловное повелительное  “н а д о”  с исступлением призывало уничтожить Бухарина и всех гадов...» Но ведь эти «враги» как раз и делали Революцию 1917-го!..

*Г е т а к о м б а - в Древней Греции — торжественное большое жертвоприношение скота богам. Впоследствии название "гетакомба" перешло на подземные убежища для групп гонимых в Риме первых христиан: такие убежища при обнаружении властью становились и массовой могилой всех на месте убитых. Таким образом г е т а к о м б а - стала синонимом жестокой бойни  - массового убийства.


— Вы стоите на самой низшей ступени развития.... вы ещё только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные...
 <…>
— У самих револьверы найдутся... — пробормотал Полиграф <Полиграфович Шариков- бывший пёс Шарик>... — М. Булгаков - «Собачье сердце»(1925-1926)

                ***************************************************


Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне. -  из поэмы Сергей Есенина  "Анна Снегина" (1924)
  *****************

УГОЛОВНАЯ   СТИХИЯ  В  ПОДДЕРЖКУ   РЕВОЛЮЦИИ.  Поиск врагов народа прекрасно маскируется идеей «свободы от угнетателей», в какую категорию может попасть кто угодно, но чаще попадают наиболее талантливые и добровольно принимающие на себя ответственность личности, недо-личностей раздражающие. Что в огромном кровавом масштабе и произойдёт в нашей стране к 1934 – 1937 году.

В марте - мае 1917-го 2 министром юстиции Временного правительства А.Ф. Керенским (юрист, адвокат; 1879-1970)с одобрения Думы были объявлены Политическая и уголовная амнистии, после чего на воле оказались вместе с революционерами и отпетые уголовные элементы. Последние на первом этапе, естественно, были «за» любую амнистировавшую их новую власть, что не помешало им терроризировать массового обывателя, в панике согласного поддержать любую могущую его защитить имеющуюся власть.

В конце апреля 1917-го Керенский уже будет экспансивно удивляться, что в результате Февральской революции страну захлёстнули беспорядки: «...ч т о  ж е,  р у с с к о е  с в о б о д н о е  г о с у д а р с т в о  есть государство взбунтовавшихся рабов? Но ведь Александр Пушкин в "Капитанской дочке" (1836) заранее предупредил: "Н е  п р и в е д и  б о г  видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка..."

А.Ф. Керенский в юности с успехом участвовал в любительских спектаклях: особенно удавалась ему роль Хлестакова. Будучи уже членом Думы Керенский при произнесении речей использовал сценические - психологические методы воздействия на слушателей - зрителей. Например, в феврале 1917-го он заявит: «И с т о р и ч е с к о й   з а д а ч е й  русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало... Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в оружие издевательства над народом? С нарушителями закона есть только один путь борьбы — физического их устранения...» - настоящий лозунг - призыв к указанному действию.

На вопрос, что он подразумевает, Керенский ответствовал эффектным примером из истории Древнего Рима: «Я  и м е ю  в  в и д у  т о, что совершил Брут во времена Древнего Рима». В то время излишне было напоминать даже средне образованным гражданам, что Марк Юний Брут был одним из идейных убийц пожизненного диктатора Римской республики Гая Юлия Цезаря (убит 15 марта 44 г. до н.э.) Имя Брута стало нарицательным, потому что Цезарь считал его почти своим приёмным сыном и не ждал именно от него предательства, на что и рассчитывали убийцы.

Не стоит винить в дурном актёрстве исключительно Керенского. Этому предпосылки, в сущности, были заложены уже в основах самодержавия: царь, император - это в социальном смысле роль,  требующая от "актёра" определённого поведения и внешнего "грима" - оформления, и определённо оформленной "сцены", на которой народ как бы попадает на роль статистов. Потом разыгралась полудрама - полукомедия "Последний царь Россиии - Государственная дума". И здесь неизвестно, с какой стороны было более актёрских поз, а крикливых "брутальных" монологов было более в Думе.

Вполне в русле призывов к "брутальным" действиям министр юстиции Керенский способствовал скорейшему принятию декрета Совета министров «Об отмене навсегда в России смертной казни». " В мае-июне 1917-го последовал всплеск культа личности Керенского, им самим поощряемый. Но уже к августу 1917-го культ личности сменится злыми карикатурами и куплетцами, не всегда цензурными. И большая честь для "артиста" у власти, что про него ещёи стихи сочиняли. Из поэмы Владимира Маяковского "Хорошо" (1927) о Керенском:

«Глаза / у него бонапартьи и цвета / защитного френч. Слова и слова. Огнесловая лава. Болтает / сорокой радостной. Он сам / опьянен своею славой пьяней, / чем сорокаградусной... / В аплодисментном плеске премьер / проплывет над Невским, и дамы, / и дети-пузанчики кидают / цветы и розанчики».

К октябрю 1917-го бывший "вождь" превратился во "врага народа" и объект насмешек. Как и многие прочие думские деятели, впрочем. Кажется, что в карьере Керенского роль Хлестакова оказалась пророческой. Но Гоголь-то вскрывал язвы всей России, где многие в определённой ситуации в разной степени - Хлестаковы. Когда бы не явился на сцену Керенский, разве не явился бы кто-нибудь другой?! Желающих было не счесть. А были роли и похуже- поопаснее Хлестакова: в свете аналогий со звучавшими с думской сцены примерами из Римской истории Николай II заранее не оказался ли в роли низложенного Сенатом и погибающего Нерона?..

Над страстью Керенского к частично рифмованным под стихи речам смеялись. Но разве Николай II не любил театрализованные на публику деяния? При отсутствии всякого полководческого таланта попытка царственного полковника  "на белом коне" возглавить русскую армию окажется для последнего русского царя гибельной. И над царём тоже иронизировали, рисовали листовки - каррикатуры. Смеются над всеми власть уже утерявшими. Проблема в том, что для любителей посмеяться над иными прочими как бы не вышло как в басне Крылова:

Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
Тихохонько Медведя толк ногой:
«Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!
Что; это там за рожа?
Какие у неё ужимки и прыжки!
Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
А, ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
«Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»

Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире...
        ****************

На фронте, куда Керенский ездил с воззваниями вести войну до победного конца, его метко прозвали - "Главным Уговаривателем". Однако сторонниками Керенского использованные удачные пропагандистские приёмы будут переняты и применены в большевистской пропаганде. Что свидетельствует о подходящей в России "почве" для принятия очередного нового диктатора.

