Поженились однажды Василь да Софийка

Поженились однажды Василь да Софийка. Василь был парень грамотный, храбрый, отважный, высок собой и силушкой богатырской боженька его тоже не обделил. В армии он не служил потому, что глубокие убеждения не приемлют само слово «служить», но таких как он однозначно берут в самые элитарные войска.
Софийка же девушка статная, хозяйственная, красавица писаная, осанка гордая, сама длинноногая, глаза большущие – цвета карего, волосы длиннющие – цвета смоли, улыбка сияющая, словно солнышко ясное и характер такой озорной, но милый и покладистый, что Василь на руках её носить повадился. Детей у них пока ещё не было, но семью они мечтали создать крепкую, в любви живущую, почитающую добро и сторонящуюся зла злющего, завидев издали его приближение. Василь и Софийка воспитаны в традиционных семейных ценностях, где чтят старших, не обидят младших, где муж глава семьи, а жена его опора и хранительница очага, где ближнему помогут в трудный час и странника приютят, а если надо, то не струсят и на защиту земли родной от недруга заморского встанут стеною плотною.
И въехали Василь и Софийка в дом с документами, купленный, в новом районе, чтобы жизнь новую начать, детишек растить. Купили курочек, огород посадили, Василь водопровод приладил из колодца в дом и стали жить-поживать. Дело хлопотное – домишка-то старинный, одноэтажный, четырёхкомнатный, в частном секторе, с подвалом, с шиферной кровлей, с облупленной краской на окнах, сараем во дворе, нуждающийся в ремонте, постоянных трудах и денежных затратах. Внутри дом тоже был не первого, а то и не пятого блеска. В общем, на что денег у молодожёнов хватило, ведь подарки и материальную помощь принимать было не от кого. Зато дом теперь был их собственный, а не съёмный, как раньше. А они молоды и полны сил, и готовы сделать из этой старой халупы дом своих мечтаний – по современному инженерному слову уютный и новейшему писку техники удобный.
Соседи у них были не особенно примечательной наружности и ничем выдающимся не отличались, так что Василь и Софийка, как будто, совсем не вписывались в здешнюю социальную среду. Ну, вообще, не в своей тарелке они, словно на клумбу с травой подсадили две розы, такие же прекрасные, как росли на клумбе у дома, напротив, через улицу.
Если выйти из калитки за двор, то слева, на три дома ниже по улице, жил штукатур-строитель Страшилин Семён Семёныч с двумя сынами Антоном и Петром, которые собственно за деньги и помогали местным поддерживать дома пригодными для жизни. Правда, население в этом районе в последние годы уж очень сократилось, поэтому Страшилины работали по заказу и в других районах города. Жену Семён Семёныча ни Василь, ни Софийка, ни кто-нибудь ещё из местных ни разу не видели.
Справа, вверх по улице в доме с двумя огромными орехами возле забора, проживал некий мотоциклист Валерка, изо дня в день колесивший по округе на своём мотоцикле, будоража народ рёвом двигателя без глушителя, а как напьётся, то и стрельбой из своего обреза. Казалось, что свой мотоциклетный шлем и кожаные штаны он не снимает даже во сне. А стрелял он по банкам и собакам бродячим, получив в администрации вольную на отстрел. Но ходили слухи, что на самом деле он или к войне готовится, о приближении которой в последнее время говорили всё чаще и громче, или замышляет, что-то не доброе в своём районе. Недолюбливали его местные, особенно детишки. Да и Василь за недолгое время жительства здесь, успел два раза собственноручно бить Валеркиной головой в шлеме об забор, за что Валерка уже стал Василя крепко ненавидеть.
Напротив, через улицу жили какие-то странные две сестры-модницы Марина и Марго, обожающие цветы и одеваться во всё яркое, привлекательное, женственное и утончённое, создающее весеннее настроение. Подле их дома были сплошь цветочные клумбы. Когда эти две цветущие и пахнущие цветочной свежестью прелестницы появлялись у кого-нибудь из соседей на празднике, все присутствующие мгновенно таяли и расплывались в умилительной улыбке, но две сестры никогда не улыбались. Было в них что-то траурное и до боли скорбное. Они как две траурные гвоздики, символизирующие молодую смерть в полном рассвете сил.