В недалёком будущем культ личности перейдёт на В.И. Ленина, на Льва Троцкого и потом на Сталина, портрету которого будут поклоняться наподобие иконы. Сталину для получения власти следовало только "подхватить" - по  аналогии использовать сложившуюся ситуацию в свою пользу: "подхватить" роль диктатора и как император Тиверий, Иван Грозный и Николай I не позволить её "отобрать", как "позволили" Нерон, Павел I, Николай II и Керенский. Примеров удачных и неудачных царствований хватало. И даже то, что заранее следовало "задушить" возможные на свой счёт критику и смех, Сталин по прошлым примерам вычислит правильно. Только вот смех до конца задушить не удавалось ещё ни одному тирану:

Сидит усатый во Кремле, -
Ужас катит по земле... - один из в То Самое Опасное Время отголосков народного творчества.


Н а с т у п а л   к о н е ц  с в е т а.  Шатался имперский столп. Страшное слово – Революция – взъерошенной птицей летало по улицам и дворам. Вот, это оно опять поднимало крик под воротами. Оно, не угомонясь, гулко стукало из тумана... 
  <...>
Г о р о д   ш у м е л   н е в и д а н н о й   ж и з н ь ю. Собирались толпы, говорили от утра до поздней ночи. Флаги, знамена, лозунги, взбесившиеся мотоциклетки. На перекрестке, где стаивал грузный, с подусниками, пристав, – болтался теперь студент в кривом пенсне, бандиты и жулики просто подходили к нему прикурить.

Н а  б у л ь в а р а х   п у д а м и   г р ы з л и   с е м е ч к и.  Мужики в шинелях влезали на памятники, били себя в грудь: «За что мы кровь проливаем?» На балконе дворца играл талией временный правитель в чёрных перчатках... -  А.Н. Толстого действие повести "Похождения Невзорова или Ибикус" (1926) начинается накануне октября 1917-го.

              **********************************************

По декрету Временного правительства обретшие свободу революционеры сумели удачно использовать царившую в стране смуту: грянула Октябрьская революция 1917-го, после которой через два года последовало постановление ВЦИК от 5 ноября 1919 г. «Об амнистии ко 2-й годовщине Октябрьской Революции».

Главным образом амнистия касалась дезертиров, дабы в случае добровольной явки с повинной вернуть их на фронт: красная армия остро нуждалась в пополнении, но на воле опять-таки оказалась и часть уголовников. Все последующие амнистии подчёркнуто не касались воров, спекулянтов и "осуждённых за бандитские преступления", но закон можно было и обойти: тогда в документах не было порядка, как свидетельствуют мемуары.
 
 1920-е – это годы разгула уголовных банд. Неисправленных тюрьмой разгулявшихся уголовников пришлось заново срочно искоренять - сажать. Таким образом,  пришедшего к власти Сталина к первичному террору вроде бы толкала насущная необходимость – до его правления  образовавшаяся внутри политическая ситуация в стране. Здесь вопрос опять возвращается к уровню личности: в рамках литературного контекста мораль Иосиф Сталина ближе к профессору Преображенскому или псу Шарику – после операции потенциальному убийце – человеку с собачьим сердцем и нечеловеческим именем Полиграфу Полиграфовичу Шарикову? Очевидно, что к последнему. Хотя в отношении умственного развития бывшему псу Шарикову до Сталина весьма далеко, но оба действовали террором.

К годам Большого террора проявится и другая сторона проблемы: в лагерях уже новой властью посаженные уголовные перед политическими имели преимущество досрочного освобождения за ударный труд и при "на публику" принятия новых идеалов. И многие догадались, как этим преимуществом можно воспользоваться. Посетивший строительство силами заключённых Беломорканала Михаил Пришвин в Дневнике описывает случаи, как уголовные имитировали исправление: на собраниях публично каялись, превозносили новый строй, что иногда вызывало откровенный смех знавших их сотоварищей по занятию.

 Начальству лагерей было выгодно таких кающихся не политических заключённых "продвигать": сообщать высшему московскому руководству, как социалистически ударный труд «перековывает» бывших несознательные элементы в достойных граждан СССР. Вследствие этого якобы раскаявшиеся уголовные нередко занимали немалые начальственные должности, по сути оставаясь тем же, кем они были до «перековки».  Вот и ещё одна аналогия назначения вчерашнего пса Шарикова начальником «Заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных». 

Способствовало ли мнимая перековка уголовников моральному разделению между добром и злом в СССР? Даже спрашивать и отвечать на это смешно: нет, ни в какой мере не способствовала, да и цели такой не ставилось. Зато людьми с тёмным прошлым легче управлять: за нынешнее благополучие они выполнят любое указание «свыше». Трудно сказать, насколько здесь было личных указаний Сталина, а насколько в СССР к годам Большого террора уже неостановимо работала сложившаяся лживая государственная «машина»?!   

Как сказано в замечательно раскрывающем природу террористической власти ещё советских времён фильме «Вся королевская рать» (1971; по роману Роберта Пенна Уоррена 1946 г.), человека всегда можно принудить к согласию напоминанием о прошлых грехах:  «В с е г д а   что-то  е с т ь! (Пятно на биографии в прошлом). Человек зачат в грехе и рождён в мерзости!». А когда нет "мерзости", то можно "создать" пятно оговором или выбить признание. Известна ведь сталинская политика посадить, а потом «простить» и назначить на очередной пост. И так несколько раз, чтобы боялись, перед "хозяином" дрожали и от страха других предавали.

В письме к съезду от 24 декабря 1922 года уже тяжело больной Ленин предупреждал: "Т о в. С т а л и н, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью"; "Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который... отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности..."(В.И. Ленин)

Даже не безверие в людей, а презрение к людям к 1930-м станет основой СССР - государства, от которого, в свою  очередь, был зависим правитель, личность которого была так же постепенно изменчива в соответствии с событиями, как любого ему подчинённого обыкновенного «смертного».