Соседи рассказывали жуткую историю о местном школьном учителе английского языка Андрее Петровиче. Мол, за день до того как пропал без вести Андрей Петрович, некогда проживающий по соседству с мотоциклистом Валеркой, Марина и Марго без причины пришли поздороваться к Андрею Петровичу с цветами, а когда ушли, оставили два букета на земле возле калитки его дома. А потом безголовое тело Андрея Петровича нашли в посадке. Было даже полицейское расследование, его вёл районный участковый, лейтенант Сержантов Николай Николаевич, которого неофициально все здесь называли Николашей за мягкость характера и замашки мелкого взяточника, покрывающего пьяные выходки Валерки и Страшилиных Антона с Петром. Сперва, безусловно, Николаша подозревал Марго и Марину. Но, к сожалению, расследование зашло в тупик после того, как выяснилось, что в день пропажи Андрея Петровича Марго и Марину видели, чуть ли не вся улица. В тот день во дворе у Марго и Марины ни с того ни с сего загорелся деревянный сарай, где сёстры хранили рассаду, удобрения и рабочий инвентарь, и вся округа тогда помогала тушить пожар, чтобы огонь не перекинулся на дом. Тогда же все и заметили, что Андрея Петровича не было на пожаре. После этого Николаша пожал плечами, развёл руками и расследование прекратилось. Кто или что отняло голову Андрея Петровича так и осталось тайной за семью замками. Ясно стало только одно – пожар был устроен злоумышленником или злоумышленниками специально, чтобы отвлечь всех от похищения Андрея Петровича.
Появлялись на глаза Василя и Софийки ещё и другие соседи. Например, Антон и Петро Страшилины носились по улице ещё с парой парней, имён которых вообще никто не знал, как никто не знал, где они живут и кто их родители. А потом и они пропали без вести, и вся улица в ужасе ожидала плохих новостей от Николаши, когда он найдёт их безголовые тела в посадке.
Кряхтя и еле передвигая ногами от собственной тяжести, приходила поглядеть на новых соседей тётка Нюра с необъятными бёдрами, всё приговаривая и восхищаясь красотой Софийки, что очень было не по нутру Василю и самой Софийке.
И была баба Вера лет девяносто восемь от роду, которую все гнали и сторонились, поговаривая, что она правнучка ведьмы и умеет наводить смуту на умы людские. А вот Василь с Софийкой не приметили в ней ничего чертовского, а наоборот, всегда в дом приглашали, давали бабе Вере хлебушка и утренних яичек из-под их несушек, когда она в очередной раз ходила по домам милостыню просить. Она-то и рассказала в один прекрасный день Василю и Софийке, что население здешнее не само по себе сократилось, и что это не какая-то нечистая сила, болезнь или естественная смерть от старости, а дело рук человеческих, дело рук грязных, душ испорченных, умов богомерзких и мыслей кровью испачканных. Конечно, Василь и Софийка не придавали особой серьёзности словам столетней старушки, но сами того не подозревая, допустили мысль, что зло селится неподалёку и ждёт своего часа.
В общем, стали соседи по улице захаживать в гости к Василю и Софийке, чтобы познакомиться. Страшилины и тётка Нюра приглашали к себе на ужин, но Василь и Софийка так много трудились по дому и на работе, что просто не было времени на посиделки. А как-то по осени в начале октября, когда пошёл непроглядный, холодный ливень и в прихожей протекла крыша, Василь и Софийка боролись с течью и силились её устранить. Но трухлявые стропила намокли, не выдержали своего веса и рухнули вдруг вместе с куском глиняной стенки и поломанным шифером ровно на Василя, засыпав его и сильно задавив ему ногу. Другого прибило бы напрочь, но не Василя. Софийка приложила все силы, чтобы разобрать завал и достать своего возлюбленного, но промокла до нитки и слегла с воспалением лёгких и раздирающим кашлем. Цельный месяц с лишним тогда Василь выхаживал Софийку, отпаивал её тёплыми чаями, микстурами, лекарствами. Так влюблённые и познакомилась с местным частным доктором от бога Снежинко Владимиром Павловичем, который и позаботился о выздоровлении Софийки и не дал болезни прогрессировать в осложнения.