После зачитывания письма Ленина на съезде Сталину пришлось публично каяться и обещать искоренить указанные недостатки. Такие вещи тираны не прощают: свидетелей - зрителей своего былого унижения тираны в подходящий момент "убирают". В будущем со Сталиным вместе все упомянутые в письме будут по велению генсека с особой жестокостью уничтожены.

 Биография Сталина теперь более или менее известна: до революции добывая средства для нужд партии, он участвовал в грабеже банков и почтовых поездов, на которых возили государственные деньги. Ради идеи привыкший действовать во многом бандитскими методами в большинстве случаев такими же методами и будет продолжать действовать. Странно, что этого не смогли во время понять окружавшие ещё молодого Сталина хорошо образованные или самообразованные из старой ленинской гвардии по партии соратники и учителя, впоследствии безжалостно бывшим учеником уничтоженные. Так бывший ученик будет самоутверждаться в новой общественной роли правителя страны.

Стопроцентными тиранами не рождаются, но когда у некоей личности есть задатки изменения в худшую сторону, то этому способствующие условия в худшую сторону наклонности личности и подтолкнут. Среда общения и условия жизни революционной молодости Сталина как нельзя более способствовали превращению его в тирана. Даже начальник полиции города Кутаиси удивлялся, что Кутаисская духовная семинария словно нарочно воспитывает бунтарей всех мастей: анархистов, террористов, коммунистов...

 В Кутаисской семинарии чрезмерно суровая система ограничений и наказаний доводила учащихся до протеста и толкала в различные выступавшие против существующего порядка кружки или в откровенные банды. Но разве товарищи по партии упрекали Сталина в грабежах? Во имя революции можно: будет называться уже не грабёж, осуществление диктатуры пролетариата. Всего этого итогом станет  - Большой террор:

Мы живём под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, —
Там помянут кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны...
<…>
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей... <…>
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина. — Осип Мандельштам, 1933
     *     *     *

РЕАЛИЗОВАВШЕЕСЯ   ЛИТЕРАТУРНОЕ   ПРОРОЧЕСТВО.  Впоследствии уничтоженные ещё из ленинской гвардии соратники Сталина по партии подходят из «Собачьего сердца» на роль объяснявшего Шарикову его права председателя от новой власти домоуправления Швондера. Под пером Булгакова осознавший свою ошибку профессор Преображенский пророчески изречёт:  «Н у  т а к  в о т, Швондер и есть самый главный  д у р а к.  Он не понимает, что Шариков для него более грозная опасность, чем для меня.  Ну, сейчас он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь в свою очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки...»

Пока «Собачье сердце» до 1987 года оставалось ненапечатанным, история  1930–1940-х уже подтвердила в нём изречённое пророчество. Потенциально гениальный психиатр – по реализации гениальный писатель-драматург Михаил Булгаков успешно приложил в психологический прогноз личности к данной внутриполитической ситуации в своей стране.                         

«...Д и к т а т у р а не обязательно означает уничтожение демократии для того класса, который осуществляет эту диктатуру над другими классами, но она обязательно означает уничтожение (или существеннейшее ограничение, что тоже есть один из видов уничтожения) демократии для того класса, над которым или против которого осуществляется диктатура» - В.И. Ленин "Пролетарская революция и ренегат <отступник, предатель> Каутский" (1918).*

*Карл Иоганн Каутский (1854 — 1938) — немецкий экономист, социал демократ, оппонет В.И.Ленина. К-й считал программу (платформу)большевиков несовместимой с идеалами демократии и социализма, за что Ленин без дстаточных оснований и назовёт его его «ренегатом».
                ***********************************************

Филипп Филиппович пожал плечами.
     - Наука ещё не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал
да только неудачно, как видите. Поговорил и начал превращаться в первобытное состояние. Атавизм...  -  из повести М.А. Булгакова "Собачье сердце" (1926)
 
                ************************************************

Приведённая выше первой цитата из стать В.И. Ульнова-Ленина практически есть переиначенное иезуитское высказывание: цель оправдывает любые средства. Читать с брутальными призывами речи Керенского чаще смешно, а статьи Ленина местами не смешны, а страшны брутальной - бульдозерной по костям устремлённостью! О статьях Сталина лучше умолчим: из оставленных Ульяновым - Лениным установок они и вышли.

 В ленинской цитате определяется не только возможность, но и необходимость во главе государства явления нового не склонного останавливаться перед большой кровью "пролетарского" тирана. После чего стоит ли удивляться последующему сталинизму? Ленин сам не успел, но "свято место пусто не бывает".

Сменивший Ленина новый диктатор по личному опыту недурно понимал психологию бандитизма. А вот культуру он допускал на чисто прагматическом уровне как придаток в меру полезный или опасный для своей власти. Чтобы удержать власть - "удержать волка за уши", новый полу-Тиберий или Нерон – Сталин вынужден был опереться на подобных ему, но меньших «неронов», для характеристики коих подходят запальчивые слова опять-таки профессора Преображенского о Полиграфе Шарикове: «Но кто он... –  крикнул профессор, –  ...две судимости, алкоголизм, "всё поделить"...  хам и свинья...» – в отношении Сталина не совсем так, но в целом идея соответствует...

ЛИЧНОСТИ   "ВТОРОГО   СОРТА".  С бандитизмом на внешнем уровне в молодой республике боролись активно, но не всегда, как кинофильмах, успешно. Потому как Революция всколыхнула – выплеснула на поверхность активную и, как оказалось, весьма жизнеспособную обширную общественную накипь: не обязательно судимые, но в большинстве не слишком подготовленные к личной ответственности низы общества, привыкшие к давлению силы "сверху", как к главному сдерживающему звериные порывы аргументу «убеждения». Кто сильнее, - тот и прав. Сильному всё дозволено... Пока подобные личности не "прокололись", их в молодой республике не призывали к ответственности.

Например, в повести Алексея Толстого "Похождения Невзорова, или Ибикус" на фоне революционный неразберихи ещё вчера безобидный "маленький человек" изменился до неузнаваемости. Вот в начале повести А. Толстого описание этого "героя своего времени" - жаждущего необыкновенного взлета судьбы мелкого чиновника Невзорова - литературного потомка Поприщина из Н.В. Гоголя повести "Записки сумасшедшего". Сравним три данных мастерами слова портрета.

У Гоголя начальник отделения отчитывает Поприщина (которого все "попирают: не считают за человека): "Ч т о  т ы  в о о б р а ж а е ш ь  с е б е? ...Ну, посмотри на себя, подумай только, что ты? ведь ты нуль, более ничего... Взгляни хоть в зеркало на своё лицо..." Далее Поприщин читает своё описание якобы в письме собачонки дочки директора департамента к другой собачонке: "...т о т  ч и н о в н и к, который сидит у папа в кабинете. Ах, ma chere, если бы ты знала, какой это урод. Совершенная черепаха в мешке... <...> Ф амилия его престранная. Он всегда сидит и чинит перья. Волоса на голове его очень похожи на сено. Папа всегда посылает его вместо слуги...".

В повести у А.Н. Толстого «С е м ё н  И в а н о в и ч  <до 1917-го> служил в транспортной конторе. Рост средний, лицо миловидное, грудь узкая, лобик наморщенный. Носит длинные волосы и часто встряхивает ими. Ни блондин, ни шатен, а так — со второго двора, с Мещанской улицы..."; "Н а  у л и ц е  его часто смешивали с кем-нибудь другим, и в этих случаях он предупредительно заявлял:
– Виноват, вы обмишурились, я – Невзоров..."

"Невзоров" - невзрачный; на которого и взирать- глядеть-то незачем человек из толпы, из "массовки". Невзоров верит предсказанию цыганки, что  е г о   ж д  ё т  с у д ь б а, "полная разнообразных приключений, буду знаменит и богат. Этому предсказанию верю, – время моё придёт..." Накануне предреволюционной с выстрелами и грабежами на улицах неразберихи Невзоров мечтает:
 
"Т у т-т о  и  л о в и т ь  с ч а с т ь е, – раздумывал Семён Иванович и кусал ноготь, – голыми руками, за бесценок – бери любое. Не плошать, не дремать». Продутый насквозь весенним ветром, голодный, жилистый, двуличный – толкался он по городу <Петербургу>, испытывал расширенным сердцем восторг несказанных возможностей..." - просто нарождающийся Чичиков нового времени, перед которым Чичиков "старый" выглядит отчасти даже благородно! А ведь в "Мёртвых  душах" Чичиков от лица других персонажей сравнивается с Наполеоном.

Упавшим на подходящую почву личных амбиций предсказанием  "поставленная программа" будет реализована: Невзоров ограбил, присвоил графский титул, неоднократно предавал, его грабили, и он опять добывал средства спекуляцией и обманом, в итоге исхитрившись сбежать в эмиграцию и там мечтает открыть шикарный публичный дом, как ниболее верноепредприятие для обогащения. И никакой даже тени угрызения совести у новоявленного "Наполеона".

Сошедший с ума Поприщин вообразил себя королём Испании. Нанюхавшийся кокаину Невзоров тоже верит в свой бред:
" – М ы,  г р а ф ы  Невзоровы... в близком родстве с царствующей династией. Мы всегда держались в тени. Но теперь в моем лице намерены претендовать на престол. Ничего нет невозможного. Небольшая воинская часть, преданная до последней капли крови, – и переворот готов. Отчетливо вижу: в тронной зале собираются чины и духовенство, меня, конечно, под руки – на трон...

 Я  с  т р о н а: «Вот что, генералы, дворяне, купечество, мещанишки и прочая чёрная косточка, у меня – чтобы никаких революций!.. Бунтовать не дозволяется, поняли, сукины дети?» ...Все навзрыд: «Виноваты, больше не допустим». Из залы я, тем же порядком, направляюсь под руки в свою роскошную гостиную. Там графини, княгини, вот по сих пор голые. Каждой – только мигни, сейчас платье долой. Окруженный дамами, сажусь пить чай с ромом. Подают торт, ставят на стол...

Семён Иванович уже давно глядел на столик перед диваном... На столике стояла человеческая голова. Глаза расширены. На проборе, набекрень – корона. Борода, усы... «Чья это голова, такая знакомая?.. Да это же моя голова!»"

  Сходно с Невзоровым воображал своё мнимое величие, власть и достаток пьяный Хлестаков: "На столе, например, арбуз - в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку - пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я... <...> А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я ещё не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж... ж... ж... Иной раз и министр...
<...>
       М н е  д а ж е  н а  п а к е т а х  п и ш ут : "Ваше превосходительство". Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, - куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? <...> Кажется, и легко на вид, а рассмотришь - просто чёрт возьми! После видят, нечего делать, - ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!". Хлестаков глуп, но сам по себе не страшен: чиновники пугаются своего же в Хлестакове отражения. А из "Собачьего сердца" Полиграф Полиграфович Шариков - бывший пёс Шарик - уже страшен как доносчик, убийца и просто как в любую минуту могущий пролить кровь недочеловек.
 
Вот в "Собачьем сердце" описание человека, получившегося в результате операции на головном мозгу собаки: "ч е л о в е к   м а л е н ь к о г о   роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жёсткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а лицо покрывал небритый пух. Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над чёрными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щётка. Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской..." "Время пришло" и сколько в те бурные годы вдруг "выскочило" таких Невзоровых и Шариковых?!

Но были и иные странные примеры. Раз при поездке на фронт Керенскому представили георгиевского кавалера, ранее руководившего шайкой грабителей. С началом войны он попросил разрешения вместо тюремного срока сражаться на фронте за Россию. Ему позволили, и он сражался бесстрашно. Потом этот солдат приехал с фронта в Петербург, пришёл к Керенскому и сказал, что если министру угодно, то он со своими ребятами берётся сделать то, чего полиция не может: найти и живым или мёртвым доставить к Керенскому его врага - Ленина.

 По его собственным словам разозлившийся министр ответил, что в правовом государстве такие преступные действия недопустимы. И уже выходя из министерского кабинета бандит - солдат - "о б е р н у л с я  к о  м н е   и  чуть-чуть    у х м ы л ь н у л с я. Что подумал этот лихой человек, я не знаю". А подумать он мог, что министр странен: если по городу везде расклеены объявления о розыске этого самого Ульянова, то какая разница, кто его найдёт и как найдёт?  Подумать "лихой человек"  мог, что странный минист долго власть не удержит, что вскоре и случится.