Светлейший человечек Владимир Павлович наедине со своей жизненной драмой, из-за которой никто не хотел более у него лечиться и наблюдаться, постепенно превращался в эксцентричного затворника вот-вот готового разувериться в людях, но навыков врачевания и медицинских знаний он никогда не забывал. Практиковал на крысах, коих ловил в своём подвале, на собаках, коих Валерка недострелил, да на людях, которые не знали, что его лишили медицинской лицензии. Раньше Владимир Павлович был кладезь энциклопедических знаний, светило городских поликлиник и больниц и мастер светских бесед на самые разные предметы, а также невозможный болтун и хохмач, особенно когда выпьет. После того, как его жена и девятилетняя дочка пропали без вести, как и Андрей Петрович, царствие ему небесное, Владимир Павлович пал духом, но не терял надежды их найти. Но когда безголовые тела жены и девочки были найдены в той самой посадке, что и Андрей Петрович, Владимир Павлович стал хмурым и замкнутым человеком, его лицо стало чёрным и болезненным. Именно тогда по району поползли слухи о маньяке, обезглавливающем людей, потому что Николаша, наконец-то, заметил некую похожесть в обстоятельствах гибели Андрея Петровича и семьи доктора Снежинко. Вскоре Владимир Павлович был обвинён в халатности, так как была доказана его причастность к массовому отравлению детей медикаментами. Он и не отрицал своей вины. На суде он признался, что в состоянии глубочайшей депрессии и апатии ошибся, когда выписывал рецепт для детдомовских детишек, которых поразила отвратительная и непонятная инфекция. И теперь, если бы не Василь и Софийка, то Владимир Павлович, наверняка, от одиночества в скорости разучился бы говорить, хоть какие-то мало-мальски связные речи, не говоря уже о беседах на любопытнее предметы. А с тех пор, в назидание о том злосчастном дождливом дне, когда шифер и тяжёлые стропила чуть не убили Василя, Василь ходит, прихрамывая, зато нашёл друга.
И вот как-то раз, заглянув по-соседски на чашечку чая и поглядеть, как у Василя идут дела по дому, Семён Семёныч понял, что соседу не хватает рабочих рук, а зима тем временем уже не за горами. И Семён Семёныч предложил Василю свою помощь в ремонте дома, так сказать, подсобить по-соседски со скидкой, ну и заодно тайком поглазеть, как Софийка дефилирует по дому в коротеньком домашнем халатике, бёдрами выводя восьмёрки. И Василь, не замечая пошлых наклонностей Семён Семёныча, принял его помощь. Дело в доме как раз шло к штукатурке стен в гостиной комнате и в прихожей, а Василь не был горазд на все эти штукатурские премудрости и не имел достаточно опыта, чтобы вывести ровные стены. Пришёл Семён Семёныч с улыбочкой, вместе с сынами, со всем необходимым инструментарием для оштукатуривания стен и принялись они стены в прихожей штукатурить, пока Василь и Софийка подготавливали гостиную – выносили всё из неё в будущую детскую комнату. Как кинул Василь взгляд на Страшилиных Антона и Петра, так и остолбенел от удивления. Они только начали работу, а уже одну стенку почти закидали раствором. Спросил тогда Василь у Семён Семёныча:
– И как это, Семён Семёныч, у парней так быстро всё выходит?
– Многолетний опыт. – Ответил Семён Семёныч.
– Да им всего-то по лет 15. – Продолжал удивляться Василь.
– Они со мной с детства работают. – Гордо заулыбался Семён Семёныч.
– Я, видишь, совсем ничего не делаю, а только ими командую.
А когда ребятки уже ровняли набросанное, решил Василь подойти ближе, прильнуть к стене и проверить, на сколько же ровно всё выходит у них. Подошёл, прижался щекой к стене, прищурил один глаз, чтобы провести мнимую линию от края стены до края и тут его лицо побелело от ужаса. Головы. Живые человеческие головы шевелились под цементным раствором и корчили кошмарные гримасы, а Антон с Петром их старательно замазывали. Василь отвернулся в сторону и быстро смекнул, что ему показалось от усталости и недосыпа. Посмотрел двумя глазами – ничего. Снова прищурил один глаз – головы. Тут-то его тёмные волосы седина вмиг проредила. Присмотрелся Василь, а под ногами Петра красные ошмётки на потроха похожие, не иначе кровью залитые и всё это вперемешку с цементом Пётр на шпатель намазывает, а потом стены вровень по маякам выводит. Да так выводит, что прям по корявым и страдальческим лицам тех голов нещадно шпателем елозит да скребёт. Одни головы молятся и пощады просят, другие проклятьями сыплют, поминая Страшилиных, третьи матом кроют, на чём свет стоит, а четвёртые, молча, корчатся от лихих страданий, а ещё какие-то голоса, на детские уж больно похожие, маму с папой зовут и стонут, зовут и плачут. Посмотрел Василь на Антона с Петром, на Семён Семёныча и долгий взгляд кинул на Софийку в соседней комнате. Никто не слышит этих страданий и уж точно никто не видит эту адскую картину.
– Что-то ты взбледнул совсем, Василь. Не приболел ли ты часом, залётный? – Обратился к нему Семён Семёныч. – Может Владимиру Павловичу рапортовать?
Антон с Петром тоже на Василя посмотрели, продолжая потроха с цементом на шпателя накладывать и по стенам эту жижу окровавленную размазывать.