Когда избыток энергии масс грозит власти уничтожением, тогда избыток активности  этих масс следует срочно перенаправить куда-то. В 1917-м  уже не помогали пылкие призывы, устремляющие массы на войну до победного конца: уже почти проигранная война всем опостылела. Зато через четверть века в СССР поиск врагов народа придётся как нельзя кстати: к 1937-му Сталин в этих врагов уже верил, как Керенский верил в свою благородную историческую миссию, и как Невзоров верил в предсказанную цыганкой и картами Таро свою необыкновенную судьбу. Ибо неоднократно  обдумывая одно и тоже, человек занимается самовнушением. Русские люди вообще на эмоциональном уровне легко внушаемы.

Некто с собачьим сердцем влась добровольно не отдаст, как собака не отдаст костьИ в 1917-м.  И в 1930-х  инстинкт удержания власти (и такой в процессе власти вырабатывается!) диктовал кровавый образ действий.  В масштабах страны в подобной ситуации немалые жертвы почти запрограммированы.

       
Если враги все убиты,
Снова хочу воскресить
Тех, имена чьи забыты,
Чтобы их снова убить.
Страшно: боюсь, посмеётся
Злобно над сердцем судьба:
Биться с собой мне придётся,
Резать себя, как раба. — Фридрих Ницше. Стихи из Дневника
     *     *     *

УБИТЬ   В  СЕБЕ  ТИРАНА   ИЛИ   СОН – МЕЧТА  «МАЛЕНЬКОГО  ЧЕЛОВЕКА».  Помещённое выше стихотворение Ницше не равнозначно высказыванию А.П. Чехова, что нужно по капле выдавливать из себя раба - уничтожать всё мелкое, подленьое. Мысль Ницше ближе к теории Родиона Раскольникова, когда не для "твари дрожащей", а для стоящей над моральными законами высшей личности "всё дозволено". По отношению к тирану у личности возможны несколько психологических позиций, которые можно выразить примерно так:

П о з и ц и я  1  –  мещанская, неактивная, примыкающая к рабской. Правитель всегда прав: он лучше знает, ему и отвечать.  А мы – люди маленькие:  что нам говорят, то и делаем. Эту позицию Булгаков отлично выразил в посвящённой Пушкину пьесе «Последние дни»:  «Б и т к о в  (шпик).  Т о л ь к о, истинный бог, я  тут  ни при чём.  Я человек подневольный, погруженный в ничтожество...».

П о з и ц и я  2 . (близкая к –  1)  Он, конечно, – тиран, а люди (особенно я!) совсем не такие. Но что я лично могу сделать?! Ничего.  Если буду протествовать, так ни за что погибну...

П о з и ц и я    3 – партийно близорукая с уклоном в агрессию. Ч а с т о  встречается:  ОН – тиран, и все вокруг него мерзавцы, а вот моя партия самая правая! Долой мерзавцев!.. Последствия такого мировоззрения ярко явлены в шекспировских «Хрониках»: каждый претендент на английский престол изначально считает возможным позволить себе  о д н о  убийство – прямого соперника. Но это убийство влечёт за собой необходимость избавиться от приверженцев предыдущего властителя и т.п. и т.д.   

П о з и ц и я  4  - Л и ч н о  активная с уклоном в психологию:
- ОН (властитель) – тиран. Но человек вообще от природы склонен к тиранству, значит и все, и я тоже могбы...   Не "напорол" ли именно я уже чего-нибудь?! Вот эту последнюю позицию далеко не всегда и не во всех обстоятельствах признать могут даже исторически выдающиеся личности! И уж никак не способствует её признанию большая личная власть и моральное опьянение от участия в строительстве нового мира: «Мы наш, мы новый мир построим. К т о  был  н и ч е м,  т о т  в с е м!» –  это всегда льстит. В мгновение ока «станешь всем»  –  и учиться - трудиться и само утверждаться не надо! – тоже яркая черта рабской психологии.

5. Михаил Пришвин запишет в Дневнике ещё одну  П о з и ц и ю  №5 – близкую к христианской: «С у щ е с т в о в а л о  некое единство этическое факторов революции... радовался гражданин, чувствуя правду...  В настоящее время этого этического единства факторов, действующих против Сталина, кажется нет... Нынешние революционеры потому не могут создать этического единства, что сами власти попробовали...

 Е с т ь, о д н а к о, ни в чём не повинные “кулаки”, “ инженеры” и всякого рода страдальцы – не политики. Их страдание...  там конечно есть этический центр, просвечивающий конечной победой. И эта победа будет, когда чувство единства в народе пробудится, станет общим достоянием. Мне кажется,  мы для этого все должны... пережить “Сталина”:  переживём, и он отойдёт без революции с нашей стороны…» (26 мая 1937 г.) Что имеет в виду Пришвин, беря в кавычки имя  “Сталин”: только ли то, что это псевдоним?! Не имеется ли ввиду, что надо сначала в себе изжить подобного Нерону или Сталину тирана?!

ВЛАСТЬ  И  ТЕАТР  КАК   ПЕРЕСЕКАЮЩИЕСЯ  ПРОСТРАНСТВА   МЫШЛЕНИЯ.  А.П. Чехов завещал «п о   к а п л е   д а в и т ь   в  себе   р а б а».  Ведь известно, что из униженных в прошлом рабов и получаются отличные кровавые тираны, осознанно или инстинктивно мстящие за своё прошлое. Вот так из «милейшего пса» Шарика и получилась изумительная дрянь - дрянной человек. И вот на этом уже проявившемся в стране фоне слившегося с бандитизмом «красного террора» Михаил Булгаков методично производит в «Театральном романе» очередное  интересное литературно психологическое исследование на тему примерно и говоря языфком психологии такую: власть и театр как пересекающиеся пространства мышления.


Подставной автор «Театрального романа» (1936 –  1937) –  с автобиографическими чертами начинающий драматург Максудов, который, якобы, завещал свои Записки настоящему Автору романа. Именно в 1936 – 1937 уже в разгар сталинских репрессий писатель Булгаков завершит - оборвёт свой «Театральный роман (Записки покойника)».  Когда роман назван театральным, то надо бы в тексте поискать "эхо"  шекспировской фразы: «В е с ь    м и р  –  т е а т р!» В том оттенке смысла, что из  "Театрального романа" в Независимом Театре события аукаются с происходящим в СССР в 1930-е: нечто вроде «закулисья» с непределёнными, перетекающими в разные стороны границами. 

Например, в Независимом Театре властвуют – творчески тиранствует два директора, один из которых – Иван Васильевич. С одной стороны, здесь биографически накладывается прототипизм с Константином Сергеевичем Станиславским, с которым Булгаков во МХАТе решительно не сошёлся характером. Но с другой стороны, среди кремлёвских приближённых между собой и за глаза к объекту приложения прозвище «Иван Васильевич (Грозный)» было именно у Иосифа Джугашвили - Сталина.

К 1935–1936-м Булгаковым была уже написана комедия «Иван Васильевич (Грозный)» (комедия стала сценарием популярного офильма- "Иван Васильевич меняет профессию"). Так вот, в «Театральном романе» замученный тиранией директора Театра Ивана Васильевича и в отдельности тиранией каждого из ведущих актёров драматург Максудов видит сон: «О т ч ё т л и в о   я помню  с о н, приснившийся в ночь с двадцатого на двадцать первое.

Г р о м а д н ы й  зал во дворце, и я будто бы иду по залу. В подсвечниках дымно горят свечи, тяжелые, жирные, золотистые. Одет я странно, ноги обтянуты трико, словом, я  не в нашем веке, а в пятнадцатом. Иду я по залу, а на поясе у меня кинжал. Вся прелесть  с н а  заключалась не в том, что я явный правитель, а  и м е н н о  в  этом   к и н ж а л е, которого явно боялись придворные, стоящие у дверей. Вино не может опьянить так, как этот кинжал, и, улыбаясь, нет, смеясь во  с н е,  я бесшумно шёл к дверям. 
С о н  был прелестен до такой степени, что, проснувшись, я ещё смеялся некоторое время...»

Сон Максудова поэтически изящен: по форме, по уровню культуры в этом сне нет ничего общего с агрессивным намерением бывшего пса Шарика "в с ё  п о д е л и ть"  и всех уравнять "по головам". Но психологическая подоплёка в обоих случаях сходна.

Максудов видит себя в роли полновластного тирана как Нерон, портрет которого по указу Ивана Васильевича висит в театральном фойе. Другого выхода ни дневное сознание Максудова, ни его подсознание не находят. Психология и психиатрия говорят, что подобными снами угнетённое подсознание компенсирует страх от тяжело зависимого положения в реальности.

Сон указывает, что Максудов на грани психологического перелома или слома, а на грани – на острие долго не простоишь: закономерно Максудов либо сам должен стать театральным сильнее Ивана Васильевича тираном, либо как всякий замечтавшийся «маленький человек», погибнуть. Что и происходит в полном  соответствии с развитием этой темы Пушкиным, Гоголем, Достоевским: Максудов гибнет как «Евгений бедный» из пушкинского «Медного всадника».

Недаром в начале романа ещё в первый раз попавший на представление в Независимом Театре Максудов видит на сцене Золотого коня – некое ауканье с «Медным всадником» и  олицетворение власти сцены: «З о л о т о й   к о н ь   стоял сбоку сцены,  действующие лица иногда выходили и садились у копыт коня или вели страстные разговоры у его морды...» Но победно скакать на этом коне идеалисту Максудову (театр в его понимании должен быть идеальным со всех сторон!) не суждено.

Можно сказать, что автор «Театрального романа» во сне  Максудова по методу Чехова скальпелем пера вскрыл в себе – к тому времени травимому в прессе – общечеловеческую  склонность к тирании. Приведённое в эпиграфе стихотворение Ницше двусмысленно: он боится, что не сможет убить врагов и стать сверх человеком. Булгаков же имеет ввиду совершенно противоположное: убить и заклеймить «врагом» бывает легче, чем не убить. Так драматург Булгаков в террористическом античеловечном государстве постоянно само утверждал идеалы своей личности.

СТАЛИНСКИЙ   ТЕРРОР   И   САМОУБИЙСТВА.  После изживания писателем из самого себя тирана его героой Максудов автору уже не слишком интересен: в герои - победители человек с таким характером не годится, да и победа могла достаться путем перерождения личности. А про огромные возможности внушения и этого обратную сторону-про внутри театральную можно говорить бесконечно. И Булгаков обрывает «Театральный роман», придав ему вид завершённости смертью героя. Мнимый автор романа Максудов покончит самоубийством.

В жизни застрелилятся писатель А.М. Соболь (псевдоним - А. Нежданов; 1887-1926), Маяковский (1893-1930). Самоубийства в годы сталинского правления были не редкостью и в произведениях, и в жизни.  В жизни застрелилятся писатель А.М. Соболь (псевдоним -А. Нежданов; 1887-1926), Маяковский (1893-1930).

После смерти Маяковского Дмитриев Виктор Александрович (1905-1930) совершит двойное самоубийство с поэтессой Ольгой Ляшко. Эта трагедия случится в общей для творческих людей и уже отражённой литературой атмосфере тех лет. И гораздо длиннее списка сведших счёты с жизнью литераторов был бы перечень то же совершивших партийных политическх деятелей.
 
В романе прозаика Юрия Олеши «Зависть» (1927) герой Кавалеров - явно лишний в СССР не желающий трудится человек говорит:
- В нашей стране дороги славы заграждены шлагбаумами... Одаренный человек либо должен потускнеть, либо решиться на то, чтобы с большим скандалом поднять шлагбаум. Мне, например, хочется спорить. Мне хочется показать силу своей личности...; Хотя бы взять и сделать так: покончить с собой. Самоубийство без всякой причины. Из озорства. Чтобы показать, что каждый имеет право распоряжаться собой. Даже теперь. Повеситься у вас под подъездом.

Кавалеров получает ответ:
- Повесьтесь лучше под подъездом ВСНХ, на Варварской площади, ныне Ногина. Там громадная арка. Видали? Там получится эффектно".