Ещё раз присмотрелся Василь под ноги Антону и увидел какую-то картонную коробочку изолентой да скотчем обмотанную и красные засохшие подтёки на ней алеют. Кинулся Василь к этой коробочке, оттолкнул Антона в сторону и заглянул сходу внутрь. А из коробочки на него покрасневший глаз человеческий страшно смотрит и не моргает. И глаз тот на голове человеческой, которая на боку лежит, а волосы на ней кровью испачканы и не шевелится, мёртвая не иначе. Шарахнулся Василь в сторону от семейки Страшилиных вместе с коробочкой, забежал в соседнюю комнату, дверь собою придавил и тяжко дышит, стоит дух переводит.
– Смотри, Софийка, смотри! – Крикнул он своей любимой, протягивая её коробочку мёртвую.
– Что там, Василёчек? – Не подозревая не ладного, подошла посмотреть Софийка.
Глянула она в коробочку, глаза выпучила, и лицо её побелело от ужаса. Глаз страшный на неё из коробочки смотрит и не моргает. И глаз тот на голове человеческой, которая на боку лежит, а волосы на ней кровью испачканы и не шевелится, мёртвая не иначе.
– Ты тоже видишь это? – Спросил Василь. – А то я подумал уже, что умом тронулся.
– Какой кошмар, Василёчек! Боже милостивый!– Схватилась за голову Софийка. – Боже мой, Что это? Что это? Что это? – Повторяла Софийка, вся тряслась от страха и шаталась от головокружения, а потом, бесповоротно оторопев от увиденной бесовщины, попятилась назад, ощупывая позади себя воздух в поисках чего-то, на что можно было бы присесть и не упасть в обморок.
– Это Страшилиных коробочка из-под инструмента. Они человеческие головы нам в стены закладывают. Вон пошли из моего дома, пошли вон, черти рогатые! Чтобы я вас больше на пороге не видел, мать вашу! – Не своим голосом заорал через дверь Василь. – Софийка, срочно звони Николай Николаичу. Сообщи ему, что нашли мы, кто головы людям отнимает.
С той стороны в дверь сильно ударили, но не так просто сдвинуть богатырскую стать Василя с места. Даже не шелохнулся Василь, а продолжал крепко стоять, подпирая дверь, дабы демоны в людских обличьях его ненаглядной Софийки не тронули. Один был бы, уже б кинулся в схватку и давил бы гадов, что есть мочи, пока дух не испустят.
– Прочь из моего дома, нелюди, пока я собственными руками грех на душу не взял. – Громко крикнул Василь, чтобы злодеи Страшилины его слышали и поскорее убрались. – Софийка, ану-ка, где моё ружьё?
– Напрасно ты, Василь, затеял это. – Угрожающим тоном сказал с той стороны двери Семён Семёныч. – Ты тута человек новый, а мы здеся всю жизнь проживем и каждый на тутошней улице обязанный нам. Так кому, ты гадаешь, людишки поверит? Рекомендую помалкивать.
С этими словами Страшилины перестали ломиться в комнату. Что-то хрюкнуло, чем-то стукнули, по полу затопали, а потом входной дверью хлопнули и ушли Страшилины из дома Василя и Софийки. А страшный глаз на голове мёртвой так и смотрел из коробочки, пока Василь не закрыл её и на пол в угол не бросил. Обнялись крепко-прекрепко Василь и Софийка, заплакала Софийка и сильно прижалась к груди Василя, всхлипывая и приговаривая:
– Что же делать-то теперь, Василёчек? Как быть? Знаем теперь мы тайну Страшилиных. Не дадут они теперь нам жизни спокойной.
– Ну, это ещё мы посмотрим, Софиичка. И не таких чертей угоманивали. Пусть только сунутся к нам. Ружьё у меня заряжено, топор, вон, наточен. Враз кишки выпущу. Патронов на всех хватит.
Попечалились, поохали Василь и Софийка и приготовился Василь к решительным действиям. Взял ружьё, патронов жменю, за ремень топор свой вставил и приказал Софийке, чтобы одной ей не оставаться, идти вместе с ним к Николай Николаичу, к Николаше одним словом.