               ********************************************

Пьеса Николая Эрдмана (1900-170) «Самоубийца» (1928)- «чёрная комедия» при жизни автора была запрещена лично Сталином и после не ставилась в советских театрах вплоть до 1986. В пьесе собирается застрелиться один - не слишком серьёзно, а другой стреляется на самом деле. В «Театральном романе (Записки покойника)» драматург Максудов в припадке неврастении бросится с моста. Причём затронутые в «Записках покойника» этом проблемы несравненно глубже уровня пьес «Самоубийца» и «Зависть» (последняя крайне не нравилась Булгакову).

Под пером Булгаков смерть одного настоящего драматурга разрастается до всевременного противоречия творец  и власть Противоречие это для культуры необходимо, но для личности часто гибельно противостояние - творец и светская власть до кровавой тирании. Здесь личности трудно не "сломаться". И вот Максудов гибнет, но сам Булгаков и ещё многие продолжили в крайне тяжёлых условиях служить искусству в годы сталинских репрессий и им в противовес.
                ___________________________________________________


НАРОДНЫЙ АНЕКДОТ.  Сталин разговаривает по телефону с  премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем. Слышны только ответы Сталина:
— Нэт.
— Нэт.
— Нэт.
— Да.
— Нэт… нэт…  нэт… нэт… нэт…  —  Сталин кладет трубку.

Личный секретарь генсека Поскребышев осмеливается спросить:
— Товарищ Сталин, а в чём вы согласились в Черчилем?
— А! Так это он меня спросил, хорошо ли я его слышу.

            *************************

 АНЕКДОТЫ   БУЛГАКОВА   ПРО  ЕГО  ЯКОБЫ   ДРУЖБУ  СО  СТАЛИНЫМ.  С позицией Михаила Пришвина просто «пережить» Сталина Булгаков едва ли был согласен: можно же не устраивать революций, но бороться Словом, имеющим силу, когда ты уверен в своей правоте. Что может такую духовную  силу в тяжёлых условиях дать литератору? Продолжение традиций русской литературы. Так Булгаков их открыто и продолжал: упорство в то время весьма опасное. Обрывом «Театрального романа» романа - это как резкое падение занавеса перед некоторой долей необходимости физического террора по отношению к Шариковым и Невзоровым.

Изжившая в себе тирана личность как бы автоматически духовно начинает противостоять лично Сталину и всему террористическому государству. Другого исхода здесь нет: смелый как бы автоматически оказывался у рампы под прицелом ослепительнымх прожекторов. В этом смысле Булгаков как бы оказывается в роли главного героя своей инсценировки романа Сервантеса «Дон Кихот» (1938). Так и Пришвин своим художественным Словом происходящему в стране противостоял, о чём он тоже пишет в Дневнике. Но Булгаков просто шёл в открытую «лобовую атаку».

Анекдоты рассказывали всегда во все времена и во всех странах: про Цезаря, про Нерона, про Чапаева, про Ленина и Сталина. Чем тяжелее была общественная ситуация, чем «круче» тиран, тем в соответствии с законом внутреннего сопротивления насилию больше являлось едких анекдотов. Поэтому хороший анекдот можно считать средством народной политической борьбы: возможно неосознанной борьбы, но  всё же б о р ь б ы. Когда же в подобных же условиях политические анекдоты начинаЮт сочинять писателИ, то это уж точно неспроста!

Булгаков изустно для близких друзей сочинял позже ими по памяти записанные анекдоты про свои встречи – дружбу со Сталиным. (См. на этой странице мою статью «Анекдоты про Сталина, сочинённые Михаилом Булгаковым») Не с тем кровавым тираном, имя которого в 1937 уже вызывало ужас. А с милым и никем не понятым одиноким хитрецом Сталиным. В этих анекдотах писатель и генсек в пику всему Политбюро дружатся. Вот ариант анекдота, рассказаный Еленой Серг. Булгаковой-Шиловской – супругой драматурга:

Булгаков дружится со Сталиным: «П о с л е  чего  начинается такая жизнь, что Сталин прямо не может без Миши жить — всё вместе и вместе...» Сталин по подсказке своего лучшего друга наводит порядок в театре (по Шекспиру читай – во всей стране), а вот в отсутствие этого друга от скуки допускает террор... (Вспомним «Сцену из Фауста» Пушкина!») Подхалимством такие анекдоты назвать никак нельзя: подобные «штучки» в любой момент могли стоить их сочинителю жизни.

С одной стороны, такими анекдотами потенциально блестящий психиатр Булгаков сам себе облегчал напряжение от тяжёлого давления на «антисоветского драматурга Булгакова» (юмор – снимает стрессы!). С другой стороны, реального Сталина в анекдотах  нет: это сам блестящий актёр Булгаков, выступая как бы сразу в двух ролях, продолжает изживать в себе тирана, надеясь, что это поможет задуматься и другим. Потому что в атмосфере правительством санкционированной травли драматурга Булгакова ему очень бы хотелось ответить тем же. Но человеку творческому до этого ни в коем случае нельзя себя допускать: нельзя таить в мыслях. Вот и родились анекдоты о дружбе с тираном. Так Булгаков за добрую часть страны работал с тираническими наклонностями личности  в о о б щ е.
                ___________________________________________________________
 

В  каждом художнике заложен росток дерзновения, без которого немыслим ни один талант. И росток этот оживает особенно часто, когда человека одаренного хотят ограничить, задобрить и заставить служить односторонним целям.  – Иоганн Вольфганг  Гёте
                ********************************************************
 
ОЧЕРЕДНОЕ   НАСТУПЛЕНИЕ   ДОН  КИХОТА  НА  ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЕ  ГОСУДАРСТВО. Немецкий драматург Герхард Гауптман сказал: «И с к у с с т в о — это язык, следовательно, в высшей степени социальная функция...» —  это Сталин понимал. И озаботился приглашать или способствовать приглашениям в  СССР иностранных литературных знаменитостей:  Герберта Уэлса, Андре Жида, Анри Барбюса, Лиона Фейхтвангера, Ромена Ролана и других. Чтобы почётные гости пропагандировали советский социализм на Западе. Конечно, приглашённым показывали только то, что им разрешалось  увидеть. Но зарубежные писатели оказались прозорливыми: далеко не все из них оправдали возложенные на них надежды: Г. Уэлс, Андре Жид, Р. Ролан – оставили о сталинском правлении весьма нелицеприятные строки.