Вышли они за калитку, а через улицу им на встречу Марина и Марго с каменными лицами да с двумя букетами цветов и прямиком к дому Василя и Софийки шагают. В эту же минуту раздался рёв мотоциклетного двигателя, то Валерка сверху по улице катит. Глядь Василь вниз по улице, а по заборам, минуя двор за двором, Антон с Петром Страшилины точно коты скачут и искоса так на Василя поглядывают, что у него аж в горле комом стало, а Антон с Петром всё ближе к дому Василя и Софийки подбираются. Марина и Марго цветочки им под забор положили и уже что-то Софийке на ушко нашёптывают. Посмотрел Василь на свою ненаглядную и диву даётся, а Софийка-то сама не своя стоит – глаза мутные, взгляд чумной какой-то, а жесты и движения все словно у человека незрячего. Не выдержала нервная система красавицы такой психологической муки, подвинулась умом немножечко его Софийка. Валерка заглушил двигатель, подкатил мотоцикл к калитке и, не снимая шлема, уселся под забор, пьяный не иначе. Василь отставил ружьё в сторону и бросился к Софийке на выручку. Отогнал от неё Марину и Марго, те и потопали к своему дому, и давай Софийку за плечи трепать да пощёчины лепить, чтобы вернулась в себя любимая. А она смотрит на Василя глазами мутно-белесыми и дрожит всем телом, будто сама изнутри борется с напастью внезапной.
– Что ж это ты, Василь, не усмотрел своей жёнушки ненаглядной? – Спросил из-за спины Валерка пьяным голосом.
– Заткнись, Валерка, пьянь ты гнусная. Видишь, несчастье у нас. Проваливай от сюда, пока цел. – Грозно процедил сквозь зубы Василь.
– Не в тот дом вы заехали, Василь. – Добавил Валерка.
Василь нахмурился и хотел было вмазать этому недобайкеру с разворота да по мордам, чтобы кровью своей умылся. Только развернулся Василь для нанесения удара неистового, а Валерка уже в него из обреза целится. Шагнул Василь вперёд, чтобы обрез у пьянчуги из рук выхватить, но не успел немного Василь, как мгновенно без мизинца на левой кисти остался и с дыркой от дроби в ладони прям под безымянным пальцем. Сомкнул Василь от боли зубы, чтобы не закричать яростно, пальцы сжал, схватился за руку и смотрит, как кровь его землю этой проклятой улице поливает. Не сдержался тогда Василь, взревел, как медведь таёжный, рассвирепел не на шутку и зло в него вселилось. А Валерка, пользуясь моментом, пока Василь не очухался и не прибил его тут же под забором, в седло коня своего железного прыгнул и скрылся за поворотом с глаз долой. Оторвал Василь левый рукав своей рубахи, замотал им кровавую руку, затянул потуже, и хотел было к Софийке сунуться. Обернулся, а зазноба его из его же ружья в него целится. Упал Василь на бок аккурат за мгновение до выстрела, потом вскочил шустро, выхватил ружьё из рук Софийки и спросил сурово:
– Это за что ж ты меня так, милая?
Расплакалась Софийка, руками лицо закрыла, голову опустила, чтоб от стыда не сгореть перед лицом своего мужа единственного, а потом и говорит:
– Ты меня по щёчкам больно нашлёпал и глаза у тебя злые стали. Испугалась я, что зло в тебя вселилось.
Убрал Василь её ладошки маленькие от лица любимого и видит, что Софийка прежняя стала. Что было то временное помешательство.
– То ж я от боли злился, любимая. А по щёчкам бил, чтоб в себя ты вернулась, а то сёстры-шептуньи эти заговорили тебя и весь дух из тебя вытянули.
Тут неожиданно Владимир Павлович на Жигулях подъехал.
– Услыхал я стрельбу и подумал, что помощь медицинская тут понадобится. – Осведомился доктор.
– Владимир Павлович, дорогой, ты очень во время. Будь любезен, присмотри за Софийкой. – Попросил Василь. – Успокоительное ей нужно.
– Поедемте вместе в мой кабинет. Тебе, Василь, смотрю, тоже помощь нужна. Кровь ты теряешь. Небось, Валерка, мерзавец, из обреза шмальнул? Говорил я ему, выброси эту штуку ржавую.
– Он самый. Пожалуйста, Владимир Павлович. – Ещё раз попросил Василь, вставляя в ствол ружья недостающий второй патрон, который мог бы стать палачом для Василя в руках Софийки.
– А ты куда это, друг мой, собрался? – Подозревая, что Василь затеял страшное, спросил Владимир Павлович. – Уж не замышляешь ли ты чего преступного, а, Василь?
– Есть у меня одно дело незаконченное. – Скрытно ответил Василь и зашагал вниз по улице, убивать Страшилиных надумал.
– Не делай этого, Василь. Ради всего святого, ради себя, ради жены твоей и детишек ваших, не делай этого, умалишённый. – Уговаривал его вслед Владимир Павлович. – Злобой зло не победить.
– Они столько людей изничтожили, Владимир Павлович! Вашу жену и дочку тоже они. Я это зло так не оставлю раз закона на них не найдется, – крикнул Василь, не оборачиваясь.