С художественной пропагандой нового строя внутри страны тоже было что-то не совсем так, как желалось бы вождю. Достаточно широко начитанный Вождь Народов  понимал силу художественного слова и умел отличать таланты от бездарностей: ему случалось лично и публично одёргивать таких зарвавшихся личностей как Демьян Бедный. Государство не может существовать без художественной пропаганды своего строя, но бездарная пропаганда во все времена вызывает скуку и ещё хуже - смех. Следовательно, надо позволить жить некоторой прослойке личностей – талантливых отечественных творцов (иначе и самому любящему театр тирану станет скучно!). Только надо этих служителей муз «приручить».

Беда была в том, что таланты плохо приручались – не шли добровольно на службу.  Например, ну никак не приручался по мнению вождя, сильный драматург Булгаков! И правитель как всегда начал действовать испытанным методом кнута и пряника. К марту 1930 г. из театров исчезли все булгаковские пьесы, последними «Дни Турбиных». Тогда травимый и безработный, без средств к существованию Булгаков напишет письмо на имя секретаря ЦИК Енукидзе с просьбой позволить ему уехать за границу. (Возможно, принятое за ожидаемое полупроявление лояльности письмо!) И в апреле раздастся на этом фоне спасительный звонок Булгакову лично Сталина (ненадолго спасительный): за границу не пустили, но дали работу в театре. А в апреле 1932 авансом возобновили «Турбиных».

В 1931 Булгаков представит в театр пьесу о жизни драматурга Мольера и о его отношениях с королём-солнцем Людовиком XIV, который не терпел со своей особой по власти надчеловеческими душами соперничества даже католической церкови. Не сумев поставить к себе на службу перо Мольера, король-солнце его предал - отдал на растерзание «Кабале святош» - церкви. Вроде бы никаких аналогий с социализмом в СССР нет?.. Как сказать! Здесь не прямой сюжет, а его обработка - подтекст и даже отдельные реплики решают дело.

«Кабала святош» была взята МХАТом под названием «Мольер». После долгих, почти пятилетних мучительных для автора репетиций и переделок текста 15 февраля 1936 г. во МХАТе с успехом прошла премьера «Мольера», скандально снятого после 7 аншлаговых спектаклей. Уже 10 марта в «Литературной газете» явилась статья «Реакционные домыслы М. Булгакова».

В «Советском искусстве» «Мольер» будет назван «убогой и лживой пьесой». И ведь было за что так боться этой пьесы! Сколько бы хитрый  Булгаков не утверждал, что пьеса не имеет аналогий с настоящим моментом (Б-в же не самоубийца!), эти аналогии были явны. Так в «Мольере» обязательный для шекспировских пьес шут беседует с королём-солнце (Действие третье):

 С п р а в е д л и в ы й   с а п о ж н и к (шут). Великий монарх, видно, королевство-то без доносов существовать не может?
Л ю д о в и к  XIV. (король - солнце) Помалкивай, шут, чини башмак. А ты не любишь доносчиков?
С п р а в е д л и в ы й   с а п о ж н и к. Ну, чего же в них любить? Такая сволочь, ваше величество!
                *****************************************************

В «Мольере» достаточно чётко явлено становление личности короля: от склонного к либерализму, позволяющего подданным некоторое свободомыслие юноши (возрастное), до не терпящего никаких возражений тирана, считающего, что даже церковь должна покорно служить ему. В «Мольере» Дон-Кихот Булгаков в разгар террора шёл в безумное наступление на новое террористическое государство и нового Нерона. Вместе с Дон Кихотом из своей инсценировки  драматург мог бы воскликнуть:

«Л ю д и  в ы б и р а ю т   р а з н ы е  п у т и. Один, спотыкаясь, карабкается по дороге тщеславия, другой ползет по тропе унизительной лести, иные пробираются по дороге лицемерия и обмана. Иду ли я по одной из этих дорог? Нет! Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь! ...Если я видел где-нибудь зло, я шёл на смертельную схватку, чтобы побить чудовищ злобы и преступлений! Вы их не видите нигде? У вас плохое зрение...  М о я  ц е л ь  с в е т л а ...»

После разгрома «Мольера» опять были сняты с репертуара театров все пьесы Булгакова, кроме очень нравящихся Вождю Народов «Дней Турбиных». На Булгакова пошли в ответное  наступление: по разным каналам на него начали методически «давить», что он  «д о л ж е н...  вернуться  "в писательское лоно" с новой вещью.  "Ссора  <читай – с властью> затянулась"» (Е.С.  Булгакова.  Дневник от 17 авг. 1938 г.).  И на этом фоне назревал  юбилей Вождя.

«Сверху» официально признанному Первым театром страны МХАТу указывали: к шестидесятилетию Вождя народов 21 декабря 1939 года даёшь в его честь новую пьесу! Какие есть талантливые драматурги?..  Писать на такую тему было опасно: как-то никто не рвался. И театр, в свою очередь, стал давить на Булгакова: пишите пьесу о Сталине, пишите, пишите... И нам хорошо, и вам всё простится!

Сам великолепный актёр Булгаков не прочь был предпринять тактический ход: он заигрывал с театром, вроде как обещал юбилейную пьесу, и вроде как не особо обещал. И наконец, согласился: оказывается, уже и пишет! Вопрос в том, что театр,  ЦК и Булгаков по разному понимали  ч е г о  это был юбилей: триумфа правителя великой державы или  Р а з в а л а   его   Л и ч н о с т и.

Здесь мы, наконец,  почти добрались до пьесы Булгакова про Сталина – «Батум»,  до сих пор неверно оцениваемой критикой. Дескать, «Батум» – это капитуляция Булгакова: как и многие прочие он написал угодное тирану. На самом деле «Батум» – это очередное нак тирана наступление: в завуалированной форме пощёчина Вождю от личности, чьё и воспитание, и самоутверждение – самореализация было личности вождя противоположно. Вот некоторые обстоятельства становления личности вождя на фоне общих в стране событий до и после 1917 года полезно будет припомнить в следующем очерке.