Владимир Павлович умолк, только глаза его слезами наполнились, и этим без слов всё было сказано. Он понял, что Василя не остановить и на пути его лучше не стоять, раздавит любого в порыве праведного гнева. А где-то в глубине души справедливая натура Владимира Павловича, очерненная страстным желанием жестокого самосуда, не хотела останавливать тяжёлую, праведную, втаптывающую поступь богатырскую, чьим орудием быть сам Василь вызвался. И горе семье Страшилиных, и пусть они будут прокляты за деяния свои скорбные, что вынудили человека правильного да хорошего впустить в себя зло-злющее и ему же сподобиться ради отмщения. Так часто бывает, когда зло выдает себя за благие намерения, вселяясь идеями в умы чистые и открытые, и калечит тем жизни человеческие безвозвратно. Сколько людей хороших так жизнь отдало, сколько хлопцев бравых и славных полегло, бороня добро, но осквернив свои души злом черным ради дела благого? Не счесть. Вот и теперь Владимир Павлович боялся, что постигнет Василя та же участь бесславная, что прослывет Василь во всем обществе преступником конченым да уебаном гонимым, что будет веским доводом для изоляции Василя от быта семейного и от жизни людской нормальной. И не увидит земля его детишек забавных, а серая печать несчастья и жизнь безрадостная, словно танком проедутся оп душе Софийкиной, покорежив ее до неузнаваемости. Так и работает зло-злющее, и зарплату Ему никто за это не платит, потому что не ради благ материальных старается, а из удовольствия и чтобы жизнь человеческую во мраке и страданиях видеть и тешить этим свою чернющую суть.
Сходу вынес Василь собою калитку Страшилиных вместе с куском забора, в щепки мелкие все разлетелось. Антон с Петром с перепуга в дальний угол сарая спрятались, а Семен Семеныча и близко не видать. Постоял Василь с минуту спокойно, обыскал взором безумным окрестности двора адского и вперед ринулся прямо к входной двери дома шикарного, по дизайнерскому замыслу прилизанному. Дверь входная, бронированная, крепко-накрепко в стены влитая. Чуть поднатужился Василь, воздуха полную грудь набрал и как обрушится на дверь эту всем своим естеством, так дверь с петель и слетела с ужасным грохотом и железным скрежетом и дверной косяк за собой вовнутрь утащила. Вошел Василь в дом Страшилиных с ружьем наготове, брови нахмурил и волчьим взглядом по углам Семен Семеныча выискивает.
– Выходи, черт рогатый, ответ держи за свои дела бесовские. – Рыкнул Василь на весь дом. – А не выйдешь, прям щас твоим отпрыскам бошки поотрубываю.
Тут вдруг слышит Василь, кто-то за дверью в комнате стонет, как будто бы что-то сказать силиться да не может. Еще раз набрал Василь воздуха грудью и на выдохе, что было мочи, всей ступней к той двери приложился. Дверь разлетелась, стена задрожала, а на потолке даже люстра шатнулась. Василь шагнул внутрь и видит картину: баба сидит в инвалидной коляске, но с головой тетки Нюры соседки, а рядом на стуле крупное тело, без головы и непонятно чье; от бабы в коляске тянутся трубки и входят сквозь дырки в закрытом шкафу; по трубкам течет красная жидкость, похожа на кровь, сразу не разберешь – от крупного тела к бабе в коляске, а от бабы в коляске течет прямо в шкаф; шкаф платяной, огромный, добротный и запах со шкафа такой ядовитый, что тошнотворно, голова аж болит. Василь присмотрелся к крупному телу и в нем тетку Нюру соседку узнал. Что же за баба в коляске сидела, хоть выколи глаз, Василь не представлял. Какого же хрена здесь происходит!? – в голове Василя пронесся вопрос. Обескураженный Вася стоял. А баба в коляске стонала, стонала, потом через хрип говорит Василю:
– Василь, мой соседушка, богом молю тебя, не убивай ты сыночков моих. Антон и Петро не виноваты, Семен же просто очень любит меня.
– Кто ты такая? Откуда взялась тут? Почему на тебе голова тетки Нюры? – Спросил Василь, целясь в нее из ружья своего двуствольного.
– Жена моя это, Вася, Анюта, болеет она, убери-ка ружье. – Василь на прицел взял другую часть дома, Семен Семеныч откуда шагал.
– Что за болезнь-то такая дрянная, что надо из тел чужих кровь откачать, а вместо своей головы, боже ты мой, чужую башку на плечи сажать?
– Болезнь очень редкая, прямо скажем, смертельная. – Семен Семенович стал объяснять. – Без крови Анюта моя скоро умрет. А без головы умерщвленного тела органы Анны чужой крови не пьют.
– Но столько голов, с ума вы сошли? И как только бог допускает такое?
– Одна голова на теле Анюты живет не так долго, как думалось мне, девятьсот девяносто девять часов. Потом нужно искать новую голову, иначе ждет смерть, пустота и ничто. – Семен Семенович грустно сказал.
– И что ж вы задумали дальше-то делать? Хотите всю жизнь людей убивать? Пускай настигло несчастье вас лютое, но это бремя только для вас. Зачем же людей невинных вы губите, у них ведь есть жизнь, которой вам не дано. А что за трубки-то к шкафу уходят? Куда еще вы решили кровь откачать? И что так воняет, в конце-то концов?
– А это, Василь, не твоего ума дело, заканчивай дело свое и мотай. – Семен Семеныч изменился вдруг в тоне, будто Василь за живое схватил.
– Нет уж, несчастный, раз дело такое, то будь-ка любезен шкаф отопри. – Василь, ружьем суча, приказал. – А дело моё простое, ей богу, тебя погубить и семью всю твою. Чтоб сжить вас со света и зла не впустить.
– Будь ты неладен неугомонный! – Свирепо кричала Семена жена. – Ты сам напросился и пусть так и будет, пусть бог Кровопийца тебя поглотит.
Схватил Семён Семёныч нож со стола и с дурманным взглядом презлым шагнул на Василя, не иначе прирезать парня собрался. Василь в человека-то в жизни не стрелял, поэтому сейчас в нём боролись две сущности восставшие. Одна, злая и справедливая, повелевала казнить Семён Семёныча на месте, а другая, добрая и справедливая, велит сложить ружьё и предать Семён Семёныча публичному человеческому суду. Пока Василь принимал то решение, лицо его менялось многократно, а его враг заклятый совсем вплотную подошёл и нож кухонный поварской в левый бок Василия вонзил. Василь согнулся чуть от боли, но вмиг собравшись с силами, прикладом от ружья как даст Семён Семёнычу по лбу, да от души так приложился. Семён Семёныч зашатался, нож выронил, упал назад и встать уже не может. Семён Семёныч плотный был мужчина и просто так его не завалить какому-нибудь проходимцу рядовому. А был бы кто другой на его месте, так от безбожного удара Василя уже б давно обмяк, как тесто и вмиг представился на том же месте. У Василя кружилась голова, терял он кровь и очень быстро, а значит, скоро и сознание уйдёт. С кисти течёт, и бок проколот, и кровью заливает пол. Ружьё держать уже не в силах, а дело так и не довёл.
Вдруг створки шкафа заскрипели и отворились перед ним. Ещё отвратней запах в доме, а из шкафной темноты шагнуло в дом не то копыто, не то слоновая нога. Тварь трёхголовая предстала перед глазами Василя. Одна голова бегемота с ноздрями, вторая слона, но без ушей и без хобота, зато с зубами морда, а третья собаки и все три головы с рогами и штук двенадцать ушей на тех головах. Грудная же часть на человека похожа, но много волос, сосков и отростков. Не руки, а змеи и щупальца с присосками да перепонками лягушачьими и множество их, и длинные все, и те, что свободные, тянутся гады за кровью Василя по полу разбрызганной, остальные же по трубкам отсасывают кровь из Анны. Грудная часть соединяется с туловищем какого-то парнокопытного родственника лошади, но под брюхом лохмотьями свисает оттянутая и сморщенная кожа. И от туловища отходят восемь разных ног – задние собачьи две, передние слоновые, их тоже две, а средние четыре ноги коня с копытами и без подков.
Растерялся Василь, опешил, перекрестился три раза, как вкопанный стал и молча стоит. На чудище смотрит с голов и до ног, но медленно руку с ружьём поднимает.
– Это наш бог, Василь. Бог Кровопийца. Ему поклоняемся все мы давно. – Семён Семёныч с пола сказал. – Он через кровь Ане жизнь возвращает. Если ему подачу крови по трубкам от Ани прекратить, то Аня тот час же умрёт.
– Хватит мне байки рассказывать, Семён Семёныч. – Опомнился Василь. – Мне вас в жизни не понять и мне вас не жаль. Туда вам и дорога, в добрый путь, изуверы. – Сказал Василь и выстрелил с двух стволов Семён Семёнычу в живот практически в упор.
Страшилину живот разворотило в месиво с кишками, и дух сейчас же убийца испустил. Убийца, что в ужасе держал всю улицу уж столько лет, повержен навсегда и обратной дороги уже нет для Василя. Анна злобно захрипела, застонала, всякими словами проклиная Василя. Василь ружьё перезарядил, прицелился в бегемотью голову и как пальнёт опять из двух стволов. Пол бегемотьей головы снесло кровососущему божку. Оно как взвоет, зарычит, заржёт, залает, как по слоновьи затрубит на всю округу и Анна на коляске затряслась в конвульсиях больных, как будто умирает. Ещё Василь перезарядил ружьё последними двумя патронами. И как пальнёт в собачью голову дуплетом, прям в пасть попал, навылет и сквозная дырка в голове. Но тварь трёхголовая даже не думает сдаваться или умирать, она становится ещё свирепее и злее и на Василя всей своей массой налегает. Присоски сразу впились в его тело, кровь давай сосать, змеи горло душат, собачья голова кусается остатками зубов, а полголовы бегемота так и норовит голову Василю отгрызть. Схватка разыгралась лютая, битва не на жизнь, а на смерть. Василь оторвал две змеи, пополам их порвал, выколол пальцами слоновьи глаза. Схватил с пола кухонный поварской нож и принялся в мясо колоть туловище трёхголового кентавра. Чудище хватку ослабило, но и Василь уже терял сознание от потери крови. Уже плыло всё перед глазами. Тогда решил Василь трубки отрубать, чтобы обескровить и ещё больше ослабить монстра шкафного, пока сам Василь без жизненных сил от потери крови не упал. Перевернул Василь борцовским приёмом чудовище с натугой и трубки все из Анны вырвал напрочь до одной. Анна подёргалась ещё немножечко в агонии и вслед за муженьком своим отлетела в мир иной. А чудище, лишённое снабженья кровью, стало к шкафу пятиться назад. Василь висел на туловище конском и продолжал уж из последних сил колоть, куда попало. Залита кровью комната от потолка до пола и даже с люстры потроха и крови капельки висят. Доволочило чудовище кишки до шкафа с истерзанными органами наружу, с зияющими кровавыми ранами на всём теле и с висящим на спине Василём без сознания. И провалилась тварь вместе с Василём в шкаф, в чёрную бездну потустороннюю раны зализывать и створки шкафа за собой прикрыло. Вся улица тогда слышала эту битву и ужасные нечеловеческие вопли чудовища трёхголового, но никто в это не поверил и по сей день.
Софийка так и не вышла больше замуж и не стала счастливой, натура её сильно изменилась, улыбаться она стала реже и характер не такой озорной, но в попытке начать новую жизнь переехала она в другую часть города на съёмную квартиру и хранит фотографию, где они с Василём вместе и счастливые улыбаются. Антон с Петром, конечно же, осиротели, какое-то время скрывались от людей, воровали, убивали, но потом их поймали при участии Николаши и отправились они в колонию сидеть пожизненно. Владимир Павлович вернулся к практике врачебной и стали его люди замечать, а потом и главврачом хирургического отделения назначен. Он и сейчас часто приезжает в гости к Софийке на чашечку чая, они общаются, но прошлое стараются не вспоминать. Валерка так и колесит по улице на мотоцикле, но обрез свой ржавый распилил и выбросил на свалку, пить перестал и служит волонтёром в собачьем приюте. Марина и Марго открыли прекраснейшую оранжерею, лучшую в городе, популярную почти на всю страну из-за редких цветов, которые сами выводят селекцией, но всё также никогда не улыбаются и приходят без причины к соседям с букетами цветов за день до смерти. Николаша пошёл на повышение и получил капитана за раскрытие дела семейки серийных убийц Страшилиных, но как был взяточником, так им и остался. Баба Вера ещё живая, так и ходит милостыню просит. И рассказывает всем странную, но героическую историю, выдавая её за чистую правду, о том, как богатырь сразился со злым божеством кровососущим, победил его в неравной схватке и спас людские души от участи страшной и неминуемой. А Василя с тех пор так никто и не видел.
И горе тому, кто злу потакает и пусть те будут прокляты за деяния свои скорбные, что вынуждают человека правильного да хорошего впустить в себя зло-злющее и ему же сподобиться ради отмщения. Так часто бывает, когда зло выдает себя за благие намерения, вселяясь идеями в умы чистые и открытые, и калечит тем жизни человеческие безвозвратно. Так и работает зло-злющее и зарплату Ему никто за это не платит, потому что не ради благ материальных старается, а из удовольствия и чтобы жизнь человеческую во мраке и страданиях видеть и тешить этим свою чернющую суть.
А заброшенный дом Страшилиных с огромным двустворчатым платяным шкафом и поныне на том самом месте стоит, новых хозяев дожидается, не иначе.